Проблески во мраке (гет)

Холодно.

Воздух застоявшийся, плотный и душный, но в то же время холодный. Гермиона дрожит, обхватывает себя руками и пытается посильнее натянуть рукава тонкой рубашки. Поморщившись, она аккуратно, сразу всем телом, прислоняется к стене. Там какие-то колючки, но поверхность все же теплее покрытого ледяной плиткой пола.

Вокруг невероятно тихо — так, что Гермиона рада была бы закричать, лишь бы только разрезать эту гнетущую тишину, — но она не может. В горле неприятное ощущение... расцарапанности, со связками что-то не так, и вместо крика получается хриплый визг.

Да и потом, ее все равно никто не услышит. Она уже пыталась привлечь внимание, стуча по полу цепью, натянутой между ее правой лодыжкой и ножкой небольшого столика. Никто не отозвался, не спросил, что происходит. Никто не пришел на помощь. И, видимо, не придет...

Гермиона сжимает руки в кулаки и дышит на них, надеясь, что так будет хоть чуть-чуть теплее. Пальцы неохотно разгибаются, громко хрустя, и она привычным жестом качает головой, зная, что в шее тоже хрустнет. Все это — глупые мелочи, особенности ее тела, словно привет из прошлой жизни.

Здесь, в этом подвале, жизнь вечна. Или бесконечна. Гермиона не понимает, есть ли разница. Она сидит там уже давно, очень давно, и не может сориентироваться, сколько времени прошло. Ей кажется, что время стоит на месте, хоть такое невозможно даже теоретически. Не хочется ни пить, ни есть. Вообще все чувства пропали, только безысходность давит на сердце, заставляя его то колотиться чаще, то замирать и сжиматься. Страха нет — Гермиона уже так вымотана, что не способна на него. Когда Беллатрикс вглядывалась в ее лицо, постепенно узнавая, — было страшно. А сейчас... уже нет.

Гермиона часто-часто моргает и иногда задерживает дыхание, словно чтобы проверить, жива ли еще или ей это только кажется. Это точно не сон — она и щипала себя, и царапала, и даже покусывала запястья. Кожа как будто примерзла, и осязание слегка притупилось, но Гермиона все равно уверена, что это не сон.

Спина начинает болеть — и от неудобной позы, и от того, что странная поверхность стены покалывает кожу — даже сквозь рубашку. Гермиона отклоняется и расправляет плечи. В позвоночнике неприятное ощущение — слишком долго она провела в полусогнутом состоянии. Она наклоняется, выгибаясь и потягиваясь, и по всему телу проходит легкая судорога, которая отзывается странным пульсированием в ноге. Гермиона сжимает зубы, хватаясь за внезапно сжавшуюся мыщцу икры. Та расширяется, вызывая ужасную боль, и дергается под руками, это ощущается даже сквозь брючину. Хочется разодрать кожу и вырвать этот пульсирующий комок боли, но Гермиона знает, что это не поможет, и лишь утыкается лицом в локоть, прикусывая кожу, чтобы не закричать.

Гермиона не чувствует, когда боль утихает — просто в какой-то момент осознает, что ее больше нет. Почему-то даже... жаль? Боль от сведенной мышцы точно свидетельствовала о том, что жизнь еще не закончилась, и даже приносила тепло. Как и боль от собственных укусов, пусть и легких.

Гермиона гонит эти мысли прочь — что еще за приступ страсти к самоистязанию? Она трет икру, удивляясь, что там не чувствуется тот комок, и пробегает пальцами по руке. Следов от зубов нет, просто местечко чуть влажное. Подчиняясь странному порыву, Гермиона снова легонько прикусывает его и тянет на себя кожу, тут же проходясь по ней языком. След наверняка краснеет, но в темноте Гермиона не может это увидеть. Она поворачивает голову, точно так же прикусывает кожу в нескольких местах на другой руке и опускает ее в тот момент, когда дверь с холодящим душу скрипом открывается.

— Подъем, Грейнджер!

Недовольный хрип ей не знаком, и она не знает, хорошо это или нет. Понимает только то, что этот человек — не друг ей.

— Кому сказал, подъем!

