Трусливое сердце (гет)

Большинство людей могло бы поклясться в том, что Драко Малфою было не так-то просто загореть. Но, глядя в зеркало этим утром, он обнаружил нечто странное: его кожа была темнее обычного. Однако это не добавляло очарования его внешнему виду. По сути, это даже не относилось ко всей его коже — только к области вокруг глаз. И все это — благодаря Винсенту Краббу и его бесцеремонно громкому и непрекращающемуся храпу.

Драко уже хотел было выйти из ванной, когда его взгляд вновь остановился на своем отражении. Мерлин правый и его воскресный джемпер — до чего же он, Драко, был хорош собой! Он наградил удовлетворенной улыбкой свое отражение, которое, естественно, любовно ответило ему тем же. К несчастью для Крабба, отметил Драко, закрывая за собой дверь, он не был таким же восхитительно прекрасным. Но настоящим злоключением для него будет то, что в самое ближайшее время он станет еще менее симпатичным.

~0~

Слева от Драко сидел Грегори Гойл, в чем не было ничего необычного. А справа — Блэйз Забини. Блейз был настолько любезен, что занял место Крабба прежде, чем Панси Паркинсон заметила, что оно свободно. Она была не самым быстрым снитчем на поле. Да что там говорить — она видела, как два ученика годом младше тащили Крабба из общей гостиной, и, возможно, даже планировала навестить его у Мадам Помфри (вне всякого сомнения, в надежде натолкнуться там на Драко) и, тем не менее, не просто забыла об этом происшествии, но и не заметила отсутствие Крабба за слизеринским столом до тех пор, пока Блейз не занял его место. Странно, иногда Драко даже считал ее остроумной, правда, она демонстрировала быструю реакцию только в тех случаях, когда надо было кого-то оскорбить. Возможно, злоба, обитающая в ее сердце, время от времени заменяла более незатейливые вещи, заполняющие ее мозг.

— ...и ты не поверишь, что Терри Бут сказал Регине, — Драко поднял глаза от своей тарелки. По-видимому, Панси пребывала в убеждении, что они беседовали. Он вопросительно глянул на нее и увидел, что ее глаза были устремлены не на него, а на Блейза, который лениво разглядывал ее, с выражением глубочайшей скуки на лице.

И тут вдруг Драко обнаружил, что, хотя Панси на него и не смотрела, кое-кто другой — смотрел. Вернее, возмутительно пялился — это было бы более точным определением. Драгоценный Гарри Поттер злобно глазел на него с противоположного конца зала так, словно Драко нанес ему личное оскорбление. Что, собственно, происходило неоднократно. За что он себя и хвалил. И тем не менее, единственное, что Драко делал в его присутствии этим утром — это завтракал. Он глянул в свою тарелку, раздумывая, не продолжить ли ему это занятие. Но затем его взгляд соскользнул на сидящее рядом животное.

— Гойл, — сказал он, ухмыляясь, — скучаешь? — выражение лица, которое было у Гойла в этот момент, на лице любого другого, вероятнее всего, служило бы свидетельством скуки, если не впадением в кому. Для Гойла же это означало крайнюю степень задумчивости.

— Да. Обед лучше, — сказал Гойл, сосредоточенно нахмурившись. Вскоре после этого он улыбнулся своим мыслям, уносившим его к обеду. Обед был лучше. И перекусы тоже. Как-то раз Крабб показал ему один журнал, который он умыкнул у какого-то маггла шутки ради, и там было полно картинок с разукрашенными тортами.

Драко давно смирился с тем, каким убогим собеседником был Гойл. Поэтому, поднявшись со своего места и игнорируя оскорбленный взгляд, брошенный на него Панси Паркинсон, он ничего не сказал в ответ, а лишь кивком приказал Гойлу подняться тоже.

— Гарри Поттер — страшный болван, — сказал Гойл, поднимаясь со скамьи, — он совсем неумный, и некрасивый, и он гриффиндорец.

— Это больше, чем ты сказал за всю неделю, — заметил Драко с отвращением, направляясь к гриффиндорскому столу. Гойл пожал плечами и последовал за ним, по всей видимости, польщенный. Он попытался компенсировать отсутствие Крабба, и Драко его похвалил. Он станет отличным пожирателем смерти, совсем, как батяня, подумал он, рассеянно касаясь своего чистого пока предплечья.

~0~

— Тебе что-то надо, Малфой? — спросил Гарри, развернувшись, чтобы посмотреть на слизеринца.

— В чем дело, Поттер? Моё присутствие тебе льстит? — ответил Малфой, ухмыляясь.

— А что, если тебе свалить отсюда? — предложил Рон, пытаясь подняться. Гермиона крепко схватила его за руку.

— Очень остроумный ответ, как обычно. Хотя, наверное, если бы я только и делал, что постоянно сидел на шее своего ближайшего другана, я бы тоже тупел с каждым днём. Просто... — он резко остановился, глядя, как Рон встаёт со скамьи, и ухмыльнулся. — Просто жалкое, убогое зрелище.

— Не обращай внимания, — тихо просила Гермиона твёрдым голосом, переводя взгляд с Гарри на Рона, сомкнув руку на предплечье последнего. Легко сказать — успокойся. Было бы это так просто, Малфой не придумывал бы каждый раз повод вывести их из себя.

— Да, Вислый, твоя девушка права, просто не обращай на меня внимание, ты не можешь себе позволить ввязаться со мной в драку, — поддел он, с удовольствием наблюдая, как вся краска сошла с лица Рональда только для того, чтобы вернуться с десятикратной интенсивностью.

Гарри тоже вскочил на ноги с палочкой наперевес.

— Ай-яй-яй, Поттер, — сказал Малфой, выхватив собственную палочку, — убери-ка палочку. В случае, если ты забыл, напоминаю, — он глянул на других присутствующих за столом, и лицо Невилла Лонгботтома порозовело, — мы находимся в Большом Зале, — он сделал паузу, будто ожидая, пока до Гарри дойдёт смысл сказанного, — что означает присутствие учителей, — продолжил он самым снисходительным тоном, на какой был способен, — что, в свою очередь, означает неприятности.

Он презрительно усмехнулся на прощание каждому из троицы:

— Потёртый, Вислый, — кивнул он, — Грейнджер, — и ушёл, удовлетворённый. Гойл было последовал за ним, но потом придумал кое-что получше и кивнул Поттеру:

— Поттер, — сказал он, изо всех сил стараясь подражать Малфою. Весьма довольный собой, он догнал Драко и вышел за ним.

~0~

— В один прекрасный день, — сказал Рон, качая головой, как только Малфой удалился на почтительное расстояние, — клянусь.

— Да-а-а, — улыбнулся Гарри, обмениваясь взглядом с Гермионой.

— Кто-то должен поставить его на место, — к удивлению всех троих подхватил Невилл, сидящий напротив. Он и сам выглядел удивлённым и опять порозовел, — Ба сказала, что с такими людьми надо сразу разбираться, иначе они никогда не оставят вас в покое.

— Проблема в том, — сказала Гермиона, нахмурившись и ковыряя вилкой свою еду, но глядя на остальных, — что он нас ненавидит.

— Какая ты проницательная, — прокомментировал Рон с иронией.

— Я хочу сказать, Рон, что такого рода вещи просто так не проходят, — она на мгновение замолчала, — я имею в виду, слепая ненависть бывает только у невежественных людей, верно? — взгляды на их лицах выражали тот факт, что никто из них не решится подтвердить сказанное, — Верно, — продолжила она, — Отсюда и "слепая". Если бы они знали достаточно, для того чтобы понять... Но неважно, некоторые люди просто невежественны, и обычно человек отрицает всё, что может поставить под сомнение его правоту, тем более, если он... — она запуталась, хотя это не имело значения, потому что Гарри, похоже, не обращал на ее тираду внимания, да и выражения лиц Рона и Невилла явно не светились пониманием. Слабо улыбнувшись Невиллу, она закончила:

— Хотя, я уверена, что твоя бабушка знает, о чём говорит.

~0~

— Хорошо ещё, что сдвоенное зельеварение у нас в начале, — сказал Рон, удручённо глядя на Гарри и Гермиону. — В смысле, я не могу представить, как бы я вынес его в конце дня.

— Да, — сказал Гарри, — у нас будет весь день, чтобы забыть Снейпа.

Гермиона не очень-то прислушивалась к беседе, когда они шли по коридору, но она умела выхватывать ключевые фразы:

— Он совершенно несправедлив к тебе, ты должен поговорить об этом с профессором МакГонагалл, — автоматически сказала она, и Гарри завёлся, что ни за что не доставит Снейпу такого удовольствия.

Невежество. Знание. Если ты по-настоящему что-то понял, ты уже не будешь в неведении, когда об этом зайдёт речь. Если ты по-настоящему понял человека, и узнал всё, о чём стоит знать, когда речь идёт об этом человеке... что ты тогда будешь о нём думать? Возможно, ты... Что ж, совершенно необязательно, что человек тебе понравится. Но, возможно, ты перестанешь его недолюбливать. И, возможно, ты станешь ценить и уважать тех, кто этого заслуживает, а тех, кто нет, ты будешь... жалеть. И они будут вызывать в тебе не чувство ненависти, а чувство грусти. Всегда за одной печальной историей стоит другая печальная история.

— Я едва ли подхожу к этому вопросу объективно, — пробормотала она, улыбаясь своим мыслям. Она не осознавала, что высказала их вслух, пока Рон не спросил ее:

— Какому?

— Гм? — ответила она, очнувшись от задумчивости.

— Какому вопросу? — спросил ее Гарри.

— А, — сказала она, — а, простите, ничего.

Наконец они подошли к кабинету зельеварения. Она была спасена. Ну, то есть спасена хотя бы от необходимости давать неловкие объяснения, но не от урока, что было гораздо хуже.

~0~

— ...Грейнджер, Патил. Гойл, Браун. Лонгботтом, Забини. Поттер, Финнеган. Уизли, Крабб, — монотонно бубнил Снейп, пока не был прерван:

— Простите, Профессор, — Драко знал, что ему ничего не будет за то, что он перебил учителя — он даже поспорил с Блейзом до урока, и теперь намеревался легко заработать пять галлеонов. Не то чтобы дело было в деньгах. Сам факт выигрыша — вот что приносит ему удовлетворение.

— Да, господин Малфой? — сказал Снейп, поднимая глаза.

— Крабб сегодня отсутствует, — сообщил Драко. Ему пришлось подавить усмешку, и несколько из посвященных слизеринцев тихо заржали.

Снейп, раздраженный тем, что его перебили, сказал:

— Спасибо, господин Малфой. В таком случае, — он вернулся к скучающему тону, каким до этого распределял пары, — Уизли, — он посмотрел на список, — Малфой.

Драко оглядел комнату, нахмурившись. Дина Томаса из Гриффиндора тоже сегодня не было. Он пожалел о том, что сказал, но по его лицу этого было не понять. Забини скалил зубы. Малфой хмыкнул и прошептал:

— Ты должен мне пять галлеонов.

Забини кивнул и прошептал в ответ:

— Я знаю — но это того стоило.

~0~

— Откройте учебники на странице сто двадцать семь, — велел Снейп, — там вы найдёте список ингредиентов. Кто мне скажет, каково действие Сонного Зелья?

Впервые рука Грейнджер не была единственной, поднятой кверху, хотя по-прежнему болталась там с наибольшим энтузиазмом. Даже Драко поднял руку.

— Мисс Паркинсон?

— Оно заставляет того, кто его выпьет, заснуть?

— Правильно. Пять баллов Слизерину.

Пожалуй, это были первые пять баллов, которые Панси принесла своему факультету. Похоже, она тоже подумала об этом, потому что победно взглянула на Драко, ожидая одобрения. Он ее проигнорировал. Существуют же ещё какие-нибудь чистокровные ведьмы, заинтересованные в нём. Должны существовать!

Хотя, если быть с собой до конца честным, он бы не возражал и против не чистокровной девушки. Конечно, не магглы, и не грязнокровки, но ведь всё равно большинство волшебников в мире — полукровки, поэтому вероятнее всего, что девушка, идеально подходящая Драко, была бы одной из них. Если бы она была совершенной во всех других аспектах, он бы, возможно, проигнорировал статус ее крови. Но, конечно, совершенно неважно, что бы он там проигнорировал — окончательное решение было бы за его отцом. Драко не всегда соглашался с его решениями, но справедливости ради надо отметить, что в основном соглашался. И, как оказывалось впоследствии, его отец был чаще всего прав. А иначе как бы он мог так преуспеть? Сказочно богат, женат на чистокровной ведьме, чрезвычайно влиятельный, и с таким абсолютно потрясающим красавцем-сыном как Драко Малфой. Вероятно, что-то он делал так, как нужно, а в его случае "что-то" означало почти всё. То же, в чём он ошибался, было очевидно. Несмотря на всё свою гордость, он поклонялся кому-то ещё. Тёмному Лорду. А потом взял и начал мучить людей, получая удовольствие от их страданий. Драко продолжал придумывать отговорки, чтобы отсрочить вступление в ряды пожирателей смерти. Он не хотел обидеть своего отца, разозлить его, сказав, что это желание Люциуса, а не Драко. Когда-то он думал, что их желания в этом вопросе совпадали, но со временем Драко устал видеть, как серые глаза отца, обычно такие тёплые (в отличие от его собственных глаз) отражают отталкивающую жестокость и равнодушие. Наверное, то, как он сам доставал первокурсников или гриффиндорцев, не сильно отличалось от того, как его отец отрывал магглам руки и ноги, но он бы никогда не смог делать что-то настолько ужасное, неважно, насколько магглы заслуживали избиения. Он не хотел быть тем, кто их избивает.

