Мы встретимся там, где нет темноты (джен)

Наука с головой зарывается в мерзость убийственных изобретений.

Уинстон Черчилль

Секретные материалы Министерства Магии

Проверенный источник из военного ведомства сообщает о возможном «проведении в закрытых лабораториях подконтрольной Министерству корпорации Y экспериментов по магическому клонированию, нарушающих положение X, пункт XX нормативного документа Z, принятого на XXX всенародном Магическом конгрессе...»

Больше всего Гарри поразило, насколько у Луны потяжелел слог. Если бы не оппозиционные взгляды, прямая ей дорога в «Пророк». После повторного прочтения стало ясно: забористо-нормативный параграф — цитата из анонимного «проверенного источника». Сообщение подкрепляли колдографии с закрытого объекта и копии каких-то отчётов.

Помимо запрещённых пунктами-подпунктами опытов в вину Министерству ставилось сокрытие информации о конфликте с маггловским правительством. Конфликт этот, по мнению источника, повлечёт за собой ограничения свобод магглорождённых граждан, а в случае обострения непосредственно затронет всех жителей Магической Британии. Главный редактор призывает читателей не сеять панику, а Комитет по биоэтике — провести независимое расследование.

Редакторский комментарий Поттеру понравился. Максимум информации, минимум эмоций. Профессионально, одним словом. «Придира» эволюционирует в солидное издание. Нарглы, кизляки и прочие «хливкие шорьки» остались в прошлом.

Под занавес статьи аноним из военного ведомства разошёлся не на шутку и выразил сомнения в легитимности текущего правительства. Не слишком популярный, по данным предвыборных опросов, Кингсли Шеклболт одержал в битве за министерское кресло столь безоговорочную победу, что объяснить её можно якобы лишь фальсификацией или массовым гипнозом/империо. Человек из ведомства склонялся ко второму варианту. Говорил о новом поколении ментальных чар, прорыве в области манипуляции сознанием.

«Неотслеживаемое массовое империо? Ну уж это явный бред! Зомби среди нас», — Гарри отбросил «Придиру» и раскрыл её желтоватую скандальную "младшую сестрёнку" «Задиру».

«Зомби среди нас!» — вопила передовица голосом Риты Скитер. Дальше-больше: «Евгеника в подвалах Министерства! Война с магглами!»

Превозмогая отвращение, Гарри пробежал глазами ещё несколько страниц, затем бросил газету в камин. Смысл заголовка со второго разворота дошёл не сразу, а дойдя, заставил сердце пропустить удар. Вытащенная практически из огня, обуглившаяся по краям «Задира» стряхнула пепел Гарри на брюки.

«Взрыв в секретной лаборатории Министерства!

Пострадали высокопоставленные лица. Новый глава Аврората при смерти».

Аршинные красные буквы елозили по странице и чуть дымились. Мелким текстом сообщалось, что угроза для жизни, если и была, уже миновала — речь шла об осколочном ранении в ногу. Пресс-секретарь Министерства информацию о взрыве опроверг, новый глава Аврората и его гражданская супруга от встречи с журналистами отказались.

Колдография Гарри обнаружилась только на третьем развороте. «Теряю популярность», — отметил он. — «Хотя что вообще можно написать о человеке, который уже несколько месяцев принципиально не участвует в общественной жизни, а жизни личной просто не имеет?»

Кто открыл тайную комнату Министерства Магии?

Совершенно очевидно, что аноним из военного ведомства, раскритиковавший на страницах «Придиры» работу правительства и обнародовавший доказательства незаконных, потенциально опасных исследований по заказу Министерства, — уволенный из Аврората не иначе как за свободомыслие и верность гриффиндорским традициям герой-освободитель Магического мира Гарри Поттер!

«Не надо в камин. Лучше выстелить дно совиной клетки, чтоб помёт собирала». Возмущение и злость на задиристую писаку Гарри затопил двойной порцией огневиски.

* * *

Внутренняя свобода — это иллюзия самодостаточности. Свобода вообще — просто иллюзия. Право выбора сводится к обязанности сделать верный выбор и ответственности за неверный. Права одного заканчиваются там, где начинаются права другого. Если отогнать всех других подальше, можно расширить личное пространство до размеров маленького ада и упиваться единственно возможной подлинной свободой — свободой падения. Медленной смертью.

Поначалу Гарри твёрдо намеревался оставаться в «системе» сколько удастся, посильно контролировать ее изнутри. Как говорится, хочешь одолеть чёрта — сам стань чёртом. Однако карьерный взлёт Шеклболта не оставил Гарри выбора. Работать под началом его сменщика в Аврорате — немыслимо. Перед окончательным отбытием, вступлением в новую должность, Кингсли с крайней неохотой подписал заявление Поттера «по собственному желанию».

Гарри завёл на Гриммо боггарта. Просто чтобы узнать, как тот теперь при нём выглядит. В первый раз боггарт предстал в образе постаревшего Гарри, чем-то неуловимо напоминающего Кингсли. Гарри пил неделю, после чего повторно выпущенный из шкафа боггарт вновь принял поттерианское обличье, однако смахивал также на Наземникуса Флетчера. Гарри пил ещё неделю с боггартом. Тот втянулся, закрепился в облике Флетчера, потерял способность к трансформации, но зашедшая почитать мораль Гермиона всё равно испугалась. Поттера отругала, боггарта увезла в Мунго.

Кроме Гермионы не навещал никто. Гарри больше никого и не ждал. Герми наведывалась по вечерам, после работы. Хлопок аппарации субботним утром застал Поттера врасплох. Перед юной мисс Уизли он предстал во всей красе.

— Э-э-э. Привет. Ты прямо как джинн из бутылки.

— Господи, на кого ты похож!

— На боггарта, — Гарри то ли хихикнул, то ли просто икнул.

— Ты опустился.

А вот Джинни похожа на маму. К сожалению, на свою. Не внешне — только интонациями — она всё ещё стройна. Миловидная, аккуратная и спортивная, ходячая социальная реклама: «В здоровом теле — здоровый дух».

— Давай без нотаций.

— Нет уж, я дала тебе время, не давила и не надоедала. Больше тянуть нельзя, ты просто обязан меня выслушать.

— Не надоедала это мягко сказано. Гермиона — единственная, кто меня поддерживал.

— И чего добилась? Только того, что Рон снова ревнует. Апельсины она принесла? — Джин выудила цитрус из корзинки на подоконнике, покрутила в руках, подбросила. Поймала.

— Да.

— Всё ещё озабочена правами эльфов? Настолько, что взяла на себя их функцию.

Гарри покраснел. Гермиона действительно пару раз готовила для него. Поначалу даже пыталась убираться. Кричера она тоже увезла в Мунго. Алкомарафон нового хозяина в особняке Блэков стал для эльфа тяжёлым испытанием, а в его возрасте стрессов лучше избегать.

— Гарри, я не приходила, потому что ты должен был сам сделать выбор. Сам захотеть вернуться к нормальной жизни, вернуться к работе.

Поттер ждал «вернуться ко мне», но этого не последовало. Джинни продолжала поигрывать апельсинами. Подбрасывала и ловила. Почти как Джеймс со снитчем.

— Ты оставила за мной право на верный выбор. Спасибо. Как насчет права на неверный? Что если я уже принял решение, и оно окончательное?

— Тогда ты исчезнешь, а я займу твое место. Подам заявку в Аврорат на твою должность. Помнишь квиддич, Гарри? Помнишь долбаный квиддич, ты, лучший ловец Хогвартса?

Апельсин полетел в Поттера как бладжер. За ним второй, а потом ещё что-то тяжёлое с ближайшей полки. Гарри не сплоховал, потому что предвидел такой поворот. Мастерство, может, и пропьёшь, но интуицию — нет. А у Джинни всегда был взрывной характер.

— Шестой курс. Ты спасал мир, и команда играла без тебя. Я играла за тебя. Мы выиграли, Гарри, и сделаем это снова. Тебя всё ещё ждут, но если прямо сейчас не встряхнёшься и не вернёшься, мы выиграем без тебя!

