Обещания надо выполнять (гет)

Жить с родителями оказалось хорошо. Они ни о чем не спрашивали. Видимо рассудив, что я сама расскажу, когда сочту нужным. Обижались, не понимали и возможно даже боялись, но в душу не лезли. И я так благодарна была им за то, что любовь ко мне оказалась сильней обид и страхов.

Я недолго их искала. Точного адреса у меня не было, но город, в котором папа с мамой купили себе дом, я знала, а дальше — дело техники. Не так уж много в том городе проживало супругов Греммов.

Папа работал в частной клинике и за неполный год жизни в новой стране успел наработать клиентуру, что, собственно, и не удивительно: отец — замечательный специалист. Мама же решила посвятить себя дому. Её всегда утомляли пациенты, и на новом месте она поняла, что с неё хватит, проработав меньше двух месяцев.

Такое положение вещей устраивало обоих и родители спокойно жили, уже попривыкнув ко всему новому, когда появилась я.

Матери тогда пришлось выдумывать целую историю, почему они с мужем целый год не вспоминали что где-то у них есть совершеннолетняя дочь. На мой взгляд, её ложь была не особенно правдоподобна, но соседи и немногие знакомые, в частности миссис Хилдстоун, недоверия не проявляли и тактично не выспрашивали подробностей гипотетической ссоры, повлекший за собой мой уход из дома.

— Вернулась и Слава Богу, — единодушно решили они и тема больше не поднималась.

Эмма Хилдстоун была женщиной очень доброй и хорошей. Она не без оснований гордилась тем, что в одиночку вырастила троих детей и теперь с удовольствием нянькала пятерых внуков. Она сдружилась с моей матерью, когда та с отцом переехала в этот маленький городок на южном побережье Австралии и частенько заходила в гости. Родителям она нравилась, возможно, сложись все иначе, она понравилась бы и мне, а так...

А так меня до крайности раздражало участие, с которым соседка смотрела на меня, и мне совершенно не обязательно было уметь читать мысли, чтобы понять, о чем думает пожилая женщина.

Она меня жалела, а я это ненавижу...

— Джейн, деточка, доктор снова отпустил тебя домой? — интересовалась миссис Хилдстоун, когда я открывала ей дверь.

— Да, правда он ежедневно приходит меня проведать, —отвечала я неохотно, но и смолчать было невозможно, мама бы не одобрила.

— Доктор Вайнштейн замечательный врач, — одобрительно качала головой мамина соседка.

— Простите, я неважно себя чувствую...

— Конечно-конечно, иди, — поспешно соглашалась она и шествовала на кухню, где обычно суетилась моя мать.

А я отправлялась к себе.

Порой это удобно — быть больной, можно вот так легко сослаться на недомогание и избежать ненужного любопытства. Увы, все плюсы начисто перевешивают минусы...

Моя комната находилась на первом этаже. Собственно раньше это был кабинет отца, но узнав о том, что мне противопоказано подниматься по лестницам, родители временно переделали его в спальню: перекрасили стены в светлые тона, спустили туда мою кровать и выставили в гостиную отцовские книжные стеллажи, оставив только кресло, да письменный стол.

Удобно усевшись, я с тоской смотрела за окно. Так хотелось с ветерком прокатиться на новом отцовском велосипеде, что стоял в гараже, но доктор Вайнштейн настрого запретил мне подобные прогулки, впрочем, могло быть и хуже — я вообще могла оказаться прикованной к постели. Хорошо еще, что мне было позволено перемещаться по дому.

В начале июня, когда родители в полнейшей панике привезли меня в городскую больницу, мне однозначно сказали, что поделать ничего нельзя и лучше сделать аборт сейчас, чем...

— Пойми, — говорили мне, — ты ещё сможешь иметь детей...

А мне очень нужен был именно этот ребенок. Это все что осталось у меня...

Тогда я единственный раз позволила себе слезы и доктор Вайнштейн, молодой, но перспективный врач, согласился помочь.

— Ты будешь делать то, что я скажу! — строго вещал он, а я только кивала головой, согласная на все, лишь бы крошечное существо растущее во мне увидело свет.

Я неделями жила в больнице под наблюдением доктора Вайнштейна, следовала всем его рекомендациям, выслушивала нудные лекции о том, что это безумие, и помочь мне может разве что чудо. Что истощенный диетами организм ослаблен и в этой ситуации ни о какой беременности речи идти не может:

— Тебе самой восстанавливаться надо, — тихо сокрушалась мать.

Они все думали — у меня анорексия. Что на протяжении года я целенаправленно стремилась похудеть. Я не разубеждала их. Зачем им было знать, что я голодала совсем не специально, что нам просто нечего было есть.

Дома меня не трогали. Родители, спасибо им большое, с самого моего появления на пороге своего дома воздерживались от расспросов, хоть и имели на них полное право.

Доктор Вайнштейн разрешал мне легкие прогулки и раз в неделю отец осторожно усаживал меня в свою машину и отвозил на набережную, где я долго стояла у воды, даже не пытаясь отогнать от себя мысли о том, что я больше никогда не увижу улыбки самого дорогого мне человека. Что все, что у меня от него осталось — это маленькая и очень хрупкая жизнь, которую я обязана сохранить любой ценой.

В одну из таких поездок, на которой я настояла, хоть родители и были против, у меня случились преждевременные роды. Это на самом деле чудо, что все закончилось хорошо, и шестого ноября на свет появилась маленькая, недоношенная, но здоровая девочка.

Я назвала её Фрея, правда маме с папой это имя не особенно понравилось...

Вот только находиться с дочерью у меня получалось через силу. Я почти довела себя до нервного срыва, а потом неожиданно нашла для себя выход и, едва оправившись от родов, устроилась на работу, благодаря которой могла отсутствовать дома большую часть дня под более менее благовидным предлогом.

Рядовой продавец в магазине женской одежды? А почему бы и нет? Ведь я: Джейн Гремм — обычный человек, у меня нет высшего, да и законченного среднего, образования...

Я — никто. И меня это устраивает.

Конечно, родители, мечтавшие о том, что я продолжу обучение и получу перспективную и престижную профессию были расстроены и разочарованы моим решением.

Узнав от отца о том, что я пошла работать в городской торговый центр, поручив новорожденную дочь заботам матери, миссис Хилдстоун тут же пришла к выводу, что я была изнасилована, ведь как иначе можно было объяснить моё нежелание быть рядом со своим ребенком. В эту её теорию замечательно вписывалась моя нелюдимость и мрачность.

И, да, она ни словом не обмолвилась об этом, но все её мысли были так очевидно написаны на её лице, что не составляло труда догадаться, к каким умозаключениям пришла соседка.

А я не нашла в себе сил разубедить её. Да и смысла не видела — пусть думает, что хочет.

Ноябрь и начало декабря прошли в предрождественской суете. Всюду сновали улыбающиеся люди, радостно щебетали покупательницы, примерявшие наряды из новых коллекций...

Город наряжался к празднику, загораясь ночью яркими гирляндами...

У меня праздничного настроения не было и в помине.

— Конечно, если бы был снег... — грустно говорила мама, а я просто не хотела этого Рождества.

Двадцать четвертого декабря мама, ни в какую не желавшая принимать тот факт, что я совершенно не хочу праздновать, все-таки до меня докопалась. У нашего разговора был нежелательный свидетель: миссис Хилдстоун, решившая видимо зайти в гости и угостить нас традиционным пирогом. Я видела, как она идет к дому по гравийной дорожке, потому попыталась сбежать в комнату, но была остановлена возмущенным голосом мамы:

— Послушай, детка, это, по меньшей мере, глупо! — она совершенно не собиралась заканчивать разговор.

— Мама, дискуссия окончена, — спокойно, с подозрением глядя на дверь, ответила я.

По всем расчетам миссис Хилдстоун должна была уже стоять на нашем крылечке, но видимо не решалась постучать, слыша нашу ссору.

— Но ведь раньше ты так любила Рождество, что изменилось?

— Все, мама! Все изменилось! — я неожиданно сорвалась на крик, совершенно забыв о замершей снаружи соседке. — Я изменилась, вы с папой изменились, мир изменился — этого разве не достаточно?

— Ненавижу это Рождество... — продолжаю я нервно, чуть срывающимся голосом

— Почему? — настойчиво спрашивает мама, правда уже чуть тише, а я отвечаю еле слышно, изо всех сил стараясь сдержать слезы:

— Потому что ни сегодня, ни завтра... Ни-ког-да... В мое окно не постучит рыжая сипуха и не принесет завернутый в красную праздничную бумагу сверток с большим золотым бантом. И в этом свертке не окажется "Дневника Ровены Ровенкло" одна тысяча восемьсот семьдесят четвертого года издания...

— Эта книга так важна для тебя? — удивляется она.

— Не книга, мама... Важен был человек, который обещал мне её подарить, вот только этого человека больше нет...

Миссис Хилдстоун так и не постучалась, видимо решив зайти в другой, более располагающий к визитам, раз. По крайней мере, я очень надеюсь, что она не слышала, как отец с непривычной, так не свойственной ему строгостью, вдруг окликнул меня, собиравшуюся вот-вот взбежать по лестнице в свою комнату:

— Хватит! Любому терпению приходит конец! Иди сюда немедленно, Гермиона!

