Из рассказов старого свадебного фотографа (гет)

— Неужели это всё правда? — неверующе прошептала она.

Колечко с крошечными камушками, надетое на указательный палец, а не на безымянный, как принято, блестело на солнце лучше всех бриллиантов и алмазов. Так ярко. Так празднично. И всё это действительно правда.

Нет, Тонкс не хотелось прыгать от радости. Слишком удивительно, что это всё случалось с ней. Сказка, которую рассказывал маленькой Доре отец, воплотилась в жизнь. Она, прекрасная принцесса — самая счастливая, сияющая, цветущая и жизнерадостная, — встретила его, благородного принца — смелого, отважного и заботливого. И пусть принцем был лишь он, корящий себя в непреодолимом влечении к юной прелестнице, убивающийся мыслью о разнице в возрасте, ненавидящий своё полуночное проклятие. Зато он был невыдуманным и её. Ей всегда было достаточно лишь его улыбки — чуть усталой, немного виноватой, но доброй и искренней, — чтобы успокоится, остудить пыл, перестать расстраиваться, прекратить дрожать от страха. Его объятия были лучшей наградой и лекарством от всего, а так же самой надёжной защитой. Его слова были нужными и даже необходимыми, нравоучения и наставления — забавными.

Она не считала себя смелой и только закатила бы глаза, услышав такое. Но она решилась выйти замуж за оборотня и родить от него ребёнка в разгаре войны — это многого стоило. Она отстояла своё.

Тонкс вздохнула и подумала, как там сейчас Римус. Наверняка, он, красивый, стоял перед зеркалом, постоянно теребя бабочку, и волновался, до последнего сомневаясь в правильности принятого решения. Он никогда не смирится с тем, что она на самом деле полюбила его и захотела выйти за него замуж. Вроде и взрослый, и строит из себя мудрого наставника, а в голове такие глупости. И он в глубине души считал, что это глупо. Ну и что, какая, к чёрту, разница?

Тонкс зажмурилась, подойдя к окну, откуда по прежнему светило яркое солнце, щедро одаривая теплом. Август. Ей больше нравилась осень с золотистыми красками, но ждать до сентября не хотелось и немыслимым казалось терпеть так долго. Ведь, если посмотреть, конец лета был идеальным временем для такого события. Хотя о чём это она… любое время было бы идеальным, самое главное — Римус с ней и никуда даже не собирается уходить.

— А ты не сбежишь, Рем? — тихо с усмешкой спросила Тонкс у ветра, водя ладонью по подоконнику.

— А ты не сбежишь, Дора? — наверняка прошептал Римус в соседней комнате, закрывая глаза.

Нет, нет, конечно нет, они слишком сильно любили друг друга. Настолько, что оба забудут все «против» этого брака, она не боится ответственности, а он будет готов опекать её, как самое дорогое ему существо на свете, и не заикаться про возможность ей уйти.

Римус как-то рассказывал, что в детстве нашёл на дороге брошенного серого котёнка и принёс его в дом. Зверёк не хотел даваться в руки, царапался крошечными коготками, даже пытался укусить его за палец острыми зубками, но Люпин всё равно нёс его, крепко прижимая к груди. В тепле и уюте малыш стал чуть доверчивее, начал ластиться к мальчишеской ладони, гладящей продрогшее тельце и головку с прижатыми ушками. Котёнка отдали соседской девочке, а Римус, вспоминая об этом случае, сравнивал свою возлюбленную с перепуганным зверьком. Она сильно злилась. Один из самых младших членов Ордена Феникса, грозный боец, готовый на всё, готовый в любую секунду броситься в бой. Хоть она и любила его, но не могла позволить ему так сильно принижать её достоинства: нет уж, на котёнка она ни в коем случае не похожа.

Тонкс обняла себя руками и счастливо улыбнулась. Никого ещё она так не любила — как ветер, как солнце, как свободу. Хотя, пожалуй, это чувство было ни с чем несоизмеримо и несравнимо. Это намного теплее, роднее и ближе, намного желаннее.

Тонкс села на диванчик, едва не споткнувшись о подол свадебного платья, стараясь не помять ненароком ткань. Римус настоял, ведь она согласилась бы и на джинсы или будничную мантию — эта деталь казалась ей едва ли не самой неважной. Тонкс оставалось молить Мерлина, чтобы он не дал ей упасть в самый важный момент церемонии. В противном случае ей будет ужасно обидно, стыдно и неловко, а сочувствующе добрая улыбка Римуса только усугубит дело.

Ох, как же ей хотелось узнать, о чём он думал. О ней? Может, уголки его губ ползли наверх, когда ему представлялось, как мило оплошать она может. Может, мысли его были заняты только внешним видом и надеждами на то, что всё пройдёт хорошо.

— Тонкс или Люпин? — задумчиво бормотала она, неспешно прохаживаясь по комнате. — Первое — вроде как и одновременно моё имя, а второе — новая фамилия.

Тонкс помотала головой — благо, волосы не были уложены в причёску, — чтобы прогнать навязчивую дремоту. Ей не хотелось огласки — и Римус согласился обвенчаться тайно, не хотелось пышных торжеств — и он согласился ограничиться торжественной церемонией, не хотелось празднеств — и он согласился пойти после венчания, куда она захочет. На столике, чтобы взбодриться, стояла чашечка с кофе, наполняющим приятным ароматом всю комнату. И сахара в нём ровно столько, сколько ей нравилось.

— Дора!

