До встречи (гет)

Гермиона мнётся у входа, поднимает с пола дорожную сумку.

— Не нужно меня провожать — не хочу на вокзале прощаться.

Губы уже болят — поэтому она просто смотрит ему в глаза, легко сжимает его горячую ладонь и открывает дверь.

— Постой, — Рон хватает с вешалки куртку. — Не доверяю я этим таксистам.

Он провожает её на вокзал, потому что в этот раз Гермиона уезжает на поезде. Сонное, унылое, мокрое здание вполне соответствует настроению Рона. А вот она здесь лишняя: лёгкая, летняя, бодрая, как будто и не было бессонной ночи. В своём дорожном голубом пиджачке, под которым светло-голубое платье, под которым белое кружевное бельё, под которым сама Гермиона, которую нет никаких сил отпускать... Она там, под этим пиджачком и платьем, такая тёплая, мягкая, смелая и строптивая. Вечно уезжающая Гермиона.

Рон расплачивается с таксистом (хорошо, что в кошельке завалялись фунты), задирает голову, хмурится на бесконечный дождь, накрывший Англию этим летом. Он мог бы воспользоваться защитными чарами — магглы ничего не заметят, но Гермиона достает зонт. Впрочем, идти вместе с ней под зонтом не так уж и плохо. Рон обнимает Гермиону за талию, закидывая себе на плечо её лёгкую сумку.

В гермиониной сумке уместились вещи, совершенно необходимые любой ведьме, если она едет куда-нибудь на выходные: двойной набор сменной одежды («вдруг кофе пролью» — а магия на что?), три пары обуви на любую погоду (хотя по прогнозу беспросветные дожди), косметичка размером с небольшой чемоданчик (и это Гермиона почти не красится), пять комплектов нижнего белья («под настроение» — ну, допустим...) и стандартный набор ведьмы (мантия, чехол для палочки, зелья, травы, фиалы). К этому, естественно, нужно прибавить стопку книг, призванных скоротать трёхчасовую дорогу до Брайтона (Рону их хватило бы на кругосветное путешествие). Всё содержимое, подвергнутое заклятию невидимого расширения, уместилось в небольшой сумке и почти не пригодилось: из-за дождя они два дня не выходили из дома, а дома Гермиона ходит в его старой синей рубашке.

Рон ненавидит автобусы, поезда, машины, самолёты — короче, все виды маггловского транспорта, на которых Гермионе доводилось от него уезжать, чтобы добраться до портала или места трансгрессии — и любит камин. Она всегда приходит к нему через камин.

* * *

Рон точно не знает, как они докатились до такой жизни и когда всё это началось.

Наверное, когда Гермиона поступила в Высший Колледж Чародейства и увлеклась паранормальными магическими явлениями. Сначала всё было не так уж плохо: они вместе отправились изучать Стоунхендж в летнее солнцестояние, и Рон, чтобы помочь ей с курсовой работой, лично сам обошёл каждую из огромных нелепых глыб, пока Гермиона фиксировала энергометром окружающие их магические потоки. Рон совершенно ничего не почувствовал — никаких «постоянных и переменных пульсаций» — но энергометр-то не врет.

Курсовую Гермиона защитила на «превосходно», вступила в научный кружок «Друиды», написала статью для журнала «Очевидное — Паранормальное» о магических всплесках на Британских островах, и её пригласили работать в Научный Центр Высшей Магии в Бельгии. Рон радовался успехам Гермионы, как никто другой, несмотря на то, что ей пришлось уехать в Брюссель и с головой погрузиться в работу.

Впрочем, она часто приезжала в Лондон по выходным.

Во время этих набегов были их завтраки в Норе под смех собравшихся Уизли, обеды у Грейнджеров под охи соскучившихся родителей, ужины в пабе (вчетвером с Гарри и Джинни), поздние ужины в квартирке Рона (вдвоем, без Гарри и Джинни). Были беседы о Брюсселе, брюссельцах, брюссельской капусте и пространственных магических разломах — и долгие, доводящие до безумия, поцелуи... Гермиона боялась продолжения — Рон терпеливо ждал, постепенно, с каждым её приездом, отвоёвывая новую территорию. Там же, в квартирке Рона, был их первый раз на потёртой кушетке в гостиной, её первый стон и первый крик, её первое утро в его длинной синей рубашке.

