Милосердие (джен)

Спокойная майская ночь. В такую ночь лучше бы прогуляться у озера, посчитать снующих и рыщущих в поисках жертвы мозгошмыгов или полюбоваться луной, опускающей свой мягкий свет на землю...

Достойно проститесь со своими мертвецами. Окажите помощь вашим раненым.

Так он сказал. Но Полумне было некому помогать и не с кем прощаться. Все эти смерти были словно из другого измерения и не имели к ней никакого отношения. Тосковать и скорбеть по восково-бледным лицам, пустым, ничего не выражающим глазам и застывшим губам — не её бремя; все они были для неё чужими.

И вот, Полумна прогуливается вдоль озера, изредка подбрасывая в него мелкие камешки носком туфли. Грусть, которую она испытывает, невозможно передать словами.

За последний год мир очень изменился, а вместе с ним изменилась и сама Полумна. Характер, наверное, и стал твёрже после пережитого, но вытянуть её из постоянных мечтаний и вымыслов никто бы не смог. В душе она была всё таким же ребёнком, для которого происходящее — довольно интересное зрелище. Но раньше она не задумывалась о будущем.

А сейчас... Сейчас — да.

Будущее... Для Луны существовал лишь сегодняшний день, она умела наслаждаться каждой минутой, умела воспользоваться часом, отведённым перед сном, рисуя картины, которые дарили людям радость, надежду и всё новые короткие, но забавные истории о вымышленных существах и мирах... Умела наслаждаться вечерами, когда она взбиралась на крышу дома Лавгудов или смотрела в небо с башни Когтеврана... Но о том, что будет завтра, она никогда не задумывалась — наверное, это просто-напросто не приходило ей в голову.

Во всяком случае, магический мир в её мыслях не дошёл бы до такого...

А сейчас необходимо было думать о том, что будет на следующий день, через неделю, десятилетие спустя: потому что жила надежда на лучшее будущее, нельзя было не думать о нём.

Поэтому Полумна бродила в одиночестве у Чёрного Озера, с нежной болью в сердце думая о том, как разрушили заклятиями древний замок Пожиратели Смерти, ведь Хогвартс строили, не покладая рук, он был освящён благословением Чётырёх Основателей... О прошлом Полумна Лавгуд думать любила, а также, находить схожести, параллели между настоящим и прошедшим.

Она тосковала по-своему, но, так как мало чем могла помочь в замке, ушла и отыскала место как можно дальше от людей. Однако её раздумья и покой нарушил человек, небрежно вышедший из-за кустов неподалёку. Полумна скользнула безразличным взглядом по красным прядкам волос, шейному платку и тоскливому выражению ещё молодого, слегка невыбритого лица.

Скабиор заинтересовано приблизился к девушке, одиноко стоящей на берегу Озера и ловящей скрежещущие трели кузнечиков, которыми кишела трава и прочая растительность вокруг неё. Иронично покачивая головой и не вытягивая ладони из карманов, молодой человек остановился рядом с Полумной и устремил взгляд на водную гладь, подобно ей, но она никак не отреагировала. Тогда, опечалено вздохнув и уже отчаившись привлечь внимание студентки, не размыкая губ, он негромко, с наигранным пониманием заговорил:

— Наслаждаемся последними минутами свободы?

Девушка, вновь мельком взглянув на него, тактично промолчала.

— Кстати, я давно тебя учуял... Запах, — пояснил он, отводя взгляд от Озера. — Ты гуляешь тут не менее получаса. Тебе не кажется это странным, учитывая то, что ты должна сейчас помогать раненым друзьям, поддерживать их и хоронить умерших, а не разгуливать вокруг Озера в надежде на что-то?! — разразившись такой тирадой, он надолго замолчал.

