Полет ворона (джен)

— Нет, ты не поедешь! — рявкает директор и так ударяет по столу, что он едва не разваливается.

— Я лучшая! — выкрикиваю. — Одна из лучших! Я даже лучше, чем ваш Андреев! Почему вы его берете, а меня нет?!

— Врана... — цедит Каркаров.

— Я восемнадцать лет Врана! — ору. — Восемнадцать лет, дядя Игорь! Ваши фавориты даже младше меня! Почему вы не даете мне шанса?!

— Врана... — директор Дурмстранга тяжело опускается в кресло, трет глаза. — Ты девочка...

— Ага, а как нормативы сдавать — так я «в первую очередь ученица Дурмстранга, а что есть или нет в штанах, выходит из рамок интереса школьного курса Боевой Магии»! — хватаю чернильницу и запускаю в стену. — Ваши слова!

— Перунович, сядь! — подскакивает Каркаров, ловко уворачиваясь от брызг чернил. — Сядь, бл...!

Так. Если дядя Игорь матерится, значит, надо слушаться...

Плюхаюсь в кресло и недовольно гляжу в глубокую царапину на тяжелом директорском столе. Знакомая царапина. Сколько лет учусь в Дурмстранге, столько ее помню. Она и во времена прежнего директора была, Анастасьева.

— Врана, — более спокойным голосом продолжает дядя Игорь, взмахами палочки очищая кабинет от фиолетовых пятен. — Турнир опасен. Я не для того обещал твоему отцу заботиться о тебе, чтобы тебе снесли голову...

— А, вот в чем дело, — поджимаю губы. — Вы боитесь, чтобы я случайно в Чемпионы не угодила...

— Да, боюсь, — кивает Каркаров. — Врана... Я обещал твоему отцу позаботиться о тебе.

— И именно поэтому вы не даете мне шанса найти моих настоящих родителей, — ощущаю, как по щекам течет предательская влага. Открываю рот, чтобы высказать дяде Игорю все, что я о нем думаю, но вместо этого начинаю реветь.

— Ох, ты, горе луковое, — вздыхает Каркаров и достает из кармана форменного кителя кипенно-белый носовой платок, протягивает его мне. — Вранка-поганка...

Шмыгаю носом, принимаю предложенное. Свой платок я давно во что-то трансфигурировала и уже успела забыть, во что. И, самое главное, где. Плохая привычка, да. Дядя Игорь уже перестал ругаться на подобное нарушение дисциплины.

— Дать зеркало? — участливо интересуется он, когда я утираю слезы и прочищаю нос, пытаясь успокоиться.

— Спасибо, — кошусь на дядю Игоря и саркастически фыркаю. В детстве, когда я слишком сильно плакала, отец и крестный использовали радикальный метод успокоения — показывали мне мое отражение в зеркале. Вид собственной распухшей красной рожи с мокрыми щеками и глазами-щелочками мгновенно приводил меня в чувство.

— Врана... — дядя Игорь какое-то время молчит, повернувшись к окну, из которого виднеются холодные воды Северного Ледовитого Океана. — Хорошо. Ты меня уговорила. Точнее, уплакала. Я тебя возьму. Но с одним условием. Одним-единственным.

— Да, господин директор! — подскакиваю, вытягивая руки по швам.

Каркаров смотрит на мой выпендреж, хмыкает.

— Врана. Твоего имени в Кубке быть не должно. Ни при каких условиях ты его туда не положишь. Что угодно клади — чистый пергамент, Меркушева имя, Крама, Зелинского... Да можешь мое туда кинуть или даже Альбуса Дамблдора. Но твоего имени там быть не должно, ты поняла? И молчи об этом.

— Да, Игорь Александрович, — киваю. — Я... я понимаю.

Разумеется, я понимаю. То, что предлагает сейчас дядя Игорь — это нарушение. Брать меня без того, чтобы я участвовала в Турнире... Он может попросту поплатиться своим креслом. А он его очень долго добивался.

— Не подведи меня, Вранка, — тепло говорит дядя Игорь.

Обхожу стол и обнимаю стоящего мужчину.

— Не подведу, крестный. Спасибо...

* * *

В спальне падаю на кровать прямо в одежде, сбивая ровно застеленное покрывало. Если сейчас войдет староста, будет нагоняй, но мне плевать. Я поеду в Англию. У меня будет шанс найти ту, которая меня родила. И того, кто меня зачал.

Не могу называть их мамой и папой. Не поворачивается язык. Особенно после того, как мой отец, Милко Перунович, рассказал историю моего появления на свет.

Рассказал, как в одну лондонскую клинику в октябре семьдесят шестого года пришла приличная семья — мать, отец и дочь. Смущаясь, признались, что их дочь «погуляла», и они хотят «решить эту проблему». Врач, работавший в тот день, «проблему решил». Дал девчонке каких-то пилюль, и через несколько часов семейка, счастливая, умотала.

«Проблему» кинули в мусорное ведро и забыли.

Только «проблема» оказалась живучая. Мой отец, подрабатывавший там уборщиком, придя рано утром, услышал мой писк.

Так у него появилась дочь. Гаврана Перунович. «Гавран» — по-сербски «ворон». Уж очень черные волосы были у меня. И нос длинный. «Словно клювик», — смеялся отец.

Я родилась недоношенной. Возможно, будь я обычным ребенком, я бы умерла, как и хотели мои «мать» и «дедушка» с «бабушкой». Шесть с половиной месяцев — младенцы на таком сроке не выживают. Но у меня была магия, и она меня спасла.

Отцу пришлось возвращаться в Югославию. Его родители восприняли мое появление в штыки. До трех лет они еще терпели чернявого и тощего «выродка», который совершенно не был похож на них, русоволосых и круглолицых, но после того, как у меня начались стихийные выбросы магии, они попросту попытались утопить «чертово отродье» в колодце.

Не получилось. Меня вытащил оттуда случайно оказавшийся в деревне дядя Игорь, ощутив мой визг «на всех частотах» — как звуковых, так и магических.

Так и началась дружба моего отца, Милко Перуновича, простого маггла, и Игоря Каркарова, мага, который, увы, вскоре отбыл в Великобританию, как тогда он говорил — «по долгу».

В восемьдесят втором году дядя Игорь вернулся обратно в Восточную Европу. С пересечением границ ему было несложно — магическое законодательство в этом плане проще. Это отцу требовалась куча бумажек и процедур.

И именно дядя Игорь поспособствовал моему поступлению в Дурмстранг в восемьдесят четвертом, хотя мне и исполнялось в тот год восемь, а не семь, как было положено по правилам. Он тогда уже работал там, но еще не был директором. Преподавал историю магического и маггловского миров.

Отец погиб в девяносто первом, в одной из бесконечных маггловских «военных операций» в Югославии, которую рвали на части. Погиб, успев заслонить собой Игоря Александровича, который, как и любой маг, не всегда мог адекватно оценить угрозу от маггла...

Из воспоминаний меня выдергивает вопль соседки по комнате, Русланы Алиевой.

— Врана, твою мать! Алё, гараж!

— Чего тебе? — поднимаю лицо от подушки.

— Ты чего тут валяешься?

— Фигово мне, — признаюсь.

— Сходи в медпункт.

— Да не в медпункте дело, — накрываюсь злосчастной подушкой. — Хреново на сердце.

— А... — понимающе кивает Руслана. — Бывает. Скажешь, кто он?

Сажусь на кровати, сознавая, что она не отделается.

— Знаешь... он такой... добрый... — заговорщицки шепчу ей. — Он такой понимающий...

Смотрю, как в глазах Ланки разгорается огонек.

— И... кто же это?

— Он все-все для меня делает, — словно не слыша вопроса, продолжаю. — Подарки дарит...

— Это Зелинский? — едва не подпрыгивает Русланка. — Или... Неужели Крам?!

— А еще у него такая борода... — сквозь мечтательно прищуренные глаза слежу за выражением лица подруги. — Длинная...

— Борода?!!

— Ага. А хочешь, покажу, что он мне подарил?! — достаю из кармана носовой платок, уже очищенный заклинанием. — Дядя Игорь хороший...

— Б...я! Перунович!!! Твою ж налево!!! — в меня прилетает подушка. — Я-то уши развесила!!! А ты...

— А я опять носовой платок потеряла, — со смехом кидаю подушку обратно. — А дядя Игорь дал новый.

— Да ну тебя...

Смеемся.

* * *

О том, что я тоже зачислена в команду на Турнир, умалчивать долго не получается. В середине октября на доске объявлений в холле на первом этаже вывешивают списки, и мое имя там аккурат тринадцатым.

«Гаврана Перунович, 11 «Б».

«Б» — факультет Боевой Магии. Есть еще «Л» — лечебный, «М» — маггловедческий...

И за вторым завтраком получаю тонну подколок от всего класса, особенно от других членов команды. Иногда даже обидных.

— То, что директор твой крестный, это ничего не значит, — хмыкает Руслан Меркушев. — Ты как была девкой, так ею и осталась.

— Только учусь я не хуже тебя, — парирую.

— Так и это по той же самой причине, — фыркает сидящий рядом Вацлав Зелинский. — Хотя... он ведь твой крестный, правда? Никакого кровного родства... Лан, она каждую ночь в спальне ночует?

Руслана медленно багровеет.

— А вам, мальчики, если захочется, то даже спальню покидать не надо, — слащаво подмигиваю Меркушеву с Зелинским.

Секунду те хлопают глазами, затем, поняв, что я имею ввиду, собираются вскочить из-за стола.

Только не успевают. Руслана молниеносным движением втыкает две вилки — мою и свою — и пригвождает к столешнице два рукава — правый Зелинского и левый Меркушева.

— Дуэль, мальчики? — улыбается Ланка.

А Ланка страшно улыбается. Даже я иногда боюсь. Абсолютно ровные зубы, ослепительно белые. И два слегка выдающихся клыка, породивших в свое время слухи о ее родстве с вампирами. Глупости, конечно, вампиры не скрещиваются с обычными людьми, но слухам это не мешало...

По правилам, конечно, Зелинский и Меркушев оскорбили меня. И у меня больше прав вызвать их на дуэль. Только вот Зелинский, неосторожно поинтересовавшись у Русланки, ночую ли я каждую ночь в спальне, приплел к нашему конфликту и ее.

А Ланке только дай подраться...

— Дуэль, мальчики? — прищуриваюсь следом, не желая уступать подруге удовольствие. Она, конечно, положит их обоих и одна, но я тоже люблю посохом помахать.

Правила Дурмстранга запрещают любую драку вне стен дуэльного класса. Это очень популярно доносится до первоклассников еще в первую четверть. Никакого физического насилия. Словесные перепалки — да пожалуйста. Круто завернутые оскорбления — без проблем. А вот подраться — дуйте в дуэльный зал. Поэтому и Ланка воткнула вилки в рукава, а не в руки. И я знаю, что не оставила даже царапин, но при этом прищемив парням кожу.

В дуэли Руслана очень опасна. Бьется до последнего, не чураясь даже самыми грязными приемами. Возможно, сказывается ее детство уличной бродяжки. Откуда ее взял дядя Игорь, история умалчивает. Но именно он приволок грязную и замызганную девчонку, похожую на злую собачонку, в школу.

И только регулярные головные боли, с которыми она, бывает, по целой неделе валяется в лазарете, не дают ей быть первой по успеваемости.

Парни фыркают.

— Да без проблем! После обеда, в Малом дуэльном зале, — говорит Зелинский. — Пока кто-нибудь не сдастся.

— Принимаем, — киваю.

Ох, и будет веселуха.

* * *

Валяюсь в лазарете, смотрю на темное окно одним глазом. Второй заплыл. Но это фигня. Зелинский с Меркушевым куда серьезнее уделаны...

— Вранка, — в дверях появляется дядя Игорь. — Вот же поганка...

— Дядя Игорь, — улыбаюсь. — Рада вас видеть.

— Две поганки, — Каркаров переводит взгляд на лежащую на соседней кровати Руслану. — Ланка-поганка и Вранка-поганка.

— Здравствуйте, Игорь Александрович, — шепелявит сквозь щель от выбитых зубов моя подруга. — Да вы не волнуйтесь. К утру будем как новенькие.

— Да ты-то понятно, — директор безнадежно машет рукой в сторону Русланы. — В тебе горячая цыганская кровь. А эта-то... Вран, может, я зря тебя в команду записал? Ты так всех потенциальных чемпионов мне покалечишь.

— Отлежатся в соседней палате и будут, как и мы — «как новенькие», — бурчу. — Дядя Игорь, они сказали, что я с вами сплю.

Брови Игоря Александровича ползут вверх. Каркаров на секунду растерянно замирает, затем переводит глаза на Лану.

— Цитирую дословно, — говорит соседка, — «Он ведь твой крестный, правда? Никакого кровного родства.... Лан, она каждую ночь в спальне ночует?» А перед этим шла речь о том, что Врана попала в команду только потому, что вы ее дядя.

— Пи...сы, — заключает директор.

Хе-хе.

— Ага, Врана так им и сказала, — широко улыбается Ланка. — Цитирую: «А вам, мальчики, если захочется, то даже спальню покидать не надо!»

Какой-то миг дядя Игорь хлопает глазами, а затем громко хохочет.

— Вранка... Ты точно ворона. Палец тебе в рот не клади — оттяпаешь!

— Я не ворОна, — бурчу. — я вОрон. Ибо Гаврана, а не просто Врана...

— Ладно, ладно! — примирительно поднимает руки вверх дядя Игорь. — Гаврана ты. Птица вещая, птица Перунова. Слушай, будь другом, а?

Настораживаюсь. Обычно, когда дядя Игорь вдруг просить начинает, особенно в таких выражениях...

— Постарайся не угробиться до начала Турнира хотя бы, а?

— Фух, — выдыхаю. — Я-то ожидала...

— А чего ты ожидала?

— Я ожидала, что вы попросите ваших чемпионов не калечить до начала Турнира.

— А, это... Да они-то что. Калечь, мне не жалко. Если не попадут на Турнир из-за того, что их покалечила девчонка...

— Дядя Игорь! — возмущенно выкрикиваю. — Вы опять?!

— Да, — вдруг строго говорит Каркаров. — Я знаю, тебе неприятно помнить о том, что ты девочка. Но, Врана... Этого не изменить и не отнять. Только когда ты будешь об этом помнить всегда, ты сможешь стать по-настоящему сильным бойцом.

Закусываю губы. Да, увы. Я девочка, и с этим ничего не поделаешь.

— Спите, девочки, — мягко говорит дядя Игорь, оглядывая нас с Ланкой. — Завтра новый день.

— Спокойной ночи, Игорь Александрович! — отвечаем мы хором.

Тридцатое октября — дата нашего отъезда. У всех четырнадцати человек стандартная форма, стандартные сундуки, стандартное их содержимое. Ну, разве что раскраска у сундуков разная. Мой, например, украшен изображением летящего ворона на крышке. И защелка в виде клюва.

На борт дурмстранговского корабля вступаем ровным строем. Ланка машет мне с берега, и я даже отсюда вижу, как с ее ресниц срываются слезы. Руслана Алиева, моя лучшая подруга и почти сестра.

Мудреное ли это дело — подружиться двум сиротам?

Укутываюсь плотнее в волчью шубу.

— Дурмстранг! — рявкают с берега наши провожающие и поднимают посохи.

— Дурмстранг! — отвечаем слаженно, смотря, как медленно удаляется громада школы.

Холодный ветер кусает за нос.

— Так, по каютам! — говорит Каркаров, когда Дурмстранг становится невозможно разглядеть в тумане и брызгах. — Пора погружаться.

Принцип перемещения на нашем корабле черт знает какой. Дядя Игорь мне что-то объяснял, я так и не поняла. Знаний маловато. Но, в общем, единственный способ добраться до нашей школы, как и убраться из нее, это на нашем корабле. Корабль погружается в воду, там с ним происходит примерно то же, что и с любым магом при аппарировании, только с учетом масштабов самого судна, затем корабль выныривает в точке назначения. Без этого можно облететь всю поверхность земного шара, и не найти школы. Как, впрочем, и из школы можно сутками лететь в любую сторону, так и не найдя другого берега, кроме острова, на котором стоит Дурмстранг.

Вхожу в каюту, где уже сидят члены нашей команды, хмуро на меня косящиеся. Дядя Игорь где-то в районе рубки, задает курс. Этого я тоже не умею делать. Да и зачем это мне?

— Приготовиться к погружению! — рявкает магорупор над ухом. — Отсчет! Четыре, три...

Поспешно хватаюсь за поручни рядом с сиденьем.

— ...один! Погружение!

Уши закладывает, пока корабль опускается под толщу воды. Открываю рот, чтобы уравнять давление, и ощущаю ватную тишину, которая всегда сопровождает уход на глубину.

— Приготовиться к перемещению! — опять хрипит рупор. — Отсчет! Четыре...

Вцепляюсь в поручни, выдыхаю.

Ощущения при перемещении еще хуже, чем при обычной аппарации. Каждый год малыши, первый раз приезжающие в школу на конкурсный отбор, все, без исключений, заблевывают каюты. Хоть учителя и воспитатели предупреждают родителей: «Детей перед поездкой в школу НЕ КОРМИТЬ!» Но сердобольные матушки-нянюшки не могут отпустить дитяток, не впихнувши в них завтрак. И уделывают детишки каюты (и друг друга заодно) чем только можно — от каши и чая до тортов и шашлыков.

А рёву-то после этого...

Хорошо, что воспитатели у нас в школе к этому привыкли. Очищающие чары, командный голос, и вот уже тревожно оглядывающиеся дети семенят цепочкой по трапу...

И четверо из пяти вечером покинут школу навсегда. А остальные прибудут первого сентября...

А вот утром первого сентября наученные горьким опытом первоклассники, за редким исключением, приезжают с пустыми животами.

Ощущаю, как меня затягивает в воронку аппарации... Желудок делает кульбит, судорожно пытаясь найти выход наружу, но я его не пускаю.

Долгие пятнадцать секунд я не знаю, где верх, где низ. Есть только поручень и я. А через четверть минуты верх и низ возвращаются.

Сглатываю. Рот полон тягучей горьковатой слюны.

— Приготовиться к всплытию! Отсчет! Четыре, три, два, один! Всплытие!

Вот зачем всплытие почти сразу после перемещения? Нам бы отдышаться... А так я даже рот не открою, если не отплююсь...

В уши ударяет откуда-то изнутри, а потом начинается болтанка. Некоторых скидывает с сидений и возит по полу и даже стене. Слышу, как чертыхается Крам — его приложило о соседний поручень. Во рту становится еще больше слюны.

Когда болтанка утихает, парни аккуратно поднимаются на ноги. Я достаю из кармана платок и сплевываю туда.

— С прибытием, ...ять, — говорит Андреев.

— Угу, — отзываются остальные.

* * *

Ух, а Хогвартс побольше нашего Дурмстранга будет! Восемь этажей, четыре... или пять?.. или?.. короче, несколько башен, лес вокруг, озеро... из которого, собственно, мы и выплыли.

А тепло-то!

— Плюсовая температура, — определяет Ринат Керимов, стоящий рядом со мной. — Плюс десять или даже пятнадцать.

— Да не, — отзываюсь. — Плюс пять максимум.

— Это потому, что мы на воде, — говорит Ринат. — На берегу теплее.

Теплее на берегу не оказывается. Спускаемся по трапу, ощущая холодный ветер.

Парни поправляют шубы и шапки, а я во все глаза таращусь на делегацию из Шармбатона.

Я умолчу про их директрису — полувеликаншу ростом чуть ли не под три метра, но девчоночки? Именно «девчоночки» — другого слова подобрать к этим тощим созданиям в сереньких шелковых «пеньюарах» невозможно. А трясутся-то как!

И это — чемпионы?! Наши соперники?!

Парни же реагируют на них иначе, чем я. Расправляют плечи, стараясь казаться мужественными. Ну, это понятно. Я ж все-таки девчонка, как ни крути. У меня эти дрожащие «мамзели» никакой симпатии не вызывают.

— Igor! — говорит длиннобородый старикашка, и я догадываюсь, что это директор Хогвартса, Альбус Дамблдор.

— Albus, — отзывается Игорь Александрович.

Слышать имена с английским акцентом уху неудобно. Но придется привыкать. И мое раскатистое имя «Врррррана!», напоминающее карканье гордой птицы Перуна, превратится в что-то мягко-переливчатое, типа «Vrana», похожее на кряканье утки.

Ненавижу уток. Они хороши только с яблоками.

После церемонии приветствия наших директоров нас отзывает в сторону строгая худая женщина с водянисто-голубыми глазами. На вид ей лет семьдесят, хотя может быть и сто семьдесят — по магам не понять. Кто-то медленнее стареет, кто-то быстрее. Была бы магглой, я бы сказала, что ей семьдесят, как-то так.

— Меня зовут профессор МакГонагалл, — медленно говорит она по-английски, давая нам понять ее речь и странный акцент. — Я провожу вас в замок.

Мы косимся на директора, который нам кивает, и дружно шагаем вслед за «профессором МакГонагалл».

Интересно, что это за такая школа, где аж целые профессора преподают?!

Хотя у меня был шанс в ней учиться. Когда мне было одиннадцать, уставшая и взъерошенная коричневая сова принесла мне письмо, где на желтом пергаменте было написано, что я, Гаврана Милко Перунович, зачислена в школу магии и волшебства «Хогвартс». Как пояснил дядя Игорь, это было потому, что я родилась на территории Англии. По-хорошему, они должны были прислать еще и преподавателя, который должен был поговорить с моим отцом-магглом, но, видимо, тащиться аж в Югославию никто из них не пожелал.

К тому времени я уже закончила четвертый класс Дурмстранга и, разумеется, тоже не пожелала тащиться аж в Англию. Особенно после того, как я проглядела список учебников.

— А остальные учебники выдают, да? — наивно поинтересовалась я, не найдя в перечне ни математики, ни биологии, ни иностранного языка.

— А остальное не учат, — признался дядя Игорь.

— К Кощею Хогвартс, — решила я.

И сова на следующий день улетела с ответным письмом: так, мол, и так, но нашей девочке хорошо в Дурмстранге.

Больше из Хогвартса меня никто не беспокоил.

А сейчас я шагаю по брусчатке и думаю, может, зря я так? Хотя, поживем — увидим.

Нас заводят в замок, ведут по длинным коридорам. Затем профессор останавливает нас перед большими дверями.

— Стойте тут. Ждите вашего директора, — командует она. — Поняли?

— Да, мадам, — отвечает Руслан Меркушев, которого Каркаров назначил старостой группы.

Стоим, осматриваем высокие своды. Через несколько минут появляются шармбатонки, которых сопровождает...

Мать моя женщина, гоблин!

Хлопаю глазами. У нас гоблины только в «Гринготтсе» работают, а чтобы в школе преподавали...

Гоблин что-то чирикает посиневшим девчушкам на французском, затем тоже уходит.

Стоим дальше, но на этот раз таращимся друг на друга. Девушки расправляют плечики, переглядываются, улыбаются. Мои соученики тоже распрямляют спины, подмигивают.

Одна я хмуро пялюсь в угол. Синие от холода полуголые тощие француженки, похожие на лягушек, меня не прельщают.

Флирт прекращает появление наших директоров. На фоне шармбатонской великанши дядя Игорь смотрится, как карлик.

— Первыми пойдут девушки... в смысле шармбатонки, — говорит он, когда подходит к нам, а великанша уходит к своим ученицам. — Следом — мы. Как вы только не спеклись в шубах-то...

Расстегиваем пуговицы.

Шармбатонки прыгают, пытаются согреться. Их директриса накладывает на них связки согревающих чар, лица девчушек постепенно приобретают человеческий цвет.

Повинуясь неслышимому сигналу, француженки вдруг резко вздрагивают, дружно строятся и удаляются в зал.

Переминаемся с ноги на ногу.

— А вот теперь... — напрягается Игорь Александрович и спустя пару секунд командует: — Пошли!

Шагаем, выбивая посохом искры. Я, как и планировалось, в массовке. Незаметная, малоотличимая от парней. Ни первая, ни последняя. А на фоне длинных шуб моя форменная женская мантия не заметна. Хотя я без шапки, и мои волосы, собранные в хвост, резко контрастируют с коротко стрижеными макушками парней.

— Igor! — опять говорит директор Хогвартса и опять обнимается с Игорем Александровичем.

— Albus! — отзывается дядя Игорь, обнимая старикашку.

Стою, пытаюсь понять, нравится ли мне Альбус Дамблдор. Обычно первое мнение о человеке оказывается самым верным. Решить не получается, и я принимаюсь оглядывать зал, куда мы все вошли. Зал большой. Четыре длинных стола, за которым сидят куча учеников. На мой взгляд, человек триста здесь будет. И разные цвета.

Дядя Игорь рассказывал о факультетах. Ага, вон тот зеленый — Слизерин, кажется. Тот красный — Гриффиндор. Этот синий... Ра...вен... клоу... «Коготь ворона», что ли? Хм, мне нравится. А тот желтый... Блин, не выговоришь. Хупльбуф... Хуфлпув... Хувлбуф... Тьфу. И землеройка какая-то на гербе. Ну нафиг.

Мне, увы, не везет. Нас усаживают за стол «зеленых», а за стол «воронов» отправляют француженок. Вокруг Крама тут же собирается кружок почитателей. Виктор улыбается, любезничает. Видно, что ему это нравится.

Разумеется. Кто ж не любит славу?

Хех, а ребята из Слизерина челюсти уронили, когда разглядели, что на моей мантии пуговицы на другую сторону пришиты. Что, не ожидали? Думали, у нас одни парни? Выкусите!

Мысленно скручиваю фигу, которую предъявляю всем обалдевшим индивидуумам. Жаль, предъявляю тоже мысленно.

— Меня зовут Деррен Уоррингтон, — говорит мне сидящий напротив меня парень.

Понимаю, что это я не выговорю.

— Я Врана Перунович, — тщательно выделяя звук «р» в имени, представляюсь.

Слизеринец хлопает глазами, затем внезапно смеется.

— Напиши, — он достает из кармана палочку и, взмахнув, преобразовывает салфетку в клочок пергамента.

Палочка? В кармане? Интересно, а как часто он ее ломает?

Выщелкиваю свою из кобуры и преобразовываю вилку в карандаш. Тщательно вывожу «Vrana Perunovich» и протягиваю парню.

— И ты напиши свое.

Парень хмыкает, преобразовывает в пергамент еще салфетку и выводит свое имя.

Вот, теперь я прочитаю. И даже выговорить смогу.

— Ты русская? — интересуется он.

— Сербка, — отвечаю.

— А какая разница? — изумляется мой новый знакомый.

Он что, не знает?

— У нас другой язык и другая страна, — поясняю.

— Но ты же в Дурмстранге учишься!

— Ну и что, — пожимаю плечами. — У нас со всей Восточной Европы учатся.

— И из Франции?!

Он что, Западную Европу от Восточной не отличает?!

— Есть пара человек, — киваю, вспомнив Альберта Моро из шестого класса.

— А вы проходите Темные Искусства?

— Да, — киваю. — А вы?

— А мы только Защиту от них, — грустнеет англичанин. — Директор не разрешает.

— Ну, мы тоже учимся в основном от них защищаться, — превращаю карандаш обратно в вилку, замечая, как слегка стерлись у нее зубцы.

Дамблдор вещает что-то о Кубке, но мы его не слушаем. Все, что было надо, рассказал Игорь Александрович перед отплытием. Я знаю, что в Кубок нужно будет бросить свое имя, написанное на пергаменте, знаю, что он будет ограничен возрастной чертой, за которую можно будет переступить только тому, кому уже есть семнадцать...

Мне есть даже восемнадцать. Девятого октября исполнилось. Так что для меня эта черта ничего не значит.

Но значит слово, которое я дала дяде Игорю. В Кубке моего имени не будет.

— А кто твои родители? — интересуется Деррен.

— Я сирота, — коротко отвечаю.

— О, прости, — он понимающе склоняет голову. — Это из-за войны?

Молча киваю, удивляясь, откуда он знает про войну в Югославии, если не отличает серба от русского, а затем понимаю, что он имеет ввиду войну у них, в Англии, которая закончилась тринадцать лет назад.

М-да. Их крохотный островок для них — центр мира.

Спать отправляемся на корабль. Парни разбредаются по всем каютам, выбирая, где удобнее. А на мой взгляд везде неудобно. Это средство передвижения, а не плавучая гостиница. В каждой каюте все то же самое — сиденья, поручни. Поручни, сиденья. Ну, в каютах для перевозки малышей до десяти лет еще и ремни безопасности.

Занимаю одну из преподавательских кают. Она размерами поменьше. Не люблю большие спальни. А тут я все равно одна спать буду. Не в одной же каюте с мужиками, верно?

Преобразовываю сиденья в приличную кровать с мягким матрасом. Трансфигурацию придется обновлять раз в несколько дней — я в ней не очень сильна, и мои чары держатся недолго.

Из сундука на свет появляется постельное белье. Заправляю кровать, тщательно разглаживая каждую складку, достаю пижаму, кладу на покрывало.

Раздается стук в дверь. Условный сигнал сообщает, что это преподаватель-мужчина.

Дядя Игорь. Кто ж еще, кроме него...

— Входите, — разрешаю.

— Врана, ты как, птич? — крестный входит в дверь, перешагивая высокий порог.

— Живая, — фыркаю. — Дядя Игорь, представляете, я с пареньком познакомилась, а он серба от русского не отличает.

— Они почти все не отличают, — хмурится Каркаров. — Тут образование ниже плинтуса.

— А почему тогда считается, что лучшая школа в Англии?

— Потому что единственная, — хмыкает дядя Игорь. — Врана, ты особо не распространяйся, что у тебя отец приемный, вдобавок маггл, ладно? Тут... тут довольно сильны расистские настроения.

— Знаю, — говорю с кислой миной. — Читала учебники.

— Учебники — это одно, — наставительно говорит крестный. — А жизнь — это другое. Говори всем, что ты полукровка. Так проще. Вроде как мама у тебя была волшебницей. Полукровок принимают. А вот магглорожденных...

— Ладно, — вздыхаю. — Спасибо, дядя Игорь.

— Да не за что, вороненок, — так же вздыхает Каркаров. — Держись, малая.

* * *

Тридцать первого октября отменяют занятия, ибо Самайн. Точнее, Хеллоуин, как здесь его называют на маггловский манер.

Я полагаю, что будут проводиться какие-нибудь Ритуалы. У нас в школе обязательно проводили то Ритуал долголетия для пожилых преподавателей, то Ритуал многоплодия для теплиц и грядок, то Ритуал укрепления для самого здания школы...

Но тут, увы, все ограничивается маггловскими тыквами и свечами, летающими где-то над головами. Хорошо, хоть воск не капает на головы. А то я уже всего ожидаю.

И весь праздник — плотный ужин. Тьфу.

А днем мне не дают проходу местные девушки. Они почему-то взяли в голову, что я очень хорошо знаю Виктора Крама, и просто обязана каждую из них познакомить с ним. Причем ее одну. А остальных не знакомить. Они буквально докапываются до меня с вопросами, что любит, а что не любит Виктор.

— Девушки, милые! — говорю в отчаянии целой толпе разногалстучных девиц вокруг. — Мы на разных факультетах! В разных классах! Мы не общаемся почти, девушки! Я о нем знаю не больше, чем о любом другом!

А еще он вредный и противный, самовлюбленный и эгоистичный придурок.

— Но он же звезда! — ахает черноволосая девочка в красно-желтом галстуке. — Ты не интересуешься квиддичем?

— Нет, — качаю головой. — Я больше люблю Боевую магию.

Ученицы Хогвартса снова ахают.

— Но ведь ты девушка?!

— И что? — пожимаю плечами. — В этом году я получу диплом, а с этим дипломом — аттестат на звание Мастера. Если бы не любила ее, училась бы на другом факультете.

— А расскажи, какие у вас в России носят платья? — наконец-то находит другую тему для разговора еще одна девушка, с бело-синим галстуком.

Ой, мать моя женщина... Вот же прицепились...

Взмахом палочки вызываю иллюзию перед собой и начинаю разодевать ее в иллюзорные же платья...

Хорошо, я у Ланки видела журналы мод.

* * *

Следующие дни проходят в полной чехарде. Я пишу письмо Лане, рассказываю, как прибыли. Смеяться она будет долго, да...

Учиться нас отправляют с седьмым, последним, курсом. Чтобы не было столпотворения, нас делят на четыре части и отправляют с четырьмя разными факультетами. Я (слава Перуну) попадаю в группу с «воронами». Сюда же попадает Вацлав Зелинский и Антеро Ильвес. И пять француженок. Хорошо, не Крам.

Француженки стреляют в мою сторону глазами чаще, чем в сторону парней. Ну, в принципе, это понятно. Про нашу школу какие только слухи не ходят. Особенно популярен слух, что в нашей школе не учатся девушки. Увы, это неправда. Девушки есть, хоть их и вполовину меньше, чем парней. Не все могут потянуть учебу в лучшей школе, не побоюсь сказать, мира.