В тот первый раз Рон знал, что достал Гермиону своими глупыми вопросами, но ничего не мог с собой поделать: «Ты уверена? Ты жалеть не будешь? Ты точно этого хочешь?» Она сначала улыбалась, потом ответила лаконично: «Заткнись». И он заткнулся ненадолго: на десять самых волнительных минут в своей жизни. «Тебе не больно?» Гермиона закатила глаза. Рон понял, что она ожидала большего, и не стал ни о чём спрашивать — просто дал ей это большее, и у него не осталось никаких сомнений: Гермионе понравилось, и она не жалеет.

В ту первую ночь Рон крепко прижимал к себе долгожданный, голый, сладко сопящий трофей и думал: ого. Нет, не так: ОГО! Как она могла так долго держать в себе столько эмоций? Мысли Рона невольно перенеслись в будущее: его квартирка слишком мала для двоих, к тому же Гермионе непременно понадобится отдельный кабинет, так что завтра нужно будет поговорить с мамой — один её знакомый, кажется, сдаёт домик в магическом Лондоне. Гермиона без труда найдёт себе работу где угодно, хотя бы в том же министерстве — ей всё всегда удаётся, за что бы она ни взялась. В конце концов, она терпеть не может брюссельскую капусту.

Наутро Рон сделал одно неожиданное открытие: нет ничего эротичней, чем растрёпанная девушка в мужской рубашке, застёгнутой не на те пуговицы. Особенно, когда знаешь, что сам её растрепал.

После завтрака Гермиона причесалась, смущённо улыбнулась и сказала, что сегодня, к сожалению, должна уехать пораньше — завтра ей выступать на конференции, а нужно ещё подготовить доклад.

У Рона ненадолго отняло речь.

— Но я думал...

— Знаю, Рон — сама очень хотела бы остаться до вечера, но, извини, не могу!

Может быть, уже тогда стоило стукнуть кулаком по столу, но Рон прекрасно знал, как трудно — нет, нереально — удержать увлечённую наукой Гермиону.

— Мы с тобой такие разные, — сказала она перед уходом, — тебя это не пугает?

— Ни капельки. А тебя?

— Нет. До встречи? — она застёгнула сумку, спрятала палочку в чехол из стандартного набора ведьмы, горячо поцеловала Рона на прощанье.

— До встречи…

Конечно, мы разные: я рыжий, ты шатенка.

* * *

Несмотря на это существенное различие, отношения развиваются, летят, как снежный ком с горы: её выход из камина — его счастливая улыбка; его объятия — её подвижное, податливое тело; его нетерпеливые пальцы — её полное раскрепощение... Разговоры, разговоры, разговоры — и неизбежный отъезд, похожий на бегство.

Рон скучает, но летает, как на крыльях. То, что у них с Гермионой, ни на что не похоже.

Ни на прикольные пошловатые истории Джорджа о его любовных похождениях, ни на хвастливые рассказы друзей, ни на спьяну выболтанные Биллом подробности его семейных отношений с вейлой. Это такие странные, будоражащие взлёты и падения, которые невозможно описать. Рон ни с кем не делится впечатлениями — боится, что засмеют... Ему почему-то больше всего нравится не то, что обычно расхваливают мужчины. Рон любит, когда Гермиона гладит его по лицу, обводит пальцами контур губ и бровей, целует его нелепые веснушки, перебирает рыжие вихры, трется щекой о его колючую щёку — как кошка... Кажется, Рон начинает понимать, зачем на свете нужны женщины: для ласки. Ну и для рождения детей, конечно... Еще хорошо, если они готовят еду и моют посуду, но Рон готов всё это делать сам, только чтобы Гермиона не уходила. Точнее, нет, не так: чтобы он не удерживал её, отпускал, а она однажды не захотела, просто не смогла бы от него уйти... А пока — чтобы она скучала без него. Чтобы любовь на расстоянии стала для неё такой же невыносимой.