— Драко! — толкнул его Забини, по всей видимости, не в первый раз, указывая на написанные на доске инструкции. Драко огляделся и увидел, что все остальные уже сидели парами, и Уизли стоял, явно раздражённый, рядом о своей партой.

— Я знаю, просто мне хотелось проверить, сколько времени потребуется Уизли для того, чтобы осознать моё отсутствие, — солгал он,с неприязнью глядя на Забини. — И не прикасайся ко мне, — добавил он. Забини с оскорблённым выражением лица направился к Лонгботтому.

Драко тоже в конце концов поднялся и подошёл к ожидающему его Уизли.

— Да не расстраивайся ты так, — сказал он ему с притворным утешением, — вполне возможно, что эта книга зелий принадлежала лет пятьдесят тому назад какому-то великому волшебнику или волшебнице. Знаешь что? У меня есть идея! Ты мог бы ее продать и купить дом, гораздо лучший, чем тот, в котором ты живёшь сейчас, — и тут началось.

— Знаешь что? Почему бы тебе не взять ее и не засунуть...

— Я бы на твоём месте не заканчивал это предложение, Вислый.

— Не заканчивал бы?

— Я уже направил на тебя палочку, но ты слишком тупой, чтобы это заметить. Не заставляй меня...

На этот раз перебили Малфоя:

— Господин Уизли? — раздался притворно удивлённый голос, принадлежавший не одному из грызущихся учеников, а профессору зельеварения, стоящему за ними, — вы полагаете, что слишком хороши для того, чтобы работать в паре с господином Малфоем, потому что являетесь близким другом Мальчика, который выжил? — яд просто сочился из его слов, когда он произнёс неофициальное звание Поттера, — но поскольку в этом нет вины господина Малфоя, я попрошу вас поработать с мисс Патил. Поменяйтесь с мисс Грейнджер.

Торжествующая улыбка, которая играла на лице Драко, исчезла. Минус Вислый, плюс Бобер. Но он быстро выдавил усмешку. Может получиться очень даже неплохо. Она, конечно, будет игнорировать его нападки, но при этом и сделает за него всю работу, а имея учителем Снейпа, все заслуги будут причислены ему, Драко. Хотя, Грейнджер была не очень-то предсказуемой, и это постоянно раздражало Малфоя. Он всегда мог рассчитывать на реакцию Поттера и Уизли, но вывести из себя Грейнджер было делом непростым. На втором году обучения он обозвал ее грязнокровкой, а она, похоже, даже не поняла, что он имел в виду. А до этого, когда все остальные благоговейно разглядывали метла, купленные его отцом, она была единственной, кто сложил два и два и обвинил его в том, что он этими метлами, а не своими способностями, получил место в команде. Она постоянно давала лучший словесный отпор, чем те двое, но в то же время, она игнорировала его искусные оскорбления. Но иногда она взрывалась. И даже тогда она брала над ним верх. Это было отвратительно. Он, наследник Малфоев, был рожден, чтобы все держать под контролем. Обладать властью. Всегда. А она, грязнокровка, рожденная быть ниже него, этой власти никогда ему не давала. И это будило в нем страстные чувства по отношению к ней, но в то время как у других людей подобное поведение вызывало бы уважение, он был уверен, что у него оно вызывало ненависть.

~0~

Сначала Гермиона работала молча. Она поняла, что он не будет продолжать испытывать судьбу со Снейпом, и этого было достаточно. Затем она совершила ошибку, попросив его об одолжении.

Вернее, не одолжении, поскольку он должен был в любом случае выполнить хотя бы половину работы, вместо того, чтобы бросать тот или иной ингредиент в котел всякий раз, когда Снейп проходил мимо, но все равно, факт остается фактом: она попросила его о чем-то.

— Малфой, ты не мог бы добавить в котел глаза тритона? — ей не нравилось на них смотреть, не то что дотрагиваться.

— Я думал, что ты бобер, а не трусливая курица, Грейнджер. Ну вот, теперь мне придется вспоминать животных и с выступающими зубами, и с крыльями. Хотя, признаю, чтобы появляться на людях в таком виде — нужна смелость, и недюжинная.

— Из нас двоих трус — ты. И всегда им был, — она не знала точно, что заставило ее сказать это, но каким-то образом оказалось, что именно этот ответ был наиболее подходящим.

— А скажи-ка на милость, почему это я трус, Грейнджер?

Гермиона раздумывала минуту, но в конце концов решила дать Малфою честный ответ. Слушать он не будет, но высказаться будет приятно,

— Потому что ты живешь в неведении. А почему люди решают жить в неведении? Для того чтобы избежать боли, связанной с осознанием реальности. Ты врешь себе и стараешься в это верить. Недостаточно смел, чтобы посмотреть правде в глаза. Трусость. Все это трусость, — Малфой уставился на нее, ожидая пояснений.

— Внутри каждого человека есть стремление, даже желание, быть безупречным. Идеальным. Великолепным. Большинство людей рано понимают, что не идеальны. И поэтому на протяжении всей жизни стараются избавиться от недостатков, изменить себя к лучшему. Другие уклоняются от такой сложной задачи. Вместо того, чтобы изменить себя в глазах окружающих, такой человек старается изменить свое отношение к ним. Вместо того, чтобы бороться за победу, он обманывает себя, убеждая, что проиграли другие, а он сам — единственный, кто может выиграть.

Принять факт того, что ты не являешься самым лучшим, что у тебя есть недостатки, и попытаться улучшить себя требует смелости. Требует силы характера и сердца. Требует честности.

И если ты спросишь мое мнение... — но тут ее прервали:

— Забавно, Грейнджер, я не припоминаю... — но она его проигнорировала и продолжила; ее голос заглушил его, и он замолчал, нетерпеливо слушая:

— Если ты спросишь моё мнение, основная черта слизеринцев не хитрость, а трусость. Возможно, хитрость нужна для того, чтобы выдать ложь за правду, но сам факт лжи предполагает трусость в той или иной форме.

— Мой отец... — начал он, но ее голос опять его заглушил.

— Твой отец — трус во всех отношениях.

— Он один из самых уважаемых... — он опять попытался вклиниться, повышая голос, в то время, как кровь прилила к его обычно бледным щекам.

— А вот тут-то ты и ошибаешься, Малфой. Да, у него была власть над другими, но не потому, что его уважали. Уважение надо заслужить. И люди по собственному желанию, а не по принуждению, испытывают это чувство. А вот страх — нечто совершенно иное. Страх навязывают, и поддерживать его не так просто и естественно, как уважение. Ложь надо поддерживать, чтобы люди в нее верили, и зачастую одна ложь рождает целую цепочку других — чтобы создать антураж. И механизм страха действует подобным образом. Людям необходимо давать больше и больше причин для страха, иначе они смогут его побороть. Можно совершить какой-нибудь устрашающий акт, но обычно, для того, чтобы поддерживать подобного рода репутацию, необходимо большее количество этих актов. Нельзя установить власть террора одним-единственным устрашающим действом.

Твой отец, также, как и ты, никогда не добьётся уважения, потому что он трус. Трусы не вызывают уважения. Они могут при случае вызвать страх у тех, кто поддаётся. Но у смелых они вызывают всего лишь жалость. Так что мне тебя жаль, Малфой. Неспроста львы охотятся стаей, в то время как змея ползает одна.

Малфой хотел было ответить своей собственной метафорой, использующей животных, но Снейп отпустил класс, велев сохранить свои зелья до следующего раза. Гермиона оставила это на попечение Малфоя, не сильно заботясь о том, займётся он этим или нет. Очень довольная тем, что последнее слово осталось за ней. Улыбка на ее лице сменила выражение ярости и страстной неприязни, до этого демонстрируемые ею, когда она положила книгу в сумку и вышла из аудитории.

Драко фланировал остаток дня после урока зельеварения без своей обычной малфойности. Он подумал, что некоторые слизеринцы что-то заподозрили и пустил слух, что он плохо себя чувствовал. Близкий контакт с грязнокровкой считался небезопасным, поэтому не нашлось никого, кто бы в этом усомнился.

И вообще, лучшая ложь на девяносто процентов состоит из правды. Он, вне всякого сомнения, чувствовал себя довольно скверно, хотя и не был болен. И причиной этому, безусловно, была Грейнджер. Он решил, что просто все еще пребывает в шоке от того, насколько она была груба и как сильно ошибалась, но в глубине души он понимал, что это неправда.

Потому что ты живешь в неведении. А почему люди решают жить в неведении? Для того чтобы избежать боли, связанной с осознанием реальности. Ты врешь себе и стараешься в это верить. Недостаточно смел, чтобы посмотреть правде в глаза. Трусость. Все это трусость.

И когда это он сам себе лгал? Это просто какая-то бессмыслица. Ведь ясно же, что врать себе бесполезно, потому что ты сразу это раскусишь. Где-нибудь, в глубине души, ты всегда будешь знать, что это вранье. Как сейчас, к примеру, думал он, лежа в кровати без сна, — я сказал себе, что это все результат шока, но знал, что это не так. На самом деле я усомнился в своей правоте.

Неужели Грейнджер права? Она считалась самой умной ведьмой в их классе. И при этом была не в Равенкло, а в Гриффиндоре. То есть она знала кое-что о храбрости, а знания ее обычно были довольно точными. Но возможно она знала, что он считал ее суждения заслуживающими доверия, и думала, что он на это купится. А она возьмет и попытается залезть к нему в голову, для поттеровских целей или из-за собственной ненависти. Думала, что сможет его подловить. Да нет же, подумал он, это я бы так поступил. Очень уж это по-слизерински.

Если тебе интересно моё мнение, основная черта слизеринцев не хитрость, а трусость. Возможно, хитрость нужна для того, чтобы выдать ложь за правду, но сам факт лжи предполагает трусость в той или иной форме. Неспроста львы охотятся стаей, в то время как змея ползает одна.

Трусость? Оказывать на людей психологическое давление — это трусость? Нет, это хитрость. Искусность. Выбор. Но с другой стороны, если изначально по-честному померяться с ними силами, в психологическом давлении отпадёт надобность. Но прибегая к открытой конфронтации можно нанести себе ненужный вред. Да и другим тоже. Вовсе это не трусость — пытаться избегать того, чтобы тебе расквасили нос. Это здравый смысл! Любой нормальный человек поступает так. Нет, поправил себя Драко, это не совсем верно. Поттер так не поступает. Но почему? Из-за того, что он глупый, или из-за того, что храбрый?

Должен ли ты быть глупцом в определённой степени, для того чтобы быть храбрым, и трусливым, чтобы быть хитрым? Как несправедливо. Хитрость и глупость — это две противоположности, так же, как смелость и трусость. И если слизеринцы трусы, то гриффиндорцы — глупцы, потому что одни всегда были тем, кем другие не были.

О чём он только думал? Слизеринцы вовсе не были трусливыми. А эта Грейнджер, хоть и вся такая из себя умная, и честная, и благородная — на самом деле глупая и предвзято относится к слизеринцам. Если бы Драко и захотел с кем-то обсудить данный вопрос, он бы обратился к кому-то не из их факультетов.

Но нет, он не мог этого сделать. Никто в здравом уме и твёрдой памяти не согласиться держать язык за зубами, услышав такое. Хотя, если такой индивидуум будет иметь репутацию психа, никто серьёзно не отнесётся к его словам, даже если он и проговорится.

~0~

— И ты обещаешь никому не рассказывать?

— Да, конечно.

— Это так унизительно. Не могу поверить, что я с тобой разговариваю.

— Я тоже. Я думаю, тебя укусил северный сырнохлюб.

Видишь ли, его укусы обычно приводят к серьёзным изменениям в характере. Но не переживай, через несколько часов ты опять станешь самим собой и даже не вспомнишь об этом. Ты можешь припомнить, когда тебя укусили? Это похоже на укус пчелы, только более мохнатый. Папу однажды так укусили — ужасный был день.

— Э-э, да, я не помню, Лавгуд, наверное, где-то в коридоре. Короче, я хотел спросить тебя, э-э... как ты думаешь: слизеринцы трусливые или хитрые? И что ты думаешь о гриффиндорцах: они просто глупцы или чистосердечные герои?

— Наверное, это была взрослая особь сырнохлюба.

— Да, непременно. Так что ты думаешь?

— Я думаю, что взрослая особь.

— Да нет же! То, о чём я тебя спросил.

— А, так это просто. И то, и другое — зависит от человека. Есть более трусливые, есть менее, есть более хитрые, но во всех понемногу присутствуют оба качества.

— Ты думаешь, что я трус?

— Ты пришёл поговорить с девочкой из Равенкло, над которой ты обычно насмехаешься. Ты стоишь в коридоре один, без двух своих громадных друзей, Карпа и Хопкинса, так их, кажется, зовут? два таких шкафа... поэтому ты либо смелый... — сердце Драко радостно забилось, хотя он и попытался это проигнорировать, — или же отчаянно хочешьпобороть один страх, чтобы избежать другого. Лично я считаю, что это сырнохлюб. Если бы у тебя в одежде присутствовало больше розовых тонов, ты бы не столкнулся с этой проблемой. Я думаю, всё дело в цвете твоих волос — я тоже блондинка, и поэтому часто с ними сталкиваюсь.