«Вот и Герми до недавнего времени без конца на множественное число сбивалась. А потом всё, как отрезало. Даже увольняться не отговаривала. Непонятно».

— Кто это Мы, Джин? Ты вообще понимаешь, за какую команду играешь?

— Гриффиндор, Гарри. Гриффиндор! Отвага и благородство. Не забыл кодекс факультета? Как бы ни менялось начальство, пока в Аврорате костяк оперативников составляют наши люди, львиные традиции можно считать и аврорскими.

Гарри поднялся с дивана, сложил апельсины обратно в корзинку.

Кингсли до смерти любит поговорить про аврорские традиции, долг, честь, отвагу и беспощадность к врагам. В предвыборный год он пропитался пафосом настолько, что стал вставлять в свои речи отрывки из Черчилля. Гарри понял это, только услышав знаменитое: «Мы будем сражаться на побережьях». С кем сражаться, с внутренним врагом? Чтобы отличать аутентичный пафос от заимствованного, он купил сборник афоризмов кумира Шеклболта. Больше всего запомнилось высказывание времён Первой мировой, когда Черчилль руководил Адмиралтейством: «Я вам скажу, что такое традиции британского флота. Это ром, содомия и удары плёткой».

— Мы не выиграли, Джин. Мы победили, а выиграли от этого совсем другие люди.

Поттер не надеялся на понимание, но Джинни поняла.

— Может быть ты и прав. Вот только... разве это повод сдаваться?

— Не повод.

— Гарри, я записала тебя к доктору, — она достала листок с адресом, — это маггловский врач, очень хороший. Просто поговори с ним.

— «Доктор О’Брайен. Психотерапевт». Хм. Кто его порекомендовал?

— Мама. Обращалась, когда с Джорджем было совсем плохо.

— А она откуда узнала про мистера О’Брайена?

— Не помню. Прекрати меня допрашивать.

Гарри показалось, что зрачки Джинни полыхнули зелёным. Это длилось долю секунды, но такая же точно искорка примерещилась ему в глазах Кингсли, когда тот настойчиво советовал не увольняться, повременить.

— Не обидишься, если я проверю тебя на конфудус?

Гарри достал из ящика стола портативный детектор ментальных чар.

— Ты не сдал табельное устройство?

— Сдал. А потом купил аналог на чёрном рынке. Паранойя разыгралась. Извини, пожалуйста, ещё минуту... Всё в порядке.

Джинни присела на диван, потянула Гарри к себе, пригладила его вечно торчащий вихор на затылке.

— Запись на завтра. Обещай, что пойдёшь. А после... Возвращайся ко мне.

* * *

Перед тем как отправиться к доктору, Гарри аппарировал на Косую Аллею. Хотел проведать Джорджа, но уже на пороге «Волшебных вредилок» передумал — не смог себя заставить. Чтобы скоротать время, прошёлся до перекрёстка с газетным лотком. «Придиру» и «Задиру» раскупили, остались «Пророк» — целая стопка — и несколько последних копий «Ведьмополитена». «Пророк» Гарри добросовестно пролистал — ни слова о скандалах и взрыве, только невыразимо нудная статья про необходимость интеграции магии и технологии, да короткое сообщение на последней странице о том, что Англия отозвала заявку на хостинг чемпионата мира по квиддичу в конце лета.

На обложке «Ведьмополитена» горе-дизайнер презентовал свой, «авторский» проект новой аврорской униформы. Чёрные брюки и чёрный китель. «Двойной молнии на погонах только не хватает». Гарри рассчитался за «Пророк». Газетчик, очевидно узнавший его, улыбнулся подобострастно, но в то же время хамовато, и отогнал появившегося невесть откуда мальчишку-оборванца с листовками. Одна из листовок упала под ноги. Цепкий, хотя и близорукий взгляд Гарри успел выхватить ключевые слова — «мирная демонстрация у здания министерства» — прежде чем газетчик как бы случайно втоптал агитку в грязь.

— Митинг из-за чемпионата? — спросил его Гарри.

— Да какой там чемпионат...

Настрой идти к Джорджу пропал окончательно.

Гарри огляделся. Позади справа манил огнями паб «Дырявый котёл». Впереди слева тонул во тьме средь бела дня магазинчик «Горбин и Бэркс». «Не поискать ли чароотслеживающее устройство посовременней?» Гарри надвинул капюшон на лицо, сменил свои знаменитые очки с круглыми стёклами на «маскировочные» с прямоугольными и свернул в Лютный Переулок.

Портативного детектора в витрине не оказалось, зато обнаружилась любопытная безделушка — тонкое платиновое колечко. Стоимость ничего себе: пятьсот галлеонов, и подпись на ценнике: «кольцо с гравировкой».

— Простите, — подозвал продавца Гарри. — Вы не могли бы показать кольцо, а то гравировку не разглядеть.

— Только если вы его берёте. И после оплаты. Я дам кольцо в руки при условии, что вы точно купите.

— Куплю кота в мешке?

— Можно и так сказать. Это особое кольцо.

— Я вижу. Точнее, я прочёл, но я не вижу!

— Гравировка появится, когда вы его возьмёте. Прикосновение активирует чары.

— И что конкретно там будет?

— Зависит от ваших чувств к человеку, которому предназначено кольцо. Это старинный магический артефакт, преподнести его любимой в качестве обручального — лучшее доказательство вашей искренности. Чары наведенной откровенности скажут правду и ей, и вам. Возможно, удержат от необдуманного шага. Только не позволяйте никому другому его касаться, иначе надпись может измениться.

— Э-э-э...

— Да, чтобы дезактивировать чары, просто наденьте кольцо на безымянный палец своей избранницы. Превратится в обыкновенный символ верности.

— А-а-а...

— Нет, летопись ваших измен не проступит огненными буквами.

— Оу...

— Размер универсальный, подстраивается под любую руку. А ваша любовь к гласным, молодой человек, уже начинает утомлять.

— Я хотел сказать, что если «избранница» — не девушка?

— Кольцо с признанием — не тест на дефлорацию. Берите или проваливайте.

Получив галлеоны, продавец левитировал артефакт в бархатную чёрную коробочку и передал Поттеру. Когда тот с замиранием сердца коснулся кольца, на внутренней стороне проступила гравировка: «Прости меня».

* * *

Указанный Джинни адрес оказался тихой тупиковой улочкой на окраине Лондона. В приёмной доктора О’Брайена было почти безлюдно. Возле входа в кабинет какой-то тип боксёрского телосложения подпирал стену с отсутствующим видом — наверное, в ожидании своей очереди.

Ресепшионистка попросила удостоверение личности, чтобы она могла занести какие-то данные в карту. Стандартная маггловская практика, сообразил Гарри. Смущённо извинившись, он отошёл к дальней стойке и принялся выгребать из карманов хлам в надежде отыскать хотя бы аврорские права или что-то похожее, что можно трансфигурировать...

— Ничего страшного, потом пришлёте мне скан, — окликнула его девушка. — Доктор ждёт. Проходите.

Мистер О’Брайен оказался человеком средних лет невыразительной наружности. Мягкие, как будто смазанные черты лица. Взгляд скользил по ним и соскальзывал. Внешность не цепляла настолько, что стиралась даже из краткосрочной памяти, стоило на секунду отвернуться. Смотришь на человека словно через стекло, а на стекле потёки от дождя, и кажется, что это лицо размывается. Остаётся только ощущение чего-то упущенного: как сон, забытый сразу после пробуждения, как двадцать пятый кадр.

— Здравствуйте, мистер Эванс.

А вот голос примечательный. Низкий, гипнотизирующий. Голос. Гарри так и застыл на пороге.

— Ну что же вы. Проходите. Кожаной кушетки нет и не будет. Присаживайтесь, пожалуйста, в кресло.

Уже со второй фразы в Голос вкралось раздражение. Представления Поттера о психотерапии действительно сводились к набору стереотипов вроде кожаной кушетки, но даже на его профанский взгляд это было неправильно. Голос, несмотря на неприязненную интонацию, действовал магнетически. До сих пор только один баритон, густой и обволакивающий как топлёный горький, очень горький шоколад, производил подобный эффект.

