Когда выпал снег (гет)

Иногда в библиотеке становится невыносимо душно. До такой степени, что знания уже не укладываются в несчатную студенческую голову. Тогда она захлопывает книгу; с чувством, но не очень громко, чтобы не расстраивать мадам Пинс, и бежит на улицу. Дышать обжигающим воздухом и думать...

В этом году ей слишком долго пришлось ждать снега. Холод уже пришёл — гадкий, пробирающий до костей, практически могильный и оттого чуть ли не отвращающий желание выбегать на крыльцо, коих у Хогвартса несметное количество. Но земля всё ещё была промёрзшей и едва ли не мёртвой... Впрочем, как и всё вокруг.

Гермионе было невыносимо больно где-то глубоко внутри себя. И она никак не могла понять эту боль. Муторно-пульсирующая, разбавляющая краски вокруг до грязно-серого марева, больше похожего на пепелище, что остаётся от пожаров, когда деревни сгорают полностью... до тла. Казалось, что весь мир чувствует — война уже близко. А многие маги уже отчётливо слышат её немного хромающую поступь. Разве что розовая свинья Амбридж пытается выдать эти шаги за польку стабильности Министерства да писать один за другим бессмысленные декреты. Выходить из замка в дневное время было ещё не запрещено, да и думать Гермионе вряд ли кто-либо когда-нибудь сможет запретить.

Ждать белых хлопьев на мёртвой земле и спящих деревьях. Так долго, что леденели пальцы, а волосы покрывались инеем. Это стало своеобразным ритуалом, ведь хотелось ждать ещё хоть чего-нибудь кроме войны. Каждый раз долго-долго безотрывно смотреть в грязно-серое, едва шевелящееся небо. Так долго, что глаза начинали слезиться. И ждать когда всё укроет холодное, но такое тёплое белое покрывало. Она не скоро узнает, что снег может быть смертельно холоден и зол, удушающе колючим и спасением, если не осталось даже воды в походной сумке... Осталось ещё чуть больше года и несколько десятков загадок, сотни статей о смертях и миллионы страниц библиотечных книг.

Но пока она ждала снега... Ждала верно, будто любимого из далекой страны или отпущения всех грехов. До самозабвения желая ощутить, как он с легкими уколами холода будет ложиться на щёки и ресницы, успокаивая, забирая белоснежными руками всю тоску и печаль из юного сердца.

Но когда снег выпал, Гермиона не стояла на крыльце. Её руки были связаны, а умная головка решала новую загадку. В этот день разоблачили Отряд Дамблдора.

Белокурая девочка с огромными голубыми глазами тоже любила смотреть на снег. Его падение шептало ей нежную мелодию и напоминало то время, когда ещё была жива мама.

Луна любила сидеть на широком подоконнике в гостиной Когтеврана и следить за танцем снежинок и вспоминать...

Когда снега в саду перед домом становилось почти по пояс, так, что цепелиновые кусты не могли шевелить ветвями, наступало Рождество. Папа приносил ёлку, запорошенную снегом, и они вместе наряжали её игрушками, волшебными и маггловскими. И даже если Луна случайно роняла стеклянный шарик, папа не ругался, он просто произносил Reparo, и шарик лежал на полу такой же целый и яркий, как секунду назад. А мама пекла вкуснейшие яблочные пироги с корицей и ещё много-много всякой всячины. Но тогда Луны была ещё мала, и, к сожалению так и не успела научиться готовить. А ещё мама сама шила носочки на камин и вязала остролист и еловые ветки в венки, украшала их лентами и колокольчиками, и хотя бы один маленький веночек с колокольчиком висел у Луны на окне. И когда она сидела и смотрела на снежинки, то слышала лёгкий перезвон...

А теперь у неё были только Хогвартс и отец, который вряд ли сможет научить её чему-то действительно нужному... Морщерогими кизляками семью не накормишь — в пятнадцать лет это уже было абсолютно ясно, но всё же хотелось ещё немного побыть ребёнком. И тогда она садилась на подоконник и куталась в мантию. За окном вальсовые фигуры чертили снежинки, и внутри было также холодно, как и за той стороной тонкого стекла, покрытого узорами, с небольшой проталинкой от её дыхания.

— Белые одежды, край Земли,

В море без надежды, в небе без любви.

Белые одежды, жизни край,

То, что было прежде, называлось рай... *

И было абсолютно неважно, что Голдстейн опять назвал её сумасшедшей. Ну да, сидит на окне и поёт. И так каждую зиму, когда Рождество уже прошло, а до весны ещё очень-очень долго. «Вот если бы хотя бы кто-нибудь был рядом» — думала Луна.

Она даже представить себе не могла, что когда растает снег, Невилл Лонгботтом смущённо назовёт её красивой, а потом они будут вместе гулять под майским дождём весной 1999 года, когда закончится война.

Луна не могла даже подумать, что Невилл умеет готовить тот самый яблочный пирог с корицей, который так вкусно готовила мама. И что ту самую песню, что сейчас она напевает, глядя на танец балерин-снежинок, она будет петь своим детям, качая их в колыбели.

