Прощать до ста (джен)

Раз. Два. Три. Четыре… Гарри Поттер научился выдержке еще в детстве, когда, чтобы не попасть под горячую руку Дурслей, он считал про себя до ста. Так ему удавалось промолчать и обуздать вовремя свой гнев, а потом и магию. Концентрация внимания, самоконтроль. Да какой, к черту, самоконтроль?!

Пять. Шесть. Семь. Восемь… Смерть — не самое страшное, как оказывается, что может с тобой приключиться. Ни Запретный лес с его обитателями, ни армия Волдеморта, мощная и жестокая, не вызывала в нем столь сильного отчаяния. Он не мог вспомнить, чтобы испытывал что-то подобное. Голова гудела, кровь прилила к лицу, липкий пот струйками сбегал по спине. Молодой маг пнул массивный стул, тот лишь немного подался в сторону. Это было не больно. Еще удар. Сильнее, яростнее. Работа французского мастера двухвековой давности: красное дерево, ручная резьба и обивка из бархата глубокого синего цвета — все с треском, протяжным скрипом разбито, разломано, уничтожено в считанные минуты. «Акцио», и огонь принял в свои объятия этот акт вандализма, языки пламени резко потянулись к дымоходу.

— Напрасно, мистер Поттер. Этот стул был подарен Хогвартсу Шарлем Крессаном. Вы уничтожили последний экземпляр из девяти некогда существовавших. Вам еще не дали звание национального героя, чтобы Вы могли себе позволить любые бесстыдства.

Девять. Десять. Одиннадцать… Хриплый голос, надменный тон — конечно, это профессор Снейп, который погиб неделю назад во время Битвы за…

— Вы? Как?.. Ведь…

— Как это не похоже на вас. Откуда этот тон умирающего кентавра?

Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать… Он был мертв. Гарри мог поклясться, что Северус Снейп умер на его глазах. Умер, оставив его с осознанием того, что вся его жизнь — ложь, все его представления о врагах, друзьях, родителях и Дамблдоре — заблуждение. В этом была даже какая-то ирония: знай Волдеморт, что каждый день после победы над ним Гарри Поттер будет страдать гораздо сильнее, чем во время войны, совершил бы ритуальное самоубийство сразу же, а соратников попросил бы охранять мальчика и пылинки с него сдувать.

Шестнадцать. Семнадцать… Гарри смотрел на бледное, осунувшееся лицо своего бывшего учителя, в чьих темных глазах не отражалось ничего, почти как раньше, только теперь совсем пустой взгляд, а надменность, это чертово презрение в каждом звуке его голоса, остались.

Восемнадцать…

— Северус! Снейп! Ответь мне! Не смей сбегать также трусливо, как ты делал это раньше! — Голос матери в увиденных воспоминаниях был слишком взрослым, даже надломленным.

Вот она босиком в одном халате выбегает из дома за молодым профессором. Вот она спотыкается, падает, поднимается и, вытирая рукавом слезы, снова бежит по гравиевой дорожке. Волосы спутаны, синяки под глазами, на лице усталость сменилась страхом.

— Трус, ты — трус, и останешься им навсегда. Снейп! Я тебя ненавижу!

Северус Снейп научился у Люциуса держать удар — он считал до ста, прежде чем ответить, чтобы не выдать своих эмоций, кроме одной: презрения. И ему это всегда помогало.

Девятнадцать. Двадцать. Двадцать один…

Десять метров и зона для апарации. Виски пульсируют.

Двадцать три.

Он останавливается. Лили Поттер, не замечая боли, бежит за ним, позволяя мелким камешкам впиваться в ноги.

Двадцать четыре. Двадцать пять…

Северус разворачивается, и девушка врезается в него, чуть не упав.

— Как это по-взрослому, Лили Поттер,— мужчина выплевывает каждое слово, грубо схватив ее за локоть. — Бежать за таким мерзким и отвратительным трусом, как я, чтобы сказать, кто он есть на самом деле.

Он начал наступать, с лица не сходила усмешка. Девушка попятилась.

— Так докажи, что ты другой. Расскажи, что произошло, почему я должна оставаться здесь, почему ты, порви тебя драклы, появляешься, как ни в чем не бывало, когда я не видела тебя год! Почему ты стал им…

— Кем? — Насмешка сменилась злостью. Снейп двумя пальцами сжал подбородок Лили так, что та поморщилась от боли. — Кем я стал, а, Лили?

Двадцать шесть. Двадцать семь…

Они почти у двери дома.

— Ублюдком.

Двадцать восемь…

— Я им был всегда.

Снейп резко толкает Лили к двери. Он, прижав и практически лишив ее возможности дышать, грубо целует ее, как будто хочет сломать ее, уничтожить все, что с ней связано.

— Я всегда был ублюдком, Лили. И ты знаешь, что я не люблю тебя.

— Ты не любишь, я ненавижу, разве мы не этого достойны? — Ее хриплый шепот лишает Северуса последних остатков разума. Он одной рукой собирает ее волосы и дергает так, что они встречаются взглядами.

