Песни о любви (гет)

Селестина Уорбек отложила веер и с тяжёлым вздохом потянулась к упаковке влажных салфеток. Снимать грим после концерта было самым нелюбимым занятием. Она стёрла макияж с одной стороны и посмотрела в зеркало. Располовиненное лицо — будто сложенные вместе части расколотых масок — смотрелось жутковато.

— Вот она, цена красоты, — с горечью прошептала Селестина. — Морщины и одиночество — всё, что остаётся в конце!

Марко, фермер из Йоркшира, вот уже тридцать лет притворяющийся итальянским импресарио, тревожно всхрапнул в кресле, но не проснулся. Селестина злобно покосилась на него. В конце каждого сезона Марко с позором изгонялся и с должности, и из её сердца, с тем, правда, чтобы в начале следующего вернуться обратно.

— Бесчувственное полено! — уже громче, на выдохе простонала Селестина. Корсет больно впился в бока. Чертыхнувшись, она распустила шнуровку и принялась растирать безжалостно стиснутый бюст.

В дверь гримёрной постучали. Селестина отточенным движением поправила декольте и крикнула:

— Войдите!

— Прошу извинить меня за вторжение, мадам...

Вошедшего было еле видно за огромным букетом палевых роз. Мгновенно определив на глаз количество цветов и их стоимость, Селестина повернулась накрашенной половиной и пропела:

— Что вам угодно?

— Прежде всего — выразить бесконечное восхищение вашим талантом.

Букет лёг ей на колени. Теперь незнакомца можно было рассмотреть: дорогая одежда, безупречная осанка, непринуждённая элегантность в каждом жесте. «Аристократ», — решила Селестина и, улыбнувшись, протянула руку. Он легко коснулся губами запястья.

— Люциус Малфой, к вашим услугам.

Малфой! В уме замелькали страницы «Пророка». Война её мало интересовала, Селестина в равной степени не любила всех политиков, а вот светская хроника... Малфои, самый громкий развод прошлого года. А сразу за ним — не менее громкое бракосочетание. Явный мезальянс, только не понять, с чьей стороны: магглорождённая героиня войны и чистокровный экс-Пожиратель.

— ...больше, чем музыка — это песнь вашего сердца, настоящее откровение для слушателя!

Марко проснулся и выпрямился в кресле, изумлённо глядя на витийствующего Малфоя. Селестина благосклонно кивала, пряча лицо в розах. Однако последняя фраза заставила её насторожиться.

— Просьба? И какая же?

— Я хочу попросить вас выступить, так сказать, в частном порядке.

Селестина пригасила улыбку с «чарующей» до «вежливой» и сбросила букет на руки подоспевшему домовику.

— Нет, исключено. Я не пою на частных мероприятиях, если только речь не о благотворительности. Это принципиально и обсуждению не подлежит.

— Не подлежит, — встрял Марко.

— Нет, речь не о благотворительности и вообще не о... Хм. Это личное дело. Я, собственно...

— Что?

— Нужно, чтобы жена меня простила, — выпалил Малфой, слегка покраснев. — Верю, что лишь серенада в вашем исполнении сумеет вернуть её.

— Вон оно что, — протянула Селестина. — А расскажите-ка поподробнее.

— О Мерлин, да что там рассказывать! Обычная размолвка.

Селестина фыркнула и, повернувшись анфас, грозно спросила:

— Гулял?

— Где? — пробормотал Малфой, затравленно переводя взгляд с одной половины её лица на другую.

— Нигде! От жены, говорю, гулял?

— Нет, что вы. Просто в мэноре были гости, и мы с мадам Мартой, нашей соседкой, разговаривали у меня в кабинете.

— Наедине? — повела носом Селестина.

— Да, но ничего не было!

— Так уж и ничего?

— Ну, может быть, кое-что, — заюлил Малфой. — Но всё абсолютно невинно, клянусь! Вы же знаете, как бывает: лёгкий, ни к чему не обязывающий флирт, светская условность. Нарцисса всегда с пониманием относилась к таким вещам, ведь это, по сути, игра.