* — Би-2 и Диана Арбенина — Белые одежды

А вот он как раз снег не любил. Особенно, когда он слепил глаза во время квиддичного матча. Или забирался под мантию во время редких прогулок. Снег напоминал отчий дом, вычурно красивый, но абсолютно замёрший. И тепло в него не вернут даже жарко растопленные камины. Ведь в доме поселилась смерть. Пока она жила только в саду, но каждый день отвоёвывала по шагу... Драко чувствовал, что как только смертный холод ступит в гостиную, придёт конец. Как ни странно, он окажется прав, ведь очень скоро в Малфой-мэноре станет гостить Тёмный Лорд. И тогда дом будет ещё более холодным, а в Подземельях будут стонать пленники.

Но пока снег означал лишь холод и едва ощутимую тревогу... И тоску?

Драко не знал, не мог понять собственных чувств и ощущений. То он срывался на сокурсников (друзьями язык не поворачивался назвать всё это странное слизеринское сообщество), или задирал Поттера с Уизелом, то уходил на опушку Запретного леса и стоял в тени деревьев, пока не окоченеют ноги и руки. Разве что эту случайную прогулку сорвала Панси, прибежавшая из совятни явно взволнованная. На этот раз замёрзнуть вряд ли получится...

— Пэнс, что тебя заставило прервать мой променад? — он по привычке тянул фразу, зная, что именно она не обидится, не примет его издёвки всерьёз.

— Нам написали наши отцы. Думаю, ты знаешь, что это означает, — она, конечно, постаралась придать фразе холодную надменность, но едва уловимый румянец на бледных щеках и горящий взгляд выдали её с головой.

— Я полагаю, они уже обо всём договорились, дорогая, — бесцветно ответил он, отчаянно желая, чтобы это оказалось неправдой.

Панси поёжилась от его голоса и кротко кивнула. Драко лишь кивнул в ответ и отдал ей мантию.

— Простудишься. Отправляйся в замок...

— А как же ты? — она слишком поздно поняла, что посмела его перебить.

— Паркинсон, если ты надеешься обрести иной статус, то будь добра впредь слушаться меня, — его тихий голос и резкое обращение заставили Панси почувствовать ещё больший холод. Она механически кивнула и без оглядки бросилась в замок. Драко был уверен, что по дороге эта строптивая гордячка уронит много слёз.

Он усмехнулся, но в его взгляде не было радости. Конечно, именно сейчас решение отца и мистера Паркинсона — всего лишь рекомендация. Но к окончанию школы она превратится в твёрдое, неоспоримое решение. И сразу после выпускных экзаменов "Пророк" напишет непревзойдённо слезливую статью о их с Панси якобы нежной любви и угодной родителям помолвке. Хотя почему якобы? Ведь Паркинсон действительно в него влюблена... Вот только он не может ответить ей взаимностью. Но зато может дать ей уважение, а возможно ещё и страсть. Если, конечно, она успеет разбить те ледяные стены, которые он упрямо строил в себе...

Он стоял на опушке Запретного леса и слушал как падает снег...

Он ждал чуда. Ждал, что она передумает и вернётся. И вновь станет теплее на душе, когда, прибежав с мороза, она окутает его рыжими кудряшками и обнимет тонкими холодными ладошками. Но в то же время Невилл понимал — Джинни не придёт. Это было вполне предсказуемо, ведь Гарри была больше не интересна Чо, а Джинни напротив вновь занимала его сердце. Невилл видел это, особенно на занятиях в Выручай-комнате. Возможно, Гарри сам ещё этого не понял, но вот Джинни... да, она всегда была умнее, догадливее, чувствительнее к эмоциям и ощущениям.

Но Невилл всё равно её ждал у второй теплицы, несмотря на снег, который уже почти погубил её любимые фиалки. Снег будто сговорился с ветром, набегал коварно, лез под воротник и трепал хрупкие лепестки цветов. Невилл ждал Джинни уже около получаса и практически не надеялся, что она придёт. Не простит. Наверняка уже нашла себе занятие лучше... «Но ведь я гриффиндорец, дракон меня задери!» — подумал Невилл и продолжил ждать, упрямо вспоминая редкие крохи счастья.

В прошлом году всё было иначе. Джинни хоть и обожала Гарри, но не позволяла себе думать о нём, как о возлюбленном. Смотрела на него украдкой и отворачивалась, смущённо склоняя голову, скрывалась за медными локонами. Но Невилл решился и пригласил её на бал. Джинни согласилась. Она светилась от счастья, так искренно улыбалась, что Невилл на миг поверил, что у него есть шанс. Правда его шанс появится позже, но он, конечно, и не мог подумать или предугадать то, что только случится через три года.

