Проклятый род (гет)

Осыпавшаяся с деревьев листва покрывала землю разноцветным шуршащим покрывалом. Покрывалом, которое совершенно не скрадывало уверенных шагов Гарри. Казалось, он, наоборот, старается шуметь ещё больше, пытаясь рассеять тишину и наполнить воздух звуками. Звуками природы и жизни, пусть хоть и увядающей, но все равно остающейся прекрасной. Молодой лорд хотел слышать что-то ещё помимо тихих молитв и стонов умирающих; что-то ещё, помимо стука своего бешено бьющегося сердца. Он был солдатом на чужой земле, он шёл к чужому храму. Гарри боялся, что этот закат, заливающий землю кроваво-алым, будет последним в его жизни. Последним и самым прекрасным в своём обыкновении. Глубоко вдохнув чуть сладковатый запах прелой листвы, он повернулся лицом к войску: кто-то натачивал мечи, кто-то молился, кто-то пытался напоить раненых. Солдаты передвигались перебежками от одной группы к другой. Каждый из них знал, что оставалось не так уж и много времени, прежде чем будет отдан приказ к наступлению. Они смотрели на твердыню, перед которой был разбит их лагерь, переполняемые внутренними страхами и какой-то бесшабашной надеждой, уверяющей разгорячённые умы в том, что гранит падёт под натиском их ударов, а масло, льющееся на их головы, не загорится. Они верили, что ведьма их не убьёт. Солдаты могли верить и надеяться на что угодно, таково было их последнее право. Право, которое Гарри не собирался у них отнимать. Знамёна его рода слабо колыхались на ветру, так что даже не был виден его коронованный грифон. Знамёна Лебединой гавани на самых верхушках башен рвал ветер, пытаясь высвободить лебедей с ткани и дать им свободу.

Никогда Гарри не понимал, почему его отец так хотел завоевать Лебединую гавань. Он грезил о ней во сне и наяву, мерил шагами залы своего мрачного замка, воображая, что ходит по светлым коридорам дворца Лебедей. Лорд Джеймс мечтал сорвать корону с головы падшего Гаспара и сесть на трон королём столь желанной ему гавани. Отец Гарри был безумен; мать его давно умерла, а молодая мачеха желала лишь славы и богатства. Поход был неминуем. Смерть была неминуема, и, водрузив на голову сына корону наследника, Джеймс отправил его на смерть в гавань Лебедей — самую прекрасную и защищённую из всех. Гранитные стены поднимались ввысь; сквозь узкие окошки бойниц неслись закалённые стрелы, словно смертельный дождь; тяжёлые окованные створы ворот закрывались наглухо — их никому ещё не удалось выбить, до них ещё никому не удавалось дойти. Даже если первые ворота удалось бы пробить, чтобы дойти до дворца, нужно преодолеть ещё несколько. Лебединая гавань поднималась ярус за ярусом ввысь — огромный город, вырубленный в скалах, неприступен. На его стенах остаются лишь зарубки от множества ударов врагов, положивших здесь свои головы. Гарри привёл свои войска, не веря и не надеясь, что от их ударов появятся трещины. Он только надеялся, что маленькая трещинка в его сердце не пойдёт сетью и не раскрошит его на куски. Это было его последнее право, которое не смог отобрать у него отец.

Было ли малодушием не воспротивиться приказу отца, Гарри не знал, он знал лишь, что должен принести ему корону Гаспара или же полечь на землях гавани, окропив их своей кровью, потеряв на них свою корону вместе с головой. Он был верным сыном и не боялся того, что собирался преклонить колени к алтарю на чужой земле. Гарри не верил в поверья своей кормилицы, все время причитающей на жестокость битв и алчность королей. Молли так часто твердила ему, что грифон не его знамя: говорила, что это огромное гордое существо, порождение кошмаров и магии, не сможет принести ему счастья. Когда хоронили его мать, Молли приказала солдату из внутреннего круга нести рядом с мальчиком знамя матери — белое перо в лучах тонкого серпа луны. Мальчика прозвали брошенным птенцом его же слуги и солдаты, его считал таковым и отец. Джеймс бросал своего птенца в одиночестве в узких кельях монастырей, уверяя, что так он обретёт знания и мудрость. Отец обдирал оперение сына, заставляя его вести солдат в самое пекло. Быть в центре схватки, бить не щадя, и быть битым. Кормилица его лишь обмывала раны, дрожащими руками касалась шрамов и будто вымаливала своими причитаниями у Богов для юного лорда новые перья. Гарри не верил поверьям Молли, смеялся над её верой и подшучивал над амулетами, звеневшими при каждом шаге пожилой женщины. Но стоило ему лишь преклонить колени к алтарю, как заколдованный, он повторял её молитву.

