Мистерия жизни (гет)

Если осмелишься — станешь творцом чудес.

Marisa Delore

В том году многие впервые увидели фестралов. И те старшекурсники, что отделились от младших ребят и собрались у спуска с железнодорожной платформы Хогсмида, тоже.

Их фигуры, застывшие в кроваво-красных лучах заката, напоминали силуэты черных призраков и выглядели так же жутко, как и обтянутые кожей конеподобные силуэты у карет.

Помона Спраут сделала глубокий вдох. У нее никогда не получалось говорить громко. В этом не было необходимости. Но сейчас ее голос должен звучать уверенно и достаточно сильно.

Даже самые смелые и отважные из старшекурсников боялись пошевелиться. Стихли возбужденные разговоры, разом исчезла щекочущая душу радость встречи. Лица сбившихся в кучу парней и девушек были серьезны: каждый перебирал сейчас в памяти образы погибших.

Говорят, мало увидеть смерть — надо ее осознать. И тогда ты увидишь фестралов. Крылатых призраков скорби. Плотоядной скорби, разрывающей сердце.

Профессор Спраут решила, что трех минут тишины — более чем достаточно. Трех минут страшных воспоминаний хватит для того, чтобы захотеть продолжать жить. Кашлянув, она приосанилась и выступила вперед из тени одной из карет.

— Приветствую вас, друзья мои! Кто-нибудь поможет мне собрать коробки с семенами? Стыдно сказать, засмотрелась на фестралов и забыла, что левитирую багаж. Впервые вижу этих странных существ, как и вы, наверное... Они просто очаровательны в своей дикости. Вы знаете, что наши фестралы почти ручные?

Несколько учеников из первых рядов неуверенно двинулись к ней. С удовлетворением отмечая, что ее спектакль удался, профессор Спраут привычным жестом поправила шляпку, словно случайно сдвинув ее на бок, тем самым придав себе чудаковатый залихватский вид. При этом она ни на минуту не переставала говорить, обращаясь к уже осмелевшим ученикам.

— О, как я рада всех вас видеть! У меня на этот год припасены для вас просто потрясающие сюрпризы! Видели бы вы наши новые теплицы. В сто раз лучше старых! Мистер Криви, люмос, если вас не затруднит. Тут невозможно ничего разглядеть... Помогите кто-нибудь нам с освещением, у меня пальцы немеют, постоянно палочку роняю. Так забавно иногда получается... Но это пустяки. Профессору Снейпу еще хуже пришлось — он несколько недель ни руку поднять, ни голову повернуть не мог. Представляете, он вернулся в Хогвартс и согласился вести у вас ЗОТИ! Сильнейший маг современной магической Британии — наш директор! Вот такая интересная преемственность.

Помона никогда еще не говорила так много. Шутила над своей неуклюжестью — пальцы ее правой руки после падения во время прошлогодней битвы действительно перестали слушаться. Перечисляла названия диковинных растений, семена которых часом ранее специально разбросала перед спуском с платформы. Удивлялась тому, как повзрослели ребята. Не забыла упомянуть о том, что без дорогих ее сердцу учеников даже волшебство Хогвартса отказывается работать.

Дети должны быть подготовлены к тому, что они увидят в замке. И к тому, чего не увидят, — тоже. Так сказал Северус. А Северус всегда знает, что говорит.

— Профессор Спраут, сколько должно быть коробок? Мы собрали пятнадцать...

Помона обернулась на знакомый голос. Расплылась в улыбке. Приехала все-таки!

— О, мисс Грейнджер, с возвращением! Хотела бы обнять вас... Но я немного перепачкалась. Как я рада, что вы снова с нами! Скажу по секрету, профессор МакГонагалл ждет не дождется, когда вы появитесь в замке! Столько работы и поручений, сколько приготовили для вас, должно хватить на десяток лет вперед! А исполнять все придется немедленно, сами знаете. Восстановление библиотеки, особенно запретной секции, — задача не из простых...

— Библиотеки?

Помона с удовольствием отметила нотки плохо скрываемого интереса в голосе героини войны. Да, девочка, библиотеки. Это именно то, чем тебя можно завлечь. Заманить. Выманить обратно из того мирка отчаянного безразличия, в котором ты почему-то оказалась.

— О, я, наверное, слишком поспешила, рассказав про библиотеку. Но давайте договоримся, что вы ни в коем случае не выдадите меня Минерве. Она не уверена, согласитесь ли вы совмещать несколько должностей. ЗОТИ у младших курсов тоже некому преподавать.

Лицо Гермионы трудно было разглядеть в рассеянном свете люмоса. Но когда девушка заговорила, ее интонации порадовали Помону:

— Я и не думала, что мне доверят преподавание. Тем более — ЗОТИ...

— Мисс Грейнджер, директор Снейп собирался предложить вам этот пост, еще не зная, что вы поступили в школу Аврората. И мы очень переживали, что вы нам откажете. Так что ваше возвращение — приятный сюрприз.

Эти слова мало соответствовали действительности. Но профессор Спраут так самозабвенно кривила душой и переворачивала факты, что и сама поверила в сказанное. Так нужно. Не только Гермионе. Всем. И Хогвартсу в том числе.

Отвага и дерзость. Вот, что потребовалось Северусу Снейпу, принявшему предложения вернуться на пост директора Хогвартса. Предложения — потому что их было два.

Сначала — Кингсли, чье появление в палате Святого Мунго без сопровождения авроров само по себе было хорошим знаком. Его неуверенное: «Вернешься?» и осторожные расспросы о дальнейших намерениях ничего не значили. А вот взгляд… Взгляд новоявленный министр не прятал специально. Хотя мог бы, наверное, попробовать закрыться. Но бывший соратник смотрел ему прямо в глаза. И Северус сам все понял.

Он, Северус Снейп, оправданный шпион и убийца, оказался единственным могущественным магом из оставшихся — в живых и на свободе. Магом, в совершенстве владеющим темными искусствами. В чем-то равным по силе Волдеморту, а в чем-то — превосходящим его. И в министерстве просто не знали, что с ним делать. Потому что, как выяснилось, никто не знал другого Северуса Снейпа. Настоящего. Героя.

Потом появилась троица деканов Хогвартса. Смущенные. Еще неверящие. Не тому, что оказался «своим», героем и воином, не трусом, как кричали тогда ему вслед. А тому, что жив-здоров и оправдан. Сначала — Помона, которая все остатки своей мандрагоры извела ему на лекарства и тайком (наверняка тайком!) от Минервы таскала их ночами целителям Святого Мунго. Затем Филиус, который в один из вечеров появился в его палате с бутылкой огневиски из собственных запасов и, ни слова не говоря, протянул наполненный наполовину стакан. Тогда Северус еще не мог глотать, но стакан принял. Филиус тоже не сделал из своего стакана ни глотка. Сорок минут молчания и неотпитое огневиски — это было гораздо больше, чем Северус смел надеяться.

После этого Помона и Филиус дважды приводили Минерву, и каждый раз Северус «впадал в беспамятство». Точно как тогда, в Визжащей хижине. Но на третий раз он рискнул посмотреть в глаза и Минерве. И удивился. Поэтому в ответ на уверенное «Возвращайся!», прозвучавшее из уст МакГонагалл, просто кивнул. И только потом подумал, что это, пожалуй, будет самым дерзким поступком в его жизни. Потому что это «Возвращайся» подразумевало не просто Хогвартс.

Отвага и дерзость… Кажется, скрытый гриффиндорец внутри него — тот самый, что не давал в последние месяцы войны отступить от страшного в своей жестокой сути «гениального» плана, — снова дал о себе знать. Смелость — это еще куда ни шло. Но радоваться жизни? Изнемогать от счастья только потому, что в глазах коллег — чистое восхищение, понимание, безмерное уважение и ничего из того, что он так боялся увидеть глубоко запрятанным и от этого еще более страшным? Впрочем, все эти странные порывы и настроения вполне могли оказаться побочным эффектом зелий с заунывником, которые он постоянно пил последние месяцы перед битвой. И хорошо еще, что пил. Выжил — и слава заунывнику. Собственное гриффиндорство он как-нибудь переживет. Пережил же Лорда…

И снова — МакГонагалл. На этот раз одна.

— Когда ты вернешься, Северус? Хогвартсу нужен директор. Ты же знаешь, замок чувствует твое отсутствие.

— Не выдумывай.

Он так и не привык к собственному тихому голосу. К голосу, в котором не было ставших за долгие годы привычными ноток холодного металла, презрительного недоверия и злобы. Сейчас в этом голосе не было ничего, кроме усталости.

Слишком измученный необходимостью ненавидеть, уставший от отчаяния этой ненависти, теперь Северус Снейп большую часть времени оставался совершенно бесстрастным. Он еще не знал, как жить в этом новом мире. Мире, где ему позволено просто быть, а не выживать, спасая других.

Никогда больше не связывать себя никакими обязательствами. Ни перед кем. Это он пообещал себе в те долгие, мучительные часы, когда выходил из паралича, вызванного действием яда. И это обещание он не собирался нарушать.

— Не знаю, в курсе ли ты, Северус, но мы уже несколько месяцев не можем сменить пароль в директорской башне. Горгулья категорически отказывается слушать кого бы то ни было, настаивая на разговоре с самим директором.

— Глупости, — фыркать Снейп еще не разучился. — Тварь просто спятила. Ты подняла на битву статуи защитников. Замок признал тебя главой.

Минерва ответила ему долгим внимательным взглядом.

— Помона слышала, как ты накладывал заклинания на статуи и доспехи. И, как мне кажется, смысл приказа «Встать на защиту замка по первому требованию, даже если его отдал не я» говорит сам за себя.

Северус промолчал. Раз Минерва пришла к нему с таким предложением — значит, все действительно плохо. Что же там такого происходит, если они не могут справиться сами?

— У меня проблемы с передвижением, — сухо сообщил он наконец. — Каминной сетью и аппарацией пользоваться не могу до тех пор, пока окончательно не выведен яд. Мне понадобится помощь Флитвика.

— Он придет. Мы все придем.

— Путь до замка займет не менее четырех часов. Найдите карету покомфортнее. Переезд завтра. Надеюсь, вы умеете управлять фестралами и нам не грозит столкновение с каким-нибудь деревом. И еще. Если Филиус вздумает в нетрезвом виде махать палочкой в сторону кареты — будет ходить за амортенцией в ближайшую аптеку, а не ко мне.

Минерве МакГонагалл показалось, что в последней фразе Северуса послышались нотки, очень напоминающие злорадство. Она с трудом сдержала улыбку.

Снейп возвращался.

Времени катастрофически не хватало. Иногда Помоне казалось, что им все равно не успеть, год будет потерян, дети разъедутся по заграничным школам, и Хогвартс опустеет навсегда. Тогда она спускалась на кухню и решительным шагом направлялась к Большой печи. Эльфы, завидев декана Хаффлпаффа, предпочитали найти себе дела в других частях замка. Только самые смелые оставались наблюдать, как пожилая ведьма яростно метает огненные шары, безуспешно пытаясь восстановить чары вечного пламени.

По мере того как помещение наполнялось черной копотью и запахом подпаленных волос, Помона потихоньку остывала. Просто так волшебство Большой печи не вернуть, она это понимала. Поэтому покидала кухню со своей обычной простодушной полуулыбкой на измазанном сажей лице. Специально не прятала обожженные кудри. Увидев ее в таком виде, Минерва улыбнется и покачает головой. Гораций предложит сварить зелье для восстановления волос, Филиус галантно вызовется поколдовать над ее прической под предлогом, что самой Помоне «надо беречь пальчики». Пальцы действительно доставляли немало хлопот, то и дело немея и подрагивая. Но это все пустяки. Главное — ее добрые друзья на несколько минут забудут о том, насколько все плохо.

Насколько все плохо они поняли на следующее утро после возвращения Северуса в Хогвартс. Подойдя к Большому залу, они увидели в главном вестибюле застывшую темную фигуру.

— Помона, когда ты любезно предложила переночевать в гостевой комнате твоего факультета, я было решил, что нам не добраться до директорской башни из-за лестниц. Кстати, вы не правы, они не заколдованы. Они расколдованы. Далее, спустившись в подземелья, я обнаружил там полчища мокриц. И эльфов, бегающих с факелами. Судя по бутербродам, которыми меня пыталось накормить одно из этих истеричных созданий, Большая печь тоже не работает. Есть еще что-то, о чем вы хотите мне рассказать? Хотя увиденного достаточно для того, чтобы понять, почему ты, Минерва, так настойчиво отказывалась занять пост директора. И, наконец, последнее. Надеюсь, вы понимаете, что учеников мы сможем принять не ранее октября?

— Мы сможем принять детей уже в этом учебном году? — Помоне показалось, что голос МакГонагалл дрогнул.

В этом голосе звучала такая отчаянная надежда, что ее просто нельзя было не заметить. Несгибаемая Минерва впервые позволила себе проявить такую слабость. Впервые с той минуты несколько месяцев назад, когда подняла защитников на оборону Хогвартса.

— Я сказал, не раньше октября. Так и напишите родителям. — Голос Северуса звучал по-прежнему сухо, но Помоне почему-то захотелось улыбнуться. — Чтобы разобраться со всем этим безобразием, пятерки лучших волшебников магической Британии будет недостаточно. Филиус, мне понадобится портключ для перемещения в кабинет и обратно. Да, Минерва, я знаю, изготовление портключей — дело противозаконное. Может, у тебя есть другие идеи, каким образом я буду попадать в башню директора? Разве что ты по моему зову будешь скидывать через окно свои дивные косы… Нет? Тогда помоги мне связаться с министерством. Они собираются возвращать мне палочку или ждут, что я сам за ней приползу?

— У меня как раз к октябрю дракучие бобы подрастут, — пробормотала Помона достаточно громко, чтобы все ее услышали. И в ответ на удивленные взгляды коллег виновато пояснила: — Совершенно случайно вывела. Бобы каким-то образом с нашей ивушкой… скрестились. Если их уговорить сюда перебраться, можно будет учеников на верхние этажи перемещать. Пока лестницы не заработают.

Лестницы не заработали. Весь профессорский состав Хогвартса под руководством директора полдня провел в вестибюле, пытаясь заставить двигаться лестничные пролеты. Предположение о заклинивших чарах отбросили после того, как Филиус в десятый раз проверил лестницы. Ничего не обнаружив, он в сердцах запустил в них бомбардой максима. Минерва успела перехватить его заклинание, а Гораций предложил не тратить силы и попросту достроить недостающие ступени.

Вторую половину дня Минерва трансфигурировала бревна, доставленные Хагридом и Филчем из Запретного Леса, в ступени, а остальные профессора достраивали из них недостающие лестничные пролеты. Но как только Филиус виртуозно пристроил последнюю ступеньку к башне Рэйвенкло, вся изящная конструкция с грохотом обвалилась, обдав присутствующих серой пылью, похожей на мелкие опилки.

— Достаточно. — Спокойный голос Северуса прозвучал как приговор.

Отряхнувшись, Помона поинтересовалась:

— Так что, мне поколдовать над бобами?

— Бобы так бобы, — подытожил Северус. — Только придумайте люльки какие-то или кабинки, что ли… Не карабкаться же по ним, в самом деле.

— Тыковки! Для кабинок в самый раз будут, — подал голос Хагрид и, кашлянув в кулак, добавил: — Они у меня в этом году как на подбор, крупные, в сарай не помещаются.

— А если какой-нибудь умник из попечительского совета спросит, при чем тут тыквы, можно будет оправдаться, что Хэллоуин на носу, — авторитетно заявил Гораций.

Помона улыбнулась, представив себе картину: раскачивающиеся стебли дракучих бобов, поднимающие и спускающие кабины-тыквы. Однако на лицах коллег застыло скептическое выражение. И только Снейп оставался совершенно бесстрастным.

— Вы уверены, что это будет безопасно? — В голосе Минервы послышалось беспокойство. — Я имею в виду… все, что происходит в замке, не только лестницы.

Такое же беспокойство читалось в глазах остальных волшебников. Помоне тоже было не по себе. Никто из них не решался произнести вслух самое страшное свое опасение.

— Я знаю, о чем вы все думаете, — устало сказал Северус, неловко присаживаясь на ближайшее полено. — Нет, магия не исчезает. Наша магия работает. А вот магия самого замка, вернее, самая древняя ее часть — нет. И я тоже не знаю, почему.

До октября им так и не удалось это выяснить. А теперь, когда приехали ученики, проблем только прибавится. Но это мелочи. Главное — дети приехали.

К середине октября Хогвартс готов был принять учеников. Глубокие скорбные складки на лице Минервы немного разгладились. Теперь она выглядела просто старой, а не смертельно уставшей и отчаявшейся. Северус уже не удивлялся тому, что его беспокоили такие мелочи, как душевное состояние коллег. С этой новой стороной своей натуры он уже смирился. Зачем бороться с тем, что придает тебе силы и помогает не терять надежду? Силы еще понадобятся, если его предположения верны. А в том, что они верны, он убеждался все больше и больше.

Все было не так уж плохо, учитывая обстоятельства. За пять недель удалось полностью восстановить частично разрушенные башни замка. Денег министерство не жалело: почти все конфискованные средства Упивающихся направили семьям пострадавших, но и четвертая часть этой суммы, перепавшая Хогвартсу, оказалась немалой. Кроме того, школе достались все книги и оборудование бывших соратников Темного Лорда, которые в министерстве сочли неинтересными и неопасными.

Северус уважал Кингсли, но был далек от мысли, что благие намерения министерства объясняются исключительно желанием восстановить школу. Понятно, что таким неловким способом бывшие соратники пытаются если не извиниться, то хоть как-то исправить причиненный вред. Если бы души чинились так же просто, как каменные стены! Но отказываться от того, что раньше, возможно, счел бы подачкой, а сейчас предпочитал рассматривать как подношение, директор Хогвартса не собирался.

Поэтому довольная Синистра устанавливала на смотровой площадке Астрономической башни зачарованную астролябию и гигантский телескоп. Хуч пополнила свой чулан коллекцией усовершенствованных разнокалиберных метел. Хагрид справлял новоселье в отстроенной хижине повышенной комфортности и пытался наладить отношения с акромантулами. Филиус попросил разрешения расширить свою комнату, и Северусу не составило труда догадаться, кто скупил на аукционе коллекцию вин и огневиски Малфоев. Помона радовалась новым теплицам с чарами орошения и семенам, стоившим целое состояние.

Слагхорн рассылал письма учащимся своего факультета, приглашая их на обеды, устраивал званые вечеринки — только для того, чтобы дети бывших Упивающихся и те, кто не остался участвовать в битве за Хогвартс, не боялись вернуться в школу.

Минерва потребовала создать в пустующем помещении первого этажа музей Героев. Получила в ответ твердое «нет» и теперь изводила Северуса, требуя уважения к светлой памяти и благородной скорби. Скорбь в Северусе была, но назвать ее благородной — означало покривить душой. Ему стоило больших трудов не дать этому чувству снова перерасти в ненависть. Выставлять свою скорбь напоказ, превратив в музейный экспонат, не хотелось. В конце концов он вынудил Минерву отказаться от затеи с музеем. Правда, взамен пришлось разрешить Трелони остаться в Хогвартсе и преподавать.