* * *

Она работает по выходным. Рон терпит долгие разлуки, пишет письма в Брюссель, получает ответы. «Джордж весь в горошек, потому что подцепил ветрянку, Билл и Флёр ждут пополнения, Гарри и Джинни съезжаются, в министерстве опять реформа, выпал снег, я в полном порядке».

«Я выступала на конференции, нашу научную группу расширяют, нас спонсируют, мне дали свою тему о паранормальной магии, я учусь водить машину, у нас дождь, я тоже в порядке».

Ничего не «тоже». Не в порядке он — и злится на себя, на все паранормальные явления на свете, на заболевшего некстати Джорджа и обсуждает с ним, не открыть ли им бельгийский филиал «Вредилок». Джордж посмеивается, отпускает непристойные шуточки и соглашается.

— Почему бы и нет, Рон? В конце концов, нужно же как-то расширяться. Только, чур, в Бельгию поеду я!

— Молчи, заразный!

Рон начинает планировать свой сюрприз. Вот Гермиона обрадуется!

* * *

Её не было две недели: раздевание с порога, с оторванными пуговицами, бросанием палочек — она не успела снять носки, он — рубашку; секс без прелюдий — стремительный, жадный; второй заход — долгий и сладкий; подгоревший обед, быстрый обмен новостями. Он сразу видит, что Гермиона странная: в ласках отчаянная, а о работе молчит, прячет глаза. Рон нутром чует: что-то случилось... Кажется, у неё проблемы на работе. Стыдно радоваться, но, может, теперь и филиал «Вредилок» открывать не придётся? Рон машет палочкой, колдует букет незабудок, чтобы развеселить Гермиону. Их точно ждут перемены — чутьё его редко подводит.

— Что случилось, Гермиона?

Она мнётся.

— Не знаю, как и сказать... У меня непонятные новости, — она прячет глаза за незабудками.

— Ну? Я весь внимание.

— Представляешь, мне предлагают контракт в Австралии — на полгода, очень перспективный! В серьезной научной группе. Ты не будешь сердиться?

Конечно, буду.

Рон внешне спокоен, но внутри всё клокочет. Она уже всё решила... Их действительно ждут перемены — проклятая интуиция! Вместо незабудок нужно было наколдовать другое увеселительное, градусов на пятьдесят.

— Я понимаю, на неделю. Ну, на месяц! Но что можно исследовать целых полгода?!

Вопрос был риторический, но Гермиона увлечённо отвечает:

— Представляешь, мы собираемся ставить уникальные эксперименты с перемещениями во времени, без всяких маховиков. В Австралии есть такие подземные разломы, через которые можно заглянуть в будущее и прошлое, а возле Большого Барьерного рифа обнаружены подводные пещеры, где искажаются время и пространство, замедляются жизненные процессы. Кстати, среди коренных аборигенов Австралии было много магов, их почти всех истребили, но те, что остались, владеют уникальными знаниями!

Кстати? Кстати то, что Рон не успел посвятить Гермиону в свои планы о расширении «Вредилок».

— Гермиона, это всё как-то... неправильно. Так не должно быть! Мы и не вместе, и не порознь. Скажи, на каком мы свете?

— Рон, пойми, эти исследования важны для всего магического мира! Неужели тебе не интересно, что мы обнаружим?

— Как по мне, так пусть аборигены живут себе спокойно.

— Помнишь, я тебе рассказывала про карту распределения волшебников по земле? Мы обсуждали, почему в одних районах магов гораздо больше, чем в других. У меня есть интересная версия.

— Я тебе отвечу: их больше там, где жить удобней!

— А вот и нет! Только это... пока всего лишь моя научная догадка, ничем не подтверждённая — об этом никому, хорошо? — Гермиона заговорщицки наклоняется вперёд, поближе к Рону. — Я думаю, что на магическую силу волшебников влияет энергия Земли. Причём прямо пропорционально. В местах повышенной активности рождается много магов даже среди магглов! Вероятно, такие люди, как я, не получают магию в наследство от предков — она приходит из других источников. Из Земли…

— Гермиона, а как же твоя курсовая? Как же … как её там… теория сохранения и преобразования магической энергии?