Гермиона медленно поднимается — в левом колене хрустит, когда она выпрямляется — но терпения у незнакомца, видимо, не хватает, он шагает вперед и дергает ее на себя. Гермиону передергивает от прикосновения шершавой руки. Судя по тому, что этот человек видит ее, он вполне может быть оборотнем, в темноте у них зрение гораздо лучше человеческого...

Цепь сваливается с лодыжки, и мужчина, крепко сжимая Гермионе запястье так, что появляется болезненное ощущение, тащит ее прочь из камеры. За дверью лестница, и Гермиона опирается о стену, с трудом поднимая и переставляя ноги. Становится светлее, и ей удается разглядеть своего сопровождающего — смуглый мужчина со шрамом на щеке, уходящим по шее под мантию.

Свет режет глаза, отражаясь от стен, плитка на которых становится все светлее и блестит все сильнее, и Гермиона опускает голову, глядя себе под ноги. Мужчина уверенно тащит ее за руку навстречу неизвестности... навстречу пыткам, боли, слезам, крови.

Она налетает на него, когда он резко останавливается, и, подняв голову, вздрагивает от ледяного презрения во взгляде. По глазам Гермиона читает, что, будь его воля, он бы размахнулся и залепил ей пощечину... ну или еще что похуже сделал бы...

Он открывает дверь и злорадно говорит:

— Прошу, леди, — и, не дожидаясь ее реакции, толкает внутрь.

Гермиона едва не падает, вовремя успев опереться обо что-то, и вздрагивает, когда дверь закрывается. В комнате, куда ее запихнули — в очередной клетке, разумеется, — есть мебель, светло, тепло и даже почти уютно. Прямо возле двери — столик. Огромный шкаф из темного дерева. Темно-фиолетовые шторы на окнах и покрывало такого же цвета — на большой кровати. Гермиона ищет взглядом зеркало, понимая, что не решится взглянуть на себя, даже если найдет его. Несложно представить, как она выглядит — одурелый и уставший взгляд, не особо чистые и лохматые волосы, бледное лицо. Гермиона бросает взгляд на руки — в тех местах, где она прикусывала кожу, остались чуть красные следы.

Она почти не удивляется, когда перед ней материализуется эльф.

— Хозяйка может принять ванну и отдохнуть, — пищит он, таращась на Гермиону своими огроменными глазищами. Странно, вроде эльфы по-разному обращаются к разным людям... она-то уж точно не "хозяйка".

Эльф машет в сторону двери в углу:

— Ванная там.

Гермиона, устало отметая мысль, что это какая-то ловушка, заглядывает туда. Ванная как ванная... На полу небольшой коврик, перед зеркалом выставлен ряд флакончиков и тюбиков — шампуни, гели, крема.

— Банни должен помочь хозяйке раздеться? — спрашивает эльф, и Гермиона, мигом представив себе эту картину, качает головой. Эльф с хлопком исчезает, и она, снова оглядевшись, прикрывает дверь и осторожно стягивает с себя одежду.

Теплая вода смывает грязь и, кажется, даже усталость. Гермиона закрывает глаза и запрокидывает голову, подставляя лицо под струи, массирует кожу головы. Волосы намокают и тяжелеют. Гермиона прислоняется к стене и замирает, ей кажется, что она могла бы стоять так хоть целую вечность, но... кто знает, что будет дальше?

Гермиона вымывает из волос пыль, напоследок окатывает себя чуть прохладной водой и вылезает из ванны. Чувства, кажется, снова возвращаются. По плечам проходится ветерок, когда Гермиона трясет мокрыми волосами, и становится чуть щекотно, когда она проводит пальцами себе по ребрам.

Одеваться в свою старую запачканную одежду не хочется, и Гермиона замечает висящий на крючке на двери халат, которого раньше определенно не было. Она закутывается в него, вытирает волосы и отворяет дверь.

Эльф сказал — принять ванну и отдохнуть... Никаких подвохов с приемом душа не было, поэтому Гермиона чувствует себя гораздо увереннее, чем сразу после того, как вошла в эту комнату. Она опускается на кровать, набрасывая на ноги покрывало, и закидывает руки за голову, глядя в пустой белый потолок. Спина побаливает, и Гермиона перекатывается на живот, закрывая глаза. Может, долгие часы в подвале были наваждением, иллюзией?..

