Сбежать, чтобы вернуться. Их непоследняя мелодия. (гет)

Меня зовут Гарри Поттер, и я снова спасаю мир. Вот только два года назад я спас магическое сообщество, а сегодня, 19 сентября 2000 года, я спасаю человека, который стал целым миром для меня. Человека, без которого победа во Второй магической войне не была бы одержана. Имя этого человека — Гермиона Грейнджер, и сегодня ей исполняется двадцать один.

Сложно сказать, когда из лучшей подруги она превратилась в ту, которую я люблю. Впрочем, чувство плеча я всегда ценил больше любовных переживаний. Влюбленность может пройти, страсть — утихнуть, но братская и дружеская любовь будут всегда напоминать о себе.

Я часто вспоминаю день, когда Гермионе исполнилось семнадцать. Мы были тогда на шестом курсе, в конце года нам не грозили серьезные экзамены вроде СОВ или ЖАБА, и многие из нас позволили себе расслабиться. Многие, но не Гермиона. Даже в свой день рождения она допоздна засиделась в библиотеке и вернулась в гостиную Гриффиндора за пять минут до отбоя. День был сложным, ученики еще не совсем привыкли к напряженному учебному графику, и к возвращению Гермионы в гостиную я остался там один. Я помню, как она вошла, удивленно оглядывая гостиную. Редко когда увидишь гостиную Гриффиндора пустой в одиннадцать вечера! Гермиона выглядела уставшей. Она не походила на человека, у которого тот вечер должен был быть праздничным. В глазах поселилась легкая грусть. Сказать было нечего. Мы молча смотрели на огонь в камине.

— Гермиона, ты удивительная, — вдруг сказал я, — Спасибо тебе за тебя. С днем рождения!

Я протянул ей прямоугольный блестящий сверток. Нет, я дарил ей не книгу. Подозревал, как ее расстраивала роль ходячей энциклопедии.

— Спасибо, Гарри, — Гермиона радостно улыбнулась. Ей не терпелось развернуть бумагу.

— Открывай! — кивнул я.

Я следил, как она освобождает от обертки мой подарок, как открывает кожаный переплет...

— Фотографии! — обрадовалась она, — мы-первокурсники! А какая чудесная панорама замка! Спасибо, Гарри! Спасибо! Какой хороший подарок — наши счастливые воспоминания!

Я молча улыбался, разглядывая ее улыбающееся лицо. От усталости не осталось и следа.

Я не помню, как на журнальном столике у камина оказались две чашки горячего чая и куски ароматного яблочного пирога. Я не помню всех тем наших разговоров в ту долгую ночь. Я помню тихий смех, шуршание страниц фотоальбома и мановения волшебной палочки. Я помню, как превратил лежащую на столе перьевую ручку в изящное маленькое колечко, как Гермиона надела его на мизинец. Помню ее удивленное выражение лица, когда в окно пробился первый луч восходящего солнца. Помню, как в конце концов разошлись по спальням, как она дружески обняла меня и сжала ладонь на прощанье.

Wake from your sleep.

The drying of your tears.

Today we escape.

We escape.

(Просыпайся.

Слезы высыхают на твоем лице.

Сегодня наш побег.

Мы сбежим.)

Я стою у порога дома девушки, которая знала меня лучше всех в это мире. Знала всего, вместе с успехами и падениями, счастливым смехом и следами слез на щеках. Знала — и принимала таким, какой я есть, и любила меня не только как друга, хотя до сих пор боялась в этом себе признаться.

Сегодня я сделаю ее счастливой, я навсегда прогоню от нее депрессию и боль, которые преследуют ее уже два года, иногда ненадолго отпуская из когтистых лап. Состояние, несвойственное девушке двадцати лет.

Ей уже двадцать один, поправляю себя. И она не обычная девушка. Немногие вынесли столько ужасов этой войны. Но со мной она будет жить долго, в спокойном счастье.

Я вылечу ее от тревог.

И она простит меня за разлуку.

Я знаю, как она жила эти два года, прошедшие с Битвы за Хогвартс до сегодняшнего дня, дня своего рождения, который я собирался сделать днем перерождения, возвращения Гермионы, нашей, моей Гермионы.

Что после полного восстановления замка Хогвартс она не знала, как жить, что делать дальше, куда направить свой потенциал, и совсем отчаялась найти работу по душе.

Что в далеком девяносто восьмом она приняла решение расстаться с Роном, потому что устала. В тот момент ей важнее было устроить свою жизнь; не было сил быть поводырем еще у кого-то. К общему удивлению, Рон быстро оправился, ушел с головой в спорт и совсем не вспоминал о ней. Я видел его в конце августа; он прошел мимо меня, не заметив или не узнав.

Я знаю, что от многочисленных стрессов у нее испортилось зрение, и теперь Гермиона носила очки в простой металлической оправе.

Я знаю даже то, что она сильно похудела, и школьные свитеры стали ей велики.

Знаю, то сейчас она предпочитает не сирень и ландыши, а хризантемы и георгины.

Но сегодня у меня в руке гербера — символ уважения, благодарности, дружбы и любви.

Я резко выдыхаю, отхожу от двери и стучу в стекло ее окна.

— Гарри! — слышу я. Любимый, родной, удивленный голос.

Pack and get dressed

Before your father hears us.

Before...all hell...breaks loose.

(Собирай вещи и одевайся,

Пока твой отец не слышит нас.

Пока...черт возьми...мы не уйдем.)