— Она не всегда работает! И у меня есть возможность выяснить почему. Почему я волшебница? У меня не было ни одного родственника-мага.

— Просто ты об этом не знаешь — или Статут о Секретности тоже уже отменили? Если твой прапрадедушка был волшебником, он вряд ли сообщил об этом всем своим родственникам.

— Одно я знаю точно — эту область очень мало исследовали, и это безумно интересно!

— Гермиона... Так в этом всё дело? Тебе так важно выяснить, откуда взялась твоя магия? Главное, что она у тебя есть!

— Дело не только во мне. А вдруг эти исследования научат нас наделять других волшебной силой, преумножать её? Лечить сквибов.

— Сквиб — это не болезнь.

— Нет, но ты знаешь, каково им в магическом мире... Многие считают их людьми второго сорта.

Рон устало опускает голову на сложенные на столе руки. Там, где речь идёт о равноправии и справедливости, с Гермионой бесполезно спорить. У него больше нет аргументов, кроме самого банального:

— Неужели для этого обязательно ехать на другой конец света? А как же я?

— Рон, нельзя быть таким эгоистом!

— Да, я эгоист, — он вскидывает голову, — и никуда тебя не отпущу. Ты, вообще, думала о том, что через океан сова не доберётся, а аппарировать в эту Австралию нужно, наверное, в сто заходов!

Гермиона озадачена. Рон кажется ей абсолютной данностью, самой надежной и верной гаванью, другом, который всегда поймет и поддержит. Который доверяет, даёт полную свободу и никогда не ставит свои условия. А сейчас его взгляд, как ультиматум. Они сидят по обе стороны кухонного стола, как по разные стороны баррикад, и сверлят друг друга глазами.

— Знаешь, что, Рон... Не заставляй меня делать выбор.

Он поднимает одну бровь. Выбор? Она собирается выбирать между ним и работой?

— Кажется, мне ты не оставляешь выбора, Гермиона!

— Ты свободный человек!

— Я это очень ценю, но это ты вечно уезжаешь, а не я.

— Ты прав, Рон, это полностью моя вина, — незабудки падают на стол, рассыпаются, — но это неправильно — ограничивать чью-то свободу. Даже когда любишь.

— Я ограничиваю твою свободу?

— Нет, и я не буду ограничивать твою.

— Что это значит, Гермиона?

Она морщится.

— Это значит, что мы оба можем поступать, так, как считаем нужным — делать свой свободный выбор.

Рону знаком этот упрямый взгляд. Она поедет, если только он не возьмет её в плен.

— Свободный выбор? То есть никаких обязательств?

Гермиона смотрит неуверенно и молчит. Рон усмехается. Ему хочется шарахнуть себя лёгким ступефаем и поаплодировать Гермионе. Как у неё всё просто и логично... А он, стратег хренов, уже был одной ногой в Брюсселе и вообще собирался сделать ей предложение.

— Так что, ты теперь полгода не приедешь?

— Я не знаю...

* * *

Она уезжает. Ни писем, ни встреч... Время тянется, как кислая тянучка из «Вредилок».

Рона мучают воспоминания об их холодном прощании. Он остался сидеть за столом, не подошёл, чтобы обнять Гермиону, когда она закинула на плечо свою сумку и сказала, что хочет повидаться с родителями; не спросил, как она будет добираться до чёртовой Австралии, не пожелал ей удачи...

Перед уходом она медлила у двери, долго поправляла причёску, переступала с ноги на ногу.

— До встречи, Рон...

— Веселого свободного полёта, Гермиона!

Джордж доводит шуточками о том, что неплохо было бы открыть филиал «Вредилок» в Австралии, а заодно и на остальных континентах, где могут наблюдаться обширные магические аномалии. Рона бесят эти шутки, но ещё больше — тот факт, что где-то в Австралии ходит совершенно свободная Гермиона, и у них друг к другу нет никаких обязательств. Мерлин драный — она не против того, чтобы он расширил свои любовные горизонты?