Сама Сибилла бродила по замку бледным привидением, оставляя за собой шлейф из запаха хереса, и каждому встречному предсказывала смерть. Встречных было не так уж много, поэтому чаще всего жертвами ее пророчеств становились эльфы. Увидев перед собой Северуса через день после его возвращения из больницы Святого Мунго, она ойкнула и тихо сползла по стенке коридора. Затем, встрепенувшись, бряцнула браслетами и потянулась к нему рукой.

— Сибилла, клянусь, откроете рот — и мое Силенсио для вас станет вечным проклятием, — с тихой угрозой в голосе пообещал Северус.

Прорицательница клацнула зубами и кивнула, гипнотизируя его огромными круглыми глазами за стеклами очков.

— И прекращайте напиваться в одиночестве.

Последние слова Трелони поняла буквально. В тот же вечер она пришла к Филиусу и заявила, что кроме него никто не способен понять ее боль. Флитвик не особо сопротивлялся, но на следующее утро, за завтраком, прорицательницы немного сторонился.

— Как спалось, Филиус? — бесцветным голосом поинтересовался Северус, который знал, что ночью в комнатах декана Рэйвенкло были произнесены несколько заклинаний, одно из которых — полузапрещенный обливиэйт.

— Ты знаешь, как! Обязательно присылать ее ко мне? — сердито буркнул Флитвик.

— Я не присылал. Только посоветовал не пить в одиночестве. И хватит накладывать на нее обливиэйт.

— Она сама просит. Каждый раз утром одно и то же…

— И каждый раз она все равно приходит к тебе. Хватит стирать ей память.

— Смелее, мисс Грейнджер.

Тихий баритон с легкой хрипотцой и шуршание черной мантии человека, проходящего мимо нее в Большой зал. Гермиона, словно очнувшись из забытья, с удивлением посмотрела ему вслед.

Она помнила эту мантию зловеще развевающейся, в то время как ее владелец стремительной походкой пересекает классную комнату. И голос его, произносящий очередные язвительные гадости, должен быть густым, как камедь, сочиться ядом и презрением. Не так давно ей казалось, что ненависть и злоба имеют свое живое воплощение, имя которому Северус Снейп.

Как же они боялись его! Как яростно проклинали: мальчишки — вслух, она — мысленно. Сколько раз они желали ему смерти, и какой изощренной каждый раз была эта смерть! Что ж… Жизнь оказалась куда более изобретательной.

В какой-то миг Гермионе захотелось догнать директора Снейп. Прикоснуться к его локтю. Заглушить в голове тихий шепот шестнадцатилетнего Гарри: «Я лично буду держать скрещенными пальцы — может, и Снейп помрёт». И негромко, так, чтобы слышал только сам профессор, сказать:

— Простите. Мы не знали. И мы рады, что вы живы.

Да, именно так и следовало поступить. Это было бы правильно. Благородно по отношению к человеку, который столько для всех сделал, стольким пожертвовал. Пусть ему не нужны эти слова и признания — она должна сделать это в первую очередь для успокоения собственной совести. Просто подойти и сказать. Даже если ему плевать на извинения и на то, что о нем думали раньше. Или думают сейчас.

Но Гермиона так и осталась стоять перед уже распахнутыми дверями Большого зала. Потому что отчетливо представила себе, какое раздражение вызовут у директора Снейпа эти признания. В самом деле, кому станет легче оттого, что она произнесет эти слова вслух? Ей точно не станет. Ему — тем более. А если он вздумает уточнить: «Кто это «мы», мисс Грейнджер?», она просто не будет знать, что ответить. И наверняка расплачется.

От взгляда Гермионы не укрылось то, как осторожно, гораздо медленнее, чем обычно, ступает Снейп. Как неподвижно висит его левая рука, в то время как правая опирается на трость. Гермиона не успела увидеть его лица, когда он проходил мимо. Но почему-то была уверена, что его глаза не будут светиться добротой и пониманием. Она очень надеялась, что глаза Северуса Снейпа останутся прежними. Должны остаться прежними. Пустыми.

Гермиона мрачно усмехнулась. Если в глазах директора, пережившего Темного Лорда и обманувшего собственную смерть, все-таки появятся искорки дамблдоровской мудрости и понимания — она навсегда перестанет его уважать.

«Смелее, мисс Грейнджер».

Повторив себе эти слова, Гермиона вошла в Большой зал.

Путь к преподавательскому столу неблизкий. Особенно когда на тебя смотрят несколько сотен глаз. Но если директор Снейп преодолел эти сто футов — сможет и она.

Сто футов. Быстрый расчет в уме (всезнайство все-таки имеет свои плюсы!) — это около тридцати секунд. Если не торопиться и идти спокойным шагом. Смотреть прямо перед собой и в то же время в никуда.

На половине пути она наткнулась на взгляд директора. Спокойный, безразличный взгляд, который придал ей сил. Гермиона чуть заметно кивнула, словно отвечая на так и не прозвучавшее приветствие, и продолжила идти.

За преподавательским столом она заняла свободное место рядом с профессором Спраут. И только потом посмотрела вверх, на рваную чернь, оставшуюся на месте зачарованных сводов потолка.

— Мне всегда было интересно, как выглядит потолок зала на самом деле, без всех этих чар. — Профессор Спраут произнесла это так, словно разговаривала сама с собой. Но ее слова удивительным образом совпадали с вопросом, который вертелся у Гермионы на языке.

Повернув голову, она поинтересовалась:

— Разве эти чары можно снять? Профессор МакГонагалл говорила, что они, так же, как и другие чары замка, защищены от любого воздействия.

— Снять нельзя, — подтвердила Помона.

Что это за ответ такой? Снять нельзя. Где же чары? Или эта мглистая чернота — все, на что способны блестящие умы педагогического состава Хогвартса?

— Тогда почему потолок выглядит так?

— Понятия не имею, — пожала плечами Помона Спраут. — Наверное, что-то разладилось. У нас как-то не было времени это выяснить. Вот начнем учебный год, тогда и потолком займемся.

Поначалу Гермиона не испытывала особой радости из-за возвращения в Хогвартс. Замок казался чужим, среди учеников почти не встречались знакомые лица. А те, кого она узнавала, подходили к ней и говорили какие-то ненужные слова, пытались утешить. И откуда только узнали…

Сама она до последнего не знала, что не прошла отбор в школу авроров. Ей не хотели об этом говорить напрямую. Просто предложили пройти более серьезное обследование в больнице Святого Мунго.

Обследование, как же! Улыбчивая медиковедьма и странные попытки вызвать Гермиону на откровенность. Кому-то впервые стало интересно, какие у нее планы на будущее и кем она видит себя через десять лет. Будь Гермиона чистокровной, она бы простодушно ответила на эти вопросы. Правду. Но в маггловском мире о психоанализе знают даже дети. Поэтому она старательно врала и делала вид, что все хорошо. У нее почти получилось. Почти.

Сорвалась на пустяке. На глупом вопросе о надписи на предплечье, которую она безуспешно пыталась свести. Затем сразу в лоб последовало: «Как у вас со сном?», заданное обычным участливым тоном. Как она спит… После победы зелье сна-без-сновидений стало дефицитным товаром. Огневиски достать было гораздо легче. Так она и спала. В те немногие ночи, когда Рон не пытался ее утешить. А когда пытался — она просто уходила. Сначала на час, затем на несколько часов. Потом ушла окончательно.

Чего утешать-то? На Аврорате свет клином не сошелся. Она вообще никогда не мечтала стать мракоборцем. Об этом мечтал Рон, на котором тоже свет клином не сошелся, если уж на то пошло.

И вообще, пошло оно все…

К концу третьей недели в Хогвартсе Гермиона обнаружила в себе кое-что новое. Холодное равнодушие, прочно обосновавшееся внутри и ни в какую не желающее уступать место более привычным благородным порывам и стремлениям. Даже неожиданное предложение вести ЗОТИ у младших курсов не вызвало положенного энтузиазма.

Гермиона прислушивалась к своему новому «я», пытаясь определить, можно ли считать это очередным этапом взросления или же она просто поумнела. Тогда, в качестве эксперимента, она в очередной раз озаботилась решением проблемы вселенской несправедливости в отношении домашних эльфов, денно и нощно спасающих подземелья от нашествия мелких тварей. Отобрала у Филча ведро с самозажигающимся зельем и направилась к гостиной Слизерина.

На полпути Гермиона остановилась и попробовала воззвать к собственной совести и состраданию. Отозвался только голодный желудок — она пропустила обед, разбирая очередной завал из книг в запретной секции. Пришлось изменить маршрут и зайти на кухню, сунув ведро пробегающему мимо эльфу.

На кухне она неожиданно застала директора Снейпа. Он стоял перед Большой печью и вертел в пальцах здоровой руки палочку, размышляя о чем-то. Гермионе не хотелось привлекать к себе внимание. Но внимание привлеклось как-то само собой, после того как, завидев ее, испуганные эльфы быстро исчезли. Снейп мгновенно развернулся, и пока Гермиона заворожено следила за взметнувшимися полами его мантии, успел направить палочку прямо ей в лоб.

— Черт! — только и смогла выдавить из себя Гермиона, восхищенная его скоростью.

— Выбирайте выражения, мисс Грейнджер, — поморщился Снейп, убирая палочку. — Уверен, эльфы, поспешно удирающие от вас, подумали то же самое. Но им хватило воспитания не произносить это вслух.

— Простите, сэр. Вырвалось. Я не была уверена, что не услышу «Авада кедавра», после того как увидела вашу палочку… Черт!

Гермиона слишком поздно поняла, что именно ляпнула, и прикусила внутреннюю сторону щеки, сдерживая готовый сорваться с языка поток извинений и оправданий. Перестаралась: во рту появился металлический привкус крови, а на глаза выступили слезы.

Она с досадой отметила, как окаменело лицо Снейпа, а губы его дернулись. Словно он тоже едва сдержался. Сверкнув глазами, директор прошел мимо нее и покинул кухню.

Расстроенной Гермиона себя не чувствовала, хотя прекрасно понимала, что Снейп расценил ее слова не иначе как гадкий намек. Зато она заметила, что он уже гораздо лучше двигается: левая рука, похоже, восстановила подвижность, а к походке вернулась былая стремительность. Однако расставаться с тростью директор не спешил.

Вздохнув поглубже, Гермиона развернулась и поплелась в библиотеку. По пути она размышляла том, почему не попыталась защититься в ту секунду, когда увидела направленную в свою сторону палочку, хотя бы простейшим протего.

Дракучие бобы оказались весьма дружелюбными и сговорчивыми растениями. Они исправно выполняли свою задачу, перемещая учеников с одного этажа на другой. Зачарованные Филиусом тыквы наоборот, стали чересчур своенравными, но после нескольких заклятий Помоны, наложенных исключительно в воспитательных целях, вели себя вполне прилично.

Профессор Спраут гордилась своей выдумкой. Пока ранним утром в канун Хэллоуина не обнаружила все «кабинки» парящими под потолком с невесть откуда взявшимися зловещими улыбками на наглых тыквенных физиономиях. В то время как Помона стыдила тыквы и уговаривала вернуться к исполнению своих обязанностей, на площадке пятого этажа появилась фигура в белом одеянии.

Не без удивления узнав Сибиллу Трелони, Помона осторожно поздоровалась: в последнее время прорицательница вела себя еще более странно, чем обычно. Заламывала руки, едва завидев Филиуса, и глухо стенала о своей несчастной одинокой судьбе.

Вместо ответа на приветливое «Доброе утро», Трелони воздела руки к тыквам и замогильным голосом взвыла:

— Ни на земле, ни под землей, ни под водой, ни выше

Нетронутого и неповрежденного не сыщешь.

Тыквы тут же обратили свои физиономии к прорицательнице и испуганно округлили глаза.

— Сибилла, прекрати пугать мои тыквы! Хэллоуин еще не наступил, — напомнила Помона и тут же осеклась.

Трелони, не обращая на нее ни малейшего внимания, продолжала завывать:

— Бессмысленно в тоске о прошлом пребывать не стоит.

И умерший предателем глаза живым откроет.

Голос прорицательницы то становился заутробным, то срывался на настоящий визг:

— Безрадостно томленье настоящим и мешает

Увидеть новый день, который жизнь нам предрекает.

Мысленно сравнив Сибиллу со спятившей мандрагорой, Помона опасливо поглядывала на тыквы, у которых зловещие улыбки уже сменились брезгливо искривленной прорезью рта. Прямо как у Северуса во время награждения орденом Мерлина.

— Все невозможное сегодня — будущее явит,

В котором ваши жизни провидение направит:

Одних — на путь неведомых заманчивых свершений,

Других — от разрушения к надежде возрождений,

А третьих, самых смелых, — сквозь тревоги неудачи,

Покой оставив тем, кто побоится жить иначе.

Судьба заставит вас вернуться в прошлого мгновенья

И будущее встретить, позабыв о всех сомненьях.

— Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать? — пробормотала Помона и ругнулась, сообразив, что подхватила манеру прорицательницы изъясняться стихами.

— Кажется, у профессора Трелони открылся поэтический дар, — послышался рядом спокойный голос. — Часто с ней такое?

Бросив короткий взгляд на Гермиону, неизвестно как оказавшуюся рядом, профессор Спраут отметила ее заспанный вид. Похоже, опять уснула в библиотеке.

— Не знаю. На моей памяти впервые. — Помона направила палочку на тыквы, опасливо сгрудившиеся в дальнем углу свода вестибюля.

Палочка потрескивала и искрила: профессор травологии находилась не в лучшем расположении духа. Произносить заклинание не понадобилось: тыквы уловили крайнее раздражение ведьмы и решили, что будет благоразумнее не злить ее еще сильнее.

— Может, снять профессора Трелони оттуда? — задумчиво поинтересовалась Гермиона. — Еще свалится...

— Не свалится, — вздохнула Помона, наблюдая, как пришедшая в себя Сибилла испуганно озирается и отступает от края лестничной площадки, а тыквы вереницей возвращаются на свои места и принимают облик кабинок. — Пойдем, Гермиона, обрадуем директора.

— Чем обрадуем?

— Новыми стихами профессора Трелони. Надеюсь, твоя память лучше моей. Сможешь повторить их дословно?

— Конечно, смо... О!

Гермиона все поняла сама, без объяснений. Вздохнув, Помона кивком подтвердила эту молчаливую догадку. Озвучивать свои опасения как-то не хотелось.

— Но профессор Трелони всегда так запутанно изъясняется. Как мы можем знать, что это настоящее пророчество?

— Мы — не можем. Поэтому и идем к тому, кто может.

Утро для Северуса крайне редко бывало добрым. Обычно новый день предвещал новую череду неприятных событий. Раньше с этими неприятностями чаще всего приходилось уживаться, делая вид, что ему все равно. Или притворяться, будто все происходящее его устраивает, а это было еще хуже. Теперь, когда необходимость мириться с неизбежным пропала, он радовался каждому дню, который не начинался с известия об очередном возрождении темного лорда или еще какой-нибудь пакости.

Поводов для тихой радости у Северуса было не так уж много. Последние три недели стали, скорее, исключением из этого правила. Но расслабляться он себе не позволял. Наученный горьким опытом, директор Хогвартса не верил в спокойные будни, считая их всего лишь затишьем перед бурей.

К сожалению, ошибался Северус крайне редко. Никогда, если быть более точным. Поэтому ранний вызов через каминную сеть его ничуть не удивил. Удивило то, что вызывала его Помона. Он уже как-то свыкся с тем, что вестником дурных событий обычно становится Минерва МакГонагалл: по интонациям декана Гриффиндора Северус давно уже научился заранее определять, насколько плохой будет новость. Однако по спокойному голосу Спраут невозможно было понять, что случилось: мелкая неприятность или катастрофа.

А когда Помона сообщила, что именно произошло, Северус на несколько секунд потерял дар речи.

Не то чтобы очередное пророчество Сибиллы могло сделать его жизнь хуже, чем до этого. И не то чтобы он жаловался на свое существование, оно его полностью устраивало — такое, какое есть. Но Северусу казалось, что самую паршивую часть своего жизненного пути он уже прошел. И все, что после, сможет легко пережить и перетерпеть. «И помочь другим сделать то же самое», — услужливо подсказывал внутренний гриффиндорец, с которым Северус давно уже смирился.

Когда вместе с профессором Спраут в его кабинет вошла помятая и немного смущенная Грейнджер, Северус скривился. Шутку про «аваду» он не забыл. И даже уверенный, что тогда, на кухне, девчонка ляпнула глупость не подумав, своей неприязни побороть не мог. А когда понял, зачем Помона привела эту горе-юмористку с собой, мысленно выругался.

Северус очень сильно сомневался в способности Грейнджер, как и других представителей львиного факультета, хранить тайны и вести себя разумно тогда, когда положение дел требовало трезвого ума, незамутненного слепой верой во вселенскую справедливость. Странности, которые творились с замком после победы над Темным Лордом, тревожили почище воплей баньши. И меньше всего ему хотелось обсуждать очередное пророчество Трелони с кем-то вроде Грейнджер.

Помона удалилась, сославшись на необходимость срочно проверить готов ли завтрак. Слишком поспешно удалилась — это Северусу тоже не понравилось. Но он все-таки надеялся, что вместо кухни Спраут отправится на поиски Трелони и вернет эту вестницу несчастий в комнату до того, как в коридорах появятся первые ученики. Сам же он разглядывал Грейнджер, с безучастным видом сидевшую перед ним на стуле.

Очень скоро выяснилось, память на стихи у бывшей всезнайки отсутствует почти полностью.

— Ну же, мисс Грейнджер! Напрягите свой хваленый ум! — Раздражение Северуса рвалось наружу короткими, хлесткими фразами. — «Я думаю» и «Кажется» вряд ли являются частью пророчества! Мне нужен точный текст. Может, предложить вам лимонную дольку?

— Спасибо, сэр, но я обойдусь!

Грейнджер огрызалась, а терпение Северуса было на исходе.

— Тогда позвольте мне извлечь ваше воспоминание, мисс…

— Вот еще!

— Я ведь могу и не спрашивать вашего согласия!

— Нет, не можете! На вашу палочку следящие чары наложены, стандартный срок отслеживания магических действий для заочно оправданных подозреваемых — шесть месяцев…

Она замолчала под его тяжелым взглядом.

— Хоть что-то вы помните. Это радует. — Северус решил, что на сюсюканье нет времени. Поэтому пустил в ход запрещенные приемы: — Удивительно, и почему это вас не взяли в школу авроров? Вы бы доставали своим несвоевременным красноречием и зазнайством кого-нибудь другого, а не заочно оправданного подозреваемого. Которому, кстати, ничего от вас не нужно, кроме точного текста пророчества полубезумной алкоголички.

Но на Грейнджер его слова, похоже, не произвели никакого впечатления. Она как ни в чем не бывало сидела на стуле и скользила безразличным взглядом по портретам бывших директоров Хогвартса. Впервые внимательнее приглядевшись к ее лицу, Северус неожиданно спросил:

— Как давно у вас проблемы со сном?

— Думаю, так же давно, как и у всех, — пожала плечами Грейнджер.

— У всех хватает ума пить зелье сна-без-сновидений, — нравоучительным тоном ответил Снейп.