— Игра! — с надрывом повторила Селестина. — Для вас, быть может, всё игра! Мужчины! А каково этой девочке? Она никогда не сталкивалась с лицемерием светской жизни и людским коварством, она так наивна, доверчива и беззащитна!

— Э-э...

— А ведь я тоже когда-то была такой! — Селестина схватилась за веер, но сумела раскрыть его только с третьего раза. Немного успокоившись, продолжила:— Хорошо, мистер Малфой, я исполню серенаду для вашей супруги.

— Моя благодарность не знает границ! Назовите любую сумму...

— Не стоит. — Она величаво взмахнула веером. — Только найдите музыкантов, без сопровождения я не работаю.

* * *

А на другом конце Лондона Гермиона, готовясь ко сну, переоделась в пижаму.

Пижама была ужасная: мешковатая, из ярко-голубой фланели, в оранжевых попугаях. Гермиона сама не знала, зачем её купила. Просто представила, как перекосило бы Люциуса, и...

Так, стоп. Не думать о нём. Тёплая пижама — это хорошо, особенно в продуваемой сквозняком квартире. Вообще-то она могла бы снять более приличное жильё, но почему-то поселилась в убогом немагическом районе. Здесь старые дома наваливались друг на друга, словно пьяные, а на узких улицах всегда было сумрачно, как и у неё на душе. Пусть. Так и надо. Так ему и надо...

Снаружи раздались протяжные звуки. Гермиона поморщилась. Одним из бонусов проживания в этом жутком месте были вечные кошачьи свадьбы, а также сумасшедший сосед, который любил палить по ним из пневматики. Гермиона потянулась задёрнуть шторы и остолбенела. Не веря своим глазам, она выбежала на балкон.

Прямо под окнами расположился небольшой оркестр. Он аккомпанировал пожилой пышногрудой леди, а та выводила что-то про шипы любви и плоды счастья. Неподалёку с самым непринуждённым видом стоял Люциус.

Она подняла глаза. В соседних домах загорались окна, одно за другим. Сосед-маньяк тоже вышел на балкон и теперь задумчиво смотрел то на даму внизу, то на своё ружьё, явно что-то прикидывая. Песня набирала обороты, суля муки ада всем, кто откажется от истинной любви.

Поймав взгляд Люциуса, Гермиона замахала рукой. Уже через минуту он вбежал на балкон.

— Дорогая... Какая ужасная пижама!

Гермиона в ответ взяла его за грудки и прошипела:

— Что ты устроил? Что это за цирк, я спрашиваю?! Ты в своём уме, Люциус?

— Это не цирк, — тот, не сопротивляясь, позволял трясти себя, словно какую-то яблоню. — Это серенада.

— Вижу, но я... Да они мне потом житья не дадут! — Народу на балконах явно прибавилось. Многие заинтересованно смотрели в их сторону. — Это просто низко, понимаешь? Настоящий шантаж!

— Я лишь хочу, чтобы ты вернулась и простила меня, — проникновенно сказал Люциус. И тут же спохватился: — Хотя я, разумеется, ни в чём не виноват.

С минуту Гермиона всматривалась в его лицо, пытаясь найти хоть каплю смущения или раскаяния. Певица взяла особенно пронзительную ноту, и кто-то из невольных слушателей отозвался разбойничьим свистом.

— О боже, ладно. Что угодно, только пусть она прекратит!

Люциус улыбнулся.

— Что угодно, да? — Отцепив её ладони от своей мантии, он поцеловал каждую и положил себе на плечи. — В таком случае сними эту пижаму. Немедленно.

* * *

Парочка на балконе упоённо целовалась. Селестина взмахнула рукой, оркестр умолк. Полюбовавшись пару секунд, она удовлетворённо кивнула и направилась к нанятому Люциусом автомобилю.

— Вот оно! — сказала Селестина, прижимаясь к сонному Марко. — Любовь и музыка — две вещи, ради которых стоит жить, понимаешь? И я вот думаю... Раз мы посвятили жизнь именно им, то, может, всё было не зря?

Слегка придавленный Марко согласно крякнул, обнимая Селестину.

Для него иных авторитетов в любви и музыке просто не существовало.