— Ага, только ты это, никому не заикайся о том, что мы с тобой разговаривали. Я узнаю, если ты проговоришься.

— И тогда ты пошлёшь Карпа и Хопкинса меня наказать?

— Что? Я думаю, ответ тебе известен.

— А, ну хорошо.

~0~

Твой отец, так же, как и ты, никогда не добьётся уважения, потому что он трус. Трусы не вызывают уважения. Они могут при случае вызвать страх у тех, кто поддаётся. Но у смелых они вызывают всего лишь жалость. Так что мне тебя жаль, Малфой.

Ей его жаль! Какая наглость! Ему ее жалость была не нужна — она, вероятно, была такой же грязной, как и ее кровь. Как же он ненавидел Гермиону Грейнджер! Почти всё в ней заставляло его корчиться от раздражения. Сказать по правде, иногда, в особенно спокойные дни, он просто мог сидеть и думать обо всех тех вещах, которые он в ней ненавидел. У него в голове был список того, что он ненавидел в разных людях, но ничто его так страстно не огорчало, как то, что было в списке Грейнджер.

— Ты будешь это есть, Драко?

— Нет, Гойл, — ответил он, не скрывая нотки отвращения в голосе, — и я точно не хочу смотреть на то, как ты это доедаешь.

— Выглядит хорошо... Почему ты не будешь это есть?

— Потому, что когда ты голоден, твоё сознание лучше работает. Полезно быть слегка голодным — это делает тебя умнее.

— А-а. Так вот почему ты такой худой.

— Нет. Это от природы. Но я думаю, что поэтому ты жирный.

— Папа говорит, что я расту.

— Знаешь, Гойл, я не уверен, говорил ли тебе кто-нибудь, но большинство людей растут и вертикально тоже.

— Мама говорит, что нет совершенных людей.

— Твоя мама права, Гойл, на свете существует лишь один Драко Малфой.

Внутри каждого человека есть стремление, даже желание, быть безупречным. Идеальным. Великолепным. Но большинство людей рано понимают, что не идеальны.

То, что Грейнджер ужасно хочет читать и постоянно самосовершенствоваться не значит, что и все остальные должны хотеть того же. Драко и так был в полном порядке. И чистокровен, до кончика ботинок. Вдруг Драко вспомнил те вызывающие неловкость крики, которые его отец устраивал за обеденным столом на первых годах обучения.

— Грязнокровка обошла тебя по всем предметам? Тебе что — доставляет удовольствие плевать на имя Малфоев? С таким же успехом ты мог бы вылить на них ведро грязной крови! Ты должен жениться на этой грязнокровке, может, хотя бы твои дети будут умными. И это мой сын!

Смешно ожидать от всех такого рвения. Если его отец и Грейнджер оба так на это смотрят, то пусть сами и женятся, прихватив с собой свои дебильные ожидания. Эта мысль особенно его разозлила. Его сердце гневно и язвительно ёкнуло.

Принять факт того, что ты не являешься самым лучшим, что у тебя есть недостатки, и попытаться улучшить себя требует смелости. Требует силы характера и сердца. Требует честности.

Какая глупость. Только неудачник мог себе такое сказать, дабы убедить себя в том, что он не неудачник. И для Грейнджер это должно было означать что-то другое, ведь она действительно не была самой лучшей. Драко был самым лучшим. Ему так говорили с момента появления на свет.

Вместо того, чтобы изменить себя в глазах окружающих, такой человек старается изменить свое отношение к ним. Вместо того, чтобы бороться за победу, он обманывает себя, убеждая, что проиграли другие, а он сам — единственный, кто может выиграть.

Чёртов голос Грейнджер, звучащий в его голове, на всё имел ответ. Слава мерлинскому килту — ужин почти закончился, и скоро можно будет пойти спать.

Драко Малфой чётко наказал Луне Лавгуд никому не пересказывать их, на первый взгляд, безобидный разговор. Поэтому, ясное дело, она пересказала. Раз он просил держать это в секрете, значит, ему это было важно. Она рассказала об этом Джинни Уизли, сопроводив указаниями никому дальше не передавать. А та, естественно, передала. И не кому-нибудь, а Гермионе Грейнджер.Гермиона мгновенно поверила Джинни. Луна выдумывала много вещей, но то, что она выдумывала, не могло быть опровергнуто, чего не скажешь о факте беседы с общим знакомым. Следовательно, это было правдой. Почему, во имя бороды Мерлина, Малфой поведал о своей неуверенности в себе именно Луне Лавгуд? Она бы могла перечислить много причин для этого — причин, о которых, вне всякого сомнения, думал и Малфой, перед тем, как поговорить со студенткой из Равенкло. Но и причин, по которым он не стал бы этого делать, было не меньше. И самой важной из них было то, что он не мог ей доверять. Луна очень ценила своих друзей, и было очевидно, что если бы кому-нибудь из них понадобилась эта информация о Малфое, она бы, не задумываясь, ее предоставила. Так что же Малфой задумал? Он хотел, чтобы об этом узнала Джинни? Он хотел, чтобы об этом узнала Гермиона? Чего он хотел?Вряд ли это было частью какого-то тщательно-разработанного плана, направленного на то, чтобы сбить ее с толку — в этом просто не было необходимости. Сценарий, при котором он хотел бы донести информацию до Гермионы, но считал, что сказать ей об этом самому — значит потерять достоинство, тоже не имел смысла, потому что использовать Луну в роли парламентёра было бы ещё менее достойным в глазах окружающих. Не говоря о том, что сказать самому было гораздо проще. И поэтому она остановилась на следующей причине: он действительно хотел разобраться в чертах характера слизеринцев и гриффиндорцев и думал, что Луне некому будет об этом рассказать, или что она сама по себе не расскажет, и что это был тщательно продуманный план изобразить тщательно продуманный план, настолько выходящий за рамки разумного, что никто и не заподозрит его в том, что он выходит за рамки разумного. Но зачем он это сделал?Драко не был похож на человека, заранее обдумывающего свои издевательства. Он всегда выдавал их импровизированно. К примеру, она не считала, что он приставал к Клювокрылу с намерением получить увечье, навредив тем самым Хагриду и косвенно им. Он просто хотел удовлетворить сиюминутное желание насолить ей. Или нет? И он заранее всё запланировал? Может быть, она неверно истолковала все его действия? Все ее мысли до следующего урока зельеварения, состоявшегося через неделю, были заняты Малфоем и тем, что же он задумал.И поэтому она нервничала, но в то же время с нетерпением ждала встречи с Малфоем, с которым умудрилась не пересечься со времени их последнего урока зельеварения.Она первой из гриффиндорцев зашла в класс, потому что у них только что закончилась гербология и многие всё ещё переодевались в чистые рубашки, но почти все слизеринцы уже были на месте. Она направилась было к своему обычному месту, но Снейп, похоже, заметил и с ехидством сказал: — Я так понимаю, Грейнджер, что вы не видели того, что делает весь класс, и решили проявить инициативу именно поэтому, а вовсе не потому, что посчитали, будто ваши представления о распределении пар лучше тех, которые были высказаны мной. Поэтому я сообщаю вам, что вам следует сесть на тот же стул, на котором вы сидели на предыдущем занятии.Она кивнула, кротко ответив:— Да, профессор, — и села рядом с Малфоем. Это было очень кстати, потому что теперь она могла наблюдать за выражением его лица и не выглядеть подозрительно.

~0~

Драко всю прошлую неделю много думал. Он решил, что он не трус, а его отец — трус, и вознамерился поведать об этом Грейнджер. — Я не трус, — четко произнес он, как только Грейнджер села. И нет, он не будет ничего говорить о своем отце, во всяком случае, до тех пор, пока она не спросит.— Трус. Настолько трус, что даже боишься быть трусом, — было такое чувство, что она его намеренно провоцировала, вместо того, чтобы, как обычно, отмахнуться. Когда она установила котел, ее рука случайно коснулась его. Он решил не комментировать этот факт, потому что она, видимо, не заметила. Его кожа словно опалилась в том месте, где она до него дотронулась. А когда ощущение прошло с руки, то перекинулось на предплечье. Похоже, она загрязнила его вены всего лишь одним-единственным прикосновением. Какая гадость. — Я ничего не боюсь. Я просто не соглашаюсь.— Невозможно ничего не бояться, и сам факт твоего отрицания страха только подчеркивает верность моего предположения.— Ладно, — сказал он, сердито глядя на нее, — я боюсь вризраков. — Ты что, смеешься?— Страх — это единственное, чего следует бояться — это маггловское выражение, разве нет? Грейнджер посмотрела на него оценивающе.— Это не в счет, — в конце концов сказала она. — Еще я не очень-то большой поклонник бабочек, — сказал он ей, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. Он не упомянул, что никогда и никому об этом не говорил, потому что не считал это уместным. Просто об этом никогда не заходила речь. Естественно, Грейнджер рассмеялась. Он с удовольствием отметил, что она прекратила, как только он насупился.— Правда? — спросила она слегка дрожащим от сдерживаемого смеха голосом.— Да, — негодующе сказал он, выпрямившись, чтобы показать: по его мнению, тут нечего было стыдиться.— Почему? — спросила она с улыбкой, все еще играющей на лице. У него мурашки пошли по коже из-за того, как она на него смотрела. Улыбается она! О, как же сильно он ее не переваривал! — Потому что, — кисло сказал он, — ты хоть раз видела их рожи? Отвратительные! А тела? Забудь на секунду о крыльях. Я говорю о самих телах, — Грейнджер не выглядела убежденной. — И мотыльки тоже, — добавил он, нахмурившись. — Они даже хуже. Они даже не пытаются выглядеть презентабельно, — совсем как Грейнджер, подумал он, хотя вслух этого и не сказал.

~0~

Малфой с каждой секундой становился все интереснее и интереснее. Она все еще не была уверена в том, что он задумал, но решила пока не заморачиваться и принимать все, что он говорит, за чистую монету. Она заметила, что Снейп к ним приближался, и заставила себя заняться зельем. Так. Щепотку толченых почечных связок.

~0~

— То есть ты боишься бабочек, но при этом считаешь себя смелым? — спросила она, все еще улыбаясь.— Я не говорил, что я смелый, — буркнул он, раздражённый тем, что она явно веселится. — Я просто сказал, что я не трус. И повторю — я не трус. Согласись, что сам факт признания в том, что ты боишься бабочек, требует определённого рода смелости. — Да, но сама боязнь бабочек довольно... — начала было она.— Рациональна, — перебил ее он, — ведь гораздо более вероятно, что я столкнусь с бабочкой, чем с тигром.— Более рационально бояться неизвестного, Малфой. Ты же видел, насколько бабочки безобидны.— Они могут что-то скрывать. Вся их сущность построена на уловках. У них красивые крылья, и они порхают кругом, с гордостью их демонстрируя, для того, чтобы мы не обращали внимания на их уродливые морды, — даже когда он это произносил, то знал, как натянуто это звучит. Но несмотря на это, он частично верил в то, что сказал.— Их морды вовсе не так уродливы — в сравнении с другими насекомыми, — возразила Грейнджер.— Ну, — сказал Драко, защищаясь, — может быть, они об этом не знают.— Может быть, и не знают, — легко согласилась Грейнджер. Она что — смеялась над ним?— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он, недобро усмехаясь.— Может быть, поскольку их крылья настолько впечатляющие, люди не обращают внимания на их морды, и поэтому никто их по-настоящему до сих пор не оценил, — ее улыбка стала мягче. У нее был этот раздражающий взгляд. Такой, с горящим в глазах огоньком. Как у Дамблдора, когда он смотрел на него; словно он знал что-то, чего Драко не знал. Это было отвратительно.— Я смотрел им в глаза и считаю, что они уродливы. Мне плевать на других насекомых — они не бросаются тебе в лицо, с гордостью демонстрируя себя, как бабочки. Бабочки считают себя королевами насекомых и требуют постоянного внимания к себе, всё время порхая вокруг цветов.— Возможно, когда они летят тебе в лицо, маша крыльями, они просто хотят убедить тебя в своей красоте, думая, что на самом деле они вовсе не такие. — Так что, бабочки просто неуверенные в себе?— Это ты так сказал, не я. — Так бабочки не уродливы?— Я так не думаю. Оба замолчали. У Драко возникло ощущение, что они говорили вовсе не о бабочках, и ему это совершенно не понравилось. В основном потому, что у него не было ни малейшего представления о том, о чём же, чёрт возьми, они говорили. Как когда при тебе рассказывают шутку для посвящённых, и все смеются, и ты тоже смеешься, чтобы не выделяться, хотя сам ни черта и не понял. Какое-то время они работали молча. Вернее, работала в основном Грейнджер. Иногда, когда она брала какой-нибудь ингредиент, ее рука касалась его, и тогда он опять испытывал уже знакомое чувство опаленной кожи. И его щёки слегка розовели. Он стеснялся того, что все видели, как он работает с магглорождённой. Особенно с такой действующей на нервы особой, как Грейнджер.

Какого черта она подразумевала под бабочкой? Что это за игру Грейнджер затеяла?

Драко было необходимо с кем-то поговорить, но как обычно, не было ни одного человека, которому он мог бы довериться. Поэтому он никому и не доверился. Снова.