Одну из них звали Елизавета — Рон запомнил, потому что это имя маггловской королевы. Выглядела она по-королевски роскошно: фигуристо и блондинисто... Дело дошло до второго свидания, но не докатилось до постели: Елизавета при первом же поцелуе прокусила ему губу — видимо, кто-то ей рассказал, что это признак неодолимой страсти. Рон взвыл, радуясь, что она не добралась до других мест.

Ещё была одна маггла, студентка с энергофака Лондонского университета — жутко энергичная! Факультет оправдал своё название во всех отношениях: во время их встречи в кампусе она без особых предисловий стала стаскивать с Рона брюки, сильно удивив своим напором — его вообще-то пригласили «в гости к ребятам на чай»... Рон аппарировал по-английски, наплевав на приличия и Статут о Секретности. Застёгивая дома чудом сохранённые штаны, он вспомнил, как долго добивался доверия Гермионы... Мир был полон доступных, раскрепощённых, одиноких девушек — и совершенно ему не нужных.

Обязательств как бы не было, но они давили — прямо-таки связывали по рукам и ногам. Рон очень надеялся, что Гермиона пользуется своей свободой лучше, чем он сам — исключительно в научных целях.

Они такие разные. Неужели она думает, что найдёт кого-нибудь, похожего на себя? Маловероятно. Исключено. Таких, как она, больше не существует — ни мужского, ни женского пола.

* * *

Гермиона приехала на Рождество: их научная группа справилась с экспериментами на два месяца раньше срока.

Рон как раз застегнул последнюю пуговицу на единственной чистой рубашке, чтобы отправиться в Нору на семейный ужин, когда за спиной раздался шум. Он обернулся. Гермиона переступила через порожек камина, даже не отряхнув с себя летучий порох, и замерла в неловком замешательстве. Она посмотрела на Рона, окинула быстрым взглядом его маленькую гостиную, словно ожидала увидеть там кого-то ещё... Рон поймал её настороженный взгляд. Конечно же, он один, а в квартире немыслимый бардак.

Рон шагнул вперёд и протянул ей руку:

— Ну, иди скорей сюда...

Сумка соскользнула с её плеча на локоть, потом на пол; Гермиона сделала два неуверенных шага навстречу, а потом метнулась к Рону и повисла у него на шее. Сапожки оторвались на пару дюймов от пола; сзади её подхватили сильные руки.

Рон много раз представлял, как будет дуться, когда Гермиона, наконец, вернётся из своей Австралии, а теперь стоял, глупо улыбался и целовал её щёки, глаза, лоб и подбородок, вдыхая знакомый запах, чувствуя, как тело наполняется теплом.

— Рон, как же ты изменился! У тебя волосы выросли, — Гермиона провела рукой по его длинным прядям, отодвигая одну за ухо, — ой, у тебя серёжка? В одном ухе? Ну ты даёшь!

— А ты... загорелая такая!

— Так ведь в Австралии сейчас лето.

Рон взял в ладони её лицо, заглянул в карие глаза, оттягивая минуту поцелуя, и подумал о том, что должен воспитать в себе силу воли и научиться противостоять этому взгляду: ужасно было ощущать себя одновременно таким сильным и таким беспомощным.

— Ты куда-то собирался? — спросила она, улыбкой растапливая в нём последние льдинки обиды.

— В Нору.

— Они подождут?

— Подождут...

Не расстёгнув пуговиц, Рон стянул свою рубашку через голову и помог Гермионе выпрыгнуть из одежды. Оставляя губами метки на её теле, он всем сердцем наказывал Гермиону, повторяя:

— Вот тебе, за твою Австралию...

— Я знаю, — отвечала она, хватая его за длинные волосы, направляя его голову, выпрашивая прощение за разлуку...

— Куда теперь? — спросил Рон, с ужасом глядя на то, как Гермиона поспешно одевается. — Срочно в Брюссель, писать отчёт?

— Вообще-то я ещё не была у родителей, — сказала она. — Если твои не обидятся, может, пойдёшь со мной?