От неожиданности Тонкс вздрогнула, и взгляд её метнулся к часам: опаздывала. Скорее, скорее. Поправить дурацкую диадему на голове, которую когда-то носила мать Римуса, глубоко вздохнуть, бросить последний взгляд в зеркало, поправить платье… Платье. По белоснежной ткани расползалось уродливое коричневое пятно от кофе. Почему именно сегодня ей вздумалось быть такой неуклюжей? В уголках в секунду потемневших глаз заблестели слёзы, губы задрожали. Да, платье ей не нравилось, и даже очень, но раз уж оно на этот вечер должно было стать частью её гардероба…

Дверь со скрипом осторожно приоткрылась.

— Дора, всё в порядке? Ты бы на время посмотрела, — мягко упрекнул Римус, входя в комнату.

Тонкс жалобно шмыгнула носом, поворачиваясь к нему и готовясь к упрёку. Римус остановился и, разводя руками, мол, ну что мне с тобой делать, покачал головой. Она хотела, было, уже высказать всё, что было на душе, но он взмахом палочки уничтожил пятно, взял её за руку и крепко прижал к груди.

— Зачем тебе такая жена, Рем? — усмехнулась Тонкс. — Магией толком пользоваться не умеет, не умеет готовить и выглядит как чучело с цветными волосами.

— Управляться на кухне я могу и сам, — стараясь сохранять серьёзность на лице, ответил он. — И, конечно же, я обо всём этом думал перед тем, как брать тебя в жёны, — в серо-зелёных глазах блеснула весёлая искорка.

Тонкс прищурилась, а Римус тихо рассмеялся.

Она повернулась к зеркалу, критически осматривая себя с головы до ног и втайне мечтая поскорее забраться в любимые джинсы и на пару с Римусом отправиться в Три метлы за парой кружек сливочного пива. К тому же и тоста придумывать не надо.

— А что волосы?

— Не могу решить. Мне всё равно. А ты… как ты хочешь?

— Будь самой собой, Дора.

— Но у меня нет такого. Я и не помню уже свой настоящий цвет. Скажи любой.

Люпин всего лишь пожал плечами и, подмигнув, вышел из комнаты дожидаться её у алтаря, позволяя нанести последние штрихи. Конечно же это будет самым счастливым днём её жизни. Колечко ещё раз блеснуло в последних лучах заходящего солнца, и Тонкс поняла, что готова. Выдохнув, она пошла следом. Волосы её были ярко-розовыми.

− Меда? Ты чего? — пробубнил Тед, потирая заспанные глаза.

− Прости, я знаю, что должна была сегодня ночевать у…

− Но не смогла, — закончил он. — Что случилось? Ты ведь не скажешь, что настолько сильнос соскучилась по мне, что решила зайти посреди ночи?

− Извини, — шепнула Андромеда, прижимаясь к пахнущей сном одежде Тонкса. — Просто я узнала, что меня ищут. Моя семья. Я не хочу обратно домой, Тед. Не хочу, не хочу…

Он закинул ее на плечо, захлопнул дверь, вполуха слушая ее рассказ, бережно уложил на кровать. Удивленный взгляд серых глаз встретился с уверенным — карих, и он остановил поток слов поцелуем. Его пальцы убрали надоедливые пряди волос со лба, скользнули по щеке.

Пусть чувствует, что рядом с ним она в безопасности и ничего ей не грозит. Она ведь сбежала из дома всего пару недель назад — появилась у него на пороге на рассвете, выложила все, как есть и расплакалась от облегчения. Тогда они стали жить вместе у него, и он довольно наблюдал, как она расцветает с каждым днем. Андромеда была счастлива, а Теду не нужно было большего. Он подкалывал ее по поводу аристократических замашек, а она не могла отвыкнуть от присущих Блэкам манер и от платьев в пол. Перевернув подругу на живот, он аккуратно расшнуровал ее корсет, якобы случайно погладив обнаженную спину. Андромеда заулыбалась.

− Ты как принцесса, сбежавшая из замка от деспотичных родителей к бедняку, к которому неожиданно воспылала любовью. Они спустили собак, а он благородно укрывает тебя в своей лачуге, — тихо проговорил Тед ей на ушко, укладываясь рядом. — Чудесная сказка, скажи?

− Какая глупая принцесса, — она потянулась к его губам.

− Зато моя, — отрезал он и поцеловал ее.

Что было забавно, так это то, что Андромеда не боялась ни своих родных, ни их гнева — она страшилась оказаться взаперти. Ею владело непререкаемое убеждение, что среди трех сестер хоть одна должна обрести истинное счастье в браке. Он всецело поддерживал ее, но в любой момент готов был отпустить, если ей захочется уйти, вернуться к семье. Конечно, она была слишком гордой для того, чтобы кланяться в ноги матери, что с детства обрекало ее на неправильную судьбу. Но характер ее был столь переменчив, что ему всегда тяжело было предугадать ее последующее действие или решение. Андромеда была очень трудной. Однако Тед ни за что бы не отпустил ее — слишком сильно любил. Со всеми трудностями. Иначе было бы неинтересно, как он нередко повторял, ведь куда заманчивее не хватать легкую добычу, а охотиться за той, что строит из себя холодную королеву, но безуспешно пытается доказать, что это правда. Тед вспоминал их первую встречу. Случилось так, что до пятого курса Пуффендуй со Слизерином не имели совместных уроков, кроме Защиты от Темных Искусств для всех четырех факультетов. Он постоянно бросал на нее взгляды, запоминая весь образ и отдельные черты. Ему было интересно, а она сочла это за симпатию. Тед помнил каждую их прогулку, каждый поцелуй.