Мысль вывела Гарри из ступора. Погрузиться в воспоминания, пусть буквально на секунду, было всё равно что нырнуть в прорубь. Когда дух захватывает, и не понятно, холодно тебе или жарко, огонь или лёд. Ясно только, что ожог, некроз, больно. Гарри неудержимо захотелось развернуться и уйти.

Убежать.

Большинство книг, в том числе и мои, состоит из ограниченного количества важных вопросов и пространного содержимого, призванного соединить их изящным способом.

Ирвин Ялом, «Дар психотерапии»

— Хорошо, вы не можете сформулировать, что вас привело. Давайте начнем с того, что вас задержало.

— Я опоздал?

— Я не упрекаю. Лишь предполагаю, что перспектива психоаналитического сеанса могла вызвать у вас осознанное или неосознанное сопротивление.

— Ну... Скорее, так обстоятельства сложились. Прежде чем идти к вам, я решил проведать друга. Он недавно потерял близкого человека и ещё до конца не оправился. Надо было поговорить с ним.

— Поговорили?

— Нет. Я не знаю, что ему сказать.

Пауза. Одна их тех, которыми изобилуют прологи тяжёлых разговоров. Время тянется и плавится, как на картине Дали «Разложение постоянства памяти». О’Брайен не помогает, и Гарри вынужден продолжить.

— Видите ли, я давно не навещал этого своего приятеля, потому что сам был не в лучшей форме. А потом зашла бывшая девушка и... В общем, я вспомнил о других только, когда вспомнили обо мне. Хреновый я друг. Ему было тяжело, а я...

— Вы осознаёте, что самобичевание — одно из проявлений того эгоцентризма, который, насколько я понимаю, вы как раз хотели бы в себе изжить?

— Это вопрос или вам просто нравится отмечать мои промахи?

Губы О’Брайена тронула улыбка. Ясно, что ответ — «последнее», но мозгоправ признал за пациентом зачатки аналитических способностей. Это придало Гарри уверенности и наглости.

— Кстати, если продолжить вашу мысль, психоанализ мне вовсе противопоказан. Любое самокопание — эгоцентризм. Вы спросили, что в идее работы с терапевтом вызывает у меня осознанное или неосознанное отторжение. Вот смотрите: я плачу вам деньги, вы за это делаете вид, что я вам интересен. Чем не проституция?

— Большинство моих пациентов, мистер Эванс, испытывает трудности в общении. Долгосрочная цель терапии в том, чтобы на примере отношений со мной вы научились выстраивать отношения с другими людьми.

— Иными словами, вы лечите клиента до тех пор, пока «перенос» — или как вы там это называете — не вытеснит все прочие неврозы?

— Нет, обычно мы лечим до тех пор, пока у пациента не кончатся деньги. Но именно ваш курс я постараюсь не затягивать. Мы работаем над конкретной проблемой, а если просто хотите выговориться — идите, в самом деле, в бордель. Кстати, очень характерно, что из всего множества сравнений для обозначения неравенства в отношениях терапевт/пациент вы выбрали именно это.

— Хотите сказать, я зациклен на теме... Ничего подобного! — Гарри и сам понял: он протестует слишком бурно. — Не моя вина, что ваша профессия вызывает грязные ассоциации. Бесконечные судебные иски, шумиха в прессе, соблазнённые пациентки... Да вы по части сексуальных скандалов уступаете разве что священникам. Буквально на днях писали в «Sun» про экс-главу национальной ассоциации психотерапевтов. Застукан в отеле с молодым пациентом. На фото он обмазан шоколадным кремом, а несчастный юноша его — крем — слизывает. Да это же...

— Прямой путь к диабету. Эванс, вы ведь, кажется, получили неплохое образование, — О’Брайен демонстративно сверился с анкетой. — Закрытая частная школа. Хм. Узкоспециальная периодика тяжела для восприятия, но раз есть интерес к теме, полистали бы для ознакомления научно-популярную классику. Юнга. Фрейда, если уж так тянет на жеребятину. Зачем вы читаете жёлтую прессу?

— Потому что иногда только там пишут правду.

О’Брайен отвёл глаза, нехорошо усмехнулся. Спорить не стал.

— Что конкретно вас беспокоит?

Гарри пару минут помялся.

— Мне кажется, я проклят. Нет, не делайте такое лицо! Это проклятие... или карма. Кара.

— За грехи? На углу ближе к началу улочки есть ретро таро-салон. Кальянщица снимет проклятие всего за пятнадцать фунтов. Купите у нее гашиш, на сдачу вам составят астрологический прогноз погоды и, кстати, избавят от алкогольной зависимости. После можете заглянуть к католикам на вечернюю службу — тоже недалеко. В исповедальне обмазанный шоколадом падре с обложки «Sun» отпустит столько грехов, сколько пожелаете.

— Прекратите! Это началось пару месяцев назад. Мне снится один и тот же сон. Не могу понять, к чему...

— К дождю.

— Да как можно! Что вы за доктор такой!

— Шарлатан, наверное.

Гарри аж покраснел от возмущения.

— Ну, знаете!

Мозгоправ закрыл глаза и потёр переносицу. Вся его поза выражала усталость.

— Сядьте, мы не закончили. Расскажите, пожалуйста, ваш сон, мистер Эванс. Я весь внимание.

— В этом сне мне около года.

О’Брайен окончательно посерьёзнел, остатки раздражения уступили место настороженности.

— Мне около года, я в детской кроватке, но вижу себя со стороны. Над кроваткой игрушки — маленькая деревянная фигурка совы на ниточке и ещё одна. Мягкая. То ли медведь, то ли свинья. Скорее, свинья. У неё стеклянные глаза. Под правым размазанное пятно, словно глаз наполовину вытек. Рот нарисован. Широкая такая, растянутая полоса. Чёрная улыбка.

— Продолжайте.

— Это всё.

— Вы один в этом сне?

— Да, — о том, что рядом с кроваткой на полу лицом вниз лежит без движения мама, Гарри умолчал. — Я один, но ощущаю чьё-то присутствие. Точнее так: кто-то был в моей комнате, случилось страшное, тень накрыла меня, и теперь я чувствую её постоянно. Что скажете?

— Полагаю, несколько месяцев назад произошло травмировавшее вас событие, вы соотнесли его с более ранними эпизодами своей жизни. Вам кажется, с вами что-то не так с самого детства.

— Это верно... я не такой как все.

— Особенный?

— Да.

— Гарри Эванс — юноша необыкновенный?

— В негативном смысле. Я действительно был странным ребёнком.

— Все дети странные. И жутковатые. Вы знали, что Стивен Кинг до того, как начал писать, много лет работал школьным учителем?

— Бррр. Нет,— Гарри немного расслабился. Реплика про Кинга сбила напряжение. — Ну, собак я не душил, кошек не вешал. Всё-таки про сон. Если хотите убедить меня, что терапия — это не только перенос и контрперенос, придётся постараться. Что сказали бы эти ваши классики — фрейдисты-юнгианцы?

— Юнг, вероятно, посоветовал бы вам узнать поближе и в конечном итоге принять вашу улыбчивую Тень с наполовину вытекшим глазом. Принять как часть себя. Фрейд, возможно, предположил бы, что вы страшитесь этой своей части, потому что вините её в смерти матери. Потом, наверное, вырулил бы на Эдипов комплекс. Ну а фрейдисты средней руки просто сказали бы, что ваш тёмно-красный галстук — это фаллический символ, — О’Брайен был по-прежнему серьёзен, даже задумчив, а Гарри гадал, откуда тот знает про маму. В анкете упоминалось, но без подробностей.

— Эванс, если хотите продуктивного анализа, рассказывайте всё как есть. Психотерапия — нравственное зазеркалье. Чем больше грязи и мути вы вытяните на свет со дна души, тем на большее поощрение можете рассчитывать. Я не гарантирую сверхпроницательную интерпретацию, да и не очень-то верю в целебное действие инсайтов, но обещаю отнестись с пониманием и уважением. Я на вашей стороне. Не «друг на час», но союзник. Назовём это терапевтическим альянсом. Мы не в суде, поэтому «правда, только правда и ничего, кроме правды». Что ещё было в вашем сне?