* * *

Два дня, до самого Рождества, они гостили у Грейнджеров; ещё день получали и раздавали подарки; два дня провели в логове Рона. Гермиона нашла под ёлочкой шапку и варежки из шерсти нюхлера-альбиноса, а сама подарила Рону австралийскую Харпиду, которая тут же высунула из неровной, перламутровой раковины свою усатую мордочку и цапнула Рона за палец.

— Если опустить эту чудо в банку с солёной водой и кормить раз в неделю креветками, — начала Гермиона, и Рон рассмеялся, не дожидаясь продолжения, — то она, между прочим, будет издавать шум прибоя и петь русалочьи песни.

— Не тоскливые? А то я удавлюсь от одиночества, — сказал он сквозь смех.

Они говорят, говорят, говорят. Гермиона — о традиции магов-аборигенов вызывать дождь в пустыне, о «Времени снов», в котором обитают духи их умерших предков, но больше всего о подводных земных разломах, наделяющих особой магической силой. Рон рассказывает Гермионе о том, что во «Вредилках» перед Рождеством отлично расходятся конфеты-невидимки, интерактивные плюшевые совята и последняя фишка — трансформер-волдемортик с горящими глазками, который трансформируется по желанию владельца в лукотруса или в мусорное ведро.

Гермиона смеётся и хвастается, что научилась кататься на серфинге. Она великолепная, загорелая, с тремя светлыми треугольничками — на груди и внизу живота.

Рон скептически замечает:

— Странная у вас была униформа...

— Так жарко же! — почти извиняется она.

Смешные они, эти треугольнички. Рон уже зацеловал их до умопомрачения, но ему всё мало, а праздники на исходе. Он знает, что не должен запевать старую песню, но не может удержаться:

— Может, хватить бегать, Гермиона?

— Мы будем часто видеться. Так часто, что тебе надоест, — даже в постели в голом виде она умудряться принять боевую позицию: одеяло перекинуто через смуглое плечо, загорелые руки уперлись в бока.

— Ладно, ладно — только не начинай опять про свою свободу выбора, — Рону ужасно не хочется ссориться.

— Про нашу свободу, — поправляет она. — Рон, у нас всё ещё впереди! К тому же, подумай сам: каждый день не будет так остро. Будет рутинно, буднично...

Рон хочет рутины. Хочет спорить с Гермионой о том, что приготовить на обед, куда поставить новый шкаф, как назвать детей.

А пока он просто поворачивается и хватает её в охапку.

— Ах, так, детка! Любишь острые ощущения? Сейчас я тебе покажу! Где моя метла? — его голубые глаза опасно сверкают.

— Ой, нет, только не это!

— Ты когда-нибудь летала голая на метле?

— Нет, и не собираюсь!

— А если со мной?

— Тем более!

Он щекочет Гермиону, чтобы она смеялась и просила пощады; ласкает и целует так, чтобы она извивалась под ним, снова хватала его за длинные волосы, кричала.

— Кричи, родная моя...

Она кричит, а потом плачет.

— Не плачь, хорошая... Ты почему плачешь?

Гермиона закрывает глаза, долго молчит. Рон сжимает её в объятиях, а сердце холодеет от неясной тревоги.

— Рон, ты... ты самый лучший! — шепчет она.

Он улыбается, прижимает её к себе всеми тремя треугольничками. Ему стыдно за свои ненужные, бессмысленные поиски других отношений; за предательские, хоть и безуспешные, шаги в сторону.

— Рон, поверь, я не хочу уезжать, но для меня это не просто работа... Дело в том, что у меня есть одна мечта.

Только не в Антарктиду, думает он.

— Я хочу написать книгу.

Рон вздыхает с облегчением.

— Про свою параненормальную магию? Ну, это точно будет бестселлер!

— Она же научная. Научные книги мало кто читает.

— Я прочту, обещаю. Только ты, пожалуйста, не плачь. Езжай в свой Брюссель.

* * *

Пролетают недели; Рон привыкает к любви на расстоянии. Брюссель не так уж плох, потому что можно видеться каждые выходные, если только Гермиона не едет в экспедицию или не занята на работе. В конце концов, можно потерпеть ещё немного — ради её мечты.

