Семейное положение (гет)

Осеннее солнце тонкими лучами пронизывало тюлевую штору, освещало сваленные на подоконнике книги и пергаменты, добиралось до стола, отражалось в пузатых боках фаянсовых чашек, тёмный чай в них превращая в янтарный, и наконец касалось лица героини Второй Магической войны, кавалера Ордена Мерлина первой степени Гермионы Грейнджер, которая размышляла, брать ли ей теперь фамилию одного из родителей или поскорее выскочить замуж.

Кавалер Ордена Мерлина второй степени, заместитель начальника Отдела Тайн Урсула Шервингофф, сидящая по левую руку от неё, подцепила ногтём брошенное на стол заключение маггловской генетической экспертизы, придвинула к себе и в который раз перечитала.

Напротив неё кавалер Ордена Мерлина второй степени, бывший невыразимец и бывший Пожиратель Смерти Августус Руквуд задумчиво изучал документ с печатью Гринготтса и пытался привыкнуть к мысли, что не умрёт бездетным.

Гермиона в своих печальных размышлениях не отрывала взгляда от чашки, но боялась отпить из неё, хотя давно хотелось. Едва только она получила сову с запиской от Шервингофф, как примчалась сюда, в маленький домик на берегу реки. Она даже не поняла толком, чего ждёт от этой встречи. Ей всегда казалось, что взрослые должны лучше знать, что делать. Здесь Гермиона получила подтверждение словам Шервингофф, сказанным в тот приснопамятный день в Мунго. До того, как увидела документы, Гермиона не могла поверить, что люди, которых она всю жизнь считала родителями, на самом деле не имеют никакого отношения к её появлению на свет. Оказывается, её матерью была эта незнакомая строгая женщина, а отца она впервые увидела два года назад ― на колдографии в «Пророке», под надписью «Особо опасен»...

Гермиона осторожно спрятала руки под стол и принялась нервно рвать на мелкие кусочки салфетку, которая до того лежала у чашки. Она не видела, как её новообретённые родители обмениваются встревоженными взглядами.

Урсула Шервингофф откашлялась, отчего Гермиона вздрогнула и уронила салфетку на пол.

― Я хотела сказать, ― произнесла невыразимка, ― что ты ― наша дочь, и с этим ничего не поделаешь...

Не предполагавшееся в этой фразе «а жаль» так и повисло в воздухе, и Шервингофф мысленно обругала себя. Взгляд Гермионы метнулся к Руквуду, который сидел с таким видом, будто пытался притвориться, что его здесь нет. Она ещё не решила, нужно ли его бояться. С одной стороны, он был её врагом, с другой ― образы злобных Пожирателей давно пошли прахом, и сейчас перед ней был обыкновенный человек, пусть со слишком цепким взглядом. И сейчас Гермиона молча обращалась к нему.

Руквуд понял, чего хочет от него эта деловитая и оттого забавная девчонка, ― одобрения.

― Если ты не захочешь с нами... со мной общаться, я пойму, ― сказал он.

Гермиона не успела ничего ответить: Шервингофф вдруг закрыла лицо руками, опустила голову, и пышная грива её волос качнулась туда-сюда.

― Что я наделала! ― воскликнула она сквозь стиснутые ладони.

У Августуса хватило ума не кидаться к ней, ведь тогда бы они оказались вдвоём против испуганной девчонки. Да и не умел он никого утешать, особенно плачущих женщин. К счастью, Гермиона тут же забыла о своих страхах.

― А что вы наделали, мэм? ― участливо спросила она, наклоняясь к матери.

― Я... я... ― та отняла руки от лица, и Руквуд поразился: он знал, что Урсула никогда не плачет, но сейчас по её щекам текли слёзы. ― Ты даже не можешь себе представить! Из-за трусости я отказалась от тебя, отказалась от своего счастья...

Гермиона почувствовала себя увереннее. Она была гриффиндоркой и считала своим долгом помогать и утешать.

― Может быть, вы расскажете, как всё было? ― попросила она. ― А то я совсем не понимаю, почему вы плачете...

― Расскажи, ― присоединился Руквуд. ― А то ты слишком хорошо научилась хранить секреты...

― Кто бы говорил! ― блеснула глазами Шервингофф, которая уже взяла себя в руки. ― Если бы я не экспериментировала с кристаллами, так бы и не увидела у тебя Знак Мрака!