− Мистер Тонкс, не соизволите ли Вы обратить на меня внимание? — послышалось недовольное над ухом.

− Извини, — улыбнулся тот, сваливая ее с себя. — Не ворчи, пожалуйста, я просто задумался. Что ты говорила мне? Я слушаю тебя.

− Давай завтра? — с энтузиазмом произнесла она.

− Завтра?

− Поженимся.

Тед плотно сжал губы, отвел взгляд и убрал руки с ее бедер. Андромеда напряглась всем телом и слегка отстранилась, но по-прежнему ожидая ответной реакции. Он молчал, закрыв глаза. Лишь спустя некоторое время он заметил, как она дрожит. Боится, волнуется, сомневается — зря, конечно.

− Хорошо, — выдохнул Тед, касаясь ее щеки.

− Нет, нет, если ты не хочешь, мы…

− Хочу. Очень хочу. Но… правильно ли будет, если я чуть ли не насильно заставлю тебя нарушить вековые традиции бракосочетания в твоей семье?

Андромеда нахмурилась.

− У меня больше нет семьи. И я сама решу, что мне вершить с моей судьбой. Единственное мнение, от которого я еще завишу — твое.

− Для меня главным приоритетом твое счастье, — в который раз пояснил Тед. — Ты знаешь. Завтра так завтра. Сейчас спи: ты сегодня переволновалась, устала.

Андромеда заснула у него на груди с тревожными мыслями о матери и сестрах, но светлой улыбкой на губах от перспектив такого же светлого будущего. Их будущего.

* * *

− Ты почему такой грустный? — осторожно, но с некоторой холодностью полюбопытствовала Андромеда.

Тед отнял кулак от губ, перевел задумчивый взгляд на молодую красавицу — жену.

− Все должно было быть по-другому, — пробормотал он, тяжело поднимаясь с кресла.

Она сглотнула и совсем не по-блэковски неуверенно закусила губу. Он подозревал, что сомнения и страхи не отпустят ее в скором времени, а будут преследовать ее еще долго. Его задачей было помочь ей забыться и жить, не оглядываясь на прошлое, вот только проблема была в том, что он сам не хотел торопиться. Тед давал ей время передумать. И пусть она твердила, что решение ее верно и неизменно, что это глупости, он видел, как она мучаетя внутри.

Но в этот раз Тед имел в виду совсем иное.

− Свадьба. Знаешь, я давно смирился с твоей самостоятельностью. Мне нравится, что ты всегда знаешь, чего хочешь.

− Что не так? — непонимающе сощурилась она, подойдя ближе к нему и заглядывая в лицо.

− Все. Все не так.

Вместо того, чтобы развернуться и уйти, оставив ее наедине с мыслями, Тед обнял ее и положил подбородок ей на макушку. Андромеда после свадьбы будто сразу сделалась домашней — хозяйкой, которой всегда была мать. Кроткая, тихая, с мягкой улыбкой, добрая, открытая. И не осталось никаких блэковских замашек, навязанного безразличия, взглядов свысока.

− В тот день, точнее, ночь, когда ты, взволнованная, пришла ко мне, я должен был утешить и успокоить тебя. Но не сделал этого. Последующие недели две мы бы гуляли с тобой по тихим улочкам города, разговаривали, а я бы помогал тебе забыть и отвлечься. А самым теплым из этих вечеров мы бы пошли в парк, и, когда бы ты в первый раз зевнула украдкой в кулак и головка склонилась бы к моему плечу, я бы встал на колено и попросил твоей руки. Я бы надел кольцо тебе на пальчик, а ты бы улыбнулась, хоть в глазах и горело бы удивление. Вот так все и должно было случиться, Меда, понимаешь?

− Ты… — прошептала она, — то есть… ты не рад потому, что мы с тобой поженились?

− Что? — осекся он. — Нет, нет, глупая, рад, конечно, безумно рад, — он взял ее лицо в ладони. — Долой сомнения. Ты ведь точно так же говорила тогда… когда сказала мне про свадьбу. Ты решила так поспешно, а я боялся — да чего уж там, я и до сих пор боюсь — что это может негативно повлиять и отразиться на твоей жизни.

− И тебе не нравится, что я без оглядки сказала про свадьбу? — повторила Андромеда.

− Ты правильно сделала, — оборвал Тед. — Нечего было терзать себя. Я должен был узнать.

Он взял ее ладошку в свою и направился на кухню. Домик у них был совсем простой: не одно из заброшенных имений Блэков, если они волей случая захотят навестить его, не дом Тонксов, потому что воспоминания о его погибших родителях до сих пор резали по сердцу острым ножом. Они купили свой. Тед всегда жил небогато, но мог позволить себе все, что требовалось, Андромеда не взяла из дома ни галлеона в знак протеста и доказательства того, что она в состоянии справиться и без подачек. Но смотря в зеркало, она нечаянно обнаружила сережки с бриллиантами, которые в тот же день продала, выручив крупную сумму денег. Тед был недоволен, что она сделала это без спросу и даже не посоветовалась с ним, но Андромеда убедила его, что так будет лучше. В этом домике они проводили большую часть времени еще до того, как поженились. Тед учил принцессу Тьмы, как он мысленно называл ее еще в школе, готовить, ведь в мэноре такая грязная работа предназначалась для домовиков, а у нормальных людей — после этих слов звучало обычно насмешливое фырканье — умели готовить более-менее все. Взамен Андромеда не делала ничего существенного: она учила его любить. С каждым днем она влюбляла его в себя все больше и больше, помогала ему показывать свои чувства. Кухня в домике была их любимым местом: ибо Тед стоял у плиты, а Андромеда клала голову на скрещенные на столе руки, либо возилась с готовкой, а он с улыбкой наблюдал и попивал чай.