~0~

— Ты можешь передать дословно, что она сказала?

— Нет. Что-то вроде: «Я не считаю бабочек уродливыми». А что — это имеет значение? Должно иметь значение? Что, во имя фамилии Мерлина, она под этим подразумевала?

— Ты не очень-то проницателен. Естественно, под бабочкой она подразумевала тебя.

— В смысле, что я сам нахожусь в своем самом жутком стра...

— Нет, — прервала она мечтательным голосом, — вовсе нет. То есть, возможно, но я не это имела в виду. Наверное, тебя преследуют целые полчища нарглов.

— Ты хочешь сказать, что я... — его голос затих, в то время как слова слились с мыслями.

— Да, ты — магнит для нарглов.

— Вот же ты придурочная. Я хотел сказать... — он услышал шаги. — О, уже почти отбой. Пока, Лавгуд, — он кивнул ей, ухмыльнувшись, и ушел.

— Но это вовсе не то, что ты собирался сказать, — ответила она мечтательным голосом, прежде чем отправиться в противоположную сторону.

~0~

Гермиона перечитала записку в третий раз. Изящный тонкий почерк было вовсе несложно разобрать, но она чувствовала, что просто необходимо перечитать еще пару-тройку раз, чтобы убедиться: она все правильно поняла и в первые несколько раз прочтения.

Я не бабочка. Я беспощадная змея. Передавай привет своему Вислому.

Естественно, записка была от Малфоя. Просто она хотела, чтобы это было не так. Но, увы, она содержала так мало слов, что трудно было отыскать хоть какую-то зацепку, дававшую надежду на то, что это мог написать кто-то другой. И с чего это он вообще ей написал? Должна ли она принимать это за чистую монету, как и все остальное, связанное с ним в последнее время? Хотя, пожалуй, это единственное, что она могла сделать.

— От кого письмо, Гермиона? Я не узнаю сову, — услышала она Рона, слова которого на удивление легко нашли выход сквозь полный рот еды. Она прикрыла записку рукой, когда он попытался ее прочитать.

— От Виктора, если тебе так уж приспичило узнать, — негодующе солгала она, вспыхнув.

Гарри поспешно сменил тему на квиддич, и Гермиона ушла на арифмантику, прежде чем лицо Рона приобрело насыщенный красный цвет.

"И вообще", — думала она, идя по коридору, — "он не мой вислый".

~0~

Драко Малфой любил совершать неожиданные поступки. Это делало его непредсказуемым, тем самым давая преимущество над его противниками. Обычно, во всяком случае.

Проблема заключалась в том, что с некоторых пор его основным противником была Грейнджер, а она, даже не стараясь, была гораздо более непредсказуемой, чем он.

Это было несправедливо. Она с лёгкостью могла проделывать многое из того, что другим было не под силу. Она от природы была такой... совершенной.

Ладно, не совершенной, но, пожалуй, наиболее приближённой к совершенству — для смертной. У нее были недостатки. Драко мог их перечислить.

Ее волосы были похожи на воронье гнездо.

Ее зубы... ладно, это можно вычеркнуть. Зубы у нее были нормальными.

Оба ее родителя были на сто процентов магглами, а сама она была ведьмой.

Она была всезнайкой.

Похоже, ее не волновали ни ее волосы, ни постыдный факт происхождения.

Она могла так искусно ответить на оскорбление, что ты потом неделями не мог успокоиться.

Все это заставляло Драко клокотать от ненависти. Вообще-то, даже когда он вспоминал хорошие вещи в ней, например большие карие глаза, его лицо вспыхивало от злости. Настолько сильно он ее ненавидел. Больше, чем кого бы то ни было. Ну, за исключением, пожалуй, Поттера.

Дело в том, что не кое-что выделяло Грейнджер из числа обычных врагов Драко, а абсолютно всё, и это страшно его беспокоило.

_______________________________________________________________________________________________________________________________

A/N. Эта глава совсем уж крошечная, так что сразу выкладываю следующую. Но отдельно, чтобы оставить, как в оригинале

Драко Малфой... Драко Малфой... Драко Малфой... Что вообще означало это имя?

Был ли он действительно просто запутавшейся бабочкой, или же он настолько коварный злодей, что и представить себе нельзя? И как можно было в этом разобраться без дальнейшего наблюдения за ним?

Она всегда предпочитала думать о людях хорошо. И очень хотела верить в то, что на самом деле он злодеем не был.

Но в то же самое время она не хотела иметь с этим дела. Она не хотела надеяться на то, что где-нибудь глубоко, глубоко внутри Драко Малфой мог оказаться другим человеком.

Но эта мысль ей не понравилась, потому что она сама должна решать, во что ей верить. Это просто глупо. Ведь она пыталась отмахнуться от фактов, отмахнуться от правды, пусть даже маловероятной и иллюзорной. Она не поддастся этой слабости. Она не будет себе лгать. Она не трусиха. Она вынуждена признать, что, возможно, Драко Малфой — совсем не тот человек, которым она его считала. Или, по меньшей мере, с недавних пор он изменился.

Она вытащила перо, чернильницу и кусок пергамента с твёрдым намерением выяснить, что же может из всего этого получиться.

~0~

Драко вернулся в общую гостиную, все еще думая о разговоре с Полоумной и Бесполезной Лавгуд.

Почти все были там — заканчивали домашнее задание, писали письма домой или резались в подрывного дурака, так что гостиная была битком набита. И, несмотря на это, Панси Паркинсон аж с противоположного конца комнаты заметила, как он вошел. «Черт бы побрал эти блондинистые волосы», — подумал он, — «такие шикарные, но так сильно привлекающие внимание».

— Драко, — воскликнула она, подбегая к нему, — ты не поверишь, что мне рассказала Милли о Блейзе, и о том, что он сделал с Элоизой Мидж...

Драко прервал ее на полуслове:

— Позже, Панс. Я уже на боковую.

Она разочарованно кивнула и поспешила обратно к стайке шепчущихся в углу девчонок, с удовольствием возвращаясь к обсуждению.

Верный своему слову, Драко отправился в спальню, переоделся в пижаму и долго еще лежал в кровати, прежде чем заснуть.

~0~

Когда он проснулся, то обнаружил, что солнце только-только начало вставать и все остальные еще спали. Драко тихо оделся, наложил зубоочистительное заклятие и отправился в Большой Зал.

За исключением нескольких учеников и почти всех преподавателей, Большой Зал был пуст. Драко сел в самом конце слизеринского стола, как можно дальше от противных первокурсников, глазевших на него со смесью страха и восхищения.

Он взял булочку с близлежащего подноса и откусил маленький кусочек. До того, как он успел проглотить, большая рыжевато-коричневая сова беспечно приземлилась рядом с его тарелкой, в ожидании выставив вперед лапку. Драко отложил булочку.

Поскольку он был одним из четырех проснувшихся слизеринцев, а трое других сидели на противоположном конце стола, довольно далеко от него, он пришел к выводу, что письмо, определенно, было адресовано ему. Или же эта сова была по-настоящему не в себе.

— Спасибо, — пробормотал он, отвязывая обрывок пергамента от протянутой лапки. Сова не улетела, а стояла, величественно возвышаясь над его тарелкой, и на секунду он подумал, что сова, похоже, таки была не в себе. Но как только он развернул пергамент, то сразу понял, что письмо, действительно, предназначалось ему.

Бабочки не появляются на свет бабочками. До того как стать бабочками, они существуют в виде гусениц. Бабочки гораздо привлекательнее змей. У меня нет вислого, и к твоему сведению, я не собираюсь заводить его себе в ближайшем будущем.

Почерк был наклонный, аккуратный и, вне всякого сомнения, принадлежащий Грейнджер. Бросив одобрительный взгляд на всё ещё находящуюся рядом сову, он перевернул пергамент на обратную сторону и выудил из сумки перо. Нацарапав ответ, он прикрепил пергамент к лапке совы и сказал ей, понизив голос:

— Отнеси это Гермионе Грейнджер, пожалуйста.

Сова, наконец, улетела и уселась на жёрдочке над гриффиндорским столом. Грейнджер ещё не появлялась.

~0~

— Да, записалась, потому что я не хожу на уроки предсказаний. Серьёзно, Рон!

— Извини, Гермиона. Я знаю, что не ходишь, просто сейчас типа пять утра, поэтому... — он прервался.

— Эй, Гермиона, смотри! — воскликнул Гарри, когда они уселись за стол. Рыжевато-коричневая сова приземлилась рядом с тарелкой Гермионы. Несколько гриффиндорцев подняли головы, но почти сразу же вернулись к завтраку.

Сова была удивительно знакомой.

— Ты не смогла его найти? — озадаченно спросила Гермиона. Одного взгляда на слезиринский стол было достаточно, чтобы понять: Малфоя в Большом Зале не было.

Выставив лапку, сова решительно заухала. Гермиона отвязала пергамент, и сова, снова заухав — на этот раз, чуть ли не самодовольно — улетела.

Рон пробормотал что-то вроде "Крам портит всем завтрак" и принялся за омлет со свирепостью, свидетельствующей о личном оскорблении, нанесённом ему каждым яйцом.

Гарри его проигнорировал и вступил в разговор о зельях с Дином Томасом.

Мальчишки подчас такие тупые, отметила про себя Гермиона. Как же письмо могло быть от Виктора Крама, если тот сейчас находился в Болгарии и не мог ещё получить ответ на "своё предыдущее письмо"? И с какой стати он стал бы использовать хогвартскую сову? Вот уж, действительно.

Она развернула кусок пергамента, недоумевая, почему сова не смогла его доставить, и вдруг кое-что заметила, что заставило ее быстро перевернуть пергамент и прижать ладони к лицу. На обратной стороне красовалось новое сообщение:

Бабочки не появляются на свет змеями. Бабочки вовсе не привлекательнее змей; они даже не симпатичные, а вот змеи — симпатичные. Что же касается Вислого... что ж, ты обвиняешь меня в привычке лгать себе, а я бы посоветовал тебе посмотреться в зеркало, если ты хочешь увидеть настоящую врушу. Но тогда бы мне пришлось добавить какой-нибудь едкий комментарий о серьёзной опасности, грозящей тебе, соверши ты подобную акцию так рано поутру.

Прошло несколько дней, в течение которых Гермиона изо всех сил старалась забыть о любопытном случае, коим являлся Драко Малфой. Естественно, это было немного сложно. Она обладала дурной привычкой: стремиться узнать все возможное о любом интересующем ее предмете. Она славилась тем, что умела хорошо ко всему подготовиться. Мысль о том, что она делает всё возможное, чтобы держать ситуацию под контролем и добиться ее удачного разрешения, успокаивала ее. Когда появлялось что-то, ей неизвестное или не вполне понятное, она часы напролет проводила в библиотеке, проглатывая книгу за книгой и попутно узнавая вещи, относящиеся к другим сферам. Проблема в том, что Драко Малфой не фигурировал ни в одной книге. Но был при этом так же непонятен и загадочен, как и любая другая тайна, которую она пыталась разгадать.

И, естественно, постоянные мысли об этом привели к тому, что этим утром на уроке зельеварения она была немного рассеянной. Она нечаянно бросила в котел щепотку селезенки вместо горсти жабьих глаз. Все остальные ингредиенты были ей отмеряны верно, и ее ошибка не повлияла на конечный результат.

Вдруг у нее возникло ощущение, что за ней наблюдают, и она огляделась, ожидая встретить недружелюбный взгляд Снейпа. Но вместо этого она увидела, что Невилл Лонгботтом с испугом смотрел на нее и ее зелье. Она не могла понять, что его так смутило, потому что его собственное зелье выходило исключительно хорошо, насколько она могла судить. Единственное, что, похоже, ему оставалось — это добавить жабьи глаза.

— Гермиона, ты не могла бы... я хочу сказать, ну, просто, ты понимаешь, я очень привязан к своей жабе, Тревору, и... — он замолчал, с несчастным видом глядя на свое зелье.

— Хочешь, я вместо тебя добавлю жабьи глаза, Невилл? — мягко спросила Гермиона. Потом она подняла глаза и обнаружила, что именно сейчас, когда она не ожидала, она таки натолкнулась на пристальный взгляд Снейпа.

— Мисс Грейнджер, не смейте вносить изменения в работу господина Лонгботтома. Пять баллов с Гриффиндора за намерение сжульничать.

Какое-то время Снейп внимательно наблюдал за Гермионой, но как только он перестал, она смогла незаметно всыпать жабьи глаза в зелье Невилла.

Когда Снейп в конце урока прошелся по классу, проверяя каждое зелье и делая грубые замечания по поводу даже самых удачных работ, если те принадлежали гриффиндорцам, и хваля каждого слизеринца — он увидел, что зелье Невилла было образцовым. То есть, оно было приемлемым, но для Невилла — идеальным.

Невилл трясся, не решаясь взглянуть на Снейпа. Декан Слизерина холодно улыбнулся:

— Молодец... — начал было он тихим голосом, приведя большую часть класса в шок, — Мисс Грейнджер, — и мгновенно все глаза были устремлены на Гермиону. Она старалась выглядеть как можно невиннее — она и была ни в чем неповинна.