Гермиона проглотила вопрос, при чём тут кристаллы. Сейчас было не до тяги к знаниям.

― Мэм, лучше расскажите всё с самого начала! ― взмолилась она. Ей хотелось знать правду, разбередить свою внезапную рану. Кто знает, может быть, она перестала бы бояться этой странной ситуации, если бы хорошенько разобралась в её причине?

― Я много лет боялась этой минуты, ― призналась Шервингофф. ― Но тогда мне казалось, что я поступаю правильно.

Она справилась с дрогнувшим голосом и продолжала:

― Мы с Гасси познакомились на Высших Курсах Отдела Тайн, ― сказала она, и Руквуд недоверчиво фыркнул, когда услышал своё полузабытое уменьшительное имя, раньше разрешённое только Урсуле. ― Около года наши отношения были весьма натянутыми, ибо он был шовинистом и полагал, что женщинам не место в Отделе Тайн.

― Я и сейчас так думаю, ― сказал Руквуд. ― Хотя драккл бы с ним.

― Так вот, постепенно, слово за слово ― мы сдружились. Уже когда мы стали работать, наши отношения вышли за рамки дружбы, ― рассказывала Шервингофф. ― Но мы это скрывали, причём весьма ловко...

― А потом? ― полюбопытствовала Гермиона.

― А потом началась война. Хотя нет, там не было такого момента, ― поправилась невыразимка. ― Она просто тлела, всё ярче и ярче. А Гасси постепенно отдалялся, стал реже приходить ― сохраняя тайну, мы жили отдельно. Я мучилась, ревновала, исследовательский проект был почти заброшен. Я думала, дело в другой женщине, но однажды принесла домой кристаллы, с которыми работала, и случайно взглянула сквозь них на Гасси... Чары маскировки ему не помогли, что такое Чёрная Метка, я знала.

― И почему же ты не побежала в аврорат? ― спросил Руквуд, и по его издевательскому тону Гермиона поняла, в каком он напряжении.

― Потому что поклялась тебя спасти, ― просто ответила Шервингофф. ― И спасла бы, увезла бы хоть куда, нашла бы способ убрать Метку... Если бы не поняла, что беременна. Сделать аборт было превыше моих сил, ведь других детей у меня могло не появиться. И тогда я поняла, что мне придётся выбирать... ― она снова опустила голову. ― Прости, Гасси, я выбрала...

Руквуд молчал, хотя понимал, что от него требуются хоть какие-то слова. Но, если бы он заговорил, он бы выдал своё состояние, показал бы, как ему плохо и обидно. Поэтому, когда Шервингофф взглянула на него, он просто улыбнулся ей и ничего не сказал.

― Итак, Волдеморт охотился на тех, кто состоял в связях с магглами, а я была полукровкой. Я не могла ручаться, что его последователи однажды не появятся у меня на пороге.

― Не появились бы, ― прервал её Руквуд. ― Я же был осведомителем, в моей власти было скрыть упоминания о тебе в документах.

Шервингофф странно посмотрела на него и продолжала:

― Где бы моего ребёнка не стали искать? В мире магглов. Я отправилась туда, и вскоре мне повезло наткнуться на молодую семейную пару врачей, обеспеченных, бездетных. Это было то, что нужно. Я стала корректировать им память. По видом миссис Грейнджер посещала женскую консультацию, потом воспоминания об этих посещениях внушала настоящей миссис Грейнджер... Было сложно, но я справилась. На себя я накладывала иллюзии, скрывая живот.

Приоткрыв рот, Гермиона слушала, как её мать окончательно порвала с отцом и стала готовиться к родам.

― Я родила тебя в маггловской больнице, ухитрялась ещё и колдовать между схватками, изменяла память, отводила людям глаза. А немного поправившись, отдала тебя в приёмную семью. Миссис Грейнджер была уверена, что родила тебя сама, она так прекрасно это помнила... Итак, все связи были порваны, но это только на первый взгляд. Самая большая опасность не была устранена, и этой опасностью...

― Были вы сами, ―закончила Гермиона.

― Верно, ― подтвердила Шервингофф.

― И ты стёрла себе память, ― промолвил Руквуд, глядя мимо неё. Урсула с отупением посмотрела на свои руки.

― Пять лет, ― сказала она наконец. ― Пять лет я не подозревала о том, что у меня есть ребёнок. А потом мне пришло письмо, которое я сама написала себе. Если бы я погибла или в стране властвовал бы Волдеморт, это письмо навсегда осталось бы в Гринготтсе. А тогда... Представьте себе весь мой шок, когда на следующий день я пришла за флаконом с воспоминаниями. И, вспомнив, бросилась забирать тебя.