— Почему вы говорите мне это? — пожевав губами, спокойно полюбопытствовала Полумна, слегка оборачивая к нему лицо. Скабиор некоторое время не отвечал, словно обидевшись на неё за что-то. Наконец он нервно дёрнул уголком рта и объяснил:

— Я не надеюсь на победу, хотя она очевидна. Я знаю, что ждёт нас, последователей Тёмного Лорда, и это меня пугает. Если бы я понял это раньше, меня бы здесь не было... Но я тут, и перед погибелью хочу послушать человеческие голоса, в которых нет страха. Увидеть что-то людское, а не искажённые ужасом или злобой маски. Тебя удивляет, почему я так откровенен? А почему бы и нет?.. — он впервые встретился с неё взглядом, и в его глазах была бесконечная грустная насмешка. — Почему бы, впрочем, и не побыть таким?.. Терять-то уже нечего. Ты не испугалась меня. Вот это действительно странно.

— Перемирие объявлено на час, — пожала плечами Полумна.

— Объявлено... — задумчиво повторил мужчина. — Ты даже опасаешься говорить, кто его объявил. Кроме того, здесь никого больше нет... И я могу пренебречь приказом Лорда.

— Вовсе нет. Я не боюсь его имени. Просто я не хочу испытывать табу, — словно не слыша продолжения речей собеседника, откликнулась девушка, оборачиваясь к нему полностью.

— А табу уже не действует, — поражённо ответил Скабиор.

— Правда? — лицо девушки засветилось радостью.

— Да, — в голосе мужчины скользило сомнение, словно он не верил, что она поняла его слова.

— Тогда я скажу. Волан-де-Морт, — она улыбнулась — так, как улыбаются выздоравливающие, понимая, что могут подняться с постели и сделать верные шаги; так же робко и кротко, вскоре приобретая уверенность и веру в себя. Скабиор невольно улыбнулся этой метаморфозе, которую ему довелось наблюдать. Девушка продолжала беззвучно шевелить губами, вероятно, повторяя сказанное.

— Ты странная, — поделился он своими наблюдениями, но не с агрессией, а ласково, с любопытством разглядывая необычный облик девушки: округлое бледное лицо, обрамлённое немытыми длинными-длинными, ниже пояса светлыми волосами, а также, негармоничное сочетание расцветки чудной кофты и широких мешковатых брюк.

— Да, мне говорили, — мягко кивая, отозвалась она, совершенно не обижаясь. Скабиор не был даже уверен, оскорбилась бы девушка, скажи он ей эти слова в враждебном тоне.

— А в замке о чём говорят? — вдруг насторожился молодой человек. Девушка устало взглянула на него с угаснувшей в глазах радостью и отвернулась, обнимая себя за плечи. Он понял, что оплошал, и решил действительно забыть. А ведь его время уже почти прошло... Осталось не более десяти-пятнадцати минут; это вселяло страх и давящий ком в душе.

— Ладно... Ладно, забудь.

Наступила неприятная тишина. Скабиор неподвижно стоял рядом с ней, отчаянно силясь выдумать какую-нибудь фразу или тему для разговора — однако всё казалось навязчивым и говорило о том, что лучше промолчать. А молчать нельзя. Он чувствовал, что самое страшное в эти минуты — в последние минуты — это безмолвие. Нужно было убираться отсюда или заговорить. Но если он блеснёт очередной пустой репликой, она просто-напросто уйдёт, это он знал наверняка.

— У тебя есть родные? — глухим, отстранённым голосом произнесла девушка, не отрывая остекленевшего взгляда от воды — та словно притихла. Оба знали, что это — не спокойное, безмятежное состояние, какое обычно бывает солнечными днями, не усталость, как осенью, перед тем, как заледенеть; о нет, это было затишье перед бурей, оно ожидало страшного, неистовой силы вихря, чтобы потом вновь поникнуть и посереть, как сейчас, чтобы потерять лунные блики и мягкость, приветливость волн...

Есть ли у него родные? О ком рассказать: о психически неустойчивой бабуле, которая, брызжа слюной, требовала лучших кусков за семейными трапезами, ссылаясь на свой возраст; или о матери, закутанной в старую шаль, всегда тихо плачущей и пахнущей алкоголем? А может, о двух сёстрах, которых он терпеть не мог и одну из которых едва ли не покалечил однажды в порыве ярости?..

— Нет, родных нет, — прохрипел он, чувствуя, как лёгкие становятся ледяными. — А у тебя?

