Все мои дети (джен)

Начинаешь понимать, как быстро бежит время, в тот момент, когда дети твоих бывших учеников переступают порог Хогвартса. А особенно когда это делают дети их детей. Cразу ощущаешь себя древней старухой, которая ничего не понимает в жизни, хоть и топчет землю уже много-много лет.

Когда Минерва МакГонагалл окончила школу, ей пророчили блестящую карьеру в Министерстве Магии. Самая талантливая и умная выпускница Гриффиндора, самая лучшая гриффиндорская староста, самая верная подруга из всех подруг, одна из самых красивых и недоступных девушек во всем Хогвартсе. Ах да, ещё постоянно упоминали о блестящем балле по Трансфигурации — последним такой же получил сам Альбус Дамблдор. Собственное будущее казалось безоблачным и прекрасным. Сотни путей и дорог разбегалось от школьного порога, и можно было выбрать абсолютно любой, гордо по нему шагать, гордо и, непременно, успешно.

Она выбрала Академию Высшего Волшебства: захотелось продолжить свое восхождение к вершинам магии. Пять лет, наполненные семинарами и лекциями. Но для неё было кое-что ещё. Никто не знал, какой амбициозной и труднодоступной целью задалась студентка. Мало находилось волшебников, которые изъявляли желание стать анимагами. Хотя желание, наверное, было у каждого второго, но всего у единиц — такая смелость, такое упорство и усидчивость. Она тренировалась до поздней ночи, пока не падала на постель от усталости и отчаянного бессилия. Друзья беспокойно спрашивали о состоянии её здоровья, больше всех, конечно, Августа. Она, в отличие от Минервы, не стала хватать звезды с неба, а собиралась замуж за парня со звучной фамилией Лонгботтом.

— Хватит сидеть над скучными книжками, так все на свете пропустишь! — Августа приходила в гости, принося с собой свежеиспеченные пироги. — Посмотри, ты скоро станешь похожа на тень отца Гамлета, — несмотря на чистокровность, Августа любила маггловскую литературу.

Минерва тоже была чистокровной. Но её отец и мать пропали без вести, когда ей было около семи лет. Отправились в экспедицию по Африке и так и не вернулись с черного континента. Волшебников долго искали, но когда прошло три года, дело закрыли. Минерву воспитывал брат отца, который заботился только о том, чтобы у ребенка было все необходимое, а то, что она чувствует, о чем думает, не особенно занимало его.

— Когда свадьба, Августа? — спросила как-то МакГонагалл у подруги. Жених и невеста никак не могли определиться с датой.

— Через два месяца. Учти, я тебя жду. И ставлю в известность — ты подружка невесты. И даже не смей говорить ничего против! — Августа подкладывала фрукты ей в тарелку.

Но Минерва не попала на торжество. Последний эксперимент, когда казалось, что получается идеально, окончился неудачей. Она лежала в больнице Святого Мунго и равнодушно смотрела в белый, неаккуратно побеленный потолок.

— Я ваш врач, мисс, — совсем молодой парень склонился над постелью. У него были карие восточные глаза и смуглая кожа. — Моё имя Кэмерон. Патрик Кэмерон.

Колдомедик сутками сидел у её постели, варил сложнейшие зелья и использовал рискованные заклинания. Через неделю она попыталась встать на ноги, покачнулась и упала в сильные объятия. Все стало понятно сразу же, в одно мимолетное мгновение. Как люди влюбляются друг в друга? Достаточно одного прикосновения, одного взгляда, одной улыбки, чтобы понять: это твой человек, и другого тебе не нужно.

— Я люблю тебя, Патрик, я так тебя люблю! — шептала Минерва.

Двое сидели на берегу красивого лесного озера. Жарко горел костер, и блики огня играли на его щеках. Они были вместе уже так долго, уже целых два длинных, чудесных, абсолютно волшебных года.

— Знаешь, о чем я подумал? Давай-ка обзаведемся собственным домом, хватит по углам мотаться, — Патрик целует её так, что хочется умереть от раздирающего душу счастья. Раньше она думала: разве может от счастья быть страшно? Может. Если ужасно боишься счастье потерять, просто до смерти боишься. Любимый-прелюбимый, самый-самый, только её Патрик.

Они купили небольшой дом в Северной Англии. Минерва наводила уют: вешала прозрачный тюль на окна, обустраивала кухню, училась готовить. Каждый вечер оба со всех ног спешили с работы, чтобы, наконец, остаться наедине, посидеть в одном кресле и просто помолчать.

— У меня получилось, у меня получилось! — она бросилась Патрику на шею. Превратилась в кошку и свернулась клубочком на мужских коленях.

— А я в тебе никогда не сомневался! — и сердце ласково мурлыкало в ответ на слова. — Я давно хотел сказать... Выходи за меня замуж, Минерва.