― Но не забрали, ― прошептала Гермиона, неотрывно глядя на неё. ― Вот от кого были подарки на день рождения. Папа шутил, что это крёстная фея...

― Я не смогла, ― подтвердила Шервингофф. ― Ты была счастлива, у тебя было всё. А что могла дать тебе я? Я получала гроши и по-прежнему снимала комнату в Косом переулке.

― Ту же, где мы... ― начал Руквуд и осёкся.

― Ту же...

Гермиона откашлялась, когда пауза снова стала невыносимой.

― Итак, вы...

― Изменять тебе память? ― спросила Шервингофф, разводя руками. ― Это было запрещено законом. А как иначе объяснить тебе, кто я такая и почему ты больше никогда не увидишь маму и папу?

Гермиона глядела в чашку. Казалась жуткой мысль, что однажды её жизнь могла измениться раз и навсегда. И никто не дразнил бы её грязнокровкой, ведь было бы понятно, что оба её родителя маги...

― Я вышла замуж, ― продолжала Шервингофф. ― Через полгода развелась. Вышла снова. Все мои романы были служебными, ты знаешь, Гасси, у нас по-прежнему не выносят сор из избы, привычка. Кого я пыталась забыть? Вас обоих. И бежала от себя, наказала сама себя, решив больше не иметь детей.

Она подняла глаза, посмотрела на дочь и любовника, которые сидели, не шевелясь, как будто боялись спугнуть робкую откровенность.

― Я следила за тобой, Гермиона, ― сказала Шервингофф. ― Знала, что ты подружилась с Гарри Поттером. До меня доходили слухи о ваших приключениях, которые вскоре стали не просто приключениями, а переросли в настоящую войну. Как я не поседела...

Она взъерошила свои пушистые волосы и продолжала:

― Кажется, я рассказала всё. Моё непосредственное участие во Второй магической войне началось с того, что я в министерском лифте столкнулась с мистером Поттером и мистером Малфоем, увидев их с помощью своего изобретения ― Всевидящих очков. Это вся история, Гермиона, и тебе решать, что с ней делать.

― Мне? ― испугалась девушка, но тут же собралась. ― Я не понимаю, почему я должна не хотеть с вами общаться... Да, я вас совсем не знаю. Но отталкивать только потому, что вы не те люди, к которым я привыкла... Да я и не знаю, где их искать!

Руквуд, который уже с минуту кусал кончик нераскуренной сигареты, едва не подавился.

― Что ты сделала с Грейнджерами? ― осторожно спросил он. Гермиона густо покраснела, а потом хихикнула:

― Я стёрла им память и внушила идею переехать в Австралию. Они понятия не имеют, что у них есть дочь!

― Ты не стёрла им память, а вернула всё на место! ― потрясённо проговорила Шервингофф.

Гермиона перевела дыхание.

― Знаете, не думайте, что вы получили взрослую дочь, которую не надо воспитывать, ― сказала она. ― Я не идеальна... даже наоборот...

― И что же с тобой не так? ― поинтересовалась Шервингофф.

Девушка вздохнула и выложила самое страшное:

― Я... я целовалась с Джинни Уизли!

― О ужас! ― фыркнул Руквуд. ― А я вот с Макнейром целовался, ну и что?

Ответом ему была абсолютная тишина и две пары расширившихся глаз.

― Он тебя заставил?! ― взъярилась Шервингофф, когда обрела дар речи.

Августус выставил руки ладонями вперёд:

― Тихо, тихо! Никто меня не заставлял! Я сам! Мерлин, ну ты и ревнивица... Не пугай ребёнка.

«Ребёнок» тем временем жмурился, пытаясь отогнать непрошеные картинки.

― Так вы не сердитесь? ― тихонько спросила Гермиона наконец.

― Нет, ― хором сказали родители и посмотрели друг на друга. Девочка искала у них поддержки, ― значило ли это, что она не считает их чужими?

― Вот что, ― сказала Шервингофф решительно. ― Мой дом открыт для тебя, неважно, кем ты нас считаешь и хочешь ли общаться.

Гермиона несмело улыбнулась.

― Как вы думаете, я должна искать... родителей и возвращать им память? ― спросила она. ― Я просто боюсь, что вы тогда с ними поругаетесь...