— Меня зовут Флёр, — говорит вдруг одна из них по-английски, протягивая мне руку. — Флёр Делакур.

— Гаврана Перунович, — представляюсь в ответ, с трудом понимая ее произношение. Грассирующее «р» в английских словах делает их едва различимыми. — Можно просто Врана.

— Мое имя означает «цветок», — улыбается француженка. — А твое?

— «Ворон», — отвечаю.

— «Ворон»? — недоуменно хлопает глазами блондинка. — А...

— Это красивая и гордая птица, — смотрю на француженку. — Она сопровождает одного из славянских богов, Перуна.

— А... хорошее имя, — лепечет Флёр. — Тебе подходит.

— А меня и назвали так, потому что у меня волос черный и нос длинный, — фыркаю, разряжая обстановку. — Папа, как увидел, сразу сказал: «Это девочка-ворон!» И фамилия у меня соответствующая — переводится как Перунова.

Француженка фыркает, улыбается.

Первым уроком у нас Трансфигурация. Ведет ее та самая профессор МакГонагалл. Но если своим ученикам она дает что-то практическое, то нам раздает список вопросов, на которые нужно ответить.

Пробегаю его глазами.

«1. Перечислите пять Законов Элементарной Трансфигурации Гампа.

2. Назовите заклинание, превращающее...»

И так далее пятьдесят шесть пунктов, из которых почти все — список заклинаний для шестого-седьмого класса.

Вздыхаю, беру перо и начинаю писать.

— Мы все, — говорит Антеро Ильвес через полчаса, предварительно поглядев на меня и Зелинского.

Брови тощей учительницы взлетают вверх.

— Уже?

— Ну да, — непонимающе смотрит Ильвес. — Это ж шестой класс.

— Шестой?

Ильвес морщится, переводя наши классы в местные курсы и исправляется.

— Второй-третий курс по-вашему.

— Так, — приходит в себя профессор МакГонагалл. — А что вы проходили у себя?

— Трансфигурационные формулы Бейлиша-Вронского, — говорит Ильвес. — И составляли таблицы, где исследовали зависимость процесса трансфигурации от материала, из которого изготовлен какой-либо предмет, изменяя соответствующий коэффициент. У меня был гранитный булыжник.

— У меня деревянный брусок, — отзывается Зелинский.

— А у меня кусок льда, — хмурюсь.

— Погодите... — профессор снимает остроконечную шляпу, затем надевает ее обратно. — Бейлиш-Вронский?!

— Ага, — кивает Ильвес.

— Это же уровень Академии!

— Возможно, — пожимает плечами Зелинский. — Мы не в курсе.

МакГонагалл хмурится, затем кивает.

— Я поговорю с вашим директором насчет вашей программы.

Бедный, бедный дядя Игорь...

Шармбатонки смотрят на нас с затаенной завистью. Они едва добрались до десятого вопроса.

Зато на Травологии они тут же находят общий язык с профессором Стебль, которая, оказывается, знает французский. И тут же принимаются трещать с ней, не останавливаясь.

Мы же хмуро переглядываемся, глядя на выставленные перед нами горшки с чем-то синим и топорщащимся.

Не, такой дряни у нас не водится.

— А, мальчики! — опоминается профессор Стебль. — Подкормите-ка ползунчика драконьим навозом!

Стискиваю зубы, натягиваю лежащие рядом перчатки из драконьей кожи, зачерпываю горсть г..на из ближайшего ведра, щедро сыплю под стебель синей гадости.

— Ай, да кто же так делает! — подлетает ко мне учительница. — Вы что, синего ползуна не изучали?

— У нас такое не водится, — озвучивает мои мысли Зелинский. — А что это вообще?

Профессор споро вытрясает из моего горшка с ползуном излишки навоза и аккуратно берет из ведра щепотку.

— Это, мальчики, синий древовидный ползун, очень редкий. Водится на севере Шотландии. Был на грани вымирания, теперь вот у нас в теплицах.

Ее пальцы делают неглубокие ямки вокруг ползуна, засыпая туда понемногу удобрения.

— Вот, смотрите, как надо.

— Ну, и откуда нам было знать про вашего... синего древовидного ползуна? — мрачно говорит Ильвес. — Если он только у вас водится... Кстати, а чем он полезен?

— Эм... красивый он, дети, — говорит учительница. — Цветет красиво. Сам синий, а цветы красные...

— А его есть можно? — интересуюсь.

— Нет, деточка, ты что! — ахает профессор. — Он несъедобный! Не ядовитый, конечно, но... ну, как дерево он. Вы же деревяшки не жуете?

— Не жуем, — признается Ильвес. — Хотя некоторые... — многозначительно смотрит он на меня, напоминая, как во втором классе я, нервничая, отгрызла целый кусок от посоха.

Демонстрирую Антеро кулак.

— Так, мальчики! — поправляет грязными руками шапочку профессор, имея ввиду, похоже, и меня заодно. — Удобряйте ползунов, а мы пока с девочками обсудим...

Не дослушиваю. Вздыхаю, хватаю еще один горшок.

Ползун-ползун-ползунчик, я с тобой дружу... Цветочек синенький...

* * *

А еще, оказывается, в Хогвартсе учатся и после обеда. А я обрадовалась, что у нас прошло только два занятия, а потом позвали в Большой Зал, который у них выполняет роль и актового, и столовой.

После обеда у нас Зелья.

Зелья ведет хмурый человек с сальными волосами, одетый в плотную черную одежду, которого зовут «профессор Снейп». Он смотрит на меня каким-то изучающим взглядом, от которого мне делается не по себе.

Видимо, профессор МакГонагалл уже успела рассказать ему о наших «выдающихся познаниях», потому что вместо учебников и листиков с вопросами учитель Зелий устраивает нам перекрестный опрос.

И причем, скотина такая, тараторит на своем английском, словно мы все англичане. Зелинский едва улавливает половину смысла, что видно по его напряженному лицу, Ильвес вообще просто делает вид, что понимает. Одна я более-менее разбираюсь в словах профессора.

Дядя Игорь, я вас обожаю! Если бы не ваши беседы с отцом на английском, я бы...

Ну, а на каком языке еще разговаривать русскому и сербу, чтобы не помереть со смеху? Не, отец и крестный иногда говорили каждый на своем языке, но через пару предложений хватались за животы — уж очень забавно звучит русский язык для уха серба и наоборот. Чтобы не давиться каждый раз, они беседовали на английском, который что мой отец, что дядя Игорь знали преотлично. Отец выучил, живя и работая в Лондоне, крестный по той же самой причине.

Перекрестный опрос постепенно превращается в беседу меня и профессора Снейпа. Мы обсуждаем способы приготовления зелья от прыщей, затем переходим на рябиновую настойку, затем Феликс Фелицис, затем Зелье-сна-без-сновидений, затем...

В себя прихожу, когда звенит звонок, оповещающий о конце занятий. Мы с профессором Снейпом замираем на половине фразы, разбирая, чем можно заменить кровь двурога в Зелье против драконьей оспы.

— И вы все это проходили в школе, мисс...? — учитель склоняет голову набок, ожидая, когда я представлюсь.

— Перунович. Врана Перунович, — медленно выговариваю свое имя. — Ну... да, в общем. Только на Лечебном факультете больше проходят, а мы с «боевого»...

— Разберусь, свободны, — обрывает меня профессор Снейп.

Ну, хозяин — барин. Замолкаю, киваю на прощание.

* * *

После ужина Каркаров собирает нас в большой каюте.

— И чего вы устроили, хлопцы? — смотрит он на нас.

Переглядываемся.

Так. Я что-то пропустила?

Этот вопрос вижу на лицах остальных.

— А что случилось-то, Игорь Александрович? — осторожно спрашивает Меркушев, как старший по «должности».

— Вы случились, вундеркинды, — морщится Каркаров. — Меня все учителя сегодня затерзали во время ужина. Вы же программу местную опережаете. То, что вы в десятом-одиннадцатом проходите, эти тюхи проходят на первом курсе университетов их местных.

— А мы что можем поделать? — изумляется Руслан. — Как учили, так и знаем.

— Так, погодите, — в голову постепенно влезает какая-то мысль. — Если тут у выпускников уровень шестого класса, то... а как мы экзамены будем сдавать, Игорь Александрович? У нас выпускные в июне.

— Да, кстати, — гудят парни. — Как мы к экзаменам готовиться будем?

Директор жалобно на нас смотрит, затем закусывает губы.

— Придумаем что-нибудь. С Альбусом... в смысле, с директором Дамблдором подумаем.

— Будем надеяться, — бурчит Меркушев. — Не хочется в диплом трояков нахватать из-за этого гребаного Турнира. Я в Москве поступать хочу. Если с тройками домой приеду, стыда не оберусь. Родители ж на месте прикопают.

— Думаешь, тебя одного? — фыркает Андреев.

* * *

Учеба, однако, идет через пень-колоду. Половину, что мы должны изучать по программе, местные учителя наотрез отказываются нам объяснять. Спросите, как это возможно? А очень просто. Почти все из «отказанного» по классификации местного Министерства Магии относится к «Запрещенным Искусствам». Даже не Темным, а просто — Запрещенным.

Никогда не думала, что такое бывает.

— Ребята, — объясняет нам директор, когда мы налетаем на него, требуя объяснений, — здесь не так давно, всего лишь тринадцать лет назад, отгремела война. Не такая разрушительная, конечно, как Вторая Мировая или даже, — тут он переводит взгляд на меня, — югославский конфликт, но все же потрепавшая магов по самое «нехочу», ибо была война эта среди именно магов, и так и называется — Магическая война. Поэтому местное Министерство и параноит. Она не хочет повторения и появления очередных любителей Темных Искусств.

— А как нам учиться, Игорь Александрович? — прищуривается Меркушев. — Не, мы люди понимающие — обжегшись на молоке, на воду дуют, но экзамены-то нам сдавать. У нас по Артефакторике — укрепление артефактов кровью, а профессор МакГонагалл едва за сердце не схватилась, когда мы ей главу из учебника перевели. С профессором Снейпом было полегче, он на нас просто рявкнул, когда мы разбирали «Человеческие компоненты в зельях» и дошли до получаемых Темным способом. Но нас-то спрашивать будут, и никого волновать не будет, что мы в Англии баландались. На второй год оставаться?

Каркаров ничего не говорит, лишь жалобно моргает.

— Мне на следующий год девятнадцать исполняется, — хмуро признается Ильвес. — Как и Перунович. Если на второй год останемся, это ж... А в университет когда?

— Ребята... Я поговорю с директором Дамблдором, — произносит он через полминуты. — Обещаю.

* * *

Результаты нас не утешают. Игорь Александрович сообщает, что Дамблдор уперся рогами и не хочет, чтобы мы изучали то, что относится к Запрещенным Искусствам.

— И что нам делать? — мы растерянно переглядываемся.

— Сами учите, — хмурится директор. — Других вариантов нет. Как и практики тоже.

— Может, мы не в Хогвартсе будем заниматься тем, что здесь считают Запрещенным? — предлагает Меркушев.

— А какая разница? — фыркает Каркаров. — Англия везде одна.

— А домой уехать до первого Испытания? А потом приехать? — подает идею Зелинский.

— А магическую силу в аккумулятор ты мне написаешь? — язвительно отвечает вопросом на вопрос директор. — Или выложишь десять тысяч галеонов для оплаты услуг специального мага?

— Понял, не дурак... — чешет в голове Вацлав.

— ...дурак бы не понял, — саркастически фыркает Игорь Александрович.

— А если персональными порт-ключами? — высказываю я мысль.

— Перунович, это — Англия, — тоном, как для дебила, говорит крестный и обрисовывает жестами овал. — Англия, понимаешь? Это такой островок, посреди океана... А знаешь, где Восточная Европа? Правильно, на континенте. Причем не просто на континенте, а далеко на континенте. Межконтинентальный портключ будут заверять в здешнем Министерстве до морковкиного заговенья, а пятнадцать штук, да еще иностранцам... Это первое. Второе то, что портанешься ты в Мурманск, а до Дурмстранга вплавь отправишься? Корабль-то тут.

С каждым словом директора чувствую, как мое лицо заливает краска. К концу проникновенной речи я пунцовая, как свекла. Упоминание про корабль вообще заставляет едва ли не провалиться сквозь палубу.

— А если кто подумал про нелегальные, — обводит глазами Каркаров притихших парней, — то пусть сразу намагичивает их сразу до Азкабана. Ну, чтобы зря телодвижений не совершать, авроров здешних лишний раз не гонять.

Теперь краснеют уже парни.

* * *

Как ни крути, а в среду приходится бросать в кубок пергамент. Я долго думаю, кинуть ли пустой пергамент или же написать чье-либо имя, но решаю не рисковать и бросаю просто чистый листик.

— На что ты надеешься, ворона? — насмешливо интересуется у меня Крам, когда я отхожу от Кубка.

— Надеюсь, что выберут тебя, — говорю честно.

Крам недоуменно распахивает глаза.

— Я смотрела процент выживаемости в Турнире, — пожимаю плечами с самым невинным видом. — Последний раз он равнялся нулю. А Участников по кускам собирали. По ма-а-аленьким кускам, — развожу ладони сантиметров на десять.

— Дура, ворона, щас накаркаешь... — шипит Крам. — Убью...

— Хочешь дуэль до смерти? — склоняю голову и смотрю исподлобья. — А рискнешь ли?

— Никаких дуэлей! — вдруг раздается под ухом командный рявк Игоря Александровича. — Все дуэли отложить до возвращения в Дурмстранг! Это приказ!

— Так точно, — по-военному отвечают хором четырнадцать человек, автоматически встав по стойке «смирно». — Есть отложить дуэли!

— А еще смею напомнить, — тут голос Каркарова ощутимо леденеет, — до окончания школы — никаких дуэлей до смерти. Крам, тебе ясно?!

— Да, господин директор, — ровным голосом отвечает наша школьная знаменитость и бросает на меня такой взгляд, что мне хочется вытащить тот кусочек пергамента, который я зашвырнула в Кубок, и действительно написать там имя Виктора, увеличивая его шансы на избрание в два раза.

Так тебе было бы и надо, сволочь.

— Перунович?! — директор оборачивается ко мне.

— Так точно, отложить дуэли до смерти до окончания школы, — четко отвечаю.

— Молодец, — язвительно хмыкает Каркаров и уходит.

Кидаю на Крама уничижительный взгляд и ухожу в библиотеку.

Правда, в библиотеке посидеть мне не удается. Рядом возникает взъерошенная девочка с красно-желтым галстуком и подсаживается ко мне.

— Привет, — говорит она. — Я...

Имя ее я не разбираю.

— Привет, — смущенно улыбаюсь. — Извини, мне сложно разбирать английские имена. Пожалуйста, напиши его буквами.

— Ой, прости! — девчушка улыбается и выводит на листке пергамента крупными буквами «Hermione Granger».

— Her-mi-o-ne, — по слогам произносит она, когда я вглядываюсь в написанное.

Ой, блин. Назвали же родители! Как они это выговаривают?! И язык не ломают?

— Hermione, — послушно повторяю и переделываю на свой лад, — Гермиона.

— О, получилось! — девчушка радостно улыбается. — А ты?

— Я Гаврана, — говорю, — можно просто Врана. Врана Перунович.

— Vrana, — повторяет Гермиона.

— Вррррана, — рокочу букву «Р». Их английское «r» вызывает ощущение, что они вот-вот язык проглотят.

— V... RRR... Vrana, — пытается выговорить Гермиона, но действительно едва не проглатывает язык. — Ой, я это не произнесу. Давай ты меня будешь звать по-своему, а я тебя по-своему?

— Давай, — соглашаюсь.

Улыбаемся. Гермиона пытается еще что-то сказать, но тут к столу подходят два мальчика с такими же галстуками.

— О, ребята! Это Врана, — кивает на меня моя новая знакомая. — А это Рон Уизли, — мне кивает рыжий мальчик, — и Гарри Поттер, — кивок вихрастого брюнета в очках.

Рыжий мне кого-то напоминает... и фамилию я вроде слышала где-то. А где...

— Очень приятно, — киваю в ответ. — Рада знакомству.

— Мы тоже, — фыркает Гарри.

— Видели, как ты свое имя в Кубок бросала, — говорит рыжий. — А чего ты с Крамом, поцапалась, что ли?

— Ага, — кривлюсь. — Он меня не любит. Как и я его, в принципе.

— А почему? — на лице Рона — изумление. — Он же... звезда! Самый молодой профессиональный ловец!

— Слава развращает, — поясняю мальчику, которому на вид лет тринадцать или четырнадцать. — Понимаешь, он знаменитость и считает, что на него все едва ли не молиться должны. А я квиддич не люблю и, соответственно, мне до его побед дела нет. А ему обидно. Ну, сам знаешь, как те, кто познал известность, любят внимание...

Хм. Почему-то рыжий странным взглядом смотрит на чернявенького, а чернявенький неудержимо краснеет. Я что-то не то сказала?

— Эм... Извините, если я что-то не то сказала, — обрываю свой монолог. — И... если кого-то это обидело, простите великодушно.

— Да нет, все нормально, — еще сильнее краснеет Гарри Поттер. — Просто...

— Просто это Гарри Поттер, — говорит Гермиона тоном, словно это должно что-то мне объяснить.

Напрягаю память, но память расслабленно посылает меня в пешее путешествие в теплые широты.

— Простите, — пожимаю плечами, стараясь говорить аккуратно. — Я... я не совсем... Я не знаю...

— Ну, хоть кто-то не бегает за мной с воплями «Это Гарри Поттер!», — вдруг обезоруживающе улыбается темноволосый мальчик. — А то достали.

Ого. Нарвалась на местную знаменитость. И сама хороша. Клюв раззявила и давай разглагольствовать про славу... Ворона — она и есть ворона.

— А... — хлопаю глазами. — Эм... То, что я говорила про славу... Не бери в голову... — краснею.

— Все хорошо, — улыбается Гарри. — Я же сказал. А ты на каком курсе? — поспешно спрашивает он, избавляя от неловкости.

— Я в одиннадцатом классе, — говорю, радуясь в душе, что можно сменить тему, — это по-вашему седьмой курс.

— А почему одиннадцатый? — интересуется девочка.

— Потому что у нас в семь лет идут в школу, — поясняю. — И учатся одиннадцать классов.

— Ух, долго! — сочувствующе качает головой рыжий. — Я тут-то учиться устал...

— Да, долго, — улыбаюсь. — Но у нас очень интересно учиться.

— А у вас играют в квиддич?

— Да, конечно, — подтверждаю. — Крам же играет.

— А ты почему его не любишь? — спрашивает Гарри, которого тут же перебивает опять Рон:

— А Гарри у нас ловец!

— О, здорово! — искренне говорю. Я, хоть и не жалую квиддич, но элементарные вещи о нем знаю. И знаю, насколько нужно быть ловким. — Я просто, хоть по имени и птица, летаю с грацией утюга.

Все трое покатываются со смеху.

— А что означает твое имя? — спрашивает Гарри.

— Гаврана — «ворон», — говорю. — А Перунович — фамилия, переводится как «принадлежащая Перуну». Это такой славянский бог.

— А... Слышал что-то, — хмурится рыжик. — Там ходят в дома-«сырквы» и песни поют, да?

Чего?!

Несколько секунд пребываю в замешательстве, затем до меня доходит. Мальчик не разбирается в религии. Вообще.

Вздыхаю.

— Нет, этих богов почитали еще до того, как появилось христианство и начало строить свои церкви. Много веков назад.

— А...

— Не «сырквы», Рон, — поучительно говорит Гермиона, — а «церкви». У меня родители туда ходят. Иногда.

— Твои родители верующие? — аккуратно интересуюсь.

— Ну да, — кивает девочка и добавляет: — Они магглы.

Ого. Странно, что призналась. Если у них не любят магглокровок... Бедная девочка.

— А правда, что у вас в школу не берут магглорожденных? — встревает Рон.

— Нет, почему, — пожимаю плечами. — У нас берут всех, кто проходит отбор.

— А что за отбор? — заинтересованно смотрит Гарри Поттер. — У нас Шляпа распределяет, а у вас?

— А у нас отбор проходит седьмого марта, — говорю. — Приезжают все, кто хочет в нашей школе учиться. Усаживают детей в классы, а затем приходят учителя и спрашивают разные вещи, замеряют уровень магии, а потом говорят, принят или нет ребенок.

— Ого! — восхищается Гермиона. — А кого не берут?

— Ну... я не знаю, кого не берут, — честно признаюсь. — Я даже смутно помню, что у меня самой спрашивали. Помню, что боялась ужасно. И помню, когда дядя Игорь сказал, что меня приняли, я разревелась.

— А что сказали твои родители? — интересуется рыжий болтун.

— Отец радовался, — улыбаюсь, вспоминая счастье на лице отца. — Говорил, что гордится мной. Дядя Игорь тоже радовался.

— А мама?

— А у меня нет мамы, — пожимаю плечами.

— Сочувствую, — отзывается вдруг Гарри. — Я тоже сирота. Только у меня и отца нет, я живу с дядей и тетей. И с кузеном.

— Ну, на сегодняшний день и у меня отца нет, — смотрю в зеленые глаза мальчика. — Он погиб в девяносто первом.

— А из-за чего? — влезает опять рыжий.

— Рон! — одергивает его Гермиона.

— Его застрелили. Из маггловского ружья, — отвечаю.

— Ух ты, а разве можно мага убить так? — неизвестно чему восхищается рыжий приставала.

Блин, их что, не учат тактичности?

— Он был магглом, — хмурюсь. — Простым магглом, в котором не было ни капли магии. Поэтому и умер.

— Рон, заткнись! — рявкает Гермиона. — Еще один звук — пойдешь отсюда!

— Ой... — доходит до рыжего. — Прости, Врана... Я... я не хотел...

— Да ладно, — захлопываю книгу, понимая, что мои попытки почитать безнадежно провалились. — У меня остался крестный, дядя Игорь.

— У меня тоже есть крестный, — говорит Гарри. — Он живет в Лондоне. А где живет твой крестный?

— В Дурмстранге, — фыркаю. — Да вы его видели. Это директор Каркаров.

— Ого! — восхищается Рон. — Сам директор! Он, наверное, строгий.

— Это да, — улыбаюсь. — Но для меня самый хороший.

— Так тебя поэтому сюда взяли, да? — выпаливает рыжий... и наталкивается на мой ледяной взгляд.

Молчу. Вызывать на дуэль это... недоразумение совести не хватает. Взять бы его за шкирку да встряхнуть хорошенько, да боюсь, остатки мозгов в штаны высыплются.

— Уизли, ты... — стонет Гермиона. — Ты дебил! Извинись немедленно!

— Эм... Прости, пожалуйста, — умоляюще смотрит на меня рыжий идиот. — Я... Я честное слово, я... Я не хотел тебя обидеть... Мне просто...

— Тс, Рон, — прикасаюсь пальцем к губам мальчика, и он послушно замолкает. — Я поняла. Ты не хотел меня обидеть. Но твой язык работает впереди твоей головы. Знаешь, есть пословица: «Слово — серебро, а молчание — золото». Поэтому лучше помолчи, ладно? А то еще что-нибудь ляпнешь, после чего мне придется вызывать на дуэль либо твоего старшего брата или отца, если они у тебя есть. И не дай Перун договоришь до смертельной дуэли. И тогда будет два исхода, оба мне не нравятся, правда один меньше, другой больше. Догадываешься, каких? Только не говори вслух, кивни, — поспешно добавляю, глядя, как Рон пытается открыть рот.

Рыжий захлопывает рот и кивает.

— Вот и умница. Рон, пойми, я ничего не имею против тебя, и извинения твои приняты. Просто ты даже извиняться не умеешь. Ты, даже извиняясь, можешь наговорить еще больше оскорблений.

Еще один судорожный кивок. Убираю палец от губ мальчика.

— Дружба? — протягиваю руку растерянному парнишке.

— Эм... ага, — несмело пожимает он ее.

Вот теперь он не будет от меня шарахаться, как от чумы. А то потом пойдут слухи, что я тут детей едва ли не с сиропом ем.

— И я тоже хочу, — следом берет мою руку Гермиона.

— И я, — добавляет Гарри.

— Я рада дружбе с вами, — улыбаюсь.

* * *

В четверг наступает торжественный момент. Кубок вносят в Большой зал, готовясь принять его выбор и узнать имена будущих Участников Турнира Трех Волшебников.

— Настал момент, которого все так ждали, — говорит директор Дамблдор. — Избрание Чемпионов!

Слушаю, делая вид, что мне интересно. В любом случае, это будет кто-то из парней. Тот же Крам. Или Меркушев. Да даже у Андреева больше шансов, чем у меня. Ибо я кидала чистый пергамент.

Фыркаю. Вот будет прикол, если Дамблдору попадется пустой листик...

Старик делает торжественное лицо, затем подходит к Кубку. Секунда — и из него вылетает обожженный кусочек.

— Чемпион Шармбатона — Флёр Делакур! — провозглашает Дамблдор.

Оборачиваюсь на стол «воронов», за которым сидят француженки. Девчонку поздравляют, у директрисы — ее, кстати, зовут Олимпия Максим, — счастливое лицо.

Она что, так ее не любит?!

— Чемпион Дурмстранга — Гаврана... Пёрьюновик, — с трудом произносит Дамблдор.

Что за фамилия такая смешная?

Оглядываю парней, которые смотрят на меня с одинаковым непонятным выражением на лице. Чья, интерес...

И тут до меня доходит. Доходит!!! ДОХОДИТ, БЛ...Ь!!!

— Гаврана Перунович, — мертвым голосом поправляет дядя Игорь Дамблдора. — Не Пёрьюновик, а Перунович...

От его тона мне становится по-настоящему страшно.

Потом у меня спрашивали, когда был самый жуткий момент Турнира, и я честно признавалась — когда мое имя из Кубка вылетело. Но никому я не говорила, что в тот момент я боялась не предстоящих Испытаний. Я боялась разозленного дядю Игоря.

Дамблдор благодарно кивает, не замечая выражения лица Каркарова, улыбается парням, те старательно изображают радость, поздравляя меня. За столом Гриффиндора за меня радуются трое моих новых друзей.

А я не отвожу взгляда от серого, словно высеченного из гранита лица крестного.

— Иди, — толкает меня в бок Меркушев, и я на подгибающихся ватных ногах иду куда-то, не чувствуя, как меня трясет за руку Дамблдор, поздравляя...

И только в маленькой комнатке с камином и креслами, оказавшись вдвоем с Флёр, я немного прихожу в себя.

— Ты рада? — спрашивает она у меня на английском.

— Ни разу, — абсолютно честно говорю я.

— Это почему? — изумляется француженка.

— Жить хочу, — бурчу в сторону.

Перун, отец! Чем я вызвала твою немилость?!

Дверь снова отворяется, и входит парень с желтым галстуком в черную полоску. Это с того... Хубльбубльного факультета?

— Привет, — смущенно улыбается паренек. — Я Седрик Диггори, Хаффлпафф.

А, Хаффлпафф! Вовсе не Бубльхуфф...

— Врана Перунович, — вяло машу рукой. — Дурмстранг, факультет Боевой Магии.

— Флёр Делакур, Шармбатон, факультет Травологии, — смущенно улыбается француженка.

Чего?! Они травоведку в чемпионы пихнули?! Блин, сдурели?!

Видимо, мое выражение лица слишком информативно. Флёр неудержимо краснеет и, обидевшись, забивается куда-то в угол. Седрик, не понимая, что происходит, хмурится и отходит к камину.

Внезапно в дверь входит Гарри Поттер.

Недоуменно поворачиваюсь. Рядом встает такой же удивленный Седрик и изумленная Флёр.

Мы хотим уже что-то спросить, как в комнату вваливаются учителя Хогвартса и три директора от всех трех школ.

— Гарри, ты бросал в кубок свое имя? — бешено вращая глазами, Альбус Дамблдор хватает побелевшего от страха Гарри за плечи.

— Я прррротестую! — жутко грассируя, орет великанша.

А на меня налетает Каркаров.

— Врана, я тебе что говорил? — вцепляется он мне в ухо. — Я тебе что велел?!

— Ай, — кривлюсь. — Дядя Игорь, я честно, я кинула пустой пергамент! Как вы и велели!

Ору, не скрываясь, потому что тут, кроме нас, русского не понимает никто.

— Тогда почему, госпожа Перунович, твое имя вылетело из него?!

— Это была не я! — едва не плачу и перехожу от боли на сербский. — Ово ниje била ja! Ниje ja!

— Как не ты?! — шипит в ухо крестный. — А кто тогда?!

— Ja не знам!!! Ай! Ja нисам бацала своjе имjе! Ja сам бацала непокварен листић!!!

— Я тебе дам «непокварен»! Я тебе щас такой «непокварен листич» покажу! Не бросала она...

— Часна реч! Честное слово, дядя Игорь! Jа не лажем!!!

— Не верю!!!

Тут Каркарова хватают учителя Хогвартса и отдирают от меня.

— Игорь, ты ж убьешь своего чемпиона! — укоряющим голосом говорит Дамблдор.

Ага, а сам чуть Поттера едва не задушил. Пару минут назад.

Трогаю кончиками пальцев опухшее ухо.

Учителя быстро-быстро тараторят. Из их пламенного спора понимаю только то, что Поттер, оказывается, свое имя в Кубок тоже не бросал. Но если я кинула пустой листок, то Поттер не бросал ничего. Даже близко не подходил.

Ну, учитывая, что ему меньше семнадцати...

— А можно как-то отменить результаты Кубка? — смотря на меня зверским взглядом, интересуется директор Дурмстранга.

— Увы, — разводит руками усатый противный мужчина, чем-то напоминающий жука. — Это магический контракт...

— Только попробуй не выжить, — опять подходит ко мне дядя Игорь и тихо шипит в ухо. — Сам тебя убью, поганка.

Прелестно. В Турнире Трех Волшебников нас четверо. Чудесно. Всю жизнь мечтала.

А еще больше я мечтала в нем действительно участвовать...

* * *

Дядя Игорь со мной не разговаривает. Я пытаюсь ему объяснить, что моей вины нет, я сделала все, как он велел, но он шипит на меня и прогоняет.

Парни тоже на меня злы — они-то участвовать хотели.

Эх, наивная я ворона. Нифига я не Гаврана. Врана я по жизни. Ворона. Надеялась, что поеду в Англию, пока чемпион будет к испытаниям готовиться, я по Лондону погуляю, в Министерство Магии загляну, поищу следы своих биологических «родителей»...

Правду говорят, «человек предполагает, а бог располагает». Вот мне мой бог и расположил...

Сижу в самом дальнем углу библиотеки над пергаментом — будущим письмом Руслане — и задумчиво верчу на пальце медальон, который обычно ношу под одеждой — круглую пластинку с выгравированной спиралью — символ Перуна.

— Врана? — рядом откуда-то возникает Гермиона. — Ты как?

— Фигово, — признаюсь честно. — Я вообще участвовать не хотела.

— А зачем ехала? — изумляется девочка.

— Правду сказать? — смотрю на англичанку в каком-то отчаянии, ощущая, как в глазах начинает щипать. — Я родителей хочу найти.

— В смысле?!

— Не говори никому, ладно? — склоняю голову. — Я удочеренная. Отец... в смысле мой приемный отец привез меня из Англии. Меня родили и бросили... Поэтому я и пробилась на этот Турнир.

Гермиона смотрит секунду на меня и вдруг обнимает.

— Ох, Врана...

— Все хорошо, Гермиона, — прижимаю к себе девочку. — Я... Я справлюсь.

— Гарри тоже не хотел участвовать, — вдруг говорит она. — Он вообще не бросал свое имя в Кубок. А все думают, что он обманул его как-то...

— Я тоже не бросала, — признаюсь. — Я чистый лист кинула. А оно вот как обернулось...

— Получается, ты схитрила, — утвердительно произносит Гермиона и отстраняется. — Да ладно, — смотрит она в мое напряженное лицо. — Все мы... иногда хитрим. У тебя цель просто другая была. И, если честно, на мой взгляд, более достойная.

— Спасибо, — улыбаюсь девочке. — Но, увы, нам с Поттером придется участвовать, как бы мы ни не хотели.

— Вы справитесь, — кивает Гермиона.

* * *

Через несколько дней, когда я уже переодеваюсь в пижаму и собираюсь лечь спать, ко мне в каюту приходит дядя Игорь.

Таким я его давно не видела — после смерти отца точно. Он жутко выглядит. Похудел, осунулся, глаза ввалились.

— Как ты, птенец? — тихо спрашивает он меня.

— Я... — шмыгаю носом. — Я... нормально.

Дядя Игорь вздыхает, притягивает меня к себе.

— Маленькая, да что ж ты так, а?

— Я не бросала свое имя, дядя Игорь, — бурчу.

— Да верю я тебе, — признается крестный. — Просто... Вранка, я за тебя волнуюсь. Ты... Ты мне очень, очень дорога.

— Вы тоже, — честно говорю. — Если бы вас не было...

— То сидела бы ты дома, — фыркает дядя Игорь.