— Мисс Грейнджер, — протянул Снейп с ухмылкой, подходя к ее зелью, имеющему ярко розовый цвет — в точности, как было описано в учебнике, — вы всё-таки изменили работу господина Лонгботтома несмотря на то, что я недвусмысленно запретил вам это делать? Вы ослушались моего непосредственного распоряжения, и я не намерен терпеть подобное поведение в своём классе. Останьтесь после урока, и мы обсудим условия вашего наказания. Вы будете его отбывать со мной, завтра вечером.

Рон пробормотал какую-то грубость, и Снейп вычел еще пять баллов с Гриффиндора. А затем урок закончился. Иногда Рон был ужасно тупым, но зато он был преданным.

~0~

Драко пришел на первый урок после до ужаса скучного завтрака. Трансфигурация. Он ненавидел этот урок. Он бы предпочел, чтобы первым уроком было зельеварение, как и за день до этого. Трансфигурацию преподавала МакГонагалл, а она была очень строгой. Большинство учеников употребляли термин «справедливой». Драко не был большим поклонником справедливости. Он любил коррупцию, потому что если у тебя столько золота и связей, сколько было у Малфоев, коррупция означала только одно — власть. Не говоря уже о том, что трансфигурация была с Хаффлпаффом.

Драко должен был трансфигурировать рыбу в сумку, но у него «соскользнула палочка», и вместо этого он случайно трансфигурировал Ханну Эббот в чемодан. И, по его мнению, в виде чемодана она смотрелась гораздо лучше.

— Господин Малфой! Уж не знаю почему, но я ожидала от вас большего! — глупая женщина. Будь он гриффиндорцем, факт, что он с такой легкостью трансфигурировал девчонку, произвел бы на нее положительное впечатление. А вместо этого, сейчас он получит на...

— Наказание! Останетесь после уроков. Меня этим вечером не будет, так что вы отправитесь в подземелье и проведете наказание с вашим деканом. И я скажу ему, чтобы наказание было соответствующим.

~0~

Гермиона работала над зельем в кабинете Снейпа. Впервые за долгое время она размышляла о чем-то, не связанном с домашним заданием или Малфоем. Хотя, это как посмотреть, потому что именно его заявление «твой Вислый» и вызвало ход мыслей, занимающих ее в настоящий момент.

Она просто не знала, что делать с Роном. Он то выказывал небывалую преданность, то демонстративно с ней не разговаривал, а иной раз даже начинал строить глазки мадам Розмерте. Джинни столько раз говорила, что они были созданы друг для друга... Но откуда Джинни могла это знать?

Чем больше времени она проводила с Роном, думая о нем в этом качестве, тем больше склонялась к мысли о том, что они навсегда так и останутся постоянно препирающимися, но при этом очень близкими друзьями. Она искренне любила его, но начала осознавать, что любовь эта была не романтичной. И к нему, и к Гарри она относилась, как к братьям, причем Рон был словно младший брат, а Гарри — старший, но иногда она ощущала себя самой взрослой из них троих. И никогда, ни разу не чувствовала она себя девушкой Рона.

Да, Рон всегда в конце концов переставал дуться и мирился с ней, но зачастую то время, пока он был с ней в ссоре... Она чувствовала, что заслуживает лучшего. Она заслуживает кого-то более проницательного, или, по меньшей мере, умеющего контролировать свои эмоции. Она не хотела быть с человеком, который списывает ее домашнее задание и бестактно шутит. Она хотела быть с человеком вдумчивым и более независимым. С кем-то, достаточно сильным для того, чтобы она могла на него опереться.

И тут она поняла. Вернее, не то чтобы вдруг, просто что-то, что она недавно поняла, вдруг окончательно сформировалось в голове: она никогда не будет с Роном. Она никогда не захочет быть его девушкой. И все тщательно представляемое до этого будущее, связанное с ним — связанное с ними — рухнуло. И впервые за очень долгое время она заплакала. Тихое рыдание сотрясло ее тело. Слезы текли по лицу. Что-то изменилось, она признала, и чувство было пугающим. Как она сама и говорила — рационально бояться неизвестного.

~0~

Замечательно. Просто замечательно. Сначала, его наказали — оставили после уроков. Затем заставили туда явиться. И что вы думаете? Грейнджер тоже была там, а затем она начала реветь! Как, по-вашему, он должен был закончить свое зелье и убраться оттуда, когда она так громко рыдала? Как можно прекратить женскую истерику? Если он начнет обзываться, она заплачет еще сильнее!

И тот факт, что плакала именно Грейнджер, еще больше усугублял ситуацию. Глядеть на ее слезы веселья не доставляло. Он чувствовал, что она его подвела. Он не знал почему, но, как выяснилось, он всегда рассчитывал на ее силу. Просто она не была похожа на человека, который вот так может взять и сорваться. Но, с другой стороны, она была похожа на человека, которого не так-то просто раскусить.

— Эй, Грейнджер, что стряслось? — спросил он без тени сарказма и злобы в голосе. Стоило было попытаться. К его удивлению и удовольствию, рыдания слегка приутихли.

— Ч-что? — спросила она, дрожа, ошеломленная и уверенная в том, что не расслышала его.

— Я спросил, что стряслось?

— А.

— Так что же?

— Ты что — серьезно, что ли?

— Да.

— Но... но... разве ты не хочешь видеть меня в слезах? — она не собиралась этого говорить, как-то само собой получилось.

— Ты что, принимаешь меня за извращенного козла? — возможно, он сам мог бы подробно ответить на этот вопрос.

— Я... ты всегда... я хочу сказать...

— Неважно, Грейнджер, — он сделал паузу, — так что случилось? Ты опять ревешь.

— Это... это Рон, если тебе так уж необходимо знать, — она опять говорила то, что не должна была говорить, но выражение его лица было скучающим, поэтому она продолжила, — я думаю... я думаю, что я его не люблю-ю-ю...

— И поэтому ты плачешь?

— Ага, наверное.

— Как-то все шиворот-навыворот. А он об этом знает?

— Нет, н-ну, в смысле, мы это никогда не о-обсуждали, да и вообще...

— А он тебя любит?

— Н-наверное. Да.

— Тогда он должен плакать. Почему же ты так расстроена?

— Потому что... это, вообще-то, г-глупо...

— Когда ты видела, чтобы я смеялся над кем-то?

— Если честно...

— Я пошутил. Продолжай.

— Я... Я всегда считала, что мы были созданы друг для друга... И меня расстроило осознание того, что это не так...

— О...

— О?

— Ну, я хочу сказать, что в этом что-то есть. Глупо, конечно, но...

— Почему глупо?

— Потому что очевидно, что ты найдешь кого-нибудь получше, кому ты будешь нравиться, — неужели Малфой проявил галантность?

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— Да, но как ты можешь быть в этом уверен?

— Неважно, Грейнджер.

Видимо успокоившись, она какое-то время работала над своим зельем, а Драко мог работать над своим. Похоже, что они смогут все закончить и выйти отсюда, когда Снейп придет с проверкой. Но тут вдруг она вновь расплакалась, уронив голову на парту и закрыв ее руками. Раздавленная.

Это было очень грустное зрелище, серьезно. Даже Драко, так долго мечтавший ей насолить, почувствовал необходимость это прекратить. Но что же он мог предпринять? Что можно сделать, чтобы успокоить кого-то, настолько убитого горем?

Когда ответ пришел к нему в голову, он колебался всего лишь минуту, прежде чем пододвинуть свой стул поближе к Грейнджер, приподнять ее с парты, слегка ее развернуть и прижать к себе.

Грейнджер либо не обратила внимания, либо ей было все равно, потому что она никак не отреагировала на этот его жест. Драко неловко ее обнимал, а она безвольно прислонилась к нему. Она продолжала плакать, и через пару секунд рубашка Драко намокла. Но он не очень-то переживал по этому поводу — быстрое заклятие все исправит, да и слезы не оставляют пятен.

Когда рыдания не прекратились, он начал осторожно поглаживать ее спину одной рукой, словно утешая плачущего ребенка. Но после этого она заплакала еще горше, и он испугался, подумав, что сделал что-то не так. Но когда он попытался отстраниться, она обвила свои руки вокруг него. По всей видимости, он все делал правильно.

Бедная Гермиона. Она всего лишь хотела помочь Невиллу, и это закончилось наказанием. Рон слышал, как Снейп обсуждал с ней его условия, и подумал, что профессор будет примерно раз в час заходить и проверять ее работу. Глупый осёл доверял Гермионе. Ну, то есть, ей-то, конечно, можно было доверять, а вот Рону — нельзя. Во всяком случае, не Снейпу. Да уж, точно не Снейпу. Тупому придурку.

Поэтому, естественно, он решил составить ей компанию, потому что она, конечно же, будет до ночи варить своё зелье. Он попросил у Гарри плащ-невидимку и отправился в подземелья. На это потребовалось больше времени, чем Рон ожидал, потому что он не взял с собой карту мародеров и несколько раз натыкался на Филча и миссис Норрис, едва успевая увернуться от них. Не говоря уже о Пивзе, который явно что-то заподозрил, увидев, как ваза в коридоре свалилась сама по себе.

Прежде, чем он успел войти в класс по зельеварению, он услышал рыдания. Бедная Гермиона, наверное, совсем одна ...

Однако, как только Рон вошел, он сразу понял, насколько ошибался. Гермиона была вовсе не одна — а совсем даже наоборот. Более того: он был уверен, что именно сейчас она отдала бы всё на свете, лишь бы быть одной.

Малфой, наверное, не заметил, как Рон вошел — ведь не забывайте, он был невидимым. Эта сволочь удерживала Гермиону против ее воли! Чертов извращенец крепко прижимал ее к себе. Водя своей мерзкой рукой по ее спине! Неудивительно, что она плакала! Этот урод на нее напал!

Он сдернул с себя плащ, до смерти перепугав Малфоя своим внезапным появлением из ниоткуда. Козел ослабил хватку и с мольбой взглянул в лицо Рону. Конечно же, горько сожалея о том, что вообще ее коснулся. Интересно, он что — каким-то образом умудрился отобрать у нее палочку?

— Немедленно. Отпусти. Ее, — произнес Рон сквозь зубы. Он с удовлетворением заметил, что Малфой не знал, как реагировать. Его лицо скривилось в знакомую снисходительную усмешку, и было похоже, что он вот-вот что-то скажет, но Рон перебил его:

— Я запрещаю тебе дотрагиваться до Гермионы. Сейчас же отпусти ее, — и опять Малфой попытался что-то сказать, но вместо него заговорила Гермиона, предельно удивив обоих:

— Не тебе решать, Рональд, — в этот момент Малфой впервые в жизни предпочел не вмешиваться и ничего не говорить. Нет, он будет держать рот на замке.

— Ты... ты это несерьезно, Гермиона, — заявил сбитый с толку Рон. Затем, снова вспыхнув, он повернулся к Малфою:

— Что ты с ней сделал? Какое заклинание?

На этот раз Малфой даже не попытался заговорить.

— Он ничего мне не сделал, Рон.

— Нет, сделал! Он много чего с...

— Рон, я могу говорить с ним когда хочу и сколько хочу, — что-то, сказанное Роном во время этой перепалки, сильно задело Гермиону. Она не кричала, как Рон, но говорила резко, и голос ее был гораздо чище, чем можно было бы ожидать от только что плачущей девушки.

— Ты называешь это «разговором»? Он чуть ли не качал тебя на руках! Мерлин! Если это называется «говорить», то я ...

— Не тебе решать, можно ли... ему меня обнимать, Рон!

— Но ты не можешь прикасаться к Малфою, Гермиона, — сказал Рон, раздраженный, разъяренный, доведенный до отчаяния и слегка недоумевающий. Но в основном разъяренный. — Он тебя обидит, причинит боль или еще что-нибудь... Ты подвергаешь себя опасности, и я... я, как твой друг, этого не позволю!

— Мне. Не нужно. Твое. Разрешение.

— Я не сказал...

— Считай, что сказал! Уф, Рон, история с Виктором в точности повторяется!

— ТЫ ЦЕЛОВАЛАСЬ С ДРАКО МАЛФОЕМ?!!

— Я этого не говорила...

— Ты и Малфой? Целовались? Мерлин! Ты всегда целуешься с врагами?

— Виктор не был врагом до тех пор, пока я не стала с ним целоваться!

— И КАК ДАВНО ТЫ ЦЕЛУЕШЬСЯ С МАЛФОЕМ?

— Да во имя любви к Мерлину, я не целовалась с Малфоем! А даже если бы и так...

— Так ты все-таки целовалась с Малфоем?

— Я могу целоваться, с кем хочу!

— КРОМЕ МАЛФОЯ! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЦЕЛОВАТЬСЯ С НИМ!

— Включая Малфоя! Я могу целоваться с любым, кем пожелаю!

— Но, Гермиона, ты не можешь целоваться с этим козлом! Я этого не позволю... — он быстро замолчал, с ужасом глядя на нее. Пожалуй, он перегнул палку. И чтобы его разозлить и отстоять свою точку зрения, Гермиона клюнула Малфоя в щеку.

— АХ ТЫ...ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ... КАК ТЫ ПОСМЕЛ ЗАМОРОЧИТЬ ЕЙ ГОЛОВУ ... ДЕРЖИ СВОИ РУКИ ПОДАЛЬШЕ ОТ НЕЕ, — Рон прошел ту стадию, когда можно было изъясняться связными предложениями. Он толкнул Малфоя, застав его врасплох, и замахнулся, чтобы сломать его бледный, острый нос, когда...