— Да. Он в тюрьме. Я два раза навещала его, но мы ничего не говорим друг другу. Если честно, я рада. Что он там — рано или поздно мы все должны научиться самостоятельности, — очень ласково сказала Полумна, и Скабиор подумал, что, будь он девицей, от этих слов он лишился бы чувств. Жестокости как таковой в них не прозвучало, однако суть пугала.

— Брат? — наконец выдавил он.

— Папа, — бемятежно ответила девушка.

Скабиор не успел ответить. По ту сторону озера он увидел то, что заставило его лишиться самообладания всерьёз.

— Уходи, — он толкнул Полумну к кустам, из-за которых сам не так давно вылез, но она будто упиралась, не хотела идти.

— Уходи, живо! Сюда идут, — громким шёпотом просвистел молодой человек; Полумна непонимающе взглянула на него.

В школьные годы Скабиор зачитывался детективами, и его всегда очень волновали эпизоды, в которых главный персонаж пробирался к кому-то в дом, а слуга в этом доме или хозяин с минуты на минуту должен был явиться. В такие минуты он затаивал дыхание и сжимал кулаки — страх охватывал его. Но сейчас всё было иначе: если в книге герой ухитрялся как-то выкрутиться из ситуации, избегая неприятностей, то данная ситуация имела ограничения, именуемые реальностью.

Он не помнил, сколько раз толкал её плечи, чтобы она ушла; не помнил, что кричал в исступлении — сознание вернулось к нему лишь в тот миг, когда он увидел белокурые лозы волос, бьющие девушку по спине; она, чуть неуклюже и не слишком быстро, бежала к замку. Скабиор тихо взвыл от ужаса — его коллега огибал Озеро в надежде поймать её, и ему это удалось бы, если бы его не остановил набиравший скорость молодой человек с красными длинными прядями волос.

— Нельзя поворачиваться ко мне спиной, нельзя, — шептал он, а зрачки с пугающей неумолимостью сужались от упоения.

Пожиратель спровоцировал его — не нужно было подставлять под его взгляд обнажённую шею сзади... Нельзя, ни в коем случае, нельзя! И нельзя убегать, когда за тобой бегут — безумец, за годы общения с ним ты не понял этого.

Скабиор, наблюдая за хищником, который вонзал в затылок своей жертвы клыки, вспомнил, что такую же шею видел много лет назад. Дома, когда все улеглись спать — и только младшая девчонка стояла у окна, перебирая пряди волос...

Красные пряди волос... Человек грызёт человека: утопия. Подумать только.

… И такая же беззащитная шея — не ожидающая опасности, голая...

Молодой человек в ужасе вспомнил: белокурая девушка стояла к нему спиной... Вдруг и её он загрыз? Он уже не помнит, кого и когда он...

С противником покончено. Больше он не будет хрипеть.

Кто хрипит? Тяжёлое, с хрипотцой, дыхание — у него. Как меховое. Как у большой-большой собаки.

Теперь Скабиор помчался, с удивительной, звериной ловкостью огибая внушительные корни древних деревьев. Он остановился лишь когда в его худую, узкую грудь упёрлись ладони. Перед ним был Люциус — немного испуганный, однако не теряющий своего достоинства, как всегда перед полукровками. Хотя какое достоинство может быть у человека, которого на глазах у всех унижал лорд?

Его тоже унижали. Даже мать иногда заговаривала с ним, но только затем, чтобы унизить. Она говорила, что он — животное. А на лечение у них нет денег. Когда она вопрошала к нему очень тихо, печально, «что им всем теперь делать», Скабиор молчал, упрямо хмурясь.

… С дико бьющимся сердцем, Скабиор заглянул в большие, с осадком былой ироничности, линии лица Малфоя. Внутри его словно что-то всасывалось внутрь, убывало. Дыхание успокоилось, а взгляд смог сфокусироваться на глазах Люциуса. У него небольшие глаза, но красивые, серые и презрительные. Они покинули безумное лицо Скабиора и серьёзно взглянули на Озеро. Затем с каким-то странным, отрешённым выражением, вернулись к нему.

Он всё понял.