— Нет, я бы в том колодце утонула еще пятнадцать лет назад, — возражаю.

— Ну вот, я не для того тебя из того колодца вытащил, чтобы ты в последнем классе на Турнире себе шею сломала.

— Я не сломаю, дядя Игорь, — проникновенно говорю, смотря в карие глаза крестного. — Я обещаю.

— Ага, — он хмурится. — Только опять что-нибудь случится, вроде появления твоего имени.

Смущенно закусываю губы.

— Недоброе время настает, Врана, — вдруг говорит дядя Игорь. — Очень нехорошее. Я вот сейчас искренне жалею, что этот Турнир вообще решили проводить.

— Так отказались бы от участия, — пожимаю плечами.

— Из Министерства сверху приказ пришел. Типа, не посрамите честь Восточной Европы, товарищи. Пришлось ехать. Я, хоть и директор, человек маленький. Это у здешнего директора местный министр в приятелях ходит. А я...

— Дамблдора? — изумляюсь.

— Ага, — соглашается дядя Игорь. — Верховный чародей Визенгамота. Говорит тебе это о чем-нибудь?

— Ох ты ж ё... — вырывается у меня. Это едва ли не единоличный правитель всея Магической Британии.

— Вот-вот.

— А что он в школе делает? — спрашиваю у крестного.

— Воспитывает себе лояльных сторонников, — грустно улыбается Каркаров. — Это единственная школа в Британии, Вран. Большая часть учеников этого дедушку любит. И, вырастая, сохраняет этот настрой. Подумай, птиц. Ты же не дура.

Киваю, медленно осознавая, в какой гадюшник мы прибыли.

— Тебе он ведь тоже нравится, — говорю, вспомнив, как он здоровался с директором. Просто так по именам люди друг друга не называют, особенно при официальной встрече.

Крестный стискивает зубы так, что буквально слышу их скрип.

— Не особо, — через некоторое время говорит он. — Но я ему кое-чем обязан. Поэтому, сама знаешь... Приходится делать вид, что я ему приятель.

Угу, знаю. «Мышки плакали, кололись, но продолжали жрать кактус».

— Теперь ты понимаешь, почему я не хотел тебя брать, птич? — вздыхает дядя Игорь. — Даже без того, чтобы ты участвовала?

— Понимаю, — отвечаю. И в этот момент я действительно понимаю, что мне было бы лучше остаться в Дурмстранге. Закончила бы одиннадцатый класс, а на следующий год приехала бы в Англию. Дядя Игорь бы помог. И уже спокойно начала бы поиски своих «родителей». Нет же, укусила меня за задницу пчела, и мне приспичило в эту Англию рвануть именно сейчас...

— Но дед, хоть и сам себе на уме, помочь может, — вдруг говорит крестный. — Я рассказал ему, зачем ты тут. Он обещал поискать следы. Все-таки он имеет влияние на Министерство. Особо, конечно, на него рассчитывать не стоит... Но вдруг.

— Дядя Игорь, спасибо! — радостно обнимаю сидящего рядом мужчину. — Вы лучший, честно.

— Эх ты, ворона, птица вещая, — обхватывает меня одной рукой крестный.

Пятнадцатого ноября у дурмстранговцев не оказывается занятий вместе со студентами Хогвартса. Парни решают посвятить этот день изучению маггловской математики и физики, я же собираюсь навестить местное Министерство.

Дядя Игорь дает мне двадцать галеонов и около ста фунтов. Серьезная сумма.

— На всякий случай. Вдруг захочешь что купить, — пожимает он плечами и добавляет к деньгам небольшое зеркальце. — А это — двустороннее зеркало. Если что — звони.

Киваю, прячу все в сумочку.

— Спасибо, дядя Игорь...

И вот я шагаю по маггловской части Лондона. Самое трудное, однако, это помнить, что здесь левостороннее движение.

По описанию дяди Игоря нахожу телефонную будку, набираю нужный код.

— Назовите ваше имя и цель посещения, — говорит вежливый женский голос.

— Гаврана Перунович, получение сведений о родителях.

Из щели в таксофоне вылезает картонный прямоугольник, на котором написано «Govrana Pirunovish».

«Говрана», ага. Сами они... такие.

Прячу картонку в карман, выхожу в Атриум.

— Сдайте палочку, — говорит мне аврор в форменной красной мантии. — Проверим и вернем, — добавляет, глядя в мои настороженные глаза.

Ну и ладно. У меня посох еще есть, если что.

Выщелкиваю палочку из кобуры, подаю.

— Английский дуб и перо гиппогрифа, десять с четвертью дюймов, — осматривает ее аврор и возвращает обратно. — Забирайте.

Прячу свою любимую палочку обратно в кобуру, понимая, что я все это время не дышала. Эх, привычка школьная — без палочки не ходить, а спать с нею же под подушкой.

Аврор пропускает меня дальше. Я подхожу к одному из окошек.

— Подскажите, меня интересуют сведения об одной волшебнице, родившейся на территории Англии, — говорю хмурой сотруднице Министерства.

— Сведений о посторонних людях не даем, — отрезает она.

— Я про себя говорю, — поясняю мягко. — Мне нужны сведения о себе самой.

— Так вы же не англичанка.

— Я в детстве уехала из Англии. Так получилось, что я выросла в другой стране.

— Обратитесь в то Министерство!

— Извините, но меня интересуют сведения о родителях, — терпеливо произношу. — Я была удочерена через несколько часов после рождения. Я ищу своих биологических родителей.

— А... — лениво протягивает девушка, выпускает огромный пузырь из маггловской жвачки. — А что, ваши приемные родители вам не сказали?

— Мой приемный отец погиб три года назад, — едва удерживаю в себе волну гнева. — А приемной матери у меня никогда не было. Если бы они сказали, мисс, я бы тут не стояла!

— Не орите на меня, — обиженно гаркает «мисс» и берет перо. — Сперва бы научились говорить нормально, а потом приходили умничать. Ваше имя.

— Гаврана Перунович, — тщательно выговариваю.

— Имя при рождении.

— Это и есть имя при рождении, — говорю. — Мои родители никак меня не назвали.

— Такого не бывает, — откладывает перо девушка. — Все родители дают имена своим детям после рождения. Ваш приемный «отец», — слово «отец» она презрительно выделяет голосом, — должен был вам сказать его.

— Мои родители меня не хотели, — стиснув зубы, признаюсь. — Они избавились от меня, кинув в мусор. Отец вытащил меня оттуда и усыновил. Он о моих биологических родителях только слышал, а видеть никогда не видел.

— Да что вы опять выдумываете! — рявкает министерская работница. — Да не могут родители-маги ребенка выкинуть! Вы вообще о такой вещи, как законодательство Магической Британии, слышали?!

— Они могли не быть магами! — едва не плачу. — И не знали, что я волшебница!

— Допустим. Но как тогда ваш отчим вас в семью принимал?! — уже не скрывая презрения, цедит девушка. — Если вы как бы не учились в школе, то знайте, что магическое усыновление не может произойти без использования настоящего имени, данного при рождении.

— Он был магглом, — шепчу. Говорить громко сил уже нет.

— Так чего вы мне мозги здесь пудрите?! — вскакивает «мисс» и захлопывает передо мной окошко. — Идите к своим магглам тогда! А у нас сведений об убл... бастардах не содержится!

Стою, смотря в деревянные створки. Подсознание отмечает, что на одной из дощечек — круглое пятно сучка.

Как я разворачиваюсь и иду обратно, я не помню. Прихожу в себя только в какой-то маггловской кафешке.

— Скучаешь, красавица? — присаживается рядом со мной какой-то парень.

Интересно, как и чем я могла его привлечь? В длинной, наглухо застегнутой форменной мантии Дурмстранга, напоминающей покроем женские платья начала двадцатого века, вдобавок мерзкого брезентового цвета. Или, как шутили у нас в школе, «цвета детской неожиданности». И рожа опухшая, злая.

— Нет, — глухо отвечаю.

— Что-то случилось, сладкая? — парень придвигается поближе.

— Все хорошо, — отворачиваюсь, не желая беседовать с магглом.

— Ты такая красивая... — заводит он пластинку.

Ага, красивая. Страшная я. Тощая, нос длинный, щеки впалые, глаза зеленые. Единственная моя красота — черные блестящие волосы, словно глянцевые. Цвета воронова крыла.

От дальнейшего убийства с последующим расчленением и сокрытием тела меня останавливает звонок по зеркалу от крестного.

— Врана? Ты где? — интересуется он и тут же настораживается, увидев мое лицо. — Что случилось?!

— Ничего, — отвечаю. — Просто нах... послали. Сказали, что я ублюдок.

— Так. Врана. Слышишь меня? Сиди там, я скоро буду. Заберу тебя. Никуда не ходи. Кстати, ты где?

— А х... знает, — честно отвечаю. — В каком-то маггловском кафе.

— Маггловском?! Б...ь, Врана! Немедленно, слышишь, немедленно аппарируй в Косой Переулок! И зеркало убирай быстро! Поняла, Перунович?! Немедленно! — с этими словами дядя Игорь исчезает из виду, и на меня таращится уже собственная рожа.

— Так точно, — отвечаю зеркалу и прячу его в карман.

Ой, б...! А про маггла-то я и забыла!

Вид его лица тут же поднимает мне настроение. Растерянность, ужас, непонимание... Все смешано на его мордашке. Разумеется. Маггловские технологии еще не позволяют создавать такие мизерные видеофоны. Разве что в фантастических фильмах «made in Hollywood» про русских или инопланетян.

Встаю из-за столика, обхожу замершего парня, наклоняюсь к уху. Парень мертвенно бледен. Слегка выпускаю палочку из кобуры, упираю ему в почку.

— Ты ничего не видел и не слышал, — шепчу. — Если забудешь мой приказ, то КГБ не забудет. Как и наша цивилизация.

С этими словами выскальзываю из кафе, мысленно хохоча. Плевать на нарушение Статута. Такой мизер никто не засечет, даже здешнее параноидальное Министерство. Вот если бы я шмальнула какой-нибудь Бомбардой... А так... Зеркало даже не фонит.

Жизнь хороша!

* * *

Дядю Игоря встречаю у кафе-мороженого «Фортескью». Он видит меня, хватает за руку и заводит внутрь.

— Садись и выкладывай, — взмахом руки, даже не доставая палочки, наколдовывает он Полог Тишины.

Мне становится слегка не по себе. Крестный почти никогда не колдует беспалочково. Но если так делает... Лучше б матерился, честно.

— Выкладывай, — повторяет он.

Честно излагаю все произошедшее в Министерстве.

— Вот же бл...и! — высказывается он и понимающе кивает. — Потому-то тебя по городу понесло, не разбирая дороги. И зеркало ты достала небось при магглах...

О, маггл. Точно!

Хихикаю и рассказываю дяде Игорю теперь про маггла.

— Ворона — она и в Англии ворона, — говорит крестный и вдруг улыбается. — Бедный маггл. Теперь будет бояться всяких кафешек.

— Будет, — улыбаюсь в ответ. — Дядя Игорь, а давайте мороженого поедим?

Крестный вздыхает, кивает.

Заказываю две порции — шоколадно-бананового себе и просто пломбира дяде Игорю.

А ничего так мороженое. Вкусно.

* * *

В Хогвартс возвращаемся вместе. У входа нас встречает Дамблдор.

— О, Игор! — говорит он, коверкая имя моего крестного. — И вы, мисс Перунович. Как настроение? Настроены на победу?

— Да, сэр, — вежливо отвечаю.

— О, это прекрасно. Я бы хотел с вами поговорить, если вы не возражаете.

Переглядываюсь с дядей Игорем. Он какое-то время смотрит на меня, затем кивает.

Интересно, что вообще от меня нужно директору Хогвартса?

А в кабинете у Дамблдора интересно. Множество всевозможных артефактов и книг...

— Лимонную дольку? — подвигает мне блюдо старик.

Беру одну. Хм. Лимон в сахаре. Забавно получилось — вроде как конфета, а вроде мармелад.

— Спасибо, — вежливо киваю.

— На здоровье, мисс Перунович, — говорит Дамблдор. — Как ваши поиски родителей?

Воспоминание о походе в Министерство возвращаются и, похоже, отражаются на моем лице.

— Хм... неудачный визит в Министерство? — поднимает бровь старик.

— Угу, — киваю, едва заметно переглянувшись с дядей Игорем.

— Расскажете?

Кидаю взгляд на крестного.

— Расскажи, Врана, — говорит он мне.

Вздыхаю и второй раз за день пересказываю, как мне нахамили в Министерстве.

— Хм... Если отбросить хамство, то да, мисс Перунович, вам лучше поискать среди магглов, — поправляя очки, говорит Дамблдор. — Тот поступок вашей матери и ее родителей однозначно показывает, что они не были магами.

— А отец? — напряженно спрашиваю. — В смысле, биологический.

— А отцом... Да, мисс Перунович, отцом у вас мог быть и маг, особенно учитывая, что вы волшебница. Вероятность рождения мага в смешанной паре гораздо выше, чем в паре, состоящей из одних магглов. Но... в любом случае, вам стоит поискать ту больницу, где вы появились на свет, и узнавать там. Может, помнят что-нибудь врачи... Нянечки, медсестры.

— Спасибо, господин директор, — облегченно вздыхаю. — Я... Да, я займусь этим.

— Я даже не представляю, где может быть та клиника, — задумчиво говорит дядя Игорь. — Милко рассказывал, но очень приблизительно. Врана, сама понимаешь, почти двадцать лет прошло.

— Понимаю, — пожимаю плечами. — Но я буду искать.

— Я попробую разузнать в Министерстве по своим каналам, — Дамблдор подмигивает, подвигает мне блюдо с дольками. — Мне, надеюсь, не нахамят. Попробую выяснить, может, у кого из магов-мужчин указано наличие внебрачной дочери.

— Спасибо, — опять благодарю Дамблдора. Да, эта помощь была бы очень нужной.

— А я, в свою очередь, хочу вас попросить кое о чем, — старик внезапно делается серьезным.

Блин. Вот же старый манипулятор!

— Вы в курсе, что мистер Гарри Поттер не должен был быть выбран Кубком. Но, тем не менее, это произошло. Если бы можно было отменить этот контракт, я бы так и сделал. Но... это магия. И, к сожалению, шансы мистера Поттера намного ниже ваших. Вы — ученица последнего курса Дурмстранга, через несколько месяцев получающая звание Мастера Боевой Магии. Он — четверокурсник. Вам восемнадцать — ему четырнадцать...

Ну, положим, я в курсе этого. А что тебе надо, дедушка?

— Я заметил, что вы подружились с мистером Поттером, как и с мисс Грейнджер, и мистером Уизли, — добродушным тоном произносит Дамблдор, — и хотел бы попросить вас дополнительно позаниматься с Гарри.

Ох ты ж ё...

Ерзаю на кресле, в полной мере ощутив пословицу «Коготок увяз — всей птичке пропасть». Ворона — она и в Англии ворона...

— Альбус, у Враны впереди экзамены и ваш Турнир. У нее просто времени не хватит на подготовку твоего чемпиона, — приходит мне на помощь дядя Игорь. — А еще поиски родителей.

— Ну, они и смогут готовиться к Турниру вдвоем, — улыбается Дамблдор. Я уже вижу, как в его сознании строятся планы на меня, Гарри и дядю Игоря. — К тому же к поискам присоединюсь я, это сэкономит какое-то время и ваши силы...

Ясно. Натаскивание твоего «Золотого Мальчика» — именно такое прозвище Гарри Поттера сообщил мне Деррен Уоррингтон из Слизерина — на победу. Да и ладно. Мне главное найти «родителей».

Наше молчание Дамблдор толкует по-своему.

— Мисс Перунович, я не говорил о шансах Гарри на победу, как вам могло показаться. Я говорил о шансах выжить.

Манипулятор. Старый наглый манипулятор, но, бл..., какой умелый! Я, даже осознавая, что мною манипулируют, не могу отказать этому старикану.

— Я сделаю все, что в моих силах, — обреченно киваю.

Дядя Игорь лишь шумно вздыхает.

Первое Испытание Турнира должно состояться в четверг, двадцать четвертого ноября. С пятнадцатого числа у меня всего девять дней. И чему я могу научить Поттера за девять дней?

Особенно, если мне нужно это делать тайком от всех. Потому что для всех — мы соперники.

— В Замке есть комната. На восьмом этаже рядом с портретом идиота, пытающегося научить троллей балету, — задумчиво говорит дядя Игорь вечером шестнадцатого числа, когда я выкладываю ему все свои сомнения. — Называется Выручай-комната. Нужно три раза пройти мимо стены около портрета, представляя, что тебе нужно, и появится дверь. Комната примет такой вид, какой тебе нужно.

— А ты откуда знаешь? — изумляюсь, представив такое чудо.

— Дамблдор рассказал, — крестный пожимает плечами. — Представь себе хорошую тренировочную комнату и забирай туда своего Поттера.

— Он не мой, — хмурюсь. — Он директорский.

— Да хоть свой собственный, — фыркает дядя Игорь. — Ты меня поняла?

— Да, — киваю. — Вот туда я его и затащу.

Вечером приходит письмо от Русланы. Теплое дружеское письмо, которое очень меня ободряет. Перечитываю его два раза, ощущая, что скучаю по своей веселой подруге.

* * *

На следующий день после завтрака ко мне подходит сам Гарри Поттер.

— Дамблдор сказал, что ты будешь со мной заниматься, — смущенно говорит он.

— Буду, — со вздохом признаюсь.

— Если ты не хочешь, то не надо, — угадывает мои мысли Гарри.

— А от нас не зависит, хотим мы или нет, — улыбаюсь, глядя в растерянные глаза мальчика. — Начальство сказало «Надо!», так что пойдем. Кстати, а где твои друзья?

— Рон со мной не разговаривает, — хмурится Гарри. — Он уверен, что я обманул Кубок.

— А Гермиона? Девочка которая, — уточняю я, ибо произношу имя на славянский лад и опасаюсь, что Гарри его не поймет.

— Гермиона с Крамом общается, — еще больше смурнеет мой английский приятель. — Любезничает.

Да... Крам — он такой. Любит девушек и их внимание.

Фыркаю, озвучиваю мысль вслух. Гарри согласно кивает.

За разговорами доходим до восьмого этажа, и там я нахожу наконец-то портрет мужика с троллями в балетных пачках.

Смотрю на картину. Тролли с картины смотрят на меня. А у меня в голове одна мысль: «Б..., это эпично!»

Вы видели когда-нибудь изображение тролля? Вообще в курсе, кто это такие? Это такие трехметровые зеленые туши поперек себя шире. Такая помесь гиппопотама, слона и гиббона, вставшая на ноги. А теперь обрядите это в балетную пачку. Да, да, я и сказала — это эпично.

Тролли косятся на меня, затем возвращаются к затесавшейся между ними хрупкой человеческой фигурке, замахиваясь на нее дубинами.

Как выражаются у нас ученики младших классов — «респект и уважуха» художнику, изобразившего этого любителя тролльего балета за процессом обучения! То, что изображено на холсте, длится вечно. «Балетмейстер» уже давно мертв, и теперь обречен бесконечно исполнять свою глупость — учить троллей. Сколько веков, интересно, он так расплачивается за отсутствие мозгов при жизни?

Пока я таращусь на подобный памятник человеческой дури, Гарри терпеливо стоит рядом.

— А зачем мы здесь? — интересуется он, когда я наконец-то отрываюсь от созерцания троллей в пачках.

Да, точно.

— Погоди, — говорю и начинаю, сосредоточившись, ходить мимо стены. На ум ничего не приходит, кроме класса по практике «боевки» в Дурмстранге.

— Ух ты! — восхищенно произносит мальчик, когда я распахиваю дверь.

— Заходи.

— А что это за класс?

— Будем тут заниматься, — пожимаю плечами и запираю дверь Коллопортусом. — Надо ж хоть как-то уравнять шансы...

Гарри Поттер не умеет ничего. Он не знает основных принципов ведения боя, не знает, когда заклинание нужно отразить, а когда увернуться. Через пять минут я обреченно плюхаюсь посреди класса и уставляюсь в стенку.

— Все так плохо? — понимающе подходит ко мне Гарри.

— Отвратительно, — честно признаюсь.

Мальчик молчит, а потом вдруг со злостью произносит:

— А нас некому учить было. Волдеморт должность преподавателя ЗоТИ проклял. Первый год вел какой-то урод, в которого он вселился. Второй — Локхарт. Третий был еще более-менее... Но что мы за год изучили бы?

Ой, блин. Действительно, не повезло. И что от меня хотят за неделю?

— На первом испытании будут драконы, — вдруг признается Гарри. — Меня Хагрид водил на них смотреть. Ну, в смысле лесничий местный.

Таааак. С этого места поподробнее.

— Выкладывай, — смотрю на парнишку. — Что за драконы, что с ними надо сделать.

Гарри мнется, затем рассказывает, что подробностей он не знает. Но драконов описывает очень качественно.

— Валлийский зеленый, венгерская хвосторога, китайский огненный шар и шведский тупорылый, — перечисляю задумчиво. — Да, солянка сборная. Ладно, перейдем к тактике...

Следующие два часа я подробно рассказываю про драконов. Мне хорошо, я пару раз гостила в драконьем заповеднике в Румынии — в конце седьмого и восьмого классов. А в конце восьмого мне вообще это зачли как практику.

Ух, и натаскалась ж я тогда ведра с г..ном! Магией нельзя, драконы, видите ли, не любят...

— Откуда ты знаешь столько про них? — интересуется Гарри под конец.

— Я в драконьем заповеднике работала два лета подряд, — отвечаю и поясняю, глядя в непонимающие глаза мальчика. — У нас в школе положено летом некоторое время работать где-нибудь. Кто-то в больнице санитаром устраивается, кто-то полы моет, кто-то в земле копается. Это называется «летняя практика». А я вот с драконами возилась.

— Здорово! — восхищается Гарри. — А что ты там делала?

Морщусь.

— А что я сделаю? Мне тогда четырнадцать-пятнадцать было. Ведра с навозом таскала. Тем самым, которым у вас учительница по Травологии любит все на свете удобрять.

— У Рона брат в драконьем заповеднике работает, — вдруг говорит Гарри. — Который в Румынии.

То-то мне его фамилия показалась знакомой.

— Точно! — хлопаю себя по лбу. — Поэтому мне твой рыжий дружок показался на кого-то похожим. Чарльз Уизли, точно!

— Да, его брата зовут Чарли! — улыбается Гарри. — Мы на первом курсе ему дракона отдали.

С интересом слушаю, как три проказника нелегального дракона в Румынию переправляли. И четвертый, Чарли, им помогал.

— Хулиганы, — подытоживаю. — Кстати, я про это слышала. Я как раз седьмой класс закончила, мне было столько же, сколько и тебе сейчас. Все лето над Чарли работники драконника прикалывались, типа нормальные парни с родины жен привозят, а Чарли дракона.

Гарри хохочет.

* * *

— Завтра будут драконы, — говорит мне дядя Игорь двадцать третьего числа, в день перед Первым Испытанием.

— Знаю, — киваю.

— Откуда?! — прищуривается крестный.

— Гарри Поттер сказал, — пожимаю плечами.

— И ты молчала?! — взрывается Каркаров. — Я за эту поганку переживаю, а она молчит о таких вещах!!!

— А чего тут волноваться? — улыбаюсь. — Дядя Игорь, я его пройду. Это же драконы, а не какие-нибудь... акромантулы.

— П...ц! — вцепляется себе в волосы директор Дурмстранга. — У всех дети, как дети, а эта... А эта ворона пауков боится больше, чем драконов. Драконов, твою мать! Точнее, она драконов совершенно не боится!

— Дядя Игорь, вы сами меня в заповедник к драконам отправили после седьмого класса, — возражаю. — Так что претензии не ко мне, а к дяде Славе.

Вячеслав Каркаров — родной брат дяди Игоря, старше него на три года. Работает в том самом заповеднике.

— Я Славку прибью, — запальчиво обещает мой крестный.

— Не надо, — меланхолично замечаю, приводя в порядок завтрашнее облачение — штаны и куртку, подшитые драконьей шкурой. Вообще-то у меня был неплохой комбинезон, когда я работала в драконнике, но я из него выросла. Поэтому пришлось подшивать остатками от комбинезона обычный камуфляж. И получилось, надо сказать, неплохо. Драконья шкура вообще вещь замечательная. Она даже пули не пропускает. Если бы у отца была такая куртка...

Смаргиваю, отгоняя непрошеные мысли.

— Надо! — рявкает дядя Игорь. — Если бы не он...

— Если бы не он, я бы вообще понятия не имела, что с драконами делать! — рявкаю в ответ. — А так я знаю, как действовать! Дядя Игорь, вы что, хотели бы выпустить меня к этим огнедышащим чудовищам без подготовки? Спасибо, бл...!

Каркаров останавливается, моргает.

— Может быть, ты и права, — внезапно говорит он. — Врана... Я все никак не могу привыкнуть, что ты... что ты уже почти выросла. Точнее, уже выросла. Что тебе восемнадцать. Целых восемнадцать лет, птенец. Черт... Кажется, только вчера ты, мокрая, сидела у меня на руках и заливала слезами мою рубашку...

— Ну, это свойство всех детей — вырастать, — кладу костюм на сиденье рядом с кроватью, оборачиваюсь к дяде Игорю. — И то, что я выросла, спасибо папе и вам.

И крепко обнимаю родного мне человека, ощущая, как его руки тепло обхватывают меня.

* * *

А полигон отгрохали на загляденье!

Стою, рассматриваю огромное сооружение, возведенное в паре километров от Хогвартса.

— Это ж великолепно! — вырывается у меня.

— Да, красиво, — кивает Флёр.

— Сколько они это строили?

— Не знаю, может, пару недель, — пожимает плечами Гарри Поттер.

Нас заводят в какую-то палатку, рассказывают, что нужно вытащить фигурку дракона из мешочка, и с драконом такого вида нам предстоит встретиться. Не просто встретиться, а отобрать золотое яйцо, спрятанное среди настоящих.

Хм. Это сложнее. Хотя...

Первой сует руку француженка и вытаскивает фигурку валлийского зеленого. Седрику Диггори достается шведский тупорылый.

Значит, у меня будет либо венгерская хвосторога, либо китайский огненный шар. Если у меня еще есть остатки удачи, то пусть это будет «китаянка».

И мне везет. На моей ладошке, полыхая иллюзорным огнем, водит головой микроскопическая дракона вида китайский огненный шар. Единственный китайский огненный шар в заповеднике, чье яйцо отобрали у контрабандистов два года назад и отдали в драконник. И именно мне выпало дежурить в ту ночь, когда проклюнулась эта красавица.

— Здравствуй, Карина! — шепотом говорю фигурке.

Драконы, хоть и не очень умны, но обладают одной очень забавной особенностью, наблюдаемую у некоторых птиц — первого, кого они видят, воспринимают, как собственного родителя, и безгранично ему доверяют. Вообще никто не ожидал, что Карина соберется вылупиться именно в ту ночь, но, оказалось, сроки ее появления на свет были определены неверно — слишком маленьким было яйцо. Собственно, именно поэтому меня и засунули дежурить в инкубатор — драконы должны были начать вылупляться через неделю. Никто бы не позволил дракону запечатлеть школьницу-практикантку. Обычно в ночь, когда драконы вылупляются, весь питомник на ушах стоит, никто не спит.

Ну, это логично. Запечатлевший определенного человека дракон никогда ему не навредит. Чарли, убирая в стойлах своих подопечных, мог лопатой по носу зверя огреть, тот лишь кряхтел. А вот чужаков они не любят...

Впрочем, тех, кто с ними с детства возится, драконы тоже хорошо воспринимают. Не так, как тех, кого запечатляют, но тоже неплохо.

Фигурка обвивает мой палец, снова выдыхает пламя.

Ну, разве не прелесть?

Первой идет опять же француженка. После ее ухода мы остаемся втроем. Я любуюсь крохотной фигуркой Карины, а хогвартсовцы нарезают круги по палатке.

— Ты разве не нервничаешь? — интересуется Поттер, у которого в руках шипастая фигурка хвостороги.

Если бы у меня был твой дракон, нервничала. А так...

— Нервничаю, — вру. — Вот, пытаюсь приглядеться, что и как...

— А, — кивает Гарри. — Тогда ладно.

Через какое-то время уходит Диггори с... черт, опять забыла название его факультета, а потом наступает моя очередь.

Выхожу на полигон. Неплохо постарались. Гнездо почти как настоящее.

Дракона смотрит на меня. Я смотрю на дракону.

Какое-то время переглядываемся, а затем она делает резкий рывок ко мне. Трибуны ахают.

— Уходи! — кричит кто-то.

Да что ви гово’ите!

Улыбаюсь, протягиваю руку к довольно прищурившейся драконе и начинаю чесать ей веки.

— Здравствуй, Карина!

Карина урчит, всем своим видом показывая, как она наслаждается моим прикосновением.

Начесавшись дракону, отпихиваю ее в сторону. Не спеша лезу сквозь нагромождение камней, поднимаюсь в драконье гнездо. Гляжу на сложенные кучкой яйца, хмыкаю.

Какой идиот вообще придумал, что тут нужны настоящие? Вполне годятся крашеные каменные болванки. Настоящие яйца стоят, во-первых, дорого, а, во-вторых, никто не будет подвергать их риску повредиться во время Турнира. Конечно, процент выбраковки есть, но не такой большой, чтобы забить целое гнездо этими яйцами.

Хватаю первую болванку... И едва не роняю.

Яйцо настоящее.

Прикладываю его к уху, прислушиваюсь к ровному биению магии. Черт, черт, черт! Это же хорошее, качественное яйцо! Оно стоит минимум тысячу галеонов! А их тут... раз, два, три... двадцать три штуки! Мать моя женщина, да тут же...

Карина пихает меня в руку, требуя еще порцию ласки. Машинально чешу млеющую дракону, пытаясь понять, сколько же заплатили заповеднику, если тот решился остаться без молодняка на весь последующий год. Тут уже оплачены не только одни яйца...

Черт. Неладно с Турниром этим...

Так. Хватит думать, пора действовать. Распихиваю яйца, забираю золотую подделку.

— Дура ты, Карина, — говорю драконе, показывая ей фальшивку. — Вот смотри, люди тебе фигню в гнездо засунули, ты и рада.

— Урррргм, — соглашается Карина.

Дракона — она и в Англии дракона.

Выбираюсь из гнезда, иду к выходу. Карина жалобно пищит, натягивая тяжелую цепь. Оборачиваюсь и вижу, как из глаз красивого зверя текут слезы.

Черт...

* * *

Мое прохождение Первого Испытания едва не вызывает скандал. То, что я запечатлена Кариной, выясняется в считанные минуты после того, как я оказываюсь вне полигона. Тут же всплывает, каким образом это произошло. Обвиняют дядю Игоря, несчастного Чарли Уизли, который стоит рядом, не зная куда себя деть, Дамблдора и всех на свете.

— Какой по счету вы были при жеребьевке, мисс Перунович? — интересуется багровый мужчина, который мне напомнил жука еще в тот день, когда мое имя из Кубка вылетело, Бартемиус Крауч.

— Третьей, — говорю честно.

— Значит, у тебя оставались два варианта? — перебивает дядя Игорь.

— Да. Карина... Простите, китайский огненный шар и венгерская хвосторога. Хвосторога у Гарри Потера.

— Вы знали, что это будет запечатлевший вас дракон?! — рявкает Крауч.

— Подозревала, — поджимаю губы. — Когда перечислили виды драконов. Я проходила практику в заповеднике, поэтому знаю, что китайский огненный шар в нем один. Карина.

— Вы хотели, чтобы она досталась вам на испытании?!

— Конечно, — киваю. — Почему нет?

Из-за этого мне дают всего тридцать баллов. Флер получает тридцать восемь, Седрик сорок. Как и Гарри, проходивший Испытание после меня.

Выступление Гарри посмотреть мне удается. Мальчик выманивает метлу и, сидя на ней верхом, выхватывает золотое яйцо из гнезда.

* * *

Вечером устраивают пир в Большом Зале. Дамблдор доволен до невозможности — оба участника, получившие больше всех баллов — из Хогвартса.

— Почему дракона не кинулась на тебя? — интересуются гриффиндорцы. За почти месяц нашего пребывания в Хогвартсе ученики Дурмстранга и Шармбатона постепенно «расползлись» по столам других факультетов — кто-то подружился с «воронами», кто-то со слизеринцами, кто-то запал на... Хубльбуф, поскольку там был Седрик, а кто-то, как и я, переместился за стол красно-золотого факультета.

— Потому что я была первой, кого она увидела, когда вылупилась, — честно признаюсь, и это влечет за собой лавину новых вопросов. Приходится рассказывать, как я проходила практику в драконьем заповеднике.

— А нам Чарли почти ничего не рассказывает, — хмурится Рон Уизли.

— Ничего страшного, — пожимаю плечами. — Просто со временем к этому привыкаешь, и впечатления уже не такие сильные.