Вымотанная бесконечным ожиданием и расслабившаяся под душем, Гермиона глубоко вздыхает и устраивается поудобнее, надеясь, что ее не будут тревожить мысли. Вдруг даже удастся провалиться в сон?

"Но что ты будешь делать дальше? — вопрошает голосок в подсознании. — И что с Гарри и Роном? Тебя притащили сюда, но их-то бросили в подвал целую вечность назад..." Сквозь усталость пробивается страх — гораздо более слабый, чем мог бы быть, — а вдруг они оба уже мертвы? Гермиона переворачивается на бок, будто это движение поможет ей избавиться от мыслей. А вдруг все закончилось, Волдеморт победил, все умерли?

И что будет с ней дальше?..

Голова тяжелеет, и в ней бешено крутятся мысли. Гермионе кажется, что если бы кто-то вошел в комнату, то услышал бы этот звук и...

В дверь стучат, и Гермиону буквально подбрасывает. Она натягивает одеяло до подбородка, жалея, что не исчезнет, если накроется им полностью. Стук повторяется, и она вполголоса произносит:

— К-кто там?..

Горло болит. Кажется, это ее первые за долгое время слова — бессвязные вопли в подземелье, из-за которых она сорвала голос, не в счет.

Дверь отворяется, и входит Драко Малфой.

Гермиона не понимает, пугается или нет, но, во всяком случае, не удивляется. Она же в Малфой-меноре, присутствие тут Малфоя вполне нормально...

— Грейнджер. — Он закрывает дверь и неуверенно шагает вперед, приподняв руки, показывая, что безоружен. Гермиона подтаскивает колени к груди. Что ему тут надо?.. — Не бойся.

Эта фраза совершенно не подходит ему, тот Малфой, которого она знала, вряд ли сказал бы такое.

— Что тебе нужно? — спрашивает Гермиона. Голос хриплый, и Малфой, щелкнув пальцами, приказывает в пустоту:

— Горячего чая с медом, — и затем обращается уже к ней: — Ты.

Гермиона приподнимает брови. Он медленно приближается, и сознание буквально кричит об опасности, вот только... вот только выглядит Малфой совершенно потерянным. Он не ухмыляется, как обычно, а просто устало смотрит на нее.

— Мне нужна ты, — повторяет Малфой. — Твоя поддержка. Твое внимание, — монотонно перечисляет он, будто зачитывая сухой текст учебника, — твое мнение. — Малфой окидывает взглядом комнату, придумывая, что еще сказать, и выдавливает полуухмылку. — Твое тело.

Этот пункт из странного списка Гермиона ожидала — пожалуй, она только его и ожидала...

— Зачем?

— Что именно — тело? — почти издевка. Вот это уже чуть похоже на привычного Малфоя.

— Про него-то я как раз представляю, — Гермиона кривится. — Зачем тебе все остальное, почему тебя вдруг заинтересовало... да хотя бы мое мнение, к примеру?

Невероятно. Она сидит и перебрасывается фразами с Драко Малфоем, обсуждая при этом нечто безумное. "Совершенно безумное", — мысленно поправляет себя Гермиона, и Малфой в тот же миг ровно произносит:

— Потому что я люблю тебя.

Гермионе кажется, что она давится воздухом.

Определенно, часы сидения в холоде и сырости сказались на ее способности адекватно мыслить, да и со слухом что-то не то.

— Прости, что?..

— Люблю я тебя, Грейнджер, вот в чем беда. — Малфой разводит руками и пожимает плечами. Подходит ближе и присаживается на краешек кровати. — Это для тебя хуже кошмара, верно?

Гермиона трясет головой. Ну не может быть, чтобы это реально происходило... Малфой неожиданно оказывается прямо перед ней, и она сглатывает. От него несет сыростью и... чем-то похожим на намокшее железо. Далеко не самый приятный запах.

— Помоги мне, Грейнджер, — все так же безэмоционально говорит Малфой, только в глазах у него начинает светиться опасный огонек. — Я и так с ума схожу, а тут ты еще попалась... — голос опускается до шепота.

Гермиона вспоминает, какой страх светился во взгляде Малфоя, когда Беллатрикс рассматривала их — там, наверху, схваченных шайкой прихвостней Пожирателей. Это было, кажется, сто лет назад...