— У меня от него голова болит.

— А без него у вас мозги набекрень. Голова болит от некачественной бурды, которую вы наверняка достаете через Уизли. Или вам нравится изображать изможденного бессонницей эльфа?

Северус сказал это как-то беззлобно, совсем не так, как хотел. Но все равно надеялся, что Грейнджер заинтересуется и задаст нужный вопрос. Однако, похоже, она просто пропустила его слова мимо ушей. Закатив глаза и мысленно помянув недобрым словом годриковых последователей, Снейп решил не юлить и выпалил:

— Мисс Грейнджер, я обеспечу вас усовершенствованным зельем сна-без-сновидений в обмен на возможность заглянуть в самый блестящий ум, когда-либо выпускавшийся из этих древних стен.

Внимательный взгляд карих глаз, посмотревших с укоризной, смутил Северуса.

— Не можете не язвить, да, господин директор?

— Не могу, — неожиданно признался он. — Так что, обмен?

— Обмен, — согласилась Грейнджер, деловито доставая палочку и поднимаясь со стула.

Прежде чем он успел что-то сказать, она ловко вытянула серебристую нить воспоминаний из своего виска и вопросительно глянула на него. Нахмурившись, Снейп призвал пустой фиал. У него возникло такое ощущение, словно его обвели вокруг пальца, причем весьма ловко.

— Мисс Грейнджер, — нарочито безразлично произнес он, когда фиал наполнился дымчатым сгустком, — вы ведь все равно отдали бы мне воспоминания, я прав?

Грейнджер ответила выразительным взглядом.

— С вас зелье, господин директор.

Гермиона всегда считала себя сильной личностью. Стремилась совершенствовать не только свой ум, но и характер. Избавлялась от вредных привычек — таких, как излишняя впечатлительность, неукротимая воинственная справедливость, а так же болтливость и всезнайство. Избавлялась безуспешно, на протяжении многих лет. И, наконец, избавилась. Разом. Тем самым ярким июльским днем, когда Рон предложил ей «просто пожить вместе», пока она не найдет себе работу или не поступит куда-нибудь еще, раз уж в школу авроров ее не взяли.

Она готовилась к другому разговору. О том, что теперь свадьбу можно и не переносить. И совсем не думала, что выглядит жалко и глупо, задавая Рону прямой вопрос. Вопрос, на который так и не получила ответа.

Тогда Гермиону совсем не волновало, что последним воспоминанием, которое она оставит бывшему возлюбленному, будет ее кулак, летящий прямо ему в глаз. И сейчас, сидя на полу в запретной секции библиотеки и судорожно сжимая в руках полученное утром письмо, Гермиона размышляла о том, как нелепо будет выглядеть Рон в свадебном костюме. И как счастлива будет Лаванда рядом со своим рыжим рыцарем. А еще Гермиона думала о том, кому пришло в голову прислать ей приглашение на свадьбу бывшего парня.

В послеобеденное время расписание начинающей преподавательницы ЗОТИ было свободным. Это означало, что никто не помешает ей упиваться неудачами своей личной, и не только личной, жизни. Для приличия разобрав еще один стеллаж с кое-как сваленными фолиантами, Гермиона решила все-таки упиваться по всем правилам. Она собралась без сожаления оставить секцию, в которой раньше готова была поселиться навечно, и вернуться в свою комнату. Словно в отместку за то, что бывшая верная читательница относится к ним с таким безразличием, сверху на голову девушки тут же посыпались…

Фолианты это или свитки — понять было трудно, так как все они оказались невидимыми. Пока Гермиона ползала на коленях и чертыхалась, пытаясь нащупать на пыльном полу бесценные источники запретных знаний, ее желание упиться своими неудачами только усилилось. А когда очередная невидимая книга больно, до крови, уколола ей палец, Гермиона выругалась так громко, что, казалось, тысячелетние своды Хогвартса задрожали от такого неуважения.

Гермиона замерла, соображая, показалось ли ей, или дрожь недовольного здания ощущалась на самом деле.

— Да ладно, можно подумать! — неуверенно фыркнула нарушительница порядка. — Все ругаются, а мне нельзя, что ли?

Только потом она заметила, что теперь держит в руках не невидимый том, так коварно поранивший ее палец, а вполне наблюдаемый фолиант «История Основания Хогвартса». Правда, очень старый экземпляр, с серебряным переплетом и защелкой, напоминающей клыки вепря. Похоже, книга только что самым неожиданным образом обрела видимость.

— Ни хрена себе… — пробормотала Гермиона, не особо заботясь о том, как оказавшийся столь впечатлительным замок ответит на грубоватое маггловское выражение.

Девушка задумалась, не закапать ли собственной кровью и остальные невидимые книги, чтобы в следующий раз не мучиться, разыскивая их. Но, справедливо решив, что нечего облегчать кому-то жизнь такой ценой, отказалась от этой затеи.

Взвесив тяжелый том в руке, Гермиона не без удовольствия представила себе, как со всей силы опускает его на рыжеволосую голову своего бывшего парня. Вздохнув, она передумала немедленно аппарировать в Нору. Спрятала «Историю» в складках мантии и успокоила себя тем, что проведет прекрасный вечер за чтением.

Очистив колени и подол мантии, Гермиона отправилась в свою комнату. Упиваться хересом, захваченным по дороге на кухне, и, может быть, немножко почитать.

Профессор Спраут не любила кабинет директора. Слишком вычурная мебель, ворох всяких бесценных штуковин, которые остались нынешнему директору в наследство от Альбуса Дамблдора, а так же необычность обстановки смущали ее. Так, что Помоне хотелось спрятать свои огрубевшие руки поглубже в складки мантии, пригладить непослушные кудри и постараться выглядеть серьезно. Казалось, что даже Филиус с его маленьким ростом выглядит гораздо солиднее и достойнее, чем она.

Последние восемнадцать лет профессор Спраут не переставала искренне недоумевать, как Дамблдору могло прийти в голову предложить ей пост декана Хаффлпаффа. Как ей хватило смелости и наглости принять его предложение. Как удавалось управляться со своими учениками, да так, что ее наивные, спокойные и добрые воспитанники не раз и не два становились чемпионами Хогвартса.

Сейчас, пока остальные деканы обсуждали пророчество Сибиллы, Помона тоже удивлялась. Не понимая, зачем ее пригласили на это, несомненно, тайное собрание, она решила, что так Северус выказывает ей свое уважение. Не только как декану. А как человеку, который полгода назад, случайно став свидетелем поведения, совсем нехарактерного для директора-упивающегося, сделал правильные выводы. Не потребовал объяснений, не стал допытываться до правды, а просто поверил.

Помона до сих пор помнила, как тряслись у нее руки после того ступефая, брошенного в Алекто. А взгляд, которым наградил ее измученный Северус, пытавшийся привести в чувство до смерти напуганную первокурсницу-гриффиндорку, был дороже всяких похвал.

После этого случая Помона не раз приходила ему на помощь. Помогала прятать провинившихся учеников от жестокого гнева Кэрроу. Стирала память Алекто, в то время как сам Северус удерживал Амикуса от поисков сестры. Устроила в своих теплицах настоящий исправительный лагерь для тех учеников, которых все-таки приходилось наказывать. И старалась, чтобы они как следует перепачкались землей — для аристократов-упивающихся грязные мантии и лица детей подтверждали суровость наказания. И все это профессор Спраут делала, не обмолвившись ни единым словом с директором-упивающимся, понимая его с одного взгляда. А после, во время вынужденного бегства Северуса из Хогвартса, она старательно метала молнии ему вслед, пытаясь скрыть черную фигуру за сияющими всполохами света — так, чтобы ни одно из заклинаний Флитвика не попало в цель.

Возможно, сейчас Северусу тоже необходима ее помощь. Но при всем своем желании, Помона не понимала, какой именно посыл несло в себе пророчество. Новые беды и несчастья? Не похоже. Новые испытания духа? Возможно.

Помона не смогла бы объяснить, почему предсказание ее не испугало. Поэтому она тихо сидела в удобном кресле и пила травяной чай, любезно предложенный директором, неловко удерживая пальцами здоровой руки тонкую фарфоровую чашку.

При этом профессор Спраут старалась внимательно слушать разговор Северуса с остальными деканами. Но ее внимание привлекали только отдельные фразы.

— Это простая констатация, Северус. Первая часть пророчества — не более чем описание того положения дел, что мы имеем на сегодняшний день. Я лично проверял замок. Никаких пусковых заклинаний, ничего…

— «Умерший предателем»… Но я понятия не имею, в чем именно и кого должен просветить. Эти слова могут означать что угодно. Если судить по сопутствующим обстоятельствам…

— Замок восстановлен, однако чары его нарушены. Не мне вам объяснять, что без них Хогвартс — не Хогвартс. Так что повреждения все же налицо...

— Крыло дома Слизерин как раз под водой и находится.

— Несмотря на все усилия… Но как это связано?

— …необъяснимо. Печь не желает работать, лестницы так и не двигаются, вместо потолка какая-то черная яма… Итого — три места в замке, где чары…

— Я уже говорила: если бы мы нашли причину… Или связь…

— Часы, — неожиданно для самой себя пробормотала Помона. И только потом заметила, что присутствующие в кабинете директора непонимающе уставились на нее. Кашлянув от неловкости, она пояснила: — С часами будет не три, а четыре… Факультетские часы в холле. Гораций восстановил их, но они не перемещают камни. Я себе блокнотик завела, приходится вручную вести подсчет баллов. Так и запутаться легко…

Ее коллеги молчали. Замолчала и Помона, мысленно ругая себя, что встряла с таким пустяковым замечанием. Словно извиняясь за то, что прервала обсуждение, она добавила, уткнувшись в свою чашку:

— Хотя, конечно, факультетские часы не назовешь жизненно важными. Просто удобно было…

— Мы действительно упустили из виду часы, — медленно произнес Северус, кивая Помоне. — Что ж…

Он замолчал, постукивая пальцами здоровой руки по резной столешнице.

— Я правильно поняла, — прервала молчание Минерва, — это не совпадение, речь неслучайно идет именно о четырех повреждениях?

— Конечно, это не простые совпадения, — поддержал ее Филиус. — Лестницы, например, зачаровала сама Ровена.

— Могу предположить, что остальные поврежденные чары тоже как-то связаны с основателями, — заключил Северус, устало потирая переносицу. — Другого объяснения тому, почему нам не удалось их восстановить, просто нет.

И тут, словно в подтверждение его слов, замок легко, но вполне ощутимо тряхнуло.

— Мерлинова борода! — пробормотал Гораций.

Помона замерла с поднесенной ко рту чашкой. Она успела заметить, как изменилось лицо Северуса, когда он потянулся к набалдашнику своей трости, служившему портключом. Последний раз это выражение жесткой сосредоточенности она видела очень давно.

Дальнейшие распоряжения Снейпа звучали четко, как щелчки:

— Возвращайтесь в факультетские гостиные. Успокойте детей. Выясните, где находился и что делал перед этим каждый ваш ученик. Сбор через полчаса в Большом зале.

К вечеру Северус порядком устал. Он лично обошел весь замок, проверил каждый закоулок, но не нашел ничего, что хоть как-то можно было связать с тем сотрясением стен, которое все почувствовали.

Будучи сильным магом, Северус понимал, какие силы должны быть задействованы, чтобы заставить древние стены содрогнуться. На какой-то миг он по-настоящему испугался, что пророчество Трелони сбывается, и своды замка обрушатся, превратив Хогвартс в огромную братскую могилу. Но что-то — директор не мог объяснить, что — ласково коснулось его бешено сотрясающего грудную клетку сердца, мягко скользнуло в мозг, тонкой змейкой обвило тревогу, успокоило. И Северус почувствовал: бояться нечего. Смертей не будет.

Это странное ощущение возникало нечасто, но никогда не обманывало. Вот и теперь оно просило довериться. И прежде всего — довериться своим чувствам и интуиции.

Северус давно уже перестал верить в чудеса, не связанные с магией, и совпадения. Да, иногда он чувствовал замок. Дамблдор весьма недвусмысленно ответил на вопрос, сверкая с портрета своими ясными лазоревыми очами. Но прозвучавшие слова «это твоя судьба» немного озадачили. Очередные обязательства, от которых не откажешься просто так. Потому, что выполнять их больше некому. Хогвартс действительно сам выбирает своего директора. Еще одна загадка, которую Северусу хотелось бы разгадать.

Дрожь древнего здания, несмотря на почти благоговейную уверенность Горация и Минервы, не могла быть связана с теми простыми словами, что он произнес тогда вслух. Значит, было что-то еще, что они упустили. Он упустил. Ведь если верить пророчеству, открыть всем глаза на происходящее должен именно он. Хорошо хоть, что не жизнь отдать. Северусу как-то расхотелось жертвовать своим унылым существованием еще раз, даже во имя самой наиблагороднейшей цели.

После ужина в канун Дня Всех Святых, он задержал преподавателей в Большом зале. Но ни один не сообщил ничего стоящего. Только Пинс в очередной раз пожаловалась на беспорядок, устроенный в библиотеке новой преподавательницей ЗОТИ.

— Я как раз собиралась сделать мисс Грейнджер замечание, но тут все затряслось… А еще она книгу из запретной секции вынесла!

Услышав фамилию героини войны, Северус скривился. Он попытался отыскать взглядом саму возмутительницу спокойствия. В последнее время она вела себя более чем странно. Ни следа от запомнившегося ему и жутко раздражавшего когда-то всезнайства в нынешней Грейнджер не осталось. Словно из нее выжали весь задор, всю любознательность, отвагу и жажду жизни. Такая Грейнджер уже не раздражала. Она вызывала недоумение. И даже жалость. Ее молчаливое безразличие и странный для гриффиндорки цинизм в суждениях и поступках, проявлявшийся в последнее время все чаще и чаще, не мог не беспокоить. Северусу было известно про ее неудачную попытку поступить в школу авроров. Про завершившийся скандалом роман с младшим Уизли — тоже. Но делать Грейнджер поблажки из-за того, что ее жизнь не задалась, он не собирался.

— Минерва, могу я узнать, почему ваша подопечная пропустила общее собрание?

— Кажется, мисс Грейнджер не присутствовала на ужине, — словно спохватившись, нахмурилась МакГонагалл.

Похоже, про Грейнджер просто забыли. А сама девчонка даже не заметила, что стены замка затряслись. И тряслись они, кстати, впервые за всю историю существования Хогвартса. По этому поводу прежняя мисс Всезнайка давно уже извела бы всех своими теориями и логическими выкладками.

С самого ее возвращения в Хогвартс Северус надеялся, что настырной и вдумчивой Грейнджер удастся разгадать тайну неработающей магии замка. Ведь она была удивительно сообразительной. Пока остальные преподаватели заняты более важными делами, связанными с работой школы, любознательная Грейнджер могла бы заняться хотя бы потолком Большого зала. Ну, или лестницами.

Но Грейнджер просто не замечала того, что творилось вокруг нее. А если и замечала, то выдавала такие перлы, что Северус диву давался: откуда в правильной до тошноты заучке столько цинизма и какого-то черного юмора.

Что ж… Кажется, пришло время найти ответ и на этот вопрос. Благо, повод навестить мисс Грейнджер у Северуса был — он обещал ей зелье сна без сновидений.

К тому времени как бутылка с хересом опустела более чем наполовину, Гермиона успела принять ванну и твердое решение выдать себя замуж в самое ближайшее время. Желательно до того, как ее бывший жених наденет обручальное кольцо на палец пустоголовой блондинистой Браун. Которая, нельзя отрицать, очень подходит ему по уровню интеллекта. А также по стремлению стать образцовой хозяйкой, женой, любовницей, подругой, преданно заглядывать в глаза, разделять глупые интересы и расширять свои познания в квиддиче.

Гермиона тут же подумала, что задачу устройства собственного замужества вполне можно решить очень быстро, если правильно оценить свои силы и разработать план.

В роли главного оценщика шансов на удачное замужество — или хоть какое-нибудь замужество — должно было выступать большое зеркало, стоявшее в ее комнате. Обычно Гермиона не обращала на него особого внимания. Но сегодня она смело скинула халат и, уперев руки в боки, по-пьяному деловито поинтересовалась:

— Итак, что мы имеем?

— В целом очень даже ничего, — ответило ей зеркало голосом директора Снейпа.

— Это что еще за хрень? — икнув от неожиданности, подозрительно спросила Гермиона.

— Это не хрень, — ответил ей обиженный баритон. — Это зеркало.

— Зеркало... А ты в курсе, чьим голосом разговариваешь?

— Мисс Кэрроу очень нравился голос нашего директора, — сообщило зеркало.— Она тоже голая передо мной красовалась.

— Я не красуюсь, — огрызнулась Гермиона. — Я шансы оцениваю.

— Надеюсь, речь идет не о директоре Снейпе? — встревожилось зеркало. — Не хотелось бы тебя расстраивать, милочка...

— Я не самоубийца! — фыркнула девушка. — И не милочка. И вообще! Лучше скажи, как я... выгляжу.

— Пьяной и озабоченной ты выглядишь, — последовал честный ответ.

— А если бутылкой запущу? — спокойно поинтересовалась Гермиона. — Давай лучше по существу!

Угроза подействовала. А зеркало оказалось удивительно приятным собеседником. Хотя, возможно, дело было в голосе. Отдельно от угрюмого и вечно всем недовольного Снейпа его голос звучал просто волшебно.

В течение следующего часа Гермиона обсудила с зеркалом все недостатки и достоинства своей фигуры. И даже получила несколько советов по поводу чар, которые можно было наложить на грудь, чтобы визуально увеличить ее.

— А еще тебе нужно что-то сделать со своей походкой, — откровенничало осмелевшее зеркало. — Правда, как тебе в этом помочь, я не знаю...

— Проще простого! Магглы давно уже придумали оригинальный способ! — со знанием дела заявила Гермиона, оглядываясь в поисках подходящего предмета. Заметив небрежно брошенный в кресло фолиант «Истории Основания Хогвартса», она победоносно воскликнула: — Ага, вот это вполне подойдет!

Последующие несколько минут Гермиона с увесистым томом на голове прохаживалась перед зеркалом, пытаясь сохранить равновесие и плавность походки. После очередного досадного падения сначала книги, а потом девушки, сопровождаемого тихими неприличными комментариями последней, зеркало не выдержало:

— Так не пойдет. Может, не стоит постигать совершенство в таком пьяном состоянии?

— Точно! — обрадовалась Гермиона. — Все дело в состоянии! Протрезвею — и снова попробую...

Не в силах справиться с распирающим ее чувством признательности, Гермиона протерла зеркало салфеткой, смоченной в остатках хереса. Зеленоватую вспышку, осветившую камин за ее спиной, девушка не заметила, так же, как и директора Снейпа, выступившего оттуда.

— Может, тебе имя дать? — поинтересовалась Гермиона у зеркала, отступая на шаг назад и любуясь результатами своего труда. — Я могла бы называть тебя Северус...

— Очень мило, — ответил ей голос Снейпа. — Могу я узнать, чем заслужил такую... честь?

Гермиона нахмурилась. Голос почему-то доносился совсем не из зеркала.

— Ой...

