Arisona Dream (гет)

Listen or download Iggi Pop In the Deathcar for free on Prostopleer

...таким образом, мы вынуждены с прискорбием сообщить британской магической общественности, что наш национальный герой, спаситель отечества и победитель того, кого уже можно называть, покинул Британию и удалился в неизвестном направлении. Есть основания предполагать, что он пересек океан, но Гарри Джеймс Поттер не оставил никаких писем или записок с указанием причин своего исчезновения!

Его друзья по-разному реагируют на произошедшее. «В последнее время он был очень странный, — по большому секрету сказала нам мисс Джиневра Уизли, невеста нашего героя. — Он был очень странным, и если он ушел, значит, так тому и быть. Что мы можем с этим поделать? — Никто не заслужил бессрочный отпуск больше, чем Гарри, — решительно заявила мисс Гермиона Грейнджер, близкая подруга мистера Поттера, — но это не значит, что я буду сидеть сложа руки в ожидании его возвращения. — Если Гарри ушел и не счел нужным никому сообщить, куда и насколько он уходит, почему мы должны искать его? Он — совершеннолетний волшебник, я уважаю его право забить на всех и свалить куда глаза глядят, — высказался в своей обычной, немного экспрессивной манере, мистер Рональд Уизли, лучший друг Гарри Поттера».

Но самое сенсационное заявление сделал тот, кого вряд ли можно отнести к числу близких друзей Избранного. Мистер Драко Малфой, волшебник, обязанный своей свободной жизнью героизму и великодушию Гарри Поттера; человек, об истинных отношениях которого с мистером Поттером ходят самые противоречивые и будоражащие воображение слухи, на вопрос, что он думает об исчезновении нашего национального героя, ответил: «Я ничего об этом не думаю. Я собираюсь его искать. И не вернусь в Англию, пока не найду...»

«Ежедневный пророк», номер от 5 августа 1999 года.

США. Штат Аризона. Год спустя

Будь Малфой художником, он непременно рисовал бы аризонские пейзажи охрой, сепией и кармином. Будь он кинорежиссером, снял бы в здешних антуражах экшн с погонями, стрельбой и парочкой смертей на крупных планах. А будь он орлом, растворился бы в ослепительной синеве аризонского неба, распластался над рыжими песками, шоколадными скалами и вечным маревом, дрожащим над сизыми петлями шоссе. Но Малфой был всего лишь тем, кем был, ни больше, ни меньше, и сюда его занесло не затем, чтобы любоваться суровой красотой пустыни или подыскивать подходящую натуру для съемок. Зачарованный маятник, хаотично качающийся над картой Штатов, стал как вкопанный посреди рваного четырехугольника Аризоны, и спустя месяц он не меняет своего положения, сколько бы ни встряхивала Грейнджер с надеждой и отчаянием кристалл прозрачного кварца на витом шнурке.

Месяц в Аризоне был проведен в дороге, как и весь предыдущий год. Перед глазами Малфоя и Грейнджер за это время пролетели двадцать четыре штата, сто сорок восемь крупных городов, четыреста восемьдесят девять мелких, побережья двух океанов, четыре климатических пояса и количество национальных заповедников, не поддающееся никакому исчислению. Они колесили по автобанам и проселочным дорогам на взятых напрокат пикапах и джипах, покупали билеты на сверхскоростные поезда, на счет «три» хватались вдвоем за один портключ, давились пластмассовой едой на чартерных рейсах маленьких авиакомпаний, поднимались к канадской границе и наблюдали восход солнца на вершине Мак Кинли. Они расталкивали локтями туристов на Манхэттене, глохли от рева Ниагарского водопада, сплавлялись по горным рекам, аппарировали на отдаленные ранчо, руководствуясь лишь изображениями в рекламных буклетах, утопали по щиколотку в мягких песках калифорнийских пляжей и кутались в шерстяные шарфы под густыми питтсбургскими снегопадами.

Их путешествие выглядело хаотичным и бестолковым, лица и мили сливались перед глазами в сияющие цветные пятна, дорожные встречи и случайные знакомства оседали пылью на одежде. Малфой не мог припомнить ни одного утра за весь этот год, когда, выглянув из окна, он увидел бы тот же пейзаж, что и накануне. Грейнджер забывала названия кафе и ресторанов, где они ели, стоило ей только выйти оттуда. Вечерами они оба падали на гостиничную кровать — каждый в своем номере — и молча утыкались лицами в подушки, пахнущие немного кондиционером для белья, немного одиночеством.

