Одураченный (гет)

На следующее утро в моей голове пикси отбивали чечётку.

Меня разбудило их назойливое “пам-парарарам”. Голова пульсировала от шума из-за перебора огневиски, но этим утром к привычному грохоту добавились незнакомые отзвуки. Казалось, что пикси притащили с собой ещё и ударную установку. Тра-та-та, тра-та-та!

Язык пересох, а весь рот просто горел. Обычное состояние, если перепьёшь огневиски. Чарли как-то сказал, что если набраться, как следует, похмелья не будет. Я тщательно экспериментировал, но желаемого результата так никогда и не получил. Наверно, Чарли всё наплёл.

И тут я услышал тихий стон. Его определённо издала девушка, прямо рядом со мной. Кажется, я кого-то привёл. Интересно, кого.

Поскольку все мои воспоминания о вчерашнем вечере были скрыты за мерцающим пламенем огневиски, был только один способ узнать. Мне не хотелось к нему прибегать, но выбора не было; если я желаю выяснить, кто лежит рядом, нужно посмотреть.

Я заставил себя открыть глаза, дав атаковать их безжалостному дневному свету; лучи утреннего солнца зажглись ярким фейерверком цветов, которому моё похмелье отчаянно воспротивилось. Когда слепящий блеск, наконец, погас, я попытался сфокусировать зрение на лице лежащей рядом девушки. У неё были тёмные волосы, и в целом её нельзя было назвать непривлекательной, хотя она и была вся какая-то худая и угловатая. Ну что ж, мне приходилось просыпаться рядом с экземплярами и похуже.

Я узнал её, но не мог вспомнить, как её зовут. Мой отупевший от алкоголя мозг был не в состоянии напрягаться, но я не оставил ему выбора. Знакомое лицо... кто же, к драклам, она такая?

Это же как-там-её!

Это не принесло много пользы; я вспомнил, кто она, но не её имя. Она была бывшей подружкой Невилла; и Майкла Корнера. Я сталкивался с ней на нескольких вечеринках, но никогда не обращал на неё особого внимания, потому что её не любила Джинни. Припомнилось, что эта девушка встречалась и с Терри Бутом, хоть и совсем недолго. Итак, я знал, кто она, ну вроде того, оставалось только вспомнить, как её зовут. Возможно, когда она заговорит, её голос даст мне подсказку.

Я понятия не имел, что ей сказать. “Доброе утро, кем бы ты ни была”, — годилось лишь для безальтернативной ситуации. В итоге я ничего не сказал, просто рыгнул так громко, как только мог. Получилось хорошо, отрыжка от самых пяток, горячая и зловонная.

— Фу! В этом не было никакой необходимости, Джорджи, — произнесла девушка. Её голос прозвучал обиженно, но она перевернулась на бок и нежно поцеловала меня в щёку.

Отрыжка её не оттолкнула.

“Джорджи, — я поёжился, — я совершенно точно не разрешал называть себя Джорджи. Не мог я настолько напиться. Никто не называет меня Джорджи, с тех пор как я перестал быть одним из близнецов”.

— В котором часу мы идём к твоим родителям? — спросила она.

Мерлин, я пригласил её в Нору на воскресный обед! Наверняка был пьян в стельку.

Девушка села на постели, демонстрируя тощую бледную спину, и пробудила некоторые смутные воспоминания о прошлом вечере. Мне вспомнилось, что она была зверски энергичной. Но как же её зовут? И почему мне всё время на ум приходит вейник?

“Да не вейник, — до меня дошло, — Вейн”.

Так её зовут. Рональда Вейн.

Рональда!

Нет, она не тёзка Рона, не может такого быть, это было бы...

Нет!

Не Рональда. Брунгильда? Нет, точно не Брунгильда.

Ромильда. Ромильда Вейн.

Тра-та-та, тра-та-та.

— Что это за шум, Джорджи? — спросила Ромильда.

Я изумился, как, во имя Мерлина, она смогла услышать мой похмельный шум.

Должно быть, у меня был очень глупый вид, и потому она уточнила:

— Там, за окном.

Это не моя голова; всего лишь треклятая сова.

Тра-та-та.