А вот это уже было зеркало. То есть, Северус.

Несколько спасительных для Северуса секунд Грейнджер потратила на то, чтобы заметить, что кроме нее в зеркале отражается его высокая фигура. Он успел оценить обстановку: цепкий взгляд отметил почти допитую бутылку хереса, разбросанные вещи, шальной взгляд растрепанной девчонки и валяющуюся рядом книгу. Ту самую, о которой говорила Пинс.

Грейнджер так и осталась стоять в чем мать родила, задумчиво разглядывая его отражение в зеркале. Даже не покраснела.

— Мисс Грейнджер, я обещал вам зелье сна без сновидений... Но, возможно, мне следовало захватить с собой антипохмельное и проясняющее сознание?

Северус специально говорил медленно. Во-первых, чтобы до девчонки дошел смысл сказанного. Во-вторых, потому что слова давались ему с некоторым трудом. Он скользнул взглядом по обнаженной спине Грейнджер. Затем очень медленно перевел его на отражение ее лица в зеркале.

А та с нескрываемым интересом разглядывала в зеркале свою грудь. И вообще, выглядела так, что Северусу вдруг захотелось окатить ее ледяным агуаменти, хорошенько встряхнуть и назначить месяц отработок у Филча. Напомнив себе, что он все-таки имеет дело с преподавательницей, хоть и бестолковой, Снейп достал из рукава палочку.

Короткий взмах — и Грейнджер накрыло ледяной волной отрезвляющего заклинания.

— Твою мать! — простонала она, хватаясь за голову.

Северус терпеливо ждал. Вот Грейнджер отвела руки — ощущение, что ей залепили в лицо снежным комом уже прошло. Его сменило удушливое чувство стыда. Девчонка покраснела.

Но соображала она все еще плохо, потому что тут же нагнулась за халатом.

Северус сквозь зубы повторил ее ругательство: он слишком поздно отвел взгляд.

Пока Грейнджер натягивала халат, он плотнее запахнул мантию и скрестил руки на груди.

— Могу я предположить, что вы кого-то ждете в столь поздний час? — спросил Северус бесцветным голосом.

— Нет, сэр... Я готовилась ко сну.

— Ваш камин не заблокирован, — возразил Снейп.

— Я не знала, что он подключен... к сети, — запинаясь и краснея, ответила Грейнджер. Похоже, до нее стало доходить, как недвусмысленно все это выглядело: щеки ее стали просто пунцовыми.

Северус красноречиво помолчал, позволяя ей самой все понять, и только затем продолжил:

— Теперь знаете. Мой вам совет, мисс Грейнджер — блокируйте камин, если не собираетесь принимать посетителей. Некоторые из них могут расценить подобный прием, — он еще раз окинул кутающуюся в халат девчонку холодным взглядом, — как предложение. И сразу перейти к действиям.

— Да, сэр...

— Ваше зелье! — Северус поставил на каминную полку желтоватый фиал и поспешил покинуть комнату.

Ему необходимо было принять душ и, возможно, наложить на себя обливиэйт. Или напиться — по примеру Грейнджер.

Только оказавшись в своем кабинете, Северус сообразил, что, несмотря на дату, так и не побывал сегодня на могиле Лили. Просто забыл. Впервые за семнадцать лет. Чертыхнувшись, он сначала собрался немедленно аппарировать в Годрикову лощину. Но потом неожиданно передумал. И призвал бутылку с огневиски и стакан.

В гостиной своего факультета Помона Спраут бывала нередко. Обычно она приходила туда для того, чтобы проверить состояние многочисленных диковинных растений, обязанность ухаживать за которыми лежала на учениках младших курсов. А еще тогда, когда кто-то из ее особо старательных подопечных, готовясь к урокам, забывал о необходимости подниматься на обед или ложиться спать. Но сегодня у нее был другой повод задержаться в уютной круглой комнате гостиной.

Помона никому бы не призналась, что целых два часа потратила на то, чтобы выбрать робу поновее и попытаться пригладить заклинаниями свои волосы. Она также подлатала свою старую шляпу и наложила на нее чары обновления, чтобы серая заплатка на остроконечной вершине не была так заметна.

Все эти приготовления были необходимы. Потому что ей предстояло чаепитие с самой Хельгой. Вернее, с ее портретом. Но основательница факультета Хаффлпафф всегда вела себя так, что Помоне казалось, будто древняя волшебница жива и просто находится по другую сторону портретной рамы. Ее советы и вопросы, заданные будто бы случайно не раз помогали не упасть духом, сохранить уверенность в том, что все образуется, и найти в себе силы поддержать других.

Только однажды, сразу после трагического окончания последнего Турнира Трех Волшебников, даже Хельга не смогла помочь ей справиться со скорбью. Помона готова была лично отправиться на поиски Волдеморта и наложить на него пару десятков круциатусов. Эта решимость, наверное, выглядела глупо: хорошо, что тогда перед кабинетом директора ее перехватила Минерва и отвела в комнату Трелони. Они вдвоем отпаивали Помону чаем, и Минерва повторяла как заклинание: не всем махать мечом на войне. Иногда важнее остаться и хранить то, за что кто-то бьется не на жизнь, а на смерть.

Но сейчас все было иначе. Речь шла о любимом Хогвартсе, который стал ей родным домом, в котором росли ее дети и куда через год придут учиться ее внуки. Так вышло, что портрет Хельги Хаффлпафф — единственное существующее изображение основателя. И только она могла ответить на вопросы, записанные Северусом в блокнот Помоны.

Как оказалось, блокнот не понадобился.

— Наконец-то хоть кто-то заинтересовался историей этого замечательного места! — улыбнулась Хельга, делая небольшой глоток из своей чаши. — Я почувствовала, как дрожат стены. Думаю, замку не хватает магии. Судя по разговорам учеников, тут много чего нехорошего успело произойти... Печь-то моя хоть работает?

Помона отрицательно покачала головой.

— Эльфы из Хогсмида еду приносят, там большой кухонный цех построили, — пояснила она.

— Ясно, — кивнула Хельга и продолжила: — про дыру в потолке Большого зала и тыквы вместо лестниц я уже слышала. Ровена бы точно в обморок упала, это ведь так неаристократично — в тыквах кататься. А часы Салазаровы? Работают?

Помона не сразу поняла, о каких часах идет речь. А когда поняла, оживилась:

— Стоят часы. Ни одного камушка не шевельнулось с тех пор, как их восстановили.

— Вот тебе и вечная демонстрация превосходства чистокровных, — пробормотала Хельга, пряча улыбку за поднесенной к губам чашей. — Салазар, когда зачаровывал эти часы, был уверен, что его факультет будет главенствовать во всех состязаниях. Специально в Главном холле их поставил, чтобы ни у кого не возникало сомнений в силе и могуществе Слизерина. Не ожидал, небось, что его потомок лично разрушит творение великого предка...

Когда профессор Спраут решилась задать главный из волнующих ее вопросов, ответ Хельги успокоил:

— Дорогая моя, то, что тебе не удалось восстановить чары печи, вовсе не означает, что ты недостойна быть главой моего дома. Иногда для того, чтобы обычные чары стали настоящим волшебством, силы одного волшебника мало. В Хогвартсе не зря четыре дома. Передай это своему директору.

— Больше ничего не передавать? — уточнила Помона. Она очень надеялась получить какой-нибудь более конкретный совет. Но Хельга опять улыбнулась:

— Есть ответы, которые он должен найти сам. Если будет внимателен и не отмахнется от них.

Помона вздохнула. Ей очень хотелось, чтобы Северус во всем разобрался. Чтобы все наладилось. Жаль, что Хельга почти ничем не смогла им помочь.

Гермиона все-таки успела просмотреть перед сном Историю Основания Хогвартса и даже прочитала первую главу — Летопись основателей. Начала читать для того, чтобы скорее уснуть, но когда наткнулась на описание событий, сопутствующих ритуалу объединения магии, сон как рукой сняло. Она перечитала текст еще раз и хихикнула. Может быть, это сама судьба в виде тяжелого фолианта стукнула ее по голове и подарила неожиданную возможность. Не только стать частью новой истории Хогвартса, но и решить попутно две наиважнейшие задачи: своей незаладившейся личной жизни и вынужденного одиночества директора Снейпа.

За ночь в ее голове успела образоваться вполне логичная цепочка умозаключений, которые Гермиона тут же обсудила с Северусом (зеркалом, не директором).

Раз директор Снейп теперь свободен от каких-либо давящих на психику и либидо обязательств перед магическим миром, не пришло ли время ему обрести... то есть познать, наверное... неважно. Главное то, что она, Гермиона Грейнджер, героиня войны и вполне неплохо сложенная девушка, готова подарить этому суровому человеку все свое тепло и ласку. Она, как никто другой, способна понять и принять его боль и разочарование. Ведь они так похожи: оба одиноки, оба стали жертвами собственных чувств и положили на алтарь разбитых сердец все свои несбывшиеся надежды...

Получив ранним утром приглашение от Северуса (директора, не зеркала) зайти в его кабинет, Гермиона победно усмехнулась. Ей не составит труда убедить Снейпа в выгодности их союза. Главный аргумент — саму себя во всей красе — она предъявила еще вчера.

Поэтому сразу после приветствия она деловито поинтересовалась:

— Я только хотела узнать, что бы вы ответили, если бы это действительно было предложением.

Сказать такое Снейпу было величайшей наглостью. И глупостью. Но Гермионе было интересно услышать его ответ.

Сейчас же она стояла посреди кабинета и пыталась уловить малейшие изменения в выражении лица директора. Однако Снейп оставался абсолютно бесстрастным и продолжал буравить ее пронзительным взглядом.

— А это все-таки было предложение? — холодно уточнил он.

— Репетиция предложения, — нехотя ответила Гермиона.

Она ждала хоть какого-то проблеска эмоций, чтобы знать, как вести себя дальше, но Снейп продолжал изображать ледяную глыбу.

— Должен заметить, что надеяться соблазнить меня подобным образом было бы наглостью с вашей стороны. Впрочем, от гриффиндорки я другого и не ждал.

— У меня и в мыслях не было вести себя столь откровенно, сэр! — возмутилась Гермиона.

Несколько секунд он смотрел прямо ей в глаза, и тяжесть этого взгляда заставила девушку недовольно передернуть плечами.

— Вы не лжете... Действительно, не было, — согласился Снейп наконец. И тут же продолжил, добавив в голос немалую порцию яда: — Насколько я помню, вчера вы мало что соображали. Надеюсь, мне не придется накладывать на вас контролирующие чары? С меня хватит и одной любительницы заливать остатки своих мозгов хересом. Может, мне вас поселить вместе с Сибиллой?

— Не думаю, что профессор Трелони откажется ради меня от общества профессора Флитвика, сэр!

Ляпнув это, Гермиона с трудом сдержалась, чтобы не зажать себе рот рукой. Да, говорить такое явно не стоило.

— Я это к тому, сэр, — поспешила пояснить она, — что моя компания может не прийтись по вкусу профессору Трелони. Бытует мнение, что мне не хватает утонченности и сдержанности.

— Вам много чего не хватает, мисс Грейнджер, — заметил Снейп. — Однако это не помешало вам самым наглым образом предложить свое общество мне.

— Вы — другое дело. У вас все равно никого нет. А я бы вас не обременила. Даже могла бы быть полезной. Я очень исполнительная. И толковая.

Несмотря на то что Гермиона всю ночь и все утро репетировала эту речь и тысячу раз проговаривала свои доводы, под пронзительным взглядом Снейпа она стала сбиваться.

— Поверьте, мисс Грейнджер, если мне понадобится ваша помощь, что само по себе маловероятно, вы каждый день будете в моем распоряжении и без того, чтобы вступать со мной в какие-то особенные отношения.

В голосе Снейпа сквозили нотки усталости, и Гермиона, собиравшаяся ему возразить, почему-то передумала. А директор тем временем продолжал:

— Что же касается самих отношений, то я, как вы могли сами догадаться, требую подчинения во всем. Поэтому, помимо внешних данных, ожидаемым требованием к моей партнерше будет послушание — качество, вам, как и другим представителям дома Гриффиндор, знакомое только понаслышке. И последнее, мисс Грейнджер... в женщине я буду искать в первую очередь женщину! Возможно, вам следует принять это к сведению.

Каждая из этих фраз била словно пощечина: Гермиона отстраненно подумала, что со стороны ее поведение и впрямь выглядит самонадеянным и глупым. А еще возмутительным, унизительным, иррациональным... На двадцать четвертом по счету эпитете она сообразила, что не мешало бы что-то сказать Снейпу в ответ. Но говорить почему-то не хотелось, весь ее боевой запал опять сменили ставшие уже привычными спокойствие и безразличие. Похоже, директор Снейп еще не знал, что для повторения ритуала объединения магии ему понадобится «дева, душой и телом чистая». Гермиона обрадовалась, что не успела выложить Северусу Снейпу свой последний козырь.

«Ничего больше не скажу, — злорадно решила она. — Пусть сам разбирается. А когда разберется... Еще посмотрим, кто кого упрашивать будет!»

Снейп тоже молчал, всматриваясь в отрешенное лицо девушки.

— Это ведь не все, мисс Грейнджер? — вдруг спросил он.

Гермиону спас легкий треск камина, в зеленоватой вспышке которого несколькими секундами спустя появилась профессор Спраут с блокнотиком в руке.

— Простите, — пробормотала Помона, которой хватило одного взгляда, чтобы понять, что она зашла не вовремя, — я зайду позже.

Она довольно резво для дамы с ее комплекцией развернулась и исчезла в камине.

Гермиона одарила Снейпа торжествующим взглядом. Даже профессор Спраут сразу поняла, что между ними что-то есть! Что уж говорить о том, что предрешено самой судьбой!

Заметив ее самодовольное лицо, Снейп только фыркнул.

— Черт знает что! — пробормотал он.

— Время завтрака, сэр! — объявила Гермиона, направляясь к выходу. — У меня уроки с утра, так что, если хотите, продолжим этот разговор в другое время.

— Мисс Грейнджер, не забудьте вернуть в библиотеку книгу, — послышалось ей вслед.

— Обязательно, сэр!

О том, что ему следовало устроить Грейнджер хорошую выволочку, Северус подумал только после ее ухода. Некоторое время он сидел и злился на себя. За то, что позволил наглой девице вовлечь себя в странный по своей откровенности разговор. И за то, что во время разговора ощущал непривычное волнение, тщательнее обычного подбирал слова и испытывал безумное желание опустить взгляд на ее грудь, прикрытую на этот раз блузкой, но оставившую о себе весьма приятное воспоминание.

Поведение Гермионы перестало его удивлять. Теперь оно просто раздражало, в первую очередь — своей непредсказуемостью. Северус не любил иметь дело с людьми, чьи поступки не подчинялись логике или законам причинно-следственной связи. А новая преподавательница ЗОТИ вела себя именно так.

Насчет мотивов ее поступков Северус не сомневался: он знал и про неудачно завершившуюся помолвку, и про послевоенный синдром, который гордая Всезнайка скрывала, решив, что справится сама. Знал про то, как она разнесла смотровую в Святом Мунго, после того как ей предложили пройти курс лечения. О ее попытках разбавить паршивость окружающей действительности спиртным и зельями он догадался сам — иногда во время трапезы в Большом зале Грейнджер возводила взгляд к потолку и забывала о мысленном блоке. В такие минуты ее эмоции и связанные с ними воспоминания были весьма красноречивы.

Но вот предугадать и объяснить поступки Грейнджер Северус не мог, как ни старался. И это начинало злить.

После ее ухода Северус попытался сосредоточиться. Ему предстоял нелегкий разговор с Дамблдором, чей портрет, казалось, с утроенным усердием воплощал в себе все те раздражающие черты характера, которыми обладал при жизни тот, с кого писали холст.

Северус даже не удивился, когда, вместо того чтобы ответить на вопрос о чарах основателей Хогвартса, портрет стал разглагольствовать о тонкостях обращения с противоположным полом и пользе поздних браков.

— Альбус, вы вообще собираетесь отвечать мне? — раздраженно поинтересовался Северус после сорока минут бесполезного общения. — И вообще, с каких это пор вы беретесь рассуждать о том, чем сами никогда не интересовались?

— Разве я когда-нибудь был склонен к пустой болтовне?

Из голоса портрета куда-то исчезли игривые нотки, и Северус внимательно посмотрел на своего бывшего наставника.

— Иди и поговори с ней, Северус. Нехорошо бросать разговор на самом важном.

Это был почти что приказ. Не просто совет, а прямое указание, как следует поступить. В интуиции старика Северус никогда не сомневался. Так же, как и в том, что Дамблдор и на этот раз знает гораздо больше, чем говорит.

Грейнджер обнаружилась у кабинета ЗОТИ. Дождавшись, пока притихшая при его появлении толпа первокурсников Гриффиндора и Хаффлпаффа войдет в класс, Северус обратился к молодой преподавательнице:

— Мисс Грейнджер, в нашей беседе остался один невыясненный вопрос.

Он старался придать своему голосу холодного безразличия и официальности, но довольная усмешка, скользнувшая по губам бывшей ученицы говорила о том, что его уловка бесполезна.

— Сэр, не понимаю, о чем вы!

Грейнджер одарила его таким наигранно-наивным взглядом, что у Северуса невольно сжались кулаки. Покалеченную руку тут же пронзило острой болью. Он задержал дыхание и, наверное, побледнел, потому что Грейнджер, наблюдавшая за ним, поспешила добавить:

— Этот вопрос — не более чем вздор! Не думаю, что стоит к нему возвращаться. Сэр.

— А вот об этом позвольте судить мне самому, — прошипел Северус, чью руку продолжало сводить круциатусом судорог. — Ваши аналитические способности я уже имел удовольствие оценить. После обеда жду вас в моем кабинете.

Перед тем как развернуться, чтобы уйти, он бросил на Грейнджер раздраженный взгляд. И успел на секунду уловить в ее глазах всплеск противоречивых чувств, связанных с чем-то, что она считала последним доводом и главным козырем. Похоже, Дамблдор опять оказался прав. Потому что этот, неизвестный пока Северусу довод в понимании девчонки был напрямую связан с Хогвартсом.

Возвращаясь к себе в кабинет, Северус мысленно взывал к своему внутреннему гриффиндорцу, пытаясь справиться с необоснованным... то есть очень даже обоснованным раздражением, вызванным той, кого несколькими месяцами раньше, ни секунды не колеблясь, назвал бы воплощением как лучших, так и худших качеств, присущих годриковым последователям. Он уже не сомневался, что Грейнджер каким-то образом стало известно нечто, связанное с чарами Хогвартса. И то, что она решила не раскрывать эти знания, а использовать их в своих интересах, вызывало кроме прочего еще и уважение. А если вспомнить, что Грейнджер во плоти не далее как вчера стала причиной его возбуждения...

Было над чем задуматься. Но Северус не собирался позволять себе подобные мысли. Кто угодно, только не Грейнджер. Хотя ночью отдельно взятая часть его тела весьма красноречиво высказалась за.

В кабинете его ждала Помона.

—Дай-ка я угадаю, — вздохнул Северус, буквально падая в свое кресло. — Ничего определенного Хельга не сказала?

Профессор Спраут виновато вздохнула, достала свой блокнотик и протянула его директору.