− Тед? — робко позвала она.

− М? — откликнулся он, переключая внимание с тарелки, стоящей перед ним.

− Если бы у тебя был бы шанс изменить то, что у нас произошло… ты бы изменил?

− Нет, не изменил бы. Ты лучшее, что было в моей жизни. И сложилось у нас все просто отлично.

− Я и не сомневалась, что успею. Зачем вообще приходить заранее?

Беллатриса оставила двери широко распахнутыми и лениво привалилась к косяку, с презрительной гримасой на лице оглядывая светлые покои. Всё казалось таким милым, нежным, воздушным — как раз, как она не любила. Это слишком. В их доме было две такие комнаты — спальня Нарциссы и спальня Андромеды, только у первой белая с позолотой, а у второй противного бежевого оттенка с мебелью из темного дерева. Сама Беллатриса с детства предпочитала чёрный, но кое-как согласилась на тёмно-зелёный.

Тут взгляд немного безумных черных глаз наткнулся на самое яркое, самое светлое в комнате, от чего будто бы даже исходило свечение — Нарцисса.

− Ты вырядилась, как кукла, Цисси, — фыркнула Беллатриса, заметив, что в мыслях описывает сестру, как неодушевленный предмет.

− Это моя свадьба, Белла, — раздраженно оборвала Нарцисса.

Та скривилась, но не ответила.

Нарцисса была похожа на принцессу — нет, на королеве. Когда-то в далёком детстве она казалась нежным цветком нарцисса, а теперь выглядела истинной аристократкой — гордой, холодной, самоуверенной и чуть надменной. И только на губах её мотыльком порхала лёгкая улыбка. Точеную фигурку украшало белоснежное свадебное платье с пышной юбкой, прическу украшала крошечная диадема, а палец — обручальное кольцо. С бриллиантами, конечно, — Малфой в жизни не поскупился бы на это. Беллатриса не зала любви, но ей становилось противно от одной лишь мысли о том, что брак родной сестры будет по расчету. И нет, она не была счастлива за Меду — испортила кровь, предала род, опозорила семью, а этого достаточно. Даже Нарцисса, которая всегда как бы была между Беллатрисой и Андромедой, отказалась видеть последнюю на венчании.

− Зачем ты наряжаешься ради него? — нехотя протянула Белла.

− Он будет моим мужем, к тому же этого требует этикет, — терпеливо пояснила невеста, проверяя макияж и накладывая очередной слой пудры на лицо.

Беллатриса поморщилась, не понимая, о чем не поцеремонилась незамедлительно сообщить об этом сестре. Та ведь явно что-то не договаривала. Что-то очень важное, но неуловимое…

− Я люблю его, — просто объяснила Нарцисса. — Кажется.

Белла выронила из рук фарфоровую статуэтку, взятую ранее с полки, подлетела к сестре, резко развернула её, схватив за плечи, и обезумевшим взглядом изучила её лицо. Нет, всё как обычно, вот только глаза… Они светились. Не огнем, не блеском, а каким-то непонятным чувством.

Возможно, надежда. Но на что этой девчонке было сейчас надеяться? Взаимность — глупо в данном случае. Малфой совсем не такой, чувства ему чужды. Или… счастье. Эта мысль разозлила ее. Как ее сестра может быть счастливой? Она просто не должна.

− Кажется? — зашипела Белла. — Ах, тебе кажется! Тогда позволь разубедить тебя. Ты ошибаешься!

− Замолчи, — неожиданно вспылила Нарцисса.

Беллатриса фыркнула и вышла, хлопнув дверью. Она собиралась уйти, пропустив свадьбу. Да и какая это свадьба — надувательство, ложь, обман, притворство — как было у нее самой.

* * *

Нарцисса с трудом сдержала слёзы. На ее венчании не было подружек невесты, потому что с малого возраста достойными претендентками на это место она считала лишь сестер. А сейчас ни Меды, ни Беллы. Только Люциус. Влага на ресницах мгновенно высохла.

Просто этой ночью она не могла заснуть, терялась в размышлениях, и лишь на рассвете осознала правду и смогла познать себя изнутри. Ей нужно вступать в новую, семейную жизнь, а она хоть и готовилась, но мало осознавала. Подготовка была направлена непосредственно на церемонию, но отнюдь не на предложение. Родам Малфой и Блэк нужен был наследник, но Люциус намекнул однажды, что это дело второстепенное и позволяет задержку, ведь сначала им нужно вкусить совместной жизни и привыкнуть друг к другу. Нарцисса никогда не думала о детях раньше. Слишком многое сразу навалилось, и она все острее чувствовала потребность поделиться с кем-то переживаниями. Ей бы хотелось поговорить об этом с женихом, но он всегда ночевал только в Малфой-мэноре, да и днем в последнее время заходил очень редко.

Нарцисса тяжело вздохнула, но тут же улыбнулась. Совсем скоро все изменится.