Стоя у алтаря — окуни наконечник стрелы в чашу, окропи сталь кровью, чтобы верной дорогой пронеслась она в небе и покарала врага твоего.

Стоя у алтаря — не надейся вернуться назад.

И кричали лебеди, растревоженные солдатами, и пела песнь свою тетива. Повязав платок на руку, Гарри вышел из храма, чтобы узнать, что происходит. От досады закусив губу, он смотрел на группу солдат, столпившуюся у раненой птицы. Лебедь шипел, пытаясь расправить свои крылья, устрашить их размахом белых перьев, только вот кровь заливала их, только вот смех вызывали последние попытки гордой птицы защититься. Закат заливал землю красным, и пела песнь свою тетива. Каленая стрела насквозь пробила глотку солдата, в руках которого был охотничий нож, остальные отпрянули, и лебедь смог отступить. Нет, не жить ему уже долго и не летать в небе, но остальные теперь будут знать, какова цена за каждую битую королевскую птицу. Ведьма в башне гавани пускала по ветру перья, белые, словно снег, алые, словно кровь. Перья, что пеплом накроют тела к рассвету. Гарри знал исход этой битвы загодя: им не пробить стен, не уничтожить флота, они лишь бьют лебедей да гневят ведьму, пока не спустит она на них свои алые перья, что срежут головы с их плеч. И покатится корона его по земле, пока не остановится у её ног — безжалостной и прекрасной вейлы. Гарри поднял голову к башне, пытаясь разглядеть королеву.

Лишь раз он видел её, и то издали, но и раза хватило, чтобы влюбиться до беспамятства, чтобы трещинка зародилась в сердце. Гарри был в её замке, прятался в темноте, пока гости собирались в залах, пили вино и танцевали. Весёлый гомон, музыка и свет из раскрытых настежь резных окон заливали пространство волшебством. Волшебством, в котором вальсировала она в паре с отцом. Кудри её развевались, платье из тонкого шелка струилось по фигуре, она смеялась. Принцесса Лебединой гавани — её королева. Гарри не мог отвести от неё взгляда, и чем больше смотрел, тем больше отчаивался, ведь он прятался в замке, чтобы выяснить, как пробраться в него в темноте. Как провести сюда солдат, как уничтожить лебедя, кружащегося в лучах закатного солнца, заливающего пространство золотом, доходящим даже до того тёмного угла, в котором он прятался. Всего на миг Гарри показалось, что Флер знает о нем, знает, что он наблюдает за ней, знает, каковы его цели. Всего один миг — её взгляд в его сторону, и в движении вальса она отстранилась от него прочь. Знающая все наперёд, зародившая в нем сомнения женщина.

Листья зашуршали под ногами солдата, подошедшего к молодому лорду. Он мялся рядом со своим господином, не зная, с чего начать донесение. Взглянув туда же, куда смотрел Гарри, солдат провёл большим пальцем поперёк своих губ, будто пытаясь таким образом сделать звук своих слов тише, чтобы ведьма не услышала.

— Что? — наконец не выдержал Гарри, опасаясь, что солдат сделает ещё какой-нибудь суеверный жест рядом с ним.

— Генерал просил передать Вам, что всё готово, — юнец нервно бил пальцами по гарде меча, отгоняя злых духов от себя.

— Пусть начинает, — не сводя глаз с белого пера, пущенного по ветру, выдохнул Гарри. Он отправлял Рона во главе своей армии, остатков своей армии, к той стене, что была наименее прочной. Они могли попытаться пробить её тараном и грудью должны были встретить обезумевших от жажды крови защитников гавани. Им было за что биться, их было, кому охранять. Гарри не жалел ни своего генерала, ни своих солдат. Нет, он был верным сыном и воином, он просто знал, что так этой гавани не завоевать.