За год оба испытали сотни разочарований, десятки раз впадали в отчаяние, то и дело позволяли себе истерики и нервные срывы, ссорились до всплесков стихийной магии, иногда напивались до беспамятства, неоднократно принимали решения дальше действовать поодиночке — только для того, чтобы пару часов спустя обнаружить себя снова в дороге, и снова вдвоем.

Америка представлялась им огромным лоскутным одеялом, сшитым портнихой небрежной и даже неряшливой, но, безусловно, страдающей гигантоманией. Двое странных юных людей, с психикой, неуравновешенной после войны и магией, нестабильной после нее же, двое нервных маленьких англичан в огромном и вульгарном американском мире, где волшебники свободно живут среди магглов, притворяясь фриками и городскими сумасшедшими всех мастей — зачем вообще они оказались здесь? С какой целью? Что бесконечно гнало их в дорогу, из Небраски в Калифорнию, из Нового Орлеана в Монтану, из Южной Дакоты в Северную Каролину, что?

Будь Малфой поэтом или философом, он обязательно сочинил бы остроумную или трогательную версию, с убедительной мотивацией и неожиданными поворотами сюжета. Но он просто был тем, кем был, и знал о своей цели только одно: у него нет ничего другого, кроме нее. То же самое думала об этом и Грейнджер, хотя они никогда не позволяли себе таких пафосных и безнадежных заявлений.

Грейнджер не без иронии, за которую они оба хватались как за спасательный круг, называла их путешествие «погоней за американской мечтой», но Малфой научился видеть разницу между тем, что люди говорят, и думают на самом деле. Сам он никак не именовал происходящее, и единственное, чего ему хотелось по-настоящему — скорейшего хэппи энда. Надежда давала им силы держаться в первые месяцы, манила обрывками фраз, свежими следами, уверенными свидетельствами очевидцев. На поверку все оказывалось ложью, обманкой, пустышкой, иллюзией, все следы вели в никуда, в тупик, в ловушку.

Они вечно опаздывали на неделю, на день, на час — всегда оказывались в нужном месте слишком поздно для того, чтобы можно было бы сказать и «в нужное время». Маятник качался как заведенный, но он не давал конкретных ответов, одного лишь названия штата было явно недостаточно, чтобы отыскать человека, который не стремился быть найденным.

Уверенность сменялась сомнениями, приступы оптимизма — периодами глухой тоски, иногда ими овладевало желание бросить поиски и вернуться в Англию, иногда они хотели крушить все вокруг себя от безнадежности, порой они готовы были признать свое поражение, но всякий раз находили силы встряхнуться и отправляться в дорогу. Ехать. Плыть. Лететь. Идти. Аппарировать. Все, что угодно — лишь бы не останавливаться ни на минуту.

Им обоим, и Грейнджер, и Малфою, казалось, что промедление подобно смерти, но дни складывались в недели, из недель вылуплялись месяцы, и год спустя они по-прежнему оставались на том же самом месте, с которого начинали свой путь, хотя и проехали за это время почти половину Америки. Они по-прежнему оставались двумя иностранцами, занятыми тщетными поисками третьего.

И все же надежда никогда не покидала их, никогда. До тех пор пока маятник не завис над Аризоной, а они сами не увязли в ее оранжевых песках, серых скалах и тускло зеленых, припорошенных густой пылью долинах; не запутались в сетке аризонских шоссейных дорог, сверкающих в ослепительном свете; не потерялись в вечном аризонском мареве, дрожащем над раскаленной землей; не впали в восхищенный ступор перед изломанными линиями каньонов; не позволили солнцу выкрасить их бледную кожу бронзой, а зною — наполнить их кровь предчувствием беды и ленивой истомой ожидания.

Здесь, в Аризоне, бесконечно наматывая жаркие мили на колеса пижонского, взятого напрокат и выбранного, разумеется, Малфоем, бьюика-кабриолета 1961 года выпуска, выкрашенного в неприлично алый цвет, — они впервые осознали, что у их истории может и не быть хэппи энда. Маятник упорно не сдвигался с места, они забирались то в самую глушь, то оказывались в наиболее людных и оживленных местах, во всяком случае, в тех из них, что считаются таковыми в Аризоне — и ничего не происходило.