Каким-то чудом удалось не вздрогнуть и сохранить слабое подобие спокойствия, но остановиться пришлось: отец редко говорил таким тоном, тем более со мной. И если дело до этого дошло, значит, он действительно на грани.

Конечно, можно было бы сообщить ему, а заодно и все ещё стоящей у лестницы матери, что Гермиона Грейнджер умерла, обороняя Хогвартс, и у меня получилось бы сказать это достаточно спокойно. Вот только родители ни в чем не виноваты, зачем их обижать...

— Спускайся, Гермиона. Я жду, — сурово проговорил отец и скрылся в гостиной.

Закусила губу и мечтала о том, чтобы дочь заплакала, тем самым дав мне возможность уйти от разговора. Но Фрея благополучно спала, и сбежать не получалось...

— Я жду! — нетерпеливо напомнил отец.

Под сочувственно-укоризненные взгляды матери я прошествовала в гостиную и замерла у камина.

— Садись.

— Мне и стоя не плохо, — вяло огрызнулась я.

— Мне повторить?

— Оставь, Роб. Пусть стоит, если хочет, — устало произносит мать и присаживается на краешек дивана.

Отец явно недоволен, но спорить с мамой не желает, лишь ещё больше хмурится.

Мы молчим, что меня вполне устраивает. Мне совершенно не хочется выворачиваться наизнанку, хотя именно этого от меня сейчас хотят родители. С другой стороны, их ещё надолго хватило...

— У тебя совесть есть? — тихо спрашивает папа.

Я передергиваю плечом и чуть слышно фыркаю: нашел что спросить! Да и в чем эта совесть должна проявляться?

— Всему есть предел. Мы с матерью простили тебе то, что ты с нами сделала. Мы постарались просто не вспоминать об этом, решив поддержать твое желание начать новую жизнь. Ведь главное — ты вернулась живая и здоровая. И вот мы с матерью девятый месяц прыгаем вокруг тебя и все пытаемся хоть как-то тебе помочь, дыхнуть на тебя лишний раз боимся, утешаем себя мыслями, что все пройдет, устроится... — он облизывает губы и нервно взмахивает рукой.

— Но, черт возьми, Гермиона, это невозможно! Ты ходишь словно приведение, тебя совершенно ничего не интересует, даже собственный ребенок. Ты виртуозно игнорируешь все наши попытки наладить жизнь, сделать её хоть чуточку лучше. Да, ты много пережила и, наверное, тебе сейчас совсем нелегко, но, просто подумай: каково нам? Знаешь, иногда, нет-нет, а вспыхнет в голове: лучше бы она не возвращалась... Это невозможно. Так жить невозможно!

— Чего ты хочешь, пап?

— Чтобы моя дочь наконец-то выговорилась.

— Не поможет... — и криво ухмыляюсь.

— Пусть так, — кивает отец, соглашаясь, — зато я, быть может, перестану чувствовать себя идиотом...

Сомневаюсь, что отец таковым себя хоть когда-нибудь считал, ему вообще не свойственно самоуничижение. Я устало вздыхаю и решаю все-таки присесть: шансов сбежать все равно нет.

— И что же ты хочешь от меня услышать? Почему я решила применить к Вам условно разрешенное заклинание, влияющее на память, или как я до этого додумалась? — спокойно спрашиваю его.

У меня не было цели обидеть отца и мать, но они заставляли меня окунуться в свое прошлое с головой, а это... Это было не то, чего бы мне хотелось, поэтому я продолжала, распаляясь все сильнее и сильнее:

— Или о том, как я в обществе Гарри и Рона почти год жила в палатке, питаясь чем придется и когда удастся, совершая гигиенические процедуры хорошо если раз в неделю? Или может быть тебе рассказать во всех подробностях о том, как на моей руке появились эти шрамы? Что тебя интересует? — понимаю, что говорить всего этого не стоит, но меня откровенно несет...

— Хочешь, я тебе расскажу, как погибали мои друзья? Как на моих руках истекал кровью мой учитель, и пусть мы были о нем не лучшего мнения — он был хорошо знакомым нам человеком, и совершенно не заслуживал такой смерти. Такой смерти вообще никто не заслуживает... А я даже помочь ему никак не могла. Рассказать тебе это? А может быть тебе интересно, каково это смотреть, как мучительно медленно мой сокурсник падал в Адское Пламя и как он орал, когда все-таки долетел до огня? Тебе правда хочется это знать? — я перевожу дыхание, пристально глядя в изумленные глаза отца.

— Чего ты хочешь узнать, пап? Легко ли слетают с палочки опасные для жизни проклятия? Каково это думать скольких человек отправила на тот свет? И отправила ли хоть одного? Может быть, тебе интересно, о чем я думала в тот день? Я сдохнуть хотела, папа! Просто перестать дышать...

— Гермиона...

Я оглядываюсь и почти с ненавистью смотрю на мать. Ловлю себя на мысли, что мне совершенно все равно, что испытывают сейчас родители, в мозгу бьется только одна мысль: «Сами хотели! Так и получите!» В висках начинает стучать, тело пробивает крупная, почти конвульсивная, дрожь. И становится тяжело дышать...

Отец резко поднимается и отвешивает мне звонкую пощечину, от неожиданности я даже прикусываю язык и резко успокаиваюсь. И негромко выдыхаю:

— Прости.

Он не отвечает, вновь опускается в кресло и устало откидывается на спинку. В поле зрения появляется мама со стаканом воды, когда успела только? Родители молчат, пока я жадно пью теплую безвкусную воду, почти захлебываясь ей.

— Кто отец Фреи? — спокойно спрашивает мать, словно не было только что моей истерики.

— Это уже не важно, мам. Он умер. Его больше нет...

— Послушай, дочка. Нельзя держать все в себе. Расскажи, — не громко просит она, — не про то, какой была ваша война, и не о твоей в этой войне роли. Ты права, нам с отцом, скорее всего, лучше об этом не знать, но ты можешь рассказать нам о нем. Я хочу знать кто отец моей внучки...

— Ты его видела, — после некоторого молчания отвечаю я, — летом девяносто шестого он вместе с братьями забирал меня к Сириусу на Гриммо.

— Подожди, но мне всегда казалось, что вы с Роном только друзья.

Подняла взгляд на отца и усмехнулась. Естественно они не знали о том, что мы с Роном почти стали парой, что помешал просто случай. Что в начале шестого курса я очень ревновала своего друга к Лаванде... Что если бы я не согласилась отпраздновать Рождество в Норе, предпочтя провести этот праздник с родителями, возможно, мы с Роном даже стали бы встречаться. И тогда не было бы Фреи. И скорее всего я сейчас была бы не здесь, а там, в Англии. Заканчивала бы образование и строила далеко идущие планы на дальнейшую жизнь, а Молли Уизли с нетерпением ждала бы нашей с Рональдом свадьбы. Вот только все случилось иначе...

— Нет, пап, это вовсе не Рон. Это его старший брат, один из близнецов — Фред.

— Фред? Но ведь ты никогда...

— Не дружила с ними, — закончила я за маму, — да. Не дружила. Хотя мы тепло друг к дугу относились. Близнецы, несмотря на то, что были совершенно невыносимыми, были замечательными. Я не понимала их шуток, да и не хотела понимать, если честно. Но Фред и Джордж были удивительными...

О том, что все сказанное близнецами Уизли нужно делить на десять, а лучше на двадцать, я узнала ещё в самом начале первого курса. У меня достаточно быстро выработался условный рефлекс на этих двоих: если они рядом — жди неприятностей. В отношении их всегда срабатывал принцип: доверяй, но проверяй, а ещё лучше забудь о доверии. Из их рук никогда и ничего нельзя брать — это я уяснила, глядя на других. Если они говорят, что надо идти налево, не задумываясь, иди направо — было выяснено на собственном опыте. И самое главное: если на тебя смотрят две пары кристально честных голубых глаз — все! Ты УЖЕ попала в их западню, просто ещё не поняла, во что тебе это выльется...

Но что близнецы умели делать лучше всего, так это удивлять. Причем удивлять приятно.

Впервые это произошло на Рождество моего первого года обучения в Хогвартсе. В отличие от Гарри и Рона, я уехала на праздники домой, туда и прилетели немногочисленные совы от моих школьных друзей. Папа с мамой аккуратно сложили кривовато украшенные свертки под елку, чтобы рождественским утром я открыла их вместе с остальными подарками.

Ночью я тихо спустилась из своей комнаты, чтобы попить воды и была здорово напугана ожившим камином. К каминной сети он был подключен со дня моего одиннадцатилетия, правда сетью пользовались довольно редко, да и то, только преподаватели, если нужно было о чем-то срочно известить родителей.

Понятия не имею, почему я не заорала и не перебудила тем самым всю улицу, когда из, на мгновение вспыхнувшего зеленым пламенем, камина на ковер нашей гостиной ступили две темные худощавые фигуры.

— Так, надо действовать быстрее, не дай Мерлин мама нас поймает, представляешь, какой скандал будет?

— Ну, мы же любим скандалы, разве нет?

— Скандал скандалу рознь, у меня от недавних матушкиных воплей все ещё уши болят...

— Да, она сегодня в ударе.

Я расслышала сдавленный смешок.

Угрозы от ночных визитеров не исходило, так мне казалось, поэтому мне было скорее любопытно, чем страшно:

— Кто здесь? — глупо спросила я и была вознаграждена тем, что нежданные гости синхронно подпрыгнули и чертыхнулись:

— Мать твою, Грейнджер! Разве ты не должна сейчас сладко спать?