Я сел, развернулся и осторожно поставил ноги на деревянный пол спальни. К счастью, он не двигался. Я уже посчитал себя в безопасности, но, едва поднявшись на ноги, обнаружил, что меня перенесло на палубу корабля посреди штормового моря. Пол под ногами жутко шатался, но, в конце концов, мне удалось преодолеть качку и кое-как добраться до окна. Я отдёрнул шторы. Косой переулок был тих, как и всегда по воскресеньям. Утро было солнечным и ясным, и я замер на несколько мгновений, любуясь видом и ожидая, пока пол прекратит своё вращение.

Тра-та-та, прилетела сова. Проклиная всё на свете, я нащупал задвижку, распахнул окно и попытался вырвать конверт у продолжающей играть на моих нервах совы. Та упорно отказывалась прекращать троиться перед глазами. Наконец мне удалось выхватить конверт из её клюва.

Отвернувшись от окна, я бросил взгляд на конверт. Внутри определённо была открытка. Кто-то прислал мне открытку на день рождения! Мне никто не присылает открыток на день рождения; все знают, что я их ненавижу.

Пол наконец-то перестал вращаться, и мир начал постепенно обретать чёткость. Похмельные пикси всё ещё танцевали, но уже без обуви, в одних носочках. Да и ударная установка улетела прочь.

Конверт был подписан “Джорджу Уизли, Всевозможные волшебные вредилки, Косой переулок, Лондон” знакомым почерком с завитушками. Она не присылала мне открыток; вернее, прекратила присылать их после нашего... после моего... пятнадцатилетия, задолго до того, как я решил, что не люблю свой день рождения.

Я не удосужился предупредить её не присылать мне открыток, ведь она и так не присылала их, и, кроме того, мы с ней нигде и не сталкивались. Я не видел её почти год, с прошлого мая. Скорее всего, снова я увидел бы её в мае этого года, если бы пришёл на поминальную церемонию.

Заинтригованный, я распечатал конверт и достал открытку. Я сразу её узнал. Гнусного жёлтого цвета, с пурпурно-лиловой надписью “С Днём Рождения!”. Открывать нужно было осторожно, но мои пальцы ещё были неспособны к выполнению такой задачи, и, распахнувшись, открытка выскользнула из них.

Всё ещё работало, даже спустя восемь с половиной лет.

Открытка пропердела “Happy birthday”. Для её создания нам с Фредом потребовалось множество недель, и строгая диета из тушёной фасоли и брюссельской капусты. Заключительное “тебя” было самым протяжным и долгим, и одним из лучших взятых Фредом аккордов.

— Как омерзительно, — сказала Ромильда. — Ну что за идиоту могло прийти в голову присылать открытки-перделки?

Я проигнорировал Ромильду, улыбаясь воспоминаниям. Мне и моему брату-близнецу, потому что это прикольно, особенно при таком точном попадании в тон, чего добиться гораздо сложнее, чем кажется. Я прочитал сообщение, написанное на аккуратном прямоугольном листе бумаги, магически прикреплённом над нашим поздравлением.

“Я нашла это на дне школьного чемодана, во время уборки. До сих пор работает! Потрясающе!

С Днём Рождения, Джордж.

А”.

Я поднял листочек и прочитал поздравление под ним. Оно было написано моим почерком, и я помнил, как писал эти строки. Мои руки сильно тряслись. Слишком много выпил вчера, вот и всё, сказал я себе.

“Самому прекрасному охотнику в мире.

С пятнадцатилетием!

От тайного поклонника (и это не Ли).

N&N”.

Она, конечно, знала, кто прислал ей открытку. По правде говоря, кто бы ещё мог прислать открытку-перделку на день рождения? Она поблагодарила нас, но не прислала открытку в ответ, по крайней мере, до нашего пятнадцатилетия полгода спустя.

Она поступила умно, попросив кого-то подписать конверт, но не Кэти или Алисию; она бы не допустила такой ошибки. Письмо было адресовано “красавчикам-близнецам Уизли”, и чтобы обеспечить максимальную путаницу, она прокралась в нашу спальню и оставила письмо на полу, точно посередине между нашими кроватями. Я первым нашёл и поднял письмо, но Фред выхватил его у меня с криком: ”Не смей читать, это мне!” Мы подрались из-за него.

Как обычно Фред победил. Но когда он распечатал конверт, спальня наполнилась густым зелёным дымом. Вонь была ужасной, хуже, чем от дюжины навозных бомб.