— Там был один человек. Тоже похожий на тень. Такой, знаете, весь в чёрном.

— «Мне день и ночь покоя не даёт мой чёрный человек».

— Что?

— Так, из одной пьесы. Простите, что перебил.

— Вы правильно сказали, я постоянно о нём думаю. Он отчасти виноват в случившемся с моей мамой и в том, что потом случилось со мной. Он во всём виноват. Но как он сумел преодолеть чувство вины?

— Не факт, что преодолел. Откуда вам знать? Скорее всего, живёт с осознанием и грузом совершённых чудовищных ошибок. Я правильно понял, причина вашей фиксации — банальное желание получить рецепт от мук совести? Попытайтесь представить, о чём бы вы думали, если не о нём.

— О том, что я сам во всём виноват. Вот она, гадкая правда. Я заслужил поощрение?

— Пожалуй. Чего вы хотите?

— Обнимите меня.Без шоколадного подтекста — просто, чтобы скрепить «терапевтический альянс», а то в него как-то слабо верится. Я знаю, терапевты это делают.

— Только не я. Нет. А касательно альянса — в подтверждение искренности намерения помочь — могу раскрыть собственную мотивацию, чего терапевты обычно избегают.

— Ну хоть так.

— Очередной пример эмпатии, замешанной на эгоизме: мне знакомы ваши проблемы. И Тень вашу я знаю в лицо, мне она тоже улыбается. То, что вы научились жить с ней в состоянии не мира, но шаткого перемирия и постоянной боевой готовности, достойно уважения. Вы сильный человек, Эванс. Самые сильные деревья уходят корнями глубоко во тьму. Если бы наши пути пересеклись в другом времени, в другом месте, в другой ситуации, я снова искал бы в вас союзника. Не вижу смысла разбирать подробно мучающий вас конкретный случай, пусть даже это он изменил вас, сделал немножко циником. Вам идёт. Двигайтесь дальше. Используйте перегной воспоминаний как почву для личностного роста.

— Боюсь, на такой почве «цветы зла» только могут вырасти.

— Цветы зла? Не говорите мне, что читали Бодлера.

Гарри не читал. Слышал где-то название, и только.

— Эванс, умение видеть теневую сторону — не барьер, а трамплин. Эта способность, наряду с другими вашими «особенностями» — допустим на секунду, что я знаю, о чём говорю — в равной мере открывает возможности и накладывает ограничения. Вы не в силах исправить прошлое, но от того, как вы сейчас распорядитесь своими способностями... — О’Брайен тяжело вздохнул, словно готовясь произнести банальность.

«Ну давай же. Зависит будущее!»

— ...Зависит многое. Словоблудие вокруг ваших — простите — по большей части надуманных бед неконструктивно. Сосредоточьтесь на реальных вещах, а не иллюзиях. Помогите себе сами.

— За такой совет я не дал бы и шиллинга.

— Совет не мой. Другого доктора. Неважно. Проклятия нет, Эванс, а Карма — это всего лишь причинно-следственные связи. Вы управляете своей судьбой. Ошибки неизбежны, они — не повод бросать поводья. Осмотритесь — я имею в виду фигурально, вспомните о других как вспомнили накануне нашей встречи, обратите внимание на происходящее вокруг. Возможно, настал момент, когда вам просто необходимо занять активную жизненную позицию. Без личной заинтересованности это непросто, но события касаются вас непосредственно. Касаются той «особости», которую вы сами отметили.

Гарри вдруг понял, что сеанс психоанализа уже минут пять как закончился, а «терапевтический альянс» плавно перемещается в совершенно иную плоскость. У Гарри возникло ощущение, что его вербуют. Куда — непонятно, но ему так или иначе... лестно.

— Я не совсем понимаю, о каких «особых способностях» идёт речь в данный момент.

— Попробую объяснить. Как добросовестный, дотошный шарлатан, я кое-что почерпнул из околопсихологических дисциплин, в частности нейрохимии. Вам кажется, вы принадлежите к узкому кругу людей, наделённых с рождения неким даром,— кривая ухмылочка, — даром, не проклятием. Особые способности, Эванс, в каком-то смысле есть порождение вашего сознания, но в то же время они, как и поведенческие паттерны, как психоэмоциональные состояния, являются набором биохимических реакций, электромагнитных взаимодействий.

Не хочу совсем ударяться в позитивизм — не поддающаяся осмыслению составляющая остаётся, она есть и в самом феномене сознания. Но она имеет генетические/эпигенетические детерминанты, её можно подавить или активировать. То же справедливо в отношении других понятий из сферы психологии, метафизики, таких как страхи, комплексы, предрассудки и да, чувство вины. Ваши особенности, включая те, что делают вас... ммм... «необыкновенным» молодым человеком, на 90% в ваших генах и они на 90% не уникальны.

Большинство ваших родственников имеет ту же предрасположенность как непроявившийся рецессивный признак. Грань между обыкновенным и необыкновенным тоньше, чем кажется. Её можно стереть окончательно. «Генная терапия» встретила в своё время значительное сопротивление, вызвала большие опасения. Её связывали с евгеникой. Лечение наследственных заболеваний — перинатальная диагностика — отбор — вмешательство — направленная эволюция. Да, это ящик Пандоры, но это и единственный способ выжить. Идея элитарности, как один из сдерживающих факторов... Эванс, вы слушаете меня? Кажется, Тень снова одерживает над вами верх. Вы становитесь похожи на то свинообразное животное с головой, набитой ватой, и стеклянными глазами. Сеанс закончен. Здоровый крепкий сон — несомненно, лучшее лекарство, но не в моём же кабинете. В двух словах, Эванс, патологии я не выявил. Хоть я и не врач. Как химик, могу порекомендовать вам глицин. Базовая аминокислота: безвредна, успокаивает нервы, а главное, стимулирует умственную деятельность. Недельку пропьёте, и попытайтесь всё же поразмышлять над тем, что делает вас «не таким как все».

Гарри не помнил, как вышел из кабинета. О сущности магии он задумывался неоднократно. Последний раз около года назад — можно сказать, в критический момент, но обычно такое происходило с ним на зимних каникулах, когда друзья разъезжались, и квиддичное поле заносило снегом. Садился он, значит, и думал — о своих способностях, о сущности магии, о смысле жизни. На летних каникулах тоже, бывало, накатывало — у Дурслей. В чулане под лестницей порой становилось настолько тоскливо и скучно, что вот прямо хоть о корпускулярно-волновом дуализме размышляй, однако Гарри, будучи маггловоспитанным, на маггловедение в Хогвартсе не ходил и хитрых словосочетаний из общеобразовательной программы не знал.

По дороге на Гриммо он почёсывал затылок. На Гриммо тоже какое-то время почёсывал затылок, слоняясь по дому. Потом приготовил себе спагетти, засыпал огромным количеством пармезана, съел с аппетитом. Пересмотрел запись игры Пушек Педдл, пару выпусков Монти Пайтона и принял решение. Мудрое. Единственное, которое мог принять: кольцо с гравировкой он отдаст Джинни.

http://www.youtube.com/watch?v=iqyf-kJWwIg. 2.09 — «Свиная улыбка».

Историю про шоколадный крем автор позаимствовал из книги Ирвина Ялома «Лжец на кушетке».

Мы помогали себе сами, занимаясь реальными вещами, а не иллюзиями.

Йозеф Геббельс

Чёртово кольцо Гарри искал около часа. Потом вспомнил, как вытряхивал барахло из карманов на ресепшене у мозгоправа. Выложил бархатную коробочку — да так, наверное, на стойке в холле и оставил. Гарри аппарировал обратно в маггловский Лондон, но офис О’Брайена не нашёл. Перепроверил адрес. Ничего! Тихая безлюдная улочка. Таро-салон на углу, католическая церковь чуть подальше, а в самом конце — в тупике — тупик и больше ничего. Пустующее офисное здание. Никакого О’Брайена, никакого кольца. Портативный детектор показал нулевой уровень остаточной магии. Гарри в состоянии, близком к истерике, побродил по улочке туда-сюда, ощущая на себе неотрывный взгляд стеклянных глаз. Когда он резко оборачивался, тень пряталась между домами.

