Рождение Мракоборца (гет)

Out in the streets

The dogs are on the run

The cats are all in heat

Out in the streets

Snakes are all around you

Dirty rats are on their way

They control you and they'll make you play

Out in the night

Glaring eyes in darkness

Tigers want to fight

Out in the night

Spiders all around you

Spinning webs and make you pray

Tie you up and you can't get away

Bad boys running wild

If you don't play along with their games

Bad boys running wild

And you better get out of their way

Scorpions “Bad boys running wild”

Стоя на площади Парламента, прямо перед Вестминстером, Аластор полной грудью вдыхал свежий воздух. Многочисленные магглы, низкие, опустившие плечи, одетые в одинаковую серую одежду, неспособные даже на миг оторвать взгляд от земли, как всегда, что-то делали, куда-то спешили, совершенно не замечая ни возникшего из пустоты чародея, ни как постепенно истекает время их жизней. Впрочем, на то они и магглы, чтобы сгорать, будто бабочки однодневки, без цели, мыслей, и, собственно, жизни. Было страшновато представить, каково это, вечно бежать, к чему-то стремиться, и даже не подозревать, что весь мир вокруг — лишь декорации. Афиша, за которой идет другая, настоящая жизнь. Ядерная энергия, полеты в космос... и никто из них даже представить не в состоянии, что для волшебника перенестись на Плутон — даже быстрее, чем сходить в гости к соседу.

Не проще, нет, гораздо сложнее, нужно откуда-то взять энергию, правильно сориентировать портключ, подобрать щиты, чтобы тебя не разорвало в первые же секунды... но ничего такого, с чем нельзя справиться, проявив немного усидчивости. Разумеется, если у тебя под рукой есть нужные формулы и хотя бы немного таланта. Ведь в действительности, в мире нет ничего, кроме магии. Вся их обожествляемая «наука» — лишь кое-как приспособленные сквибами осколки старых знаний, не требующие непосредственного воздействия мага. В обычных условиях она работает, но без способности видеть в ней не удастся сделать и шага, ведь невозможно решить задачу, не видя и половины условий. Аластор даже немного сочувствовал этим людям. Однако, справедливости ради, стоит отметить, что его «сочувствие» было в полной мере состраданием музыканта, которое, как известно, во многом сродни милосердию палача. На большее, чем средней паршивости песню о пребывающих в плену иллюзий людях, растрачивающих годы и здоровье ради получения разноцветных бумажек, которые к концу жизни уже и потратить не в состоянии, его не хватало. Да и что здесь возможно сделать? Легко провернуть трюк, сродни тому, что сотворил с Филчем Бордман, и заставить спешащую по своим делам толпу смотреть, как солнце восходит над Лондоном. Но можно ли их заставить увидеть?

Спускаясь по Эбиндон, парень то и дело неодобрительно качал головой. Винить магглов, в общем-то, не в чем, однако, они одним своим видом портили ему настроение. Хотелось сделать для них хоть что-то, но, сколько бы он об этом ни думал, ни малейших идей в голову к нему не приходило. Наверное, все-таки Энди прав, в один прекрасный день узнать, что твое пребывание на Земле несущественно, оказалось бы для них гораздо хуже неведения. Аластор прекрасно знал как о том, что таковы не все магглы, так и о том, что многие из волшебников, по сути, от них отличаются лишь наличием палочек. Маги точно также занимаются совершенно бессмысленными делами, наподобие нормирования толщины стенок котлов, в которых профессиональные зельевары наверняка разбираются лучше чиновников, квиддича или вялых попыток контроля над использованием маггловских изобретений, что не только бессмысленно, но и глупо.

Любить, ненавидеть, что-то изобретать... даже просто на секунду остановиться и почувствовать, насколько красив этот мир, все будет гораздо лучше бесконечной погони за золотом. Зачем зарабатывать больше, чем ты когда-либо сможешь потратить, было для него неразрешимой загадкой. Впрочем, как раз «Хобгоблины» зарабатывали именно столько. Пара концертов, записанная на “Boardman-records” пластинка, и все четверо полностью окупили свое обучение в школе, даже кое-что сверху осталось. Очень неплохо осталось, кстати.

Свернув на перекрестке с Грейт-колледж, Моуди остановился напротив парка. Несколько секунд ожидания, и отодвинув дорожки с продолжающими невозмутимо шагать по ним магглами вверх, будто из ниоткуда появился окруженный кованым забором большой трехэтажный особняк. Когда-то призванный внушать трепет и показывать могущество хозяев, в восемнадцатом веке он был перестроен, и сейчас узкие, похожие на бойницы окна, со злобным прищуром глядящие на окружающий город, скорее служили напоминанием о неуклюжей попытке защититься от мира.