— На выход, быстро, — прокричал Фред, отшвыривая конверт и бросаясь к двери.

— Так несёт, как будто из кого-то уже всё вышло, — сказал я, и мы выбежали из комнаты, рыдая от смеха.

Я разглядывал открытку и улыбался воспоминаниям. Интересно, что случилось с этой открыткой-вонючкой. Я был уверен, что Фред сохранил её. Та открытка была воплощением очень искусных чар, превосходившим эту открытку, которую я держал сейчас. Понятия не имею, как ей удалось создать её. Звуки внутри складной открытки разместить довольно легко, у Джинни это получалось уже на втором курсе, но запахи! Мы очень старались, но у нас так и не получилось сделать копию открытки-вонючки.

Ромильда прервала мои воспоминания. Она подошла ко мне вплотную и вытащила открытку из моих пальцев.

— Ты замечтался, Джорджи. Не забывай обо мне, — сказала она. — Сегодня твой день рождения, и тебе полагается угощение.

Она была голой, как и я. И очень настойчивой. И что мне оставалось делать?

* * *

Я перестал слушать Ромильду ещё до того, как мама подала десерт. Воскресный обед обернулся настоящей катастрофой. Если бы это не было в честь моего дня рождения, думаю, меня бы вежливо попросили уйти. Учитывая подарки, этот день рождения был ещё ужасней, чем обычно.

Во время основного блюда, жаркого из свинины, Гермиона сидела неестественно прямо, Гарри закатывал глаза, а Рон бросал свирепые взгляды. Как будто этого было мало, Джинни вежливо улыбалась, что пугало меня гораздо больше. На не иссякающий поток пустой Ромильдиной болтовни мама отвечала сквозь стиснутые зубы.

Посередине разговора папа сказал: “Джордж, нам надо поговорить”.

Я понял, что у меня проблемы. Когда недовольна мама, это одно. Но когда папа — на это нельзя не обращать внимания. Так повелось ещё со времён того Непреложного обета и весьма болезненной расплаты за него.

Заткнуть Ромильду было невозможно; она обладала поистине носорожьей шкурой. Ромильда так и фонтанировала бизнес-идеями для меня. Она непременно поможет мне полностью раскрыть свой потенциал и достичь абсолютного успеха. Она именно то, что мне нужно. Это раздражало, и, увы, всё становилось только хуже. Ромильда советовала Флёр, как ухаживать за собой; наставляла маму в кулинарии, поучала Гермиону насчёт причёсок и раздавала Джинни рекомендации по квиддичу. Последнее привело к кульминации обеденного представления — Джинни чётко дала понять, что ни в каких инструкциях она не нуждается.

— Тебе стоит тренироваться с меньшими кольцами, учиться попадать в маленькие мишени, — сказала Ромильда.

Джинни сидела на противоположном краю стола. Она тут же взмахнула вилкой с брюквенным пюре и зашвырнула его точно в центр декольте Ромильды. Ни папа, ни мама не сделали Джинни замечания, а Перси и Одри так и покатились со смеху. Если до этого и были хоть какие-то сомнения в непопулярности Ромильды (но их и не было), то в этот момент они развеялись окончательно. К сожалению, Ромильда осталась полностью равнодушной, продемонстрировав ещё и явно завышенные представления о размере своей груди.

— Очень смешно, Джинни, — проговорила Ромильда тоном усталой матери, обращающейся к непослушному ребёнку, — но тебе стоит выбирать мишени поменьше. При этом Ромильда посмотрела прямо на Гермиону. После такого, учитывая предыдущий комментарий Ромильды о Гермиониных волосах, Гарри и Гермионе пришлось силой удерживать Рона. Я понимал, что придётся уйти пораньше. Было ясно и то, что если я куда-нибудь дену Ромильду и вернусь, получу от всех нагоняи за испорченный обед и буду вынужден объясняться с отцом.

Самая большая мамина слабость — её терпимость к гостям; членам семьи (включая Флёр, Гарри и Гермиону, но, несмотря на кольцо, не Одри, пока что) никогда не было бы позволено вести себя как Ромильда. Когда мама убирала десертные тарелки, Ромильда достигла пика, разъясняя Перси и Одри все тонкости неудачной политики Министерства. Мне не удалось заставить её замолчать достаточно быстро. Билл и Флёр немедленно собрались и покинули дом, заявив, что Виктория очень устала. В этот момент я потерял последнюю долю симпатии мамы, которую она ещё сохраняла для меня. Её единственную внучку увезли по моей вине.