— Господин Уизли. Нападаем на однокурсника? Находимся вне стен своего общежития после отбоя? Прерываем наказания других учащихся? Орем так, что слышно на другой стороне замка? Вы вообще представляете себе, сколько неприятностей на себя навлекли? — и Снейп, имеющий, по-видимому, очень даже четкое представление на этот счет, коварно улыбнулся. — Пойдемте со мной, Уизли. Декан вашего факультета уже освободилась. Полагаю, она сама захочет решить, как вас наказать. А вы двое, — он перевел взгляд с Драко на Гермиону. Малфой был гораздо бледнее обычного, и хотя в выражении его лица не наблюдалось ничего из ряда вон выходящего — на губах, как всегда, играла презрительная усмешка — взгляд был затуманенным и отстраненным. Наверное, он что-то на себя пролил, потому что часть его рубашки была мокрой. Грейнджер выглядела ужасно: на щеках следы слез, а волосы еще более взлохмаченные, чем обычно. Вероятно, Драко сказал ей что-то нелицеприятное, а тут влез Уизли и попытался его стукнуть. — Вы двое свободны, возвращайтесь каждый в свою общую гостиную, — МакГонагалл совершенно необязательно знать все детали этой истории, ещё отнесётся к Уизли более снисходительно. Или накажет Драко.

Странное дело, он мог бы поклясться, что слышал, как Уизли несколько раз проорал что-то о поцелуях.

Драко проснулся на следующее утро и очень удивился своей усталости. Ах, да, наказание после уроков, на котором он задержался допоздна. Грейнджер там тоже была, вдруг расплакалась. Прибежал Вислый, они спорили о правах на поцелуи.

Драко усмехнулся, вспомнив выражение лица Вислого, когда тот подумал, что он целовался с Грейнджер. Но это близко нельзя было сравнить с тем ощущением ужаса, испытанным им самим, когда он увидел, как Грейнджер... М-да, Грейнджер его поцеловала. Просто клюнула в щеку. Щека Драко запылала, когда он подумал об этом.

Жаль, что она не поцеловала его по-настоящему, в засос. Это бы точно снесло Вислого с катушек.

Мысли Драко были прерваны Блейзом Забини, усевшимся на край его кровати.

— Драко, — начал Забини, с беспокойством глядя на него. — С тобой все в порядке?

Драко моргнул:

— Да, а что такое? Что-то случилось? — Поттер покушался на его жизнь, пока он спал? Ему казалось, он слышал что-то подобное.

— Ничего, — ответил Блейз немного смущенно. Ясное дело — что-то все-таки случилось. Словно прочитав его мысли, слизеринец осторожно продолжил:

— Просто ходили кое-какие слухи о том, что... — ага, наверное, дело все-таки было в покушении на убийство.

Драко закатил глаза и перебил его:

— Блейз, серьезно, что бы это ни было — не верь всему тому, что говорит Панси.

А затем оба произнесли задумчиво и в унисон:

— Вернее сказать, ничему не верь.

Блейз широко улыбнулся, Драко криво ухмыльнулся, и оба отправились на завтрак, весело поприветствовав Нотта при выходе из общежития.

~0~

— Гермиона, немедленно все нам расскажи!

— Да, да, Гермиона, так это правда?

Гермиона подняла глаза от своего гренка. Слева от нее сидела Парвати Патил, а справа — Лавендер Браун. Два человека, с которыми ей меньше всего хотелось разговаривать ранним утром.

Обычно она сидела с Гарри и Роном, но ни один из них пока к завтраку не спустился, и она подозревала, что даже если бы они здесь и были, то не сидели бы с ней — Рон, во всяком случае, точно бы не сидел. И поэтому две девочки заняли их места.

— Что правда? — скучающе спросила она, подавив зевок.

— Ну, как же, — сказала Лавендер, обмениваясь взволнованным взглядом со своей подругой, — рано утром Пивз, воруя свечи из общей гостиной Хаффлпаффа, рассказал любопытную историю.

Странное дело, ведь казалось бы: что бы там ни произошло рано утром в гостиной Хаффлпаффа, Патил и Браун не могли бы так быстро об этом узнать, верно? Очевидно, новости распространялись быстро.

Гермиона в замешательстве моргнула:

— И какое это имеет ко мне отношение?

— Пивз сказал, что прошлой ночью, пока он прятался от Филча, — сказала Лавендер, подавив смешок, — ты целовалась с Драко Малфоем! — ликующе закончила она.

— Он сказал, — подхватила Парвати, — что Рон выломал дверь и попытался тебя остановить! А ты кричала, что можешь целоваться с кем тебе заблагорассудится, и продолжала целоваться с Малфоем, и Рон вызвал Малфоя на дуэль, а Малфой сказал что-то о Викторе Краме, об этом сексуальном красавчике, игроке в квиддич...

— Правда, ни Пивз, ни Малфой не говорили, что Крам сексуальный, — заметила Лавендер. Парвати кивнула и продолжила:

— А потом вошел Снейп и сказал тебе и Малфою идти спать и устроил выволочку Рону. И затем вы с Драко еще какое-то время целовались и разошлись.

— И я слышала, как ты поздно пробралась в комнату и чуть было меня не разбудила, — добавила Лавендер.

Они в ожидании уставились на Гермиону, а та разразилась гомерическим смехом.

— Полная... полнейшая... чушь, — задыхаясь, сказала она и засмеялась еще сильнее, когда на нее стали оборачиваться. Две другие девочки нахмурились, не скрывая своего недоверия.

— Ладно, Гермиона, — голосом сладким, как тыквенный сок, сказала Лавендер, — мы тебе верим.

— Но если ты когда-нибудь все же будешь целоваться с этим слизеринцем, то просто обязана нам первым об этом рассказать.

Это заставило Гермиону расхохотаться еще пуще. Насколько же нелепой была вся ситуация! Словно смотреть на карикатуру какого-нибудь известного политика: каждая деталь раздута настолько, что делает общую картинку смешной.

~0~

— Панси, в пятый раз тебе говорю, вот что произошло: мы какое-то время в молчании варили зелье — я хотел освободиться как можно быстрее — и тут вбежал Вислый. Они стали ругаться по поводу Виктора Крама, и я не обращал на них внимания до тех пор, пока Вислый не начал вопить, и я велел ему заткнуться. И Вислый подумал, что я принимаю сторону грязнокровки и начал орать, что, мол, она, наверное, и со мной целуется, и замахнулся на меня, — Панси разинула рот, но Драко это проигнорировал, — так что я вытащил палочку и собирался было долбануть его каким-нибудь заклятием, но тут вошел Снейп. Естественно, Снейп понял, каким придурком был Вислый, и отвел его к МакГонагалл, а мы с Грейнджер просто разошлись.

— Так ты не целовался с Грейнджер? — спросила Миллисент, как будто он рассказывал эту историю не в семнадцатый раз, а в первый.

— Конечно же, — фыркнул Драко голосом, сочившимся сарказмом. — Мы постоянно целуемся. Мы встречаемся в Астрономической башне и целуемся до самозабвения, — он закатил глаза, и большинство ребят из его компании рассмеялись.

~0~

В течение последующих нескольких дней большая часть слизеринцев научилась не произносить слово «Астрономическая» в присутствии Драко Малфоя. В первые несколько часов после описываемого выше инцидента он наложил разного рода жуткие заклятия на шестерых второклассников за то, что те не так на него смотрели, троих пятиклассников за то, что хихикали и шептали «астрономическая башня», и двенадцать первоклассников за то, что те переставали шептаться всякий раз, когда он на них смотрел.

Большинство гриффиндорцев были абсолютно убеждены в том, что Гермиона Грейнджер в жизни не сделала хоть что-то, даже отдаленно напоминающее дружеский акт по отношению к Драко Малфою, не говоря уже о чем-то большем, и страстно защищали ее при каждой возможности. Вообще, было оскорблением думать, что кто-то из гриффиндорцев в здравом уме и твердой памяти так бы поступил, а если кто и был в здравом уме — так это Гермиона. Рон, однако, не был большинством гриффиндорцев — он был просто гриффиндорцем, и он отказывался разговаривать с Гермионой, а вместо этого сердито бормотал что-то о ней Симусу и Дину каждый раз, когда она оказывалась поблизости. И они не знали, чему верить, равно как и Гарри. Вся история выглядела смехотворно, и он остался в хороших отношениях с ними обоими, кивая головой и неловко выслушивая все претензии, высказываемые каждым из них в адрес другого.

Вся эта история не казалась такой уж смешной после миллионного пересказа, и Гермиона с облегчением вздохнула, когда ажиотаж вокруг сказочки Пивза поутих. Она до сих пор была обижена на Рона, а Рон был до сих пор обижен на нее, что делало все, о чем она думала тем судьбоносным вечером, ещё более актуальным. Если он, будучи просто ее другом, мог так походя подозревать ее в чём попало, а потом еще и обижаться, вряд ли он будет вести себя по-другому, если их отношения перейдут на новый уровень. Но в то же самое время она не хотела ничего менять в своих убеждениях. Однако тогда получается, что она вовсе не хочет смотреть на жизнь непредвзято, а этого она тоже не хотела, потому что это бы означало, что у нее зашоренное мышление, и она выбрала путь невежества, и сама же противоречит собственным принципам.

Вдобавок ко всему была ещё вся эта история с Малфоем. Что это с ним такое? Он специально так себя ведёт, чтобы ее запутать? А что, это была вполне разумная теория — он намеренно морочил ей голову, и... и... и у нее явно паранойя.

Если бы Малфой хотел ей навредить, он бы с лёгкостью мог это сделать, когда она при нём расплакалась — ведь она была совершенно беспомощной в тот момент. Она опустила щит, а он не стал атаковать. Наоборот. Любой бы хотел, чтобы к нему отнеслись так, как Малфой отнёсся к ней в этой ситуации. Почему он так поступил? Потому что не знал, что еще предпринять? Или, возможно, он и хотел сначала что-то сделать, но потом испугался?

Весь мир был хаосом эмоций, и непредсказуемых действий, и всяких бессмысленных вещей. Нет, не совсем точно. Во всем был смысл. Может быть, не совсем понятный ей, но если смотреть на это с точки зрения космического замысла, и знать все, что необходимо знать, то у всего, безусловно, была причина, порождающая реакцию, которая, в свою очередь, вызывала ответную реакцию. Ничего просто так не происходит. Не то чтобы она верила в судьбу или похожий вздор, но согласитесь: нечто большее, чем просто ничто, только что появилось из ниоткуда. Но если хорошенько разобраться, то можно будет найти этому объяснение. Но как она должна была смотреть на вещи с точки зрения космического замысла? Да что там: как она могла смотреть объективно на свою жизнь, если она в ней находилась, жила ею, принимала решения, диктуемые ею, и сама же справлялась с их последствиями?

Очень просто: она должна найти кого-то, кто не живёт ее жизнью. Кого-то, с кем ее жизнь почти не пересекается. И до тех пор, пока она не попытается это сделать, она не сможет ничего решить.

~0~

— Ты поцеловала Драко Малфоя?

— Да. В щеку.

— Назло Рональду, верно?

— Ага.

— Ты уверена, что это была единственная причина?

— Я знаю, что единственная.

— Тогда зачем ты мне все это рассказываешь, Гермиона? На третьем этаже есть портрет старичка, красящего переулок в зеленый цвет — он бы с удовольствием тебя выслушал.

— Понимаешь, Луна, это еще не все. Есть продолжение.

— Ты поцеловала его дважды?

— Нет, я имею в виду — продолжение у этой истории.

— А-а. Расскажи.

— Так вот, Рон замахнулся, чтобы его ударить, но тут вошел Снейп.

— Я эту часть уже слышала. Робби Динфраммил, третьекурсник, вчера говорил об этом. За обедом. Я ела яблочный пирог, очень вкусный. Ты когда-нибудь ела яблочный пирог?

— Ну, это было немного не так.

— Ты хочешь сказать, что пила яблочный пирог?

— Да нет же, я о своей истории!

— И зачем тебе понадобилось пить свою ист... Ах, да, да, прости. Наргл меня поймал.

— Кто поймал? Неважно. Так вот, дело в том, что Рон...

— Ты его любишь только как друга.

— Что?

— Разве не так?

— Я... я не знаю. Я всегда думала, что я люблю его иначе, больше, чем просто друга, но теперь... я не знаю, наверное, ты права.

— Я все еще не понимаю, что тебя гложет.

— Я хочу спросить: а что ты об этом думаешь? Ну, из того, что ты знаешь, как тебе кажется — он мне нравится? В другом качестве, я хочу сказать.

— Нет, не нравится. Я не вижу, чтобы он вообще мог тебе нравиться. Рональд очень агрессивный. Но ты ему, похоже, нравишься.

— О...

— Ты собиралась спросить меня о Драко?

— Да, вообще-то... собиралась. А что по поводу Драко?

— Да, мне кажется, что он тебе нравится.

— Что тебе кажется, прости?!

— Разве ты не это хотела спросить?

— Нет... Я хотела спросить, что ты думаешь о его недавнем поведении.

— Он хулиган, третирующий слабых.

— И?

— А что ты знаешь о хулиганах?

— Они пристают к людям, — ответила Гермиона первое, что пришло на ум.

— Да. Но почему они это делают?

— Потому что не уверенны в себе?

— Не обязательно. Потому, что им нравится ощущать власть над людьми.