— Дом, милый дом, — с затаенной иронией, поморщившись, произнес Аластор, когда кольцо на двери вцепилось волшебнику в руку. Милые родственнички, которым кое в чем позавидовали бы и Блэки, были свято уверенны, будто в мире нет ничего надежнее крови, и то, что в некоторых вещах они были правы, вовсе не делало проверку хоть сколько-нибудь приятной.

Шагая по небольшому саду, густо засаженному разнообразнейшей хищной флорой, среди которой то и дело попадались боевые горгульи, парень не смог сдержать грустной улыбки. Вокруг Древней Спарты не было стен, ее жители говорили завоевателям «Μολὼν λαβέ»*, Моуди были другими. Они считали, что в войне не стоит упускать ни малейшего преимущества, благо, у них было достаточно возможностей в том убедиться.

Укрепления мрачно напоминали о том, как род лишился статуса «благороднейшего» в семнадцатом веке. Когда прожившие почти сотню лет без верховной власти волшебники вдруг обнаружили, что единственная семья в Британии, обладающая какими-никакими правами на трон, оставшаяся по эту сторону статута — Моуди, никто не пожелал себе таких правителей. Равно, как и расставаться с давно ставшими привычными полномочиями. Если верить семейным хроникам, никто их отбирать у Министерства с Визенгамотом и не собирался, однако, предки вполне могли приукрасить.

Так или иначе, сначала было собрано внеочередное заседание волшебного суда, на котором путем голосования предков дружно лишили статуса. Боунсы, Джонсы, Поттеры, Пруэтты, Блэки, Макмилланы, Гринграссы, Розье, Флинты и многие другие семьи были «против», но благодаря шотландцам их оказалось чуть-чуть меньше половины. И, несмотря на то, что подобные голосования в принципе незаконны, очень быстро представители Визенгамота и Министерства, при поддержке авроров, пришли к воротам Моуди-хауса требовать корону Беовульфа, поскольку «неблагородные» не могут владеть подобным предметом.

Здесь же они и остались. И пусть из семьи тогда выжили, в основном, лишь дети и женщины, Аластор сейчас мог с удовольствием пройтись по костям старых недругов. За следующие тридцать с небольшим лет, предки добились того, что к двадцатому веку половину должностей в Визенгамоте занимают чиновники. «Draco dormiens nunquam titillandus!»** — девиз, написанный над воротами Хогвартса, тогда же Британия узнала, что тем более не стоит связываться с драконоборцами.

Смешно, но устроив кровавую баню Моуди лишь ускорили события, которым изо всех сил пытались воспрепятствовать. Омаггливание. Опасность, от которой не защитят ни крепостные стены, ни сильнейшие из заклятий. Стоит к ним подойти слишком близко и волшебник рискует превратиться в одного из них, сохранившего палочку и умение колдовать, но уже неспособного создать что-то новое. Опасность, которой не существует, потому что разговорами человека нельзя превратить в того, кем он не был изначально.

Столкнувшись с разногласиями между старинными наставлениями, призывавшими держаться подальше от предателей крови, и последними «веяниями» высшего света, Аластор с близнецами лично проверили, может ли получиться из полукровки настоящий волшебник. Честно говоря, сначала их забавлял странный магглорожденный, еще в поезде, когда его почти вежливо попросили освободить купе и провести остаток дороги в тамбуре, без разговоров бросившийся в драку, а затем по какой-то непонятной прихоти судьбы распределенный на Слизерин. Энди обожал всем рассказывать, будто упросил шляпу помочь испортить трем самодовольным у... уважаемым людям жизнь, но о чем он говорил со старой тряпкой в действительности — все еще оставалось для всех, кроме него, загадкой. Трое долго присматривались к чудику, не понимающему, где оказался, и в какой-то момент начали ему по чуть-чуть помогать. Немного рассказывали об истории, немного о чарах, трансфигурации...