Следующий этап назначен на двадцать четвертое февраля. А до этого из яйца нужно извлечь подсказку.

Подсказка не извлекается. Я мучаюсь с ним пару ночей, когда возвращаюсь на наш дурмстранговский корабль для ночевки. Когда же мне наконец удается открыть яйцо, оно испускает такой истошный визг, что меня едва не выкидывают за борт одноклассники, сбежавшиеся в мою каюту.

— Перунович, мы вообще-то спать легли, — бурчит Ильвес после того, как помогает закрыть мне эту Кощееву гадость. — Ты другое время и место выбрать не могла?

— Я откуда знала, что оно визжать будет? — прячу яйцо в сундук. — «Знал бы, где упасть — соломку подстелил».

* * *

В Лондон отправляюсь в начале декабря.

— Будь осторожна, Врана, — напутствует меня крестный.

— Буду, — честно обещаю.

Шагаю по тротуару в маггловской части Лондона. В руках — телефонный справочник и карта города. Теперь остается засесть в телефонной будке. В обычной телефонной будке, а не в той, в которой вход в Министерство Магии.

В девяносто четвертом году в Лондоне семьдесят восемь учреждений, имеющих отношение к медицине. После вычеркиваний всяких нетрадиционных мест, типа йога-центров, центров восточной медицины и каких-нибудь психотерапевтических кабинетов, у меня на руках двадцать адресов. У двух нет телефонных номеров.

Из восемнадцати клиник, куда я дозваниваюсь, в семьдесят шестом году работало лишь двенадцать. Остальные открылись позже.

Ну вот, четырнадцать адресов — это не семьдесят восемь.

* * *

Все-таки хорошо быть магом. Легкий Конфундус — и сотрудники на ресепшене не возражают поделиться со мной информацией о том, кто работал у них в сентябре-октябре семьдесят шестого, а так же дать список пациентов за девятое число.

Первая клиника, вторая... пятая...

Дядя Игорь, глядя на меня, разрешает не ходить на занятия неделю, но толку никакого. Обход четырнадцати адресов завершаю через три дня. Имени Милко Перуновича нет ни в одном списке ни из одной больницы.

Чувствую, как надежда постепенно тает.

— Врана, а ты в МВД обращалась? — интересуется крестный, когда мы стоим с ним на Астрономической башни и хлебаем горячий чай с коньяком, любуясь окрестностями.

— Куда? — не понимаю.

Дядя Игорь косится на меня, затем хмыкает.

— Чему тебя только учат, птич? Министерство Внутренних Дел. Маггловское. Они же должны были учитывать приезжающих на работу иностранцев, как и то, куда эти самые иностранцы устраиваются работать.

Хлопаю глазами.

— Дядя Игорь, вы гений! — визжу восторженно, когда до меня доходит. — Вы чудо! Почему вы мне раньше не сказали?

— Ну... Все-таки министерство, хоть и маггловское, вещь посерьезнее больниц, — дядя Игорь облокачивается на парапет. — Твой Конфундус там могут и засечь.

— А если заимперить кого-нибудь вне министерства? — размышляю.

— Угу, и пойти пешочком до Азкабана.

— А его засекут вне стен маггловского министерства? — хмурюсь.

— Врана, не пори чушь, — раздраженно говорит крестный. — Настолько рисковать не имеет смысла. Может, и не засекут, но при малейшем подозрении на тебя выйти будет раз плюнуть. А там Приори Инкантатем на твою палочку, — и мне придется тебе передачки носить. А здешний Азкабан — не чета нашим застенкам. Одни дементоры чего стоят.

— Вы так говорите, словно сами там сидели... — фыркаю и осекаюсь, глядя как мертвеет лицо крестного.

— А это уже не твое дело, — ледяным тоном произносит он. — Я сказал, Врана. Никаких Империусов. Точка.

— Поняла, — поспешно говорю, ощущая недовольство крестного буквально кожей.

Без Непростительных обойдусь.

* * *

Гарри Поттер, оказывается, не умеет держать язык за зубами. Он проговаривается своей подруге Гермионе о занятиях, которые я провожу с ним, и она напрашивается в нашу компанию. Приходится говорить об этом Дамблдору, но старик не возражает. Как не возражает он и против присутствия Уизли, который Рон.

С Чарли, увы, мне свидеться не удается. После Первого Испытания они улетают в ту же ночь. А если учитывать тот почти скандал с Кариной...

Так занятия с Гарри Поттером превращаются в занятия с их трио. Как выразился крестный, «Золотое Трио», поскольку Гарри Поттера называют «Золотым мальчиком».

Ну, Золотое, так золотое. Мне без разницы.

И учатся они по-разному. Если Гермионе интересна теория, то глаза Гарри загораются, когда я показываю сильные заклятья. Рону же, похоже, не интересно ничего — ни теория, ни практика.

И физическая форма что у одного, что у второго, что у третьего — ниже плинтуса.

— Мы же в квиддич играем! — возмущаются мальчики, когда я заставляю их бегать. — Нам хватает!

— Хватает?! — щурюсь. — Для квиддича — вполне. Но не для боя. Вы же против наших восьмилеток не продержитесь. У тебя, Рон, вообще сало на животе.

Гермиона и Гарри прыскают.

— Это... это не сало! — краснеет рыжик.

— Это стратегические запасы, — улыбаюсь. — Друзья, я и так вам даю малую нагрузку. Но даже она даст вам преимущество в бою. Например, увернуться от заклятья.

— А просто выставить щит?

— Не от всякого заклятья помогает щит, — говорю. — Щит имеет смысл ставить, если у вас групповой бой, и заклятье может попасть в вашего союзника. Если же у вас бой один на один, то проще увернуться.

Смотрю в недоверчивые глаза ребят.

— Ладно, показываю, — поднимаю руки. — Давайте сперва только красящим заклятьям вас обучу, чтобы не настоящими Убивающими вы в меня пулялись...

Когда детишки радостно красят в зеленый цвет стены, потолок и собственные мантии, становлюсь посреди комнаты и говорю:

— Ну, давайте. Я враг. Стою и не двигаюсь. Вам проще прицелиться и попасть. Вперед. Кто первый?

— Виридис! — швыряет в меня заклятье Гарри.

Делаю шаг в сторону, и заклятье пролетает в паре сантиметров от меня.

— Гарри, ты чего? Попади в меня!

— Виридис!!!

Опять шагаю.

В третий раз Гарри уже прицеливается с поправкой. Только я не зря учусь на факультете Боевой Магии, и в зеленый цвет окрашивается стена за мной.

— Плохо, — фыркаю. — Давайте втроем.

Втроем ребятишки заставляют меня попотеть. Я кувыркаюсь по комнате несколько минут, пока они не загоняют меня в угол и не лепят зеленые кляксы мне на живот и лоб.

— Пять минут, — возвращаю себе нормальный цвет Фините Инкантатем. — Пять минут вы гонялись за мной по почти пустой комнате и не могли попасть. Втроем. При этом я не контратаковала. Вывод?

— Но так нечестно! — возмущается Гермиона. — Тебе восемнадцать, а нам четырнадцать!

— Жизнь вообще нечестная штука, — говорю холодно. — Кто-то живет, а кто-то умирает. И, знаешь, Гермиона, если на тебя нападет тот, кто старше тебя, ему будет плевать на твои понятия о чести.

* * *

В один из дней Гермиона показывает мне хогвартсовскую кухню, где трудятся домовики. Их поведение меня откровенно шокирует — настолько они услужливы. Моя простая просьба о кружке с чаем и чего-нибудь пожевать обернулась огромным блюдом со всевозможными вкусностями и несколькими кружками с самым разным чаем.

— Спасибо, — робко благодарю я домовиков, с подозрением вглядываясь в бутерброд с колбасой. Кто их знает... Может, я им чем-нибудь не угодила, и своей услужливостью они свое неудовольствие прикрывают.

— Эй, Врана, ты чего?! — пихает меня Гермиона.

— Они слишком услужливы, — говорю шепотом, стараясь, чтобы лупоглазые чудики меня не услышали.

— Это же домовики!

— Ну да...

Через пятнадцать минут непонимания и пары истерик у домовиков, сопровождающихся битьем головами об стены и сковородки, до меня доходят отличия между нашими домовиками и английскими.

— У нас не так, — кошусь на ровный строй ушастых созданий. — У нас домовик сам в дом приходит. И дому это честь. Домовиков у нас уважают. И они никогда себя так не ведут. Если ему вдруг не нравится в доме, он уходит, и для нерадивого домовладельца это позор. У нас дома жила домовичка, Лиска. Я ее видела, а отец нет, он ведь был магглом. Так она его пьяным не терпела. Один раз бутылкой по лбу огрела. Отец с шишкой неделю ходил.

Домовики ахают.

— А что с ней стало потом? — интересуется Гермиона.

— Присматривает за домом, — пожимаю плечами. — Она пообещала, что дождется, когда я окончу школу.

— Кстати, как твои поиски родителей?

— Никак, — хмурюсь. — Обошла все клиники, которые работали в семьдесят шестом. Нигде мой отец в персонале не упомянут.

— Так больница могла закрыться, — говорит девочка, отхлебывая чай с молоком. — Восемнадцать лет прошло.

П...ц. Если это так — то хрена с два я найду какие-то следы.

— У моих родителей есть телефонные справочники, начиная с семьдесят седьмого года, — через пару минут произносит моя английская подруга. — Я попрошу их прислать тот, который как раз за семьдесят седьмой год. Думаю, один или два года разницы все же не восемнадцать. Ты родилась в семьдесят шестом или семьдесят пятом?

Это будет замечательно.

— В семьдесят шестом, — говорю. — Девятого октября. Спасибо, Гермиона!

— Да не за что, — пожимает она плечами.

* * *

А еще англичане празднуют Рождество. Причем до Нового Года. Когда все нормальные маги отмечают Йоль, английские — Рождество справляют. Рождество, блин! В честь рождения Иисуса Христа! Того самого, чьи последователи магов на кострах сжигали.

— Знаю, ненормально, но я что сделаю? — разводит руками дядя Игорь, когда мы сидим с ним в у меня в каюте и пьем чай. После моих рассказов, как у нас принято относиться к домовикам, местный «хозяйский» народец возлюбил всех дурмстранговцев и едва не устраивал потасовки за право принести кому-нибудь из нас чай с бутербродами или постирать белье.

— А Ритуалы они какие-нибудь проводят? — интересуюсь, на что получаю насмешливый взгляд крестного. — Ясно. Можете не продолжать.

— Лет двадцать назад еще проводили, — дядя Игорь откусывает большой кусок булки, куда вложена котлета, прожевывает, — сейчас уже нет. Часть из них внесли в список Запретной Магии, как те же Ритуалы Крови.

Едва не давлюсь.

— Ритуалы Крови запрещены?! Они что, ку-ку?! А как они детям обереги зачаровывают?

Рука автоматически хватается за мантию в месте, где под ней висит знак Перуна. Знак, который подарил отец, а зачаровал своей кровью дядя Игорь, когда принял меня своей крестницей.

Вообще термины «крестный», «крестник» и прочие в нашем случае употреблять не совсем уместно — ничего общего с ритуалом крещения у христиан Ритуал магического покровительства не имеет. Но как-то привыкли к названию, и никто его менять не рвется.

— Так и зачаровывают, — крестный отпивает чай. — Тайком от Министерства.

Ох ты ж ё...

— Лет через двадцать Англию можно будет брать тепленькой, — хмурюсь. — Это что ж за диверсия такая...

— Да кому она нужна, Англия эта, — фыркает дядя Игорь в кружку. — Это маггловская Англия что-то из себя представляет, в том же мире магглов. А магическая Англия — это такое консервативное общество, застрявшее в своем развитии лет сто назад. Это с паршивой овцы хоть шерсти клок, а с Британии брать просто нечего.

Даааа... Как говорится, «обалдеть, дайте два».

— Собственно, я хотел еще тебе сообщить, что тебе нужно найти партнера на Рождественский Бал.

— Да без проблем, — пожимаю плечами. — Дядя Игорь, пойдете со мной?

Ухахах! Несчастный крестный, только-только отхлебнувший чай, тут же выплевывает его.

Взмахом палочки устраняю грязь.

— Врана! — возмущенно шипит он. — Я серьезно!

— И я тоже, — смотрю на дядю Игоря, который не знает, то ли ему ругаться, то ли смеяться. — А кого мне приглашать? Во-первых, мне бегать за кем-то не положено — я девушка. Этикет. Во-вторых, кто со мной пойдет? Я слишком высокая и страшная, как ворона. Даже если меня в белое платье нарядить, все равно буду вороной, только белой. В-третьих... А не хочу я ни с кем. Ни с кем-то из наших парней, ни с кем-то из хогвартсовских.

— Не чуди, птич, — примирительно говорит крестный. — Постарайся, пожалуйста. Найди себе кого-нибудь из семикурсников. Танцевать ты умеешь, как и любой дурмстранговец.

* * *

Но мои опасения оказываются напрасными. Меня приглашает шестикурсник Джордж Уизли, старший брат Рона Уизли.

У Джорджа есть брат-близнец Фред. Когда мы только познакомились, они пытались меня обмануть, притворяясь по очереди друг другом. Но со мной это проворачивать бесполезно — в деревне, где я жила, близнецы были у половины семей, и отличать мордашки, на первый взгляд абсолютно одинаковые, я научилась еще с пеленок.

— Нас даже мама путает, — восхищаются Уизли. — Расскажи, как ты это делаешь?

— У нас в деревне было много близнецов, — улыбаюсь. — Потому и умею. Смотри, Джордж. У тебя вот тут маленькая родинка. А у тебя, Фред, — вот тут. И... вы по-разному ощущаетесь, — говорю, глядя на близнецов, зажимающих руками указанные места. — Даже если вы их закрасите, все равно я буду вас отличать.

И вот Джордж меня приглашает. И я совершенно не против пойти с этим веселым рыжиком. Хотя бы потому, что он выше меня. На пару сантиметров, да, но все же выше. А в случае моих метра восьмидесяти пяти даже такая малость радует.

Вымахала, да.

Гермиону Грейнджер приглашает Виктор Крам. Седрик Диггори выбирает девушку, которую я не знаю. Рон Уизли приглашает Падму Патил, а Гарри — ее сестру Парвати.

— Чем ты думаешь заниматься после школы? — интересуется Джордж, пока мы кружимся в вальсе.

— Не знаю, — отвечаю. — Вариантов много. Думаю, пойду работать в драконий заповедник.

— Как Чарли? Здорово, — улыбается рыжик. — А мы с Фредом думаем магазин приколов открыть.

— Тоже неплохо, — киваю. — Это весело.

— Ага.

А ничего так Бал. Сойдет.

А после Бала начинаются странности. Гарри Поттер очень подозрительно косится на меня, следом так же косятся Гермиона и Рон Уизли. Дядя Игорь тоже словно чем-то озабочен. Одна я ничего не понимаю, и никто мне ничего не объясняет.

Ворона — она и в Англии ворона.

Через несколько дней я не выдерживаю.

— Гермиона, объясни, — останавливаю свою английскую подругу, когда она, отводя глаза, сует мне в руку старенький телефонный справочник с пожелтевшими страницами и собирается уже уйти. — Что случилось, почему вы так со мной? Чем я виновата?

Девочка мнется.

— Ну... Я обещала тебе справочник. Вот.

— Спасибо, — принимаю толстый том, — но объясни, пожалуйста. Что случилось на Балу, отчего вы так стали на меня смотреть, словно я враг какой-то или засланец?

— Понимаешь... — Гермиона смотрит на меня каким-то виноватым взглядом и аккуратно делает шаг в сторону. — Игорь Каркаров — твой крестный. А у наших ребят многие пострадали в войне. У Гарри родителей Тот-Кого-Нельзя-Называть убил собственноручно.

Причем здесь дядя Игорь и война?

Понимаю, что я понимаю еще меньше. Хлопаю глазами, смотрю вслед уходящей Гермионе, прижимая к себе справочник.

Хотя... Война, говорите...

У нас про нее слышали, но в учебниках почти не было подробностей. Некий особо увлекающийся Темными Искусствами маг, назвавший себя Лордом Волдемортом, устроил террор и практически геноцид местным магам.

Но сейчас мне нужны подробности.

Мадам Пинс, местная библиотекарша, с неудовольствием выкладывает передо мной подшивки местной газеты, «Ежедневного Пророка» за 1981 год. Решаю начать с конца войны.

И... практически сразу в одном из декабрьских номеров наталкиваюсь на список арестованных Пожирателей Смерти — так назывались те, с кем велась эта самая война. Сторонники того Лорда Волдеморта.

«...Рудольфус Лестрейндж. Рабастан Лестрейндж. Беллатриса Лестрейндж. Антонин Долохов... русский?.. Уолден Макнейр. Дункан Эйвери. Игорь Каркаров. Стефан Яксли...»

Так. Стоп. Возвращаюсь вверх по списку и... Дышать внезапно становится трудно.

Игорь Каркаров. Дядя Игорь.

На секунду мне кажется, что это случайность, просто его тезка, но размещенная тут же колдография молодого, но вполне узнаваемого крестного убивает мою отчаянную надежду. Холодеющими руками перебираю подшивку, пролистывая ее в начало, укладывая хронологию событий в голову. С конца — так проще.

Нападения. Убийства. Некрологи.

«...вчера Темная Метка взвилась над домом...»

«...убиты Адамсы. Выражаем соболезнование...»

«...удалось скрыться...»

Черт. Не верю. Дядя Игорь никогда бы не стал участвовать в этой всей гадости. Убивать магглов тем более бы не стал. Он к ним всегда нормально относился. С отцом дружил...

— Можно, я возьму несколько газет? — интересуюсь у мадам Пинс, которая следит за мной, поджав губы.

— Нет.

Стискиваю зубы, выдыхаю.

— Копии если только, — неожиданно смягчается библиотекарша. — Какие вам номера откопировать?

Называю номера, и на нескольких кусках пергамента начинают проявляться буквы и колдографии.

— Колдографии не двигаются, — предупреждает меня мадам Пинс. — И срок существования копий — двенадцать часов. Устроит?

— Да, — киваю. Мне хватит даже пары.

Сгребаю протянутые мне копии и шагаю из библиотеки, не ощущая ног.

* * *

Добредаю до корабля, заползаю в каюту и бессильно валюсь на кровать, краем сознания отмечая, что пора в очередной раз обновлять чары.

Вдох, выдох.

Разворачиваю газету с тем самым сообщением об аресте.

«...Дункан Эйвери. Игорь Каркаров. Стефан Яксли...»

Даже на простой фотографии взгляд крестного совершенно другой. Чужой. Пугающий.

От созерцания пергамента меня отвлекает дядин стук в дверь.

— Врана? — появляется он на пороге.

А я не могу ничего сказать. Ощущения примерно те же, как если бы я узнала, что мой крестный — фашист. Гитлеровец.

— Врана? — с опаской повторяет дядя Игорь. — Что случилось?

— Здесь война была тринадцать лет назад, да? — говорю, чувствуя, как по щекам начинают течь слезы.

— Ты узнала что-то о родителях? — обеспокоено вглядывается в мое лицо крестный.

— Не о них, — медленно качаю головой. — Дядя Игорь... расскажите мне о войне.

— Так вы же проходили по истории... — начинает крестный и осекается, прочитав в моих глазах невысказанные вопросы. Он обводит взглядом каюту и замечает тот самый номер «Ежедневного пророка» со своей фотографией.

— Коллопортус! — машет он рукой на дверь, которая тут же захлопывается со стуком, и накладывает на каюту Полог Тишины: — Вело Силентии!

— На первый твой вопрос ответ — «Да». И на второй — тоже, — смотрит мне в глаза дядя Игорь. — Да, я участвовал в войне. И да, я был на той стороне.

Зажмуриваюсь. Одно дело — прочитать в газете. И совершенно другое — услышать это лично.

Дядя Игорь. Родной и любимый человек. Которому я обязана своей жизнью. Человек, который... Который действительно стал мне вторым отцом.

«...Вокруг темно и мокро. Стенки скользкие. Под ногами нет опоры. Хлопаю ладошками по ледяной воде, безуспешно пытаясь удержаться на поверхности, сделать вдох... А сверху — квадратик солнечного неба...»

«...реву, прижавшись к широкой груди незнакомого человека, который что-то мне говорит...»

«...маленькая глиняная птичка в руках дяди Игоря оживает, поворачивает голову и смешно чирикает. Смеюсь, хлопаю в ладоши.

— Joш! Joш!..»

«... — Это называется «волшебная палочка», — показывает мне дядя Игорь длинную деревянную указку. — Ею волшебники колдуют. Magic wand.

— Чарован штапиħ, — переводит отец.

— Штапиħ, — повторяю. — А када ħу имати чарован штапиħ?..»

И этот человек... мой крестный — убийца?!

— То ниjе истина... — шепчу. — Ви лажете... Немогуће jе...

— Правда, Вранка, — наклоняет голову мой крестный и садится на одно из сидений, оставшихся непреобразованными. — Прости.

— Да како ви сте могли?! — ощущаю, как внутри закручивается тугой комок злости и обиды. — Да како...

Дядя Игорь молчит, только еще сильнее горбится.

— Боље ви бисте остали у Азкабану! — выкрикиваю. — Боље убили би вас!

Каждое мое слово словно бьет по сидящему передо мной мужчине. От последней фразы он резко дергается и вскидывает голову. И мне внезапно становится страшно. Такого затравленного и обреченного выражения на лице у крестного я никогда не видела.

— Ты права, Врана... — одними губами произносит он. — Я сволочь и убийца... Да... это было бы лучше. Прости, родная.

С этими словами крестный снимает заклинание с двери и выходит наружу. А я швыряю в дверь все, что под руку подворачивается.

И плачу.

* * *

На завтрак не иду. Не иду и на обед, и на ужин. Лопоухие домовики притаскивают мне еды с кухни.

Я просто не могу сейчас оказаться там, среди английских учеников. Среди тех, чьих родителей, возможно, убивал мой крестный. А еще я не смогу смотреть на него. Не смогу смотреть на то, как он будет есть. Как будет улыбаться, идти... Вообще не смогу его видеть.

Пергаменты, на которые копировала мне газету библиотекарь, уже давно очистились, но я все равно вижу черные буквы: «...Дункан Эйвери. Игорь Каркаров. Стефан Яксли...»

И в этот момент мне хочется, как никогда, прижаться к его груди, поделиться своей болью. Тем, что рвет меня на части, что терзает хуже Круциатуса. Пожаловаться ему. На него...

Это больно. Больно осознавать, что это невозможно сделать...

За сутки, проведенные в одиночестве, я, однако, немного успокаиваюсь. И понимаю, что должна узнать и понять, почему и зачем дядя Игорь там оказался.

Дядя Игорь приходит на корабль, как и всегда, после ужина. Слышу его шаги за дверью. Какое-то время сижу, затем решаюсь.

Выхожу наружу, шагаю к каюте, в которой обосновался мой крестный...

А постучать оказывается трудно. Я минуты три переминаюсь с ноги на ногу, понимая, что не хочу ничего узнавать, а хочу отмотать все назад, во время до Бала, а еще лучше до отъезда в эту гребаную Англию.

Поднимаю руку и стучу условным стуком ученицы, испрашивающей разрешения войти в кабинет к мужчине-преподавателю.

Дверь распахивается так резко, что я вздрагиваю.

— Врана? — ошалелыми глазами смотрит на меня мой крестный. — За... Заходи...

Перешагиваю высокий порог, закрываю за собой дверь. Выщелкиваю из кобуры палочку и накладываю связку из Запирающего и Заглушающего. Я, увы, в беспалочковой магии не так хороша, как... как тот же крестный.

— Рассказывайте, дядя Игорь, — холодно говорю стоящему передо мной крестному. — Все. С самого начала.

Крестный выглядит жутко. Он словно постарел лет на десять. Взгляд затравленный, в бороде вьются серебряные пряди, которых раньше не было.

Будет тяжело. Надо бы чего-нибудь выпить. Крестный, конечно, не одобрит... Ай, а не плевать ли?

Стучу по деревянной плашке, которой обшита каюта, и тут же рядом появляется сразу аж три домовика.

— Если возможно, принесите чего-нибудь выпить. Покрепче, — говорю лопоухим малышам извиняющимся тоном. — Не сердитесь, просто... сейчас такой момент, когда надо. Ладно?

— Конечно-конечно-конечно-мисс! — тарахтят они и тут же исчезают. Спустя несколько секунд перед нами запыленная бутылка огневиски и огромное блюдо с закусками... затем появляется бутылка коньяка, затем еще какого-то напитка...

— Хватит, — киваю. — Спасибо, друзья.

— Всегда-всегда-рады-мисс-сэр, — отзываются невидимые домовичата.

И даже рюмки нам наполняют.

Закидываю в себя жгучий напиток, который всегда действовал на меня лучше любого Успокоительного. Рядом фыркает крестный, нюхает рукав.

— Мне шестнадцать было, — напряженно говорит он. Я в десятом классе учился. Шестьдесят шестой год. Со мной в классе учился Андрей Долохов. Его отец жил в Англии и служил Темному Лорду. И Андрей рассказывал нам о идеях Лорда. Идеи поначалу казались хорошими. Чистота крови, усиление магических способностей. Затем Лорд приехал в Восточную Европу, и мне, как и некоторым из моих одноклассников, удалось попасть на встречу с ним. Лорд высказывал теорию, что чем чище кровь, тем сильнее магия. Говорил о том, что только достойные имеют право на нее. Что быть магом — это свидетельство избранности. И что у каждого, кто сидел тогда перед ним на той встрече, есть шанс стать одним из этих избранных... Я поверил. А мудрено ли не поверить в шестнадцать... Когда кажется, что мир тебя не понимает. Когда хочется всего и сразу. Когда уверен в собственном величии.

— Дядя Слава тоже поверил? — смотрю на крестного.

— Славка не знал ничего, — хмурится дядя Игорь. — Я... Я боялся, чтобы он не рассказал родителям. Они бы... Ну, в общем, в мои шестнадцать я меньше всего хотел, чтобы родители были в курсе моих дел. Мне, как и любому подростку, казалось, что они обязательно запретят...

Не выдерживаю и фыркаю.

— Это точно. Запретили бы.

Дядя Игорь жует губами и кивает.

— Да, и... Знаешь, были бы правы. Я уехал в Англию сразу после школы. Я ожидал, что теперь-то я буду среди людей, которые по достоинству оценят мои силу, ум и способности, но все оказалось не так. Я очутился в самом низу организации. Банальный рядовой. И я начал разочаровываться. А потом... Потом Лорд стал сходить с ума.

Хмыкаю, разливаю огневиски.

— По-моему, он всегда был психом. Гитлер недоделанный...

— Это да... Но тогда... Он перешел от слов к практике. Он начал убивать. Он начал требовать, чтобы и мы убивали...

— И что вам мешало вернуться обратно в Восточную Европу, послав этого самопровозглашенного Лорда Волдеморта нах...? — интересуюсь скептически.

Дядя Игорь внезапно скрючивается, прижимая к себе левую руку, словно от боли.

— Врана... прошу, не называй его по этому имени.

— А что так? Скучаете по нему?

Крестный смотрит на меня взглядом, в котором читается укор, но потом отводит глаза.

— Каждому из своих последователей он ставил клеймо, Метку. Если Лорда упоминали по имени, то он всегда знал, где это произошло, и кто это произнес. А чтобы его имя не упоминали всуе, сделал так, чтобы эта Метка при этом болела.

— Значит, если я говорю «Волдеморт» при ком-то, у кого эта... Метка... — не договариваю, видя, как перекашивается лицо дяди Игоря.

— ...и у вас она тоже есть?.. — полуутвердительно-полувопросительно произношу, глядя в карие глаза крестного.

Вместо ответа он закатывает левый рукав и обнажает знакомую мне с детства татуировку — череп с выползающей изо рта змеей. Я не раз видела ее у дяди Игоря, но значения не придавала. Рисунок и рисунок.

Только сейчас вместо привычной мне серой бледности татуировка яркого черного цвета.

— Это его клеймо.

Так вот как выглядит эта... Темная Метка. Никогда бы не подумала...

— Раньше вы так не реагировали на это имя, — склоняю голову набок. — Я помню, вы на уроках его сами произносили спокойно. Что изменилось?

Дядя отхлебывает огневиски прямо из бутылки, затем вытирает лицо ладонями.

— Я не знаю, Врана. Что-то... происходит. Никто не знает. Альбус молчит, отделываясь какими-то намеками, которые я не понимаю. Северус тоже пляшет под его дудку и делает вид, что все в порядке.

— Северус? Это который Снейп? Здешний учитель Зелий? — заинтересованно склоняю голову.

— Да.

— Он что, тоже из «ваших»?

— Да, — кивает крестный. — И его, как и меня, из Азкабана вытащил Дамблдор.

— И с какой это радости?

— Про Северуса он сказал, что тот был его человеком в организации Лорда и шпионил в пользу «светлой стороны». А я... А мне он предложил выдать имена сторонников Лорда. Я согласился. Тогда Дамблдор организовал повторный суд надо мной, и меня помиловали, как согласившегося на сотрудничество. Если бы не он, то я и дальше бы в Азкабане сидел. Меня вначале приговорили к пожизненному заключению.

— И вы «пошли на сотрудничество», не желая сидеть в тюрьме?

— Да.

— То есть, вы считали, что в Азкабане вам было не место? Что вы не должны нести никакого наказания за то, что убивали людей?!

Чувствую, что еще немного, и сорвусь на крик.

— Врана... девочка моя... — в глазах крестного что-то подозрительно блестит. — Я никогда так не считал. И не считаю до сих пор. Мне нет оправдания. Нет оправдания собственной трусости. Все эти десять лет...

Крестный отворачивается, замолкает.

— Продолжайте, — хмуро говорю.

— Лорд не просто убивал. Он так же убивал и своих последователей. Сперва это были казни предателей. Затем тех, кто просто пытался уйти. Затем тех, кто выражал свое с ним несогласие. Потом... Потом он стал убивать просто за косой взгляд. За то, что человек не вовремя подвернулся ему под руку... Из тех, кто стоял рядом со мной в день, когда я принимал Метку, в живых остались всего два человека. А остальные... почти все умерли именно от руки этого безумца. От прежнего восхищения этим человеком не осталось ничего — только страх. Каждое собрание — это подступающий к горлу комок страха и ожидания, что вот, он посмотрит в глаза и скажет: «Жаль, мой юный друг, я ожидал от тебя большего...», а потом выпустит Аваду. Или же будет пытать. Или скормит своей мерзкой змее. Фантазия у него была... И каждый раз, когда этого не происходило, наступало облегчение... И опять начиналось это тягучее ожидание нового собрания... Новой лотереи... Ты не представляешь, как я был счастлив, когда этот урод наконец-то сдох!

Отхлебываю огневиски по примеру крестного, наплевав на рюмки. В голове — тугой клубок из сказанного, прочитанного и непонятого.

— Я никогда не поддерживал мысль, что магглов нужно убивать, — качает головой дядя Игорь. — У меня бабушка была — чистый маггл. И я на всю жизнь запомнил ее, как самое доброе существо. У нее дом был... как у настоящей, доброй волшебницы. Она вышивала, пекла, пряла, вязала... Да если бы я поддерживал такую мысль, Врана, разве смог бы я дружить с твоим отцом?

Черт... похоже на правду.

— Сколько человек вы убили, служа Волдеморту? — интересуюсь, с каким-то затаенным садистским удовольствием глядя, как со свистом втягивает в себя воздух дядя Игорь, когда я произношу ненавистное имя.

— Девяносто четыре, — без запинки говорит крестный. — Из них — шестьдесят один маггл, девять магглорожденных, пятнадцать авроров и девять... коллег.

— Считали? — иронически хмыкаю.

— Нет... — тихо говорит дядя Игорь. — Никогда не считал. Просто... просто забыть не могу. Каждого помню.

Достаю из кармана носовой платок. Блин, как я его еще нигде не потеряла... Вытираю слезы со щек, сморкаюсь и очищаю платок Экскуро.

Кощеевы яйца. Мой крестный — убийца.

«Твой крестный — человек, который спас тебе жизнь и стал вторым отцом», — вылезает наружу червяк из подсознания.

— Ми je потребно размислити, — прячу платок. — Мне надо подумать.

С этими словами отпираю дверь и выхожу.

Мне действительно предстоит очень много обдумать.

* * *

Золотое Трио меня избегает. Разумеется, они и на занятия не приходят. По идее, нужно в этот момент воспользоваться пословицей «Баба с возу, кобыле легче», но я все равно чувствую какое-то беспокойство за детей. Особенно за Гарри. От того, что мой крестный Пожиратель Смерти, шансы этого вихрастика на выживание зависеть не должны.

Третьего января меня вызывает к себе Дамблдор.

— Я слышал, у вас возник с Гарри Поттером какой-то конфликт, — говорит он мне. — И с Игорем... в смысле, с директором Каркаровым...

— Просто Гарри Поттер каким-то образом узнал, что мой крестный поддерживал Волдеморта в прошедшей войне, — честно говорю старику. Не думаю, что что-то скрывать в данный момент — хорошая идея.