— Я хочу, чтобы ты была со мной, была только моей. Я хочу видеть твою боль и радость, улыбку и слезы. Я хочу, чтобы ты всегда смотрела на меня вот так, как сейчас. Но это все неправильно, даже маглы не ведут себя так, Лили. Ты теперь Поттер, ты замужем, у тебя есть ребенок.

— Поэтому ты весь год, день за днем, вытаскивал из меня нервы один за одругим, разрывая меня изнутри, да? Поэтому ты сама вежливость с Джеймсом, чтобы тот рассказывал мне о встречах с тобой в Косом переулке? Все потому, что ты хочешь мои душу и тело в единоличное пользование?

Он резко отпустил ее. Лицо Снейпа омрачилось.

— Нам нельзя.

— Нельзя, — тоскливая покорность в голосе Лили заставила мужчину поморщиться. — Но я медленно умираю, понимаешь? Я слышу твой голос, представляю, что бы ты сказал, когда я что-то делаю не так, вспоминаю твои саркастичные возгласы по утрам. И живу только тем, чего больше нет.

— Ребенок…

— Гарри… Я люблю его, он — часть меня. Без него я бы давно ушла от Джеймса или наоборот.

— Сейчас не то время. У нас нет прав на… отношения.

— Я знаю, Северус. Ты прости, я просто несдержанная, ты же всегда говорил мне это. И ты не трус, просто по-другому тебя было не остановить. Тебя ведь постоянно цепляли этим в школе.

Профессор молча приобнял девушку и нежно поцеловал:

— Я самый настоящий трус, потому что никогда не признаюсь самому себе, и ты это знаешь.

Двадцать девять, Тридцать…

Гарри открыл глаза. Увиденное им в Омуте памяти вполне могло лишить его рассудка, потому что от него скрыли не только связь матери со Снейпом.

Тридцать один. Тридцать два. Тридцать три. Тридцать четыре…

Профессор Снейп возвращался с ужина. Сегодня тот самый день, год со смерти Лили. Если бы не просьба Альбуса присмотреть за своими змеенышами, он бы давно сидел у себя в кабинете. Еще издали он заметил, что под дверью что-то лежит. Письмо: как только Северус увидел почерк, которым оно было подписано, он побледнел. Почерк был до боли узнаваем.

Дальше Гарри видел лишь обрывки воспоминаний: вот Снейп читает письмо, вот он в кабинете у директора падает в бессилии на колени и что-то бормочет, словно сумасшедший, вот он стоит возле могилы Лили Поттер и проводит рукой по надгробному камню, а в его руке ее письмо.

Тридцать пять. Тридцать шесть…

— Я видел вас, вы были мертвы.

— Прошу меня извинить, выжил.

— И ваши воспоминания…

— Вы должны были увидеть, что именно хотел от вас Альбус, поэтому…

— Я видел другие воспоминания.

— Да, я просил директора защитить вашу мать, но вас это не касается.

— Нет, я видел ДРУГИЕ воспоминания, профессор.

Тридцать семь…

Профессор Снейп предположил худшее и прошептал: «Легилеменс…»

В воспоминаниях Гарри Поттера он увидел себя со стаканом огневиски в руке. Он сидел перед письмом и читал вслух: «И я надеюсь, что ты никогда это не прочтешь, потому что это письмо отправится в случае моей смерти. Северус, я так и не сказала тебе самого главного, ни разу в жизни не произнесла этих слов. Я люблю тебя. И мне не нужно твоего признания, чтобы понять, что моя любовь взаимна. В детстве я спрашивала маму, из-за чего у людей появляются дети, а она отвечала, что они появляются от любви. Ты кусаешь сейчас губы, я прямо вижу как ты наморщил лоб и складываешь воедино все кусочки нашей с тобой мозаики. Мы глубоко несчастны, потому что так и не стали чем-то большим, чем-то целым. И это наша ошибка. Но знай, что есть кое-что прекрасное, что сделали мы с тобой. Единственный раз в жизни мы не разрушили, а создали. Ты ведь понял уже все, Северус? Гарри — наше с тобой дитя. Я умерла (странно это писать), а значит, ты — все, что у него осталось. Мне пора бежать, пришел Альбус. Снова собрание Ордена, и я от этого ужасно устала. Я люблю тебя, но надеюсь, что тебе никогда не придется читать это письмо.

Лили, урожденная Эванс»

Тридцать восемь. Тридцать девять. Сорок. Стакан полетел в стену.

Сорок один. Сорок два. Сорок три.

— Надеюсь, мистер Поттер, Вы не умрете от осознания того, кто ваш биологический отец. Иначе, мне придется сесть в Азкабан, ведь я окажусь виновником не только вашего появления на свет, но и вашей безвременной кончины.

— Я хотел бы, чтобы вы были мертвы, профессор, — Гарри закрыл глаза.

Сорок пять. Сорок шесть. Сорок семь.

…К утру в гостиной стало холодно, камин уже потух. Гарри Поттер стоял посередине комнаты, глядя невидящим взглядом в одну точку.

— Я вас ненавижу, господин директор, но это еще не конец.

Главное, держать себя в руках и досчитать до ста.