Его отец хотел получить корону, а Гарри желал, чтобы сердце его не рассыпалась в мелкое крошево. Он знал, как пробраться через укрепление и попасть в замок, но не собирался делиться этим знанием с другими. Гарри был брошенным птенцом с ободранным оперением, из которого пытались вылепить грифона. Сердце его ещё не пылало огнём, но даже все молитвы Молли уже не могли свернуть юного лорда с выбранного кроваво-огненного пути. Подняв одно из белых перьев с земли, он привязал его к гарде своего меча, и, оглянувшись на готовившихся к бою солдат, скрылся в подступающей темноте. Маленький храм, в котором он молился, имел потайной ход, начало которого скрывалось под тяжёлым алтарным камнем. Уходя из замка в прошлый раз, Гарри прошёл мимо этого храма и случайно увидел, как в потайной ход спустилась девушка. Он разведал путь и знал, куда приведёт его лаз. Горны затрубили за спиной — трещинка в груди стала резонировать и плести свою паутину.

Большой камень, лежащий в основании алтаря, был обтёсан и отполирован, должно быть, для удобства его передвижения с места на место. Закрыв за собой двери храма, Гарри внимательно осмотрел алтарь. Оперевшись о стену, он стал отталкивать камень ногами от себя, пока не сдвинул настолько, чтобы удалось пролезть. Бросив свой меч и факел вниз, протиснулся в отверстие. Звуки наступления подстрекали его двигаться быстрее, дышать урывками и надеяться, что Бог его простит. Спрыгнув на пыльную землю лаза, Гарри ухватился за скобу, вбитую в камень изнутри, и закрыл за собой вход. Чуть тлеющий факел давал не слишком много света, но этого хватало, чтобы идти по коридору без ответвлений. Сюда не доходило звуков, здесь был лишь затхлый запах плесени да хриплое дыхание лорда. То поднимаясь, то спускаясь по крутым склонам, Гарри боялся даже вообразить, сколько сил и времени ушло на то, чтобы проделать этот коридор, хотя, быть может, его создала сама магия.

Если бы звезды сложились по-другому, то, быть может, он не крался бы в королевский дворец Лебединой гавани незваным гостем, несущим смерть, а шёл по украшенным залам как представитель своего рода, как достойный её руки. Ему было неважно, что однажды прекрасная вейла уже была замужем. Что у неё была маленькая дочь, такая же прекрасная, как и мать. Он стал бы ей достойным мужем и великолепным отцом для девочки. Но звезды сложились иначе, и Гарри крался по потайному ходу, точно зная, что выйдет из него во внутреннем дворе замка, прямо там, где разбит яблоневый сад, а в пруду плавают серые лебеди. Он свернёт у единственной яблони, чьи цветы никогда не увядают. Яблони, что закрывала ход в башню ведьмы. Юный лорд видел, как красив был замок изнутри. Он был нужен ему не меньше, чем отцу.

Долгие дни Гарри учился быть спутником смерти, шагать рядом с ней, не страшась ничего. Он слушал её наставления в тишине келий, выполнял приказы на поле брани, вёл её вперёд, словно поводырь. Птенец, брошенный на смерть и ставший её любимцем. Гарри поднимался по витой лестнице в башню ведьмы. Только он не был её рыцарем и не желал спасти её от дракона. Стоя на пороге комнаты прекрасной вейлы, он боялся дышать и так хотел, чтобы она обернулась — увидела его — спаслась. Но Флер творила своё колдовство: убивала его солдат и не ведала, что он стоит позади, готовый нанести ей последний, смертельный удар.

Если бы все сложилось по-другому… Ах, если бы он родился волшебником! Он был бы сейчас способен преодолеть любые преграды. Нашёл бы способ остаться рядом с ней и быть счастливым, как никогда в своей жизни. Но он не волшебник, а слабый род его отца не мог конкурировать с могуществом вейл. Никто не мог с ними конкурировать. Волшебников на их острове было так немного, и, хоть они и правили людьми, они ничего не могли противопоставить ведьмам Лебединой гавани. Они просто раз за разом собирали войска и отправляли их на смерть в неприступную гавань, дышащую магией. Гарри сделал первый неуверенный шаг внутрь комнаты.