— В Хогвартсе не зря четыре дома... — вслух прочитал Северус. — Есть ответы, которые он должен найти сам, если будет внимателен и не отмахнется от них. Напомнить Гермионе про книгу.

— Последнее я для себя записала, — поспешила объяснить Помона.

А Северус вспомнил старинный фолиант, валявшийся на полу в комнате Грейнджер. Чтобы гриффиндорска заучка так обращалась с книгами? Трелони права. Мир, определенно, перевернулся.

Чаепития у Помоны стали традицией совсем недавно. Начало ей было положено в предрассветных майских сумерках сразу после окончания битвы за Хогвартс. Еще суетились санитары и колдомедики, перемещая раненых в госпиталь. Деканы вместе с Поппи увели оставшихся в живых старшекурсников в больничное крыло, напоили успокоительным и зельем сна-без-сновидений. После этого преподаватели, не сговариваясь, вернулись в Большой зал.

Повсюду сновали эльфы, пытаясь навести хоть какую-то видимость порядка. Тела погибших успели убрать. На месте преподавательского стола лежала упавшая потолочная балка. Помона не помнила, как добралась до этой балки и уселась на нее. Флитвик и Слагхорн последовали ее примеру.

Филиуса трясло. У него было сильное магическое истощение, но он бодрился и все повторял:

— Три часа! Невероятно, я думал, защитных чар хватит максимум на сорок минут, учитывая, как мало времени у меня было...

Слагхорн рассеянно пытался закрепить разрезанный заклятием ворот своего самого роскошного парадного сюртука. Помона поначалу удивилась, что Гораций, не желая изменять своим принципам, не поленился переодеться перед битвой. А потом поняла, почему он надел лучший из своих костюмов. Декан Слизерина и любимый учитель Волдеморта был уверен, что не выживет.

У самой Помоны безумно болела правая рука. Но боль в сердце была гораздо страшнее. Тогда она подозвала одного из эльфов и распорядилась заварить ее особый травяной чай.

Они сидели посреди разгромленного Большого зала и пили обжигающий напиток. Этих недолгих минут оказалось достаточно для того, чтобы свыкнуться с мыслью, что мир изменился и теперь все будет по-другому.

Пятничное чаепитие у Помоны обычно проходило за тихой беседой. С недавних пор «на огонек» к декану Хаффлпаффа заглядывала и Сибилла Трелони. А в этот раз компанию прорицательнице составила мисс Грейнджер.

Усадив в кресло заметно покачивающуюся Сибиллу, Гермиона деловито пояснила:

— Профессор Трелони заблудилась по дороге к вам. Тыквы отказывались слушаться и спускать ее с башни, мне пришлось...

— Спасибо, что присоединились к нам, Гермиона! — мягко прервала ее объяснения Помона. — Не поможете мне с чашками? Боюсь опять уронить и разбить что-нибудь, пальцы совсем не слушаются...

Помона все сделала правильно: бывшая студентка не смогла отказать ей в просьбе и осталась на чаепитие.

Однако разговорить Гермиону так и не получилось. Она улыбалась шуткам Филиуса, с усмешкой слушала воспоминания Горация об особо успешных выпускниках, односложно отвечала на вопросы Минервы и самой Помоны.

А затем неожиданно обратилась к Филиусу:

— Профессор Флитвик, а вам известно что-нибудь о том, кто отец Елены, дочери Ровены Рэйвенкло? — Поймав более чем удивленный взгляд Филиуса, Гермиона как ни в чем ни бывало пояснила: — Просто интересно. Я тут книгу читала... Ровена же не была замужем.

Минерва МакГонагалл внимательно смотрела на свою подопечную и молчала. Филиус явно растерялся. Гораций смущенно разглядывал узор на своей чашке. В полной тишине прошелестел голос Сибиллы:

— Нити судеб порой переплетаются самым причудливым образом. Поспешишь, дернешь сильнее — разорвется связь. Приложишь старания — узел сплетется, такой, что не разорвать, не распутать. И твоей судьбе недолго одинокой нитью скользить.

Помона закашлялась. А Гермиона во все глаза смотрела на прорицательницу.

— Это что, еще одно предсказание? — недоверчиво спросила девушка. — Тогда почему вы не завываете, как в прошлый раз? Эффект совсем не тот.

Сибилла неспешно допила свой чай, со стуком поставила чашку на столик и только потом подняла на Гермиону вполне осмысленный взгляд.

— Это, деточка, не предсказание, а мудрость. Доиграешься ты со своим отношением к жизни, помяни мое слово!

О том, что после обеда ей следовало предстать пред черны очи директора Снейпа, Гермиона совсем забыла. И вспомнила об этом только тогда, когда вернулась в свою комнату и Северус (который зеркало) недовольно заметил:

— Только не говори мне, что ходила к директору в таком ужасном виде!

Выругавшись сквозь зубы, девушка мельком взглянула на себя в зеркало, убедилась, что выглядит не хуже обычного, подхватила с пола фолиант Истории и выскочила за дверь.

Пятнадцать минут спустя Гермиона, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, стояла перед Снейпом в его кабинете. Она специально отказалась от приглашения сесть, надеясь, что тем самым ясно даст понять, как мало у нее времени на всякие пустяковые разговоры.

Снейп, поморщившись, тоже остался стоять, и Гермиона со злорадством подумала, что ему это причиняет гораздо больше неудобства.

— Итак, мисс Грейнджер, — директор обошел стул и оперся руками о его спинку. — Пришло время поведать мне ваш последний довод, который еще утром должен был убедить меня немедленно рассмотреть ваше... необычное предложение.

Гермиона насупилась и только сильнее сжала фолиант, спрятанный в складках мантии. Заметив состояние собеседницы, Снейп пояснил:

— Я не стал бы дальше тратить свое, да и ваше драгоценное время, если бы не то сакральное усердие, с которым вы лелеете мысль о том, что от вас зависит благополучие Хогвартса. Итак, что именно должно кардинально изменить мое мнение о вашем предложении? Почему вы считаете, что это связано с замком? И почему вы боитесь даже подумать об этом?

— С чего это вы взяли, что я боюсь? — встрепенулась Гермиона и, поразмыслив несколько секунд, мрачно поинтересовалась: — А если я не скажу?

— Все равно узнаю, — снисходительно пожал плечами Снейп, на которого ее грозный вид не произвел ровно никакого впечатления. — Окклюмент из вас никудышний, так же, как из Поттера. Я взломаю ваш блок за одну минуту, и вашим хваленым мозгам это существенно навредит... Однако, учитывая тот факт, что мне действительно интересно, какое такое достоинство вы в себе разглядели... Пожалуй, я даже проявлю вежливость. Итак, мисс Грейнджер, будьте так любезны, утолите мое любопытство!

Гермиона молчала, глядя на серьезное лицо директора. Затем решилась.

— Я невинна! — выпалила она.

Несколько долгих секунд Снейп явно переваривал услышанное. Затем нахмурился, уголок его рта дернулся. Он заговорил с некоторой осторожностью:

— Я не совсем понимаю... Если вы надеетесь поразить меня фактом сохранения своей невинности до этого возраста... Скорее всего, это лучше было бы вообще не озвучивать.

— Речь не только о невинности! — перебила его Гермиона, вполне довольная произведенным эффектом. — Вы темный маг и опытный зельевар, вы прекрасно понимаете, что это означает!

Это заявление, похоже, рассердило Снейпа.

— Мисс Грейнджер, вы хоть понимаете, как дико это звучит? И что, позвольте узнать, согласно вашим предположениям, я должен...

Мужчина вовремя осекся, потому что Гермиона собралась дать прямой ответ на его вопрос. Но так как вопрос все-таки не был задан, она решила показать, что знает больше, чем говорит.

— Я совершенно точно знаю, что среди женской части преподавательского состава Хогвартса я единственная подхожу.

— Подходите для чего? — Снейп посмотрел на нее как на слабоумную.

Это разозлило Гермиону. Она достаточно внимательно прочла описание ритуала соединения магии, проведенного основателями. И сразу поняла, что директору придется обратиться к ней за помощью. Даже если это будет противоречить не только его желанию, но и принципам. А то, что Снейп даже сейчас не хотел воспринимать ее всерьез, оскорбило Гермиону.

— Тогда ищите другую дуру-девственницу, согласную принести себя в жертву! — выпалила она.

Достав из складок мантии книгу «Истории Основания Хогвартса», девушка грохнула ее на директорский стол и собралась уйти. Но тихий голос Снейпа тут же остановил девушку.

— Где вы это взяли?

Что-то в интонациях директора и несостоявшегося жениха заставило Гермиону мгновенно растерять весь свой запал и самоуверенность.

— В библиотеке, — ответила она. — В запретной секции, если быть более точной. Там до сих пор полный беспорядок, поэтому...

— Мисс Грейнджер, этой книги не могло быть в библиотеке Хогвартса, — прервал ее Снейп. — Поэтому я повторюсь. Где. Вы. Это. Взяли?

— В библиотеке, — терпеливо повторила Гермиона. — Она упала вместе с остальными невидимыми книгами, когда стеллаж случайно... впрочем, неважно. Думаю, мадам Пинс вам уже пожаловалась.

Она с интересом наблюдала, как Северус Снейп с почти благоговейным трепетом провел над книгой палочкой, а затем коснулся ее пальцами и сразу отдернул руку, сжимая в кулак. В ту же секунду стены Хогвартса дрогнули. Во второй раз.

— Забыла предупредить. Она колется, — спокойно сообщила Гермиона. — И, похоже, забирает каплю крови у каждого, кто к ней прикасается.

И тут Снейп посмотрел на нее так, что ее сердце ухнуло куда-то в нижнюю часть живота и забилось там слабо и трепетно.

— Позвольте, я угадаю, — медленно произнес он. — Позавчера вы нашли эту книгу в библиотеке, коснулись ее, и она стала видимой?

— Допустим, — осторожно ответила Гермиона.

— А то, что сразу после этого стены задрожали, вы не заметили?

— Почему же, заметила.

— И?!

— Что «и»?

И тут Снейп сорвался. На долю секунды Гермионе показалось, что перед ней тот самый слизеринский нетопырь, которого они дружно боялись и ненавидели в детстве.

— Мерлин вас подери, Грейнджер! Мне что, под круциатусом у вас все выпытывать?

— Зачем же сразу под круциатусом, господин директор? Спросите прямо, что вас интересует, — я отвечу!

— Думаю, ваших умственных способностей вполне достаточно, чтобы понять, какие ответы мне нужны! Или вы не видите, что происходит вокруг?

— Вчера вы не были такого высокого мнения о моих умственных способностях, сэр!

— Может, потому что вы ведете себя так, как будто ваше существование потеряло всякий смысл и происходящее вокруг вас никоим образом не волнует?! Вы упиваетесь собственными неудачами и никчемностью. Но война коснулась не только вашей жизни! И, если вы не заметили, эта самая жизнь продолжается!

— И это мне говорит человек, который из-за своей несчастной любви чуть не угробил магическую Британию? — огрызнулась Гермиона.

Снейп замолчал. А затем неожиданно спокойно произнес:

— А вы ехидна, мисс Грейнджер. Раньше не замечал за вами такого.

— А я за вами замечала.

— Позвольте... Я правильно поняла, нам предстоит повторить обряд основания? — голос Минервы был спокоен, но Северус без труда уловил ее волнение и нетерпение. Она сидела прямее обычного, старалась не смотреть на старинный фолиант, лежащий на директорском столе, и за последние полчаса уже в четвертый раз поправляла свою прическу.

Но позволить кому-то еще коснуться этой книги Северус пока не мог.

Он знал, как важно для Минервы восстановить волшебство Хогвартса. Почтенная дама никогда не призналась бы в слабости духа, но за последние два месяца в ее глазах не раз появлялось чувство вины. Мучительное из-за своей невысказанности. Если бы Северус мог — он бы успокоил ее еще тогда, когда впервые понял, что чары основателей нарушены. Но, к сожалению, не мог, так как сам терялся в догадках, перебирая в уме возможные причины того, что волшебство Хогвартса повреждено. Он не был уверен, что Минерва правильно использовала заклинания, поднимая стражей на защиту замка от армии Темного Лорда.

В древней магии любая мелочь могла оказаться судьбоносной. Так что вполне возможно, что наравне с Минервой в случившемся с замком виноват он сам — из-за того, что пытался перевести чары повиновения стражей на другого человека. Или Флитвик, намудривший с наложением защитных чар — Северусу были известны случаи, когда магия одних заклинаний блокировала или поглощала магию других. Скорее всего, так и произошло. И не из-за их ошибок, а из-за неуправляемого выброса темной магии во время смерти Волдеморта.

Но теперь, когда в их руках была легендарная Книга основателей, Северус был почти уверен, что, повторив обряд объединения магии, они сумеют восстановить чары Хогвартса. «Почти» — потому что не все из написанного в книге он понимал. Северус никогда не участвовал в обрядах объединения, но знал, что многие чистокровные семьи и темные волшебники до сих пор пытаются использовать подобные ритуалы для усиления своих магических способностей или укрепления родовых поместий.

С Хогвартсом все было гораздо сложнее. Требовалось объединить силы магов, обладающих нужными качествами основателей и сохранить при этом равновесие. Именно туманное пояснение сути этого равновесия больше всего тревожило Северуса. А еще то, что когда к Книге прикоснулся Филиус, глава одного из Домов Хогвартса и воплощение всех достоинств, присущих Рэйвенкло, ничего не произошло.

Северус специально вызвал Филиуса раньше других. Прежде чем сообщать остальным деканам о том, что «История Основания Хогвартса», написанная самими основателями и утерянная еще в темные времена инквизиции, обнаружена, нужно было убедиться, что это действительно та самая книга. Изначально Северус думал обойтись помощью Дамблдора. Но Альбус категорически не желал выходить из своего сомнамбулического состояния и только тихо похрапывал в ответ на попытки преемника разбудить его.

Флитвик должен был оценить подлинность книги: декан Рэйвенкло обладал раритетным средневековым изданием учебника по истории магии, в котором упоминалось о книге основателей и даже была ее иллюстрация.

Древний фолиант не отозвался на прикосновение Флитвика, не забрал у него каплю крови. Северус растерялся, но о своих опасениях рассказал только когда собрались все главы факультетов.

Однако самого Флитвика то, что Книга не признала его, ничуть не удивило.

— Северус, ты должен понимать, почему я не подхожу. В те времена, когда эту книгу написали и зачаровали, мои предки-маги воевали с моими предками-гоблинами. Удивляюсь, как книга не откусила мне палец.

— Тогда у нас проблема, Филиус. Потому что, кроме тебя, никто из преподавателей не сочетает в себе качества твоего факультета, — хмуро сообщил Северус и устало опустился в свое кресло.

— Мы могли бы найти кого-то из выпускников Рэйвенкло, мисс Чанг, например, или мистера...

— В ритуале могут участвовать только те, кто уже решил посвятить свою жизнь Хогвартсу. То есть — преподаватели. Из Райвенкло у нас только ты, Филиус, и Аврора. Но она... тоже не подходит. Нам нужен мужчина.

Тишина, воцарившаяся в кабинете после этих слов, убедила Снейпа, что даже профессора Хогвартса в своем понимании магических обрядов и ритуалов не многим отличаются от вчерашней школьницы Грейнджер. Часом ранее бывшая ученица объявила ему, что согласна пожертвовать своей невинностью ради восстановления чар Хогвартса. При условии, что он сам проведет обряд и непременно женится на ней после его завершения. Северус не стал ничего возражать глупой девчонке и просто отправил ее наводить порядок в библиотеке.

Смирившись с тем, что даже самым блестящим умам магической Британии придется все разжевывать, как первокурсникам, он спокойно произнес:

— В ритуале главное — не только объединить магию основателей, но и соблюсти так называемое равновесие начал. Объясняется все довольно сумбурно, учитывая, что книга написана очень давно. Но суть в следующем. Четверо волшебников могут повторить обряд основателей, если им удастся достичь равновесия в основах и гармонии в сердцах. Основы — это мужское и женское начало. Гармония в сердцах — те внутренние достоинства и порывы, что присущи волшебникам.

Первой заговорила Минерва:

— Говоря о мужском и женском начале, ты же не имеешь в виду...

— Мерлина ради, Минерва! — раздраженно прервал ее Северус. — Это всего лишь означает, что в ритуале должно участвовать равное количество мужчин и женщин.

— Ах вот как...

Казалось, почтенную даму устроил такой ответ. Однако Северус понимал, что некоторые неприятные темы им все-таки придется затронуть. И лучше это сделать прямо сейчас.

— Именно так. К тому же, одна из женщин должна быть девственницей, воплощая чистоту помыслов, а другая — являть собой материнское начало.

Минерва замолчала и побледнела. А Северус тем временем бесстрастно продолжал:

— Что касается мужчин, то один должен быть смелым и отважным воином, а другой... — кем-то вроде хранителя традиций.

— Э-э... Боюсь, я так же не подхожу, — развел руками Гораций. — Я не воин, да и хранителем меня назвать трудно...

— Опять все переврал, мальчишка! — раздался скрипучий голос, заставивший всех присутствующих подскочить от неожиданности и повернуться к полутемному углу кабинета.

Северус направил на источник голоса палочку и осветил большой шкаф из резного дуба, оставшийся в наследство от Дамблдора. Он уже догадывался, кто имел наглость говорить с ним подобным образом. Когда-то давно, двадцать семь лет назад, этот же голос определил его на желанный Слизерин, обозвав глупым мальчишкой, мечтающим о величии.

— Что, никто из вас, гениев, не сообразил, что можно обратиться ко мне за советом? — сварливо поинтересовалась Распределяющая Шляпа. — Или вы думаете, я гожусь только на то, чтобы песенки распевать и копаться в глупых малолетних умах?

Помона еще ни разу не слышала, чтобы кто-то осмеливался разговаривать с их директором так, как это позволяла себе Шляпа. Через двадцать минут препирательств с артефактом Северус, казалось, готов был уподобиться Волдеморту и применить к наглому головному убору инсендио.

— Уважаемая Шляпа! — громко обратилась к артефакту Минерва, воспользовавшись паузой.

— Слушаю вас, моя дорогая!— совсем другим тоном ответила Шляпа.

— Не будете ли вы так любезны объяснить, каким образом нам найти тех, кто подходил бы для проведения ритуала?

Северус фыркнул и отвернулся, скрестив руки на груди. Помоне была хорошо знакома эта поза недовольства.

— Разве в Книге не говорится о мудрости? — удивилась Шляпа.

Помона перевела непонимающий взгляд на Северуса. Тот нехотя ответил:

— Там сказано, что именно мудрость объединяла всех четырех основателей.

— Объединила их любовь! — сердито поправила его Шляпа. — А мудрость — это то, что отличало каждого из них. У каждого была своя мудрость, и в этом была его сила. У одного мудрость в любви, что дает продолжение жизни. У второго мудрость в смелости и отваге, чтобы эту жизнь защищать. У третьего мудрость в холодном знании, и пока душа его не тронута любовью, мудрость этих знаний не обретет смысл. У четвертого мудрость в хитрости, которая поможет ценить и сохранить жизнь, выбрать наивернейший путь к цели.