* * *

Люциус стоял в парадной мантии и волновался — это было заметно. Серые глаза никак не могли принять холодности и равнодушия, слишком сильно стучало сердце — Нарциссе казалось, что он не понимал причины. Ей самой, наоборот, удавалось держаться: она ступала осторожно и уверенно, выглядела гордой. Белоснежность платья слепила глаз, стук каблуков отдавался гулом по залу, сопровождаемый плавно льющейся музыкой. Люциус приободряюще приподнял уголок губ, и она выдохнула с облегчением. Нарцисса взглядом отыскала в толпе мать и родителей жениха, неожиданно занервничав. Нет, нет, все будет хорошо.

Нарцисса не помнила или не желала запоминать та минуты, в которые она дошла да алтаря, в которые священник произносил торжественную речь. Люциус не закатывал рукавов, чтобы не омрачать образ Черной Меткой.

Он ответил «да». Согласился взять ее в жены, согласился со всеми условиями. Теперь была ее очередь.

− Согласны ли Вы, Нарцисса Блэк, взять Люциуса Малфоя в законные мужья?

Она подняла сверкающий взгляд.

− Нет.

− Нет? — дернулся Люциус.

Музыка оборвалась, в зале послышались возмущенные и удивленные вздохи, разбилось о мраморный пол что-то стеклянное. Но громче всего все равно билось ее собственное сердце.

− Нет! — повторила она, полубеспомощно, полусчастливо, глядя прямо в глаза Малфою. — Идем со мной.

Она потянула его за руку, но он не сдвинулся с места.

− Нарцисса! — гневно прошипел он. — Ты срываешь свадьбу!

− Прошу тебя это важно, — взмолилась та в ответ.

Люциус поморщился, но все же быстрым шагом последовал за ней. Они остановились после первого же поворота, и он не поцеремонился грубо прижать ее к стене и зло заговорить в самые губы:

− Что ты творишь, девчонка? Ты насылаешь позор не только на нас, но и на обе наши семьи! Что за выходки? Куда делось твое воспитание? Манеры? Как ты посмела повести себя таким образом?

− Люциус, выслушай, прошу! Ты должен знать!

Он слегка ослабил хватку и склонил голову, позволяя ей продолжить. Серые глаза метали молнии.

− Нас не спросили, когда обручили. Я плакала ночами, мечтая выйти замуж по любви, а не так. Мне должно было подсказать сердце, а не слова родителей. Но потом ты стал приезжать чаще, мы начали больше общаться.

− К чему ты ведешь? — поторопил он.

− Я влюбилась, — прошептала она, но потом повторила уже громче: — Я влюбилась, слышишь? Я люблю тебя, Люциус. И я понимаю, что это именно то, чего мне хотелось.

Он молчал, продолжая пристально вглядываться в ее лицо с острыми чертами и неестественно мягким изгибом губ.

− Скажи, ты любишь меня? Я хотя бы нравлюсь тебе? — с надеждой пробормотала Нарцисса.

Люциус аккуратно дотронулся до ее щеки, на мгновение закрыл глаза, а потом прильнул к ее губам. На самом деле она не помнила поцелуя, только хриплый шепот после этого:

− Я полюблю, обязательно полюблю, иначе не получится, Цисси. Всё будет хорошо.

− Извини меня.

− За что ты просишь прощения у меня?

− Церемония сорвана, и завтра весь волшебный мир узнает, как Блэк унизилась перед Малфоем.

− Знаешь ли, сегодня мне это неважно. Сегодня у нас свадьба, и мне важна только ты.

* * *

«Лишь небольшой инцидент омрачил церемонию бракосочетания и воссоединения домов Блэков и Малфоев. Жених и невеста, не уступающие друг другу ни в чем — ни в красоте, ни в богатстве, ни в сиянии, — обменялись брачными клятвами и обручальными кольцами…»

Люциус закрыл газету, с облегчением заметив, что напиши эту статью Скитер — и скандала не миновать. Он поймал обеспокоенный взгляд молодой жены, поднялся, подошел к ней и прижал к своей груди.

− Я же тебе обещал, что все будет хорошо.

− Лили, Мерлин, завтра! Уже завтра!

Он целовал её лицо — носик, глаза, щёки, лоб, подбородок, — дразняще избегая губ. Ей такие игры были явно не по нраву, поэтому она крепко вцепилась пальчиками в его непослушную шевелюру и притянула его к себе.

Джеймс взвыл и после хищно облизнулся. Лили улыбнулась весёлым золотым искоркам в глазах цвета карамели и маленьким морщинкам, собравшимся вокруг них.

Она вспомнила, как в какой-то момент он стал для неё всем, самым лучшим и самым привлекательным парнем на свете. Вспоминала, что никогда он так счастливо не сиял, как с ней: когда она впервые не отвернулась от его пытливого влюблённого взгляда, когда наконец-таки согласилась пойти на свидание в Хогсмид, когда поцеловала под омелой в последнее Рождество в школе, когда дарила ему последний танец на выпускном балу… когда согласилась выйти за него.

− Завтра, Лил! — вновь воскликнул Джеймс.

− Не визжи, как девчонка, Поттер, это совсем не романтично, — тихо рассмеялась Лили.

− Извини, — буркнул он, укладываясь рядом. — Просто я до сих пор не могу поверить…

− Что я согласилась?

− Что это действительно происходит. Что через несколько часов ты станешь моей, по-настоящему моей. Возьмёшь мою фамилию, только для меня навсегда останешься заучкой Эванс… Мерлин, Лили, как же я тебя люблю.

Ему никогда не хватало слов, когда чувства были настолько сильными и переполняли его. В такие моменты и говорить-то ничего не хотелось — было только непреодолимое дикое желание прижать к себе человека так, чтобы кости его хрустели, чтобы дыхание сбилось — только бы поняли все эмоции, предназначенные ему. Лили была слишком хрупкой, а он слишком боялся сломать её, поэтому и обнимал её хоть и крепко, но аккуратно и нежно, чтобы не причинить боли.