— Сколько я уже здесь? — сам собой вырывается вопрос.

Драко отвечает вопросом на вопрос:

— Ты поможешь мне? Поможешь... — он тяжело дышит, — и я все расскажу.

— Какой-то неравноценный обмен, — замечает Гермиона. — Давай и ты мне поможешь? Отпустишь?..

В глазах Малфоя мелькает изумление, и он с искренним недоумением спрашивает:

— С чего это вдруг?

Гермиона чувствует себя сбитой с толку.

— Если ты и в самом деле любишь меня... — Мерлин, как это странно произносить. Голова идет кругом. — То не станешь удерживать. Я же здесь с ума сойду.

Малфой пожимает плечами.

— Лично я уже начал. Сходить с ума, в смысле. И потом, какой мне прок от тебя, пока ты не со мной? В этом ведь смысл любви, Грейнджер. Я хочу, чтобы ты была рядом. Я хочу тебя. Тебя, а не воспоминание о том, что ты провела время у меня дома.

— Для влюбленного ты невероятно эгоистичен.

— Я Малфой.

Гермиона фыркает. Как будто это все... а впрочем, это можно считать объяснением. Других ведь она не получит.

Ее молчание Драко, кажется, принимает за согласие. Он наклоняет голову, и Гермиона застывает на месте, когда он накрывает ее губы своими. Она пытается оттолкнуть его, но Малфой перехватывает ее запястья и шепчет:

— Помоги мне, Грейнджер...

Гермиона вздрагивает, когда его холодная рука забирается под покрывало и лезет под халат, проходясь вверх по животу.

— Убери свои... отстань, Малфой! — выдыхает она, пока он одновременно удерживает ее руки, целует и пытается дотянуться до груди. Гермиона лягается, отворачивается, а Малфой все продолжает шептать:

— Помоги мне... ты нужна мне... — после очередного поцелуя он снова произносит: — Люблю тебя... — и Гермиона просто замирает на месте, крепко сжимая зубы. Его пальцы поглаживают ключицы, но он отстраняется, очевидно, удивленный тем, что она никак не реагирует.

— Любовь — светлое чувство, — цедит Гермиона сквозь зубы. — А ты в темноте, ты пытаешься причинить мне боль... Как можно оставаться во мраке, любя?

— Бывают ведь и проблески, — бормочет Малфой, у него в глаза фанатичный блеск, рука мнет ее грудь, дыхание срывается, — проблески во мраке... Мне нужен свет, Гермиона, — от звука своего имени она вздрагивает. — Мне нужна ты...

Когда он снова целует ее, она уже не пытается отбиться, не понимая, то ли подчиняется неизбежному, то ли действительно начинает хотеть помочь. Гермиона закрывает глаза, дотрагивается рукой до прилизанных волос Малфоя, запускает в них пальцы и приоткрывает рот, позволяя целовать себя.

Внутри разгорается пламя, которого раньше и быть не могло.

Может, на самом деле, она — свет, несущий эти самые проблески?

Что-то больно обжигает, Гермиона пытается вскрикнуть, набирает воздуха в легкие...

Кто-то резко сдергивает ее с места, все тело ноет, повсюду странные осколки — люстра? Гермиона слышит вопль:

— Остолбеней!

Голос Гарри... она пытается понять, что происходит, раздается пищащий голос домовика — Добби? Он похож на Добби? — крики Беллатрикс... снова Гарри:

— Рон, держи — и ходу!

Гермиона распахивает глаза, и ее тут же затягивает в аппарационную воронку. Она трепыхается, чувствуя, как ее крепко сжимают чьи-то руки, вырывается... и выпадает на песок.

— Гер... Гермиона... — шепчет Рон. Она озирается, не понимая, что вообще произошло, видит Гарри, стоящего над хрупкой фигуркой на песке, и слышит его отчаянный шепот.

— Тут светло, — слышит Гермиона, почти не осознавая, что говорит это сама.

Рон кивает и облизывает губы:

— Мы у Билла и Флер... Темнота закончилась, все в прошлом.

Гермиона смотрит, как Гарри пытается разбудить эльфа — видимо, уснувшего навеки...

Может, темнота только началась, и это лишь очередной проблеск?