— Понятно. А не могли бы вы уточнить, как конкретно любовь должна... объединить нас? — произнеся эти слова вслух, Помона покраснела.

А Северус закатил глаза и фыркнул.

— Что есть мудрость без любви? — воскликнула Шляпа. — Бессмыслица. Без любви надежда превратиться в расчетливость, смелость — в жестокость, отвага потеряет смысл, а жизнь — свою ценность. Кто-то должен поддерживать этот вечный огонь, согревающий всех остальных: отважных мечтателей, витающих в облаках, изворотливых хитрецов, стремящихся во всем быть лучшими, бесстрастных ученых, стремящихся покорить новые высоты знаний... Так говорила Хельга.

Шляпа разглагольствовала еще довольно долго. О достоинствах, присущих воспитанникам каждого факультета, о том, как выпускники четырех домов Хогвартса связаны с жизнью магической Британии. Помона старалась слушать очень внимательно, но то и дело отвлекалась на Северуса, который выказывал явное нетерпение.

Когда Шляпа, наконец, замолчала, Северус негромко сказал:

— Я так и не услышал внятного ответа, почему в ритуале должна участвовать дев... невинная дева.

— Гляди-ка, с таким умным видом вещал о равновесии, и все равно не понял, — съязвила Шляпа.

Северуса бросил на артефакт взгляд, который не предвещал ничего хорошего.

— А я вот сейчас возьму годриков меч и научу годрикову шляпу вежливости, — пообещал директор таким голосом, что Помона сама испуганно замерла.

— А я вот сейчас напомню тому, кто великим знатоком темной магии себя считает, что кроме материнской любви есть любовь страстная. И чистая кровь, отданная во имя этой любви, стоит тысячи заклинаний, — довольно дерзко откликнулась Шляпа.

Помона решила, что либо ослышалась, либо Шляпа издевается над Северусом.

— Но позвольте! — воскликнул Филиус. — Неужели основатели использовали темномагический ритуал? Простите, уважаемая Шляпа, но я просто отказываюсь в это верить.

Но Шляпа не ответила больше ни на один вопрос. В кабинете директора поднялся невообразимый шум. Минерва возмущалась и требовала от Северуса, чтобы он извинился перед Шляпой и расспросил подробнее о ритуале. Гораций с Филиусом уговаривали нахальный головной убор продолжить беседу и по очереди надевали ее себе на голову, надеясь, что та просто не желает разговаривать вслух. Помона молчала, уверенная, что разгадку странным словам Шляпы они обязательно найдут, и о темной магии больше никто не заговорит. Помона бросила осторожный взгляд на портрет Альбуса. Бывший директор безмятежно дремал в кресле, чему-то улыбаясь во сне. Декан Хаффлпаффа тоже заулыбалась и, заметив, что на нее удивленно смотрят коллеги, виновато пояснила:

— Я тут просто подумала... Неужели все и вправду так сложно и запутанно? Может, в Книге что-то еще сказано, только мы этого пока не разглядели? Ну, между строк, иносказательно... Или еще как-нибудь...

Последнюю фразу Помона произнесла совсем тихо, решив, что сморозила полную глупость. Несколько секунд Северус смотрел на нее ничего не выражающим взглядом, от которого декану Хаффлпаффа окончательно стало не по себе, а затем сказал:

— Помона, будьте добры, коснитесь Книги. Потом откройте ее и прочтите вслух то, что там написано. Можете начать с текста на первой странице.

Гермиона не могла точно сказать, когда именно поняла, что жизнь ее потеряла смысл.

Еще не так давно, повинуясь зову сердца, она, как истинная гриффиндорка, готова была вместе с друзьями или даже в одиночку бороться со всей несправедливостью окружающего мира. Теперь напутствие — «Верь своему сердцу» — казалось ей какой-то издевкой, замаскированной под глубокомысленное высказывание. Во что верить, если жизнь сама по себе стала бессмысленной и неинтересной?

В последнее время бороться с обстоятельствами не то чтобы расхотелось... Все чаще Гермиона задавала себе вопрос: а будет ли приз победителю? Ну, или хотя бы награда за участие. Поощрение какое-нибудь. А то как-то так получается, что вроде сражаешься с трудностями, стараешься, отдаешь всю себя, а в итоге...

В итоге — она одна и никому не нужна. Рону не нужна, потому что перестала быть той Гермионой, в которую он когда-то влюбился. Гарри не нужна, потому что у него теперь своя, спокойная жизнь. И в этой жизни главное место занимает беременная и по этой причине очень капризная Джинни, чье настроение портится, когда упоминают о той, что «сломала нос и судьбу ее несчастному брату». Даже Снейпу, у которого никого нет, и, пожалуй, никогда и не было, она, умница и просто интересная девушка, не нужна.

Гермиона неплохо изучила традиции магического мира и знала, что для магов-мужчин очень важно продолжение рода, и поэтому браки без любви среди волшебников были обычным делом. Ей казалось, что директор Хогвартса мог бы оценить ее ум и готовность пожертвовать своей молодостью и красотой во имя его... их семейного очага и благополучия. Хорошо, пусть не пожертвовать, пусть — объединить ее ум и его... тоже ум с ее красотой и его... например, выдержкой или чувством юмора...

Задумавшись над предполагаемыми сочетаниями качеств у детей, которых она могла родить от директора Снейпа, Гермиона приуныла. Иметь носатых детишек с невыносимым характером ей как-то не хотелось, пусть они будут трижды умными. Девушка почти смирилась с мыслью, что Снейп только посмеется над ее надеждами. Теперь, хорошенько поразмыслив, она мысленно назвала себя идиоткой и твердо решила забыть о жалких попытках убедить Северуса Снейпа жениться на ней.

И тут замок тряхнуло в третий раз. Тряхнуло совсем несильно, но даже этот едва ощутимый толчок девушка восприняла как знак судьбы. Очевидно, сдаваться пока рано. Тем более, что в одном она была точно уверена: для ритуала, который наверняка попытается повторить директор Снейп, ее участие просто необходимо.

Словно в подтверждение ее мыслей в зеленых всполохах каминной связи появилось лицо Минервы МакГонагалл.

— Гермиона, не могла бы ты присоединиться к...

— Я буду говорить только с директором Снейпом! — неожиданно для самой себя выпалила Гермиона, забыв о вежливости и не дав почтенной даме договорить.

— Прошу прощения? — Искаженное отсветами пламени лицо Минервы стало похожим на гримасу.

Гермиона догадалась, что наставница недовольно поджала губы. Но отступать было поздно, и девушка твердо повторила:

— Я хочу переговорить с директором Снейпом. С глазу на глаз.

Пятью минутами позже из камина выступил сам директор. Отряхнув мантию, он поднял вопросительный взгляд.

— Мисс Грейнджер?..

— Директор?..

Заметив, что Снейп неловко сжимает в руке знакомый уже фолиант, Гермиона сообщила:

— Вам вовсе незачем было тащить сюда летопись. Я помню слово в слово все то, что прочла в ней.

Хмыкнув, Снейп, не дожидаясь приглашения, прошел и сел в кресло.

— Помнится мне, при попытке повторить пророчество память вас, наоборот, подвела, — устало заметил он, вытягивая поврежденную ногу.

— Это потому, что пророчество я услышала, а не прочла, — пояснила Гермиона и снисходительно добавила: — у меня фотографическая память. Достаточно один раз увидеть или прочитать... Так что вы ошибались, считая меня зубрилой. И заучкой.

— Я считал вас Всезнайкой. Настырной. Временами невыносимой. И очень самонадеянной. Вы вызвали меня, чтобы припомнить свои детские обиды?

— «Судьба заставит в прошлое вернуться на мгновенье», — процитировала Гермиона, и только потом поняла, что это было совсем не к месту.

Снейп ничего не ответил. Но посмотрел на нее таким взглядом, что девушке захотелось сквозь землю провалиться.

— Мисс Грейнджер, мне необходимо знать, что именно вам открыла Книга, — тихо произнес директор. — По возможности попытайтесь воспроизвести текст дословно, ничего не упуская и не срываясь в глупый и крайне не подходящий вам глумливый настрой. А потом мы обсудим то, ради чего вы попросили о личной встрече. Хорошо?

Голос директора был удивительно спокоен. Но Гермиона слишком хорошо помнила, какую ярость обычно скрывал Снейп за этим негромким голосом и бесстрастными интонациями. Поэтому она решила не злить его еще больше, учитывая, насколько серьезным был предстоящий разговор.

— Сначала я ничего не поняла, строки были бледными, буквы нечеткими и как будто постоянно менялись.

Снейп кивнул, словно подтверждая ее слова. Осмелев, Гермиона продолжала:

— Затем на некоторых страницах текст стал понятным. Я прочитала о том, как основатели объединили магию, когда проводили ритуал. С магией страстной любви у них случайно получилось. А вышло на века... Ровена любила чистой любовью, можно сказать, боготворила Салазара. А он страстно желал обладать ею. Объединившись, эти два чувства и дали страстную любовь. Отсюда бронзовый цвет: красная страсть и серебро чистой любви... Вот уж не думала, что основатель вашего факультета связан с цветом дома Гриффиндор. Кстати, вы знали, что Ровене на тот момент только исполнилось восемнадцать лет? А Салазар, между прочим, был слепцом...

Гермиона надолго замолчала.

— Он считал, что она молода для него, не замечал очевидных вещей, не выдержал и хитростью взял то, что мог бы получить по взаимному согласию и любви. Ровена не обвиняла его открыто, но так и не простила. Представьте себе, Салазар ушел в Подземелья, когда узнал, что сердце той единственной, которую он полюбил и чье доверие предал, занял Годрик Гриффиндор. Хотя, я так и не поняла, по-моему, она его не любила, этого Годрика. Там было много о дружбе и поддержке, но ни слова о любви. Елена, кстати, была дочерью Салазара! И убежала с каким-то магглорожденным учеником-семикурсником. Ну, что с ней было дальше, вы и так знаете. А Ровена с Салазаром так и не помирились. Вот. Было бы глупо повторить их ошибки, не правда ли? Поэтому я...

Она замолчала, заметив, что Снейп не сводит с нее странного взгляда.

— Что-то не так? — на всякий случай поинтересовалась Гермиона. — Вы не переживайте так, я передумала выходить за вас замуж. Сама не знаю, с чего это мне взбрело в голову, что мы можем...

Девушка замолчала, потому что Снейп продолжал смотреть на нее так, что щеки ее заалели. Он молчал еще некоторое время, а затем неожиданно спросил:

— Мисс Грейнджер, вы не будете против, если я предложу вам еще раз примерить Распределяющую Шляпу?

После откровенного балагана, в который превратилась так называемая Церемония повторного распределения, как ее окрестила Грейнджер, в кабинете директора остались пятеро: сам Северус, Помона, Гораций, Грейнджер и Минерва.

Директор Хогвартса, который сам еще не до конца разобрался в том, что же только что произошло, сидел в своем кресле, судорожно сжимая в руках изрядно помятый Распределяющий артефакт. С тех пор, как Северус стянул с себя мерлинов головной убор, он не произнес еще ни слова. Его мысленный диалог со Шляпой не хотелось даже вспоминать. Но, если отбросить всю шелуху в виде взаимных оскорбительных высказываний по поводу достаточно спорного вердикта с распределением, можно сказать, что задумка с определением недостающих качеств удалась.

Если бы не рассказ Грейнджер о цветах страсти и чистой любви, Северусу бы и в голову не пришло, что для ритуала важен просто набор качеств.

Сейчас не было времени выяснять, почему Шляпа до последнего молчала о главном. А именно — о том, что не важно, у кого из четырех участников ритуала будут те или иные качества основателей. И что не требуется являть собой воплощение идеалов конкретного основателя дома. Это было хорошо. Потому что кроме Горация и его, Северуса, других магов-мужчин, подходящих для ритуала, в Хогвартсе не было. И никакое обращение в Министерство, как предлагала Минерва, этой ситуации не исправило бы. Судьба Хогвартса не могла быть передана в руки пришлого человека. Выбирать нужно было из своих.

В общем-то, нельзя сказать, чтобы Северуса очень удивило то, что сказала Шляпа о его личных качествах. Но то, что необходимо было озвучить услышанное для всех присутствующих, вызывало вполне объяснимое раздражение. Поэтому Северус довольно долго обдумывал, стоит ли об этом говорить вообще, и немало удивился, когда сообразил, что в кабинете уже вовсю идет обсуждение.

— Ну, хоть в чем-то мы определились, — рассуждала Минерва. — Помона со своими пятью детьми и восемнадцатью внуками, несомненно, воплощает материнское начало и черты, традиционно присущие дому Хельги Хаффлпафф. Гермиона, я немного удивлена выбором Шляпы в отношении тебя, но...

— Насколько помню, на церемонии распределения она тоже рассматривала для меня Рэйвенкло, — пожала плечами Грейнджер. — Но в то время я воспринимала мир несколько иначе. А сейчас... лично я не удивлена.

— А вы, Гораций, можете сколько угодно мне возражать, — продолжала Минерва, — но я не сомневалась, что Книга примет вас. У вас качества основатели дома Слизерин сочетаются в наиболее удачной и, уж простите мою откровенность, безобидной комбинации.

— Может, нам следует объявить через «Пророк» о том, что нужен новый преподаватель-гриффиндорец? — абсолютно серьезно предложила Грейнджер.

Поморщившись, Северус с трудом удержался от сарказма. Как всегда, лишь бы ляпнуть, думать будет потом. Даром что на Рэйвенкло отправлена...

— Никого искать не надо. — Северус попытался придать своему голосу обычную бесстрастность.

Но Грейнджер, внимательно посмотрев на его лицо, очевидно, все поняла и так. Потому что на губах ее появилась ухмылка:

— Вот как?! — и, сделав небольшую паузу, четко произнесла, не спуская с него насмешливого взгляда: — Тогда разрешите поздравить вас с перераспределением!

Минерва и Гораций недоверчиво смотрели на него. Помона попробовала ободряюще улыбнуться.

Не в силах побороть в себе желание обрушить на Грейнджер весь поток своего язвительного красноречия, Северус перевел на нее взгляд и процедил:

— Мисс Грейнджер, угомонитесь, или я буду вынужден в срочном порядке искать вам замену. И не думаю, что это будет проблемой, учитывая то, как ваш блестящий ум проявляет себя в последнее время.

— Простите, я не совсем понимаю... — нахмурившись, Минерва смотрела то на него, то на свою бывшую подопечную. Пока Северус обдумывал, в какой именно форме донести до присутствующих то, что он услышал от Шляпы, Грейнджер его опередила:

— Профессор МакГонагалл, думаю, директор Снейп удостоился чести стать гриффиндорцем.

— Северус? — в голосе МакГонагалл ясно слышались нотки ужаса.

— Мисс Грейнджер, кажется, я просил вас помолчать! — рявкнул Северус. — А ты, Минерва, перестань так на меня смотреть! Из качеств твоего факультета во мне обнаружены только смелость и мужество. В сочетании с изворотливостью, хитростью и мстительностью, кстати. И нет, я не гриффиндорец. Но моя кровь была принята Книгой ранее. И, если мисс Грейнджер перестанет считать, что жизнь ее потеряла смысл и бороться за справедливость больше не стоит — недостающие качества Годрика Гриффиндора будут восполнены. Другого пути нет. Книга выбрала четверых последователей, и, даже если вы подберете десяток образцовых, достаточно сильных магически гриффиндорцев и уговорите их связать свою судьбу с Хогвартсом — в ритуале они участвовать не смогут. Книга больше никого не признает как последователей основателей.

Грейнджер обиженно надулась и, к удовольствию Северуса, замолчала и перестала усмехаться. Вздохнув, он еще раз обвел взглядом присутствующих.

— Полагаю, самое время обсудить суть ритуала. Минерва, мне не хотелось бы особой огласки по этому поводу. Кроме того, желательно, чтобы во время проведения Хогвартс был пуст. Поэтому не вижу другого выхода, кроме как провести его сразу после святочного ужина. Утром учащиеся разъедутся по домам, а для тех, кому ехать некуда и не к кому, организуем выход в Хогсмид.

Рождество было любимым праздником Помоны. Сразу после праздничного ужина она обычно на несколько дней перебиралась в Хогсмид, к старшему сыну, в большом доме которого собирались ее многочисленные родственники.

В этот раз все было иначе. Может, поэтому приближение Рождества вызывало у нее все большую и большую тревогу.

Как выяснилось, переживала не только она одна. Очередное чаепитие в ее гостиной проходило в полном молчании. Даже Филиус сидел удивительно притихший. Гермиона, которую чуть ли не силком привела с собой Сибилла, сидела в уголке дивана и, очевидно, сама не замечала, что то и дело кусает губы, не сводя пустого взгляда с огня, потрескивающего в камине.

Помона уже в третий раз отмечала, как обычно избегающая компаний Сибилла присоединяется к их «чайному обществу». Причем делает это исключительно вместе с Гермионой, специально карауля последнюю после обеда по пятницам.

Первое время мисс Грейнджер еще пыталась как-то отвязаться от настырной коллеги. Но Сибилла мгновенно принимала такой потерянный и жалкий вид, что Гермиона сдавалась и все-таки приходила вместе с ней на огонек. И, естественно, оставалась до конца.

Было непонятно, почему бывшая студентка задерживалась у нее в гостях. Иногда Помоне казалось, что девочка просто боится одиночества. А пятничный вечер — довольно неприятное время для тех, у кого не с кем этот самый вечер провести. Когда-то давно, еще во время студенчества, чувство собственной ненужности тоже настигало Помону по пятницам, когда гостиная Хаффлпаффа пустела и все более привлекательные и удачливые сокурсницы уходили на свидания.

— Еще чаю, Гермиона? — спросила Помона.

Девушка ответила ей ясным взглядом. А затем неожиданно спросила:

— А вы не думали о том, что будет, если у нас не получится? Или мы что-то сделаем не так...

Вздохнув, Помона поставила поднос на столик и села рядом с Гермионой.

— Ты должна понимать, что «не получиться» у нас просто не может. Бывают ситуации, когда ошибиться невозможно, и ритуал — из их числа. Нас выбрала сама магия Хогвартса. Ты же слышала, все, что от нас нужно — это позволить потоку своей магии слиться с другими потоками. Если кто-то один из нас не подойдет, или какое-то из условий обряда не будет выполнено, ритуал просто не начнется. Так что не переживай зря.

«Хуже мы точно не сделаем», — мысленно добавила Помона.

Ей не нравилось настроение Гермионы. Северус ясно дал понять, что девушке необходимо заново обрести уверенность в себе, гриффиндорский дух и веру. Потому что для ритуала эти качества жизненно необходимы.

Несмотря на то что Гермиона обещала постараться изменить свое отношение к жизни, а Минерва всеми силами пыталась этому способствовать, завалив бывшую студентку крайне важными и ответственными заданиями, результатов пока не было. Унылый вид и отсутствующий взгляд той, что должна была гореть внутренним огнем, испугал Помону настолько, что сразу после завершения чаепития она отправилась к директору.