В его объятиях она пряталась от грусти, одиночества, холода, войны, а он всегда готов был защитить.

− Я люблю тебя больше, — шепнула Лили ему в самые губы. Джеймс откинулся на подушки и закрыл глаза. За что ему досталось такое чудо? Нет, Лили Эванс не просто чудо — совершенство. А для него — абсолютно всё. Она прекрасно это знала, но скромно замалчивала, чувствуя, как сердце рвётся наружу от этих слов в голове.

− Джим, — улыбнулась она.

− М?

− А вдруг всё станет по-другому? Изменится? — пробормотала она, укладываясь у него под боком и ведя пальцем по его животу.

− Ты боишься? Глупенькая, боишься, что разлюблю?

Шесть лет. За шесть лет он прошёл долгий путь осознания своих чувств и себя. Первое — от привязанности, через подростковое обожание до взрослой осознанной любви.

Второе — от озорного мальчишки через задиристого юношу до степенного молодого человека. Много методов завоевания Лили он применил, но только потом понял, что ей нужны честность и естественность. Он стал осторожно раскрывать ей свои секреты и смущать её — главное, научился слушать. Теперь когда он смотрел на неё, то не только любовался, но подмечал, как она прикусывает кончик языка, когда сосредоточена, как поджимает губы и хмурится, если что-то не получается. Она даже как-то призналась ему, что ей нравилось это его молчаливое внимание.

Джеймс знал, что насмотревшись маггловских фильмов, Лили боялась, что брак не пойдёт на пользу их любви. И правда страшилась, что он её разлюбит. Разлюбить. Её. Как можно? Ведь столько времени он не уставал бороться за желанное, а когда получил, знал, что не отпустит.

− Ты ведь ещё маленькая, а в сказки не веришь, — упрекнул он, и губы его запорхали по её скуле.

− Я верю в нашу. Самую счастливую из всех.

Это было бы правдой, если бы не война. Остались бы только нежность, романтика, ласка. Джеймс бы ни на секунду не выпускал её из объятий, приглашал бы без Сириуса и Римуса к себе каждый день. У них родилась бы рыжеволосая кареглазая дочка, ведь ему всегда хотелось дочку, которая поступит на Гриффиндор и станет лучшим игроком в квиддич в истории. А потом близнецы, мальчики, — точные его копии, непослушные сорванцы. Да и вообще он хотел целую ораву детишек, как у Молли и Артура, а Лили смеялась, что ей с Мародёрами в своём доме тяжело справляться, а с детьми она будет падать от усталости. Но Джеймс отлично знал, что и ей хочется слышать в доме топот маленьких ножек.

− А Сириус точно придёт?

− Чего ты так из-за него беспокоишься? — обиженно ревниво спросил Джеймс.

− Чтобы быть уверенной, что мой жених не струсит в последний момент и его будет кому удержать, — рассмеялась колокольчиком Лили.

− Тогда сейчас же отправлю патронуса Марлин, чтобы припасла для тебя поводок и ошейник, — в ответ расхохотался он.

− Не надейся, Джеймс Поттер, от меня так просто теперь не избавишься, — фыркнула она, усмехнувшись.

Он знал это и даже не думал, что когда-нибудь способен будет уйти от неё. Нет, её чары покорили его навсегда, а огонь волос превратился в незримое пламя в его сердце, изумруды глаз стали путеводными звёздами.

− Будто бы я дам тебе уйти. Ты теперь всецело принадлежишь мне, хочешь того или нет.

− Какой ты, оказывается, собственник! — Лили легонько ударила его в грудь. — Может, я ещё не всё о тебе знаю? А то мне ещё не поздно отказаться.

− На поводке сидеть будешь, честное Мародёрское! — зевнул Джеймс.

Она сдула непослушную чёлку с его лба, поцеловала в переносицу, потом закрытые веки. Он всегда недовольно шипел, говорил, чтобы в глаза не целовала — считал, что к расставанию. Лили цокала языком и ласково гладила по щеке: ей непонятно было, как он мог в ней сомневаться. А Джеймс в свою очередь знал, что нужно доказывать Лили свою любовь как можно чаще. Сириус со смехом замечал, что Эванс когда-нибудь задохнётся от его любви.

− Давай спать? — предложил Джим. — А то утром будут мешки под глазами, а всё должно быть идеально, верно?

− Верно, — улыбнулась она. — Сладких снов.

Хотя куда уж слаще, ведь они вместе, и это лучшее, что могло с ними произойти. Каждый из них получил то, что заслуживал, то, что хотел. Джеймс едва ли удержался, чтобы не зарычать, когда острые коготки царапнули его грудь, иначе бы спугнул подругу. Но она и сама поняла, что сделала ему больно, и быстро коснулась его губ своими, после чего улеглась прямо на него. Ничего, она маленькая и лёгкая, как пушинка, пусть засыпает так.

− Завтра, Лили! Представляешь, уже завтра…

* * *

Лили беспокойно вертелась перед зеркалом, то и дело поправляя небрежный пучок, в который были собраны рыжие локоны и из которого были выпущены несколько прядей спереди. Изумрудные глаза светились желанием и предвкушением, уголки накрашенных малиновым блеском губ постоянно ползли наверх.