Нет, конечно, они задавали вопросы, показывали колдографии, взламывали память магглам и искали особенный подход к каждому волшебнику, встреченному ими на пути — но все оставалось неизменным. Никто ничего не видел, не знал, не мог подсказать. В других штатах им удавалось хотя бы напасть на след — пусть в итоге он оказывался ложным, но давал хотя бы малейшие зацепки, дарил крохотную надежду. В Аризоне же все рассыпалось на глазах, превращалось в пыль, прах, марево над шоссе, все казалось иллюзией и неправдой, а маятник упорно не желал сдвигаться ни на дюйм, и от этого становилось еще больнее, еще безнадежнее.

В Аризоне они перестали разговаривать друг с другом.

За год у них случилось множество самых разных разговоров — неловких, отчаянных, искренних, горьких, раздражающих и откровенно дурацких. Они изводили друг друга, вспоминали старые обиды, упрекали, ревновали, обличали и обвиняли. Грейнджер пыталась учить Малфоя, опекать его, переделывать, воспитывать, жалеть и прощать. Малфой пробовал доставать Грейнджер, покровительствовать ей, понять ее по-настоящему, заинтересовать, подчинить и ошеломить. У обоих кое-что получилось, а кое-что не очень, но за целый год они научились превосходно ладить друг с другом — у стоящих спина к спине против целого мира обычно не бывает другого выхода.

Временами слова лились из них нескончаемым потоком — просто потому что каждому нужно время от времени с кем-то разговаривать. Порой они упражнялись в остроумии, часами изобретая точные и блистательные реплики, похожие на те, которые можно услышать только в кино. А иногда любая беседа, даже самая, на первый взгляд невинная, могла стать поводом к началу военных действий.

Но только в Аризоне они прекратили разговаривать словами. Им обоим стало вполне достаточно долгого молчания, коротких взглядов, быстрых прикосновений, случайно пойманных по радио обрывков песен, заголовков на старых газетах, бейджей с именами официанток в придорожных закусочных, налетающих внезапно песчаных бурь и тени от крыльев орла, парящего в ослепительно синих небесах. Все это были знаки, и знаки твердили одно: быть беде. От этого необходимость в словах отпала сама собой.

Тот вечер ничем не отличался от любого из вечеров, проведенных Малфоем и Грейнджер в пыльном и призрачном штате Аризона. За день они сделали не меньше трех сотен миль по шоссе, петляющему среди жухлого кустарника, гигантских кактусов и бескрайних плоских пространств, выкрашенных во все оттенки коричневого цвета.

Пару раз делали остановки на автозаправках и заходили в придорожные закусочные, но нигде не задерживались надолго — потому что еще из окон дальнобойщики в клетчатых рубашках и с квадратными челюстями насмешливо разглядывали их алый бьюик, а стоило Малфою и Грейнджер переступить порог, как все немедленно начинали пялиться на чересчур короткие грейнджеровские шорты и ее слишком длинные ноги. Рядом с этими ногами узкие плечи Малфоя выглядели не так чтобы внушительно, и порой приходилось пользоваться волшебными палочками не только затем, чтобы развязать языки, но и для охлаждения излишне разгоряченных голов.

Визиты в закусочные были короткими и бесполезными, дорога звала их дальше и дальше, но когда руки Грейнджер, лежащие на руле, стали подрагивать от усталости, Малфой тронул ее за плечо и укоризненно покачал головой. Через двадцать минут их бьюик уже стоял во дворе захудалого мотеля, название которого они оба прочесть не удосужились.

В мотеле шел ремонт и свободных комнат было немного. Собственно, там имелась только одна свободная комната с общей кроватью, и таким образом, двое людей, проводящие в обществе друг друга целые дни, оказались вынуждены провести вместе еще и ночь.

— Имей в виду, Грейнджер, у меня нет с собой меча, чтобы положить его между нами, — сказал Малфой, бросив дорожную сумку около кровати, и это были первые слова, сказанные им за целый день.

Грейнджер улыбнулась одними губами, показывая, что оценила шутку, и отправилась в душ. В ожидании своей очереди Малфой курил у окна, затянутого противомоскитной сеткой, а когда Грейнджер вернулась, молча ушел в ванную. На ужин сил не было у обоих, они очень быстро улеглись в одну кровать и укрылись каждый своим покрывалом, и какое-то время лежали в темноте, старательно глядя в потолок и заставляя себя уснуть. Аризонская ночь, полная далеких криков койотов, тревожного стрекотания цикад и шелеста звезд, падающих с бархатного неба в остывающие пески, опустилась на них с размаху и шепнула в ухо каждому: сегодня. А еще: хватит. И еще: пора. Или: не бойся. И: время пришло.

