Последняя колыбельная для Тедди (гет)

— Ты моя хорошая... любимая... маленькая...

— Прекрати, Рем, — тихо смеётся она оттого, что ей щекотно от прикосновений его губ к шее.

Тогда он сильнее прижимается к ней сзади и обнимает так крепко, как только может, доставляя ей сладостную боль от родной близости. Она давно пытается заставить его уйти, чтобы убаюкать сына, но и им владеет непреодолимое желание нянчиться с малышом, особенно вместе с супругой. Раньше Дора смотрела на него огромными чаще лиловыми глазами, и волосы были настолько ярко-розовыми, что непременно хотелось запустить в них пальцы и назвать девчушкой. Теперь на него взирает вторая пара любопытных глазёнок, стремительно меняющих цвет, ровно как и пушок на головке.

— Дора, ты не умеешь, — шутливо упрекает Люпин, опускает руку в колыбельку и с невообразимым счастьем ощущает, как крошечная ладошка обхватывает один-единственный его палец. — Иди к папе, Тедди.

Он прижимает сына к груди и опускается в кресло. Уже медовые глазки доверчиво и добро оглядывают оборотня, а он не может перестать улыбаться. Тонкс пристраивается на полу у него в ногах и кладет голову ему на колени.

— Ты у меня такая молодчинка, — вздыхает он, гладя её.

И пусть Тед родился месяц назад, Римус не устает хвалить Танкс и благодарить Мерлина за такое чудо. Теплейших чувств внутри него хватает на них обоих — на двух самых дорогих ему людей. Оба они сладко жмурятся в преддверии сна, оба прижимаются к нему, и он чувствует себя очень нужным. Рядом бьются два родных сердечка, и этого ему более чем достаточно, чтобы ощутить себя счастливым.

За окном ветер безжалостно рвёт весенний воздух, уже вечерний и довольно морозный. Темнота неумолимо накрывает деревья, потом землю. Ночь собирается принять титул Королевы Настоящего. Он слушает мерное сопение и усердное пыхтение сына, теребящего пуговицу на его рубашке, частое тревожное дыхание жены.

— Что такое?

— Я боюсь, Рем, мне страшно очень-очень.

Он единственный, кому она в этом признаётся: другим знать нельзя, другие должны видеть её смелой. Но для него Тонкс становится Дорой — милой маленькой девочкой, нежной и ласковой, верящей в приметы и вздрагивающей от малейшего шороха в тишине. И в такие моменты ей не удается справиться без него, его трепетной защиты, мягких поцелуев и крепких объятий, без успокаивающих фраз, сказанных шёпотом на ушко. Римус бережно укладывает сына обратно в колыбельку, поднимает подругу с пола и целует в макушку.

— Чего именно ты боишься?

Она грустно смотрит на него и тянет к кроватке. Тедди не унимается, Римус устало качает головой и отходит к окну, наблюдает за тонким серпом убывающей луны. Тонкс тихо усмехается его нетерпеливости и вдруг отшатывается от малыша, потому что в его ладошке остается прядка розовых волос. Ей хочется жалобно заскулить, но в семье теперь всё внимание должно уделяться Тедди, а не ей, и она подавляет судорожный вздох. Люпин слышит и всё понимает, поворачивается и одними только губами произносит «люблю». Она легко, будто виновато улыбается, сдвинув брови домиком, и ему вспоминается их ночь вместе — самая первая, горячая и желанная. Он отвечал на нетерпеливые поцелуи, не забывая иногда брать лидерство и проявлять настойчивость. Как ему хочется сейчас отправить с ней в спальню, услышать её постанывания и довольные всхлипы.

Не тревожьте землю птицы,

Не ищите ветра в поле,

Превратите копья в спицы

Я птенцов собой закрою...

Спите дети, сны в лукошке

Под подушкой тихо спрячу

Щечки в теплую ладошку

Засыпай скорее, крошка...

Он слушает, как она тихо напевает колыбельную своим ангельским голоском, и видит как глазки малыша слипаются, дыхание замедляется. Хорошо, что она однажды появилась в его жизни, взметнув всё цветным вихрем, хорошо, что не сдалась, упорно твердя о своих чувствах, что открыла ему глаза на его собственные. Тедди сонно мычит что-то и, кажется, засыпает. Тогда Римус берет лицо Тонкс в ладони, выжидая ответ, и она робко поясняет ему:

— Мы ведь точно-точно уходим на рассвете... Может, даже навсегда. Родители позаботятся о нашем мальчике, но... Что, если нас не станет, Рем? Мы никогда не увидим его улыбки, не будем качать на руках, не застанем первых шагов и первого слова. А потом мы не отправим его на поезде в Ховартс, гадая на вокзале, какой ему достанется факультет. Он не будет писать нам письма и восторженно рассказывать о новой жизни, друзьях, учебе. Он будет учиться так же хорошо, как и ты, а мы уже не сможем гордиться им. Всего этого может не быть, понимаешь? Я не намекну ему, что как лучше ухаживать за девушкой, ты не поможешь ему в этом плане мужским советом, и мы не будем присутствовать на его свадьбе. Ничего... ничего этого не будет...

— Будет, дурочка, будет, конечно, — возражает Люпин и целует так горячо, чтобы поверила.

Дора крепко прижимается к нему и личиком утыкается в грудь, чтобы не увидел её слёз. Он вздыхает и улыбается уголками губ при взгляде на маленького сына.

— Мама с папой любят тебя, Тедди...

-

The End