― Это твоё решение, ― ответила ей Шервингофф. ― Как решишь ты сама?

Гермиона кивнула, снова уставившись в чашку.

― Может быть, когда мы всё выяснили, теперь поедим? ― предложила Шервингофф и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты. Гермиона недоумённо сморгнула, но тут же поняла, в чём дело. Они с Руквудом посмотрели друг на друга, затем Августус доломал пожёванную сигарету и без обиняков спросил:

― Стыдишься меня?

― Я... я... ― ответила Гермиона, вжавшись в спинку стула. ― Я не знаю...

― Да брось, я пойму. Не понимаю только, почему ты не сбегаешь?

― А вам так надо, чтобы я от вас сбежала? ― вдруг рассердилась Гермиона. ― У вас что, комплекс неполноценности? Ну уж нет, никуда я не сбегу, пока вам обоим нужна поддержка! ― заявила она и даже хлопнула ладошкой по столу. ― Вы мои родители, и точка!

Девушка осеклась, увидев, что на лице Руквуда расплывается идиотская улыбка.

― Вылитая мать, ― произнёс он, глядя на Гермиону во все глаза. ― Она так же по столу грохала в молодости...

― А от вас у меня что-нибудь есть? ― спросила Гермиона совершенно неожиданно для себя. Руквуд цепко оглядел её, усмехнулся.

― Брови. И подбородок, ― сказал он. Гермиона не утерпела и подошла к трюмо. В зеркале отразилась взъерошенная девушка с огромными карими глазами. Гермиона внимательно осмотрела своё лицо и не обнаружила в нём ничего необычного. Выпрямившись, она столкнулась с внимательным взглядом в зеркале.

― Ой! ― отшатнулась она и упёрлась спиной в подошедшего сзади Руквуда, который мял в пальцах очередную сигарету. ― Как вы так тихо?

― Где ты видела, чтобы рыси топали? ― фыркнул тот. ― Ну вот, брови одинаковые, подбородок тоже похож, только у тебя поуже... А так не люблю я в зеркало смотреться, не привык ещё...

У Гермионы хватило ума не оскорбить его жалостью, но она всё же ещё не могла понять, как ей относиться к этому человеку. Шервингофф была ей интуитивно понятна, а Руквуд вёл себя совсем не так, как добрый интеллигентный мистер Грейнджер: он был хищным, жёстким, и порой в нём так и проглядывала его звериная сущность.

― А ты куда после школы? ― нарушил молчание Августус.

― Не знаю, ― Гермиона отошла от зеркала и села на место Шервингофф. ― Мне много куда можно, я же отличница. Хотела заняться магическим правом, это сейчас как раз очень нужно. Или... ― она прищурилась и внимательно оглядела его.

― Нет! ― взвыл Руквуд, выронив сигарету. ― Только через мой труп!

― Что такое? ― спросила Шервингофф. Она левитировала перед собой поднос с кофейником и бутербродами.

― Она хочет в Отдел! ― немедленно сдал Гермиону Руквуд. ― Урсула, скажи ей!

― Что я должна сказать? ― осведомилась та. ― Что это сложная, опасная работа, требующая больших физических и умственных сил? Помнится, я сама это сто тысяч раз выслушала...

― Делайте что хотите, ― потерянно сказал Руквуд и взмахнул рукой. ― Но знай, Гермиона, что это страшно, опасно...

― Ешь лучше, ― оборвала его Шервингофф, пододвигая тарелку с бутербродами. ― Нечего спорить, ещё седьмой курс доучиваться!

Проголодавшаяся от волнения Гермиона кивнула, умяла два бутерброда и запила кофе.

― Вы не представляете, как хочется всё и сразу, ― вздохнула она. ― Преподавать в Хогвартсе, защищать эльфов, заниматься правом, узнать все тайны...

Вскоре за окном стало темно и пришлось зажечь свечи. Гермиона, сытая и успокоившаяся, наконец почувствовала себя в безопасности. Она подумала, что хорошо было бы, если бы такие совместные ужины стали традицией. Совсем как дома, в прошлой жизни...

Через полчаса она, размахивая руками, рассказывала:

― А тролль был во-от такой громадный! И представьте себе, Гарри оказался у него на загривке и воткнул свою палочку прямо ему в нос! А Рон наколдовал Левиосу и ка-ак шарахнет тролля по башке его дубинкой!