Руки её скользили по пышным тканям белоснежного подвенечного платья, подушечки пальцев очерчивали бисер и вышивку на туго зашнурованном корсаже. Марлин МакКиннон, которая была подружкой невесты, с улыбкой наблюдала за её метаниями.

Лили посчитала это хорошей идеей — они с Джеймсом — будущие молодожёны, а их шафер и подружка невесты — лучшие друзья, влюблённые друг в друга по уши. Ей хотелось счастливо смеяться оттого, что Сириус был так галантен с Марлин в тот день — все в жизни заслуживают чего-то хорошего.

− Ты просто красавица, — прошептала МакКиннон.

− Думаешь, Джеймсу понравится?

− Джеймсу ты нравишься в любой одежде, и без неё тоже, — рассмеялась она. — Держи букет и пока готовься, а я пойду спрошу у Сириуса, готов ли твой жених, хорошо?

Лили глубоко вздохнула. Этот день должен был стать одним из лучших, и она уверена была, что так и случится. Совсем скоро у неё будет всё, абсолютно всё. Лучезарная улыбка, блеск глаз цвета миндаля и карамели, непослушные вихры — всё это, весь он будет принадлежать ей. И точно так же она — ему. У него уже давно бережно хранилось её сердце, а он отдал ей своё с первым влюблённым взглядом.

− Идём, невеста, — позвала Марлин, просовывая голову в дверь и маня подругу рукой. — Гости уже собрались. Жених дожидается тебя у алтаря.

− Не сбежал? — улыбнулась Лили.

− Не сбежал, трусишка. К тому же он сейчас увидит тебя и потеряет дар речи от восхищения, поверь мне, Лил.

Лили шла небыстро, чтобы не споткнуться и не запутаться в длинном подоле платья, старалась дышать спокойнее и не нервничать. Да разве можно было? Джеймс Поттер, один из Мародёров, и скоро она выйдет за него замуж и возьмёт его фамилию. Она вошла на поляну под звуки музыки и тут же отыскала его взглядом. Совладав с обуревавшими его эмоциями, он ободряюще улыбнулся. Её Джеймс. Навсегда.

В тот момент она снова научилась верить в сказки, но любимой всё равно оставалась их — Джеймса Поттера и Лили Эванс, прошедших вместе длинный путь.

— Она не придёт, — за спиной послышался зевок. — Может, хватит уже ждать? Ты же знаешь…

— Нет, — прорычал Родольфус, оборачиваясь к говорившему.

— Она не придёт, — хмыкнул Рабастан.

— Тогда я достану её из-под земли, насильно поведу к алтарю, а после запру на пару дней в комнате или брошу её в темницы мэнора. Подумает над поведением. Может, поймёт.

Рядом кто-то саркастически фыркнул, и Лестрейндж уже в ярости мотнул головой в сторону звука, чтобы сказать всё. Но наткнулся на потемневшие серые глаза. Нарцисса, недавно принявшая фамилию Малфой, как никто другой хорошо знала свою сестру. Целеустремлённая, верная и покорная, но ставящая свои интересы и предпочтения превыше всего. Нарциссе, например, сообщили имя будущего жениха на пятом курсе, давая время привыкнуть, смириться. Андромеде объявили по окончании школы, и на следующий день она убежала. А Беллатрисе, зная её характер, рассказали за два дня до церемонии. Она была в ярости, рвала и метала, кричала и срывалась, а под вечер пропала, видимо, по заданию Тёмного Лорда. Утренние газеты пестрили заголовками об убийствах. У Меды на самом деле был Тонкс, но у Беллы не было никого. Её сердце не способно было любить, но с самого детства выучилась презирать и ненавидеть. Всё это было направлено на Лестрейнджа, но он терпел, зная волю семей и веление господина.

— Девчонка, — выплюнул Родольфус. — Неуправляемая, непослушная девчонка!

— У тебя вся жизнь с ней впереди, думаю, представится шанс её перевоспитать, — Люциус пожал плечами и свысока взглянул на жену.

Та выдержала взгляд, но чуть ссутулилась. Во всех романах, что она читала, мужчина был хранителем очага и защитником семьи, а Малфой был благородным и готовым соблюдать всё это, пусть их брак и подстроили родители.

— Конечно, — ухмыльнулся Рабастан. — Уж он-то это умеет. Медовый месяц начнётся с парочки Круциатусов в постели, верно?

Палочка Родольфуса скользнула из рукава ему в раскрытую ладонь, пальцы крепко стиснули её.

— Кажется, я велел тебе замолчать?

— Как скажешь, брат, — тот поднял руки в примирительном жесте.

Родольфус вспомнил, как всё начиналось. Тогда мать впервые взяла их с Рабастаном на приём в Блэк-мэнор. На ужин остались только они и хозяева. Сам он со скучающим видом ковырялся вилкой в тарелке и смотрел в одну точку, пока в вопросе леди Блэк не услышал их с братом имена, а потом были разговоры о сестрёнках Блэк, о помолвках, древнейших родах, чистоте крови… Он тогда внимательно изучал Цисси, Меду и Беллу. Слишком разные, причём абсолютно. Он не мог ничего поделать — хищный взгляд, сопровождаемый ухмылкой, скользил по юным наследницам. Андромеда беспечно и беззаботно улыбалась — совсем ещё девчонка. Нарцисса держится гордо и не поднимает взгляда — истинная аристократка. А Беллатриса смело смотрела в упор — да не смело: дерзко. Ему это тогда отчего-то понравилось, к тому же в её чёрных глазах он уловил знакомый огонёк. Он любил трудности, а с ней точно было бы нелегко. Родольфус посматривал на неё в школе, и летом после её шестого курса приехал просить у неё руки. Её родители, как, впрочем, и его, были крайне довольны и поддерживали решение о воссоединении двух богатых древнейших родов. Он прекрасно помнил, как упивался видом разозлённой невесты. Она тогда не постеснялась пустить в ход кулаки, когти — он смеялся, наслаждался своим превосходством и силой. Тогда он впервые поцеловал её, грубо вжав в гранит стены и прокусив нижнюю губу в кровь. Родольфусу нравилось с ней, потому что она яростно отбивалась, когда чего-то не хотела, а отдавалась со всей страстью, когда наоборот…