Следом ушла Великолепная Четвёрка. Рон и Гарри утверждали, что их ждут “аврорские дела”, а Гермиона и Джинни сказали, что пойдут “приводить в порядок причёску Гермионы” и выскользнули за ними. Было очевидно, что они собрались куда-то всей компанией. Я торопливо перебил Ромильду, рассказывающую теперь Одри о сыром, промозглом и тоскливом Йоркшире, и, прежде чем Перси и его йоркширская подружка из Уитби решили пуститься в бега, заявил, что нам пора уходить. Ромильде это не понравилось, но я сказал, что у меня ещё полно дел, и вытащил её из-за стола.

Я бросил немного дымолётного порошка в огонь и притащил Ромильду назад в свою квартиру. Кружась, я увидел благодарную мамину улыбку, перед тем, как исчезнуть. По крайней мере, теперь у мамы была возможность спокойно обсудить предстоящие приготовления к свадьбе с Перси и его невестой.

* * *

Ромильда была как прилипший к обуви кусок навоза: легко подцепить, сложно и противно избавляться, а вонь всё равно останется надолго.

Едва мы переступили порог квартиры, Ромильда вцепилась в мою руку. Мы вышли в Косой переулок, и я понял, что угодил в западню. Пока мы шли, я пробовал бросать намёки о расставании. Но все они отскакивали от Ромильды. Я хотел просто сказать ей: “Это было на одну ночь. Окей, и ещё на одно утро, но... ”, но не мог.

Я не законченный подонок; я не люблю заставлять девушек плакать, хотя у меня это очень хорошо получается. После той сцены, которую Кэролайн закатила в прошлом году, мне не хотелось рисковать вызвать беспорядки в общественном месте.

Я повёл Ромильду в “Дырявый Котёл”. Она попыталась взять меня за руку. Я не дал ей сделать этого, и она ухватилась за мой локоть. Ромильда подумала, что я собираюсь купить ей что-нибудь выпить, и я решил быть грубым. Сказал ей, что с меня достаточно, и если она хочет пить, то может оставаться и покупать себе что угодно. Она подумала, что я шучу, но я, не останавливаясь, прошёл через паб и вышел в маггловский Лондон.

Когда мы вышли на улицу, я начал объяснять, что не шучу, но губы Ромильды затряслись, и я понял, что она собирается расплакаться. Я замолчал.

И с Кэролайн всё вышло очень плохо, но после Верити и того Рождества мне страшно не хотелось опять становиться причиной таких слёз и страданий. Я никогда ничего не обещал ни одной из моих девушек. Верити просто напридумывала себе больше чем нужно. То, что мы провстречались три месяца, означало, что мне было хорошо, только и всего. Я был уверен, что в истерике Верити нет моей вины, хоть Джинни и сказала, что есть.

Мне нужно было отделаться от Ромильды деликатно; увы, мне не была присуща деликатность. Безнадёжная ситуация. К счастью, от глупого положения меня спас Деннис, а ведь его тут даже и не было.

— Мне нужно идти, я должен встретиться кое с кем, — сказал я в отчаянии.

— С другой девушкой, — с подозрением произнесла Ромильда.

— Нет, с моим другом, Деннисом Криви.

— С малышом Деннисом? Он что, твой друг? Я тебе не верю, — она едко усмехнулась, — Я знаю, что он был в клубе Гарри, но в Битве не принимал участия; он у них был так, на подхвате. Мы с ним учились в одном классе. Ты богат и знаменит, Джорджи. У тебя орден Мерлина второй степени. Зачем тебе водиться с никчемным магглорождённым чудиком?

Вместо того чтобы спорить, я уклончиво фыркнул, что можно было принять за “продолжай”. Ромильда рыла себе яму, и я не стал мешать, я собирался её в ней похоронить.

— Он всегда был без ума от машин, всяких механизмов, и этих, как их там, комтупоров. Как-то рассказал мне, что у него есть игрушечный вокзал, PlayStation. Играться в паровозики в четырнадцать лет! И вечно таскался за своим братцем, они были неразлучны, вот жуть.