Они повернулись лицом к лицу одновременно. Почти синхронно вздохнули, не поднимая голов с подушек. Малфой первым протянул руку и коснулся губ Грейнджер. Она приоткрыла рот, кончиком языка чуть тронула пальцы Малфоя, и этого оказалось достаточно для того, чтобы вся громада нерастраченной любви, накопившейся в них обоих, вырвалась наружу и погребла под собой остатки здравого смысла и все прочее, что обычно погибает в подобных катастрофах.

Будь Малфой убийцей, он убил бы Грейнджер сразу после оргазма — он никогда не видел более прекрасного и безмятежного лица, чем у нее в этот момент.

— Теперь я понимаю, — сказала Грейнджер некоторое время спустя. — Понимаю, почему Гарри был с тобой. Ты очень... нежный.

Малфой улыбнулся, и эта улыбка была какой угодно, только не нежной.

— Он мог остаться. Просто остаться и быть с тобой. Ему необязательно было уходить, — продолжала Грейнджер произносить вслух то, что сам Малфой миллионы раз до этого говорил себе мысленно. Ему хотелось сказать ей: замолчи. И: не надо начинать. Или: ты сама-то понимаешь, что говоришь? Но он молчал. Плотину прорвало, и Грейнджер надо было высказаться, потому что, в конце концов, они слишком мало говорили о Гарри весь этот год. Они довольно редко вообще упоминали его имя, кроме тех случаев, когда интересовались, не видел ли кто этого человека.

И сейчас Грейнджер все говорила и говорила, наверстывая упущенное, компенсируя весь последний месяц, проведенный в молчании. Она говорила сначала шепотом, потом все громче, под конец уже почти кричала, сидя в постели, голая, плачущая и с распущенными волосами. Малфой сначала слушал ее лежа, потом сидя, а потом он придвинулся к ней близко-близко, так, что она могла слышать удары его сердца, и было совершенно понятно, что такой близостью он словно говорит ей: не кричи, не надо, давай просто полежим. Но она уже не могла остановиться.

— И почему он ни разу, ни разу не дал о себе знать? Ни мне, ни тебе, ни Рону... Никому! Но я понимаю, правда, я долго думала над этим, и я понимаю. Он так устал от груза ответственности, сначала война, потом слава. Конечно, он заслужил отдых, и я ни в чем его не упрекаю, но если бы он хоть иногда давал о себе знать. Мы ведь волнуемся, мы просто хотим знать, что у него все в порядке, не надо никаких отчетов, ничего подобного. Пусть он живет где хочет и как хочет, лишь бы видеть его хотя бы изредка. Потому что ты даже не можешь себе представить, Малфой, как мне его не хватает!

Я ведь всю свою сознательную жизнь провела с ним и с Роном, а теперь что? Гарри исчез, а Рон даже не поехал его искать, и я порвала с Роном из-за этого, а еще раньше Гарри порвал с Джинни из-за тебя, и ты поехал за ним, а они — нет, но если бы ему был нужен хоть кто-то из нас, он мог бы нам написать, правда? Или позвонить! Или прислать сову или что тут водится, в этой чертовой Аризоне! Он мог бы прислать нам почтовую ящерицу, если уж на то пошло! Когда мы найдем его, я хочу посмотреть в его глаза и спросить: почему, почему ты даже ящерицу нам не прислал ни разу? И пусть он мне ответит, пусть он...

— Он умер, Грейнджер, — сказал вдруг Малфой негромко, и Грейнджер моментально перестала кричать и схватилась за сердце.

— Всё, всё, — проговорил Малфой и погладил ее по голому плечу. — Не кричи.

— Как? — прохрипела наконец она. — Когда? И откуда ты знаешь? Ты врешь! Маятник стоит над Аризоной, он стоит здесь уже месяц!

— Потому и стоит, — кивнул головой Малфой. — Маятник зачарован на Поттера. Ему все равно, живого искать или мертвого. Он нашел и остановился. Я долго не мог понять, почему Поттер по всей Америке бегал как раненый гиппогриф, нигде не оставался надолго, а здесь застрял. Сначала думал, может, ему здесь хорошо, тут много древних Мест Силы, или, может, он влюбился в кого-то...

— Как ты узнал? — перебила Грейнджер и тут же поняла, как.