Их майская встреча после долгой разлуки похожа на военные действия: схватка на ковре у камина, как на поле боя — безмолвный, неравный поединок тел... У Рона своя тактика — сначала он поддался, потом взял Гермиону в плен и пытал, пока она не выдала военную тайну, совершенно секретный пароль: «please… don’t… stop… pleasedontstoppleasedonstop… oh… my… god!!» Он безжалостно истратил все снаряды и патроны... Перемирие, беседы, последние новости... Отъезд.

В понедельник утром, переодеваясь в подсобке «Вредилок», Рон получил весёлый, дружеский пинок от Джорджа.

— Ты спину свою видел?

— А что такое?

Рон повернулся спиной к зеркалу: оба плеча пересекли красные поперечные полосы.

— Йу-ху, — засмеялся Джордж, одобрительно хлопнув брата по полосатому плечу. — Ронни вырос и познал все прелести жизни! Неужели эта тихоня такая штучка? Никогда бы не подумал!

— Вот и не думай, — ответил Рон, и потянулся за палочкой.

— Не залечивай — пусть эта кошечка при следующей встрече извиняется...

Рон подумал, что за последний год это был, пожалуй, самый дельный совет, полученный им от Джорджа.

— Когда-нибудь поделишься опытом со старшим братом? Меня никто так красиво не царапал!

Рон натянул джемпер и на всякий случай послал Джорджа куда подальше, но тот и ухом не повёл.

— Что, опять будем открывать филиал в Брюсселе? Может, не стоит, а то раны не будут успевать заживать, — он, ухохатываясь, вышел из подсобки в торговый зал.

Рон с детства знал, как невыносимы бывают братья: от их цепких глаз невозможно скрыться, от их колючей правды невозможно отделаться.

* * *

Пролетела неделя. Рон и Гермиона лежат на потёртой кушетке в гостиной и мило проводят время, бросая печенюшки друг другу в рот и запивая их тыквенным соком. Рон в отличном настроении, потому что Гермиона три раза подряд промазала и проиграла пари. Он уже придумывает, что бы такое ей загадать, вдруг, как гром среди ясного неба:

— Ты знаешь, Рон, тут такое дело... Мне предлагают новый контракт. В Америке!

Рон резко садится.

— Опять?! Поедешь?

Она смотрит в сторону.

— Понимаешь, если я и там проведу исследования, то смогу собрать материал о внеземных магических выбросах! Наша группа изучит аномалию в Бермудском треугольнике, а потом поедет в Долину Смерти: оказывается, там есть зоны с пульсирующими потоками энергии из космоса. Рон, ты хоть представляешь себе, что это значит? А вдруг существует инопланетная магия? Мы на пороге невероятных... — Гермиона резко замолкает, уставившись на его голую спину, — откуда это? — её лицо вытягивается, инопланетная магия забыта.

Рон не сразу понимает вопрос, потом криво усмехается.

— Так ведь никаких обязательств, — говорит он, ловя её растерянный взгляд.

— Да, но я думала... — Гермиона бледнеет.

— Надолго поедешь?

— Наверное, на лето, — голос Гермионы дрожит, она часто моргает. — Рон, у тебя кто-то есть?

Он берётся руками за голову.

— Гермиона! У нас параненормальные отношения! Какой-то сплошной магический разлом...

— Рон, пожалуйста, ответь.

— Затяжная, неразрешимая аномалия...

Она смотрит исподлобья.

— Так есть — или нет?

— Я собрал бы все потоки энергии из космоса и пригвоздил бы тебя вот к этой кушетке! Но сначала отшлёпал бы хорошенько.

Гермиона вздыхает.

— Может, скажешь, кто она?

— О чём ты? — Рон прикидывается, что не понимает.

— О царапинах на твоей спине.

— А, об этом... Не принимай близко к сердцу! Кажется, она меня не любит.