Северус принял ее в своем личном кабинете. Заметив его бледность и влажные от испарины пряди волос, обрамлявшие высокий лоб, Помона без труда угадала причину и взъярилась:

— Северус Снейп, если ты сейчас скажешь мне, что не принимаешь релаксантное и обезболивающее, я пожалею, что извела на тебя остатки своей мандрагоры и отбила заклинание Филиуса, метившее прямо в твою тощую задницу!!!

Не ожидавший такого напора, Северус заметно опешил. Помона тем временем деловито прошла в глубь комнаты, и, взмахнув палочкой, произнесла:

— Акцио релаксантное зелье!

— Помона, я безмерно благодарен тебе...— Северус обессилено опустился в кресло, — но в этом нет...

— Акцио обезболивающее зелье! — Не обращая внимания на попытки возразить ей, Помона убедилась, что у директора нет нужных для лечения снадобий. После чего разразилась такими ругательствами, которые стены Хогвартса не слышали с тех самых времен, как ее ныне покойный супруг, разыскивая задержавшуюся в теплице жену, угодил в дьявольские силки.

Помона ругала самого Снейпа, его глупые попытки скрыть свою слабость, упрямство и самоуверенность и нежелание позволить тем, кому он дорог, заботиться о нем. Замолчала она только тогда, когда вдруг сообразила, что Северус просто не в состоянии сейчас сварить эти зелья сам. А просить их у Слагхорна считает ниже своего достоинства.

—Вот что я вам скажу, господин директор. Я не намерена ждать еще тысячу лет, пока кто-то сподобится восстановить Хогвартсу его волшебство. Так что самое время вспомнить о том, зачем вы здесь. — Помона перевела дух и, немного успокоившись, совсем другим тоном продолжила: — Школе ты нужен крепким и здоровым, а не ошалевшим от боли и судорог! Хочешь гробить себя дальше — твое право, но только после того, как мы проведем ритуал. И, кстати, о ритуале... Если у тебя нет других идей о том, кем заменить мисс Грейнджер, советую срочно заинтересоваться ее душевным состоянием. Судя по тому, какие взгляды она на тебя бросает, стоило бы сделать это лично, а не спихивать все на Минерву.

После этого Помона демонстративно достала свой блокнотик, черкнула короткую записку, вызвала эльфа и отправила его с распоряжением к Горацию. Вернулся эльф с несколькими пузырьками. Отобрав два из них, Помона протянула их Северусу.

— Пей.

Снейп послушно осушил оба пузырька и скривился. Но так и не произнес ни слова, только мрачно сверлил Помону выразительным взглядом.

— Северус Снейп, я всегда восхищалась твоим умом и изворотливостью. Последний год к ним добавилось восхищение твоей смелостью и отвагой. Но сейчас... Ты выговаривал Гермионе за то, что она перестала ценить собственную жизнь, а сам абсолютно не ценишь свою! Если хочешь знать мое мнение — вполне возможно, это твой последний шанс хоть что-то исправить и спасти. И я имею в виду вовсе не Хогвартс.

— Кажется, я уже достаточно «наисправлял», — недовольно буркнул Северус. — И при всем уважении, Помона, не вижу никакой связи между твоими... частично справедливыми... словами и тем, что творится в замке. Не говоря уже о состоянии, до которого довела себя Грейнджер.

— Не видит он! — фыркнула Помона, направляясь к дверям. — А ты внимательно посмотри. И если я еще раз узнаю, что отказываешься принимать зелья — сдам тебя Поппи, и ночевать ты будешь исключительно в больничном крыле. Спокойной ночи и сладких снов.

Перед Святочным ужином Гермиона несколько дней ходила сама не своя. Казалось, окружающий мир сузился до одной точки. Точнее, одного человека — директора Хогвартса, Северуса Снейпа.

Нет, она вовсе не думала возвращаться к безумной идее выйти за него замуж. Более того, Гермиона предпочла бы никогда не вспоминать о том, какой наивной дурочкой выставила себя несколько недель назад, заявившись к директору со своим более чем странным предложением. Она многое отдала бы за то, чтобы стереть этот досадное событие из памяти самого Снейпа. И своей заодно. Но поделать ничего не могла.

Возможно, именно воспоминаниями и размышлениями о нелогичности ее поступков объяснялись странные взгляды директора Снейпа, которые Гермиона то и дело ловила на себе. Впервые такой взгляд она почувствовала две недели назад, субботним утром, когда спустилась на завтрак в Большой зал и, задержавшись в дверях, засмотрелась на потолок.

— Что вы пытаетесь там увидеть, мисс Грейнджер? — услышала она позади себя голос Снейпа.

Очевидно, вместе с постепенным улучшением здоровья к директору возвращалась способность бесшумно передвигаться, даже несмотря на трость.

— То же, что и вы, когда стоите перед часами факультетов и задумчиво хмуритесь, — механически ответила Гермиона.

— Сомневаюсь, — хмыкнул Снейп, останавливаясь рядом. Он проследил за взглядом девушки и негромко сказал: — Думаю, очень скоро здесь будет опять солнечно.

С этими словами он неожиданно тронул ее за локоть, словно приглашая пройти вперед.

Гермиона онемела. Ноги сами собой понесли ее к преподавательскому столу. Шелест мантии Снейпа, идущего следом, завораживал, а неровный ритм его шагов отдавался таким же стуком сердца девушки. Она заняла свое место, уткнулась в кубок с соком и до конца завтрака так и не вспомнила о том, что нужно поесть.

Северус Снейп прикоснулся к ней. Сам. Специально. Человек, которого она помнила старательно избегающим даже случайных касаний других людей, добровольно коснулся ее. С ума сойти.

С этого дня любой взгляд, жест, интонация голоса и выражение лица Северуса Снейпа приобрели для нее особое значение.

Она стала замечать, как иногда он судорожно сжимает ладонь левой руки в кулак и тут же прячет его в складках мантии. При этом губы директора превращаются в тонкую бескровную линию, а взгляд останавливается на одной точке. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что в такие минуты Снейп испытывает сильную боль.

Теперь Гермиона не упускала случая исподтишка понаблюдать за ним — только для того, чтобы отмечать такие же признаки слабости и тщательно скрываемых эмоций. Каждое маленькое открытие заставляло взволнованно биться ее сердце. Она постепенно начинала видеть в Северусе Снейпе обычного человека. И этот человек ей нравился.

Снейп, казалось, чувствовал ее интерес. Каждый раз, когда Гермиона забывшись, начинала откровенно таращиться на него, он отвечал ей долгим взглядом. Взгляд этот был спокойным, но не более. Гермионе хотелось бы сказать, что в завораживающей черноте глаз Снейпа пряталось понимание, зажигались огоньки, таилась улыбка или плескалось другое странное чувство... Но, наверное, она плохо разбиралась во взглядах мужчин. Потому что ничего такого в глазах Снейпа не видела. Глаза как глаза.

Посоветовавшись с зеркалом по имени Северус, девушка решила, что такой человек, как Снейп, не стал бы просто так смотреть на нее. А значит, его взгляды, какими бы бесстрастными они ни были, все-таки можно расценивать как своеобразные знаки внимания.

Насчет причин этого внимания у Гермионы оставались некоторые сомнения, но зеркалу она решила не рассказывать о них. Может, она ошибалась, и директор на самом деле не беспокоится, что молодая преподавательница выкинет еще какой-нибудь финт и нарушит все планы и надежды на восстановление чар Хогвартса.

Мысли Гермионы плавно сменили направление, и она представила себе, как руки Снейпа будут касаться ее рук во время ритуала объединения магии. Это были на удивление приятные мысли. И сам ритуал представлялся ей в довольно откровенных и неприличных сценах. Гермионе с трудом удавалось отгонять ненужные мысли.

Минерва объяснила, что на самом деле тесного контакта между волшебниками во время обряда объединения магии может и не быть, суть процесса совсем в другом. Но Гермиона надеялась... Собственно, об этом она осмеливалась думать только под покровом ночи, в своей постели. Строчку пророчества Сибиллы об уготованных кому-то удивительных свершениях девушка относила на свой счет. И ей почти хотелось в очередной раз поучаствовать в спасении если не магического мира, то хотя бы такой важной его части, как Хогвартс. Она была уверена, что директор Снейп по достоинству оценил бы ее усилия.

Последние недели перед Рождеством Северус чувствовал себя совсем паршиво. Нет, физическое состояние его заметно улучшилось: он подозревал, что Спраут все-таки пожаловалась Помфри, потому что медиковедьма взяла за правило каждый вечер появляться у него со свежим запасом зелий и обычно не уходила до тех пор, пока он не выпивал все положенные снадобья. Но моральное его состояние...

Ненависть к самому себе вернулась. На этот раз она была вызвана необходимостью манипулировать чувствами другого человека. Женщины.

Ему было противно оттого, что приходилось играть с Грейнджер. Но искать иной способ заставить ее обрести уверенность в своих силах и вернуть девчонке былой задор и все ее благородные порывы было некогда. Времени ни на что другое уже не хватало.

Северус старался ограничиться минимальными знаками внимания, всего лишь намеками на симпатию. И был очень удивлен, когда едва ощутимое прикосновение и несколько дольше чем следовало задержавшихся взглядов сделали свое дело. Грейнджер повела себя именно так, как было необходимо. Неискушенная в подобных играх, она заметно воспряла духом. Перестала изображать погруженное в свои думы растрепанное привидение, и даже пару раз посмеялась над шутками Филиуса, чем вызвала довольный взгляд Помоны.

А потом наступили святки. Северус не раз уже замечал, как Грейнджер разглядывала черную мглу потолка Большого зала. В такие минуты она морщила лоб, становилась задумчивой, и можно было без труда догадаться, о чем она думает. Но догадываться Северусу не хотелось. Он и так старался как можно меньше встречаться с Грейнджер, потому что прекрасно видел, как жадно она ловит любой его взгляд и жест. Нет, она, конечно же, не влюбилась. Нынешнее ее состояние, как и предыдущее, под влиянием которого она сделала ему то глупое предложение, нельзя было назвать ни любовью, ни страстью. Северус не собирался заходить так далеко.

За несколько дней до Рождества он все-таки не выдержал и во время ужина незаметно применил к Грейнджер легилименцию. Он был осторожен и только заглянул в ее мысли и чувства. Судя по всему, Грейнджер находилась в состоянии сладкого предвкушения чего-то большего. Чего именно — Северус не разобрал. Но понял, что это как-то связано со звездами. Именно эти звезды, увиденные в мыслях Грейнджер, преследовали его последние дни перед Рождеством. И от этого чувство, что он поступает неправильно, стало еще сильнее.

Украшением Большого зала перед балом традиционно занимались эльфы под руководством Флитвика. Но в этом году Северус задержался в Зале после обеда и, дождавшись, когда немногочисленные ученики, оставшиеся в Хогвартсе на время каникул, уйдут в гостиные факультетов, остановился в дверях зала и поднял палочку. Заклинания были несложными и известными, из разряда бытовых чар украшения. Особенным были сами звезды, которые неспешным движением руки Северус размещал на черной бездне потолка.

Появившийся рядом Флитвик тихо присвистнул.

— Северус, это...

— Это для того, чтобы закрыть черный провал, — отрезал он, разворачиваясь, чтобы уйти.

Звезды действительно получились на славу. Большие, слабо мерцающие, переливающиеся холодным светом. Точно такие, как представляла себе Грейнджер.

Северус даже самому себе не смог объяснить, на кой сдались ему эти звезды. За те четыре часа, что оставались до ужина, он несколько раз порывался спуститься в Большой зал и снять чары с потолка, вернув черноте ее прежний вид. Но каждый раз вовремя останавливался, напоминая себе, что накануне ритуала немного волшебства некоторым потерявшим веру в себя особам совсем не повредит.

То, что с волшебством он все-таки перестарался, Северус понял уже за ужином, как только увидел лицо Грейнджер, появившейся в дверях Большого зала и по привычке поднявшей взгляд к потолку.

Такой удивленной и восхищенной он ее не видел никогда. Девчонка секунд десять стояла истуканом у входа в зал, затем медленно прошла по проходу. А потом посмотрела на Северуса. Он не успел отвести взгляд. И тут же мысленно выругался.

Грейнджер улыбнулась. И, хотя улыбка эта была слабой, карие глаза сияли поярче звезд. Сияли счастьем.

Помона никогда не умела говорить нужные слова. Даже во время самых серьезных испытаний, когда ее дорогие друзья и коллеги как никогда нуждались в добром слове и поддержке, она всегда мучительно долго подбирала подходящие фразы. И большей частью все-таки отмалчивалась.

Во время праздничного ужина она специально села рядом с директором, на место Минервы. Сама Минерва осталась в подземельях, заканчивая писать руны на земляном полу пустующего помещения, которое они выбрали для проведения обряда.Учеников осталось совсем мало: за одним общим столом сидело не более двадцати человек.

Опоздание Гермионы, так же, как и взгляды, которыми она обменялась с Северусом, не остались незамеченными Помоной. Она почти обрадовалась, заметив счастливое лицо молодой преподавательницы. Но затем взглянула на директора. И радость ее поблекла.

Северус был бесстрастен. Эту маску холодного безразличия он носил весь прошлый учебный год. Сейчас Помона почти физически ощущала напряжение, сковавшее мужчину. И, кажется, поняла причину.

Бывший двойной шпион опять играл. И роль, которую ему приходилось исполнять, была крайне неприятна для него. Сердце Помоны упало. Это она виновата, она ошиблась, сказала Северусу не то и не так, как нужно было. Наивно радовалась, что он изменил свое отношение к Гермионе, с надеждой наблюдала за игрой их взглядов эти несколько недель и не заметила главного. Что один из них умело и осторожно ведет другого к нужной и очень важной цели.

Помона пришла в ужас от своего открытия, растерянно схватила кубок и, забыв о том, что в честь праздника, он наполнен вином, залпом опустошила. Заметивший это Филиус одобрительно крякнул.

Вино подействовало умиротворяюще: разлилось теплом по венам, уняло тревогу. И самое главное — развязало язык. Помона все еще была расстроена тем, что ее неосторожные слова несколько недель назад были восприняты Северусом неправильно. Если бы она умела изъясняться более толково, директор Снейп сейчас проявлял бы внимание к Гермионе потому, что та привлекательная и умная девушка. А не потому, что она — очередное задание во имя спасения магии Хогвартса.

Помона сама не поняла, откуда в ее голове возникла глубокомысленная фраза, которую она, повинуясь непонятному порыву, тут же выдала вслух:

—Чувство собственной ненужности заставляет угаснуть даже самые светлые умы.

— Это вы к чему, Помона? — уточнил Северус, поворачиваясь к ней.

— К тому, что мисс Грейнджер давно уже не выглядела такой оживленной. Я боялась, что она навсегда утратит вкус к жизни, — ответила Помона, кивая в сторону Гермионы.

— Я ее понимаю, — раздался тихий голос Сибиллы, сидевшей по другую сторону от Помоны. — Зачем светлый ум, если никому не нужен его свет?

Очевидно, задаваясь этим риторическим вопросом, прорицательница подразумевала именно свой светлый ум. Но Помона была рада этому замечанию, так как оно продолжало беседу в нужном направлении.

— Помона, я отлично понял все, что ты пыталась мне сказать по этому поводу еще в прошлый раз, — хмуро ответил Северус. — И, как видишь, внял твоим опасениям...

— Прошу прощения, Северус, — тихо ответила Помона, поддавшись к нему так, словно сообщает нечто секретное и не предназначенное для чужих ушей, — но если бы ты правильно меня понял, то не рассматривал бы мисс Грейнджер как очередную задачу, которую твой блестящий ум обязан решить.

— В каком именно качестве мне рассматривать мисс Грейнджер, буду решать только я, — так же тихо ответил Северус, и Помона без труда уловила в его голосе холодную ярость.

— Конечно, решать будешь только ты, — согласилась профессор Спраут, удивляясь своей отчаянной смелости. — Не могу поспорить — за свою насыщенную событиями жизнь ты принял достаточно правильных решений. Но позволь напомнить, что ты — один из тех, о ком говорится в пророчестве. Вопрос в том, какая именно часть описывает твое будущее. Мне бы не хотелось, чтобы ты оказался тем, кто побоится жить иначе. Ты достоин большего, чем одинокое, хоть и спокойное существование. Как я уже говорила: чувство собственной ненужности заставляет угаснуть даже самые светлые умы.

Утром следующего дня Гермиона проспала. Накануне, вернувшись с праздничного ужина, она долго не могла уснуть. Сначала разговаривала с зеркалом по имени Северус. Потом попросила его почитать стихи. Рассказать сказку. Спеть колыбельную.

В конце концов, сжалившись над ней, Северус предложил:

— Может, я тебе овец посчитаю? С интонацией и придыханием...

Измученная бессонницей и волнением девушка согласилась.

Заснула она под непривычно мягкий баритон Северуса. Поэтому не было ничего удивительного в том, что ей приснился именно директор Снейп. Он доставал с потолка Большого зала удивительные звезды и протягивал ей. Стоило Гермионе принять из его рук очередную мерцающую звезду, как та превращалась в шар, наполненный клубящейся дымкой пророчества. От огорчения девушка каждый раз выпускала шары из рук, и они падали, разбиваясь на тысячи холодных осколков. Директор Снейп при этом недовольно хмурился и говорил: «Ну что ж, попробуем еще раз!». И все повторялось по новой.

Проснулась Гермиона только тогда, когда чары пробуждения сменили ласковую мелодию на завывающую сирену.

Вскочив с кровати с палочкой наготове, девушка несколько секунд растерянно озиралась.

— Эй, поосторожней с палочкой! — поспешило успокоить ее зеркало по имени Северус. — Я, между прочим, твой бесценный советчик!

Пока Гермиона носилась в ванную и обратно, зеркало продолжало нудить:

— На твоем месте я поспешила бы привести себя в порядок. Выглядишь ты хреново. А тебе ритуал с директором проводить. И разреши напомнить, стоять вы будете лицом к лицу, поэтому советую воспользоваться косметическими чарами и...

Через пятнадцать минут Гермиона спустилась в украшенной гирляндой кабинке тыквы в холл, где ее уже ждали остальные участники ритуала. На несколько секунд она даже почувствовала себя Золушкой. Девушка попыталась извиниться за опоздание, но принц... директор Снейп прервал ее нетерпеливым взмахом руки и сделал всем знак следовать за собой.

Пока они спускались в подземелья, он еще раз повторял, что и как следует делать во время ритуала. Но Гермиона почти не слушала, разглядывая напряженную спину Снейпа, обтянутую черным сукном, и думая о том, что ей следовало бы наколдовать себе простое белое платье, чтобы подчеркнуть драматизм и глубокий смысл предстоящего обряда. А то было похоже, что все пройдет довольно скучно.

Как они оказались в помещении с низкими сводами и земляным полом, Гермиона не помнила. Она послушно оголила предплечье руки, сжимающей палочку, и обхватила пальцами другой руки запястье профессора Слагхорна. В ту же секунду ее правую руку с палочкой точно так же сжали прохладные пальцы директора Снейпа. Девушка замерла, боясь пошевелиться.

Они образовали подобие тесного круга. Во время ритуала магия каждого из них могла свободно пройти в руку с палочкой стоящего рядом волшебника и от него передаться дальше по кругу.