— А вы, похоже, об этом не знали, — Дамблдор протирает очки, цепляет их на нос.

— Откуда? — фыркаю. — У нас своя война была. И, знаете, как-то она беспокоила меня больше.

Дамблдор понимающе кивает, подвигает мне блюдо с засахаренными лимонами. Благодарно киваю, беру кусочек.

— Вы должны понимать, мисс Перунович, что люди часто совершают поступки, которым нет оправдания, — говорит он через некоторое время. — Но... но иногда они заслуживают второго шанса.

Молчу.

— Вашему крестному было меньше лет, чем вам сейчас, мисс Перунович. То, что он повелся на ложь Волдеморта, сломало ему жизнь. Игорь на самом деле очень хороший человек...

Хмыкаю, поджимаю губы.

— Он хороший человек, — с нажимом говорит Дамблдор. — Если бы он был действительно плохим человеком, который наслаждался всем, что ему приходилось делать, как Пожирателю Смерти, то он бы никогда не стал дружить с вашим отцом. И я никогда бы не стал помогать такому человеку.

Директор Хогвартса встает из-за стола, подходит к клетке со странной птицей, которая словно светится изнутри.

— Знаете, кто это, мисс Перунович? — интересуется он у меня. — Это феникс.

Феникс?! Они еще существуют?!

— Фениксы не любят плохих людей, — продолжает старик. — А еще они никогда не ошибаются. Он сказал мне об Игоре. Сказал тогда, в восемьдесят первом. Поэтому я и пришел за ним.

Недоверчиво склоняю голову.

— В общем, подумайте... Я не буду вас торопить. Просто подумайте. Только, пожалуйста, не делайте поспешных выводов. А я, в свою очередь, поговорю с Гарри. Думаю, после каникул вы сможете продолжить с ним занятия.

— Хорошо, господин директор, — киваю.

В маггловское министерство я иду пятого января. Для этого случая достаю из сундука маггловский костюм — брюки, блузку, пиджак и туфли на небольшом каблуке. К сожалению, куртки или что-то на нее похожего у меня нет. Поэтому просто трансфигурирую в кожаный плащ свою шубу. Чары продержатся сутки, но мне больше не надо.

По идее, в плащ можно трансфигурировать все, что угодно. Я даже могла бы сделать это с носовым платком. Только вот часто нередко такие чары снимают посторонние. Кто-то из вредности — так называемые любители пошутить. Кто-то по долгу службы — те же авроры, например. К трансфигурированным вещам они очень подозрительно относятся, ибо это прекрасный способ маскировки. Поэтому следует рассчитывать на то, что меня могут остановить авроры и преобразовать плащ обратно в шубу. Остаться с носовым платком не хочется, поэтому пусть будет шуба. В ней я хоть не замерзну.

В Хоум-офисе, местном МВД, меня встречает дикая очередь из всевозможных иностранцев. Я даже слышу кое-где родную сербскую речь.

Черт, нафига я так вырядилась? Да моя дурмстранговская роба в этом калейдоскопе нарядов совершенно бы затерялась.

Так, и куда мне идти?

Решаю не лезть напролом, а присмотреться. Все-таки это министерство. Да и самой интересно... А что написано вон там, кстати?..

— Мисс? — подходят ко мне двое мужчин в одинаковых черных костюмах, когда я, увлекшись, читаю какой-то листок на каком-то стенде.

— Да? — оборачиваюсь.

Вместо ответа один из них показывает мне зажатый в кулаке значок Службы Охраны Магического Правопорядка, попросту — авроров.

— Пройдемте, мисс.

— В чем дело? — настораживаюсь.

— У нас есть к вам пара вопросов. Не заставляйте применять силу.

Вдох, выдох.

— Разумеется.

Меня заводят в какую-то абсолютно пустую комнату, где снимают чары с трансфигурированной в плащ шубы (как чувствовала) и отбирают палочку.

Без палочки ощущаю себя голой. Лучше бы шубу отобрали.

Хмурый аврор в маггловском костюме аппарирует меня в точно такое же безликое помещение и тут же тянет за руку прочь.

— Идемте, мисс.

Сопротивляться, как я понимаю, бесполезно.

В другой комнате уже есть стол и стул. Намертво привинченные к полу.

— Итак. Имя, фамилия? — говорит еще один аврор, уже в красной форменной мантии, принимая у моего сопровождающего мою палочку.

— Гаврана Перунович, — послушно говорю.

— Полное имя?

— Гаврана Милко Перунович, — вспоминаю, что англичанам требуется еще и второе имя. Второго имени у меня, как и у любой сербки, не имеется, и его заменяет имя отца. У русских же роль второго имени выполняет отчество.

— Гражданство?

— Союзная Республика Югославия.

— Магическое гражданство?

— Югославия.

— Возраст?

— Восемнадцать лет.

— Цель нахождения в Великобритании?

— Участие в Турнире Трех Волшебников, проводимого в школе чародейства и волшебства «Хогвартс».

— Цель похода в Хоум-офис?

Теряюсь. В двух словах это все не описать.

— Я... Я пыталась найти информацию...

— Информацию?! — рявкает вдруг аврор и перегибается через стол так, что его лицо оказывается в паре сантиметров от моего. — Значит, вы признаете, что шпионили в пользу Советского Союза?

Какой, к Кощею, Советский Союз?! Он распался три года назад...

— Какой шпионаж?! Я пыталась разузнать о своем отце, Милко Перуновиче! — выкрикиваю. — Я хотела узнать, где он работал в октябре семьдесят шестого!

— Еще один шпион, — фыркает аврор и отходит. — Мисс Перунович, я вам не верю. Учитывая, что вы наложили Конфундус на работника Хоум-офиса...

Чего?!

Хлопаю глазами.

— Я не накладывала никаких Конфундусов, — говорю осторожно. — Я стенд читала.

— Не врите! Что вы скажете, если я сейчас проверю вашу палочку Приори Инкантатем?!

— То же самое и скажу! — внезапно ощущаю злость. — Проверяйте!

— Приори Инкантатем! — аврор направляет свою палочку на мою.

Из палочки вылезают последние произнесенные мною заклинания. Штук пять Экскуро, трансфигурация шубы в плащ, Нокс, Люмос и еще дюжина бытовых. Конфундус, который я накладывала на работников клиник по осени, где-то там очень глубоко.

Аврор растерянно глядит на мою палочку.

— У вас есть вторая палочка?

— Нет, — приподнимаю одну бровь, ощущая нарастающее удивление.

— Следящие чары оповестили нас, что вы использовали Конфундус. Вы владеете беспалочковыми заклинаниями?

Что-то мне это все перестает нравится... как-то оно подозрительно пахнет...

— Только Акцио, и то ограниченно, — осторожно говорю. «Акцио палочка» — это стандартное беспалочковое заклятье, которое официально преподают в Дурмстранге. В первом классе.

— Каковы ограничения?

— Могу только палочку приманить.

— Почему только ее?

— Потому что другим невербальным заклятьям нас не учат, — пожимаю плечами.

Аврор открывает рот, чтобы еще что-то сказать, и тут дверь распахивается, и в комнату вплывает... Дамблдор. В яркой фиолетовой мантии, украшенной звездами. Мы так в детском садике волшебников и рисовали.

— Мисс Перунович! — улыбается он мне, словно дорогой внучке. — Как вы?

— Все хорошо, спасибо, — отвечаю общепринятой фразой, еще больше настораживаясь. Откуда тут дед взялся?!

— Мне пришло сообщение из Министерства, что вас задержали, — не обращая внимания на присутствующего здесь аврора, Дамблдор подходит ко мне. — Но я сразу сказал, что это недоразумение!

— Мисс Перунович задержана в подозрении в шпионаже и попытке государственного переворота! — пыжится аврор.

Ой, бл...! Еще скажите, что я вашу королеву хотела украсть...

— Мальчик мой, — Дамблдор — сама любезность. — Вы же понимаете, что мисс Перунович...

С любопытством наблюдаю за происходящим. Директор Хогвартса убеждает аврора, что все это — простое недоразумение, и он за меня ручается. Аврор, скрепя зубами, возвращает мне палочку и отпускает с Дамблдором.

— Надеюсь, вы больше не будете делать глупостей, мисс Перунович, — наставительно говорит старик, когда мы шагаем по дороге из Хогсмида в Хогвартс.

— Я ничего не делала, — хмурюсь.

— Ну, в Конфундусе нет ничего противозаконного, все верно, — словно не слыша мои слова, говорит Дамблдор. — Но вы же понимаете, что министерство, пусть и маггловское, серьезное учреждение, и оно не может быть обойдено вниманием авроров...

— Я не применяла Конфундус, — возражаю.

— Я вас разве осуждаю? — добродушно улыбается директор Хогвартса. — Не стоит...

— Я действительно его не применяла! — повышаю голос. — Я объявлениями зачиталась и попросту не успела этого сделать! Мою палочку Приори Инкантатем проверили за пять минут до вашего прихода!

Старик моргает. На лице проскальзывает тень изумления.

А я начинаю, как говорят в России, «чуять ж...» что-то не очень хорошее. Очень нехорошее.

— О, тогда вам повезло, — находится Дамблдор через пару мгновений. — Но все равно — я искренне надеюсь, что вы больше не будете делать глупостей. Не стоит ходить больше в министерство...

— Хорошо, господин директор, — говорю послушно.

* * *

Вечером валяюсь на кровати и обдумываю все произошедшее. И оно мне не нравится.

Мне откровенно нахамили в Министерстве Магии, хотя это запрещено всеми правилами. Дамблдор, конечно, пообещал все разузнать сам, но до сих пор не сказал мне результатов своих «поисков». Затем меня обвинили в применении Конфундуса в маггловском министерстве, чего я не делала. Если бы не мое воронье любопытство, которое потащило меня читать всякие бумажки, которые мне были нафиг не нужны, то обвинение было бы правдивым. И... Тут вариантов два — или Азкабан по накрученному обвинению в шпионаже и «попытке государственного переворота», а затем появление «доброго дедушки Дамблдора» и его вытаскивание меня из застенков, либо вытаскивание зареванной и испуганной девчонки из аврората. Этим же «добрым дедушкой Дамблдором».

Черт, такое чувство, что кто-то очень не хочет, чтобы я нашла своих родителей. И похоже, я знаю, кто...

И то, что в Хоум-офисе действительно стояли Следящие чары — под большим вопросом. Скорее всего, авроры выждали какое-то время, чтобы я уж наверняка кого-нибудь «законфундила», и пошли брать меня «тепленькой».

А на этот раз мое воронье любопытство меня спасло. Хотя... Как спасло. Если бы им было надо, то они моей палочкой Конфундус в стенку колданули тайком от меня, и «Гуляй, Вася!» Точнее, гуляй, Врана, до Азкабана.

Сажусь на кровати, собираясь обсудить это с дядей Игорем... и ложусь обратно, опомнившись.

Черт, как-то все не вовремя...

Седьмого января в школу возвращаются ученики Хогвартса, которые уезжали на каникулы. Сразу становится людно и шумно.

Сижу в библиотеке, читаю одну из книг по Трансфигурации, точнее — по Транфигурационному Материаловедению. Хорошая книга, старое издание. Кое-где даже даются советы по укреплению чар кровью и даже с примерами, местами идиотскими. Кому это нужно — укреплять трансфигурацию дерева в кусок льда? Лед, хоть и трансфигурированный, растает. И будет водой, а там уже кровь действовать не будет.

— Врана... — около меня возникает смущенная Гермиона. — Мы хотели бы извиниться.

Поднимаю голову, смотрю на стоящих рядом Гарри и Гермиону.

— Профессор Дамблдор объяснил нам, что мы были не правы, так относясь к тебе. Ты не можешь отвечать за дела своего крестного. К тому же... К тому же профессор Дамблдор сказал, что директор Каркаров раскаялся и очень помог воздать по заслугам настоящим садистам и убийцам...

Меньше всего на свете мне хочется слушать про моего крестного.

— Так. Стоп, — захлопываю книгу. — Я поняла. Давайте оставим тему директора Каркарова в покое.

— Просто ты должна понять... — продолжает Гермиона.

— Я понимаю, — перебиваю ее. — Только мне меньше всего на свете хочется его обсуждать. Если вы хотите, мы продолжим наши занятия, но подобные разговоры оставьте.

— Почему? — хмурится девочка.

Стискиваю челюсти так, что зубам становится больно.

— Вы хотите знать, почему? — медленно отодвигаю толстый том книги с полустертыми буквами на обложке.

— Ну...

— Если вам так интересно, то я скажу вам, — произношу, едва сдерживая желание открутить Гермионе голову. — Но скажу один раз. И больше мы эту тему поднимать не будем.

— Нет. Нам не интересно, — вдруг твердо говорит Гарри Поттер. — Это твой крестный и твоя жизнь. Мы не имеем права вмешиваться в нее. Лично я доверяю профессору Дамблдору. Он не стал бы защищать плохого человека. И, как он сказал, твоей вины ни в чем нет. И я тоже хочу извиниться за то, что мы вели себя, как придурки.

— Спасибо, Гарри, — тихо говорю, испытывая облегчение.

— Предлагаю отметить наше примирение походом на кухню, — улыбается мальчик.

Киваю, улыбаюсь в ответ.

* * *

В телефонном справочнике Лондона, который мне передала Гермиона, нахожу шесть адресов, которых нет в справочнике за 1994 год. Выписываю их на листочек, прячу в сундук. Надо бы сходить туда... Может, что и найду.

Но сходить не получается. У нас начинается третья четверть, самая сложная. Вся наша группа переводит материалы из учебников для здешних преподавателей, поскольку русский язык из них не понимает никто, а магический перевод выдает такую чушь, что мне становится страшно. При этом приходится аккуратно вычеркивать то, что здешними законами относится к Запрещенным Искусствам.

А еще занятия с Гарри Поттером и Ко... А еще подготовка ко Второму Испытанию...

В начале февраля ко мне подходит Гарри.

— Врана, ты поняла, что делать с яйцом?

— Нет, — честно признаюсь. — Оно визжит, как свинья.

Мальчик фыркает, поправляет очки.

— Открой его в воде и послушай. Мне тут подсказали... и я передаю тебе.

Хм. С чего это он решил помогать своей сопернице?

— Просто это нечестно, — озвучивает Гарри ответ на мой невысказанный вопрос. — Ты помогаешь мне, а я тебе нет.

— Спасибо, — серьезно говорю. — Буду должна.

— Не стоит, — улыбается он.

Вечером достаю из сундука яйцо, которое там так и лежит еще с того года.

Вопрос — где я найду подходящую емкость, чтобы сунуть туда яйцо и собственную тушку? Душ не подойдет. Ведро тем более... А хотя...

Запираюсь в пустой каюте, которых на корабле предостаточно, трансфигурирую из деревянных сидений огромную лохань, наполняю ее Агуаменти, подогреваю, чтобы было не холодно, раздеваюсь и ныряю.

О-о-о... какое блаженство. И что мне мешало сделать подобную горячую ванну раньше?

Где-то полчаса плескаюсь, плюнув на яйцо. Как давно я не нежилась в теплой воде...

И только когда вода начинает остывать, нехотя ныряю и раскрываю золотой эллипсоид...

Хм. Песенка забавная...

Выныриваю и вылезаю из лохани.

* * *

Забортный термометр сообщает мне, что температура воды в озере — плюс пять градусов по Цельсию.

Фигово. Мне нужно не ниже плюс восьми, иначе я просто замерзну. Не знаю, как будут решать проблему другие чемпионы, но для моего способа нужна определенная температура.

А еще мне надо откормиться — набрать хотя бы пять килограммов, что, увы, сложнее. Я — Боевой Маг, нас приучают не жить с лишним весом. Вдобавок у меня тип тела такой — набрать хотя бы полкило для меня — мука. Вот скинуть — это плевое дело.

Если не «нагуляю жирок» — тоже замерзну.

Домовики же бурно радуются, когда я начинаю теребить их по восемь раз в день, требуя то пирожных, то жирных гамбургеров, то чипсов с попкорном. Местный колдомедик, мадам Помфри, долго не хочет давать мне зелий для укрепления пищеварения, но вмешивается Дамблдор, и у меня около кровати выстраиваются шеренгой флакончики.

— Ты поправилась, — замечает Гермиона через неделю моей ненавистной диеты.

Терпеть не могу высококалорийную пищу.

— Знаю, — хмурюсь. — Так надо.

— Кстати, ты решила загадку с яйцом? — интересуется Гарри.

— Да, — киваю. — Спасибо.

— А что там надо сделать?

— Послушать его под водой, как ты и сказал, — недоуменно вздергиваю бровь.

Гарри почему-то краснеет.

— Я... Мне Седрик подсказал, — признается он. — Я тебе просто его слова передал. А сам... В общем, у меня ничего не получается.

— В смысле? — еще больше удивляюсь. — Суешь яйцо под воду, туда же ныряешь сам, затем открываешь его и слушаешь. Только воздуха побольше набирай, а то там песенка будет, она долго звучит. Мне первый раз не хватило дыхания, пришлось выныривать.

На лице мальчика — неописуемое выражение.

— Мерлиновы штаны... я... я идиот, — признается он. — Точно. Тьфу.

— А ты чего?

— А я нырять не стал... Я идиот, — повторяет он. — Врана, спасибо тебе!

— Да не за что, — фыркаю.

Как хорошо, что я не согласилась учиться в Хогвартсе!

* * *

Гарри приходится учить вести себя под водой. Этого мальчик тоже не знает, что неудивительно.

— Не бойся утонуть, — говорю Гарри. — А если ты вдруг начал тонуть — то первое и самое главное правило — не паникуй. Делай все, что хочешь, но не паникуй. Расслабься и позволь твоему телу выплыть наверх. Да, тебе будет невероятно хотеться раскрыть легкие и втянуть в себя воду, сделать вдох... Но подави в себе это желание. Медленно выплывай наружу — у тебя около пяти минут. Аккуратно ложись на спину и уже там открывай рот и медленно втягивай в себя воздух. И так дыши на спине. Не торопясь, подавляя желание сделать это быстро. Но вернемся к нашим баранам. Что касается именно нашего испытания. У тебя час. То есть, ты должен быть боеспособен минимум этот час и не отвлекаться на насущные вещи, типа дыхания. Какие ты знаешь способы дышать под водой?

— Маггловский акваланг, — встревает Гермиона.

— Прекрасно. Сколько стоит? Знаешь, где заказать? Как долго научиться им пользоваться? — интересуюсь у девочки.

— Эм... нет, — краснеет она. — Но я могу спросить у родителей...

— Испытание через две недели, — смотрю скептически. — Они успеют?

— А если в него что-нибудь трансфигурировать?

— Можно, — соглашаюсь. — Только перед этим нарисуй мне устройство акваланга с описанием материалов, в нем использующихся. Ты ведь знаешь, что нужно представлять конечный результат, причем чем он сложнее, тем отчетливее это нужно делать? А в акваланге используется и резина, и металл, и пластик...

— Стой, я поняла! — останавливает меня девочка. — А какие вообще способы ты знаешь?

— Зелье, позволяющее дышать под водой — раз. Изменение собственного организма — два. Заклинание — три. Маггловское приспособление, типа акваланга — четыре.

— А что ты будешь использовать? — прищуривается Гарри.

— Тебе этот способ не подойдет, — уверенно говорю.

— Как в случае с драконом, да? — понимающе кивает Гермиона.

— Да. Так вот, Гарри. Давай разберем. Маггловское приспособление мы отметаем. Ни акваланга, ни скафандра, ни подводной лодки мы достать не сможем. Можно, конечно, пихнуть тебя в бочку, а бочку замуровать, но ты в этой бочке будешь лишен мобильности...

Гермиона покатывается со смеху, представив картину — Гарри в бочке. Даже сам мальчишка относится к этому с юмором.

— Ты знаешь какие-либо заклинания, позволяющие дышать под водой?

— Заклинание головного пузыря, — говорит Гермиона.

— Хорошее заклятье, — киваю. — Запишем его. Еще какие?

— Эм... — хмурится Гарри.

Взмахом палочки преобразовываю одну из стен в классную доску, а носовой платок — в кусок мела.

— Ладно, оставим его, — пишу на черной поверхности: «Заклинание головного пузыря». — Следом идет преобразование собственного тела. Для этого нужно быть анимагом, причем способным превращаться в водное животное или рыбу. Причем рыбу тоже не всякую — какие-нибудь гуппи не факт, что подойдут.

— Нет, я не умею, — вздыхает Гарри. — Мой отец умел превращаться в оленя, а я...

— А ты нет. Ладно. Есть еще трансфигурация человеческого организма. Увы, я не уверена, что это тоже вам под силу. Во-первых, трансфигурировать человека в что-то так, чтобы он потом выжил — вещь сложная. Во-вторых, еще сложнее сделать это на самом себе. Мы это в школе не проходим, слишком сложные формулы. Если только найти умелого мага... Например, можно попросить профессора МакГонагалл, — говорю Гарри, который всматривается в мои корявые слова.

— Нет, это не подойдет. По правилам не положено.

— О'кей, — киваю. — Тогда у нас остается зелье. Увы, ребята, я не знаю ни одного.

— А если не зелья... — в глазах Гермионы загорается огонек. — Точно. Жабросли!

Жабросли? Точно. Проворонила я их. Ворона — она и в Англии ворона.

— Точно, — смаргиваю. — Почему бы и нет?

Следующий час мы проводим в замерах физических параметров Гарри Поттера. Жабросли очень капризны — время их действия зависит от количества нелинейно, при этом нужно учитывать рост, вес, плотность телосложения... Если мы ошибемся, Гарри либо не доплывет, либо будет сидеть в озере до позеленения — антидот к жаброслям не существует. Хотя дольше месяца не просидит.

После долгих и тщательных расчетов у нас получается сто шестьдесят восемь с половиной граммов или 5,93 унции на час с четвертью. Пятнадцать минут — про запас. Что хорошо — порошок из жаброслей — штука легкая и объемная, отмерить нужное количество будет легко.

— Итак, у нас есть две вещи — показываю на доску, где нацарапаны две строчки: «Заклинание головного пузыря» и «Жабросли». Я склоняюсь ко второму варианту.

— Почему? — интересуется Гарри.

— Потому что жабросли, помимо дыхания, уберегают от переохлаждения, в то время как простые Согревающие чары в воде не действуют, нужны более сложные, которые вы выучите только на шестом-седьмом курсе.

— А они зачем?

— При том, что температура воды два дня назад была пять градусов Цельсия... — смотрю в непонимающие глаза детей и исправляюсь: — Сорок один градус Фаренгейта. Если ты, Гарри, окажешься в такой воде, то можешь умереть практически сразу от шока, а если не умрешь от шока — то минут через пятнадцать от переохлаждения. В крайнем случае — через полчаса.

Хех. Детишки, похоже, об этом не думали.

— Пусть будут жабросли, — кивает Гарри. — Я закажу их из аптеки в Косом Переулке.

* * *

Остальные дни я обучаю Гарри тактике ведения боя с обитателями местного озера, которое называется Черным. Там живут гриндилоу и гигантский кальмар. Кальмар, однако, в это время года спит. Поэтому нас интересуют только гриндилоу.

— Профессор Люпин сказал, что нужно сломать им пальцы, и тогда они отстанут, — делится он тактикой.

Обалдеть, дайте два. Не, я не отрицаю, это может сработать, причем не только с гриндилоу — с кем угодно. Сломайте нападающему пальцы, и он вряд ли что вам сделает. А если их будет больше, чем один?

— Это тот, который вел у вас в прошлом году? — настороженно интересуюсь.

— Да, — кивает Гермиона. — Он единственный, который нас хоть чему-то научил.

М-да. Как хорошо, что я не учусь в Хогвартсе.

А еще надо что-то придумать с заклятиями. С жаброслями он вряд ли сможет что-то сказать, а невербальных заклятий они не изучают. И посохов у них нет.

Посох — это не волшебная палочка. Ему доступны мощные невербальные заклятья, но, увы, не все. Но зато им можно влепить, как простой палкой. Тоже плюс.

А еще Поттер не знает физики. То, что в воде его может унести отдачей от заклинания, он не в курсе. Как не знает того, что замораживать воду в воде же — дурная идея. Как и выпускать кислоту.

И, как бы мне ни не хотелось, придется показать ему невербальную магию. Не хочется мне это по простой причине — за неделю мало что можно выучить.

В день Второго Испытания — холодно. Хотя нет, не так — ХОЛОДНО. Ветер пронизывает до костей. А нас вдобавок заставляют раздеться. Парни стоят в одних плавках, я и Флер — в купальниках. Хорошо, что захватила его с собой.

Какой-то блондинистый мужичок толкает речь. Длинную речь.

Г...нюк.

Когда мое желание убивать начинает превышать разумные пределы, плюю на все, выщелкиваю палочку и накладываю Согревающие чары. Сразу становится легче.

Хе-хе. Смотрю на изумленные лица других участников, которые не догадались до такой простой вещи. Спустя пару секунд палочкой взмахивает Гарри Поттер, затем Флер и Седрик.

— Ну, что ж, наши участники готовы ко второму испытанию. Начнём по моему свистку. За час они должны найти то, что у них отобрали. Итак, на счёт три: раз... два... три! — наконец-то провозглашает г...нюк.

Флер и Седрик одновременно наколдовывают себе головные пузыри, а Гарри запихивает в рот порошок из жаброслей, который мы с вечера отмерили. Точнее, отмерила я. В лаборатории профессора Снейпа. Тот очень сильно на меня косился, но весами воспользоваться разрешил. Вообще я отправляла туда Гарри, но тот слезно умолил меня — оказывается, профессор Снейп его ненавидит. Интересно, если бы он знал, что это для Гарри?

Раз, два, три... три шлепка о воду. Ну, теперь твоя очередь, Врана.

Сосредотачиваюсь и прыгаю вперед. Вперед и немного вверх, чтобы максимально долго пробыть в воздухе и войти в воду уже полностью в анимагической форме. Не хочется завершать превращение под водой — очень неприятные ощущения, особенно в холодной воде.

Ныряю и тут же выныриваю, чтобы вдохнуть.

Дельфины водой не дышат, увы.

Минут пять плаваю по поверхности, дыша и красуясь. Если в человеческом виде я страшная, то в анимагической форме — очень даже и красивая. Как и любой дельфин. И, как любой дельфин, собираю целую кучу восторженных ахов и вздохов.

Анимагию мы факультативно проходили в десятом классе, правда, полноценных анимагов, которым разрешили зарегистрироваться, у нас всего девять в целой параллели. Я — дельфин, Крам — акула. Еще есть пара кошачьих — гепард и обычный домашний кот, пара собак, воробей... Могло быть и больше, только некоторые, рассчитав свои формы, не стали продолжать изучать превращение — например, у Андреева анимагической формой выходила сухопутная черепаха, а у Ильвеса — курица. Точнее, петух.

Ныряю под воду и наталкиваюсь на гриндилоу.

Фу, ненавижу тварей. Мерзкие и противные водяные чудища. С нашими русалками у них одно общее — язык. Но наши русалки на людей похожи, а эти... Бе-е-е.

Гриндилоу пучат глаза, пытаются напасть. Ага. Учитывая, что дельфины — это очень быстрые существа, у них ничего не получается. Весело махнув им на прощание хвостом, уплываю.

Где-то вдалеке раздаются слова песни из яйца:

«...На поиски даём мы тебе один лишь час...»

Да и ладно. Найдем. Плыву в глубь озера, по пути перехватываю пару блестящих рыбин. Вкусно.

А вот и Гарри. Трясет запутавшейся в водорослях ногой, попутно обстреливая струями кипятка приставших к нему недорусалок. Делаю кружок вокруг, давая распознать свой вид, а то некоторые умудряются за акулу принять.

И Гарри тоже умудряется. Мне едва удается увернуться от струи кипятка, которую он выпускает невербальным Релассио.

Черт. Идиот. Балбес.

Какой-то гриндилоу пытается ткнуть меня копьем. Зря. Я и так уже злая.

Разворачиваюсь и откусываю твари голову. Пока остальные пытаются разобраться в ситуации, я успеваю погрызть еще штук пять гриндилоу. Дельфины — хищники, между прочим.

Воду тут же заволакивает противным вкусом крови недорусалок. Они дружно кидаются на меня, но я успеваю перекусить водоросли, удерживающие Гарри, и рвусь вверх, к поверхности, чтобы вдохнуть. Увы, я не могу сидеть под водой час — минут пять-десять максимум. В крайнем случае — пятнадцать, но это действительно именно «в крайнем случае».

Выпрыгиваю из воды в туче брызг, погружаюсь в воду, снова выныриваю.

А вода все-таки холодная. Хорошо, я успела немного веса набрать, который сейчас распределился жировой прослойкой, удерживающей тепло. Хоть и мало, но все же...

Надышавшись, ныряю обратно.

Площадку посреди деревни гриндилоу нахожу после второго круга по озеру. Там снова обнаруживаю Гарри. Похвально. Справился даже быстрее меня. Вокруг Гарри — толпа гриндилоу. А на площадке — четыре столба. На четырех столбах — четыре человека. Если бы еще распознать, кто это... Наверное, нужно кого-то из них освободить...

Подплываю ближе и еще раз убеждаюсь, что Гарри — идиот. Он опять пуляет в меня кипятком.

Чеееерт. Колдовать в анимагической форме даже Мерлин не умел.

Ладно. Надеюсь, получится...

Делаю кувырок в воде и превращаюсь обратно в человека.

Уххххх... водичка-то холодная...

Взмах палочкой, и у меня на лице — воздушный пузырь. Гриндилоу, обнаружив, что я не дельфин, а волшебница, тут же отплывают на приличное расстояние.

— Гарри, ты идиот, — говорю ошеломленному мальчику. Получается, конечно, не совсем разборчиво, но он понимает.

— Буль... — смущенно отвечает он мне.

— Буль, буль... — бурчу и подплываю поближе, вглядываюсь в привязанных к столбам людей. Узнаю только двоих — Гермиону Грейнджер и Джорджа Уизли. Еще двух девушек я не знаю.

И кто из них «моё»? Скорее всего, Джордж...

— Буль! — тычет пальцем в привязанных Гарри. — Буль! Буль! БУЛЬ!

Ладно бы в кого-то одного, так во всех четверых по очереди...

Думать некогда. Температура воды не располагает к долгим размышлениям. Взмахом палочки разрезаю веревки на Гермионе и Джордже.

— Бери и плыви! — говорю Гарри, но тот мотает головой.

Я что, не того освободила?

Гриндилоу опасливо подбираются поближе.

— Только один пленник! — трещит один из них.

Вместо ответа показываю неприличный жест и следом волшебную палочку. Недорусалки отплывают подальше, и я, ощущая, как тело уже немеет от холода, освобождаю остальных простым Секо. Пусть сам разбирается. Мне некогда.

Кувырок — и я снова дельфин. Ух, хорошо!

Так. А вот теперь идиотка тут — я. Потому что как я поволоку бессознательного Джорджа Уизли наверх в форме дельфина? Зубами за ногу? Ага, щас. Вот откусить чего-то моими зубами, типа чужой гриндилоучьей башки — это запросто. А вот уволочь... Хотя... Он же в одежде.

Гарри выписывает в воздухе непонятные символы. В облике дельфина едва их различаю. Но мальчик не оставляет попыток.

«Н.Е.Л.Ь.З.Я.О.С.Т.А.В.И.Т.Ь», — наконец разбираю.

Дважды идиот. Да не случится с ними ничего. Вряд ли организаторы готовы рисковать жизнями этих ребят. Вот жизнями чемпионов...

Обратно в человека я уже не превращусь — холодно. По-хорошему, мне бы сейчас поесть чего-нибудь, той же рыбы наловить. Дельфины едят много, а я сейчас дельфин. К тому же перед Испытанием я ничего не ела, поскольку еда в желудке осталась бы прежней, а мне еще не хватало несварения в дельфиньей же форме от того, что у меня в животе — пирожное с кремом.

Делаю круг возле Гарри, распугивая гриндилоу. Поплыли наверх?

Мальчик мотает головой, понимая мой невысказанный вопрос.

Нехорошо. Очень нехорошо. Скоро закончится действие жаброслей. И мне придется тащить наружу три тушки — Джорджа, Гермионы и того же Гарри. А это, увы, вне моих дельфиньих сил.

Ладно. Черт с тобой, золотая рыбка, точнее, Золотой Мальчик.

Цепляю Джорджа за куртку зубами и плыву вверх. Едва голова рыжика оказывается над поверхностью, как он приходит в себя.

— Что? Где? — отплевывается он от воды.

Убью, точно. Не тебя, Джордж. Я убью организаторов. Как вот теперь мне тебя тащить до берега? Был бы ты без сознания, домчала бы легко и быстро. А сейчас? Ты еще испугайся моей зубастой пасти.

Но мне везет. Джордж Уизли хлопает глазами и радостно восклицает:

— Ух ты, дельфин! Настоящий!

Настолько радостно, насколько это возможно в ледяной воде.