Вот тогда я их узнала: в гостиной моего дома, возле елки топтались близнецы Уизли, что-то активно пряча за спиной.

— Что вы тут делаете?

— Изображаем Санту, не похоже? — негромко ответили парни, а один из них продолжил:

— Ты нам все испортила, между прочим...

— Хорошим девочкам в столь поздний час полагается спать, — закончил другой.

— Хорошим мальчикам не полагается тайно пробираться в чужой дом, — едко сообщила я.

— Фи, как скучно.

— Нам почти жаль тебя.

— Тяжело жить, когда все правильно...

С этим утверждением я могла поспорить, но не стала, не без оснований считая, что близнецам до лампочки мое мнение.

— Так, давай-ка быстренько в кроватку, ты нас отвлекаешь.

Я задохнулась негодованием: вот ведь наглецы какие!

— Что. Вы. Здесь. Делаете?

— Тебе же уже ответили: изображаем Санта-Клауса. Только вот оленей забыли взять.

— Давай, Герйнджер, иди по своим делам и не мешай нам.

— Уизли, вы в конец охренели? — шепотом возопила я.

— Вау! — синхронно выдохнули близнецы, уставившись на меня почти с восхищением, — настоящая гриффиндорка!

— Львица...

— Разъяренная!

— Я влюбился!

— Сочувствую, но понимаю.

— Хорошо, что у неё палочки нет.

— Фред, мы не в школе, тут мы в безопасности, она же не станет применять магию вне Хогвартса...

— Мда? Ты уверен? — с сомнением протянул тот.

— Ну... Я надеюсь на её благоразумие...

— Благоразумие? У гриффиндорцев? Джордж, ты меня пугаешь, когда нам свойственно было благоразумие?

— Кхм... Ну и Грейнджер не типичная гриффиндорка, порой мне кажется, что шляпа просто ошиблась и не правильно произнесла «Ровенкло», закашлялась, знаешь?

— Хватит! — почти во весь голос произнесла я и сама испугалась, продолжив много тише:

— Какого черта вы тут забыли? Ну-ка выметайтесь!

— Момент!

— Только сделаем то, ради чего пришли...

— И исчезнем.

— Так делайте и проваливайте!

— Сейчас, только ты уйди, ты нам мешаешь.

— Вы хоть понимаете, что нарываетесь? — чуть слышно поинтересовалась я.

Естественно ничего существенного я им сделать не могла даже в Хогвартсе, но вот доставить пару мелких неприятностей было вполне в моих силах...

Один из них в пару шагов оказался рядом и отвлек на себя все моё внимание, медленно склонившись надо мной и прошептав на ухо:

— Ты бесподобна, Грейнджер. Мы с нетерпением будем ждать окончания каникул.

И пока я собиралась с мыслями, пытаясь подобрать достойный ответ, к нам подошел второй.

— Пойдем, Джордж.

— Уже?

— Делов-то, больше на болтовню потратили...

— Пока, Всезнайка, — Джордж покровительственно встрепал мои волосы на затылке, и двинулся к камину, на ходу извлекая из кармана стареньких джинсов коробочку, судя по всему с летучим порохом.

— С Рождеством! — просто сказал Фред и, хитро подмигнув, щелкнул меня пальцем по носу.

А потом они исчезли в пламени, оставив меня в легком шоке. Естественно я тут же зажгла свет и дотошно изучила пространство возле елки, но ничего подозрительного не нашла — все было, как и до их появления.

Я даже подумала, что им просто не удалось задуманное, и это был такой тактический ход, убедить меня в том, что они ушли, а потом вернуться и доделать начатое. Я около часа просидела на кресле в гостиной, ожидая возможного возвращения близнецов, но они так и не появились. В конце концов я сдалась и отправилась спать.

И даже утром, когда я спустилась к завтраку, гостиная выглядела так, словно близнецы мне просто привиделись, я почти убедила себя в том, что это был не больше чем весьма странный сон, но стоило мне подойти к елке, чтобы развернуть первый подарок, как...

Елка вдруг вспыхнула, переливаясь яркими красками, словно не настоящей была, а искусственной, из тех, что подключаются к сети или имеют встроенный аккумулятор и светятся в темноте всеми цветами радуги. У нас такой не было — стоили такие игрушки недешево, да и родители предпочитали «живые» елки...

Над ухом вдруг словно взорвалась очередная уизлевская шутиха и в комнате пошел снег, иллюзорный, но оттого не менее красивый... Впрочем, это и была шутиха Уизли, просто активировалась она только при моем приближении — это я потом узнала...

На полу под елкой, рядом с аккуратными нарядными коробками (подарками родителей и родных) и нелепыми свертками (от друзей) лежало празднично украшенное нечто завернутое в блестящую ярко красную подарочную бумагу с огромным золотым бантом с боку, под который была подсунута простенькая магловская открытка с надписью: «Счастливого Рождества». Ни подписи, ни каких либо иных поздравлений, просто пустая открытка с чуть потертыми краями.

Под праздничной упаковкой оказалось целых два подарка.

Большой стеклянный шар, явно волшебный, с миниатюрной копией Хогвартса внутри. Потом выяснилось, что шар этот — точная проекция школы и копирует не только время года, но и все, что происходит с замком, даже людей можно было рассмотреть, правда проекция эта была слишком маленькой и практической ценности не имела, в отличие от Карты Мародеров, которую подарили Гарри все те же близнецы двумя годами позже.

Вторым подарком оказалась книга. Потертая и старая, неумело, но старательно залатанная в некоторых местах: «Самые забавные чары всех веков». Тоже, в общем-то, бесполезная, по крайней мере, ничему действительно нужному научить она способна не была. Но после «Истории Хогвартса», она стала самой любимой моей книгой, зачитанной до дыр и выученной почти наизусть.

И вот на форзаце книги дарственная надпись была, пусть и весьма оригинальная: «Будем смеяться, не дожидаясь минуты, когда почувствуем себя счастливыми, — иначе мы рискуем умереть, так ни разу и не засмеявшись»*

Эта фраза сказала мне о близнецах намного больше моих за ними наблюдений. Это был первый шаг к тому, чтобы понять этих двоих людей...

— Они дарили мне подарки на Рождество, — я грустно улыбнулась.

— Разве это странно?

— Нет, — пожала плечами, — странно было то, как они их дарили...

Подарков всегда было два. Обязательно книга, старая и потрепанная, но всегда с каким-то тайным смыслом, который доходил до меня как правило слишком поздно... Вторым подарком служил какой-нибудь сувенир, будь то крошечное зеркальце в серебряной оправе, или изразцовая свистулька в виде гипогрифа...

В Норе в комнате Джинни, а может быть уже на чердаке, лежит сундук с теми моими вещами, которые я не взяла с собой в побег за хоркуксами. Среди школьных тетрадей, учебников и прочих письменных принадлежностей находятся ровно шесть книг, бережно переложенные листами пергамента, и столько же бесполезных, на первый взгляд, безделушек — рождественские подарки близнецов...

Шесть, потому что в прошлое Рождество близнецы ограничились лишь скромной открыткой, которую с огромным опозданием принесла, не иначе как чудом нашедшая нас с мальчиками, рыжая сипуха Фреда и Джорджа.

Вообще-то Уизли рисковали, отправляя нам сову, но будучи честной, если бы она не прилетела, я перестала бы верить в чудеса. Впрочем, я и так перестала...

Эта открытка пропала вместе с моей сумкой после того, как мы попались егерям...

— Но причем тут Рождество? — снова заговорила мама, видя, что я не собираюсь продолжать.

— В Рождество Фред Уизли официально сделал мне предложение выйти за него замуж, правда тогда я только посмеялась... Дело было на пятом курсе, и Фред только-только расстался со свое девушкой — Анжелиной Джонсон. Все тогда решили, что он просто шутит...

Это было первое Рождество, которое я справляла не с родителями, а в доме Сириуса. Отец с матерью скрепя сердце отпустили меня в штаб Ордена, и я была им очень благодарна. Там на площади Гриммо, глядя на веселящегося, вопреки незажившим ещё после нападения Нагайны ранам, мистера Уизли и на горькую ухмылку Бродяги, я понимала, что как бы грустно это не было, но моя жизнь она среди этих людей, а не рядом с родителями.

Было шумно и весело. А в разгар праздничного ужина Фред огорошил всех своим заявлением о намерении сделать меня своей женой. Наверное, никогда я не была смущена так, как в тот день. Быть может, стоило обидеться, но я решила не портить настроение ни себе, ни остальным, посмеявшись над его шуткой вместе со всеми.

Мы с близнецами неплохо общались, хоть и не было между нами дружбы. К четвертому курсу я научилась их различать, ибо меня необычайно раздражала их кошмарная привычка всех путать. Я пристально наблюдала за Фредом и Джорджем, подмечая мельчайшие различия в их внешности и поведении, и это не прошло даром. К концу третьего года обучения в Хогвартсе у меня имелся целый список этих различий. Например, Фред никогда не злился, в отличие от брата. Джордж был серьезнее, но при этом легче выходил из себя, хоть и случалось такое редко. Братья совершенно по-разному смеялись... Я была столь усердна в своем стремлении научится определять кто из близнецов кто, что, в конце концов, могла сказать Фред передо мной или Джордж просто услышав голос. Это очень забавляло обоих, они даже заключали пари между собой: угадаю в этот раз или нет, правда ошибалась я всё реже...