Страшно Гермионе не было. Но легкое беспокойство она все-таки чувствовала. Стоявшая напротив нее профессор Спраут ободряюще улыбнулась. И Гермиона впервые заметила, какие необычные у той глаза — темно-зеленые, цвета болотной тины и листвы.

А потом Снейп стал произносить заклинания, и из соединенных в одной точке вершин палочек четырех волшебников полился ровный свет. Затем в этом потоке стали проскальзывать разноцветные нити. Началось объединение магии. Гермиона несколько минут напряженно всматривалась, стараясь разглядеть волны синего и бронзового оттенка. Затем, вспомнив наставления директора о том, что во время ритуала главное — быть уверенной в себе, своих силах и намерениях, девушка попыталась собраться. И тут же ощутила, как хватка на ее запястье стала почти болезненной. Осмелившись перевести взгляд на лицо Снейпа, она испугалась.

Директор так же напряженно всматривался в изливающийся из вершин палочек поток магии, в то время как его бескровные от волнения губы продолжали шептать заклинания. Только сейчас до Гермионы дошло, что с начала ритуала она не заметила ни одного красного всполоха в наполняющем помещение сиянии чар. Взглянув на профессора Спраут, она увидела, что пожилая дама тоже взволновано смотрит на директора.

На секунду девушка почувствовала, как от руки Снейпа, сжимающей ее запястье, скользнули холодные волны. Прикрыв глаза, Гермиона попыталась уловить их. Сейчас, когда магия объединила их, она надеялась, что директор Снейп будет более восприимчив к ее мыслям и эмоциям, чем при обычной легилименции.

То, что собиралась сделать Гермиона, было, наверное, самой большой глупостью в ее недолгой жизни. Сосредоточившись на образе Северуса Снейпа, она мысленно стала говорить ему о своих чувствах и надеждах, объяснить природу которых в этот миг толком почему-то не могла.

Как оказалось мысленно разговаривать с директором Снейпом было гораздо проще. Особенно когда ее глаза были закрыты. Тем более что не было никакой уверенности, что мужчина, к которому она обращалась, вообще ее слышит. Поэтому Гермиона, не стесняясь, говорила о своем восхищении, симпатии, смущении, наивной наглости, не менее наивной надежде. И только когда среди этих так и не прозвучавших вслух слов скользнуло робкое «любовь», девушка испуганно прервала свой мысленный монолог. Она надеялась, что ее страсти будет достаточно, хотя совсем не была уверена, что именно так называется то чувство, которое она испытывала к Снейпу.

Хватка на ее запястье ослабла, а затем исчезла совсем. Гермиона открыла глаза. Волшебство пропало. Ритуал был завершен. А директор Снейп, ни на кого не глядя, уже направлялся к выходу.

Северус был благодарен своим коллегам за то, что никто не стал задавать ему вопросов. Они покидали подземелья в полном молчании, и он прекрасно чувствовал, сколько всего хотели бы спросить у него и Помона с Горацием, и Грейнджер.

Но на вразумительные ответы Северус сейчас был не способен. И дело вовсе не в ритуале, который оказался совсем не таким изматывающим, какими обычно бывали древние обряды. Он сам не мог объяснить, почему сразу после того, как он закончил читать заклинания и выпустил руку Грейнджер, появилось странное чувство незавершенности.

В холле все было по-прежнему. Покачивающиеся стебли дракучих бобов, неподвижные лестницы. И бледная Минерва. Которая, к великой благодарности Северуса, тоже молчала. Он и так уже знал, что увидит, войдя в Большой зал или обернувшись назад, к часам факультетов.

Поэтому не стал ничего этого делать. Сжал покрепче рукоятку своей трости и портключ перенес его прямо в кабинет директора.

Успокоиться и осмыслить случившееся было не трудно. Гораздо труднее оказалось смириться с тем, что ему оказалось не под силу сделать все так, как нужно. Сделать правильно. Опять где-то в расчетах допущена глупая ошибка или досадная случайность. Опять все идет совсем не так, как должно идти. Опять эти несбывшиеся надежды, которые превращаются в адский тлеющий огонек в душе и не дают спокойно жить, подпитывают чувство собственной никчемности.

Северус собирался напиться. И только полыхнувший зеленым камин и показавшаяся в нем голова Поппи заставили его временно отложить это расслабляющее занятие.

— Северус, я хотела бы оставить тебе зелья прямо сейчас, вечером я собираюсь с Помоной в Хогсмид.

— Давай свои зелья, — устало согласился он, понимая, что все равно не примет ни одно снадобье: в сочетании с алкоголем они давали прямо противоположный эффект.

— Отлично! Я пришлю Гермиону, а то боюсь наряд испачкать.

Поппи отключила связь раньше, чем услышала, как Северус выругался сквозь зубы. Меньше всего ему хотелось видеть сейчас Грейнджер и слушать ее болтовню. А в том, что она не станет молчать, он почти не сомневался.

Однако опасения его были напрасны. Девчонка вышла из камина, молча протянула ему пузырьки с зельями и, не дожидаясь благодарности, повернулась, чтобы уйти.

— Спасибо, мисс Грейнджер.

Ее рука, занесенная над баночкой с дымолетным порошком, медлила всего секунду. А затем стеклянный сосуд полетел в стену прямо над головой Северуса, посыпав его плечи и голову бурой пылью.

— Какого...

— Это называется «посыпать голову пеплом», директор Снейп, — холодно сообщила Грейнджер.

— Вы в своем уме? — прорычал Северус, нервным движением руки приводя себя в порядок.

— Ну что вы, о каком уме может идти речь, если обычный холодный расчет и притворство я принимаю за искренние чувства!

Северус замолчал, внезапно догадываясь о причинах необычной ярости девчонки. Ему стало интересно, сама она догадалась или его неосторожно выдала Помона.

— Для ритуала важна была любовь, — тихо пояснила Грейнджер, сверля его гневным взглядом.

— Мисс Грейнджер, что бы вы там себе не напридумывали... Причина неудачи не в этом. Любовь была... Есть. Вы же не станете отрицать, что испытываете это чувство? Пусть еще неосознанное, но оно в вас есть, я это... почувствовал. Во время ритуала. Хотя и до этого я был почти... уверен.

На слове «уверен» Северус запнулся, потому что во взгляде, направленном на него, мелькнуло нечто похожее на сожаление.

— Чувство должно было быть взаимным, — возразила Грейнджер. — Я же не зря рассказала вам историю Ровены и Салазара. Он ее тоже любил. Хотя и сломал ей жизнь. Вы поэтому чувств избегаете? Потому что боитесь сломать чью-то жизнь? Впрочем, не важно. Думаю, вы мне должны, директор Снейп. И мне действительно плевать, что вы там чувствуете. Доведите начатое до конца.

Северус сразу понял, что именно требует Грейнджер. Но возражать не стал. Холодный ум не прокручивал подходящие способы отказать. Руки не оттолкнули юное тело, оказавшееся в опасной близости. Губы... Он никогда особо не практиковался в поцелуях, предпочитая быстрый секс и минимальный контакт.

Но Грейнджер целовала его так самозабвенно, что он сдался. И ответил. Убеждая себя, что всего лишь сжалился над ней и пытается извиниться за собственную черствость.

Сразу после ритуала Помона подхватила мисс Грейнджер под руку и направилась в больничное крыло. Там она пригласила и Поппи, и Гермиону на семейный ужин. С пониманием выслушала отказ последней. Обменявшись выразительным взглядом с медиковедьмой, профессор Спраут попросила бывшую ученицу передать директору его зелья.

После чего кивнула Поппи и направилась в теплицы. Она долго возилась с семенами, затем проверила чары орошения, но успокоиться так и не смогла. Поэтому вернулась в замок и спустилась на кухню.

Виновато улыбнувшись эльфам, профессор Спраут достала палочку. Объяснять ничего не пришлось: домовики с громкими хлопками поспешили исчезнуть, спасая собственные уши и наволочки от огненных искр, готовых вот-вот появиться из палочки декана самого миролюбивого факультета.

Помона палила заклинаниями в Печь минут сорок, если не больше, стараясь избавиться от всей накопившейся ярости и злости. Если бы в этот миг на кухне оказался Северус Снейп, она бы, наверное, не отказала себе в удовольствии подпалить мантию и ему. Смакуя мысль о столь недостойном леди способе мести, Помона совсем замечталась. Поэтому не успела заметить всполох пламени, вырвавшийся из печи в ответ на очередное заклинание.

Взвизгнув, Помона отскочила и замерла. Показалось, что пол под ногами качнуло. Прислушиваясь к постепенно нарастающему гулу, доносившемуся из открытого зева печи, она почувствовала движение горячего воздуха. На озадаченном лице Помоны появилась довольная улыбка. Забыв об осторожности, она подошла к печи почти вплотную. И тут же обжигающее дыхание возродившегося зачарованного пламени опалило ей лицо.

Выбегая из кухни, Помона столкнулась с Сибиллой Трелони. Прорицательница наверняка пробиралась в кухню за очередной бутылкой хереса и, не узнав в измазанной сажей даме с дымящимися волосами свою коллегу, истошно завопила.

Махнув на Сибиллу рукой, Помона поспешила наверх. Ей нужно было убедиться в том, что волшебство вернулось не только в Большую печь.

В холле шла настоящая битва. Тыквы, сорвавшись со стеблей, снова парили под потолком, а дракучие бобы пытались зацепиться за пришедшие в движение лестницы, стараясь их опутать и остановить. Пока Помона успокаивала растения и уговаривала не калечиться, а вернуться на грядку, она заметила, что появились Филиус, Гораций и Минерва.

Счастливый декан Рэйвенкло тыкал пальцем в сторону гигантских песочных часов: как оказалось, его Дом лидировал в соревновании факультетов с ощутимым преимуществом. Гораций и Минерва явно не разделяли его радости по этому поводу, но все равно улыбались.

Некоторое время спустя посреди холла возник Северус. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что к чему. Деканы замерли в ожидании. Но Снейп всего лишь сухо кивнул им, затем неожиданно исчез.

А Гермиона так и не появилась, чему Помона была чрезвычайно рада.

Из глубокого сна Гермионе удалось вынырнуть не сразу. Девушка не спешила открывать глаза, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь собраться с мыслями. Она не помнила, как отключилась, и жалела, что так и не успела задать директору Снейпу мучивший ее вопрос. Но ведь она может задать его сейчас, когда чувства уже успокоились, тело не сотрясает нервная дрожь и сердце не выскакивает из груди...

Осторожно приоткрыв глаза, она на секунду задержала дыхание и резко села.

Постель рядом с ней была пуста. Сердце Гермионы гулко стукнуло и куда-то провалилось. Она соображала, ушел ли Снейп, не желая ее больше видеть и давая возможность собраться и покинуть его комнаты, или просто вышел.

Подбадривая себя мыслями о том, что когда-нибудь все произошедшее этим безумным днем будет казаться ей глупым недоразумением, Гермиона сползла с постели и торопливо оделась, собираясь отправиться на поиски Снейпа в смежные комнаты. Тело, все еще охваченное непривычной приятной истомой, плохо слушалось, между ног и внутри саднило, и, вспомнив осторожные движения Северуса, девушка покраснела.

Тихо подкравшись к двери спальни, она приоткрыла ее и вышла в кабинет. Здесь также никого не было.

Гермиона вдруг отчетливо поняла, что возвращаться к ней в постель Снейп не собирался. Равно как и то, что он не станет с ней объясняться. К немалому удивлению, ее это почти не расстроило. Она подошла к камину, но не обнаружила на полке дымолетного порошка и вспомнила, как запустила банкой в голову Снейпу. Улыбнувшись, Гермиона медленно побрела к дверям.

Возвращаться в свою комнату ей не хотелось. Видеть кого-нибудь — тоже. Решив, что может позволить себе пропустить обед и ужин, Гермиона направилась в один из боковых ходов. Она долго брела по плохо освещенному коридору, размышляя о том, как ухитрилась так запутаться в собственных желаниях. На какой-то миг отчаяние полностью овладело ею, и показалось, что после провала с проведением ритуала и не менее позорной сцены в комнатах Снейпа жизнь вообще потеряет смысл.

— Мисс Грейнджер, рассуждать о подобных материях в вашем возрасте и с вашим опытом по меньшей мере наивно! — раздался позади нее мягкий баритон.

Гермиона, развернувшись, увидела в трех шагах от себя высокую фигуру Снейпа.

— Откуда вы здесь взялись? — подозрительно спросила девушка.

— Должность директора имеет свои преимущества. Мне, например, не составит труда узнать, где найти любого из находящихся в Хогвартсе. Даже если кто-то пытается от меня спрятаться, — многозначительно добавил он, медленно подходя к Гермионе и освещая ее лицо люмосом.

— Я не пряталась! — огрызнулась она, отвечая смелым взглядом.

— Да неужели? — усмехнулся Снейп ее браваде. — Как же иначе объяснить столь поспешное бегство из моих комнат? И ваше отсутствие в Большом зале?

— Так же, как объясняется ваше столь поспешное... бегство из... постели! — пробормотала Гермиона, чувствуя, как ее щеки заливает румянец.

— Мне нужно было вернуться в подземелья и кое-что проверить, — спокойно ответил Снейп. — А так же зайти к Горацию. И, раз уж зашла речь... выпейте это.

Переложив трость в поврежденную руку, он достал из складок мантии фиал и протянул его девушке. Помедлив немного, Гермиона взяла у него склянку, на секунду ощутив прикосновение прохладных пальцев.

Выпив то, что, по ее мнению, было ничем иным, как противозачаточным зельем, она вернула пустой пузырек и встретилась взглядом со Снейпом.

— Вам следовало дождаться меня, — тихо сказал он, и сердце Гермионы забилось чаще в надежде на чудо, — и сразу принять зелье...

Чуда не случилось.

Девушка устало покачала головой, и, развернувшись, направилась прочь.

— Мисс Грейнджер, — окликнул Снейп спустя три долгих секунды. — Не согласитесь ли спуститься в холл? Мне нужно что-то показать вам.

— Соглашусь,— ответила Гермиона, специально не оборачиваясь.

Она остановилась и замерла. Позади нее послышались неровные шаги Снейпа, затем его рука крепко обхватила ее вокруг талии, и их втянуло в воронку портала.

Грейнджер радовалась как ребенок. Ее глаза снова сияли, она возбужденно переговаривалась с Минервой и Помоной, обнимала необъятного Хагрида, улыбалась Филиусу и Горацию. Северус решил, что не станет никому из них объяснять, что именно ему пришлось сделать для того, чтобы вернуть чарам прежнюю силу.

Да, Салазар был великим волшебником. В отличие от своего неудачливого потомка, он признавал силу любви. И, смешивая каплю отданной ему по любви чистой крови с землей, на которой стоит замок, он скрепил чары самой сильной магией, какая только существует в природе. Магией любви. Северус знал, что каждому из последователей книга открыла только часть своих знаний. Но только сегодня он понял, почему в тексте, который появился перед его глазами, речь шла о мистерии жизни.

Взгляд его поневоле вернулся к Грейнджер. Пытаясь скрыть усмешку, Северус думал о том, как дальше вести себя с этой запутавшейся наивной девчонкой, так и не определившейся, что она хочет от жизни. Касательно своих желаний Северус принял решение в тот самый миг, когда коснулся ее живота в полутемном коридоре и, прямо перед тем, как их затянуло в портал, почувствовал...

Он не успел уловить смену настроения Грейнджер. И только когда она решительно направилась к нему, сообразил: что-то не так.

—Что за зелье вы мне дали?

— Прошу прощения? — удивился Снейп, легким движением палочки устанавливая вокруг них звукопоглощающие чары.

—Зелье голубоватого цвета, которое я выпила. Что это было? Противозачаточное зелье фиолетовое, я только что вспомнила!

«Противозачаточное пить уже поздно,— со странным самодовольством подумал Северус.

— Ах, вы вспомнили! — ехидно передразнил он. — А какая вам, собственно, разница теперь, если вы его уже выпили?

Щеки молодой преподавательницы порозовели. Она упрямо сжала губы.

— Что это было? — настойчиво требовала ответа Грейнджер.

Несколько секунд Северус разглядывал ее раскрасневшееся лицо, затем скрестил руки на груди и спокойно ответил:

— Комбинированное укрепляющее и тонизирующее с легким эффектом феликс фелицис. Мое личное изобретение, помогает справиться с плохим настроением.

Грейнджер замерла, обдумывая услышанное, затем подозрительно спросила:

— Опять в моих мыслях копались?

— Копался, — ответил Северус. Он усмехнулся, и, подумав немного, добавил: — Опять!

— Зря, — неожиданно спокойно произнесла она. — Вам не стоит так переживать, я не стану больше приставать с глупыми предложениями и требованиями. Считайте, что это была ошибка, совершенная в состоянии стресса и гормонального всплеска. Мы можем сделать вид, что вообще ничего не было. Так даже будет лучше.

Северус молчал, пристально разглядывая лицо девчонки, и старался уловить хоть какую-то тень сомнений. Но Грейнджер сохраняла безмятежный вид, и сознание ее было наглухо закрыто. Северус недовольно скривился.

— Вы уже дважды повторяли мне эти слова. И по-прежнему считаете, что в состоянии сдержать свои обещания? — Он специально решил поддразнить собеседницу, но та только усмехнулась.

— Ну... С одним условием. Я хочу каждый вечер видеть звезды на потолке своей комнаты. Я знаю, что это вы зачаровали своды Большого зала. Так что подарите мне звезды. И я отстану. Честно.

Она стояла перед ним и ждала ответа. Северусу все-таки удалось прочитать в ее глазах отголоски сомнений и странных, робких надежд. На долю секунды ему показалось, что чья-то невидимая рука легонько шлепнула его ниже поясницы, подталкивая к Грейнджер. Директор Снейп возмущенно оглянулся, но вокруг было около десятка людей, и перемазанную сажей Помону Спраут, спрятавшуюся за широкой спиной Хагрида, он просто не заметил.

— Потолок так потолок, — с какой-то обреченностью в голосе выдавил из себя Северус.

Просияв, Грейнджер тут же заявила:

— Тогда лучше поторопиться. До ужина осталось каких-то два часа. Я хочу любоваться звездами уже этой ночью.

Северус Снейп и представить себе не мог, что когда-нибудь ему придется зачаровывать потолок в комнате Гермионы Грейнджер под монотонное брюзжание собственного голоса, доносящегося из зеркала и несущего всякую чушь. И меньше всего он ожидал, что сама хозяйка комнаты завладеет его мыслями настолько, что неделю спустя он будет уже наколдовывать звезды на потолке собственной спальни и согласится терпеть присутствие в своем кабинете зеркала-тезки.

А спустя еще одну неделю Сибилла Трелони впервые сделает пророчество в трезвом виде. Склонившись к сидящей в Большом зале за преподавательским столом Гермионе, она громко прошепчет:

— Мистерия жизни, девочка моя… Мистерия… На Хаффлпафф, между прочим, попадет!

И, многозначительно скосив вполне осмысленный взгляд на живот Гермионы, чинно удалится.

Северус тихо ругнется ей вслед. Будь он проклят, если позволит своей дочери надеть на голову маразматичный годриков артефакт.

— Мистерия… — повторит сидящая рядом Помона Спраут. — Красивое имя!