Какое-то время замираю, позволяя Джорджу вцепиться мне в плавник, а затем максимально осторожно плыву к помосту.

Как только я оказываюсь рядом, Джорджа тут же выхватывает из воды его близнец Фред.

— Братишка!

Отлично. А мне придется вернуться к Гарри, ибо тут же, трясясь от холода в махровом полотенце, сидит Флер. При том, что пленников все еще четыре.

Разворачиваюсь и опять плыву в озеро, перехватывая по пути еще пару рыбин. Хорошее озеро. Рыбы много, хоть и гриндилоу водятся. Что странно — может быть, они не рыбу едят?

По пути встречаю плывущего Седрика. Увидев меня, он шарахается в сторону, едва не выпустив из рук девушку.

Так. Этот доплывет сам. Слава Мерлину.

Гарри Поттера перехватываю на полпути к поверхности. Он мужественно волочет за собой Гермиону и оставшуюся девочку, предназначавшуюся Флер. А вокруг вьются гриндилоу, мешая мальчику.

Вот же твари...

Мое появление заставляет кинуться их врассыпную, но я успеваю цапнуть нескольких из них. Гарри благодарно кивает, но я вижу, как ему перестает хватать воздуха.

Подныриваю под мальчика и пихаю его мордой наверх...

Уффф...

Наворачиваю круги вокруг трех отплевывающихся детей. Гермиона вначале тоже пугается, но потом, видимо, распознав во мне дельфина, перестает беспокоиться. Вторая же девочка начинает реветь.

— Тс, не плачь, — стуча зубами, говорит ей моя английская подруга. — Смотри, дельфин...

Точно.

— Это Врана, — произносит Гарри, пытаясь выгрести в нужную сторону.

— Врана?! — изумляется Гермиона, придерживая плачущую девочку.

— Д-да...

Кое-как доставляю уже начинающих синеть детей к помосту. Их тут же вытаскивают из озера, суют в руки кружки с чем-то горячим. А я выпрыгиваю из воды и шлепаюсь на деревянную поверхность, в воздухе обращаясь обратно в человека.

Меня теребят, что-то говорят, но я слышу все это сквозь вату. Эти полтора часа под водой вымотали меня посильнее, чем трехчасовая тренировка. Я превращалась четыре раза, к тому же два из них — в холодной воде, а это отнимает очень много сил.

Вздыхаю и теряю сознание.

* * *

В себя прихожу в Больничном Крыле. Рядом сидит дядя Игорь. Когда я начинаю ерзать, он вскидывает голову и смотрит мне в глаза.

Смотрю на него.

Крестный судорожно вдыхает, словно хочет что-то сказать, но вместо этого отводит взгляд, встает со стула и быстро покидает палату.

— Мисс Перунович? — возле меня оказывается мадам Помфри. — Как вы?

— Прекрасно, — честно отвечаю.

— Вам поставили пятьдесят баллов, — улыбается колдомедичка. — Высший балл. У Гарри Поттера — сорок пять, у Седрика Диггори — тридцать девять, а у Флер Делакур — двадцать пять.

— Прекрасно, — повторяю, принимая из рук женщины склянку.

— Спите, мисс Перунович, — кивает она. — Завтра будете в полном порядке.

* * *

Но завтра не получается. Я валяюсь в Больничном Крыле два дня. За это время ко мне наведывается Дамблдор и рассказывает, что высший балл мне присудили за то, что я проявила благородство, вернувшись за Гарри. А Гарри дали дополнительные баллы за то, что он не оставил Габриэль Делакур, которая была целью для своей старшей сестры Флер. Седрик же опоздал на пять минут, и теперь я поднялась сразу на второе место.

Но мне до баллов нет дела. Пока я поправлялась, я наконец-то поняла кое-что. Кое-что важное.

Выпускают меня утром.

— Вы еще успеете на завтрак, — улыбается колдомедичка.

Благодарно киваю, шагаю в Большой Зал.

Хогвартс действительно намного больше Дурмстранга. В нем почти половина классов стоят пустыми. Эх, поменять бы нас местами... А то в нашей школе мы иногда в столовой учились.

Сажусь за стол Гриффиндора. Ученики красно-золотого факультета приветствуют меня сдержанно. Я, хоть и помогла их чемпиону, очков заработала все равно больше него. Бросаю короткий взгляд на преподавательский стол.

Дядя Игорь похож на свою бледную тень. Седины прибавилось и в волосах, лицо обрело нездоровый цвет.

Кощеевы яйца...

Днем, однако, мне размышлять о крестном и о том, что я собираюсь сделать, не удается. Учительница по Трансфигурации объясняет новый материал, учитель по Чарам совместно с колдомедичкой разбирает целебные заклятья, затем мы сами сидим с алгеброй...

На корабль возвращаюсь после ужина и сразу иду к каюте крестного. Стучусь.

Дядя Игорь открывает дверь молча. Секунду смотрит на меня, словно на воплощенную Смерть, но сторонится, пуская меня внутрь.

Но внутрь я не прохожу. Я делаю шаг к крестному и крепко обнимаю опешившего мужчину.

— Простите меня.

Дядя Игорь несмело обнимает меня в ответ.

— Уже простил, родная.

— Я вас люблю, — тихо шепчу. — Очень-очень люблю.

— И я тебя...

Стою, не желая разжимать руки.

— Я дурная, да... — говорю тихо. — Ворона — она и в Англии ворона.

— Нет, Врана, — терпеливо говорит дядя Игорь. — Я... Я понимаю тебя... Ты была бы права, если...

— Нет, не была бы, — перебиваю крестного. — Я была бы совсем идиоткой, если бы позволила себе потерять еще и вас.

— После всего...

— Именно, что после всего. После всего, что вы сделали для меня. Вам доверял мой отец. И... Да плевать на все. Вас могут ненавидеть другие. Но не я.

— Спасибо, Вранка... — шепотом говорит дядя Игорь. — Ты... Если бы ты знала, что ты значишь для меня...

— Знаю, — разжимаю руки и гляжу в блестящие от слез глаза крестного. — Как и вы для меня.

* * *

Следующее испытание назначают аж на двадцать четвертое июня. Для дурмстранговцев это не очень приятная новость — мы не успеем вернуться в Дурмстранг до экзаменов. Выпускной бал, правда, мы не пропустим, он состоится после нашего возвращения, но с экзаменами выходит очень нехорошо. Почти все учебные заведения, куда собираются поступать наши мальчишки, принимают документы до первого июля.

На помощь приходит Дамблдор. Он обещает, что часть экзаменов мы сможем сдать в Хогвартсе — ту же Трансфигурацию, Травологию, Зелья, Чары; а часть экзаменов у нас примут в Министерстве Магии — главное, получить список вопросов и требований.

Дядя Игорь с каждым днем все больше и больше мрачнеет. Если раньше мне казалось, что это связано с нашей ссорой, то сейчас понимаю, что его беспокоит что-то другое, причем очень серьезное.

И мои подозрения еще больше укрепляются, когда Игорь Александрович заставляет всех нас выучить, как возвращать корабль в Дурмстранг. Хотя это запрещено правилами.

— Что происходит, дядя Игорь? — устраиваю крестному допрос в тот же вечер.

— Неважно, Врана, — пытается уйти он от ответа, но я накладываю на каюту Запирающие и Заглушающие чары.

— Опять предлагаете мне искать информацию из посторонних источников?! — зло интересуюсь.

Крестный вздрагивает.

— Нет, Врана... Поверь, ничего серьезного.

— Не верю, — скрещиваю руки на груди. — Дядя Игорь, я вас пятнадцать лет знаю. Выкладывайте.

— Послушай... Это тебя не касается, — опять говорит крестный.

— Это связано с Волдемортом? — наугад говорю.

Лицо крестного перекашивается, он судорожно прижимает к себе левую руку и раздраженно глядит на меня.

Черт. Угадала.

— Мне восемнадцать, дядя Игорь, — хмуро говорю. — Вы были на пару лет младше, когда связались с этим... Лордом. Давайте не будем, как в том анекдоте — «мне тогда было уже шестнадцать, а ей сейчас всего восемнадцать», ладно? Я ж упрямая, вы знаете. Я ж все равно выясню.

— Врана. Дай слово, что ты в это дерьмо не полезешь, — через какое-то время произносит крестный.

— Не полезу.

— Вообще не полезешь! Никаким боком!

— Не полезу. Вообще. Никаким боком, — терпеливо повторяю. — Честное слово. Меня этот маньяк не прельщает. Совершенно.

— Я не только про это... — дядя Игорь плюхается на сиденье, шумно вдыхает и вдруг произносит: — Метка оживает.

— В смысле? — не понимаю.

— Метка — не просто знак. Через нее Лорд мог связаться с любым из нас, как и мы с ним. Через нее мы получали вызовы к нему... Когда он умер, то Метка побледнела, стала едва заметной...

Медленно киваю. Я помню, каким светлым был рисунок на предплечье крестного, который я принимала за простую маггловскую татуировку.

— А сейчас... сейчас она вновь оживает, становится такой же яркой, как и раньше.

— Что это означает? — напряженно спрашиваю.

— Это может означать все, что угодно, — нервно говорит крестный. — Например, то, что он возвращается.

— Откуда, из Загробного Мира? — скептически фыркаю.

— Лорд говорил что-то о том, что не может умереть, — медленно произносит дядя Игорь. — Правда, никто в это не верил, кроме некоторых... Но... вдруг это на самом деле...

— Чушь все это, — обрываю. — Мертвые только в сказках возвращаются.

— Тогда как это объяснить?! — взрывается крестный и дергает рукав. — Как?!

Кошусь на его руку. Череп и змея очень отчетливо видны. Черные, словно только что нанесенные.

— Не знаю, — признаюсь. — Но что бы ни значило...

— Что бы ни значило, — поджимает губы крестный, пряча Метку, — Врана, береги себя. Обещай.

— Обещаю, — киваю.

В Лондон выбраться мне удается только в первых числах марта. Я за пару дней предупреждаю Дамблдора и Игоря Александровича о своем походе.

На улице уже вовсю оттепель, снега нигде нет.

По первому из адресов, которые я выписала из справочника — адвокатский центр. Я хочу уже наложить Конфундус на проходящего мимо мужчину с какими-то бумагами, но передумываю. Если кто-то очень не хочет, чтобы я нашла родителей, несомненно, поставит тут какие-нибудь чары. Пару секунд размышляю, затем накладываю на себя Дезиллюминационные чары. Если что, то маскировка магам, пребывающим среди магглов, не то, чтобы запрещена, а, наоборот, настоятельно рекомендована.

Архив в этой конторе оказывается в подвале. И в этом архиве — бумаги, сохранившиеся со времени, когда тут еще была клиника.

Закапываюсь в пыльные тетради, подсвечивая себе Люмосом. Сюда вряд ли кто-то войдет — дверь была заперта на ржавый замок, едва поддавшийся Алохоморе.

Клиника закрылась в марте семьдесят девятого, проработав шесть лет. И за весь этот период здесь не работало никакого Милко Перуновича. Есть Михаэль Петрович, но датой его рождения указан вообще двадцать пятый год. На тот момент ему было пятьдесят один, в то время как отцу — двадцать четыре.

Журнал, куда записывали всех «пациенток», избавившихся от нежелательной беременности в октябре семьдесят шестого, меня тоже не радует. Седьмого и восьмого октября нет ни одной пациентки младше восемнадцати. Девятого указана одна, но срок беременности указан пять недель.

По второму адресу расположены торговые помещения. По третьему адресу здание вообще снесено в пользу транспортной развязки, здание по четвертому — перестроено. И с архивами мне больше нигде не везет — везде они отсутствуют.

А вот пятый адрес...

Пятый адрес встречает меня запахом гари.

Закусив губу, оглядываю обугленное помещение. Пожар, видимо, случился совсем недавно, вчера или позавчера, а до этого тут был магазин русских сувениров.

Что ж за день такой...

Подхожу к ленте, огораживающей головешки, подныриваю под нее. Мне не страшно, я под Дезиллюминационными чарами... Прохожу вглубь, аккуратно ступая по захрустевшим стеклам. Завтра-послезавтра это все уберут, затем отремонтируют... И не будет здесь никакого даже воспоминания о пожаре...

Поднимаю с пола почерневшую матрешку. У нее пятно прямо на затылке, и теперь она не годится никуда. Как и я в свое время оказалась не годной...

Перехожу улицу и захожу в кафе с вывеской на двух языках. Похоже, тут рядом живет небольшая этническая группа русских. Заказываю салат, пару пирожков и чай. Я весь день на ногах, голодная, как волк. Ставлю матрешку на стол и принимаюсь за еду, поглядывая на ее румяную мордочку, ничуть не обидевшуюся на едва не погубивший ее пожар.

— Да, кому мешал Ванька-то... Спалили... — бурчит под нос пожилая женщина лет шестидесяти, вытирающая со столов и вдруг интересуется у меня по-русски: — Девочка, а ты зачем матрешку-то взяла?

Говорит, не рассчитывая, что я ее пойму.

— Извините, — говорю смущенно на том же языке. — Если нельзя... Просто она там лежала... Одинокая такая. Никому не нужная. Но я могу за нее заплатить...

— Ой, да что ты! — вдруг машет она рукой, в которой зажата тряпка. — Да чего уж там. Ты правильно сказала, не нужна она никому. Забирай так. Ваня не обидится.

— Спасибо, — зажимаю в руке матрешку.

— Скажу Ваньке, что не пропала она зазря... А ты в Англии какими судьбами? Я тебя раньше тут не видела. Ты русская ведь, да? — говорит женщина и присаживается рядом.

— Сербка, — отвечаю. — Просто в Москве учусь. А тут... пытаюсь узнать об отце.

— А, — моя собеседница кивает. — У меня знакомый серб был. Давно, правда, лет двадцать назад. Хороший человек, душевный... А ты не переживай. Найдешь ты отца. Господь это так не оставит. Чудеса бывают.

— Я надеюсь, — вздыхаю.

— Знаешь, а ведь серб этот работал напротив, как раз там, где у Ваньки магазин сгорел. Только тогда там не магазин был, а абортарий. Девки гулящие деток своих в мусор отправляли. Господь-то их покарал, несомненно... И вот о чудесах. Чудо там было. Дитенок один там выжил, девочка. И, кстати, тот серб девчушку себе забрал... Божий человек. Всегда молюсь и свечки ставлю. За здравие ему и девочке. Надеюсь, что...

Воздуха перестает хватать. Смотрю на женщину, понимая, что чудо опять произошло.

— Милый человек. И имя у него милое... — тараторит пожилая работница кафе.

— Милко, — перебиваю. — Его звали Милко Перунович.

— Да, — удивленно говорит женщина. — А ты откуда знаешь?

— Меня зовут Врана Перунович, — говорю шепотом, ощущая, что голос пропал напрочь. — Это меня он забрал... тогда...

— Господи... — ахает моя собеседница. — Да... Боже милостивый! Точно ты...

Не успеваю опомниться, как она зажимает меня в объятьях, затем отпускает, всматриваясь в лицо.

— А вымахала-то, вымахала... Я тебя помню вот такусенькой, — она разводит в стороны руки сантиметров на тридцать. — Пищала котенком. Я тебя молоком-то пою, а сама плачу. А ты чмокать даже не умела толком. Я в тебя соску-то пихаю, а ты смотришь глазенками...

— Вы... Любовь, да? — вспоминаю, как отец рассказывал о женщине, которая выхаживала меня в первые дни моей жизни. «Докиња», «кормилица», как он ее называл.

— Для тебя, маленькая, просто тетя Люба, — говорит моя новая (или старая?) знакомая и, не давая мне опомниться, тащит меня куда-то вглубь кафе. — Я Катьке скажу, пусть помоет за меня. Катька — внучка моя, пятнадцать ей... Господи... Как, говоришь, тебя зовут?

— Врана, — отвечаю. — Полное имя Гаврана, от слова «гавран» — «ворон».

— Выбрал же тебе отец имя, — фыркает женщина и усаживает меня за какой-то столик. — Да только как в воду глядел. Подходит тебе очень. Рассказывай. Как он? Как ты? Где учишься? Не болеете?

Лезу в карман, но вспоминаю, что платка у меня нет. Еще с того времени, как мы ко Второму Испытанию готовились — я его в мел трансфигурировала. И там и оставила.

— Папа умер четыре года назад, — говорю тихо.

— Господи... — женщина крестится. — Да как это?..

— Убили, — закусываю губы, ощущая соленую влагу. — В девяносто первом. У нас... У нас в Югославии тогда много стреляли.

— Господи... да за что же... Человек прекрасный... был... — тетя Люба не выдерживает и тоже начинает плакать. — Милый такой... улыбался всегда... Он тебя называл птичкой. «Птич»...

— Это по-сербски «птенец», — киваю, вытирая слезы ладонью. — Меня крестный так же зовет.

— Не одна ты, все же, значит... — женщина грустно улыбается и спохватывается. — Кушать хочешь?

— Да я ела, — отвечаю. — Пирожков поела и салат...

— Да чего ж ты поела, — тетя Люба всплескивает руками. — Тощая такая, а ешь как птичка...

— А я птица и есть, — улыбаюсь приветливой женщине. — Я правда больше не съем, спасибо...

— Ну ладно. Давай хоть с собой дам.

И, пока я не успеваю возразить, на столе оказывается пакет, плотно забитый пирожками.

— И не смей отказываться!

— Хорошо, — киваю. — Спасибо, тетя Люба...

— Учишься где?

— Да, — отвечаю. — В Московской школе-интернате для одаренных детей. В одиннадцатом классе.

Это стандартный ответ для магглов. И маггловский аттестат, который я получу, будет выдан именно той школой.

— Ух ты! Умница какая! — восторгается моя собеседница. — Вороны — они умные. Да и отец у тебя умный был. И добрый...

— Да... — соглашаюсь. — Папа был... самый лучший.

— А ты в Англии зачем? — вдруг опять интересуется тетя Люба, хотя уже спрашивала еще в зале. Но на этот раз я ей отвечу честно.

— Я пытаюсь найти сведения о своей биологической матери.

— О матери, говоришь... — женщина внезапно хмурится. — Как можно такую... матерью называть... но твое дело, конечно. Но, думаю, зря. Не обрадуется она тебе.

— Знаю, — говорю тихо. По щекам опять начинают катиться слезы. — Но... просто хочу. Хочу посмотреть на нее. Просто посмотреть, понимаете? Пусть издалека. Пусть...

Женщина достает откуда-то чистую тряпку и утирает мне лицо.

— Тс, девонька. Не плакай. Не стоят такие люди твоих слез... А если действительно хочешь... Погоди.

Тетя Люба куда-то уходит. Сижу, смотрю в стенку, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями. Чудеса и вправду случаются...

— Вот, — отвлекает меня голос моей бывшей кормилицы. — Когда ту богомерзкую гадость закрыли, бумаги выносили. Я там помогать вызвалась... и бумаги твои забрала. Чувствовала сердце, что понадобятся... Читай. Буквы-то английские понимаешь?

— Да, — киваю. — Понимаю. Я... Я по обмену тут последний год доучиваюсь, так что...

Разворачиваю пожелтевшие листочки и понимаю, что ничего не могу разобрать — все расплывается.

«...Дата обращения. Имя, фамилия. Дата рождения. Адрес. Срок беременности...»

«10/09/1976. Лили Эванс. 01/30/1960. Англия, Коукворт, Фокс ст., 5. 24 недели...»

— Спасибо, тетя Люба, — шепотом говорю. — Это... Я вам обязана...

— Не говори так, — одергивает меня женщина. — Все мы люди, все мы человеки.

— Да, — соглашаюсь. — Да...

У тети Любы засиживаюсь до позднего вечера. Обеспокоенный крестный звонит мне по зеркалу, приходится выходить в туалет и шепотом рассказывать ему произошедшее. Дядя Игорь кивает.

— В Лондоне останешься?

— Да, наверное, — прикидываю, что в Хогвартс возвращаться уже поздно. — В «Дырявом котле» переночую. И... дядя Игорь, не говорите Дамблдору о моих успехах, хорошо?

Крестный кидает на меня оценивающий взгляд сквозь зеркало, затем кивает.

— Хорошо, Врана.

— Спасибо, — тепло говорю.

* * *

От тети Любы ухожу, нагруженная гостинцами. Приходится уменьшать их и накладывать Консервирующие чары — я столько не съем даже за два дня. Ночую, как и предполагала, в «Дырявом котле», выложив за дрянной номер аж восемь сиклей. У магглов гостиницы на порядок чище и аккуратнее, но там документы спрашивают.

— Рассказывай, — говорит мне дядя Игорь, когда я возвращаюсь на корабль утром.

Неторопливо накладываю Запирающие и Заглушающие в своей каюте, выкладываю на сиденье пакет с пирожками, увеличиваю и начинаю рассказывать.

— Да, действительно, чудо, — соглашается крестный, когда я завершаю историю о вчерашних приключениях кивком на пирожки. — А чего ты Дамблдору не хочешь рассказать?

— Понимаете, дядя Игорь, — говорю осторожно. — Мне это все не нравится. Смотрите — пошла я в Министерство Магии — мне нахамили. Чего быть не должно. Я уверена, если бы я попробовала бы жаловаться, то меня бы опять послали. В обычном министерстве меня едва в Азкабан не упекли...

— Так, стоп-стоп! — крестный аж подскакивает. — Что за Азкабан? Ты что, Непростительные применила?! Я ж тебя предупреждал!!!

— Не применяла я! — повышаю голос. — Дослушайте до конца!

Крестный плюхается обратно. Я тут же всовываю ему в руки пирожок.

— Лучше вот, пирожок съешьте. С вареньем... Я вообще там ничего не применяла. А меня обвинили в использовании Конфундуса...

Чем дальше я рассказываю, тем больше хмурится дядя Игорь, жуя пирожок.

— Дело пахнет керосином, — делает он вывод.

— Именно. И мне кажется, керосин льет Дамблдор. Вы же сами говорили, что Министр Магии его приятель. Потому и хамство, и ложные обвинения. А пожар этот — просто вовремя! И причем именно там, где сведения обо мне должны храниться. Вот уверена, поеду в этот Коукворт, так и там чего-нибудь будет. Умерли Эвансы, например. Или переехали так, что с концами...

— Вполне возможно... — задумчиво говорит дядя Игорь и берет второй пирожок. — Врана. Я сейчас очень хочу попросить тебя прекратить поиски, потому что это все как-то подозрительно... но не буду. Не буду потому, что ты упрямая и не прекратишь, но при этом обидишься. Ты правильно сказала, чтобы я не вел себя, как в том анекдоте про шестнадцать и восемнадцать лет. Тебе восемнадцать. Ты взрослая. Только помни, что Альбусу Дамблдору на сотню лет больше. Если ты действительно влезла куда-то, куда он считает недопустимым, то он тебя растопчет. Будет улыбаться, кормить дольками... но растопчет. Он беспощаден к тем, кого считает угрозой, птич. Но я сделаю все, чтобы тебя защитить.

— Спасибо, дядя Игорь, — вздыхаю. — Но до этого не дойдет.

* * *

А после обеда меня приглашает к себе Дамблдор. Прохожу в директорский кабинет, присаживаюсь на кресло.

— Лимонную дольку? — интересуется директор Хогвартса.

— Да, благодарю, — принимаю предложенное лакомство.

— Вы вчера отлучались из Хогвартса, — утвердительно говорит старик. — Это связано с поисками ваших родителей?

— Да, — киваю.

— Я, кстати, интересовался в Министерстве. Увы, не могу вас ничем порадовать. Нет никаких сведений о том, что вы являетесь внебрачной дочерью какого-либо мага. Как, впрочем, и ведьмы. Так что все указывает на то, что вы магглорожденная.

— Да, похоже на то, — соглашаюсь. — Придется искать среди магглов.

— Вы уже что-то нашли?

Разумеется, нашла! Открываю рот, чтобы поделиться с Дамблдором радостью от встречи с тетей Любой, но меня словно окатывает холодной водой.

— Я... я искала, — старательно опустив глаза, говорю. — Но... сами понимаете, прошло почти двадцать лет... Нигде не сохранилось никаких архивов... Увы.

— Да, печально, — кивает директор Хогвартса, поправляя очки. — Я искренне вам сочувствую. Но вы не отчаивайтесь. В любом случае, вы маг. И неважно, кто ваши родители...

Когда я выхожу из кабинета, в голове бьется одна мысль — с чего бы мне так вдруг захотелось все выложить этому старикашке?!

Больше я лимонных долек у него есть не буду.

В конце марта мы сдаем первые экзамены, которые пойдут в диплом — Чары и Артефакторику, хотя половину тем мы не прошли. Тем не менее, в местном Министерстве дают добро и присылают мрачную женщину в наглухо застегнутой серой мантии, Александру Ильиничну Браун. Она оказывается выпускницей Дурмстранга и специалистом по Темным Артефактам.

— Цыц, малышня, — рявкает она на нас по-русски, когда мы пытаемся что-то сказать. — Не учи ученого. Программу вашу я знаю. Вопрос следующий: кто пойдет на профильную Артефакторику после школы?

Руки поднимают двое.

— Кто еще куда?

Перечисляем.

— Ясно, — женщина кивает. — Будущие артефакторы остаются на экзамен, остальные получают в диплом то, что за год выходит, и идут за дверь. Есть несогласные?

Несогласных не оказывается. Те, у кого за год получаются четверки, знают, что на «пять» они не сдадут. А те, у кого «пять», искренне рады, что лишний раз не придется напрягаться.

А вот с Чарами так не получается. Нас гоняют «в хвост и в гриву». Хогвартсовский учитель Чар пытается что-то возразить, но Александра Ильинична так рявкает на бедного гоблина, что тот лишь молча хлопает глазами.

— Что у них спрашивать, я решаю! А ваша задача подтвердить качество их ответа!

После экзамена выхожу взмыленная. В ушах все еще звенит голос экзаменаторши, а руки рвутся махать палочкой.

— Что попалось? — обступают меня парни.

— Вывод Охранных Чар второй степени из имеющихся первой по формуле Вронского-Нотта, — прислоняюсь к стене. — Без активного компонента. А продемонстрировать — Диагностические Чары, определяющие недавние повреждения.

— И на ком?

— А на ней же, — пожимаю плечами. — Она себе куда-то иголкой ткнула, велела сказать, где.

— Что поставила?

— Пять. Я еще ей синяк определила. Трехдневной давности.

Парни фыркают.

* * *

После сдачи Артефакторики и Чар учеба становится полегче. Я выбираю день и отправляюсь в Коукворт. Он оказывается маленьким индустриальным городишкой на побережье, причем вымирающим. Когда-то тут работало несколько фабрик, но сейчас почти все они закрыты.

В доме номер пять по Фокс-стрит живут другие люди. Я узнаю, что они переехали сюда лет пять назад, а до этого тут жили Смиты. Про Эвансов они не слышали. Вздыхаю и плетусь в местный муниципалитет, думая, как я буду накладывать Конфундус, учитывая, что Альбус Дамблдор может предусмотреть мое появление в Коукворте.

Конфундуса, однако, не требуется. Я говорю, что ищу своих родителей, и этого оказывается достаточно.

Семья Эвансов действительно жила здесь. В семье было двое детей — некая Петуния Эванс, пятьдесят седьмого года рождения, и Лили Эванс. В семьдесят седьмом Петуния Эванс становится миссис Вернон Дурсль и уезжает из Коукворта. В семьдесят восьмом с разницей в полтора месяца погибают мистер и миссис Эванс. А Лили... А вот сведений о Лили нет. Словно исчезла.

Может быть, так и было... Как чувствовала, когда говорила об этом дяде Игорю.

Теперь задача поинтереснее — найти неких Вернона и Петунию Дурсль. И надеяться, что они не уехали из Великобритании.

А еще в Великобритании — почти шестьдесят миллионов жителей.

* * *

Регулярно выбираюсь в Лондон, обзванивая людей с фамилиями «Эванс» и «Дурсли» из справочников всех крупных городов Британии, надеясь на удачу. Но удача, видимо, либо кончилась, либо еще спит. Нахожу одну Лили Эванс, но это оказывается пожилая темнокожая женщина. Из трех Вернонов Дурслей, которые отвечают на мой звонок, жену одного зовут Кимми, жену второго — Марго, а третий вообще не женат. С каждым новым звонком я ощущаю, что еще не все потеряно, а после очередного отрицательного ответа это ощущение пропадает. И чем больше строчек вычеркивается, тем меньше у меня надежды.

С каждым днем становится все теплее и теплее. Мы сдаем Боевую Магию, которую у нас принимает профессор Грюм, отставной аврор. Заниматься с ним одно удовольствие — он не брезгует подлыми приемами и уловками, а не делает вид, что у нас уроки Дуэльного Мастерства. Сам он, правда, одноног и безглаз, вдобавок стар и потрепан, поэтому ограничивается только объяснениями. Но все равно он мне нравится, как и нашим парням. Симпатия эта взаимна, и у всех нас стоят пятерки.

Маггловские экзамены сдаем в те же дни, что и наши однокурсники в Дурмстранге — в начале июня. Задание получаем с совами из Дурмстранга, ответы отправляем с ними же.

Экзамен по Зельям сдаем с седьмым курсом Хогвартса. Профессор Снейп раздражен и зол больше, чем обычно. Его можно понять — если в обычные годы у него сдают ТРИТОНы не больше десяти человек, то в этом году добавляется шестнадцать француженок и четырнадцать дурмстранговцев. Не мудрствуя лукаво, профессор объединяет нас всех в один класс, раздает каждому по котлу и бумажке со списком ингредиентов и садится наблюдать. Наша задача определить, что за зелье, установить порядок закладки компонентов и помешиваний и, собственно, сварить его.

Вчитываюсь в свой «билет».

«1. Глаза тритона — 2 шт.

2. Пыльца фей — 1,23 унции.

3. Шерсть белой кошки — 3 шт.

4. Порошок из костей вампира — 2 унции.

5. Настойка мандрагоры — 6 капель...»

Перечитываю список из двадцати шести пунктов три раза, понимая, что я не знаю, что получится, а значит, не знаю порядок добавления в котел.

Ладно... пойдем от противного. Учитывая, что здесь есть шерсть белой кошки, то первыми в котел нельзя ни класть глаза тритона, ни капать настойку мандрагоры. Значит, первым будет либо...

Черкаю на пергаменте, сосредоточенно размышляя.

Через сорок минут у меня получается установить, в каком порядке закидывать в котел ингредиенты. Оглядываюсь на других учеников, у которых уже вовсю кипят зелья. Черт, не сдам же...

Шагаю к шкафчикам, забираю нужные мне компоненты.

Через десять минут профессор Снейп начинает ходить по классу и заглядывать в котлы.

— Эванеско! — вдруг произносит он, направив палочку на котел какой-то ученицы Хогвартса. — Мисс Андерсон, я ожидал от вас большего. «Тролль». Собирайтесь и уходите.

— Но я... — чуть не плачет девушка. — Мне так нужны...

— Придете на пересдачу на следующий год, если вам так нужны ваши ТРИТОНы по Зельям, — ухмыляется учитель.

Вот злюка...

Около моего котла он задерживается буквально на миг, вздернув бровь. Ну да, это понятно. У меня только-только закипела основа — ключевая вода.

Вскоре уходит одна из шармбатонок, получившая «выше ожидаемого» — это «четверка» по-нашему. Затем еще одна.

Постепенно в классе становится все меньше и меньше народу. А я стою перед котлом, не зная, то ли добавлять шерсть, то ли еще помешать.

— Вы определили ваше зелье, мисс Перунович? — раздается у меня над ухом голос учителя.

— Эм... эм... э... Еще нет, — бормочу. — Но я определю...

— Да? И как же вы это собираетесь сделать? — насмешливо спрашивает у меня профессор Снейп. — Удивительно, что вы вообще дошли до этого этапа, не зная, что варите.

Ощущаю, как краска заливает мое лицо.

— Высшего балла, разумеется, вам уже не видать, — словно размышляя, продолжает он. — Поэтому подскажу. Это Зелье Родства.

Ой, точно!!! Ворона я, ворона! Как могла...

Профессор Снейп глядит в мое лицо, фыркает и отворачивается.

А я теперь знаю, что надо помешать, а шерсть закинуть тогда, когда зелье станет розоветь.

Еще через сорок минут я остаюсь в классе последняя, доваривая зелье, которое начала позже всех. Когда я наконец снимаю его с огня, профессор Снейп с видом непередаваемой брезгливости заглядывает мне в котел и кивает.

— Ладно. Годится. Теперь его надо испробовать. Увы, больше идиотов, кроме вас, тут нет, поэтому я рискну здоровьем и пожертвую свою кровь...

Проверка зельем Родства — очень простая процедура. Изначально Зелье Родства прозрачно. Если же туда попадает кровь двух разных людей, то оно меняет цвет. По получившемуся цвету устанавливают не только факт родства, но и его степень. То, которое я сварила, простенькое. Оно определит двоюродное родство, но троюродное может уже не потянуть. В случае слишком дальнего родства или вообще его отсутствия оно должно стать красным.