Так увлеклась изучением близнецов, что неожиданно поймала себя на том, что знаю их едва ли хуже чем Рона или Гарри... Вот только мы действительно не были друзьями, слишком многое мешало и в первую очередь то, что я отказывалась понимать их шутки, а они совершенно не хотели быть серьезными, хоть и умели...

— Шутки у этих парней... — недовольно пробурчал отец.

— А он не шутил...

Рождество шестого курса я планировала провести дома, совершенно не собираясь принимать приглашение миссис Уизли на торжество в Норе. Я словно чувствовала, что это последний Рождественский вечер с родителями, когда я ещё могу побыть ребенком...

Не помню, почему я передумала. Папа с мамой, конечно, расстроились, но настаивать не стали, рассудив, что это нормально, не силком же меня держать...

Празднично украшенная Нора была великолепна. И Джинни с Гарри, полностью поглощенные друг другом, были совершенно счастливы. И миссис Уизли привычно суетилась по дому, а мистер Уизли добродушно улыбался, глядя на праздничный бедлам. Мы даже забыли, что идет война...

Когда ужин кончился, мы долго дурачились во дворе, играя в снежки, сооружая кривых снеговиков и запуская петарды из магазина близнецов. Угомонились уже под утро. Вот только мне отчего-то совсем не хотелось спать, и я осталась в гостиной у камина. Там меня и нашел Фред.

Мы болтали о всякой ерунде, и он был непривычно серьезен. Очень редко сумасшедшая веселость Фреда и Джорджа превращалась в спокойную иронию, и я ловила себя на мысли, что если бы они были такими чаще, мы все-таки стали бы друзьями.

Фред принес несколько бутылок сливочного пива. Может быть оно, а может то, что мне очень нравились близнецы в своем серьезно-спокойном состоянии, я совершенно расслабилась и даже позволила себе чуть-чуть пококетничать, хоть и совершенно не умела этого делать. Фред улыбался и подыгрывал, пока я не подсела ближе. Во мне словно чертенок сидел, который заставлял вытворять то, что сама бы я никогда не сделала...

— Я не шутил, Грейнджер, — серьезно, без тени улыбки произнес Фред, когда я опустилась на подлокотник кресла, в котором он сидел.

— Когда?

— Год назад. Я сказал тогда чистую правду...

Сперва не поняла даже, о чем он, а потом как осенило. Я поспешно поднялась и отошла на несколько шагов, действуя скорее машинально, на самом деле я нисколько не испугалась, более того, мне польстили слова Фреда...

Вот только верилось с трудом, и он естественно это понял.

— Послушай, — Фред поднялся и в один шаг оказался возле меня, я даже не шелохнулась, неотрывно глядя в его серьезные глаза, — я не умею произносить все эти дуратские романтичные речи. Я — шут, ты же знаешь... Да и что значат слова? Мне гораздо проще доказать тебе делом, чем убеждать в искренности своих чувств. Дай мне шанс, ты достаточно хорошо изучила нас с Джорджем, чтобы знать — мы с ним не всегда чокнутые арлекины.

Я не знала, что ему ответить. Я никогда не видела его таким. И мне вдруг подумалось: а что я теряю? Фред мне очень симпатичен, и если бы они с Джорджем не превращали в цирк все за что возьмутся, мне было бы с ними очень легко, потому хотя бы, что близнецы очень умны и с ними всегда интересно...

— Что ты подразумеваешь, говоря о шансе?

— Ну, скажем, ты можешь попробовать узнать меня лучше. Не нас с Джорджем. Нас ты знаешь отлично, наверное, даже лучше мамы. Узнать именно меня. Или я тебе настолько неинтересен?

— Нет, конечно, но...

Но мне нравился Рон. Я сходила с ума от ревности и уже столько раз плакала после того, как видела их обжимания с Браун. С другой стороны, отвлечься было бы совсем не плохо...

— И что ты предлагаешь? — вышло так робко и не уверено, что Фред улыбнулся.

— Трусишь?

— Нет...

— Вот и правильно. А предлагаю я, для начала, просто общаться. Только ты и я. Как сегодня, просто беседовать. Мне с тобой интересно, тебе со мной, кажется, тоже. Например, можно куда-нибудь сходить.

— Завтра я уезжаю домой.

— Не беда. Я большой мальчик, умею аппарировать и знаю, где ты живешь. Могу зайти за тобой тогда, когда тебе будет удобно. Прогуляемся по твоему району, не обязательно уходить куда-то далеко и надолго.

— Хорошо, — негромко согласилась я.

— Ну, тогда, назначай время и дату.

— Хорошо, — повторилась, — давай послезавтра в три.

— Вот и замечательно, — он снова улыбнулся, — а сейчас, наверное, пора спать. Позволь проводить тебя до комнаты?

— Ну, я, вообще-то, знаю, где она...

— Брось, мне будет приятно.

Я чувствовала себя крайне неловко, поднимаясь по скрипучей лестнице Норы в комнату Перси, где мне постелили, и чувствуя за спиной Фреда. Он действительно всего лишь проводил меня до комнаты, задержавшись только на несколько мгновений:

— Спокойной ночи.

— Утро уже!

— Суть дела не меняет, ты же спать собираешься? — он иронично прищурился, — поэтому: спокойной ночи. До послезавтра.

— А... — начала было, но Фред меня перебил:

— Нам с Джорджем нужно вернуться в магазин, собственно он уже там. Завтра у нас много дел, так что в Нору мы вряд ли выберемся.

— Ясно...

— Спокойной ночи, — в третий раз повторил он и ушел.

— Спокойной — прошептала я в удаляющуюся спину...

Через день ровно в три часа дня к моему дому подошел Фред, я дожидалась его на крыльце, поэтому родители не видели с кем я ушла. Мы гуляли по округе, я показывала Фреду школу, где училась до Хогвартса, детскую площадку, где однажды разбила себе обе коленки, неудачно прыгнув с качели. Мы побывали в небольшом сквере, что в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Я любила этот сквер, особенно зимой, о чем незамедлительно сообщила Фреду. Мы гуляли несколько часов, и я неожиданно поняла, что мне с ним очень комфортно, и что совершенно не хочется возвращаться домой...

Он приходил ещё несколько раз до моего отъезда в Хогвартс, а на второй день после каникул пришло письмо. Было странно его читать. Строчки в письме Фреда были ровными и аккуратными, а буквы круглые и красивые. Почему-то для меня всегда большое значение имело то, как человек пишет, что-то вроде фетиша.

Я написала ответ в тот же день и уже к обеду следующего получила новое послание.

Общаться с Фредом посредством писем оказалось не менее интересно, чем разговаривать, поэтому переписка наша была очень активна, иногда я получала и отправляла по два письма в день. Бедненькая сипуха близнецов...

В одном из них, постскриптумом стояла фраза: «Я соскучился»

Прочитав эти два слова, я почувствовала, как в груди что-то непривычно екнуло. По-медитировав некоторое время на фредово письмо, я написала короткий ответ, назначив ему встречу в Хогсмите в ближайшие выходные и только отправив записку, поняла, что сама чертовски соскучилась...

Мы встречались каждые выходные. Пару раз я даже позволила Фреду аппарировать меня в Лондон и мы гуляли по людным магловским улицам столицы. Ощущение чего-то тянущего в животе и екающего в груди, когда прилетала рыжая сипуха, постепенно стало привычным, как и учащающееся сердцебиение при встрече.

И стало совершенно все равно, с кем проводит время Рон...

— И ты согласилась? — мамин голос оторвал меня от воспоминаний.

— Что? — не поняла я.

— Ты согласилась выйти за него замуж?

— Да...

Потому что уже к концу апреля была по уши влюблена во Фреда Уизли...

— Я только одного не понимаю, как же он тебя отпустил куда-то?

— Он не хотел. Мы с ним почти все лето ругались, по этому поводу. Если бы не Джордж...

Джордж результативно вправлял Фреду мозги. Правда эффект внушений, как правило был недолгим, а уж когда я изъявила желание участвовать в операции «Семь Поттеров» мы с Фредом поссорились, казалось, окончательно и бесповоротно.

Мы не разговаривали почти неделю, включая непосредственно день операции. Так было, наверное, даже лучше, потому что, злясь на него, я меньше боялась. Если откровенно то, действительно испугалась я, когда перед Норой появился Люпин с окровавленным парнем на руках.

Я стояла истуканом и смотрела, как Ремусу помогает Кингсли и Хагрид, как все они исчезают в Норе, и все пыталась вспомнить: с кто из близнецов летел с оборотнем?

Из шокового состояния меня вывел хлопок аппарации, прозвучавший совсем рядом, во дворе появились мистер Уизли и... Фред. Я узнала его сразу, и облегченно выдохнула, хоть и было немного стыдно.

Он обеспокоено осмотрел меня, убеждаясь, что со мной все в порядке, а потом, видимо по моему искаженному лицу, понял, что что-то не так, вот только не со мной, и рванул в дом.