В салоне Гарри взял на вынос бутылку виски. В церковь заходить не стал, вернулся к пустующему офисному зданию, по пожарной лестнице забрался на ещё скользкую после дождя, но уже нагретую солнцем крышу, осмотрелся и занял активную жизненную позицию. На самом верху.

Косые лучи заходящего солнца били в глаза, ослепляя. Солнце заходить не спешило. Накололось на вертикаль власти — невидимый магглам шпиль здания Министерства Магии — и зависло над Лондоном, сканирует улицы, обшаривает прожекторами, заглядывает в окна. Интересно, в новом здании Министерства Магии есть окна? Гарри салютовал невидимому Министерству вискарём, отчего едва не потерял равновесие, немного съехал к краю крыши по пологому скату.

Внизу стали собираться люди. Гарри показалось, что у них у всех чёрная униформа, двойные молнии на погонах и зелёные искорки в глазах. Самого главного чёрного человека среди них не было. Гарри встал у края. Выпрямился, вытянулся во весь рост. Сделал большой, но последний глоток виски, отбросил бутыль, широко раскинул руки и заорал:

— Мой чёрный человек! Мне день и ночь покоя не даёооооооо...

Небо дрогнуло и перевернулось. Крыша выпрыгнула из-под ног и тоже перевернулась. Гарри ударился головой. Стало темно. В последний момент инстинкт самосохранения включился, Гарри боролся с подлинной свободой — свободой падения, цепляясь за воздух. Тьма вокруг него сгустилась, материализовалась. Он продолжал падать, но не свободно — тьма примыкала вплотную. Гарри подумал, что, наверное, уже несколько секунд лежит на асфальте с переломанным хребтом. Ощущение падения — иллюзия. Проваливается он, скорее всего, в кому. В галлюцинацию. Ощущение было знакомо. Нечто очень похожее Гарри пережил около года назад, перед самым концом войны.

Годом ранее

— Многие наверняка недоумевают, зачем я собрал вас в столь поздний час. До меня дошли сведенья, что этим вечером Гарри Поттер был замечен в Хогсмиде. Если кто-либо из преподавателей попытается помочь мистеру Поттеру, он будет наказан в полном соответствии со всей серьёзностью этого преступления. Более того, любой, кто будет знать о подобном поступке и не сообщит о нём, будет считаться в равной степени виновным. Итак. Если кому-либо из присутствующих известно о перемещениях мистера Поттера, я приглашаю его выйти вперёд. Сейчас.

Гарри сбросил мантию-невидимку.

— Я думаю, несмотря на все обстоятельные защитные меры, у вас проблемы с безопасностью. Причём серьёзные, — за спиной Поттера распахнулась дверь, и в большой зал вошли члены Ордена Феникса. — Как смеете вы стоять там, где стоял он? Скажите всем, что произошло на Астрономической башне. Скажите всем, как вы смотрели Дамблдору в глаза — человеку, доверявшему вам — и убили его.

Снейп выхватил палочку.

МакГонагалл, тоже с палочкой наизготовку, решительно выступила из толпы, закрывая собой Гарри.

Ропот, переходящий в рокот, прокатился по залу.

МакГонагалл сделала молниеносный выпад — Гарри никогда бы не поверил, что она способна на такое, и мгновение ожидал, что Снейп упадёт замертво. Однако его Щитовые чары сработали так стремительно, что МакГонагалл покачнулась. Она направила палочку на факел в стене, как бы зачерпывая пламя. Огненное кольцо полетело на Снейпа, точно лассо, но было вывернуто, перехвачено. Ещё одна огненная плеть рассекла воздух возле самого его лица. Зелёная вспышка погасила третью атаку, а отбитое заклятие поразило Алекто.

Уходя в сторону, Снейп резко вскинул руку, и взметнувшаяся пола мантии обернулась вокруг него, полностью скрыв из вида. Он не исчез, но превратился в чёрный вихрь, мечущийся и оставляющий за собой клочья вязкой тьмы. Не уйдёт, деться некуда! Выход перекрыт — весь Орден феникса в дверях. Гарри, МакГонагалл, да и остальные застыли в немом изумлении — отследить хаотичные перемещения этого сгустка мрака невозможно.

МакГонагалл сориентировалась первой, снова попыталась закрыть Поттера, но поздно. Боковым зрением Гарри уловил движение слева, потом тьма оказалась у него за спиной, обхватила, сомкнулась в кольцо. Дальше был звон разбитого стекла и падение в ночь.

Гарри очнулся в полупустой комнате без окон, чёрт знает где. Палочки не было, Снейпа тоже. Он поднялся, огляделся. Дверь, естественно, оказалась заперта. В углу призывно поблёскивал серебром на водной глади хорошо знакомый думосбор.

Снейп дал Поттеру время. Когда наконец появился, Гарри сидел на полу, прислонившись спиной к стене и уставившись в одну точку, но был спокоен. Говорить не хотелось. Смотреть друг другу в глаза не хотелось тем более. Снейп, уже скинувший треклятую школьную мантию (летать в ней — всё равно что плавать в доспехах) сдёрнул шейный платок. Движение получилось нервным, а дышать легче не стало. Снейп скрестил руки на груди.

— Как свинью на убой, — повторил Гарри его слова. Медленно и с расстановкой.

Что тут скажешь?

Снейп опустился на пол рядом с Поттером, тоже привалился спиной к стене.

Гарри почувствовал запах табака.

— Я должен вернуться, — он по-прежнему смотрел прямо перед собой.

— Нет.

— Хотите сказать, время пришло, а то, как именно я умру, роли не играет? Если у меня есть выбор... хоть какой-то выбор, я предпочёл бы сразиться с Волдемортом, погибнуть от его руки. Или не от его, главное — в борьбе, — Гарри подумал, как было бы здорово перед этим ещё раз увидеть Рона и Гермиону, но вслух не сказал.

— Нет, Поттер. Мы уничтожим последний хоркрукс — последний, Нагайна мертва — здесь и сейчас. Тогда Лорд будет ослаблен, его добьют... другие.

— Кстати, где мы? Что с Хогвартсом?

— Хогвартс, надеюсь, выстоит. Атака запланирована на завтра. До этого времени ваши друзья в безопасности. Мы в убежище ордена. Большего пока сказать не могу.

— «Пока». Можно подумать, для меня предусмотрено какое-то «потом».

— Вы неправильно поняли. Я отделю частицу души Лорда. Если всё пройдет удачно, вы останетесь живы.

— Вы... уверены?

— Нет, но полагаю, это ваш единственный шанс.

— Дело не во мне. Вы уверены, что хоркрукс будет уничтожен?

Секундное колебание.

— Да.

Гарри только теперь поворачивается к Снейпу и смотрит пристально, проклиная попеременно снейпову непроницаемость и собственную неспособность читать по лицам.

— Поттер, у нас нет времени заново выстраивать отношения, но сейчас вы должны мне довериться. Так будет лучше для всех. Мы в шаге не только от конца войны, но и от нового начала. Вы нужны остальным. Для них вы уже герой, живой символ.

— Раз людям нужен символ, лучше...

— Лучше героя только мёртвый герой? Это всего лишь слова. К чёрту красивые слова. К чёрту ожидания толпы и бессмысленную гибель на баррикадах. Друзьям вы нужны живой. Дни Лорда сочтены в любом случае.

— Если возможно разделить наши души, почему Дамблдор не сделал этого?

— Ради вашей же безопасности. Подходящий момент настал только теперь — Лорд уязвим.

— У меня после просмотра ваших воспоминаний сложилось несколько иное мнение относительно планов Дамблдора.