— Верно. Поэтому надо не обращать на них внимание. Таким образом, не давая им над собой власти.

— Совершенно правильно. Итак, Драко нравится ощущать власть над людьми. Тому могут быть несколько причин.

— Потому что он не держит свою собственную жизнь под контролем?

— Возможно. Но ещё и потому, что ему хочется внимания.

— Похоже на то.

— А почему кому-то хочется внимания, Гермиона? — удивительно, но тон ее вовсе не был снисходительным, а таким, как всегда: мечтательным и довольно отстранённым, словно она лишь делала вид, что это ей интересно, или пыталась что-то вспомнить.

— Потому что для них внимание — это форма одобрения?

— Что опять возвращает нас к недостатку самоуверенности.

— Это объясняет, почему он всегда ведёт себя через чур самоуверенно.

— Да, пожалуй, что так.

— Но тогда почему он вдруг перестал это делать? Ему надоело носить маску?

— Возможно, но я подозреваю, что причина не в этом.

— А в чем?

— Он проявил к тебе сострадание. Даже жалость.

— Но в этом нет никакого смысла, Луна. Он постоянно всех третирует и никогда ни к кому не испытывает ни сострадания, ни жалости!

— Да, не испытывает. Так ты закончила?

— Что?

— Мне надо идти на урок по уходу за магическими существами.

— А. Прости. Спасибо, Луна.

— Мы должны почаще беседовать. Иногда ты мне напоминаешь мыслехлюпа. Я думаю, что если ты будешь непредвзято смотреть на жизнь, это существо тебя очень заинтересует.

____________________________________________________________________________________________________________________________________________

A/N. Мыслехлюп — не мозгошмыг. Автор сама придумала новое слово — по-моему, из обычного сочетания букв, без намёка на смысл (Chasperkha), и я просто заменила его на что-то, что Луна могла бы использовать.

Драко Малфой был очень, очень зол.

Он был зол на себя.

Он был зол на любого другого негодяйского негодяя в замке.

В особенности он был зол на Рональда Уизли.

Также он чрезвычайно злился на Гарри Поттера, но это было делом перманентным.

Все прекрасно знали, когда Драко Малфой пребывал в дурном расположении духа, потому что по меньшей мере трое детей помладше оказывалось в больничном крыле, будучи не в состоянии поведать Мадам Помфри, как же на них наложили заклятья. Но Мадам Помфри и малыши навряд ли были в числе первых, узнававших о расстроенных чувствах Драко.

Обычно первой была Панси Паркинсон, и сегодня не было исключением:

— Драко, дорогой, я подумала, может быть, попробуем ещё раз? Я уверена, что ты увидишь, насколько убедительной я могу быть, — она как-то странно наклонила голову, чуть было не свернув шею, и захлопала ресницами. Неужели она на полном серьёзе полагала, что эти кривляния могли хоть кого-то завлечь?

— Панси, а вот интересно, ты бы хотела, чтобы тебя обнаружили где-нибудь в канаве, километрах в пятидесяти отсюда, абсолютно мёртвой и абсолютно неузнаваемой? Или всё же ты предпочтёшь оставить меня в покое?

За Панси шёл Блейз. В смысле, если не считать Крабба и Гойла. Обычно Крабб и Гойл очень быстро замечали, что Драко ведёт себя странно, но всегда относили это к чувству голода. Их логика была построена так: поскольку они сами расстраивались только тогда, когда были отлучены от пищи, то та же причина должна быть и у Драко. Он понял, что их предложения еды были проявлением сочувствия с их стороны, и старался не слишком грубить, отсылая их всякий раз восвояси вместе с провизией. В конце концов, эти двое посовещались и решили, что у Драко была совсем другая проблема: расстройство желудка из-за переедания.

Так вот, как мы уже говорили, Блейз Забини технически узнавал вторым о плохом настроении Драко. Он выяснял об этом не путём непосредственного взаимодействия, а на основании того, как Драко взаимодействовал с остальными, например, с Панси Паркинсон. Будучи гораздо умнее других, Блейз избегал Драко весь день. Что, вообще-то, мешало Драко, потому что ему иногда хотелось завязать с кем-нибудь интеллектуальную беседу.

Самым умным человеком, бывшим в его окружении, был Теодор Нотт, но у него всегда было ощущение, что Теодор не очень-то хотел с ним связываться, и хотя Драко никогда не показывал, но это его задевало.

После того, как он еле высидел наискучнейший урок гербологии вместе с Равенкло, Драко вдруг осенило. Он должен был это понять давным-давно. Никто другой из возможных собеседников не мог бы дать ему лучшего совета — такого вдумчивого, такого искреннего.

~0~

— Ты замечательно сегодня выглядишь, впрочем, как и всегда.

— Спасибо. Я, вообще-то, хотел спросить совета.

— Думаю, надо оставить все, как есть. Выглядит гораздо лучше с тех пор, как ты прекратил пользоваться гелем. Большинство девочек отдали бы все на свете, чтобы иметь такой цвет. Они, бедняжки, выливают галлонами зелья на голову в надежде, что у них получится этот оттенок. И продолжай придерживаться того же стиля в одежде. Серебряно-зеленый галстук очень тебе идет.

— М-да. Спасибо...

С чего это он взял, что будет замечательной идеей пообщаться с говорящим зеркалом? Мерлин побери, это не имело ни малейшего смысла. Да, конечно, это было почти то же самое, что и беседы с самим собой, но тем не менее. Возможно, было бы даже лучше, если бы он поговорил с самим собой, тогда бы ему не надо было озвучивать такие прописные истины, как то, что он выглядит обворожительно.

~0~

— Я так устала от Рона. Естественно, я прощу его, если он извинится, но всё же... Сам посуди, как он мог думать, что... что...

— Я знаю, Гермиона. Как вообще он мог подумать, что ты будешь замешана в таких отвратительных действиях с таким омерзительным представителем человеческой расы, как Драко Малфой — глупо было бы даже думать об этом, серьёзно, иногда он просто тебя с ума сводит, он приходит к выводам без достаточных оснований, и то же самое было с Крамом, за исключением того, что всё было иначе, потому что тебе Малфой даже и не нравится, он попытался ударить Малфоя, хотя впервые в жизни тот буквально ничего не сделал ни Рону, ни тебе, ни мне, и ты думаешь, что Рон, когда захочет, может быть глупее Свинристреля.

— О, Гарри, — воскликнула Гермиона, напугав Гарри неожиданным объятием. — Боже мой, я просто ужасна! Я что, действительно всё это говорю? Постоянно?

— Да, что-то вроде.

— О, прости меня, Гарри. Это, должно быть, сводило тебя с ума.

— Всё в порядке, Гермиона.

— Нет, не в порядке. Я пойду, поговорю с Роном.

— Я думал, ты не собираешься перед ним извиняться?

— Конечно же нет. Ты не слышал того, что я сказала? Я направляюсь с ним поговорить.

— Понятно. В таком случае, удачи.

Поскольку Гермиона была девочкой, то могла войти не только в свою спальню, но и в спальню мальчиков. В описываемый день Гермиона соскользнула с лестницы, отправившись повидать Рона. Рон был мальчиком, и поэтому, естественно, не мог попасть в спальню к девочкам, но справедливо было бы предположить, что причина, по которой он так долго не приходил повидать Гермиону, была не в этом.

Дверь отворилась без скрипа, но он знал, когда она вошла. Он сидел на кровати, читая бесхитростную книжку о квиддиче, которую давным-давно его брат Чарли подарил ему на Рождество. Он знал ее чуть ли не наизусть, и читал только тогда, когда чувствовал необходимость погрузиться в знакомую и наиболее дружественную атмосферу. Но тут она вошла, и он поднял глаза. И он ничего не сказал, заставив ее заговорить первой.

— Рональд?

— Что? Ты забыла, как я выгляжу, потому что дни напролёт любовно заглядываешься на эту паршивую скотину Малфоя?

— Нет, — ее тон предполагал, что она не слышала ни слова из того, что он сказал, но он знал, что это не так, потому что люди не говорят "нет" просто так, с бухты-барахты. Хотя, с другой стороны, Гермиона сильно отличалась от большинства людей, обычно в хорошую сторону, но иногда и не в очень.

— Что тогда? Думала обнаружить вместо меня Гарри в моей кровати? То, что ты съехала с катушек, не означает, что и все остальные тоже головой ударились, — и вновь она продемонстрировала либо выборочную глухоту, либо потрясающую способность к самоконтролю.

— Я просто хотела прийти и поговорить с тобой.

— Почему?

— Мне совершенно не нравится, как обстоят дела у нас с тобой.

— Мне не нравится, как обстоят дела у тебя с Малфоем, — она неодобрительно на него глянула, и он добавил, — и с Крамом.

— Мне не нравится, что ты считаешь это относящимся к делу, — теперь ее тон был достаточно ледяным, чтобы подтвердить его подозрения, что она на самом деле все время его слышала. Однако выражение ее лица было почти нейтральным.

— Какой-то портачный круг.

— Порочный круг, Рональд! Вот уж, действительно.

— Ты меня поняла. Мы застряли, и как, черт возьми, ты хочешь из него выбраться? Приходится чем-то жертвовать. Но я точно знаю, что собой жертвовать не буду.

— Ты хочешь пожертвовать нашей дружбой?

— Нет.

— Значит, ты хочешь пожертвовать мной?

— Нет... ну, я о противопоставлении.

— То есть пусть произойдет все что угодно, лишь бы ты не пострадал, да?

— Я... я не это имел в виду.

— Но так это прозвучало. И так это и есть на самом деле.

— Ты мне дорога! — Рон не был уверен, что он хотел этим сказать, и испуганное выражение, промелькнувшее на ее лице, показало, что и она поняла это двояко.

— Я знаю, — сказала она холоднее обычного.

— Поэтому... — похоже, его слова формировались одновременно с мыслями, — поэтому наша дружба для меня стоит на первом месте — вот что я имел в виду.

— То есть ты хочешь, чтобы мы снова были друзьями? — похоже, она не поняла истинного значения его слов, хотя Рон и сам не совсем был уверен в том, что же он под этим подразумевал.

— Да, наверное.

— Наверное?

— Просто... Малфой?

— Я уже тебе говорила, что между нами ничего нет, — Рон собирался сказать что-то вроде «Да ну, в том числе и пространства в любой отдельно взятый момент?», но вспомнил, что решил опять с ней подружиться.

— Что ж... — он опять попытался подобрать слова, — что ж, хорошо.

— Но ты же понимаешь, что если бы я хотела с ним целоваться, я бы целовалась?

— Но...

— Что это я выбираю, с кем целоваться, а с кем — нет.

— Да, конечно, — но цвет его щек никак не сочетался с этим «конечно». Равно как и мелькавшие у него в голове мысли. Они все говорили «Только если это не Малфой». Ну, то есть не все, конечно. Некоторые из них были о еде, а другие выкрикивали: «убей Малфоя, мерзкую тварь».

— Так мы снова друзья?

— Да.

— Хорошо. Тогда, пожалуйста, прекрати говорить Симусу, что ты видел, как я в засос целовалась с Малфоем.

— Я такого не говорил!

— Говорил.

— Ладно. Но я скажу, что ты его поцеловала. Ты ведь на самом деле его поцеловала.

— В щеку.

— Я должен упоминать эту часть?

— Да, Рон, должен. Особенно эту часть, — она даже назвала его Роном, а не Рональдом.

~0~

Похоже, можно было забыть о том, чтобы поговорить с умным человеком. Поэтому придётся ограничиться разговором с другом. Он знал, что у Грегори была память, как у пескаря, (он где-то слышал, что пескарь помнит любое событие в течение трёх секунд) , поэтому он не особо волновался, что кто-нибудь узнает о сказанном. Не говоря уже о том, что Гори его боялся и был очень преданным. Драко всегда предпочитал его Краббу. В Грегори было что-то более тёмное, и даже умное, чем в Винсенте. Хотя Грегори и настаивал на том, чтобы Драко называл его "Гори", когда, конечно, вспоминал о том, чтобы настаивать. Он где-то прочитал, что у каждого в банде должна быть крутая кличка. Драко был уверен в том, что данные сведения были почерпнуты в каком-то маггловском журнале. В любом случае, Драко наотрез отказался, чтобы его называли Дракула. Это было имя какого-то ужасного румынского короля, а Винсент утверждал, что Вайс звучит слишком по-девчачьи.

— Это о тех слухах про тебя и грязнокровку Грейнджер?

— Да, типа того.

— А то, что ты рассказал Панси — правда?

— Кое-что из этого.

— Так что же случилось?

— Короче, Грейнджер расплакалась ни с того ни с сего, когда мы варили зелье.

— Ты наложил на нее заклятие, когда она не смотрела?

— В том-то и проблема — я должен был бы это сделать.

— Но не сделал?

— Нет, я совершил нечто ужасное.

— Ты не наложил заклятье?

— Ну да, не наложил. Вместо этого, я... я ее обнял.

— Ты у нее отнял? Сколько ты у нее отнял?

— Нет, я ее обнял.

— Тебе понравилось?

— Что?

— Тебе понравилось обнимать грязнокровку Грейнджер? — не похоже было, чтобы Грегори над ним насмехался. Да он бы в жизни на это не решился. Но вместе с тем ему было по-настоящему любопытно, как если бы Драко сказал ему, что у него в кармане лежат рогалики.