Я плохо помню, что было дальше. В Норе все прибывало и прибывало народу и впервые мне стало тесно в этом доме, хотя на праздники людей бывало существенно больше. Я вышла на улицу, понимая, что просто не могу больше слушать разговоры о гибели Грюма, не могу больше смотреть на окровавленного Джорджа, на бледных Гарри и Рона, на дрожащие руки миссис Уизли, перебирающие склянки с лекарственными зельями. Не могу смотреть на закушенную губу Фреда...

Понятия не имею, сколько я сидела на низенькой лавочке в саду Уизли, наверное, достаточно долго, потому что постепенно стихли голоса в доме и загорелись окна в комнатах Рона и Джинни.

— Вот ты где, — голос был усталый и хриплый, словно он долго и громко кричал, а не молча прокусывал губы в кровь.

— В доме душно...

— Есть такое.

— Как ты?

Глупо было спрашивать, но ничего другого на ум не приходило.

— Знаешь, по-моему, я впервые в жизни действительно зол.

— Ты не умеешь злиться — выдавила из себя кривую ухмылку.

— Выходит, умею — пожал плечами тот.

— Фред... Я...

Слова застряли, ни в какую не желая быть произнесенными, я сидела и пялилась на его припухшую нижнюю губу.

— Фред...

Неловко поднялась с лавочки, а он вдруг резко шагнул вперед и, притянув меня к себе, почти грубо поцеловал. Ноги мгновенно подкосились, и мне пришлось вцепиться в его плечи, чтобы не упасть, впрочем, он держал меня достаточно крепко, чтобы я могла не думать о возможном падении, а полностью раствориться в ощущениях...

Не то чтобы мы не целовались до этого... Хотя, разве можно называть поцелуем целомудренные касания губами губ при встрече и на прощание.

Это же было что-то совершенно новое, ранее не испытанное, когда в голове не остается ни единой, даже самой крохотной мыслишки, когда единственное чего хочется, это вжаться в него ещё сильнее, хоть и кажется, что это невозможно.

Наконец Фред прервал поцелуй, мягко скользнул губами по щеке к виску и зарывшись носом в мои спутанные ветром волосы, глухо проговорил:

— Я что, действительно, должен тебя отпустить с ними неизвестно куда?

— Боюсь, тебе придется. Гарри ни в коем случае нельзя отпускать одного, а не пойти он не может, есть кое-что, что он обязательно должен сделать. С ним непременно увяжется Рон, а этих двоих, сам понимаешь, опасно оставлять без присмотра, ещё вляпаются во что-нибудь...

— Герм, я же с ума сойду, переживая за брата и Гарри, переживая за тебя...

— Сейчас нет места сто процентов безопасного, Фред. Мы будем аккуратны, а я попробую удержать ребят от ошибок и опрометчивых решений. Будем надеяться, что все будет хорошо.

— Одной надеждой сыт не будешь, — вздыхает и отстраняется.

Некоторое время он что-то искал в карманах, а потом протянул мне простенькую подвеску на витой цепочке:

— Это Джордж придумал, мы с ним всю последнюю неделю его тестировали.

— Что это?

— Маячок.

— Нет, — я возмущенно закачала головой, — ты с ума сошел?

— Не беспокойся. Активировать его можешь только ты. Я просто буду знать, что нужен тебе и аппарирую, маячок сам меня притянет.

— Фред...

— Я уверен, что ты не станешь им пользоваться, Герм, — перебивает тот, — но мне будет немножко спокойнее, если я буду знать, что у тебя есть эта вещица и что в случае чего, ты можешь позвать меня.

— Хорошо, — согласилась я и вдруг вспомнила:

— А как Джордж?

Фред грустно улыбнулся:

— Нормально. Он живой и это главное, правда, теперь нас будешь различать не только ты.

— Ухо не вернуть?

Он покачал головой и, тяжело вздохнув, присел на лавку.

— Знаешь, это поганое чувство — ненависть. Одно дело просто не любить злобного преподавателя, а вот желать ему смерти, причем в идеале от своей палочки — это совсем другое...

— Фред...

— Я в порядке, — помолчав, ответил он, — почти отпустило... Ты же знаешь, я быстро успокаиваюсь, — и Фред ухмыльнулся.

— Ага, то-то ты со мной неделю не разговаривал, — не удержавшись, припомнила ему.

— Это другое, — Фред протянул руку, и я позволила ему усадить себя на колени.

— Я не злился на тебя. Негодовал и не понимал, да. Но не злился... У меня обидеться-то толком не получилось, хоть я и старался. Утром хотел подмешать чего-нибудь в твой завтрак, что помешало бы тебе принять участие в сумасшедшей затее Грюма, — он сбился на имени погибшего аврора, помолчал немного и закончил:

— Джордж отговорил, сказал, что-то вроде того, что ты уже совершеннолетняя и имеешь право принимать самостоятельные решения. А по мне так то, что тебе семнадцать не дает тебе права лезть в пекло.

— Джинни это скажи, — фыркнула я.

— Джинни я могу связать и запереть дома, в рамках братского произвола. И, что-то мне подсказывает: меня, кроме неё никто не осудит, но наоборот, примут наиактивнейшее участие... Воевать не женское дело.

Я только улыбнулась и крепче прижалась к нему. Мне нечего было сказать, едва ли у меня получится его переубедить, да и прав он, чего греха таить. Вот только сидеть дома и ждать их с войны?.. Я просто умру, от бездействия, и Фред это замечательно понимает.

— Знаешь, — после некоторого молчания заговорил он, — я, когда Джорджа увидел, там, на диване, на секунду подумал — все. Конец... И когда он открыл глаза... как камень с души, вот только... Я никогда даже представить не мог, что буду кого-то ТАК ненавидеть...

Фред сильнее сжал руки на моей талии, почти до боли. И уставился немигающим взглядом в светлеющее небо. Я зябко поежилась.

— Замерзла?

— К утру всегда свежеет.

— Пойдем в дом.

Мысль о том, что придется потревожить Джорджа, лежащего на диване гостиной, придется снова увидеть его окровавленную одежду, заставила содрогнуться. Фред словно угадал мои мысли:

— Он в нашей комнате. Мы с Роном помогли ему подняться. Но, если хочешь, я могу просто призвать сюда плед.

— Давай, — согласилась я, совершенно не желая покидать его коленей, слишком уютно мне было.

Подчинившийся заклинанию плед вылетел в распахнутое окно гостиной и Фред, ловко поймав его, осторожно завернул меня в мягкую шерсть.

— Тебе не тяжело, — для очистки совести спросила я.

— Нет, сиди. Мне хорошо, когда ты рядом.

Это самое большее, что он мог сказать. Фред ни разу не признался мне в любви, но то, как заботливо он ко мне относился, говорило лучше всяких слов. Он действительно не был мастером романтических признаний.

Я так и заснула у него на руках, проснувшись от ласкового шепота, когда уже вовсю светало:

— Герм, нас потеряли, пойдем скорее, а то матушка дом в поисках перевернет...

А через неделю была свадьба Билла. И нападение Пожирателей. И наше с мальчишками бегство... Я даже не успела попрощаться с ним...

— И вы не виделись почти год?

— Поменьше немного, — машинально уточнила я, — восемь месяцев...

Представить себе не могла, что будет так тяжело. Настолько привыкла к тому, что в моей жизни постоянно присутствует Фред, что без него и его длинных, таких необходимых писем становилось до обреченности грустно. Но приходилось прикусывать губы и терпеть, как терпел тоску по дому Рон, как скрывал тоску по Джинни Гарри...

— Первый месяц было почти хорошо, — я неожиданно стала вспоминать вслух.

— Мы с мальчиками жили в доме гарриного крестного на Гриммо. Не уютном и старом, кишащем пикси. Где сновал этот вредный Кикимер, вечно норовящий совершить какую-нибудь пакость... Но дом был надежно спрятан от врагов, был теплым и крепким. И при всех минусах, он был явно лучшим вариантом, чем ночевки на улицах.

Первый месяц было хорошо. Мы знали, чего добиваемся и что нужно делать. У нас была цель и кров. В сентябре этого не стало. Мы чуть не попались в Министерстве и глупо рассекретили дом на Гриммо. Возвращаться туда было нельзя, и пришлось приступить к плану «Б».

У меня была припрятана старая палатка, её одолжила мистеру Уизли на неопределенный срок его старая коллега, а тот отдал её мне. За первые два месяца лета и я и Рон, да и Гарри тоже, поднаторели в защитных и маскировочных чарах, благо литература нужная была предоставлена нам Грюмом, а практики нам потом хватило с лихвой. Проблема была в том, что у нас почти не было денег, как магловских, так и валюты принятой в магическом мире.

После визита в министерство у нас осталось некоторое количество Оборотного зелья и его бережного использования хватило на несколько месяцев. Кто-нибудь из нас по Обороткой посещал магловские магазины и банально воровал еду... Иногда, правда, использовали мантию-невидимку Гарри.

Жили в палатке, не задерживаясь на одном месте больше двух дней. Много передвигались пешком, стараясь аппарирвать как можно меньше... А между тем осень входила в свои права, стало холодно спать. Почти нечего было есть, питались ворованным, презирая себя за это... И ломали голову над решением проблемы, а выхода не находили...

Первым сломался Рон. В середине ноября они сильно поругались с Гарри и Рональд ушел. Его не было больше месяца... Но даже тогда я не попыталась связаться с Фредом, хотя очень хотелось. Просто увидеть его, просто поговорить. Забыть все это хоть на краткое мгновение. Я сдержалась, —едва ли родители понимали о чем я, наверняка у них возникла масса вопросов, но они знали, что вряд ли я отвечу, поэтому ничего не спрашивали, просто молча слушали мой сбивчивый рассказ.