Она выбегает в простых джинсах и мековатом свитере. Утыкается носом мне в плечо. Какое-то время мы просто стоим вот так, в обнимку, и боимся пошевелиться.

Гербера незаметно оказывается в волосах Гермионы.

Я чувствую, как к глазам подступают слезы. Как я мог оставить ее на такое долгое время?

— Ничего не говори, Гермиона. Дыши. Я с тобой. Ты не одна.

Breathe...keep breathing

Don't lose your nerve.

Breathe...keep breathing

I can't do this alone.

(Дыши. Продолжай дышать.

Не бойся.

Дыши.Дыши еще.

Я не могу дышать в одиночку.)

На крыльце стоят два измотанных тоской и одиночеством человека.

Наконец я беру ее за руку, и мы трансгрессируем.

Вы можете называть меня сумасшедшим, безумцем, кем угодно, но я готов на все, чтобы в свой двадцать первый день рождения Гермиона начала новую жизнь. Мой дом в Шотландии, на поиск, ремонт и обустройство которого ушло два года, сегодня примет свою новую хозяйку.

В доме прохладно. Заклинанием я зажигаю камин, включаю на кухне плитку, чтобы подогреть пирог с яблоками, и включаю тихую музыку.

Sing us a song

A song to keep us warm

There's such a chill

Such a chill

(Спой нам песню,

Песню, чтобы согреться.

Здесь так холодно,

Так холодно)

Она улыбается, когда из кухни доносится запах пирога, такой теплый и домашний. Позже она признается, что это была первая улыбка за несколько месяцев.

Мы оба молчим. За годы дружбы мы научились понимать друг друга без слов, и молчание не приносит ощущения неловкости. Гермиона смотрит на меня так, как умеет она одна. В этом взгляде светлая улыбка детской дружбы, как солнце, проглядывающее сквозь серые тучи печали. В этих глазах за очками стоят слезы. Слезы радости.

— Спасибо, Гарри. Спасибо, что помнишь меня.

Как я могу ее забыть?.. И ведь язык не повернется назвать Гермиону глупенькой.

— А я ношу твое кольцо.

Она демонстрирует мне мизинец левой руки. Гермиона никогда не носила украшения на правой: почему-то они ей мешали.

— Ты трансфигурировал его из перьевой ручки на шестом курсе. Помнишь?

Конечно, помню. Поэтому улыбаюсь, делаю шаг вперед и начинаю кружить ее в медленном танце. Гермиона подчиняется и тихо смеется.

А я просто счастлив слышать ее смех.

You can laugh

A spineless laugh

We hope that your rules and wisdom choke you

(Ты можешь смеяться,

Еле слышно смеяться.

Будем надеяться, что ты отбросишь в сторону правила и здравый смысл)

Я решаюсь сказать ей то, ради чего привел сюда.

— Гермиона...с днем рождения. За годы нашей дружбы я понял, что ты очень сильная. И справляешься со всеми трудностями сама. Но сейчас другой случай. Никто не может всегда быть сильным, и рано или поздно каждый из нас начинает нуждаться в поддержке. Я обещаю вытащить тебя из депрессии.

В ее глазах снова блестят слезы. Она отходит от меня. Сначала бездумно мечется по комнате, потом садится на пол, прислоняется к стене. Запрокидывает голову назад и закрывает глаза.

Что я наделал, мелькает мысль. Задеть остатки самолюбия, засомневаться в ней... Этого она не простит даже мне. Но ведь Гермиона всегда могла на меня положиться и знала это. Может, она забудет о гордости и доверится мне?

Я понимаю, что ей надо подумать. Не хочу ей мешать. Тихо опускаюсь на пол в паре метров от нее.

We hope that your rules and wisdom choke you

(Будем надеяться, что ты отбросишь в сторону правила и здравый смысл)

Я внимательно слежу за ее лицом. Не знаю, сколько времени проходит. Она уйдет, думаю я. И я не посмею побежать за ней. Какой же я дурак! Думал, что после двух лет разлуки она будет рада меня видеть, что простит мне эти два года. Что смогу привести ее в чувство, что подарю ей самый запоминающийся день рождения, что все окончательно и бесповоротно изменится к лучшему, что Гермиона снова станет веселой, гордой и честолюбивой...Самонадеянный дурак! Голова бессильно падает на согнутые в локтях руки. Я проваливаюсь в тревожный, нервный, беспокойный сон.

Проснувшись, я вижу, что в гостиной никого нет. Все пропало, думаю я. Я обидел ее. Она не вернется. А если вернется, больше не примет меня. Открываю дверь кухни, и,к собственному удивлению, встречаюсь глазами с Гермионой.

Мне все равно, что будет завтра. Мне важно только то, что происходит сегодня, здесь и сейчас. Потому что сейчас Гермиона шагает мне навстречу и крепко обнимает. Потому что именно сейчас она шепчет мне в ухо: "Гарри, я верю тебе! Гарри... я... тоже люблю тебя..." Умница, умница Гермиона, ты всегда умела читать между строк! Ты всегда умела надеяться. И сейчас ты возвращаешься.

Когда она отстраняется, я вижу на ее лице прекрасную счастливую улыбку. Прежнюю улыбку прежней Гермионы.

— Это был мой лучший день рождения, Гарри. Ведь самое лучшее в жизни — быть понятой и любимой, — говорит она.

— Все последующие дни будут еще лучше. Обещаю. Все только начинается, Гермиона.

Теперь есть мы. А это значит, что все будет хорошо.

Now we are one

In everlasting peace...

(Теперь мы одно целое

В вечном мире...)