Смотрю, как в котел падает темная капля с пальца профессора Снейпа. Протягиваю руку и колю себе мизинец трансфигурированным в иголку пером. Моя кровь падает сверху на кровь учителя, и зелье начинает менять свой цвет.

— Ну что ж... «Тролль», мисс Перунович, — каким-то довольным тоном говорит мой экзаменатор через полминуты. — Если честно... вы меня разочаровали. Я ожидал от вас большего.

Не веря, смотрю в котел, на его бирюзовое содержимое, весело сообщающее, что профессор Снейп — мой папа.

Как же я так смогла запороть это Кощеево варево?!!

— Очистите котел и можете быть свободны, — говорит учитель, не оборачиваясь. — И побыстрее. У меня без вас дел хватает.

* * *

Стою на палубе, гляжу в озеро, желая туда прыгнуть и не ощущать этого позора. Черт, я не сдала Зелья! И где — в Хогвартсе!

— Врана, не переживай, — успокаивает меня крестный. — В Дурмстранге пересдашь. В августе.

— С двоечниками, ага, — реву. — У меня в дипломе не должно быть троек! А по Зельям... А по Зельям за экзамен «два»! Это тройка в дипломе! При том, что у меня должна была выйти пятерка! Если бы не этот экзамен! А если я буду сдавать в августе, то мне поставят максимум «четыре»! А у меня должна быть пятерка!

— Хочешь, я поговорю с Северусом? — сочувственно говорит дядя Игорь. — Пересдашь...

— Когда?! — рявкаю. — У меня через две недели Третье Испытание! А еще сдавать четыре экзамена! А мы уплываем уже двадцать шестого!

— Не переживай, птич, — утешает меня крестный и протягивает платок. — Ну пересдашь тогда в августе. Ну, будет у тебя «четыре», а не «пять». Но и не «три», верно?

Вместо ответа забираю у дяди Игоря платок и сморкаюсь.

Тепло и приближающиеся каникулы действуют на всех расслабляющим образом. Мои друзья из Хогвартса совершенно перестают думать об учебе, и наши тренировки проходят очень тяжело. Гарри постоянно витает в облаках, как и его друг Рон, наконец-то с ним помирившийся. Одна Гермиона старается.

— Ты в этом году тоже будешь работать на каникулах, как у вас принято? — интересуется Гермиона.

— Нет, я же последний год учусь, — качаю головой. — В последний год практики нет — мы ведь сдаем экзамены и получаем дипломы. Как только получу диплом, так стану свободной, как птица.

— Везет, последний год, — хмурится Рон Уизли. — А мне еще три года тут мучиться!

Улыбаюсь, глядя на рыжика.

— У вас очень легкая программа, — утешаю. — Не переживай, у тебя все получится.

— Ага... Ты сама Зелья не сдала в нашей школе, а говоришь — легкая...

Закусываю губу. Это да, с этим у меня не вышло.

— Это потому что я ворона, — отвечаю. — Я зелье позапрошлого года не узнала.

— Не переживай, — говорит Гермиона. — Профессор Снейп сам по себе злой.

Это я уже поняла...

— А куда вы поедете летом? — меняю тему. — У вас есть что-нибудь вроде летнего лагеря?

— Нет, — отрицательно мотает головой Гермиона. — А было бы здорово...

— Мне бы не пришлось с Дурслями жить, — говорит Гарри. — Хотя Дамблдор бы все равно не согласился. Он меня даже к крестному не пускает.

Задумчиво смотрю перед собой... и тут до меня доходит, какую фамилию назвал Гарри Поттер.

— Дурсли? — смаргиваю. — Это кто?

— Мои тетя, дядя и кузен, — мрачнеет мальчик. — Они меня ненавидят за то, что я волшебник.

— Они магглы? — аккуратно спрашиваю, боясь спугнуть удачу.

— Угу, — бурчит Гарри.

— Его дядя Вернон называет его ненормальным, — встревает Рон. — Да я был как-то у них... ух, это страшное место. У Гарри на окнах решетки...

— Рон! — недовольно рявкает мой соперник по Турниру. — Хватит!

Дурсли. Вернон.

— А тетю твою зовут случайно не Петуния? — спрашиваю еще аккуратнее.

— Петуния, — удивленно смотрит на меня Гарри. — А ты откуда знаешь?

— А у нее есть сестра Лили?

— Была, — вздыхает мальчик. — Это моя мама. Лили Поттер, в девичестве Эванс...

Бл..., неужели?

— Ее убил Тот-Кого-Нельзя-Называть, — встревает Гермиона Грейнджер. — А потом попытался убить Гарри, но сам умер.

Эту историю я знаю. Про то, как Мальчик-Который-Выжил уничтожил Того-Кого-Нельзя-Называть, мне рассказывают едва ли не в первые дни пребывания в Хогвартсе.

— Она училась на Гриффиндоре, как и мы, — грустно говорит Гарри. — Там же учился и мой отец...

Всматриваюсь в лицо мальчика уже другим взглядом. И замечаю то, на что не обращала внимания раньше — его глаза такие же зеленые, как и мои. Цвета чистейшего изумруда. Редкого цвета.

В остальном же он на меня не похож. Мое лицо вытянутое, его круглое. У меня длинный, совершенно не как у Поттера, нос; худощавое телосложение и черные, намного чернее, чем у мальчика, волосы, вдобавок прямые и ничуть не вихрастые.

— Жаль, Гарри, — говорю, стараясь не выдать своих чувств. — Но, думаю, у тебя все будет в порядке.

* * *

Ужинаю у себя. Слишком я нервничаю, Дамблдор может что-нибудь заподозрить, чего мне не хочется. Сегодня я еще раз убедилась в том, что это именно он чинил мне препоны.

Что же ты скрываешь, старикашка?

И, похоже, без помощи крестного мне не обойтись...

После ужина дядя Игорь стучится в мою каюту.

— Врана? У тебя все хорошо? Не видел тебя за ужином.

— Заходите, — говорю крестному. — И дверь заприте.

Крестный так и поступает, а я накладываю Высший Полог Тишины, который как раз рассчитала за ужином. Дядя Игорь не дурак. Он распознает мои манипуляции, удивленно вздергивает бровь. Но вместо вопросов добавляет еще немного чар в мое заклятье, повышая его ступень.

— Выкладывай.

— Ту женщину, которая меня родила, звали Лили Эванс, — говорю крестному.

— Это я знаю. Ты еще что-то выяснила?

— У ее родителей было двое детей — она и ее сестра Петуния, на пару лет старше. Петуния — маггл, как и ее родители, ее муж и ее сын. А вот Лили Эванс была волшебницей.

Крестный не дурак. Совсем не дурак. Голова у него соображает очень быстро.

— И как Дамблдор ее упустил, не взяв в Хогвартс... — хмыкает он через секунду.

Делаю многозначительную паузу. Глаза дяди Игоря расширяются.

— Она...

— Она училась в Хогвартсе, дядя Игорь, — говорю напряженному мужчине. — На Гриффиндоре. Затем вышла замуж за однокурсника. По фамилии Поттер.

Крестный смаргивает.

— Так ты, получается, урожденная Поттер?

— Это вряд ли, — грустно хмыкаю. — Мы с Гарри не похожи.

— Ты имеешь ввиду Золотого Мальчика? — уточняет дядя Игорь, хотя по его глазам видно, что он уже все понял.

— Да.

— Теперь давай с подробностями, — крестный вдруг достает из кармана сигареты и виновато косится на меня: — Вран... ты не будешь против, если я тут...

Вздыхаю. Дядя Игорь курил, когда я была маленькая, затем бросал. После смерти отца опять закуривал, потом вроде бросил... Эх.

— Буду против. Но возражать не стану, — взмахом палочки накладываю Освежающие воздух Чары. — Что уж тут.

— Спасибо, птич, — крестный с наслаждением затягивается и опять говорит: — Давай подробности.

Я рассказываю, как ездила в Коукворт. Упоминаю, что обошлось без заклятий и получаю довольный кивок крестного. И рассказываю, как Дамблдор упорно пытался склонить меня к мысли, что я магглорожденная, что мне не надо искать в магическом мире. Причем неоднократно.

— Твоим отцом действительно мог быть маггл, — говорит дядя Игорь, вглядываясь в сизые разводы дыма, висящие в воздухе. — Если бы он был волшебником, то ни за что не дал бы твоей матери прервать беременность, даже если был бы чистокровным и сторонником идей Лорда. Он ее, конечно, потом бы убил, но тебя не тронул — ты бы ведь получалась полукровкой.

Киваю. В волшебном мире очень трепетно относятся к детям — в редкой семье бывает больше двух детей. И не потому, что родители не хотят, а потому что не получается.

— Я и так полукровка получаюсь, — хмурюсь. — Вопрос еще вот такой. Лили было шестнадцать, когда она забеременела. Она ходила с пузом шесть с половиной месяцев, ибо, хоть в бумагах и написано, что беременность была двадцать четыре недели, тетя Люба говорит, что я была слишком развитая для этого срока, хоть и мелкая очень. По ее словам, я родилась, как минимум, после двадцати восьми недель. Но это неважно. Важно другое — куда смотрел Дамблдор, Лили ведь не в два месяца каникул уложилась? Родители-то понятно, они обычно узнают все в последнюю очередь. Но директор магической школы? Ты сам говорил, что существуют специальные директорские чары...

— Существуют, — кивает дядя Игорь. — И да, ты права. Во-первых, директор был обязан встретиться с Лили и ее родителями и провести беседу о недопустимости аборта. Затем он был обязан выяснить, от кого она залетела и, если это был маг, сообщить ему. Ну, а дальше по ситуации — помолвка и свадьба либо выкуп за ребенка и передача тебя отцу. Если же это был маггл, то беседа с магглом и опять же свадьба. Либо, если там все совсем плохо, простое признание отцовства и пособие от Министерства Магии твоей матери.

— А если бы я оказалась сквибом? — заинтересованно спрашиваю. Такие нюансы Магического законодательства Британии мне неизвестны.

— Рождение любого мага на территории Магической Британии и Ирландии целиком отражается в Министерской Книге Рождения, — поясняет крестный. — Там отражаются все дети-маги, рожденные или собирающиеся родиться. Дамблдор бы сперва проверил Книгу, а потом бы пошел к твоей матери и ее родителям... И на сквибов, увы, Врана, распространяется законодательство только маггловской Британии. Он не стал бы останавливать твою мать от аборта, если бы ты оказалась сквибом.

— Он не стал этого делать, даже когда я оказалась волшебницей, — задумчиво гляжу на красный огонек сигареты дяди Игоря. — Вопрос — почему? Он не мог не знать. Не мог не заметить... Значит, беременность Лили не входила в его планы...

Что скрывает этот дед?

Молчим.

— Дядя Игорь, — решаюсь. — Мне нужна ваша помощь.

— О, вспомнила о старой гвардии, — фыркает крестный. — Что нужно?

— Я хочу навестить дом Петунии Дурсль, тети Гарри Поттера. Мне нужна ваша поддержка, чтобы я не вляпалась куда-нибудь. Чую ж..й, что там чего-нибудь будет накручено.

— Понял, — четко отвечает дядя Игорь. — Будет тебе поддержка.

* * *

Узнать адрес Дурслей — раз плюнуть. Оказывается, его знают все Уизли — близнецы, Рон и их младшая сестра Джинни, а так же Гермиона, Невилл Лонгботтом и еще половина Гриффиндора. Близнецы даже описывают, как выглядят его родственники — Вернон и Дадли жирные, как свиньи, а Петунья тощая, как жердь.

«Суррей, Литтл-Уининг, Тисовая улица, дом 4».

В Суррей отправляемся, однако, только через два дня. Все эти дни крестный где-то пропадает, на мои вопросы ничего не отвечает. И только восемнадцатого июня мы наконец оказываемся в Косом Переулке.

До Литтл-Уининга я планирую добраться на автобусе от вокзала Чаринг-Кросс, но крестный, хмыкнув, аппарирует меня в незнакомое место.

— Это Уокинг, — опережает он меня, когда я открываю рот, чтобы задать вопрос. — Отсюда до Литтл-Уининга рукой подать. Ближе, чем из Лондона.

— Вы тут раньше были? — удивленно спрашиваю.

— Я по всей Британии бывал, — недовольно говорит крестный, и я понимаю, что он имеет ввиду то время, когда служил психованному «Лорду». — Пойдем.

Плетусь за дядей Игорем, тихонько радуясь, что взяла его с собой.

Дом Дурслей оказывается типичным домиком в череде своих собратьев-близнецов. Два этажа, рядом машина, цветничок.

— Стой, — останавливает меня крестный, когда мы замираем в начале Тисовой улицы. — Ни шагу.

— Что такое? — хмурюсь.

— Чары. Тебе не видно, а я чую.

— Что за чары? — спрашиваю шепотом.

— Самые разные. Видишь дом?

— Да, — киваю.

— От него фон идет на двадцать метров. Если я туда войду или просто приближусь, Дамблдор тут же узнает.

— Как ты определил?

— Они завязаны на таких, как я, — недовольно поясняет крестный и добавляет, мрачно глядя на мою недоуменную рожу: — На Метку Лордовскую. Да и тебе соваться туда не стоит. Там еще с десяток таких Оповещающих чар, что даже я не все распознаю.

— И что делать? — закусываю губу.

— Ждать, пока твоя Петуния выйдет. Потом поговорим.

Ждать долго не приходится. Через полчаса из дома выходит тощая женщина и шагает куда-то прочь. По описанию близнецов похожа на Петунию. Киваю крестному.

— Смотри и учись, — вдруг фыркает дядя Игорь. — И не вздумай вмешиваться. Даже лучше, если на себя Дезиллюминационные наложишь.

Вздыхаю.

Крестный дожидается какого-то только ему известного момента и делает легкий взмах рукой в сторону женщины.

— Я Виктор Уайт. Мы учились в одной школе, — монотонным голосом говорит дядя Игорь, смотря в расфокусированные глаза женщины. — Мы были очень хорошими друзьями. Мы даже хотели пожениться, но не случилось. Я делал тебе подарок перед свадьбой и поздравлял с рождением сына. А теперь, на счет «один», ты очнешься. Три, два, один!

— Ой! — радостно восклицает женщина, проморгавшись и обнаружив рядом с собой моего крестного. — Виктор! Какими судьбами ты тут?!

— О, просто случайно, милая, — крестный сама любезность. — Как дела? Как муж, сын?

— С Верноном и Дадли все в порядке, — Петуния улыбается. — А ты? Как твои дела?

— Замечательно. А ты... ты все такая же прекрасная...

Видеть крестного, расточающего комплименты, очень непривычно. На моей памяти он так себя никогда не вел.

Дядя Игорь ведет Петунию Дурсль в какое-то кафе, усаживает за столик, продолжая мягко ворковать, приносит ей кофе.

— А помнишь, как твоя сестра залетела в шестнадцать лет? — таким же приторно-противным голосом спрашивает он, но миссис Дурсль этого, кажется, не замечает. Ее лицо безмятежно-счастливо. Она улыбается крестному.

— О, да, помню! Хорошо, директор ее школы убедил эту дуру и родителей сходить к врачу и решить проблему! А то позору было бы... Понятия не имею, от кого она его нагуляла...

Вдыхаю, медленно выдыхаю. Крестный нервно оглядывается на меня, сидящую за соседним столиком и делает жест, обозначающий приказ не двигаться.

Директор. Директором мог быть только Дамблдор, ибо Лили Эванс училась в Хогвартсе.

Дамблдор.

— Ну, и напоследок, — дядя Игорь достает из кармана склянку. — На память, дорогая Петти...

И с этими словами ловко колет ее в палец чем-то, подставляя флакончик.

— Ой! — вскрикивает Петуния, но крестный тут же взмахивает рукой. — Ты меня не знаешь. Никогда не видела. Никогда обо мне не слышала. А в кафе зашла, потому что вдруг захотелось выпить кофе. На счет «один» ты очнешься. Три, два, один.

И пересаживается ко мне за столик.

— А теперь, мадемуазель, вашу лапку...

Моя кровь капает туда же, куда до этого упала кровь Петунии. Прозрачная склянка медленно приобретает лимонный оттенок.

— Зелье Родства, — догадываюсь я. — Откуда оно у вас?

— Из Лютного, — пожимает плечами крестный. — Я его сам не сварю, а Северус не желает со мной общаться чаще, чем три раза в день за столом.

— Оно качественное? — подозрительно кошусь на флакончик, четко сообщающий, что у меня и Петунии Дурсль действительно есть кровное родство уровня «тетя-племянница».

— Ну... попробовали бы они продать мне некачественное, — фыркает дядя Игорь. — Иногда плохая репутация тоже полезна. Теперь слушай. Вылови на всякий случай своего Поттера и сделай такую же проверку. У меня есть еще порция. Зелье будет сине-зеленым, если он твой полный брат, и...

— Я знаю, каким, — перебиваю недовольно, вспомнив свой провал на экзамене, и прячу бутылек. — Спасибо, дядя Игорь.

* * *

Два дня хожу в раздумьях, как взять кровь у Гарри Поттера. И только на последнем нашем с ним занятии наконец-то до меня доходит.

Ворона — она и в Англии ворона.

Запустить заклятие чуть посильнее, чем полагается, да с легким вывертом, чтобы Гарри впечатался носом в стену, оказывается несложно. Гермиона, конечно, тут же останавливает ему кровь, Рон Уизли помогает ему подняться.

Рассыпаюсь в извинениях. Гарри уверяет, что все в порядке.

— Так, на сегодня мы, наверное, закончим, — говорю нервно, надеясь, что дети спишут это на мое беспокойство за Гарри. — Отведите его в Больничное крыло...

Когда за Золотым Трио закрывается дверь, я собираю с пола накапавшую кровь, еще не успевшую свернуться, и отправляю во флакончик...

...и смотрю, как он медленно приобретает изумрудный цвет. Цвет, свидетельствующий о неполном родстве.

Гарри Поттер — мой единоутробный брат.

Когда я вечером предъявляю зеленый флакон дяде Игорю, тот молча прижимает меня к себе.

Двадцать четвертого июня — Третье Испытание. Все нервничают. А я думаю только о новоприобретенных родственниках. Как они отнесутся к тому, что у них есть еще и племянница? Как Гарри отнесется к сестре?

На квиддичном поле перед Хогвартсом выстроен огромный лабиринт из зеленых стен.

— Леди и джентльмены, третье и последнее состязание Турнира Трёх Волшебников начинается! Разрешите мне напомнить вам турнирное положение участников на сегодняшний день! — провозглашает тот самый блондинистый г...нюк, который делал объявление на Втором Испытании. — Итак, первым идет Гарри Поттер, школа «Хогвартс»! У него восемьдесят пять очков!

Трибуны взрываются аплодисментами.

— Второй идет Гав... Гаврана Перьюновик, Дурмстранг. У нее восемьдесят очков! Третье место — у Седрика Диггори, школа «Хогвартс», с семьюдесятью девятью очками! И четвертое место — у Флер Делакур из Шармбатона! Шестьдесят три очка!

Еще и ты мою фамилию переври, идиот!

— Перунович, — обреченно вздыхаю. Все равно этот г...нюк меня не услышит.

— Итак, Гарри, начинай по моему свистку!

Первым идет тот, у кого очков больше. Я отстаю на пять баллов... мне надо догнать этого очкарика до того, как он попадет действительно в серьезную переделку. Кто знает, что там устроители лабиринта понаставили...

Раздается снова свисток, и я кидаюсь в зеленые заросли. Делаю шагов десять и оказываюсь на развилке. Блин, куда же пошел Гарри?

Скорее всего, направо. Люди выбирают направление в сторону рабочей руки. Гарри держит палочку в правой...

Сворачиваю в узкий темный зеленый тоннель и убеждаюсь, что права — через какое-то время наталкиваюсь на сломанную ветку и пару ободранных листьев. А еще через минуты три — на самого Гарри, плотно оплетенного какими-то лианами, в которых я узнаю Дьявольские силки. Вообще-то, они не любят день, но тут полумрак.

— Люмос Солем, — говорю силкам, направив на них палочку. Силки нехотя расплетаются, отдавая мне Гарри.

— Спасибо, — откашливается полузадушенный мальчик. — Ты опять меня выручаешь.

— Угу, — бурчу. — Пойдем уже...

Но вот куда?

Гарри достает палочку и шепчет заклинание Направления — эквивалент маггловского компаса.

— Нам на северо-восток, — говорит он.

— Верно, — соглашаюсь. — Тогда на следующей развилке надо налево.

Следующая развилка оказывается метров через двадцать блужданий по кривому коридору. Повторное заклинание Направления указывает, что нам вообще назад.

— Я направо, ты налево, хорошо? — предлагает мне мальчик.

— Предлагаешь тебя отпустить одного, чтобы ты опять попал в объятья к кустам? — иронически вздергиваю бровь.

— Я справлюсь! — возмущается он.

— Ладно, — вздыхаю. — Мы же вроде соперники. Иди направо.

Гарри кивает и исчезает в правом ответвлении зеленого коридора.

Думает, я так просто отпущу его одного? Наивный...

Я могу испытывать негативные чувства к нашей общей матери, предпочетшей его мне, но ребенок в этом не виноват. Он даже не знает о том, что у него есть сестра. Которая совершенно не хочет его смерти на этом идиотском Турнире.

Накладываю легкие чары Незаметности и шагаю следом.

Как оказывается, вовремя. Из-за поворота на меня выскакивает Гарри, его мантия дымится, очки едва держатся на носу. Едва успеваю увернуться. Следом пробегает какое-то чудище, похожее на помесь танка со скорпионом. Из его хвоста вырывается огонь, как из газовой горелки.

— Глацио! — целюсь в «горелку». Удачно. «Горелка» гаснет, а чудище оборачивается ко мне.

Хорошая зверушка, хорошая... А вот тут пригодится посох.

Ударяю по земле, концентрируясь и прогоняя магию сквозь толстое древко. Миг, и ко мне приходит отклик. Получилось.

Танкоскорпион делает рывок, но его лапы вязнут во внезапно появившемся под ними песке. Тварь пытается выбраться, но увязает еще глубже... А с другой стороны на нее и на меня глядят изумленные глаза Гарри.

Последним в вызванные мною зыбучие пески погружается погасший хвост-«горелка».

Еще удар посохом, и передо мной вновь твердая земля.

— Ты... — мальчик сглатывает, когда я подхожу к нему и поправляю мантию.

— Я, — киваю. — Ну что, опять пойдешь один?

— Нет, — краснеет он, утирая обгорелым рукавом лицо, от чего оно приобретает цвет «серый в разводах». — Я...

— Уймись, братишка, — фыркаю, удивившись, как легко у меня получилось назвать этого мальчика братом. — Я тебя не брошу.

— А как... как же победа?

— Да плевать мне на нее, — признаюсь честно. — Мне важнее живой ты, чем какая-то тысяча галеонов.

— Почему? — распахивает зеленые глаза Гарри, но я качаю головой:

— Потом объясню.

Какое-то время мы пробираемся по лабиринту без приключений. Но свернув в очередной раз...

Отец улыбается, делает шаг ко мне, но внезапно его грудь окрашивается красным. Он изумленно прикасается к ней, смотрит на пальцы, которые такие же красные...

— Не, — говорю шепотом. — Не... То ниjе истина...

Голубые глаза подергиваются смертной поволокой... И вдруг отец преображается. Его лицо темнеет, теряет очертания...

— Риддикулюс! — гаркает рядом Гарри, едва меня не оглушив.

Нечто черное, страшное и бесформенное превращается в половую тряпку, которая слегка мотается в воздухе по инерции, затем падает на землю и исчезает с хлопком.

— Боггарт, — сообщает мальчик. — А кем он был?

— Моим отцом, — сглатываю. — Мой боггарт — его смерть. А во что он превратился?

— В дементора. Это мой боггарт, — отвечает Гарри и вдруг добавляет: — Он на тебя не похож.

— Потому что он меня удочерил, — поясняю, понимая, что не дементора имеет ввиду мальчик.

Следующие полчаса мы бродим по лабиринту, не встречая ничего опасного. По пути наколдовываю из веток деревянные кружки и заполняю их Агуаменти. Преобразовывать дерево в стекло, чтобы получить полноценные стаканы, мне лень.

— Спасибо, — говорит Гарри, принимая у меня из рук кружку. — Как раз пить хотел.

— Да не за что, — смотрю на жадно глотающего воду мальчика. Как же это ему так не повезло — оказаться на этом Кощеевом Турнире?

А потом нас встречает сфинкс. Точнее, сфинксиха. Как вообще называть самку сфинкса? У которой тело льва, а голова и сись... эм... грудь женская?

— Привет, — говорит Гарри твари.

— Привет, — гулко отзывается сфинкс.

— Загадку будешь загадывать? — интересуюсь у нее.

— Да, — кивает та. — Отгадаете — пройдете. Нет — нападу.

— Загадывай, — соглашается Гарри.

— «First think of the person who lives in disguise,

Who deals in secrets and tells naught but lies.

Next, tell me what’s always the last thing to mend,

The middle of middle and end of the end?

And finally give me the sound often heard

During the search for a hard to find word.

Now string them together, and answer me this,

Which creature would you be unwilling to kiss?» — с выражением декламирует сфинксиха.

«...какое существо ты никогда не поцелуешь...» — мысленно перевожу стих.

— Да я паука никогда не поцелую! — с чувством фыркаю. — Ладно, давай разгадывать...

И недоуменно замолкаю. Выражения лиц что у сфинкса, что у Гарри — одинаковые.

— Повезло, — раздраженно гудит сфинкс. — Идите.

— Что, реально «паук» был? — изумляюсь, но от приглашения не отказываюсь. Вдруг передумает?

— Не «был», — вдруг не своим голосом говорит Гарри. — Он «есть».

Смотрю в указанном направлении...

— Риддикулюс! — рявкаю в сторону волосатого шарика на ножках размером с хорошую корову. — Риддикулюс...

— Это не боггарт, а акромантул! — пихает меня Гарри. — Врана, очнись!

— Черт... — не свожу глаз с паука. — П...ц.

— Назад я вас не пущу, — добавляет сфинксиха.

— Хаjде ти на курац! — отвечаю твари, не оборачиваясь.

— Что это за заклинание? — интересуется Гарри.

— Это ругань. Забудь. Ты не слышал, — говорю, прикидывая наши шансы выжить.

— Что де... — пытается спросить мальчик, но я уже начинаю действовать.

Раз. Наклониться к земле, подхватить камень, начать проговаривать про себя формулу Приклеивающего. Два. Обхватить Гарри, закончить формулу Приклеивающего. Три. Швырнуть камень в акромантула, одновременно концентрируя силу в посохе...

Посох резко дергается вперед и вверх. Из его нижнего конца вырываются воздушные вихри. Едва успеваю вцепиться в гладкую поверхность второй рукой.

Акромантул кидается вперед, клацая челюстями, но мы взмываем в воздух перед самой его мордой. И паук-переросток врезается в сфинкса...

Об землю нас грохает метрах в пяти от прежнего места, и грохает прилично. Я пребольно ударяюсь коленкой. Мы не разлетаемся в стороны только потому, что наши мантии еще склеены. Скидываю чары и дергаю Гарри за руку.

— Бежим!

Прихрамывая, улепетываем прочь от дерущихся сфинкса и акромантула. Мимо проносятся зеленые стены лабиринта. Бежим, бежим...

...и врезаемся в Седрика Диггори.

Б...ь! Второй раз падать на землю той же коленкой...

С шипением втягиваю в себя воздух. Гарри слепо шарит по земле руками, пытаясь найти очки, которые висят у него на мантии, зацепившись дужками за одну из свежих дырок.

— Седрик! — радуется Гарри, наконец-то нацепив на нос свои «велосипеды», но наш знакомый, кажется, радости этой не разделяет. Он смотрит на меня ненавидящим взглядом и поднимает палочку.

— Авада Ке...

Лучшее средство защититься от Авады — увернуться. Второй по надежности способ — сбить заклинание.

Я использую второй. Перехватываю посох двумя руками и от души влепляю Седрику между ног тычком.

Это очень, очень больно.

Седрик выпучивает глаза и хватает ртом воздух, не закончив фразы. Палочка падает на землю, но ему до этого нет дела. Он зажимает ладонями пострадавшую часть тела и валится рядом со своей палочкой.

— Ты... — потрясенно выдыхает Гарри Поттер. — Он...

Противостоять Непростительным в Дурмстранге учат очень, очень хорошо.

— Он чуть не убил меня Авадой, — озвучиваю произошедшее. — Пойдем...

— А он...

— А он повоет и будет как новенький, — гляжу на скорчившегося Седрика.

— Но бить по... — Гарри не договаривает и краснеет.

— Это безвредно. Мужские половые органы отличаются завидной прочностью, — хмыкаю и интересуюсь у недовольно поджавшего губы мальчика: — Мне было бы лучше сломать ему ребра или пробить голову?

— Нет... — хмурится Гарри и шагает прочь.

Накладываю на коленку легкое обезболивающее заклятье и двигаюсь следом.

Больше препятствий не встречается. После получаса блужданий по зеленому коридору мы наконец-то выбираемся в середину лабиринта, где, светясь голубоватым светом, на каменном постаменте стоит Кубок.

— Ух ты, красивый, — восторженно говорит Гарри, но я не настроена так оптимистично. В паре метров от постамента я замечаю еще одного участника.

— Флер... — зову француженку, но она не реагирует. Приседаю рядом, толкаю ее в плечо, затем приподнимаю на руках.

Черт... Неужели...

Пальцы сами касаются тонкой шеи, пытаясь нащупать биение пульса сквозь нежную кожу... Но ничего не находят. Склоняюсь к груди, пытаюсь услышать сердце... Но не слышу.

— Флер! — кричу, но уже понимаю, что это бесполезно... Кощеев Турнир. Кощеевы организаторы. Чтобы те, в чьи «светлые» головы пришла идея устроить эту мерзость, сдохли не своей смертью!

— Что с ней? — слышу голос Гарри.

— Мертва, — отвечаю и поднимаюсь на ноги.

— Как? — хлопает глазами мальчик.

— Так! — рявкаю. — Хватай уже этот чертов Кубок, и давай закончим!

— Нет-нет, я не могу... — вдруг идет на попятную Поттер. — Ты мне помогала. Без тебя бы я не справился. Это не моя победа.

Какая, в ж...пу, победа?! Его еще интересует победа?!

— Давай тогда вместе его возьмем, чтобы не обидно было, — не имея никакого желания пререкаться, вспоминаю, как мы выходили из положения в детском садике. — На счет «три»?

Гарри сияет, кивает.

— Раз, два, три...

Хватаю холодную ручку Кубка, видя, как за вторую цепляется Гарри... И меня дергает в районе пупка от ощущения сработавшего портала.

Пока лечу, в голове проносятся все матерные выражения, причем не только на сербском и русском...

* * *

Выкидывает нас в незнакомом месте. Откатываюсь, пребольно ударяюсь затылком о что-то твердое. Поворачиваю голову и вижу буквы.

«...онсон. 1901-1974»

Кладбище.

Какую-то секунду я пребываю в твердой уверенности, что это все уже происходит после моей смерти, но вернувшаяся боль в ноге доказывает, что я еще жива.

— Гарри? — ищу глазами Поттера. Обнаружив его сидящим на какой-то могильной плите, облегченно вздыхаю.

— Где мы? — интересуется он.

— На кладбище, — пожимаю плечами и подбираю посох. — Кубок, похоже, был порталом.

— Когда же это дракклово испытание закончится, — бормочет мальчик, поправляя очки, одно из стекол которых уже пошло паутинкой трещин.

— Еще немного, и оно закончится жестоким убийством организаторов этого Турнира, — мрачно говорю и подаю Гарри руку. — Пойдем. Будем выбираться.

Шагаем мимо могил. Меня не покидает ощущение постороннего взгляда. Непроизвольно сжимаю в руке посох, готовая отразить нападение.

Внезапно Гарри останавливается и хватается за голову.

— Что с тобой? — поворачиваюсь к мальчику. — Что случилось?!

— Шрам... Шрам болит, — выдавливает он. Я собираюсь попросить, чтобы он убрал руки, но в это время слышу шаги за спиной.

Оборачиваюсь. Между надгробий стоит какой-то низенький толстячок, держа в руках младенца (или просто сверток?). Смотрим друг на друга.

Гарри издает сдавленный стон, и я делаю шаг, заслоняя его собой.

— Как благородно, — звучит чей-то холодный голос. — Но бесполезно. Убей лишнего.

— Ава... — поднимает руку с палочкой толстячок, перехватив сверток (или младенца?) другой рукой.

Вторая Авада за день — это многовато.

— Секо! — рявкаю самое короткое заклятье, которое приходит мне на ум, выщелкивая палочку из кобуры. Голова толстячка отделяется от тела ровно в тот самый миг, когда он заканчивает слог «дав». На слог «ра» его жизни уже не хватает.

Обезглавленное тело стоит какое-то время на ногах, затем уже мертвые ноги подкашиваются, и оно падает на землю. Кровь вытекает из шеи с противным бульканьем.