Патрик надел на её палец кольцо с небольшим голубым камнем. Они кружились по комнате, без ума друг от друга, без ума оттого, что так будет всегда-всегда.

Их «всегда» вышло коротким и болезненным. Минерва МакГонагалл не успела примерить белое подвенечное платье. Патрик погиб ровно через месяц после того, как сделал предложение. Погиб глупо, взорвав котел с экспериментальным зельем. И вся чертова больница с сотнями целителей не смогла помочь. Она медленно сползла по стенке, когда старший колдомедик покачал головой:

— Простите, мы ничего не смогли сделать.

Она почувствовала резкую боль и потеряла сознание. И опять был белый, плохо покрашенный потолок, только вместо Патрика рядом сидела сухонькая старушка с добрыми глазами.

— Вы знали, что были беременны?

Минерва знала. Хотела сказать любимому в тот самый день, когда взорвался проклятый котел. Уже даже придумала, как будут звать маленького мальчика, именно мальчика, так хотел Патрик.

Жить не хотелось. Она задавала себе сотни вопросов. Зачем? Почему именно я? За что? Как так? Почему он бросил меня? Как мне теперь дышать? Для чего просыпаться по утрам, если нет никакого смысла в существовании? Часто превращалась в кошку и спала в любимом кресле Патрика. Или на свитере, все ещё пахнущем горьким одеколоном. Она перестала есть и стала худой-прехудой, почти прозрачной. Ни с кем не разговаривала.

Потом, стиснув зубы, выдыхала. Вернулась в Академию теперь уже старшим аспирантом. Старалась, чтобы каждая секунда была чем-то занята, чтобы мысли о женихе и о потерянном ребенке не лезли в голову. Временами удавалось. Время — вообще, великий лекарь. Вот только если бы оно не оставляло таких грубых рубцов. Минерва работала, работала как помешанная. Работа давала плоды. Её статьи публиковали в журналах, она читала в Академии открытые лекции, выпущенные научные труды ценились не только в Англии, но и в других странах.

Так прошло много лет. Много долгих, пустых, однотипных лет, когда один день так похож на другой, что хочется выть от скуки и одиночества. Первого июня семьдесят первого года на пороге появился самый неожиданный гость. Альбус Дамблдор был её преподавателем, тогда ещё простым профессором, а сейчас, если верить «Ежедневному Пророку» уже директором Хогвартса.

— Вы бы не хотели поработать в школе, Минерва? Я не могу найти учителя Трансфигурации, да и факультету Гриффиндор требуется твердая рука.

— Я не справлюсь, Дамблдор, я никогда не имела дела с детьми,— старая боль кольнула в сердце. У неё сейчас мог быть сын, а может, и не один... Она так и не смогла больше никого полюбить. Все многочисленные ухажеры были обыкновенными, просто мужчинами, пусть и успешными и вполне респектабельными. Никто из них не был даже чуть-чуть Патриком.

— Брось, Минерва, — захотелось как школьнице выпрямиться под взглядом голубых глаз. — У тебя все прекрасно получиться. Ты же была старостой, и тебя все уважали и слушались. Хватит себя хоронить в четырех стенах.

То, что её место именно здесь, она поняла, когда впервые увидела разномастные головы студентов в Большом Зале. Все как-то сразу вернулось. Желание действовать, желание учить, помогать, оберегать. На неё смотрели сотни широко распахнутых глаз.

За долгие годы в Хогвартсе МакГонагалл учила многих студентов. Умных, смелых, благородных, немного ленивых, хитрых, честных, талантливых... Но своих первых мальчишек и девчонок она запомнила навсегда. Минерва ввела толпу первокурсников в Большой Зал. Положила на табуретку старую-престарую шляпу, которая уже много веков решала судьбы. Смотрела на детские лица, пытаясь угадать, кто из них попадет на факультет львов, окажется под её крылом.

— Блэк, Сириус, — ну этот-то точно слизеринец! Все Блэки испокон веков учились там за редким исключением. Шляпа размышляла совсем недолго и вот — первый представитель Гриффиндора радостно подпрыгивает. Мальчишка, кажется, сам ужасно удивлен, но от этого не меньше обрадован, синющие глаза восторженно сверкают из-под челки.

Сын Августы, Фрэнк Лонгботтом уверенно спешил под алые знамена. Как же Фрэнк вырос, последний раз МакГонагалл видела младшего Лонгботтома ещё девятилетним, но уже очень серьезным и рассудительным.

— Люпин, Римус, — мальчик с опущенной головой осторожно, как-то неверяще надел шляпу и замер, напрягаясь каждой мышцей — даже отсюда видно было, как слегка дрожат руки первокурсника. Минерва долго беседовала с директором, сомневаясь, разумно ли разрешать Римусу учиться в Хогвартсе. Теперь стало понятно, что Дамблдор в очередной раз принял правильное решение.