— Хм... хорошо. Хотя с моей стороны непедагогично подрывать авторитет покойного директора. Полтора года назад, после нашего... ммм... фиаско с окклюменцией он, несомненно, мог бы вмешаться. Звучит дико, но допустим, Альбус устранился, потому что сделал ставку на эту ментальную связь. Мне он никогда не доверял полностью, предпочитал «не складывать все яйца в одну корзину», — по интонации Снейпа Гарри понял: отношение директора его задевало. — Однако добыча дополнительных сведений, проникновение, так сказать, в стан врага, едва ли были основной целью. Подозреваю, Альбус рассчитывал на ваше с Лордом так и не реализовавшееся взаимное влияние.

Крупица сознания Риддла, частичка его души не оказала на вас фатального действия, к счастью. У вас высокая сопротивляемость. А вот Лорда толика человечности, влитая с кровью врага, могла бы, по мнению Альбуса, изменить полностью. Вы представляете себе Риддла исключительно как Волдеморта, но в молодые годы он был, знаете ли... харизматичен. Только не подумайте, Поттер, что я сейчас оправдываюсь, — Гарри отвёл глаза. Действительно, не время и не место. — Речь о Дамблдоре. Риддл, если помните, тоже у него учился. Альбус имел привычку «брать под крыло» ярких личностей с задатками лидера, коллекционировал людей почти как Слагхорн, только был на порядок избирательней и благоволил, разумеется, Гриффиндору.

Риддл не стал жемчужиной коллекции, для Альбуса он — заблудшая душа, за которую стоило бороться, безнадёжно больной, но оттого самый любимый ребёнок. Самая большая потеря, самое серьёзное в карьере поражение. Первую, да пожалуй, и вторую войну можно было легко предотвратить, если бы Альбус взял ситуацию под контроль. Взял власть. Вы уже приняли тот факт, что директор смирился с необходимостью пожертвовать вашей жизнью ради окончательной победы. Мог ли он пожертвовать вами, чтобы дать Риддлу очередной второй шанс?

Снейп выдержал эффектную паузу. Ответ на его полуриторический вопрос — «нет, не мог». Но?

— Поттер, в случае нашего успеха вы ещё сможете лично обсудить с портретом директора мои гнусные инсинуации и собственные домыслы. Сейчас Дамблдора нет, а время на исходе. Выбирайте: мой план или его.

Снейп ждёт. Закрыл глаза, массирует переносицу. Ясно, что он всё сказал и примет любое решение Гарри. Ему вообще всё равно — дни Лорда сочтены так или иначе. Снейп союзник, но не друг. А чего хотел бы от него Гарри? Чего хотел Снейп от покойного директора? Грязные спекуляции насчет Риддла — скорее всего, месть за недоверие, разновидность ревности.

Гарри вспомнил свой разговор со Скримджером в начале шестого курса. «Я целиком и полностью человек Дамблдора». Стоит повторить это сейчас, и Снейп отпустит его на все четыре стороны, вооружённого до зубов верой в Дамблдора, надеждой на чудо и любовью погибшей матери. Великая сила любви... Мама умерла, чтобы Гарри жил.

— Что я должен делать?

Снейп медленно поднялся. Он разогнулся не без труда и, наверное, потёр бы поясницу, если бы не присутствие Гарри. Интересно, что хуже для спины: сидячая преподавательская работа или незапланированная физкультурка — прыжки из окна с оглушённым мальчишкой в качестве грузила.

— Для начала давайте пересядем в кресла, так будет удобнее. Отделение хоркрукса — по большей части старая добрая легиллименция. Финальный этап — хорошо известное вам Непростительное заклятие, но подготовка немного напоминает...

— Экзорцизм?

— В целом подходящее сравнение, однако я думал про анализ поведения. Вам не доводилось бывать у психолога? Обнаружить в сознании постороннее присутствие достаточно легко, но телепатическая связь — лишь следствие, симптом. Выявить нечто инородное в вашей эмоциональной сфере, движения чужой души, куда сложнее. Именно эта ниточка нужна мне, чтобы подобраться к хоркруксу.

Гарри уже понял: ему предстоит повторение пятого курса, окклюменция. Только без окклюменции.

— Мне освободить свой разум, очистить сознание?

— Нет. Не имею ни малейшего желания снова в него вторгаться. Нить вы найдёте сами. Вспомните собственные реакции, желания и порывы, которые показались иррациональными, не свойственными вам.

Гарри смутился. Тут и думать нечего.

— Моя ненависть к вам в последние годы... В ней было что-то противоестественное. Я даже по отношению к Волдеморту такого не испытывал.

— Не то.

— Слепая ярость. Я желал вам... не смерти — хуже! Адской боли. Круцио год назад...

— Дальше.

— Тогда не знаю. Мой иррациональный страх перед дементорами в начале третьего курса?

— Явно не от Лорда.

— Я заколдовал тётушку Мардж...

— А сладости в Хогсмиде не воровали? Только попробуйте свалить на Лорда случай с моим думосбором.

— Шестой курс. Я чуть не убил Малфоя.

— Хм. Вряд ли под влиянием хоркрукса, но что-то в этом эпизоде есть. Вы ведь использовали заклятие из моей книги. Заклятие — неизвестно чьё; неизвестно, как работает, но явно Чёрная магия. История с дневником Риддла ничему вас не научила. Книгу вы не отдали... Неужели только из боязни разочаровать потом Слагхорна?

Гарри смущён ещё сильнее, чем пару минут назад, когда они обсуждали ненависть. Единственное, что утешает — Снейпу, кажется, тоже неловко. Вместе с тем, в его глазах появился азартный блеск.

— Я тогда вёл у вас Защиту, но вы считали, что я преподаю Чёрную магию. Моё отношение к предмету раздражало и возмущало. На полях расширенного курса зельеварения было всё то же самое, и вас это не насторожило.

Снейп подходит вплотную, склоняется, руками упирается в подлокотники. Гарри инстинктивно отстраняется, вжимается в кресло.

— Поттер, что вы чувствовали, читая заметки в моём учебнике?

— ...

— Мрачное обаяние... Тёмных искусств. Вы его ощутили?

Гарри зажмурился. Насчет искусств он не уверен. Сейчас Снейп возьмёт его за подбородок, развернёт лицом к себе... пальцы у профессора жёсткие, сухие и холодные... Нет. Снейп только легко касается его руки.

— Откройте глаза. Мы почти закончили. Вы должны смотреть на меня. Думайте о хорошем — будет не так больно.

Зрачки Снейпа трудноразличимы на фоне тёмной радужки, но Гарри мерещится, что они вытягиваются. Узкие вертикальные зрачки, как стрельчатые окна, как ещё одно падение в ночь. Тьма сгущается, клубится и извивается. Подползает, захватывает, но не заглатывает — скользит по коже, холодная, сухая и жёсткая.

Она впивается, проникает под кожу, продолжает змеиться там, переплетаясь с мышцами и жилами, стягивая их, скручивая жгутами. Думать о чём-то хорошем. Тьма поступает к горлу. Причём изнутри, по трахее. Дьявол, что тут может быть хорошего! Вдохнуть бы. Воздуха, ветра. Слепящего солнечного света. О хорошем. Чего хорошего? Первый полёт на метле?

— Нет, Гарри, это не годится. Ты издеваешься? Вспомни что-то действительно важное, — низкий, смутно знакомый голос издалека.

— Да, Гарри, полёт — это то, что нужно. Самая суть магии, — другой голос, похожий на шипение, шелест. Он идёт изнутри, по трахее.

— Думай о том, что тебе дорого. Будет не так страшно, — снова низкий голос. Красивый, «бархатный» баритон. Голос Снейпа.

Воспоминания. Смеющиеся Рон и Гермиона. Гермиона плачущая. Гермиона танцует с Гарри в палатке под маггловское радио. Рон вытягивает Гарри из озера. Сириус в угаре битвы, забывшись, называет Гарри Джеймсом. Сириуса затягивает в Арку. Гарри заставляет Дамблдора пить зелье. Дамблдор на Астрономической башне, смотрит на Снейпа умоляюще. «Северус».

— Ощущение полёта — это свобода. Северус знает, знает лучше, чем кто-либо, — шелест не утихает.