Как-то незаметно к концу первого курса четверо стали неразлучны. И в итоге Бордман превзошел все ожидания, даже спустя семь лет с начала учебы он все еще уступал Моуди в атакующих заклинаниях, а Пруэттам — в щитовых, но кто им не уступал? При этом, сын сирены с легкостью давал сто очков вперед приятелям по всем остальным направлениям волшебства. Настоящий гений, способный придумывать новые заклятия буквально на ходу, такие рождаются один раз в тысячу лет. Аластор был уверен, что когда-нибудь станет рассказывать всем желающим, что является другом второго Мерлина. Удивительнее всего — что, услышав на четвертом курсе слово «эксперимент», Энди даже не слишком обиделся. Разумеется, все закончилось дракой и искренним восклицанием «Я вас ненавижу, ублюдки!», однако, не сказать, будто для «Хобгоблинов» это было чем-то отличающимся от их обычного времяпрепровождения. Настоящий слизеринец, и, как бы скептически ни хмыкали представители остальных факультетов, настоящий друг.

Впрочем, пока они учились в школе, особенной межфакультетской вражды в Хогвартсе не было. Пока еще трое быстро раскрыли в себе таланты преподавателей и сумели донести своему факультету, что вежливость должна распространяться не только на тех, кто выше или равен по положению. И тем более, вбили эту мысль в головы остальным. Начиная же с пятого курса, когда Хаффлпафф возглавил Эдгар, а Гриффиндор — Руфус, стычки между школьниками вовсе приобрели сугубо индивидуальный характер.

Предки осознали простую истину, что не только кровь определяет волшебника лишь после того, как при поддержке гоблинов уполовинили ряды высшей аристократии. А на том самом месте, где сейчас расположен фонтан Магического Братства, несколько десятилетий подряд из камня торчали пики с насаженными на них головами министра и глав департаментов. Те, кто пожелали назвать Моуди «неблагородными», в конце концов, получили для того неоспоримую причину. Только вот из затеявших ту авантюру, не осталось никого способного радоваться своему успеху.

Кровопролитие не могло продолжаться вечно, и, в конце концов, после битвы при Каллодене в тысяча семьсот сорок шестом году все решилось. Возглавлявший тогда род Гиперион как то сумел привлечь на свою сторону Георга II, гоблинов и несколько волшебных семейств, включая Альфреда и Немезиду Поттеров, так что участь министерских приспешников была предрешена. Маггловский король даже предлагал Моуди принять власть над волшебным миром, но править в стране, практически все население которой тебя ненавидит, — удовольствие небольшое, и скорее по профилю Темных Лордов.

После поражения министерских недобитков, обещавших возвести на британский престол Чарльза-Эдуарда, которым не помогли ни оборотни, ни с радостью откликнувшиеся на отчаянный зов о помощи французы, был заключен договор. Не с Министерством, от которого тогда осталось немногое или Визенгамотом, уже тогда взявшим в привычку оспаривать тысячелетние соглашения голосованием, а отдельными семьями.

Гиперион пообещал не вмешиваться в дела Визенгамота и Министерства, а «древнейшие» — поддержку в случае новых разногласий с властями. В изменившемся мире оказалось невозможным выжить в одиночку, и нужно было либо отдать накопленное за века золото нуждающимся, в лице чиновников, и расстаться с добытыми кровью знаниями, либо присоединиться к вечной борьбе за власть, встав на сторону той или иной группировки, либо создать свою собственную, неважно. В определенном смысле, Моуди были знатоками интриг и предательства, но, к сожалению или счастью, с несколько другой стороны. Вновь заниматься политикой, после того, как тысячу лет назад, только чтобы уйти от нее, переплыли море, не захотел никто.

Из двух вариантов предки выбрали третий путь — окружить дом ловушками и защитными чарами, пить яд, всегда держать под рукой клинок и учить, учить, учить боевую магию. Сделать все, чтобы связываться с тобой оказалось себе дороже. Долгий путь от королей и героев до всего лишь занозы в заднице. Впрочем, как порой усмехался дед, если от этой занозы болит у целой страны, все еще не так плохо. Такой выход лишал их будущего, и в перспективе был отложенным самоубийством, но они всегда не особенно ценили жизни, предпочитая им красивые жесты. Честь важнее, как же. Вот, что из себя в действительности представляют Моуди: всегда готовы погибнуть сами и залить землю кровью до горизонта ради пары формальностей.

И все же, они смогли измениться, найти свое новое место в мире, пусть, не такое высокое, но сейчас не было и ответственности. Конечно, разрыв вассальных клятв был болезненным, ведь клятва верности — большая честь для вассалов, и является скорее следствием службы, чем причиной, по крайней мере — с этого начиналось, а некоторые слишком уперты, чтобы что-то менять. Роду пришлось довольно сильно измениться, больше не участвуя в политической жизни, также потребовалось отказаться от покровительства младшей аристократии, не принимать на службу обычные семьи волшебников, домовиков, избавиться от конюшен, в которых разводили восьминогих исландских коней.... Аластор себя обманывал, его семье просто вырвали сердце.