Йодль — на нем она пела свои заклинания. Ветер уносил зачарованные перья, которые будут срезать головы его солдат. И в очередной раз Лебединая гавань выстоит, будто никто на неё не нападал. Гарри знал историю этого прекрасного места лучше, чем лозунг собственного дома. А Флер все пела, и звуки битвы внизу становились все тише и тише. Гарри подошёл уже совсем близко, ему стоило лишь вогнать отточенный клинок между рёбер хрупкой девушки, и победа будет за ним. Но он не мог оторвать взгляда от прекрасных белокурых волос, наслушаться музыкального голоса и насладиться её ароматом.

Вейла почувствовала его присутствие рядом с собой раньше, чем он смог сбросить с себя её очарование. Прекрасная песнь её оборвалась, а перья, ещё не зачарованные, слетели вниз. Трещина в сердце Гарри все расползалась, норовя рассыпать его на куски от любого резкого звука.

— Ты пришёл, — Флер улыбнулась Гарри, положив свою руку на его грудь. Трещинки все ползли и ползли.

— Я не мог не прийти, — как зачарованный, Гарри шёл к своей цели. Шёл к своей вейле, чтобы она никому не досталась. Раз уж не достанется и ему.

— Ты будешь проклят за это, — гордая до самого конца, Флер не боялась смотреть в глаза лорду, державшему клинок у её сердца.

— Я вынесу любое проклятие, если однажды оно приведёт меня к тебе вновь, — единственный поцелуй, что он сорвал с её губ, был последним в их спокойных жизнях. Сердце Гарри разлетелось на куски, как только клинок пробил грудь прекрасной девушки.

Проклятье заставляло Гарри корчиться на полу от боли. Заставляло видеть в расползающемся кровавом пятне, как били его солдат озверевшие от отчаяния защитники гавани. Заставляло слышать, как кричали павшие лебеди. Но все, к чему возвращался юный лорд своим взглядом — это пустые голубые глаза вейлы. Он ведь мог и не прийти, ослушаться отца, остаться рядом с ней. Но оборванное до крови оперение птенца заставляло его сердце наполняться огнём. Гарри желал и страшился этого одновременно.

И пели песню свою битые лебеди. Крича так, что резонировали осколки в сердце Гарри, заполняя его кровь волшебством. Столь желанным для его рода, и столь отвратительно полученным.

— Душу за душу, — кричали лебеди.

— Душу за душу, — стонало сердце.

Однажды наследник его рода расплатится за грех предка. И, быть может, тогда прекрасная вейла свяжет свою судьбу с его наследником. И выплатив все грехи, два рода станут свободными и счастливыми. Быть может, через сотню лет или через тысячу, но однажды это случится.

Щебетал ястребёнок его генерала, сидя на окне башни. Но Гарри не желал знать, что за послание ему прислали. Сидя на коленях перед мёртвой вейлой, он чувствовал, как по жилам течёт магия. Сейчас он мог захватить этот замок без помощи людей. Его прекрасная Флер прокляла его. Она отдала ему свою силу. Она сделала его род волшебным, чтобы однажды они встретились вновь. Чтобы танцевали вальс в зале, наполненном золотистым маревом колдовства.

Утро принесло для защитников гавани поражение, ведь летящие алые перья срезали их головы с плеч. Юный лорд рушил один за другим круги Лебединой гавани, погребая под каменными стенами защитников. Он взял корону Гаспара, но не тронул ни его, ни его внучки. Он позволил им взойти на корабль и уплыть в другую страну, так далеко, как только они смогут. Но только он не отдал им своей вейлы. Гарри сам сделал погребальный костёр для неё. И надев корону её отца на свою голову, поджёг настил. Создание огня и магии забрал огонь, наполнив воздух внутреннего двора нескончаемым запахом корицы.

— Нам сообщить Вашему отцу, что замок взят, сир? — его генерал стоял позади, боясь взглянуть на горящий костер.

— Нет, мой отец никогда не станет владельцем этого замка.

— Что же тогда здесь будет? — молодой генерал с восхищением смотрел на башни замка, который удалось взять так легко для него.

— Школа, — улыбнулся Гарри. Школа, в которой однажды окажутся их наследники, и в золотистом мареве волшебства будут танцевать на балу.

Стоя у алтаря — помни — нельзя бить лебедей в пищу, ибо будешь проклят ты за сей грех.