— Я... я не знаю! Она грязнокровка! Это часть ее имени — грязнокровка Грейнджер! — он надеялся, что его голос прозвучал достаточно возмущённо. Но на самом деле он был сбит с толку.

— Да, но... — он наклонился поближе и понизил голос, будто делясь с Драко секретом, — она девчонка. Грязнокровки бывают и девчонками тоже.

Чувство радостного возбуждения было настолько ясно выражено в его голосе, что Драко было очень сложно не рассмеяться. Но, тем не менее, он сдержался.

— Разумеется. Они ведь люди. А люди делятся на мальчиков и девочек.

Грегори кивнул, обдумав услышанное, прежде чем сказать:

— Так я и спрашиваю: тебе понравилось?

Драко опять запутался.

— Как мне это могло понравиться?

Грегори моргнул.

— Тебе нравятся девочки, верно? — он немного отодвинулся от Драко и выглядел менее воодушевлённо, чем до этого.

Драко закатил глаза.

— Естественно, — Грегори видел, как он целовался с Панси, когда они были вместе.

Грегори опять моргнул. Это начало входить у него в привычку.

— Ну, это, — он попытался разобраться, что же было так непонятно Драко. Ведь Грегори нельзя было назвать особенно загадочным. Он даже слышал, что люди называли его примитивным, а это ведь, насколько он мог судить, означало обратное от «загадочного».

— Тебе нравятся девчонки. Грязнокровки бывают девчонками. Грязнокровка Грейнджер — девчонка. Грязнокровка Грейнджер тебя обняла. Девчонка тебя обняла. Тебе понравилось?

Если бы кто бы то ни было ещё говорил с ним в такой манере, он бы наложил на них страшное заклятие, но если у Грегори возникал особенно сложный ход мыслей, он должен был разложить их вот так, по полочкам. И в то же само время, такой подход и Драко помог, наконец, понять.

— Я не знаю, — сказал он, пожимая плечами, — она плакала, Грейнджер! и обнимала меня очень крепко, Грейнджер! и я вроде бы гладил ее по спине, Грейнджер! и... и... я не знаю.

— Хорошо, — сказал Грегори, решив не задавать больше вопросов, потому что они его смущали, — так когда, ты говоришь, вошёл Уизли?

— Он не то чтобы вошёл. Он появился вдруг. Наверное, он находился под каким-то скрывающим заклятием, или на нём был плащ-невидимка, хотя откуда у него деньги на такую роскошь, они, эти плащи, очень-очень редкие. Неважно, он и Грейнджер стали спорить о том, с кем ей можно было целоваться и с кем нельзя, и разрешалось ли ей целоваться со мной, а затем о том, целовалась ли она со мной. Вислый вопил как резаный.

— Так ты ее отпустил?

— Что?

— Когда они ругались.

— Не знаю, наверное. Она продолжала сидеть рядом со мной, как мне кажется. Так вот, потом она поцеловала меня в щёку.

— В благодарность?

— Нет, чтобы досадить Вислому.

— Она это сказала?

— Нет, но это было очевидно.

— А, понятно. Дальше что?

— А потом он замахнулся, чтобы мне врезать.

— Ты наложил на него заклятие?

— Нет, я пребывал в шоковом состоянии.

— От того, что он собирался тебе врезать?

— Д-да, естественно...

— Так что, ты его ударил?

— Нет, тут зашёл Снейп, приструнил его и освободил нас.

— Так что тебя смущает?

— Вся эта история. То есть, я хочу понять, почему я не сразил ее каким-нибудь заклятием?

— Потому что она девчонка?

— Раньше меня это не останавливало.

— Потому что она грязнокровка?

— Это какая-то бессмыслица.

— Потому что ты ее ненавидишь?

— Это тоже бессмыслица. Если ты кого-то ненавидишь, ты накладываешь на него заклятие. Если же нет... короче, я хотел сказать, что так себя не ведут, когда кого-то ненавидят. А я ненавижу Грейнджер. Так почему же я не сделал то, что обычно делаю?

Грегори долго думал, и Драко не шумел, чтобы его не прерывать.

— Она девчонка, — начал он, — а тебе девчонки нравятся. Она грязнокровка. А грязнокровок ты ненавидишь. Поэтому ты можешь вести себя с ней либо как с теми, кто тебе нравится, либо как с теми, кого ты ненавидишь. Я думаю, что обычно ты ее, наверное, ненавидишь. Но ты не вёл себя как обычно. Так что теперь я думаю...

Драко всё-таки прервал его тем, что вышел из комнаты. Обычно Грегори удавалось угодить Драко своими простыми фразами и очевидным поклонением. Но не сегодня. Сегодня Драко был им недоволен, и это имело отношение к чему-то, сказанному Грегори в одной из своих простых фраз.

И тут он понял. Понял то, что уже давным-давно должен был понять. Это его немного испугало, но зато сразу всё расставило на свои места. Мозайка сложилась. Он всё время ошибался. Они все ошибались! Но наконец-то он, Грегори Харпер Гойл, познал истину.

А истина заключалась в том, что причина, по которой Драко был расстроен, не имела никакого отношения к желудку!

~0~

Драко шел по коридору. Когда он о чём-то усиленно думал, ему помогали привычные физические действия. По сути, хождение было настолько же привычным, насколько его нынешние мысли были непривычными.

Гермиона Грейнджер была грязнокровкой. Она была ведьмой. Она была человеком.

Драко был чистокровным. Волшебником. Человеком. А чистокровные были лучше грязнокровок.

Но так ли это было на самом деле? Он был чистокровным, а Грейнджер обставляла его на каждом уроке.

Получается, грязнокровки могут лучше преуспеть в школе и, как следствие, в магии. Но нет, Грейнджер не считается.

Ведь правда? Она не была похожа на остальных грязнокровок. Грязнокровки должны быть идиотами! Тупыми, как Крабб и Гойл и неуклюжими, как Лонгботтом.

За исключением того, что ведь это Крабб, и Гойл, и Лонгботтом были чистокровными. Они не должны были быть идиотами... Но были.

Каждый был не тем, кем должен был быть. Всё было шиворот-навыворот. Весь мир был... не таким. Весь чёртов мир.

И впервые в жизни Драко искренне принял тот факт, что он ошибался. Что он был трусом. Что он не был идеальным. И он понял кое-что ещё: да, ему понравилось обнимать Грейнджер. Но только потому, что она была девчонкой!

Он всё ещё ее ненавидел. Наверное.

Да, он ее ненавидел! Он должен был ее ненавидеть! В ней было столько всего неправильного. Например, то чувство, которое она в нём вызывала. Это ведь ненависть, верно?

Она могла отбрить его так, как никто другой. Она не только игнорировала его, но могла даже заехать ему по физиономии! Она видела в нём не "Слизеринского принца", а обычного плебея, да ещё и трусливого в придачу. Это несправедливо! Он ужасно хотел, чтобы она заметила его хорошие качества — именно она, а не кто-то другой, но этого никогда не происходило!

Он никогда не мог ее ни запугать, ни впечатлить. Он мог только лишь вызвать в ней отвращение. Он даже не мог вывести ее из себя! Она заставляла его чувствовать все эти кошмарные вещи, всякий раз, когда он о ней думал: радость, злость, смущение, стыд, одиночество и, самое ужасное, грусть.

Мучительный вид грусти, вроде той, которую он ощущал, когда его отец отказался купить ему ту крутую метлу, или когда он кричал на него за то, что Драко в чем-то недостаточно преуспел, или...

Но это должно было быть ненавистью.

Он ненавидел Поттера, и Поттер его злил... но не вызывал в нем всего того, другого...

И Вислого он тоже ненавидел. И злился на него. И завидовал ему. В основном потому, что у Вислого было столько братьев. Драко был единственным ребенком, и хотя иногда ему это нравилось, обычно он жалел, что у него не было старшего брата.

Грейнджер была... другой. Отличалась от всех остальных людей, которых он ненавидел. Отличалась от всех остальных грязнокровок. Отличалась от всех остальных людей, которых он знал... И не просто отличалась, а была лучше. В основном умнее, но и всякое другое тоже. Она была доброй, понимающей и деликатной. Когда она работала с ним на зельеварении, она не пыталась наложить на него заклятие — она беседовала с ним. И делала она это не потому, что умная — ему доводилось работать вместе с равенкловцами, и хотя они и не выхватывали палочку, как гриффиндорцы, по любому поводу, но и их было довольно легко вывести из себя. А из-за того, что она была... Грейнджер. Это то, что она делала. Будучи такой умной, она не была эмоционально отстраненной. И, похоже, она не позволяла логике управлять ее жизнью. Она всегда сопровождала Поттера в его героических приключениях...

То есть, если бы она не была грязнокровкой, ее не за что было бы ненавидеть. Да и неважно это было теперь, грязнокровка она или нет. Магглорожденная.

Она была всезнайкой, но... это лучше, чем быть незнайкой, вроде Крабба и Голйа. И Поттера.

Волосы у нее были лохматые. Но ему это никогда по-настоящему не мешало. Даже, пожалуй, нравилось. А = B, C = B, поэтому С = А. Грейнджер была девчонкой. Драко девчонки нравились, поэтому и Гнейнджер нравилась Драко.

Нет!

... Да.

Драко Грейнджер не ненавидел. Драко Грейнджер не ненавидел. Драко Грейнджер не ненавидел.

Грейнджер нравилась Драко. Наверное.

— Мне Грейнджер нравится, — вслух пробормотал он, широко раскрыв глаза.

— Что? — спросил какой-то проходящий мимо ребенок, думая, что Драко обращается к нему.

— Я сказал: мигрень же давится? В смысле, ее можно задавить в зародыше?

— Наверное. Сходи к Мадам Помфри.

— Правильный ответ; а теперь шевелись — ты загораживаешь мне проход.

Что-то надо было предпринять по этому поводу.

— Мы слишком разные. Такого рода отношения никогда не работают в реальной жизни.

— Только потому, что в реальной жизни люди не пытаются с этим разобраться.

— Это просто... безнадежное дело. И я не хочу причинять никому из нас боль. Я магглорожденная, книжный червь, аккуратная, собранная, страстная, свободная от предрассудков, умная... Ты же... ты...

— Избалованное, взбалмошное чистокровное отродье. Острое на язык и полное предрассудков?

— Ну, честно говоря, да. Мне не очень нравится, как все это прозвучало, но да.

— Но я изменился. Теперь я избалованный, взбалмошный чистокровный мерзавец, переполненный чувствами к магглорожденному книжному червю.

— Люди просто так не меняются.

— Я человек, не люди.

— Нет, серьезно. Девушки, которые вступают в отношения, думая, что «именно я... именно я его изменю»... Такие девушки потом горько разочаровываются. Для них это плохо заканчивается.

— Это другое.

— Не совсем, я так не думаю. Ты считаешь, что можешь измениться ради меня, а...

— Нет. Я не менялся ради тебя. Гермиона Грейнджер, я изменился благодаря тебе. И ты не изменила мои взгляды потому, что я в тебя влюбился, или что-то в таком же духе. Ты изменила их потому, что я был неправ, а ты была настолько умна, что заставила меня это увидеть.

— Но ты не можешь любить меня за то, что я «достаточно умна» и смогла тебя изменить. Я ведь на самом деле вообще ничего не делала.

— Я не люблю тебя из-за этого. Я люблю тебя, потому что... Мерлин, это звучит банально... Потому что ты — это ты. Ты обалденно умная, и скромная, и хорошенькая, и заботливая, и у тебя потрясающее чувство юмора, и ты заставила меня проникнуться к тебе уважением.

— Даже и не знаю, что сказать.

— Ого, первый раз в жизни тебе нечего сказать. Ну, может быть, второй раз, если на тебя когда-нибудь накладывали дурильную порчу.

— Ладно, ты меня убедил. Это могло бы получиться. Но...

— Грейнджер, ты не контракт подписываешь. Хотя, ты же любишь читать, так что я мог бы для тебя накропать что-нибудь в таком стиле. Правда, получилось бы уж слишком, как в средние века. Серьезно, люди все равно уже думают, что мы с тобой в тайне встречаемся. Так что особым шоком это для них не будет. Может, просто подтвердим эти слухи?

— Или просто ничего не скажем. Это не их дело.

— Верно. Но ты не могла бы все равно сказать об этом Потертому и Вислому? Мне бы хотелось поглядеть на выражение их лиц.

— Нет, я лучше не буду этого делать.

— Ладно. С тобой не повеселишься.

— Вот мы и нашли хоть что-то общее между нами. Пожалуй, это действительно может сработать.

— Сработает, вот увидишь.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

— Ты должен спросить: «за что ты меня благодаришь, Грейнджер?»

— Вовсе нет. С чего бы это? Что, Вислый все время тебя спрашивает, за что ты его благодаришь? Ты не думай, это не какой-то принятый между волшебниками этикет или что-то в этом духе. Просто он тупой, вот и все.

— Нет, но это то, что люди обычно говорят, когда я их искренне благодарю.

— А. Я думал, что ты меня благодаришь за решение тебя поцеловать.

— За что?

Вы можете догадаться, что случилось потом.

И если вы подумали, что войдет Профессор Снейп и их атакует, то вы ошиблись. Малфой просто ее поцеловал. И нет, я не собираюсь описывать это в деталях, потому что, откровенно, это фу.

________________________________________________________________________________________________________________________________________________

A/N Вот и все. Спасибо за то, что читали, и до новых встреч.