Они все также продолжали исполнять свое предназначение: стоять на краю бездны и следить, чтобы оттуда ничто не выползло. Но уже не из ответственности перед вассалами, а по привычке, и просто потому, что слишком любили драться. Каждый день, проведенный в Моуди-Хаусе, Аластор ощущал, что дед и родители готовятся к смерти. Наверное, они стали мертвецами еще тогда, когда Визенгамот с министерством ударили им в спину. Не в первый раз в истории рода, но, вероятно, в последний. Сколько себя помнил, парень не мог отделаться от назойливой мысли, будто наблюдает за окончанием трехсотлетней агонии. Уже в четырнадцать парень легко побеждал в поединках, как отца, так и деда, только лишь потому, что оба дрались, как обреченные. Даже ближайшие друзья и союзники, что тогда, что сейчас утверждали, что Моуди безнадежно застряли в прошлом, и, наверное, были правы. Тяжело быть равнодушным к событиям, которые видел своими глазами.

До недавнего времени, кроме самого факта медленного угасания, беспокоиться было не о чем, так как абсолютное большинство членов магического правительства были связаны договором, но после войны с Гриндевальдом состав Визенгамота вновь изменился в сторону увеличения числа чиновников, и если ослабление родовой аристократии продолжится, рано или поздно, Министерство закончит начатое. И остальные старые семьи тоже вряд ли избегут своей участи, думающие только о сиюминутной выгоде безродные, способные в любой момент взять слово назад, наверняка не откажут себе в удовольствии наложить лапу и на их золото, благо прецедент, пусть неудачный, уже был. Собственно, в этом была одна из причин настороженного отношения к победителю Гриндевальда, проложившего себе дорогу в Нурменгард по трупам аристократии, только, чтобы добраться до своего любовничка раньше русских. Он не был явным врагом и вроде бы тихо сидел в Хогвартсе, но эта его поддержка Министерства и борьба за всеобщее равенство.... Впору было начинать задумываться о переезде. Только в этот раз — сразу в могилу, потому что во второй раз Моуди-Хаус не сдвинется с места.

Оставшись единственным представителем семьи, Аластор получил шанс что-то изменить. Он всегда знал, что однажды возглавит род и был к тому подготовлен, насколько это возможно, и собирался приложить все силы, чтобы Моуди не растворились без следа в веках. Для начала нужно было отдать долги, а потом возродить семью, и, наконец, что-то сделать со старыми наставлениями. Продолжать бессмысленную войну против всего мира разом было бессмысленно, и наверняка, в конце концов, приведет к поражению, но как обезопасить наследие и будущее семьи от все набирающих мощь грязнокровок, он пока так и не придумал. И на размышления времени оставалось все меньше и меньше.

Вот уже двести лет в головах чародеев то и дело мелькает мысль, что даже самый плохой правитель лучше дорвавшейся до кормушки и ни о чем, кроме как набить брюхо, не думающей кучки плебса, но, прежде чем старики поднимут задницы и что-то, наконец, сделают, их, скорее всего, съедят. И то, что последнего настоящего волшебника убьют вовсе не проклятые Моуди, утешением было довольно слабым.

В последнее время в свете снова было полно разговоров о традициях и чистоте крови, бреда о «краже магии» и все чаще мелькал непонятно откуда взявшийся «лорд» с труднопроизносимым именем, по совместительству неудавшийся преподаватель «Защиты». Аластор бы, наверное, его поддержал, и с удовольствием пожал руку, но... он не любил, когда кто-то слишком высоко задирает нос, почему-то всегда при таких обстоятельствах хотелось свернуть оппоненту для симметрии челюсть. К тому же, этот Волдэ-как-его был не слишком щепетилен в выборе союзников. И все же, Аластор искренне желал ему удачи, пусть, кроме отдельно оговоренного случая, о волшебнике стоит судить по его взгляду на мир и обычаям, а не по длинному хвосту предков, к Мордреду! Собственная жизнь и будущее рода были ему гораздо дороже кучки ни на что не годных ничтожеств.

На секунду нерешительно застыв на пороге, и чувствуя на спине так и не ставший привычным испытующий взгляд, чародей отпустил тут же самостоятельно покатившийся в его комнату сундук. Пару раз глубоко вздохнув, Аластор резко ступил под крышу древнего особняка, построенного еще во времена, когда в Британии и в помине не было никакого Вильгельма.