— Гриффиндор!

Минерва ободряюще улыбнулась ребенку, и тот улыбнулся в ответ. Римус сел за стол, к нему тут же пристал Блэк, что-то жарко зашептал, а Люпин кивал, на все соглашаясь.

Когда вызвали Петтигрю, то распределение удивило. Не было в пухленьком мальчонке ничего гриффиндорского, даже тот же Блэк больше подходил. Она одернула себя за предвзятость. Нельзя судить человека по внешнему виду, кто знает, может, у Питера львиное сердце.

Джеймс Поттер быстро и спокойно подошел к табуретке. Весело махал знакомым, многие из которых уже сидели за разными факультетскими столами. Джеймс тогда сразу ей понравился — за лукавый задор в веселых карих глазах. Видно, ничуть не сомневаясь в себе, Поттер нахлобучил шляпу на лохматую макушку. Его улыбка растянулась от уха до уха, когда гриффиндорцы взорвались приветственными криками и аплодисментами. Поттер, толкаясь, устроился между Люпином и Блэком, которые радостно похлопали товарища по спине.

МакГонагалл ждала ещё одного распределения. Красивая, похожая на фарфоровую куклу рыжеволосая девочка робко присела на стул. Минерва сама относила Лили Эванс письмо, сама рассказывала о волшебстве. И тогда так хотелось, чтобы Лили стала её подопечной.

— Гриффиндор! — громко выкрикнула шляпа Годрика и Эванс, грустно посмотрев на черноволосого мальчика, теперь уже слизеринца, пошла к своей новой факультетской семье.

МакГонагалл ужасно волновалась, когда вела свой первый урок Трансфигурации, а Блэк и Поттер, удачно превратив спички в иголки, заставили летать по классу сумку Северуса Снейпа. Люпин и Петтигрю смотрели на хулиганов осуждающе и одновременно восхищенно, особенно Питер. Она не знала, наказать оболтусов, или дать баллы за прекрасное волшебство. Тогда была назначена долгая отработка, а МакГонагалл получила репутацию преподавателя, у которого не особенно позволено вольничать.

Она полюбила свой факультет, как собственных детей. Была временами строга, придирчива к домашним заданиям, требовательна на практике. Но всегда бросалась защищать львят от других деканов, выгораживала, при возможности, перед Альбусом, всячески поддерживала, когда к ученикам приходили малые и большие беды.

Мародеры. Четыре мальчишки и великая, самоотверженная дружба — она даже не могла представить, что такая действительно существует. Мародеры думали, что декан мало замечает, но Минерва столько всего знала о ребятах. Сердцем и душой маленькой компании являлся Джеймс, ловко сглаживающий все ссоры в самом зачине. Идейным вдохновителем стал Блэк, голова которого была переполнена вариантами проказ. Рассудительный Люпин играл роль сдерживающего и воспитательного фактора, не позволяющего друзьям расслабляться. И Питер, просто Питер, немного неподходящий под блистательную троицу, но услужливый и милый. Римус и Питер слегка терялись на фоне двойной звезды Поттер-Блэк. Самые смелые, самые талантливые, самые отчаянные нарушители порядка. Почти братья. Она пыталась на них сердиться, но невинная улыбка Поттера стирала гнев, словно губка стирает меловые полосы с грифельной доски. Она прощала им все их недостатки, все хулиганство, все, порой не очень справедливые поступки по отношению к другим. Просто они рано или поздно повзрослеют. И тогда, Минерва не сомневалась, станут замечательными людьми.

МакГонагалл не уставала поражаться внутренним качествам четверки. Всегда. Когда видела, как они втроем занимаются с отстающим Питером, как переживают за Поттера во время квиддичных матчей. Когда Альбус рассказал ей, что Мародеры знают правду про Люпина, и, тем не менее, не отвернулись от оборотня. Когда они бросались под заклинания, спасая друга. Когда брали на себя чужую вину. Когда ушел из дома Сириус. Когда у Питера начались проблемы с отцом. Когда погибли родители Джеймса. Плечом к плечу Мародеры вместе справлялись с любыми передрягами.

Минерва до сих пор улыбалась, вспоминая, как Поттер с третьего курса ухлестывал за её любимицей Лили. Джеймс совершал для Эванс грандиозные подвиги, для Эванс выигрывал состязания, для неё готовил шутки и проказы. Минерва никогда не одобряла отношений Лили и Снейпа. Она не очень жаловала угрюмого и мрачного Северуса — совсем не пара для солнечной умницы Лили. Джеймс был ужасно упрям, и на седьмом курсе Эванс сдалась. Минерве казалось, что она до сих пор чувствует, как в Большом Зале пахнет ландышами: Джеймс завалил цветами полшколы, когда Лили согласилась с ним встречаться.