А пока он вспоминал, переминаясь с ноги на ногу, чтобы окончательно не замёрзнуть под ворохом снега и колючим ветром. Вспоминал, какой красивой была Джинни на балу, как они кружились в танце, не замечая, что меняются мелодии... и как гулко билось сердце, временами мешая дышать. Как уже после бала они с Джинни гуляли по замку, совершенно не боясь Филча... А потом Невилл, чувствуя абсолютную вседозволенность, робко поцеловал Джинни, и она ответила ему. Да, это был лучший вечер в его жизни.

И ещё полгода всё было радужно, пока Гарри не взял Джинни за руку в Выручай-комнате, объясняя ей заклинание Патронуса. Казалось бы, это прикосновение ничего не могло изменить, ведь даже после Невилл гулял с Джинни. Они всё ещё целовались, но в поцелуях больше не было тепла. Больше Джинни не бежала к нему навстречу, не обнимала, почти падая в объятия. И теперь она забыла об их свидании, хотя Невилл прождал её около трёх часов, замерзая у второй теплицы, чувствуя, как опускаются плечи под грузом невесомых хлопьев снега.

Ему нечего было ждать. В "Валлийского дракона"* он всё-таки не попал. Даже в резерв.

Что может быть хуже? Молодой, подающий надежды вратарь вынужден возвращаться к старой матери только потому, что тренер квиддичной команды захотел взять не перспективного, а богатенького мага на место запасного вратаря. И, разумеется, Вуд оказался не у дел.

И теперь он плёлся по Косому переулку, решая, что делать. По идее ещё можно было бы попытать счастья в двух-трёх командах вне национальной сборной. Но тогда о быстрой карьере можно было бы забыть. А ему нужно не только поднимать себя, но и хоть как-то помогать матери, которая тихо коротает век в одной из забытых Мерлином деревушек Уэльса...

Было очень холодно. Дождь, колючими полу-мёрзлыми каплями жалил лицо, норовил залезть под мантию. Прохожих становилось всё меньше. На переулок нападала дрёма, подстёгиваемая сизыми декабрьскими сумерками.

— Мистер Вуд! — кто-то окликнул его хрипловатым басом. Обладателем голоса оказался полноватый рыжеволосый джентльмен с окладистой бородой и яркими зелёными глазами. — Я — Теодор Квимби, тренер "Ирландских соколов"*. Мне бы очень хотелось с вами побеседовать.

— Да, конечно, — ещё до конца не понимая, что происходит, согласился Оливер.

Мужчины зашли в первый попавшийся паб, и Квимби небрежно заказал лучшего пива и дежурное горячее блюдо у подбежавшего к ним официанта.

— Мистер Вуд, я едва ли смог догнать вас, — усмехнулся Теодор. — Вы так поспешно сбежали с отбора у "валлийцев", что мне пришлось весь день провести в ваших поисках.

— Простите, сэр, — Оливер смутился. Он, действительно, настолько расстроился очередной неудаче, что даже не оставил свой адрес на случай, если тренер передумает. Просто аппарировал куда глаза глядят, ведь эта команда была последней, кто ещё давал объявления о наборе...

— Я тоже был в вашем возрасте очень импульсивным, Оливер, — рассмеялся Квимби. — Однако, думаю, вы уже догадались о причине моих поисков. Скажу прямо, я был безумно удивлён, что вас не отхватили "валлийцы"!

— Напротив, мне всё было ясно сразу, — вздохнул Вуд. — У меня не было денег на "первоначальный взнос".

— Понимаю, — кивнул Квимби. — Но в отличие от "валлийцев" я ищу именно таланты. И поэтому готов прямо в середине сезона взять вас к себе в команду!

— Вы шутите? — Оливер не верящим взглядом уставился на тренера.

— Разумеется, нет, — улыбнулся Теодор. — Конечно, этот сезон вы будете на запасной позиции. Но, если говорить прямо, Аделина Трамп — наша нынешняя защитница ворот — скоро уйдёт в декрет. И этой новостью она осчастливила меня буквально два дня назад! Конечно, я носом землю рою в поисках нового вратаря!

— Сэр...

— Зовите меня Теодор, — Квимби протянул бланки договора Оливеру. — И поверьте, мы не выйдем из этого паба, пока вы не подпишете все бумаги.

Вуд рассмеялся. Этот тренер ему очень нравился. Конечно, он мог вполне и оказаться фанатиком квиддича, а, значит, и узурпатором поля... Но зато цифра в договоре абсолютно точно указывала на то, что Оливеру не придётся переживать за старушку-маму. Только месячного жалования уже вполне бы хватило на ремонт крыши родительского дома. А, значит, он готов не слезать с метлы сутками, лишь бы обеспечить маме комфортную жизнь.

— Хорошо, Теодор. Я согласен, — и Оливер лёгким росчерком пера подтвердил своё участие в "Ирландских соколах". И буквально в ту же минуту официант принёс им заказ. Поэтому не было ничего удивительного, что первый тост мужчины подняли на начинающуюся карьеру Оливера.

Мёрзлый дождь за окном паба сменился лёгкими белыми хлопьями первого в этом году снега.

______________

* — названия команд выдуманы.