Наполненный отпечатками силы далеко не самых добрых, и не самых светлых волшебников дом требовал способности взять власть силой даже от хозяина. Впрочем, любого другого он бы, скорее всего, уничтожил или забрал с собой. Как и его обитатели, особняк крайне не любил подчиняться.

Короткая, совершенно обычная для современных домов полутемная прихожая, где он оставил на вешалке плащ, создавала впечатление, будто в подобном стиле построен весь дом, впрочем, совершенно ошибочное. За первой же дверью его ждал украшенный мрамором светлый просторный зал с потолками высотой около тридцати футов. Даже лишившись главного, остальным своим привычкам предки не изменяли.

И вот, после долгих блужданий через титанические украшенные бесчисленными коврами, оружием и гобеленами коридоры, волшебник вышел в темную, обшитую зеленым бархатом гостиную. В первую очередь внимание парня приковал изящный, сделанный из черного дерева журнальный столик. Он знал, что скорее всего именно это увидит, но... стопка документов, среди которых Аластор, бросив мимолетный взгляд, заметил несколько звездных атласов и какие-то арифмантические расчеты, омут памяти, потрепанная книгу с неаккуратно вшитыми кожаными листами, мешочек для костей и рассыпанные на столешнице руны, сложившиеся в предначертание неминуемой гибели. Дед знал, на что шел. Увидел гадание, подготовился и вышел навстречу судьбе. Ничего другого парень от него и не ждал.

Упав на диван, Аластор придвинул к себе глубокую прямоугольную каменную чашу и погрузился в воспоминания.

— Здравствуй, внук, — погрузившись в омут, Аластор обнаружил себя сидящим в том же положении что и был, на диване, напротив него же сидел высокий мужчина лет пятидесяти-шестидесяти мощного телосложения. Правой руки у него не было, но человек не выглядел оттого менее опасным: окрашенные в синий цвет борода и волосы, а также боевая раскраска на лице кого-нибудь менее решительного заставили бы почувствовать себя весьма неуютно. — Если мы встретились таким образом, вероятно, я все же ступил на радужный мост, и какое-то время пирую в Вальхалле. Не буду тебя отговаривать от мести, в нашем случае это никогда не помогало, а значит — не зачем тратить время, — хищно усмехнувшись, Кратос с хрустом сжал перед лицом кулак.

— Единственное, в чем я могу тебе помочь — рассказать, что с нами случилось. Не мне тебе рассказывать, что тел твоих родителей до сих пор не обнаружили. Наша работа требует оставлять после себя как можно меньше следов, так что в этом нет ничего удивительного. Пытаясь выяснить хоть что-то, я нанял охотников за головами, и вот, мне пришло известие, будто их клинки видели где-то в Перу. Знаю, наверняка это ловушка, но не могу не попытаться выяснить, что все же случилось с моим сыном. Нехорошо тебя так бросать, но ты уже взрослый мальчик, и сам можешь о себе позаботиться, — неопределенно взмахнув единственной рукой, старик раздраженно потер переносицу.

— Меня от этих разговоров тошнит, но как дань традиции, должен тебе посоветовать: найди хорошую девушку и проживи с ней тихую, долгую и достойную жизнь, умерев в окружении многочисленных внуков и правнуков. Список подходящих вариантов, а также сопутствующие им расчеты — прилагаются, — беззлобно хохотнув, Кратос с улыбкой заглянул внуку в глаза. — Как бы там ни было, будь счастлив, Аластор, и прощай. В любом случае, я подниму за тебя самую большую кружку меда, какую только смогу найти.

Волшебник протянул руку над столом, и в ладонь повторившего его движение парня с тихим звоном упало тонкое золотое кольцо на цепочке. Кольцо Нибелунгов.

Оказавшийся в следующий миг в реальности парень недоверчиво продолжал смотреть на сжатую в кулаке семейную реликвию. Через несколько секунд на ямку между большим и указательным пальцами упала одинокая капля. Всю жизнь он терпеть не мог деда и всегда старался делать все, что только мог, ему вопреки, а сейчас, оставшись на старом кладбище в одиночестве, дорого бы заплатил, чтобы вернуть недоеденного инферналами старого садиста хоть на пару минут. Дед был по-настоящему редким козлом, уж Аластор кое-что в людях понимал, но... он будет по нему скучать.

Грустно взглянув на исписанные бесчисленными формулами листы пергамента, парень небрежно взмахнул рукой, и те, вихрем взметнувшись в воздух, обратились в пепел, еще не долетев до камина. Старик действительно знал его, как никто другой.

________________

* Molon labe — Приди и возьми

** Не буди спящего дракона