Гарри стоит перед зеркалом Еиналеж. В зеркале мама и папа, а за спиной — Квиррел. Он поворачивается, разматывая тюрбан. Ткань пропитана кровью. Наконец полотно спадает, обнажая уродливый нарост на безволосом затылке. Этот нарост — подобие лица, испещрённого шрамами. Черты Риддла преобладают, хоть и искажены, но глаза... Глаза зелёные. Правое нижнее веко рассечено.

— Нас нельзя разделить, Гарри. Я — самая сильная часть тебя, твой путь к Тёмным искусствам. Это и есть истинная магия: свободное творчество, преодоление законов природы, преодоление всех законов. Абсолютная власть. Полёт от смерти.

— Нет!

Гарри оборачивается. Мама в зеркале. Она кричит. Согнувшись, сжав виски. Ужасный крик. Самое страшное воспоминание. Гарри не может этого помнить — ему был тогда год. Но воспоминание настоящее. Единственное настоящее воспоминание о маме, поэтому самое дорогое. Ему больше не страшно.

Гарри на вершине Астрономической башни. Рядом Снейп, напротив — Риддл и Дамблдор.

Снейп легко касается руки Гарри, вкладывает в неё палочку.

У Дамблдора, как всегда, пронзительные голубые глаза.

— Так нельзя, Гарри. Ты не должен убивать сам, только защищаться. Всё должно было быть иначе. Это изменит тебя, мой мальчик.

Риддл шепчет проклятия.

— Вы поплатитесь! Оба.

— Северус, пожалуйста, — снова Альбус.

Снейп сжимает руку Гарри, направляя её.

— Авада Кедавра, — произносит Снейп, и Риддл падает с Астрономической башни.

Гарри постепенно приходит в себя. Его трясёт, колотит, руки и ноги будто перекручены жгутами, суставы вывернуты, но Снейп прижимает его к себе, крепко-крепко, и дрожь стихает. Осторожно растирает мышцы, и боль медленно отступает. Гарри не замечает слёз у себя на щеках, не замечает, что кровь пошла носом, но когда Снейп его обнимает, чувствует через два слоя одежды, как горит на профессорском предплечье чёрная метка.

Мне никогда не хотелось проникнуть за кулисы, чтобы разгадать секрет фокусника. Мне достаточно было того, что иллюзия существует.

Рей Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту»

— Поттер, вы с ума сошли?

Гарри в полупустой комнате без окон, бог знает где. Палочки нет. Гарри сидит за столом, Снейп напротив. От него пахнет табаком и бренди.

— Сверзиться с крыши в пьяном виде! Мало вам Ордена Мерлина, хотите премию Дарвина?

— Кажется, во время последней встречи мы перешли на «ты».

— Нет, Поттер, во время последней встречи мы снова были на «вы». Пусть так и остаётся.

Раздражение в голосе Снейпа — точно как у мозгоправа, зато во взгляде беспокойство. «Он реально за меня переживал, — думает Гарри. — Или у меня реально едет крыша».

— Согласно официальному медицинскому заключению я душевно и ментально здоров. Мне прописали глицин.

— Не пытайтесь уйти от темы.

«Это кто здесь уходит от неудобной темы?» Гарри молчит.

— В отставке или нет, вы — видная общественная фигура, а ведёте себя... Убеждён, оппозиционные СМИ даже эту идиотскую выходку умудрились бы выдать за социальный протест. Герой-освободитель Магического мира был настолько удручён лицемерием властей, что довёл себя до нервного истощения. Уволенный из Аврората «не иначе как за верность гриффиндорским традициям», быструю смерть он предпочёл жизни в атмосфере тотальной несвободы. Человек тонкой душевной организации, мистер Поттер необыкновенно остро переживал творимое беззаконие, нарушение прав человека/животных/эльфов — нужное подчеркнуть...

— Вот писали бы вы сами для «Пророка», его, возможно, кто-нибудь читал бы.

Снейп проигнорировал насмешку.

— Ваше счастье, что дело происходило в маггловской глуши! Не удивлюсь, впрочем, если где-нибудь в ближайшем палисаднике опыляла магнолию вездесущая Скитер. Она-то ваш самоубийственный порыв интерпретирует с беспощадным романтизмом. Хотите статью «Разбитое сердце Гарри Поттера-2»?

— Палисадников не было, я точно помню.

— А ещё что вы помните?

— Как соскальзываю с карниза, а потом меня будто Тьма обнимает, и ветер в лицо. Вы меня в воздухе перехватили, да? Со стороны, наверное, эффектно было.

— Эффектно. Мои люди до сих пор обходят окрестные дома на предмет, не стереть ли кому память. Засветиться сейчас перед магглами — худшее, что только можно придумать.

— Значит, конфликт с маггловским правительством — не выдумка оппозиции?

— Преувеличение. Напряжённость в отношениях имеет место. Нельзя позволить ей перерасти в конфликт.

Гарри стало неловко и за «выходку», и за претензии на злую иронию.

— Расскажите.

— Извольте.

Контакты с магглами у нас традиционно курировал Фадж. Он придерживался политики изоляции и общался только Мейджором лично: держал в неведении; убеждал, что беспокоиться не о чем. Предпосылки к сегодняшней напряжённости существовали ещё до войны, но Корнелиус поступил как истинный Чемберлен нашего поколения: сделал вид, что ничего не происходит. Отголоски событий в магической Британии доходили, конечно, до всех членов кабинета министров, а также до маггловской оппозиции. На консерваторов Мейджор теоретически мог повлиять, хотя я полагаю, он принял Фаджа за персональную галлюцинацию и благоразумно молчал, пока Минобороны, спецотдел Скотланд-Ярда, а возможно и МИ-6 расследовали массовые загадочные убийства, бесследные исчезновения и прочее. Дальше вы знаете: смена правительства здесь и там. Лейбористы пришли к власти, зная о нас понаслышке как о людях с паранормальными способностями, проживающих автономно непонятно где, возможно использующих гипноз/нейролингвистическое программирование/опережающие время научные разработки, причастных к серии терактов, включая подрыв Брокдейлского моста, и оказывавших, по всей видимости, давление на предыдущего премьера.

— Но ведь Блэру объяснили, что массовые убийства — дело рук Волдеморта?

— В общем да, и он сделал правильные выводы: 1) магия — потенциальная угроза, 2) наш министр не справляется с ситуацией. Мистер Блэр несколько подвержен влиянию заокеанских партнёров, готовых в борьбе с терроризмом зайти бесконечно далеко.

— Охота на ведьм?

— Возможно. Идея существования Магической Британии как «государства в государстве» маггловскому правительству не близка. Их можно понять: неподконтрольная параллельная реальность под боком, с собственными законами, соблюдение которых мы не всегда можем обеспечить. Гарантий лояльности нашего министра тоже никаких. Перспектива сильной власти в Магической Британии пугает, хуже только одно — её отсутствие, хаос. Магглы стремятся обезопасить себя на случай пришествия нового Тёмного Лорда. За те столетия, что мы жили в изоляции, их наука изрядно продвинулась, они разрабатывают оружие: химическое/биологическое/особый вид облучения. Оружие массового поражения, действующее избирательно и нацеленное на нас.

— Да ведь это геноцид.

— Речь скорее об уничтожении магии, не магов, и до такого, я уверен, не дойдёт. Блэр — адекватный человек, видит не только опасности, но и возможности. Магглы ищут способ блокировать наши способности, в идеале — обратимо, и они его найдут. Мы должны быть готовы к симметричному ответу.

— Кошмар какой-то. Вы говорите о гражданской войне.

— Нет, я говорю о распространении магии.

— Сэр, — Гарри слишком взволнован, чтобы подбирать слова, и не замечает проскользнувшее неуместное, школьное обращение. Или наоборот уместное? Как в Аврорате, к старшему по званию.— Сэр, что такое Магия?

Пауза. Сейчас Снейп неприязненно ухмыльнется: «Шесть лет магического образования не прошли даром, Поттер?» Но Снейпу, похоже, не до шуток.