Гермиона откидывается на спинку кушетки, долго молчит, а потом говорит в потолок:

— Да, у нас полная свобода, но... свобода — это когда делаешь, то, что хочешь, а я всегда была уверена, что ты хочешь быть только со мной, — Гермиона замолкает, прижимает к глазам дрожащие пальцы, говорит сквозь ладони. — Рон, конечно, я сама во всём виновата! Все эти отъезды... Я не хотела тебя стеснять, ограничивать, но ты должен знать: у меня всегда были обязательства. И никого, кроме тебя... Нет, не было и...

Она не может договорить, закрывает лицо тыльной стороной локтя, отворачивается. Рон тут же обнимает её вздрагивающие плечи: он не хотел причинить ей боль.

— Гермиона, ну ты даёшь! Ты сама неделю назад расцарапала мне спину. Ну? Чего ты ревёшь?

Она замирает, осознавая свою ошибку, скидывает с плеч его руки, сердито всхлипывает и вытирает слёзы. Гермиона не любит признаваться в своих слабостях.

— Рональд, тебе нравится издеваться?

— Я издеваюсь?! Это ты над нами издеваешься! Иногда мне кажется, что ты не учёная, а круглая дура...

Она ловит ртом воздух, замахивается, лепит ему пощёчину.

— Нет, ну ничего себе! Гермиона!

Рон наваливается на неё всем телом, прижимает к кушетке брыкающиеся ноги, целует заплаканное лицо, задирает левой рукой оба её запястья. Правая свободна для действий.

На войне, как на войне.

Гермиона ругается в перерывах между поцелуями. Стонет и ругается, выгибается и ругается, снова царапает ему спину и ругается — и ни одного неприличного слова («сам дурак» не в счёт). Вот что значит безупречное воспитание!

Гермиона красивая, когда сердится. И сумасшедше красивая после яростной обороны. Она больше не злится — по крайней мере, на Рона — проводит ладонью по его исцарапанной спине.

— Почему ты сказал, что она тебя не любит? Любит, но... Рон, мне важно написать эту книгу. Прошу тебя, потерпи! Ты всегда меня понимаешь — я это ценю. И, правда, очень люблю...

Рон на всё готов ради таких признаний.

— Значит, Америка?

Гермиона кивает.

— В последний раз. И никаких свободных отношений! — она многозначительно молчит, смотрит на него, словно ждёт чего-то, и нерешительно добавляет: — Может, сделаешь мне предложение?

Черт возьми, мог бы и сам догадаться! Но и так вышло неплохо...

Кажется, нужно сказать спасибо Джорджу.

* * *

Перед Америкой было ещё несколько встреч, относительно спокойных, без военных действий, без эскалации конфликта — а теперь Рон провожает её на вокзал. Гермиона в своём синем пиджачке идёт рядом с ним под зонтом, ловко перепрыгивая через лужи. Поезд отвезёт её до Брайтона, где их научную группу ждёт портал в другой конец света.

— До встречи?

— До встречи...

— Эй, ты поосторожней там с инопланетной магией — не трансгрессируй куда-нибудь на Альфа Центавра! Я без тебя не смогу, Гермиона.

Она виновато улыбается.

–Ты меня понимаешь?

— Конечно, понимаю.

Рон всё понимает, но всё же ему невыносимо смотреть, как поезд медленно трогается, отплевывается, пуская клубы пара, увозит его Гермиону. Она машет в окно, незаметно вытирает уголки глаз и исчезает в пространстве. Он очень надеется на то, что в Америке её не похитят инопланетяне, что её не засосёт в чёрную дыру, что в неё не влюбится какой-нибудь учёный америкашка, что в Антарктиде не обнаружится какая-нибудь новая магическая аномалия.

Он сегодня же закажет в «Трёх соснах», что напротив «Вредилок», кресло-вертушку и большой письменный стол. А ещё купит во «Флориш и Блоттс» много пергамента, чернил и перьев — или нет, лучше прытко пишущее перо, чтоб писало под диктовку. Интересно, сколько нужно времени, чтобы написать книгу? Ему очень хочется, чтобы сбылась мечта Гермионы. Это точно будет бестселлер!

~~~ the end ~~~