— Родольфус, — осторожно, но с явной досадой позвала Друэлла. — Боюсь, моя дочь и вправду не придёт…

— Я здесь!

Двери с грохотом распахнулись, и на пороге возникла виновница торжества. Беллатриса не удосужилась надеть белое платье, отдав предпочтение обычному чёрному, юбка которого лоскутами свисала с бёдер, спереди едва прикрывая колени, а сзади волочилась по полу. Белла лениво жевала что-то, не удостаивая своим взглядом ничего, в особенности собственных гостей — ни жениха, ни его брата, ни мать, ни сестёр.

В глазах Родольфуса огонь зажёгся с новой силой: такого позора он ещё не переносил.

Беллатриса же вальяжной походкой подошла к нему, презрительно оглядела священника с головы до ног.

— Что там было? Объявляю вас мужем и женой, можете поцеловаться, — она потянула Родольфуса за галстук и прижалась к его губам своими. — Счастлив, милый? — откровенно паясничая, поинтересовалась она.

Он чертыхнулся сквозь зубы.

Всю вынужденную церемонию Беллатриса уделяла внимание своему наряду, лениво отвечая на вопросы.

— А теперь… — священник сглотнул в неловкости. — Можете поцеловать невесту.

— Уже, — объявила Беллатриса и, крутнувшись на каблуках, направилась к двери.

Родольфус догнал невесту — точнее, уже жену — в коридоре и крепко схватил её за волосы — она откинула голову назад и посмотрела смело ему в глаза, смеясь. Голосом, более похожим на шипение, он напомнил, что опаздывать на собственное венчание на два часа непозволительно даже наследнице рода Блэк. Она резонно заметила, что её фамилия Лестрейндж — будто бы с усмешкой, с издёвкой. Его лицо перекосилось от осознания правдивости этого факта: такого позора Лестрейнджи со своего рода не смоют ближайшие двести лет.

Схватив начавшую отчаянно царапаться Белластрису за шкирку, Родольфус аппарировал к себе в мэнор.

— Давай покажу тебе спальню, дорогая, — оскалился он, получив в ответ порцию безумного смеха.

Что ж, медовый месяц должен быть у всех молодожёнов, даже у тех, в ком нет ни капли любви друг к другу. Сняв многострадальный галстук и праздничную мантию, Родольфус не дал Беллатрисе опомниться и повалил её на кровать. В чёрных глазах лишь на мгновение зажглась блёстка испуга, но ему этого было более, чем достаточно. Спинка кровати была витой, с листочками и розочками, и именно к ней оказались привязаны всё тем же галстуком её руки. Беллатриса не оставляла попыток вырваться, брыкалась, изворачивалась. Но он был сильнее. Поняв это вскоре, она немного успокоилась и язвительно поинтересовалась:

— Что, возьмёшь меня прямо здесь?

— О нет, оставлю это другим, — добродушно отозвался Родольфус.

Взмах палочки, и чёрное платье больше не покрывало тела — не худого, а худощавого, угловатого из-за выступающих косточек. Под пристальным взглядом внезапно замершей новоиспечённой жены Родольфус прошёлся пальцами по плоскому животу, очертив полушария грудей, подцепив лямочку лифчика и раздумывая, не будет ли он лишним. Ненависть в чёрных глазах лишь подогревала его пыл. Довольно ухмыльнувшись, он подошёл к туалетному столику, который, вероятно, никогда никому не пригодится. В руке его оказалась длинная, с три пальца толщиной, восковая свеча.

Беллатриса — это дикая кошка в человеческом обличии. Все животные, наверное, без исключения, боятся огня. Вот и Белла не была исключением. Огонь отразился в её глазах оранжевым светом, губы её зашевелились, не оглашая немых вопросов, как у сумасшедшей.

Родольфус завороженно наблюдал, как по свече сбегает первая капелька расплавленного воска. Негорячий, тёплый, но обжечь мог. Родольфус перевёл взгляд на жену и склонил голову набок.

Вторая капелька упала Беллатрисе на живот, чуть выше пупка. Она закричала, но скорее от неожиданности, потому что никогда ранее не испытывала ничего подобного, чем от боли.

— Кричи, Беллз, — шептал Родольфус, роняя третью каплю, и прикусил мочку её уха. — Ты должна понимать, что такие проступки не остаются безнаказанными.

— Хватит, — в приказном тоне хрипло сказала она, дёрнув руками, надёжно привязанными к спинке кровати.

Он рассмеялся. Нет, теперь он будет всё решать. Куда упадёт следующая капелька, где провести непрерывную дорожку, к какому участку кожи свечу поднести ближе, а когда в награду поцеловать в приоткрытые губы.

— Ты же теперь Лестрейндж, — прошелестел Родольфус. — Такое у тебя будет в порядке вещей наравне с Круциатосом. Кстати, о нём…