* * *

― Ффух! ― сказала Шервингофф, когда Гермиона вернулась на Гриммо и камин погас. ― Я так боялась...

― Я тоже, ― признался Руквуд. ― Никогда не представлял себе, какими могли бы быть мои дети. Теперь увидел воочию. Спасибо.

― Не за что, ― флегматично отозвалась Шервингофф и вдруг подозрительно спросила: ― Макнейр точно тебя не заставлял?

― Точно, ― успокоил её Руквуд.

Пауза затягивалась. Шервингофф раздражённо бросила на блюдце чайную ложечку. Что теперь делать с вернувшимся любовником, она понятия не имела. Руквуд крошил последнюю сигарету, понимая, что его сейчас выставят вон. Ведь это он был кругом виноват. Если бы он не связался с Волдемортом, у него была бы нормальная семья. И никаких Грейнджеров.

Урсула решительно встала со стула и подошла к нему. Сигарета сломалась, выпала из пальцев. Руквуд закрыл глаза, когда почувствовал у себя на коленях тяжесть тела. Он не видел Шервингофф, но и без того хватало забытых ощущений.

― Те же духи, ― пробормотал он, зарываясь пальцами в пушистые волосы. Ему должно было быть хорошо, а было плохо. Он не понимал, где он и в каком времени. Сколько лет прошло с тех пор, как Урсула в последний раз сидела у него на коленях? Семнадцать? Или все эти семнадцать лет ему приснились, он сейчас откроет глаза и окажется в маленькой уютной мансарде в Косом переулке, дом двадцать восемь?

Урсула молча терпела его непроизвольную хватку у себя на талии. Оттолкнуть значило убить, но чего хотела она сама? Было ли это жалостью или любовью? Но чувства анализу не поддавались...

― Гасси, мне не двадцать лет, ― сказала она. ― Я знаешь сколько раз была замужем?

― Я тебя вспоминал, ― невпопад прошептал Руквуд. ― Было только больнее, но забыть тебя совсем я не смог.

― Там было страшно? ― прошептала Шервингофф, чувствуя себя полной идиоткой. Ладони, гладящие её спину, замерли.

― Да. Очень. А ты... ты меня ждала?

― Нет... Прости.

― Это ты меня прости. Если бы я не вёл себя как последняя свинья...

Шервингофф с ужасом поняла, что почти не слушает его неловкие оправдания. Больше всего ей хотелось накинуться на вернувшегося словно с того света друга и самозабвенно предаться распутству. Судя по сбивающемуся дыханию у неё над ухом, она была не одинока в своём желании.

― У нас в Отделе всё ещё главенствует маггловский официальный стиль? ― спросил Руквуд, и Шервингофф обнаружила, что её мантия уже расстёгнута по всей длине, открывая взору строгую серую юбку и белую блузку.

― Главенствует, ― сказала Урсула, решившись. ― А теперь сними это с меня!

* * *

― Ага, ― произнесла Шервингофф, оглядывая свою растерзанную одежду. ― Когда я говорила «сними», я не имела в виду «раздери»...

― Извиняюсь, ― галантно произнёс Руквуд, но вся куртуазность его слов немного стёрлась из-за того, что он по-прежнему лежал на своей собеседнице. ― Мне слезть?

― Нет! ― рыкнула Шервингофф и закинула руки за голову. ― Так, что же с тобой делать?

Августус приподнялся на локтях.

― Как ты думаешь, я совсем потеряюсь во времени, если вернусь в Отдел? Хотя кто меня туда возьмёт...

― Я возьму, ― лениво промолвила Шервингофф. ― Если совсем трудно, зачислю во внештат, дам закрытый кабинет, приходить будешь через камин прямо туда...

― Я слизеринец, но не трус, ― обиделся Руквуд. ― Прятаться не собираюсь!

― Твоё дело, ― ответила Урсула и потянулась.

― А ты не боишься, что получишь ещё одного ребёнка? ― вдруг прозвучал у неё над ухом вкрадчивый вопрос.

― Это предложение? ― уточнила Шервингофф.

― М... Ну, можно и так сказать, ― признался Августус, пытаясь снять с неё остатки рубашки. ― Я не могу отделаться от мысли, что с Гермионой всё не по-настоящему...

― Я подумаю, ― хитро улыбнулась Урсула. ― Ты что делаешь?.. А-ах! Третий раз, пожалуйста, в кровати, я тут всю спину отлежала!

17 ― 21.11.12