— К весне стало чуть легче. Мы хотя бы поняли что должны сделать помимо поисков... В конце марта мы попались егерям. И то, что мы смогли сбежать иначе как чудом, я назвать не могу. Почти все наши вещи остались у них, хорошо хоть палочки удалось забрать, пришлось жить у старшего брата Рона в Ракушке. Вот тогда меня и накрыло. Ракушка уютная, а мы уже и забыли каково это: есть трижды в день, спать в теплых постелях и принимать ванну. А ещё я просто не могла спокойно смотреть на Била, уж больно они похожи с близнецами. И тогда подумала: раз мы все равно в Ракушке, раз мы все равно пусть временно, но почти вернулись, обнаружили свое нахождение, то может быть и не будет ничего страшного, если я наконец-то увижу его?

— Увидела?

— По-моему это очевидно, Джесс. Результат этой встречи второй месяц нам толком спать не дает.

Увидела...

Если и был в моей жизни по-настоящему счастливый день, то он случился в начале апреля девяносто восьмого года...

Я сообщила Гарри и Флер, что хочу побыть одна и поброжу вдоль берега. Что скоро меня можно не ждать и искать не нужно. Флер была решительно против, но на мою сторону встал Гарри, прекрасно понимавший мою потребность в одиночестве... Вернее он так думал, а разубеждать его я не была намерена.

Да, это был самый счастливый день моей жизни. Самый счастливый момент. Когда в, примеченный мною двумя днями ранее, грот, находящемся в паре миль от Ракушки к северо-востоку, аппарировал Фред, спустя всего восемьдесят семь секунд после того, как я активировала маячок.

Взлохмаченный и похудевший, с темными кругами под усталыми глазами, встревоженный и напряженный как натянутая струна. Бесконечно родной...

Вопрошающий взгляд и расслабленный выдох, когда я сказала:

— Все хорошо. Я просто очень соскучилась... Мы у Билла сейчас.

— Давно?

— С неделю...

— Вот ведь, гад какой! — проворчал Фред, — вчера у нас был и не сказал ничего.

— Так нужно...

— Кому, Герм? Он мог просто сказать, что с вами все в порядке. Я же все понимаю, и не стал бы... — но я перебила:

— Стал. Стал бы, Фред.

И он словно сник.

— Ты похудела.

— Физические нагрузки и диета этому способствуют.

Фред криво улыбался и мочал. Просто смотрел, словно наглядеться не мог, да и я не пыталась отвести взгляд, впитывала в себя каждую мелочь: непослушный вихор отросших волос на затылке, чуть заострившиеся черты лица. Он весь какой-то заостренный, он и раньше-то худым был, а теперь и вовсе одни кожа да кости.

— Ты похудел...

Фред фыркнул:

— Диета... Физические нагрузки...

Наш смех эхом отразился от стен и спугнул нескольких прикорнувших на сводах летучих мышей, которые судорожно заметались по пещере. Взмах палочки и они исчезли...

— Спасибо, — негромко поблагодарила я.

— Раздражают.

— Да.

Беседа не клеилась. Мы слишком долго не виделись, слишком отвыкли друг от друга и все никак не могли переступить эту неловкую грань, что образовалась за время разлуки...

— Я люблю тебя.

Эта простая фраза сорвалась с губ неосознанно, я поняла, что подумала вслух только по его расширившимся глазам и резкому выдоху...

Одним движением Фред оказался рядом, и я смогла разглядеть тонкий свежий шрам пересекающий шею наискосок, а он прошептал:

— Повтори...

— Что это? — игнорируя просьбу, спросила я, осторожно касаясь красноватого рубца кончиками пальцев.

— Ерунда. Не будем об этом, не думаю, что тебе необходимо это знать, — он недовольно передернул плечом, так привычно...

— Как скажешь.

— Гермиона, — неуверенно произнес он, — мне послышалось, да?

А в глазах столько эмоций, что у меня сбилось дыхание.

— Нет, — хрипло выдавила я, — Не послышалось... Я очень люблю тебя, Фред. Очень-очень. И мне тебя так не хвата...

Он не дал договорить, сгреб в охапку и поцеловал...

В холодном гроте, где постелью служила наша же снятая одежда, случился мой первый и единственный раз...

Это не очень романтично. Совсем не так, как пишут в романах...

Наверное, было холодно, и неудобно, я не помню. Я даже на боль не обратила внимания, тогда это было таким не существенным. Значение имел только он. Его руки, его губы, его голос сбивчиво шепчущий какие-то глупости. Что-то вроде извинений и неумелых признаний... И едва слышное: «Люблю» перед тем как накрыло болезненной волной удовольствия, настолько сильной, что хотелось кричать...

А когда вернулась способность соображать я услышала сдавленное:

— Прости. Я не должен был.

— Ещё раз такое скажешь, и я обижусь, — честно предупредила, расслабленно путаясь пальцами в его волосах.

— Герм, я...

— Холодно, — констатировала я и с сожалением поднялась с земли.

Странно, я совершенно не испытывала смущения от нашей наготы.

Фред, моментально оказался на ногах и принялся меня одевать, едва ли не быстрее, чем раздевал, и это смешило, как и досадливое шипение сквозь зубы:

— Идиота кусок, вот чем я думал... Настудишься ещё...

Я прекрасно понимала, что так Фред пытался скрыть смущение.

— Что это? — напряженный голос оборвал мое веселье, он задумчиво изучал мое левое предплечье и ещё толком не зарубцевавшиеся кривые шрамы на нем. Словно только замети, да так оно и было, в общем-то.

Я осторожно отняла у него руку и кивнула в сторону его вещей:

— Ты штаны-то одень.

Это ни с чем несравнимое удовольствие наблюдать, как его щеки заливает румянцем смущения, правда он поразительно быстро справился с собой и вновь сурово сдвинул брови:

— Герм...

— Одевайся, — устало попросила я и почти слово в слово процитировала его же недавнюю фразу:

— Не будем об этом, не думаю, что тебе необходимо это знать.

— Не уверен, что согласен с этим утверждением, — произнес Фред, застегивая джинсы и накидывая на худые плечи рубашку.

— Лестрейндж, — коротко ответила я, — по глупости егерям попались. Собственно из-за этого мы и оказались в Ракушке...

— Ясно.

Голубые глаза потемнели, становясь почти синими. Наверное, если бы его гнев был направлен на меня, я бы испугалась. С таким выражением лица убивают, спокойно и хладнокровно. Без сожалений и лишних слов...

Я и не думала, что смогу когда-нибудь увидеть это выражение на лице вечно улыбающегося Фреда.

— Давай не будем об этом, пожалуйста, — негромко попросила я, совершенно не желая тратить время, проведенное с ним, на обсуждение последствий гарриной неосторожности.

— Можно я её убью? — вежливо осведомился он, а я фыркнула, представив гипотетическую схватку Пожирателей и Орденцев, и Фреда кричащего что-то вроде: «Не троньте её — она моя!»

— Мне почему-то кажется, что у тебя будет такая возможность, как бы мне не хотелось этого избежать...

Он невесело усмехнулся и опустился на свою, расстеленную на земле ветровку, протянул ко мне руки, приглашая присесть к себе на колени и я не нашла причин отказать.

— Можно спросить?

Мне хотелось поболтать о чем-то не касающемся войны.

— Спрашивай.

— Почему вы с Джорджем дарили мне подарки на Рождество? То есть последние два раза понятно, но раньше... На первом курсе. И на втором.

Фред улыбнулся хитро:

— Понимаешь, ты всегда ходила такая скучная. Ты нам нравилась, но твоя серьезность просто убивала. Вот мы и решили, что было бы не плохо, если бы ты чаще улыбалась, а раз уж ты не воспринимала наши шутки, то значит, нужно было найти другой способ.

— И вы нашли.

— Угу.

— А почему всегда два подарка?

— Ну, нас же двое, по-моему, это логично, — он пожал плечами.

— Тогда получается, что каждый дарит что-то от себя? — мне действительно было любопытно.

— Не совсем. Подарки мы выбираем вместе, просто Джорджу больше нравится дарить всякие безделушки, мне же кажется, что ты больше обрадуешься книге.

Фред задумчиво накручивал на длинные пальцы прядь моих волос, и я поймала себя на желании замурчать от удовольствия и уюта.

— Кстати о Рождестве, — вдруг заговорил он, — учитывая, что в этом году ты осталась без подарка, я думаю, будет правильно, если ты озвучишь, что бы хотела получить к следующему.

Я ответила не задумываясь. Я очень давно хотела эту книгу, вот только подарить её было некому. Едва ли Гарри или Рону могло прийти в голову, что я могу желать не учебник, а обычный, в сущности, сборник сказок и притч.

— «Дневник Ровены Ровенкло».

Фред фыркнул.

— Такая большая и умная девочка, а просишь сказки.

— Сказки учат жизни. В них заключена мудр...

— Стоп, стоп! Я понял, — перебил меня он, — хорошо, будет тебе «Дневник», вот только, насколько я знаю, последний раз его печатали году эдак в семидесятом прошлого века.

— Семьдесят четвертом, — поправила я.