— Если коротко, способность к магии обусловлена целым набором признаков, большая часть из которых — рецессивные. Именно поэтому популяция магов практически не увеличивается, несмотря на растущее число смешанных браков, а полукровки с выраженными магическими способностями — редкость. Да, близкородственные браки повышают вероятность закрепления признака. С другой стороны, если уж он проявился, у индивида оба аллеля «правильные». Культ чистой крови не имеет под собой основы.

— То есть...

— То есть у вас, у меня и, допустим, у мисс Грейнджер равные шансы передать детям магические способности. Не важно, была ли моя мать наследницей древнего магического рода. Важно, что мой отец был, судя по всему, не вполне чистокровным магглом. Я несколько упрощаю, в реальности «магический эффект» имеет полигенную природу, ассоциирован с серией мутаций, причём различные их комбинации могут давать один и тот же фенотип. Это достаточно сложно, но магглы разберутся. Они найдут способ блокировать магию, как блокируют мутантные гены при терапии наследственных заболеваний.

— Что же делать?

— Использовать их же методы, преодолеть аллельное исключение, активировать «латентную магию» у сотен тысяч наших дальних родственников. Нас больше, чем кажется. Мы гораздо теснее связаны с магглами, чем кажется. Политика изоляции давно провалилась, стоит искать пути сближения, не противопоставлять магию и технологию, иначе проиграют обе стороны, — для пущей убедительности Снейп выдержал паузу, мрачную и нагнетающую как моцартовский «Реквием». — Мы на пороге катастрофы, и мне очень нужны преданные люди. Кингсли — временный вариант для проведения непопулярных реформ, он долго не продержится. Вы нужны мне, Поттер. Я уже пытался сказать об этом, но вы доблестно уснули.

На самом деле Гарри задремал только когда О’Брайен перешёл от комплиментов к эпигенетическим детерминантам.

— Нет, не краснейте, в невосприимчивости есть свои плюсы. Вы очень повзрослели, но вам по-прежнему трудно вбить что-то в голову — абсолютный иммунитет против навязанного идеологического пафоса. Я, признаться, устал от того, что меня окружают по большей части люди... ммм... внушаемые.

— Марионетки? — Гарри вспомнил «Придиру» и «Задиру», — зомби?

Снейп не переменился в лице, но взгляд его как-то потяжелел и заострился. Разумеется, он читал злосчастные статьи, включая «Кто открыл тайную комнату?»

— Это не я написал! — поспешил оправдаться Гарри. — То есть, не я слил информацию, честное слово. Я вообще ни о чём не подозревал!

— Успокойтесь, Поттер. Конечно, не вы. Приписываемые вам подвиги — почти всегда заслуга мисс Грейнджер.

— Гермиона? Она же не из ваших.

— Не из наших, Поттер. Уже нет.

— О Мерлин! Что с ней будет?

— Хм.

— Что с Гермионой?!

— Да не переживайте так, всё с ней будет нормально. В годы войны я не особенно ценил мисс Грейнджер, а после войны... недооценивал. Вы поможете мне её вернуть. Насчёт статей — руки чешутся выдать Скитер волчий билет, но никакого административного ресурса не хватит дискредитировать оппозицию так, как это делает она, сама того не осознавая и совершенно бесплатно, на чистом энтузиазме.

— А Луна?

Опубликовав статью Гермионы, Луна проявила гражданскую принципиальность, журналистскую честность и личную смелость на грани безрассудства. Что дальше? Вознаграждение в соответствии во всей тяжестью совершённого подвига? Снейп ведь не изверг.

— Мисс Лавгуд возьмём в «Пророк».

У Гарри голова пошла кругом.

— Мне нужно выпить.

Снейп поморщился, но кивнул охраннику, и тот принёс огневиски в широком низком стакане. Именно охранник приводил Гарри в чувства получасом ранее, а затем на протяжении всего разговора подпирал стену с отстранённым видом, типичным для жертв многократного обливиэйта. Присмотревшись, Гарри узнал в нём аврора в штатском из очереди к мозгоправу.

— Мы в Аврорате?

— В новом здании Министерства.

— Почему нет окон?

— На демонстрантов хотите полюбоваться? Ещё успеете.

— Так вы из-за этого отменили финал чемпионата. Боитесь массовых сборищ.

— Какой чемпионат — и так дыры в бюджете. Но в общем вы правы: парочка провокаторов-подстрекателей, и сходка квиддичных фанатов превратится в лагерь оппозиции. Да, я боюсь. Небезосновательно.

«В каком это смысле?»

— Взрыв в лаборатории — случайность?

Снейп молчит, опустив глаза.

«Значит, не случайность. Покушение».

— Есть жертвы?

— Нейт Паркинсон тяжело ранен. Вы его не знали... не знаете, но должны помнить его дочь.

Гарри помнит. И мистера Паркинсона помнит, хотя они не встречались лично. Во время войны Нейт был конченым УПСом, а потом добровольно сотрудничал с Авроратом. Гарри получал от него сведения, но никогда не задумывался о мотивации предателя. Мог ли Шеклболт угрожать Пэнси? Паркинсон сдал нескольких беглых Упивающихся, в том числе...

— Пора заканчивать, Поттер. Вас выведут отсюда под конвоем. Вас допрашивали, сделайте соответствующую мину.

Снейп тяжело поднялся. Он хромает. Осколочное ранение в ногу.

— Постойте, сэр.

— Что-то ещё?

— Насчёт магии. Вы объяснили про передачу признаков и прочее, но в чём суть магии, я так и не понял.

— Это знают даже магглы, — Снейп обернулся, подошёл вплотную, облокотился о стол, как бы нависая над Гарри. — Суть магии в её разоблачении.

Всё волшебство творится в сознании. Магия — манипуляция сознанием: своим, чужим. Прежде всего чужим. Простейший вариант — тривиальное переключение внимания, — Снейп щёлкнул пальцами левой руки чуть в стороне от лица Гарри, тот машинально перевёл взгляд и пропустил движение правой руки Снейпа. Раздался всплеск. — Мисс Уизли понравится ваш подарок, но лучше купите-ка ей бриллиант. Большой. А если вам кажется, что вы перед кем-то в чём-то виноваты, пошлите всех к чёрту, и почувствуете себя свободным. Простите себя, Гарри. Вы сможете.

— А вы смогли?

У профессора дёргается нижнее веко.

— Да.

После ухода Снейпа Гарри ещё какое-то время сидел в тишине, перекатывая между ладонями тяжёлый низкий стакан с огневиски и вглядываясь в янтарную жидкость. Пламя приплясывало в стекле, облизывало стенки. На дне лежало кольцо. Гравировка плавилась, отражалась и преломлялась, но по сути была всё той же.

* * *

Демонстранты собрались на подступах к зданию Министерства, а чуть поодаль развернулся, нависая над толпой, громадный экран — колдоплакат с Кингсли. Тот, как всегда, воспроизводил речи Черчилля.

Наука сейчас сулит нам одной рукой золотой век, а другой предлагает предать всё, что мы кирпичик за кирпичиком строили начиная с каменного века и зари цивилизации. Я верю в человеческий прогресс. Я не считаю, что нас отбросят в тёмную бездну те жестокие открытия, что были сделаны человеческим гением. Эти открытия — наши слуги, а не господа.

Кингсли прилично набрал в весе за последние годы. Физиономия на экране лоснилась, бритый череп шоколадно поблёскивал. Господин министр откормлен, как рождественский гусь. К чёрту эвфемизмы — жирный он как свинья. На убой?

Толпа протестующих не желала слушать говорящую голову. В экран полетели бутылки с зажигательной смесью и, конечно, заклятия. Пламя занялось. Господин министр пытался освободиться, сопротивлялся, но понятно было, что долго он не продержится.

Гарри представил себя на месте Кингсли. В огне. Вероятно, эмоции отразились на лице, потому что конвоиры плотнее сжали кольцо. У каждого из них была чёрная униформа и зелёные искорки в глазах.

— — — — — — — — — — — — —

От автора:

http://www.youtube.com/watch?v=fxtIwh1Nz0k — видео, вдохновившее меня на написание фика. Англия, год примерно 1994. Десятилетие несостоявшейся антиутопии.