— Они были практически как близнецы, — сказал я, стараясь выглядеть уязвлённо и трагично. — Я встречаюсь с Деннисом у могилы брата. Как думаешь, почему?

Я солгал лишь отчасти. Мы виделись там с Деннисом, но сегодня этого бы не было. Я никогда не навещал Фреда в наш день рождения; не мог.

Ромильда изменилась в лице. Мне наконец-то удалось пробить её броню и заставить её замолчать. Отпустив мой локоть, Ромильда уставилась на меня. Она собиралась начать извиняться, так что мне пришлось действовать молниеносно.

— Я больше никогда не хочу тебя видеть! — произнёс я театрально. Развернувшись, я помчался через дорогу, и, скрывшись в тесном переулке, аппарировал.

* * *

Я аппарировал на Хексвортское кладбище. Я сконцентрировался на побеге от Ромильды, а не на пункте назначения. Это очень опасно. Мне ещё повезло, что я не расщепился.

Хексворт находится приблизительно в тридцати или сорока милях к западу от Норы. Кладбище расположено далеко за пределами маггловской деревни, в Дартмуре, на склоне холма. Папа говорит, что Уизли хоронили здесь на протяжении веков. Многочисленные надгробия подтверждают его слова.

Я регулярно навещаю Фреда, но никогда на наш день рождения, на мой день рождения; это чересчур удручающе. Но сегодня я оказался тут, стоя у кладбищенских ворот, рассматривал ряды камней; некоторые из них были новыми и яркими, некоторые настолько старыми и обветрившимися, что выгравированные на них имена уже невозможно было прочесть. Однажды я тоже буду здесь. И когда-нибудь на наших с Фредом надгробиях сотрутся все надписи, и никто уже не узнает, кто такие мы были.

Я не знал, куда мне податься. В Нору я идти не посмел. Можно ли было рисковать и возвращаться домой, или Ромильда станет поджидать меня там? Перебирая в уме варианты, я направил свой взор за пределы кладбища, вглубь болотистых холмов. Неподалёку отсюда находился Вистманский лес, прекрасное место побыть одиноким и несчастным.

Я уже собирался туда направиться, когда увидел её. Она сидела на корточках перед могилой Фреда и, должно быть, услышала, как я сюда аппарировал.

Первое, что я заметил, была макушка её головы, в туго заплетённых чёрных косичках. Этого было достаточно; я узнал её до того, как она повернулась и поднялась в полный рост, до того, как увидел её шоколадную кожу. Она задержала меня. Я должен был немедленно аппарировать, но замер как вкопанный, а она обернулась и посмотрела на меня.

— Привет, Джордж, — сказала она.

— Привет, — ответил я.

Повисла тишина.

— Ты получил мою открытку, или, вернее, твою открытку? — спросила она.

— Ага, э-э, спасибо. Мне никто не присылает открыток, — сообщил я ей.

— А я разве никто? — спросила она.

— Нет, — ответил я, но не смог придумать больше ничего. Тишина вернулась и тяжело повисла в воздухе.

— Ну, я пойду тогда, — сказал я. — Пока.

— Уже? Ты ведь только пришёл!

— Да, ну, дела-дела, знаешь, как это бывает, — сказал я ей.

— Нет, Джордж, — сказала она, — я не знаю, как это бывает! Я знаю только, что сегодня твой двадцать третий день рождения. Как он, кстати? Почему ты явился сюда и сразу же убегаешь? Ты меня испугался?

— Конечно, нет, — соврал я. — Я попал сюда случайно; аппарировал, не подумав о пункте назначения. Всё, чего я хотел — это сбежать от... от... кое-кого.

— А потом увидел меня и решил сбежать от ещё кое-кого, — сказала она.

Мы стояли на расстоянии примерно двадцати пяти ярдов друг от друга, и никто из нас не шелохнулся. Я глянул на ноги, в попытке убедиться, что они не собираются направиться к ней.

— Нет, — возразил я, — это не так.

— Лжец, — сказала она, — ты сбежал от девушки, а когда увидел меня, собрался сбежать снова, разве нет?

Я кивнул, потому что она не оставила мне выбора.

— Я бы не стал лгать тебе, Анжелина. Я впервые за многие годы произнёс её имя, и необычность этой ситуации пугала меня.