— Это не существенно, — Фред отмахнулся, — раритет значит... Ничего, найдем, обещаю.

— Буду ждать, — хитро улыбнулась я и, посерьезнев, негромко призналась:

— Не хочу, чтобы ты уходил.

— Не хочу уходить, — так же тихо ответил он.

— В следующий раз я встретилась с ним только перед битвой за Хогвартс. Он пытался уговорить меня отправиться в Нору. Наверное, знай я о том, что беременна, я бы его послушалась... Хотя если бы об этом знал он, то даже интересоваться моим мнением не стал...

— Но почему ты осталась? — спросила мать, — прости, но я просто не понимаю, чем ты могла помочь...

— Тем, что просто была там, — я пожала плечами, — Оборонявших Хогвартс было слишком мало, каждый на счету... Защищали Школу в основном старшекурсники, авроров были считанные единицы... Ну ещё Орденцы. Это чудо, на самом деле, что Хогвартс устоял. Пожирателей было намного больше...

— И что было дальше? — Я глянула на посуровевшего отца.

— Дальше Пожиратели напали на Школу и, пока снаружи шел бой, мы с Роном отправились в Тайную Комнату, чтобы уничтожить там один из найденных нами артефактов. Гарри в это время искал следующий... А потом была Выручай-комната, и Адское пламя. И рука Кребба медленно выскальзывающая из вспотевшей ладони Малфоя. А спустя десять минут я пожалела, что не умерла...

— Что?

— Фреда убили на моих глазах, мам. Я видела, как в его голову летел огромный камень. И как он упал, я видела тоже...

— Может его просто оглушило? — неуверенно предположил отец.

— У него самый обычный череп, не чугунный. Тот булыжник просто размозжил его, мне совершенно не требовалось подходить и смотреть на тело, чтобы понять: Фреда больше нет. Вполне достаточно было воплей Перси...

— Гермиона...

— Все нормально, пап. Я здесь, я живу. Я смирилась... Правда увидеть его мертвым было выше моих сил и тогда я аппарировала сюда, после того, как все закончилось.

— Неужели тебя никто не ищет? — задала мама вопрос, видно уже давно её интересующий.

— Может и ищут, только на наш дом наложено столько заклинаний, что его не обнаружит ни одна сова, не найдет ни один маг. Я постаралась на славу.

— Но ты же все-таки волшебница, Гермиона, разве твое место здесь?

— Гермионы больше нет, — жестко ответила я, — есть магла: Джейн Гремм, у которой не так давно родилась дочь, и не более.

Мама хотела сказать ещё что-то, но со второго этажа раздались требовательные рыдания, чем я моментально воспользовалась, сбегая от родителей к дочери.

Фрея рыженькая и светлоглазая. Я уверена, что это так, хоть миссис Хилдстоун и утверждает, что у всех новорожденных светлые глазки. Она очень похожа на него, уже сейчас, именно поэтому мне трудно быть рядом с этим маленьким существом. Я люблю её, но это слишком больно. Возможно, я просто пока не привыкла?

Я уснула в комнате дочери, сквозь сон услышав, что заглянула милейшая миссис Хилдстоун и о чем-то негромко беседовала с родителями на кухне.

Естественно ни о каком праздничном ужине речи больше не шло.

Не удалось в этом году Рождество...

* * *

Утром Фрея раскапризничалась и чтобы не разбудить домочадцев, я наложила на комнату заглушающие чары.

Это странно. Наверное, именно поэтому я так и не смогла начать «новую» жизнь. Отказаться от магии полностью было выше моих сил. Я пыталась несколько месяцев не пользоваться палочкой, но чувствовала себя при этом форменным инвалидом, потому с появлением Фреи я разрешила себе иногда применять волшебство. Редко, но все же. Правда, становилось ещё хуже...

Чары были двухсторонними и о том, что у нас гости, я узнала от заглянувшей к нам матери:

— Детка, там к тебе пришли.

Я так удивилась, что не обратила внимания на некоторую странность её поведения, она была немного бледна, но мне гораздо интереснее было узнать, кому я понадобилась, чем разбираться, что так шокировало мать. Кивнув, я вышла в коридор, взяв с собой притихшую дочь, да так и застыла на верхней ступеньке, когда услышала голос Рона, в котором явственно проскальзывали злорадные нотки:

— Сейчас тебя будут убивать, Перси.

— Сжалься над ним, не видишь он и так места себе не находит, — хохотнул незнакомый бас, — держу пари, он воображает, что с ним сделают в Министерстве за создание и использование незарегистрированного порт-ключа. Да ещё и межконтинентального.

— Ну, а если припомнить, что наш братишка принимал активное участие в ещё одном вопиющем административном нарушении, то мне становится почти жаль его. А тебе, Чарли?

— Ну если только чуть-чуть, Билли, — согласился все тот же бас.

— Бросьте, ребят, — укоризненно произнес Джордж, — ему и так не сладко...

— Ага, — радостно откликнулся Рон, — до раскрасневшихся ушей! Ха-ха!

— Может все-таки хватит? — затравленно спросил Персиваль.

— Вот и я о чем... Эй, ты как?

Что здесь делают братья Уизли в почти...

— Нормально, — тихий, хрипловатый, но такой родной голос.

... полном составе?

— Фред?! — крик сорвался с губ раньше, чем я осознала очевидное: он здесь! Мне же не послышалось?

Протестующе пискнула Фрея, когда я слишком сильно сжала руки...

— Твою ж мать! — ругнулся Рон, первым взлетая по лестнице и успевая подхватить меня, чем уберег от печальной перспективы кубарем слететь вниз.

— Дела... — удивленно охнул чуть запоздавший Джордж, осторожно забирающий у меня Фрею.

— Жива?

— Да, — сипло ответила я Рону, судорожно вцепившись в его запястья.

К тому моменту, как он помог мне, мало что соображающей, спуститься с лестницы, у порога гостиной топтались одинаково изумленные Билл, Чарли и Перси...

Рон все так же осторожно провел меня в комнату и усадил на ближайшее ко входу кресло...

А я неотрывно смотрела на, стоящего у противоположной, стены Фреда...

И пока чуть пришедшие в себя братья Уизли, улюлюкая, передавали с рук на руки удивленно таращившую голубые глазенки Фрею, ошарашенную таким количеством находящихся вокруг мужчин, я наблюдала, как её отец, с видимым трудом отлипший от стены, медленно идет ко мне. И походка у него была странная, непривычно деревянная. Словно каждый шаг ему давался с трудом...

Спустя казалось целую вечность, Фред опустился передо мной на корточки, сграбастав ледяными руками мои руки и осторожно коснувшись их сухими губами:

— Привет.

Я прикусила губу. Сильно. До боли. Чтобы поверить — это не сон! Мне это не сниться. Он действительно живой, и он действительно сидит передо мной и смотрит на меня такими родными чуть лукавыми глазами...

Да бледный и осунувшийся. Ещё более худой, чем в нашу последнюю встречу. Какой-то весь нездоровый, но живой!

— Ты был прав, — сказала я первое, что пришло в голову.

— Когда?

— Когда говорил, что различать тебя и Джорджа стану не только я.

— Так плохо выгляжу? — ухмыльнулся тот.

— Отвратительно, — шепотом признала я и сглотнула навязчивый комок в горле.

— Это временно, — беззаботно утешил меня он.

Я лишь кивнула. В нескольких шагах от нас медведеподобный Чарли, которого я прежде никогда не видела, умильно сюсюкал с нашей дочерью, царственно отмахиваясь от, изъявляющих желание отнять её, братьев.

— А тебе не любопытно? — немного обижено спросила я Фреда, тот пожал плечами и признался:

— Очень. Но они вот-вот устроят там настоящую драку за сердце прекрасной дамы, а я сейчас немного не в форме, что бы принять в ней достойное участие, — он грустно улыбнулся, — как её зовут?

— Фрея.

Перси неоднозначно кашлянул, на что Чарльз ответил:

— Ну не Фредерика, и то хлеб...

— Чарли!

— Да, Билли?

— Ты не возможен!

— Да, я таков, — гордо согласился тот и тут же рыкнул на Перси, — куда руки тянешь?

— Чарли, не будь эгоистом, — запричитал тот, — нам ведь тоже хочется...

— Перехочется. Правда, солнышко?

Фрея согласно агукнула, чем вызвала дружный вздох умиления.

— А вообще, Фред, ты редкостная сволочь, — неожиданно сообщил Билл, — надо же, обставил меня по всем статьям. Я-то наивно полагал, что всегда буду первым: первым на свет появился, первый женился, значит и отцом раньше всех стану, а тут глядь — младший братишка уже подсуетился.

— Я не специально, — фальшиво пристыдился тот.

— А... Что с тебя взять.

— Герм, почему она такая маленькая? — пробасил драконолог.

— Потому что ты такой большой!

В общем-то, Джордж был прав, на руках Чарли Фрея казалась совсем крошечной.

— Она недоношенная, — негромко пояснила я, — семимесячная.

— Но все нормально же? — встревожился Рон.

— Да. Вполне здоровый и правильно развивающийся ребенок.

— Я сказал: убери свои руки! Нет, Билли, он, определенно, издевается. Подержи-ка. А ну иди сюда, мелкая занудная погань!

— Чарльз, мы уже взрослые и серьезные люди!