— Нееет! — раздается чей-то вопль. — НЕЕЕЕЕТ!

За спиной у меня раздаются звуки опорожняемого желудка.

Фу. Слабые вы, ученики Хогвартса.

Осторожно приближаюсь к мертвому магу. Сверток у моей ноги внезапно начинает шевелиться. Я кидаюсь к нему, чтобы подхватить на руки несчастного ребенка, но на меня вдруг глядит страшная уродливая рожа с красными глазами. Отшатываюсь, перепугавшись до полусмерти.

— Ты... — хрипит чудовище, которое я приняла за ребенка. — Ты посмела...

— Ты еще что за чудо-юдо? — вглядываюсь в существо, когда испуг слегка утихает.

— Я... Лорд Волдеморт!

Чего?! Это — Лорд Волдеморт?!

Страх моментально проходит. Аккуратно трогаю сверток кончиком посоха, на что «Лорд Волдеморт» отвечает шипением.

— Слушай, — голос «Волдеморта» внезапно делается завораживающе-вкрадчивым. — Ты ведь из Дурмстранга, да?

— Да, — киваю, не торопясь подходить близко. Забавная зверушка, но рисковать не стоит.

— Я искренне сожалею, что хотел тебя убить, — продолжает «чудо-юдо». — Ты очень ловкая и сообразительная. Твоя победа в Турнире — заслуженная. Я никогда не встречал настолько хороших Боевых Магов...

Довольно хмыкаю. Разумеется. Я — лучшая.

— Я слаб и беззащитен, — говорит «младенец». — Прошу, помоги мне.

Приподнимаю одну бровь.

— Послушай, это не просто так, — поспешно добавляет мой собеседник. — Ритуал, который должен был закончить мой друг, прежде чем ты его убила, наделяет могуществом. Силой. И дает ключ ко многим секретам. Ведь есть вещи, которые ты хочешь знать?

Медленно киваю.

— Ну вот. Закончи его... и я награжу тебя.

Я уже собираюсь спросить, что нужно делать, как вдруг меня кто-то сбивает с ног. Собираюсь возмутиться, повернувшись к накинувшемуся на меня Поттеру, но внезапно ощущаю, как легко и свободно стало в моей голове.

— Ах, ты... — поворачиваюсь к свертку.

Эта гадость едва не завладела моим разумом!

Хватаю посох и со всей дури опускаю его на страшное красноглазое лицо.

— На вот тебе, на! — приговариваю, размочаливая мерзкое чудище. — На, с..ка, получай...

И только когда гадость перестает быть похожей на что-то другое, кроме кучи тряпок, я успокаиваюсь.

— Врана? — осторожно спрашивает Гарри.

— Да, — киваю. — Что... что это было?

— Волдеморт, — спокойно отвечает мальчик.

— В смысле — Волдеморт? — непонимающе хлопаю глазами.

— В прямом, — морщится Гарри, потирая лоб. — У меня шрам от него болел. Ну, когда он умер тринадцать лет назад, то оставил мне этот шрам, который последний год работал, как связь... Я видел его глазами и слышал, что он говорит... Как-то так. Поэтому я точно знаю, что это был Волдеморт.

— Спасибо, — вдруг вспоминаю, что Гарри освободил меня от помутнения, которое навевал этот... Волдеморт. — Он едва меня не подчинил своими разговорами...

— Тебе спасибо, — смущенно говорит мальчик. — Ты меня защитила, пока я... там...

— Пока тебе было плохо, — помогаю ему подобрать слова.

— Ага, — соглашается Гарри и вдруг хихикает. — А ты его палкой по голове... супер!

— Это посох, — улыбаюсь в ответ. — Им не только колдовать можно.

— Здорово...

— Так, — собираюсь с силами. — Нам нужно вернуться в Хогвартс. Пойдем искать тот Кощеев Кубок.

— Точно, — кивает мальчик. — Где-то там был...

На «Акцио» Кубок не отзывается. Мы пробуем «Акцио Кубок» и «Акцио Портал», но бесполезно. В неясном свете двух Люмосов тоже не видно ничего.

— Кстати, — вдруг говорит Гарри. — В лабиринте ты сказала, что тебе важнее живой я, чем приз. Почему?

— Потому что ты мой брат, — говорю мальчику.

— Спасибо, — смущается он. — Ты мне теперь тоже как сестра.

— Я не это имею ввиду, — чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Что ж я за рёва такая? — Ты действительно мой брат, правда, наполовину. Я проверяла, Гарри. Помнишь, я тебе нос разбила на последнем занятии? Я добавила его в Зелье Родства. И нет, Гарри. Готовила то Зелье не я.

— Как... — на лице Гарри отражаются всевозможные чувства, но он овладевает собой. — Ты хочешь сказать, что у нас один отец? Но он любил только мою маму...

— У нас общий не отец, — качаю головой. — Мать.

— Как... мать?

— Мать, — киваю. — Женщину, которая произвела меня на свет, звали Лили Эванс.

— Как? — опять спрашивает Гарри.

— Ей было шестнадцать, когда я родилась, — тихо говорю. — И я оказалась ей не нужна. Меня удочерил мой приемный отец, Милко Перунович, и увез в Югославию.

— Мама... мама бы не смогла бросить своего ребенка, — вдруг говорит Гарри. — Ты врешь.

— Я не вру, — смотрю на мальчика, у которого такие же зеленые глаза, как и у меня. — Она не бросала меня. Она... она просто избавилась от своей беременности.

— Это как..? — Гарри поднимает палочку, чтобы свет от Люмоса падал мне на лицо.

— Так... — говорю грустно. — Многие магглы так делают, когда не хотят детей.

— Но моя мама была волшебницей...

— Но ее родители были магглами, — возражаю. — А ей было всего шестнадцать.

Гарри потрясенно молчит, затем вдруг встряхивает головой.

— Ты не похожа на меня. Это неправда.

— У меня такие же глаза, как у тебя, — вздыхаю. — Гарри. Мне незачем врать. Я могу показать тебе документы из той клиники, куда обращалась наша мать.

— Моя мать не могла так поступить! — вдруг кричит на меня мальчик и пуляет заклятьем в одно из надгробий, выбивая каменную крошку. — Она любила меня! Она бы никогда не пошла убивать своего ребенка! Она отдала свою жизнь за меня, за своего сына!

Смотрю на разъяренного Поттера и вдруг понимаю, что уже не хочу ему ничего доказывать. Бессильно опускаюсь на первую попавшуюся могильную плиту и прячу лицо в ладонях, пытаясь унять слезы.

— Прости, Гарри, — говорю тихо, отняв, наконец, руки от лица. — Я действительно зря осталась жить. Мне было бы лучше умереть тогда, в том мусорном ведре...

— Какого числа ты родилась? — вдруг спрашивает Гарри Поттер намного спокойнее.

— Девятого октября семьдесят шестого, — отвечаю, не поднимая головы.

— Шестой курс, — мальчик садится рядом. — Сириус упоминал, что мама в тот год приехала в школу на месяц позже. Она всем говорила, что болела драконьей оспой... Сириус — это мой крестный. Он учился на одном курсе с мамой и папой.

— Магглорожденные драконьей оспой не болеют, — говорю аккуратно.

— Я знаю, — Гарри снова зажигает на палочке огонек. — Я спрашивал у Сириуса, почему же мама сумела заболеть. У него было предположение, потому что она была настолько сильной ведьмой, что магия считала ее чистокровной...

— Бред, — фыркаю.

— Похоже, ты действительно моя сестра...

— Прости, — сглатываю, ощущая, как к горлу подбирается комок. — Я... Я зря тебе сказала.

— Нет, не зря, — мальчик ерзает на холодном камне. — Я... я всегда хотел, чтобы у меня был брат или сестра. У Рона пять братьев, а у меня ни одного. Я всегда мечтал, что он будет меня защищать.

— У тебя есть кузен, — говорю.

— Он меня ненавидит, — фыркает Гарри. — У него любимое развлечение — «охота на Гарри».

— В смысле? — кошусь на мальчика, ощущая, что слезы мгновенно высыхают. — Что за «охота на Гарри»?

— Ну, он и его дружки любят меня ловить и бить, — пожимает он плечами.

— А твои тетя с дядей?

— А они меня ненавидят еще больше. Я до одиннадцати лет в чулане под лестницей жил.

— Где-где? — переспрашиваю, полагая, что неправильно поняла слово.

— Ну, там обычно щетки хранят, ведра... А мои тетя с дядей поставили мне туда кровать, и я там жил.

Ощущаю холодную волну ярости.

— Гарри. Будешь жить со мной? — прямо спрашиваю. — У меня от отца дом остался. Большой, больше того, где живут твои тетя с дядей. Я тебе любую комнату отдам. Дядя Игорь тебя возьмет в Дурмстранг. Или в любую другую школу магии пойдешь — у нас их на континенте много.

— Меня Дамблдор не отпустит, — вздыхает мальчик. — Просто... Просто он говорит, что есть люди, которые желают мне смерти... А на доме стоит защита, связанная с кровью моей матери... Потому что она умерла за меня. В общем, тетя Петуния вроде как ее сестра, поэтому...

Кровная защита? У магглорожденной? Дед что, умом тронулся? Однако Гарри в это верит, ведь преподавание Ритуалов Крови отменил тот же дед...

— Гарри, ты забыл, что во мне тоже кровь твоей матери, — качаю головой. — Если защита действительно завязана на кровных узах, то тебе уже незачем держаться за тех людей, которые тебя ненавидят. К тому же я твоя близкая совершеннолетняя родственница и по магическому законодательству имею приоритетное право на опеку, так что Дамблдор может съесть свои носки, но если ты не захочешь оставаться с Дурслями, он ничего не сможет сделать.

— Ты действительно моя сестра? — помолчав, вдруг спрашивает Гарри с такой тоской в голосе, что я аж вздрагиваю.

— Да, — киваю. — Я проверила твою кровь... и кровь твоей тети Петунии.

— Зельем Родства?

— Если хочешь, пройдем проверку в Гринготтсе, — говорю. — Я заплачу за нее, сколько она стоит.

— Не надо, — хмурится Гарри. — Я... Я верю тебе. И... Я буду рад уехать от Дурслей, пусть и в Россию.

— В Югославию, — поправляю.

Какое-то время мы молчим, затем я поднимаюсь на ноги и протягиваю руку своему брату.

— Пойдем, Гарри. Найдем, наконец, этот проклятый Кубок...

Кубок по всем известному закону Мерфи, иначе именуемому «законом подлости», валяется аккурат за соседним надгробием. Гарри крепко хватает меня за одну руку, а я хватаюсь за Кубок, и нас утягивает порталом прочь с кладбища.

Приземление оказывается крайне неудачным. Я падаю плашмя на спину. Из моих легких выбивает весь воздух. Я пытаюсь сделать хоть маленький вдох, как на Поттера налетает Дамблдор.

— Гарри? Ты в порядке?

Гарри, видимо, тоже приземлился не совсем хорошо. Он пытается что-то сказать, но у него получается только мое имя.

— Врана...

— Гарри, успокойся, — говорит директор Хогвартса, стоя ко мне спиной. — Тихо, все хорошо. Ей уже не поможешь...

Чего?! Дед, ты ох...л!

— Я... я передам директору Каркарову соболезнования...

Дед, ты, наверное, не знаешь пословицу «Не будите спящего дракона». Учитывая, что по китайскому календарю я родилась в год красного дракона, тебе мало не покажется...

Аккуратно выщелкиваю палочку и невербально запускаю в толстый зад Дамблдора жалящее заклятье, и настроение тут же поднимается, когда я вижу, какой кульбит выписывает старикан. Он оборачивается ко мне, и на секунду наши взгляды сталкиваются. В голубых водянистых глазах директора Хогвартса уже нет никакой доброжелательности.

Но сделать он ничего не может — рядом оказывается министр магии Корнелиус Фадж, колдомедики и еще кто-то.

— Их надо в Больничное крыло, — говорит Фадж.

— Гарри, что случилось? Где вы были? — наседает дед.

— Волдеморт...

— Что? Ты уверен, Гарри?

— Да...

— Волдеморт возродился, — голосом, исполненного трагического пафоса говорит Дамблдор. — Возродилась угроза...

— Сам-Знаете-Кто... вернулся? — фыркает министр. — Нелепость...

— Как ты, Врана? — надо мной склоняется крестный.

— Жива, — сиплю по-русски. — Дядя Игорь. Никто не возродился. Забейте. Дамблдор врет. Он вообще сперва уверенно заявил Гарри, что я мертва, пока я этому старику Жалящее в ж...пу не запустила.

Глаза дяди Игоря расширяются, и он хихикает.

— Не смешно, — пытаюсь приподняться, но колдомедики не дают это сделать, перекладывая меня на носилки. — Меня, похоже, Дамблдор предназначил на убой...

— Тогда мы немедленно убираемся из этой Англии! — восклицает крестный. — Приз пусть почтой перешлют.

— Дело не в призе, — качаю головой. — Я не оставлю брата.

— Врана... он жил без тебя все эти годы, проживет еще! Я не позволю тебе рисковать жизнью! — рявкает крестный и наталкивается на мой взгляд.

— Дядя Игорь, мой отец заслонил вас своим телом от той пули, верно? — ледяным тоном говорю крестному. — Он умер вместо вас. Умер за человека, который убивал таких, как он. Умер, не задумываясь...

Лицо крестного белеет.

— Прекрати! — шипит дядя Игорь, семеня за носилками. — Ты...

— Как вы себя ощущаете, крестный? — растягиваю губы в садистской улыбке. — Ваша жизнь легка и беззаботна. И чувство вины вам незнакомо...

— Ты бьешь по больному, Врана... — в карих глазах крестного плещется боль. — Зачем... это жестоко.

— А как вы думаете, смогу ли я уехать отсюда, зная, что моему брату нужна моя помощь? Жизненно необходима?!

— Какая помощь?

— Его надо забрать отсюда, — говорю. — Каждый его день здесь — это риск для жизни. Дамблдор им манипулирует. Тетя с дядей его истязали одиннадцать лет, а старик отправляет его к ним каждое лето. На первом курсе он с Волдемортом сражался, который в его учителя ЗоТИ вселился. На втором — василиска убил. На третьем едва дементоры его не убили. На четвертом — этот Турнир с едва не возродившимся Волдемортом...

— Что там с Лордом, кстати? — обеспокоено спрашивает крестный.

— Забейте. Я из него фарш сделала.

— В смысле? — очень осторожно спрашивает дядя Игорь, глядя на меня, как на сумасшедшую.

Фыркаю, кратко обрисовываю произошедшее на кладбище, пока меня перекладывают на кровать в Больничном крыле.

Выражение лица дяди Игоря — непередаваемо.

Пока крестный пытается собрать в голове только что порушенную картину мира, в палату ко мне заваливается делегация — Фадж, Дамблдор, Гарри, профессор Снейп и профессор МакГонагалл.

— Как вы, мисс Перунович? — безошибочно выговаривая мою фамилию, интересуется Корнелиус Фадж.

— Хорошо, господин министр, — вежливо киваю. — Колдомедики вовремя среагировали.

— О, Игорь, вы тут! — фальшиво радуется Дамблдор, кивая Каркарову. — А то мы не знали, где вас найти...

— Мисс Перунович, расскажите, что случилось с вами после того, как вы взяли Кубок, — говорит Фадж.

— Корнелиус, девочка пострадала, ей нужно лежать... Не стоит...

— Нет, все в порядке, — говорю. — Удивительно, директор Дамблдор. Вы так печетесь о моем здоровье, учитывая, что вы мгновенно записали меня в трупы, едва мы вернулись обратно.

— Вы были как мертвая...

— Я дышала, — прищуриваюсь. — Я шевелилась. Вы убеждали Гарри, что я мертва, пока я вам Жалящее в зад не запустила.

— Мисс Перунович, выбирайте выражения, — осуждающе говорит профессор МакГонагалл, а на лице профессора Снейпа возникает заинтересованное выражение.

— Девочка, прости старого человека, — покаянно говорит Дамблдор. — Учитывая происходящее... Упустить мелочь вполне реально.

Ой, дед. Ты зря.... зря это сказал... Все...

— Да? Моя жизнь — это мелочь? Хотя... Была же она мелочью для вас девятнадцать лет назад, — присаживаюсь на постели.

— Мисс Перунович, причем здесь это? — непонимающе спрашивает Фадж.

— Мисс Перунович, давайте не сейчас! Учитывая происходящие события и возвращение Волдеморта... — уговаривает меня Дамблдор.

Говорят они при этом оба одновременно.

— Да не было никакого возвращения! — раздраженно рявкает Гарри. — Я уже тыщу раз вам говорил! Он не успел!

— Гарри, Гарри, успокойся, — квохчет Дамблдор, не зная, кому в первую очередь уделять внимание.

Перевожу взгляд на других присутствующих. Профессор МакГонагалл растеряна. Профессор Снейп напряжен, но пока просто наблюдает, как и дядя Игорь.

— При том, господин министр, — отвечаю Фаджу. — При том, что именно директор Дамблдор в тысяча девятьсот семьдесят шестом году убедил одну магглорожденную студентку и ее родителей, что нет ничего плохого в том, чтобы избавиться от нежелательной беременности.

— Вы о чем?! — хмурится министр.

— Девятого октября семьдесят шестого года в один из лондонских абортариев обратились родители шестнадцатилетней девушки, которая была уже на большом сроке, на котором запрещено прерывать беременность даже по маггловским законам. Девушка училась на шестом курсе Хогвартса.

— Но если ребенок сквиб... — возражает Фадж и отшатывается, когда я рявкаю:

— Тем ребенком была я, министр! Я похожа на сквиба?!

Фадж не даром министр. Голова у него соображает. Он с интересом поворачивается к Дамблдору:

— Это правда?

Если бы директор Хогвартса мог выдрать свою бороду, он бы это сделал.

— Мисс Перунович немного не в себе... — пытается он юлить, но вдруг подает голос до этого молчавший профессор Снейп:

— Как звали ту девушку, мисс Перунович?

— Лили Эванс.

Учитель Зелий каменеет, а затем медленно бледнеет. Очень скоро его лицо приобретает оттенок мрамора.

— Нет... — посеревшими губами шепчет он. — Этого...

— Альбус! — повышает голос министр Фадж. — Чем еще ты обрадуешь меня в этой школе?! Видит Мерлин, я старался, как лучше! Но прикрывать твои грязные делишки у меня уже нет никаких сил! Мне еще международный скандал заминать после смерти мадемуазель Делакур! Которую убил твой ученик, Седрик Диггори!

— Корнелиус, мальчик мой... — вцепляется себе в бороду Дамблдор. — Волдеморт вернулся! Ты не понимаешь опасности...

— У тебя есть доказательства?!

— Гарри видел его... Да и Северус... Северус, объясни, пожалуйста.

— Понятия не имею, о чем вы, господин директор, — голосом, исполненным яда, произносит профессор Снейп.

Дамблдор на секунду теряется. Он явно ожидал другого ответа.

— Твоя Метка, Северус, — укоризненно говорит он, словно маленькому ребенку, пытающемуся обмануть отца. — Она ведь темнеет.

Профессор Снейп с явным удовольствием закатывает левый рукав.

— Чушь какая. Она ничуть не изменилась с того самого дня, как Лорд подавился собственной Авадой четырнадцать лет назад.

Дамблдор переводит взгляд на Каркарова, на что тот слегка ухмыляется.

— Подтверждаю, — мой крестный демонстрирует едва заметный рисунок на коже. — Никаких следов ее активности.

— Он пытался возродиться, — говорю. — Только это сложно сделать, когда мозги по квадратному метру поверхности размазаны.

— Гарри! — выдыхает директор школы. — Ты опять победил Волдеморта?

— Нет, — говорит мой брат. — Это была Врана.

— Как тебе это удалось? — Дамблдор опять обращается к мальчику, словно не слышит его ответ.

— Его убила моя сестра, профессор Дамблдор, — еще раз объясняет Гарри Поттер. — Врана Перунович. Она его посохом измочалила.

— Врана? — Дамблдор переводит взгляд на меня. Вздрагиваю от того, насколько неприятно становится буквально на физическом уровне.

— Так! Все! Достали! — рявкает Фадж, подняв руки. — Мистер Дамблдор, заткнитесь, пожалуйста! Все заткнулись!

Наступает тишина.

— Мисс Перунович. Давайте все-таки вернемся к тому, что произошло после того, как вы взяли Кубок.

Дамблдор открывает рот, но Фадж направляет на него палочку:

— Альбус, по-хорошему прошу, заткнись! Мое терпение не безгранично.

Старик закрывает рот.

Я рассказываю все без утайки. О том, как в меня пытался пульнуть Авадой какой-то типчик, про то, как у Гарри болел шрам, про жуткого «младенца», про то, как я этого «младенца» расколошматила посохом.

— Вы вернулись через три часа после того, как взяли Кубок, — задумчиво говорит Фадж. — Что вы делали остальное время?

— Кубок искали и беседовали, — смущаюсь.

— Почему вы не аппарировали? Вы ведь совершеннолетняя и, наверное, аппарировать умеете.

— Я не очень хороша в парной аппарации, — признаюсь. — К тому же я была очень вымотана. Я не хотела рисковать здоровьем своего брата.

— Кстати. Почему вы решили, что Гарри Поттер ваш брат?

Приходится рассказывать свою историю и историю своих поисков, не забыв упомянуть про хамство в Министерстве Магии, про случай в маггловском министерстве, про пожар... Я лишь опускаю подробности про тетю Любу, сказав, что это был один из медиков.

— Так вот почему ты, Альбус, попросил меня не выдавать информацию иностранке, — голосом Фаджа можно заморозить Черное Озеро. — И именно ты сообщил, что замечены чары Конфундус в Хоум-офисе...

Дамблдор дергается, но ничего не говорит. Фадж переводит взгляд на меня:

— Мисс Перунович. От имени Магической Британии я приношу вам свои извинения. Вы можете рассчитывать на компенсацию. У вас есть какие-то особые пожелания?

— Я бы хотела забрать своего брата и свалить домой, — честно признаюсь, на что Фадж грустно улыбается:

— Как я вас понимаю, мисс Перунович. Мистер Поттер, вы не возражаете уехать с вашей сестрой в Россию?

— В Югославию, — поправляет его Гарри и кивает. — Да. Только у меня есть просьба.

— Какая? — склоняет голову набок Фадж.

— Сириус Блэк невиновен. Моих родителей Волдеморту выдал Питер Петтигрю. Я хочу, чтобы моего крестного оправдали.

Фадж на какое-то время задумывается.

— Мистер Поттер, вы же понимаете, что я должен опираться на доказательства. Увы, нет никаких свидетельств, что Петтигрю не погиб. Хоть от него и остался тогда один палец...

В голове щелкает.

— Какой палец? Мизинец правой руки? — интересуюсь.

— Да, — кивает Гарри. — А ты...

— Если вы навестите то кладбище, которое, правда, Кощей знает где, — говорю министру, — то найдете там безголовое тело. У которого как раз не хватает мизинца. На правой руке. Логика мне подсказывает, что это и есть искомый вами Петтигрю.

— Даже так... Тогда я пошлю авроров на то кладбище, — сообщает Фадж. — Они его найдут, не беспокойтесь. Хорошо. В таком случае, полагаю, остаются формальности, но их легко уладить. Завтра я выдам вам необходимые документы.

— Ты делаешь ошибку, Корнелиус, — вдруг грустно говорит Дамблдор. — Все не так просто...

— Спасибо, мистер Дамблдор, я разберусь без вашей... вашего участия, — язвительно отвечает Фадж. — Поправляйтесь, мисс Перунович. А меня ждут дела.

С этими словами министр выходит из моей палаты.

Его исчезновение ободряет Дамблдора.

— Гарри, ты не можешь уехать в другую страну, — изображая заботу, глядит на моего брата директор Хогвартса. — Я ведь говорил тебе, что существуют люди, которые желают твоей смерти... Которые пытались возродить Волдеморта на кладбище.

Отмечаю, что при произнесении вслух имени Темного волшебника ни мой крестный, ни профессор Снейп не реагируют.

Это что, получается? Я действительно Волдеморта прибила? П...ц...

— Если ты уедешь, то спадет Защита Крови...

— Ой, да не смешите меня, — вдруг влезает профессор Снейп. — Кому, как не вам, не знать, что Защита Крови накладывается далеко не воплями «Только не Гарри!» Для этого как бы нужны другие усилия...

— Северус! — повышает голос Дамблдор. — Помолчи!

Вместо этого профессор Снейп изгибает бровь и с чувством показывает Дамблдору целую серию неприличных жестов.

Очень неприличных.

— Северус... — ахает профессор МакГонагалл.

— А ты заткнись, кошка драная! — рявкает на нее учитель зелий, от чего у всех присутствующих глаза лезут на лоб.

— Как ты... — возмущенно начинает Дамблдор, но его перебивает профессор Снейп.

— Как я? — шипит он. — Как я?! Ты заставил меня защищать сына Поттера, упирая на то, что он сын Лили. При этом отправив на смерть нашего ребенка!

Блин. Еще один скелет в шкафу...

— «Её сын жив. У него её глаза, такие же точно. Вы ведь помните глаза Лили Эванс?» — копируя интонации Дамблдора, произносит разъяренный учитель Зелий. — Скажи, старик, а ты задумывался о том, какого цвета глаза были бы у нашей с ней дочери?!

В голове опять щелкает... Затем крякает, и в черепе становится невообразимо пусто, лишь рассыпаются со звоном шестеренки.

— Я говорила, Альбус, что это не правильно, — вдруг произносит МакГонагалл. — Но ты сказал, что ребенок родится сквибом, поэтому «не надо портить жизнь девочке, у которой впереди гораздо лучшая партия, чем будущий Пожиратель Смерти».

Крестный наблюдает за всем этим с невообразимо счастливой улыбкой.

— Послушайте... Вы должны меня понять... Это для общего блага... — пытается объяснить Дамблдор.

— Ой, что я слышу, — вдруг фыркает дядя Игорь. — А мы-то, наивные, верили, что ты уже вырос из гриндевальдовских идей.

Старик опять открывает рот... Но в палату внезапно входят двенадцать человек в алых аврорских мантиях. Полная боевая группа.

— Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, — безэмоционально произносит один из них. — Вы арестованы за покушение на жизнь Гавраны Перунович, намеренное создание угрозы жизни Гарри Джеймса Поттера и других учеников школы «Хогвартс».

— Видит Мерлин, я этого не хотел, — выдыхает Дамблдор, выхватывая палочку...

...и падает, оглушенный.

— Он идиот? — интересуется один аврор у другого. — На авроров нападать...

Смотрю, как авроры вытаскивают из палаты Дамблдора, за которым семенит профессор МакГонагалл. Профессор Снейп провожает их взглядом и оборачивается ко мне. Какое-то время молчит, затем хрипло произносит:

— «Превосходно» за экзамен, мисс Перунович. Ваше Зелье оказалось сваренным правильно.

— Спасибо, профессор Снейп, — автоматически отзываюсь, не зная, что еще можно сказать.

— Вам нужно многое обсудить, я думаю... — говорит мой крестный, аккуратно взяв Гарри за плечи и подталкивая к выходу. — Мистер Поттер, вы не будете возражать, если мы их оставим?

— Да, можно, — кивает мой брат, и в палате остаемся лишь я и...

И мой отец?

Молчим.

— Я не знал... — через некоторое время закусывает губы профессор Снейп, на лице которого отражается внутренняя боль. — Клянусь, я не знал.

— Я верю, — киваю. И замолкаю, потому что тут нечего сказать.

— Если бы я знал...

Улыбаюсь, ощущая, как по щекам текут слезы.

— Это неважно, профессор Снейп.

— Послушай... Я понимаю... Это все сложно, — тяжело говорит мужчина, в лице которого я невольно ищу сходство с собственным отражением в зеркале. — Я... Я хотел бы все исправить... Но... Если бы я мог все вернуть, я бы тебя не оставил. Пусть твоя мать и отказалась от тебя, но я никогда бы этого не сделал...

Киваю.

— Я знаю. Скажите, вы любили ее?

— Да, — он внезапно начинает плакать. — И... я любил ее всегда...

Он внезапно выхватывает палочку:

— Экспекто Патронум!

С интересом гляжу, как серебристый дымок сворачивается в клубок и превращается в грациозного сияющего ворона.

— А... — потрясенно выдыхает мой новоприобретенный отец.

— Что-то не так? — интересуюсь.

— Это... Это не лань... — вдруг говорит он.

— Угу, — киваю. — Это ворон. У меня такой же. У вас раньше была лань?

— Как и у Лили...

— На самом деле все это неважно, — поправляю одеяло. — Это все прошлое. Не нужно цепляться за прошлое, иначе будет сложно шагнуть в будущее. Давайте попробуем по-другому?

Снейп заинтересованно поворачивается ко мне.

— Здравствуй, — говорю отцу. — Я Врана Перунович, и я твоя дочь. Я узнала об этом только сегодня, поэтому мне потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Я буду рада узнать тебя получше. Надеюсь, ты не будешь ругать меня за плохие оценки... Хотя я уже закончила школу. И я надеюсь, что мы сможем подружиться, хотя у меня характер не сахар.

— Здравствуй, — точно так же отзывается Снейп. — Я Северус Снейп, и я твой отец. Я узнал об этом... Я узнал об этом две недели назад, но не поверил. И только сегодня я... я в этом убедился. Я тоже буду рад узнать тебя получше. И нет, я не буду ругать тебя за плохие оценки. И... и я тоже надеюсь, что мы сможем подружиться... Хотя и у меня характер оставляет желать лучшего. И... я понимаю, ты привыкла звать отцом другого человека. Поэтому можешь называть меня просто Северус.

— Спасибо, — отвечаю. — А я — просто Врана.

* * *

— Почему нельзя завтракать? — интересуется Гарри, когда я велю ему ограничиться одним чаем.

— Потому что иначе ты заблюешь всю каюту при перемещении, — говорю, глядя, как пунцовеет мой брат. — Я, конечно, тебя прощу, но остальные могут не разделить моего доброго к тебе отношения.

Гарри вздрагивает, оглядывается на Ильвеса, который ему подмигивает.

— Это так страшно?

— Это непривычно, — говорю, откусывая бутерброд. — Я-то уже не первый раз поеду, как и все наши ребята. Вон, Северус тоже ничего не ест.

Мой брат переводит взгляд на профессора Снейпа, который с ненавистью глядит в стакан с водой, и на моего веселящегося крестного.

— А когда мы приедем, то можно будет есть?

— А когда мы приплывем в Дурмстранг, я лично закажу на кухне для тебя все, что ты захочешь, — улыбаюсь. — Думаю, директор мне не откажет в такой малости.

— Гарри, ты пиши нам! — говорит Гермиона Грейнджер.

— Обязательно, — соглашается мой брат.

— Приезжай в гости! — встревает Рон Уизли.

— Непременно...

* * *

— В общем, все оказалось не так, как я себе представляла, — говорю, смотря в голубые глаза отца. На этой фотографии он всегда улыбается, как улыбался при жизни. — Северус оказался неплохим человеком. Я думаю, вы бы поладили. Хотя он слишком маг и слишком англичанин. Он долго не мог смириться с тем, что у меня наличествует еще и брат, причем учитывая их непростые до этого отношения... Но я сказала, что не буду отдавать предпочтение никому из них, поскольку обоих знаю равное количество времени, а разорваться пополам физически не могу. Поэтому им приходится жить мирно. Дядя Игорь, когда они цапаются, делает ехидное лицо и говорит леопольдовским голосом: «Ребята, давайте жить дружно!»

Вздыхаю, провожу пальцами по гладкой поверхности карточки.

— Знаешь, а того Дамблдора хотели посадить, но не сумели. Но шумиха поднялась изрядная. Там всплыли такие вещи... И то, что он Гарри к магглам отправил, и то, что над ним там издевались, а дед об этом знал... И про Пророчество, которое, похоже, сфабрикованным вышло... И про кучу денег, которые он угрохал на Турнир, прикарманив половину... Разумеется, директорствовать после такого ему никто больше не дал. Сейчас в Хогвартсе профессор МакГонагалл заправляет. Она звала Северуса опять преподавать, но тот продемонстрировал ей свое владение нецензурной лексикой не только на английском, но и на сербском. А дядя Игорь подсказал ему пару выражений на русском. Гарри обалдел, когда услышал этот разговор... Понимаешь, Северус просто простить ей не может, что та умолчала о беременности Лили Эванс — МакГонагалл была деканом того факультета, где та училась. А Дамблдора он вообще пообещал убить, если тот ему на глаза попадется. И добавил, что это однозначно получится «для всеобщего блага». Русланка замуж сразу после школы вышла. За Билла Уизли, который приезжал к брату. А мне Чарли Уизли сделал предложение. Но я сказала, что пока Гарри не закончит школу, я никуда не поеду. Ему два года осталось всего учиться. И знаешь, пап...

Стряхиваю с глаз слезу.

— Думаю, ты бы порадовался за меня.