— Ты не можешь бегать вечно, Джордж. И не можешь просто уйти отсюда, даже не поприветствовав Фреда в его день рождения, не так ли?

— Я думал, что тебе бы хотелось побыть с ним наедине. После всего того, что было между вами...

— Ты был его братом, — сказала она, — а я никем, всего лишь девчонкой, с которой он встречался несколько месяцев.

— Ты была нечто большим, — гнев и обида закипели внутри меня. — Ты была любовью всей его жизни, но бросила его! Ты разбила ему сердце.

— Что? Я бросила его? — Анжелина сердито шагнула ко мне. — Джордж, ты действительно настолько глуп?

Я опять глянул на ноги. Они не направились навстречу ей, но и не отступили. Я стоял пень пнём. Анжелина подняла руку и сильно ударила меня. Я даже не попытался увернуться, и звук пощёчины эхом разнёсся по всему кладбищу. Я понял, что плачу, но не её затрещина была тому причиной.

— Фред сказал мне... — запротестовал было я, но Анжелина тоже заплакала, и внезапно у меня возникли сомнения.

— Фред сказал тебе, — произнесла Анжелина. — Всегда честный, да?

— Он... — я был вынужден остановиться. Не мог произнести ни слова. Я не мог сказать ей: “Он бы не стал мне лгать”, потому что это была неправда. Я знал это, и Анжелина тоже это знала. Я тоже лгал Фреду, но по пустякам, просто немного приколов между близнецами. Это ведь ничего не значило?

Мы возвращались в Башню Гриффиндора. Мы только что отправили письмо Бэгмену, когда Фред спросил меня: ”Нам нужно найти партнёров для Святочного Бала, Джорджи. Кого ты думаешь пригласить, есть какие-нибудь идеи?”

Три охотника были как раз впереди, они открыли портрет. Я смотрел на них, на Анжелину, но ничего не сказал. Мы вошли внутрь вслед за ними.

Рон, Гарри и Гермиона как обычно тусовались вместе. Рон строил замок из взрыв-карт. Я попытался убедить Рона одолжить нам Сычика. Фреду было интереснее подкалывать Гарри и Рона насчёт отсутствия у них партнёров для Бала, хотя у нас-то их тоже не было. Я сочувствовал Рону и Гарри. А Фред нет.

Фред крикнул, пригласив на Бал Анжелину, и она согласилась. “Ты собирался пригласить Кэти, да?” — спросил Фред у меня позже.

“Да”, — солгал я.

— Он пригласил меня на Святочный Бал, и мы до лета были вместе, — сказала мне Анжелина. — Полгода, Джордж, а мне было всего семнадцать. Он обещал, что мы встретимся в течение лета, что он напишет мне. Но так и не написал.

— Ты не писала тоже! — укорил её я.

— Неправда! — её тёплые карие глаза, умоляющие меня поверить ей, были полны искренних слёз. — Я написала два письма. Я даже начала третье, но не дописала. Решила подождать. Я не собиралась его преследовать, — Анжелина скрестила руки на груди и сердито уставилась на меня.

Я поверил ей. Я всегда восхищался её прямотой и честностью. Анжелина всегда говорила то, что думала.

— Мы были друзьями, Джордж, ты и я. Что же произошло?

— Фред, — признался я, потому что она заслуживала правды. — Непросто дружить с девушкой, с которой твой брат...

Её сжавшиеся губы заставили меня замолчать.

— С которой что? — спросила Анжелина. — Фред сказал тебе, что мы... — она сжала кулаки. — Первым парнем, с которым я спала, был Тони, хоть это и не твоё собачье дело. Кроме того, это никакое не оправдание, ты дружишь с Гермионой. А Рон тоже твой брат.

— Это совсем другое, — сказал я.

— Почему же? У близнецов это как-то по-особенному, или я отличаюсь от остальных девушек Фреда? В чём разница между мной и Гермионой?

— Я никогда не был влюблён в Гермиону.

О, проклятье.

Вновь воцарилась тишина. Я посмотрел на Анжелину, а она на меня. Я ощущал, как меняется весь мой мир. Моей самой страшной тайны больше не было. Я стоял у могилы Фреда и обещал, что не оскверню его память погоней за любовью всей его жизни. Я не стал бы вторым номером.