— Это ты-то взрослый и серьезный? Перси, не смеши меня. Ты в зеркало давно глядел?

— Я думала, что у вас в семье предмет издевок — Рон, — негромко сообщила я Фреду.

— Ну, это мы с Джорджем над ним... кхм... шутили. А Чарли вечно Перси задевает, не обращай внимания.

Некоторое время я молчала, уставившись на наши переплетенные пальцы, а потом сдавленно спросила:

— Фред... Но как? Я же видела. Я видела. Я же была... там.

Он чуть сильнее сжал руки, и вздохнул было, но ответил мне Перси:

— Ты прости, Гермиона. Это я виноват. Я так испугался, что даже не проверил толком...

— А ты никогда особым умом не отличался, — констатировал очевидную ему вещь Чарли.

— На самом деле, мы все были уверены, что Фред мертв, — защищая огорченного Персиваля, вмешался Рон, — и когда Джордж начал звать колдомедика и орать, что Фред дышит, мы подумали, что он просто умом от горя тронулся. Пытались его оттащить...

— Ага, да только он так сопротивлялся, что чуть челюсть мне не сломал, — сообщил Чарли, а я недоверчиво уставилась на него, сомневаясь, что подобное в принципе возможно, быстрее ударивший сломает себе руку, — минут десять ангелочков считал...

— Потом почти восемь месяцев комы, — продолжил Джордж, — кроме меня, наверное, никто не верил, что брат выкарабкается.

— А пять дней назад Фред очнулся и потребовал подать ему тебя на блюдечке с золотой каемочкой.

— Вот только мы понятия не имели, где ты, — продолжил за Чарльзом Рон, — мы с Гарри искали, но сумели выяснить только то, что ты находишься где-то в Австралии. Дальше все поисковые заклинания и приборы начинали сбоить и показывать полнейшую ерунду.

— Как же вы меня нашли?

— Маячок, Герм, — просто ответил Фред, — у тебя на шее всё ещё висит настроенный на меня маячок.

— Но я же его не активировала!

— Для того, чтобы он сработал это не обязательно. Достаточно просто очень хотеть меня увидеть. Если честно я не был уверен, что у меня получится...

— Вот ведь гад, — возмутился Чарли, — а нас убеждал в том, что знает, где ты.

Джордж негромко фыркнул, вот уж кто отлично знал, что Фред блефует, с кривой ухмылкой он кивнул в сторону близнеца:

— Три дня назад он подлым шантажом заставил нас выкрасть его из Мунго, что мы с успехом вчера и проделали.

— Но почему вы пришли все вместе?

Уизли замялись, а Фред принялся шутливо загибать пальцы:

— Джордж, потому что в моем состоянии аппарировать — сущее безумие, так что аппарацию контролировал он. Перси, потому что только он мог достать международный порт-ключ оперативно и без лишних проблем...

— Ага, без проблем. Как же... — едва слышно буркнул тот.

— Рон, потому что заявил, что он твой друг и имеет ничуть не меньше прав на встречу с тобой. Билл, потому что без него побег из Мунго был трудноосуществим. Ну а Чарли...

— Потому что там, где пять братьев Уизли, там и шесть, — хохотнул драконолог.

— Фред, — встрепенулась я, — подожди. То есть как это, ты сбежал из Мунго?

— Началось... — бробубнил Рон себе под нос.

— Ты хоть понимаешь, что ты наделал?

— Тихо-тихо, — успокаивающе зашептал он, — не переживай. Что сделано, то сделано.

— Но...

— А без «но», Герм. Я бы весь извелся, и родных бы извел, если бы дожидался, пока полностью поправлюсь...

— Но ведь ты, наверное... да не наверное, а точно!.. слишком слаб для перемещений порт-ключем и аппарации!

— Сегодня Рождество, забыла? А в Рождество случаются чудеса. Вот я и надеялся на чудо.

— Ты чокнутый!

— О, да! Я такой!

— Да нам всем это свойственно, в общем-то, — усмехнулся Билл и смущенно взъерошил непривычно короткие волосы на затылке, — особенно если учесть, что мы все не особо сопротивляясь повелись у Фреда на поводу.

— Есть хочется...

Я улыбнулась, Рональд Билиус Уизли не меняется никогда и ни при каких обстоятельствах! Война войной — обед по расписанию.

— Сейчас, — вздохнула я, — только маму позову.

— Не надо меня звать, я уже здесь, — раздался её голос от порога гостиной

— Поесть на такую ораву взрослых мужчин у меня, конечно, нет, — вздохнула она, — но кое-что перекусить, на первое время найдется. Идемте на кухню. Только Фрею отдайте, ей тоже есть пора.

— А можно я все-таки познакомлюсь с дочерью? — за иронией пряча смущение, спросил Фред, и тяжело поднялся с корточек.

— А ты её не уронишь? — наиграно подозрительно уточнил Билл.

— Я подстрахую, ты только отдай, — успокоил брата Джордж.

Фред осторожно принял ребенка на руки и так счастливо улыбнулся, что меня наконец-то накрыло понимание того, что он жив. Что все происходящее здесь, весь тот цирк, что устроили в доме моих родителей братья Уизли — реальность. И Фред действительно стоит в нашей гостиной, держит свою дочь, ласково касаясь то мягкого рыжего пушка на крошечной головке, то пухлых щечек, то курносого носика. И Фрея цепко хватает в кулачки длинные пальцы и внимательно смотрит на отца, совершенно не обращая внимания на меня, усиленно кусающую губы, чтобы не зареветь в голос от облегчения и счастья...

И больше всего на свете мне хотелось остаться с ним наедине, без его шумных братьев, без нашей новорожденной дочери... Только он и я. Чтобы обнять его наконец, потому что мне мало рукопожатий. Потому что я хочу большего... Почувствовать его руки, услышать биение его сердца, уткнуться ему в подмышку и ощутить казалось уже забытый запах...

Но я просто смотрела на них. И снова верила в чудеса...

Мама все-таки забрала Фрею, непререкаемо сказав, что впереди ещё вся жизнь, а ребенку нужно есть. Рон, до этого не сводящий довольного взгляда со старшего брата и племянницы, встрепенулся и двинулся на кухню, увлекая за собой остальных.

А мы с Фредом остались одни. Наконец-то... И как-то мне не очень понравился его взгляд:

— У меня только один вопрос, Герм, — хмуро произнес он, — ты знала?

Уточнений не понадобилось.

— Конечно, нет, Фред, — поспешно ответила я, — срок был совсем маленьким, а сбой... цикла... я списала на нервы и напряжение. Я поняла, что беременна только здесь у родителей. Я бы сказала, если бы знала тогда.

Не знаю, поверил ли он, но го плечи неуловимо расслабились и Фред весело подмигнул:

— Ну, тогда ладно.

— Ты устал, — с тревогой глядя на осунувшееся утомленное лицо, прошептала я.

— Есть немного.

— Зря ты...

— Не начинай, хорошо? — попросил Фред, перебивая.

— Ты сумасшедший.

— Ага... И ясновидящий, — он хохотнул.

— В смысле?

— Помнишь, то Рождество, когда мы с Джорджем пробрались в твой дом, чтобы подложить подарок, а ты нас поймала?

— Спрашиваешь, — фыркнула я.

— Я тогда пошутил, что, мол, влюбился. Накаркал.

— Жалеешь? — еле слышно шепнула.

— Ни секунды, — так же тихо ответил он, вновь присаживаясь передо мной.

— Знаешь, Герм, если бы от счастья можно было умереть, то сегодня я бы умер.

— Не хочу говорить о смерти, тем более твоей. Даже в таком контексте. Её и так было слишком много...

— Прости.

Я осторожно коснулась его лица, прочертив линию от левой брови, через впалую щеку к подбородку.

— Живой, — вырвалось у меня.

— Ну, естественно, — Фред пожал плечами и поймал мою руку, крепче прижимаясь к моей ладони щекой.

— Я люблю тебя.

Мы произнесли это вместе, с одинаковой интонацией. И так же одинаково улыбнулись, закончив:

— Очень.

— Что будет дальше?

— Ну, для начала, я поправлюсь, — усмехаясь, ответил он, — потом я заберу вас с Фреей в Лондон. Или, если хочешь, то мы можем остаться здесь, мне, конечно, будет немного тоскливо без чокнутых братцев...

Я хихикнула, уж кто бы говорил о чокнутых...

— ...но я переживу, главное, что ты будешь рядом. И потом, можно открыть в Австралии филиал «Волшебных Вредилок»... Одним словом, будет так, как захочешь ты... Ну и, естественно, мы поженимся.

— И будет пышное торжество?

— Если только тебя это устроит.

— Там видно будет... — я чуть пожала плечами, — пойдем и мы на кухню, а то там все слопают без нас.

— Как скажешь, — покладисто согласился он.

Я предприняла попытку подняться, но была остановлена Фредом.

— Все будет хорошо, Герм, вот увидишь... И ещё кое-что, — с этими словами он протянул мне ярко красный сверток с огромным золотым бантом, которого, я могла поклясться, всего секунду назад не было в его руках, — обещания надо исполнять.

Дрожащими от напряжения руками я разорвала праздничную обертку и все-таки заплакала, глядя на лежащую передо мной книгу, золотое тиснение которой гласило: «Дневник Ровены Ровенкло» сборник сказок и притч»...

* Жан де Лабрюйер