А потом появился Волан-де-Морт, и мирная, счастливая, яркая жизнь начала стираться, сменяя краски на серость. Они стали бояться. Они раскрывали двери Хогвартса и провожали вчерашних детей на войну.

Выпускной бал семьдесят восьмого, бал самого страшного года войны, когда Министерство практически опустило руки, этот бал остался самым особенным, самым фееричным и памятным. Она с материнской нежностью смотрела на Поттера, осторожно державшего за руку Лили. Именно Джеймс и Лили напоминали ей её и Патрика. Такие же светлые, такие же безумно влюбленные, такие же сильные, с горящими глазами, в которых читались немые клятвы данные друг другу.

Веселый Сириус, обнимавший за талию новенькую, а потом так ловко влившуюся в Гриффиндор Марлин Маккинон. Сириус и Марлин смеялись громче всех в тот вечер, танцевали просто до упаду, целовались прямо на сцене, совсем никого не стесняясь.

Трогательные Алиса и Фрэнк.

Из последних сил сохранявший серьезность Римус.

Растерянный, но все равно милый Питер.

Лили и Алиса плакали, обнимая профессора на прощание, горячо и искренне говорили слова признательности и уважения, обещая непременно приходить и писать. А она, тоже не сдерживая слез, целовала их в щеки и молилась всем богам, чтобы эти её дети были счастливы. Зеленые, голубые, карие, серые и черные глаза. Глаза, полные веры и надежды на лучшее.

А завтра была война.

Им досталось ещё немного солнца. Скромная свадьба Алисы и Фрэнка, всего через две недели после выпускного бала. На свадьбу Поттеров МакГонагалл получила приглашение, и снова прослезилась, когда Джеймс и Лили давали друг другу брачные обеты. Только бы они были счастливы. Только бы они были счастливы. Только бы были счастливы.

Огромное, эмоциональное письмо Лили о родившемся сыне, которого Поттеры назвали Гарри.

Смерть Боунсов.

Смерть Бенсонов.

Смерть братьев Пруэттов.

Смерть Марлин Маккинон.

Смерть Эртонов.

Смерть Поттеров.

Предательство Блэка.

Лонгботтомы.

Смерть Петтигрю.

Война забирала самых достойных.

Она не могла поверить, что больше никогда не будет Алисиной задорной улыбки и строгой улыбки Фрэнка, она больше никогда не будет встречать их на собраниях Ордена Феникса и смеяться над веселыми историями про Невилла. Эти улыбки заменили пустые бессмысленные глаза и заторможенные движения — такими она увидела Лонгботтомов в следующий раз.

Не будет нежной Лили и балагура Джеймса, которые даже в самое страшное и неспокойное время словно носили в себе всю безмятежность и доброту, оставшуюся в мире. А Гарри будет вынужден вырасти сиротой в доме у тетки — вряд ли Петунья Дурсль станет для Гарри большим, чем могла бы стать Лили. «Давайте пообещаем, что День Победы мы встретим все вместе. Соберемся в Хогвартсе и устроим такой праздник, что стены школы дрогнут, а Гигантский Кальмар выпрыгнет на берег от любопытства!» — сказала сияющая Лили на выпускном балу. Ничего этого не будет, девочка. В День Победы весь волшебный мир поднимал бокалы за Мальчика-Который-Выжил, и почти не вспомнил о женщине, которая умерла.

Минерва практически силой заставила себя поверить в предательство Блэка. В голове не укладывалось, как Сириус мог так поступить, ведь Джеймс считал его больше чем другом, братом, да и Лили тоже. Блэк, который был готов жизнь отдать за Джеймса Поттера. Блэк со школьной скамьи ненавидевший все связанное с Темной магией и чистокровием. Как Блэк смел каждый день приходить в уютный дом Поттеров, брать на руки Гарри, а потом подписать собственной рукой смертный приговор своим самым близким людям. Хладнокровный убийца. Малыш Питер, ну зачем ты полез против Блэка, оставил бы разборки мракоборцам, куда тебе до Сириуса, не знавшего себе равных в дуэлях?

Римус. Похожий на бледную тень. Любовь, дружба, преданность, это все разрушилось на его глазах, у него больше не осталось ничего. Люпин так и не пришел на то слушание по Блэку, отказался выступать в защиту. Хотя он вряд ли мог чем-то помочь, все факты говорили сами за себя. Блэка навсегда заперли в Азкабане.

А жизнь продолжалась. В двери школы входили другие черноволосые, рыжие, белесые, русые, кудрявые ученики. Они устраивали беспорядки, влюблялись, пропускали уроки или же наоборот, блистали прекрасными ответами. Жизнь входила в будничный спокойный ритм, медленный и размеренный, когда знаешь, что завтра обязательно наступит.