Она писала ему, а он ей не ответил. Он бросил её, а не она его. Её первым был Тони... с Тони она начала встречаться после школы, через год после того, как она вошла в состав Торнадос. Если всё это было правдой, то Фред солгал мне...

Я вытер слёзы рукавом.

— Проклятье, — сказала Анжелина, потому что кто-то из нас должен был сказать хоть что-нибудь.

— Забудь, что я сказал, — произнёс я. — У тебя есть парень, хороший парень.

— Уже нет, — ответила Анджелина, — мы вчера расстались.

— Что? Но почему? — спросил я. — Вы были вместе несколько лет, ещё до Вечеринки Тысячелетия Гарри. Он всем нравился. Но только не мне. Все думали, что он собирается сделать тебе предложение. Что случилось?

— Он и сделал, а я поняла, что не согласна выйти за него. И что не соглашусь никогда.

— Проклятье, — сказал я.

Мы смотрели друг на друга. Я любовался её волосами, кожей, лицом. Она так прекрасна, удивительна, великолепна. И немного выше меня.

— Почему ты пришла сюда? — спросил я.

— Потому что хотела задать Фреду вопрос, даже, несмотря на то, что он не может мне ответить. Я нашла открытку-перделку вчера, когда собирала вещи для переезда. Я совсем про неё забыла. А вчера, когда нашла её, вдруг поняла, что подписал её не он, а ты!

Да. Я написал: самому прекрасному охотнику в мире, с пятнадцатилетием, от тайного поклонника.

Либо Фред был идиотом, либо знал, что я чувствую, и всё равно пригласил Анжелину; но он не был идиотом.

— Это был твой почерк, Джордж. Я могу отличить. И я пришла сюда, чтобы сказать твоему брату, каким злым и лживым негодяем он был.

— Фред был моим близнецом! — воскликнул я в гневе, но не был уверен, злюсь ли я на неё, или на него. — Он был самым лучшим, да как ты смеешь...

Она снова ударила меня, слёзы дрожали в её глазах.

— Я думаю, что он мог бы нам рассказать, останься он в живых, — прокричала Анжелина в ответ. — Потому что ты прав, он был твоим близнецом, и он не был абсолютным мерзавцем. Но он не был и совершенным, образцовым близнецом, каким ты хочешь его выставить. Вы оба были так заняты, изобретая ваши дурацкие безделушки. Думаю, он хотел, чтобы ты сосредоточился на бизнесе, а не на девушке.

Она остановилась, давая своим словам проникнуть в мой ум. Когда Анжелина заговорила опять, её голос звучал уже тише:

— Никто не превращается чудесным образом в идеал, просто потому, что умер, Джордж. Гарри рассказывает всем, что Снейп был героем, неоднократно спасал ему жизнь и сражался на нашей стороне. Но он всё равно был грубой, ехидной и паскудной сволочью. Никто не идеален, Джордж, и Фред определённо таким не был. Он был весёлым и умным, и прекрасным манипулятором. И иногда он лгал.

— Фред не был похож на Снейпа, — отрезал я.

— Да, ты прав, Джордж, — сказала Анжелина, и её лицо расплылось в плутовской улыбке, которую я не видел много лет. Анжелина сложила руки и, как какая-нибудь полоумная героиня нелепого любовного романа эпохи Регентства, жеманно произнесла:

— Снейп выглядел намного лучше вас обоих вместе взятых; он был учтивым, остроумным и утончённым. Несмотря на то, что он был паскудной сволочью, он был настоящим идеальным мужчиной для каждой девушки.

Я должен был ответить, она бросила мне вызов, осмелившись подшучивать надо мной.

— Ты права, — подтвердил я, — я всегда завидовал Снейпу, его прекрасному внешнему виду и замечательным волосам. Анжелина изо всех сил старалась не рассмеяться.

— С полным на то основанием, — ответила она мне, — все загонщики уродливы от природы, но вы с Фредом перещеголяли всех.

Я засмеялся.

— Я скучал, — признался ей я.

— Потому что всегда был занудой, — ответила Анжелина, и я снова засмеялся.

— Так приятно видеть, как ты смеёшься, Джордж, — сказала она мне. Протянув руку, она вытерла слезинку с моего лица и погладила меня по щеке.

Я поднял руку и прижал её ладонь к своей щеке.

И тут появилась Ромильда.