Неделю назад, в предместье Финикса, они заправляли бьюик, и пока Грейнджер покупала воду и сигареты в маленьком магазинчике, Малфой вытащил карту и маятник, сидя прямо в машине. В тот же миг старая индианка, дремавшая в тени под акацией, открыла глаза, с удивительной легкостью поднялась с места и подошла к нему. Грейнджер видела это в окошко магазинчика, но пока продавец упаковывал товар, пока отсчитывал сдачу и собирал раскатившиеся по всему прилавку монетки, разговор во дворе завершился, а когда она села на водительское сиденье, Малфою срочно понадобилось отлить, и он выскочил из машины. Вернулся бледный, с мокрой головой, сказал, что ему стало плохо из-за жары, и она, идиотка, поверила. Поверила и даже не стала выпытывать, о чем он говорил со старухой.

— От нее? — прошептала Грейнджер, и Малфой кивнул.

— Она сказала, что знает, кого мы ищем, но мы опоздали. Я не поверил, конечно, не поверил, но, Грейнджер, она назвала меня по имени, она сказала, откуда мы едем, перечислила покупки, за которыми ты пошла в магазин, и спросила, не пробовал ли мой отец лечить свое больное колено пчелиным ядом! Я не мог ей не поверить!

— Как? — спросила Грейнджер. — Она успела сказать, как это случилось?

— Мало и я ничего не понял, если честно, — признался Малфой. — Какой-то шаман, то ли Гарри у него учился, то ли наоборот. Душа Гарри покинула его тело и вселилась в тело орла, и теперь он обрел то, что искал — волю и покой. Я хотел задать ей вопросы, но она исчезла, она просто исчезла, прямо там, где стояла. Только что была старая индианка, и вдруг вместо нее — ящерица! А потом ты вышла из магазина, и я...

Малфой запнулся на полуслове, спрятал голову в ладонях и заскулил. В этот момент Грейнджер поняла, что Гарри действительно больше нет.

— Как же ты жил с этим целую неделю? — спросила она. — Зачем?

Малфой молча поднял на нее искривленное в мучительной гримасе лицо. Грейнджер притянула его к себе и поцеловала в мокрые от слез глаза.

— Не за что, Грейнджер, — сипло сказал Малфой, и она поцеловала его еще раз.

Им снова стали не нужны слова.

Когда на востоке нарисовалась розовая полоса рассвета, они оба уже сидели в машине. На Грейнджер была длинная юбка, и волосы она собрала на затылке и завязала белым шарфом. Малфой докурил последнюю сигарету и смял в кулаке пустую пачку.

Бьюик выехал на перекресток четырех дорог. Первая, что лежала прямо перед ними, шла через весь штат и уходила прямиком на Мексику — туда, где они еще не бывали, и где нельзя было найти Гарри, и ехать куда не имелось ни малейшего смысла, кроме, разве что самой дороги.

Вторая уже через несколько часов домчала бы их до Великого Каньона. В свою прошлую поездку туда Малфой и Грейнджер запомнили место, где трасса круто поворачивает влево, прямо над бездной. Если разогнаться с приличной скоростью и не вписаться в этот поворот, Аризона с радостью примет их в свои жаркие объятия.

Третья дорога вела к океану, а значит, и к прохладному зеленому острову, где нет безбрежных горизонтов и бескрайних пустынь, но есть те, кто уже целый год ожидает их возвращения.

А четвертая дорога вела назад, к Финиксу, и если поехать по ней, можно отыскать маленькую заправку и раскидистую акацию во дворе, и спросить, не знает ли кто старую индианку, и начать по одной этой тоненькой ниточке раскручивать клубок, который на этот раз непременно приведет к Гарри.

Будь Малфой провидцем, он непременно знал бы точно, какую из четырех дорог выбрать. Но он не имел способностей провидца и Грейнджер не имела тоже, и потому они сидели и ждали, пока Аризона подаст им какой-нибудь знак. Розовая полоса на востоке становилась все ярче и ярче, и когда на ее фоне, словно из ниоткуда, возник силуэт огромного летящего орла, Малфой и Грейнджер поняли, что лучшего знака и быть не может.

Грейнджер нажала на педаль газа до упора, и Малфой успокаивающе положил ей руку на колено. Алый бьюик лихо тронулся с места, и полетел по широкой дороге. Белоголовый орел парил высоко в небесах. Вокруг расстилалась Аризона, и не было ей ни конца ни края...