Мелодия воспоминаний (джен)

Гермиона снова и снова возвращается в маленькую квартирку в маггловской части Лондона, которую когда-то, кажется целую жизнь назад, приобрел Северус.

Тогда она еще не могла назвать его по имени (разве что глубоко-глубоко в мыслях, чтобы не дай Мерлин, сильнейший легилимент современности не увидел этой вольности). Тогда, давно, за целую жизнь до победы, профессор Снейп взялся за "восполнение вопиющих пробелов в образовании гриффиндорской заучки в области Темных Искусств, дабы повысить шансы несовершеннолетних шалопаев на выживание". И взялся, нужно сказать, с присущими ему обстоятельностью и безжалостностью. Пока мужская часть неразлучной троицы носилась по острову в поисках крестражей, бывший зельевар, шпион и директор совместно с мисс "Я-Знаю-Все" искал способы их обезвредить и параллельно старался избавиться от Метки. Пока получалось лишь неплохо заблокировать ее, по крайней мере, найти их тайное убежище не смогли ни Упивающиеся, ни сам Темный Лорд.

Вся квартира, в которой и прятались два "светлейших ума столетия", как в шутку называли их Гарри с Роном, состояла из одной крохотной комнатки с комодом, столом, книжным шкафом (это был самый большой предмет мебели в квартире) и узеньким раскладным диваном; кухни и ванной комнаты. Помимо этого в комнате непостижимым образом (учитывая отсутствие чар расширения пространства) располагалось фортепиано.

Как оно появилось в квартире, никто так и не смог (а кто-то просто не захотел) объяснить, но однажды утром Гермиону разбудили тихие звуки музыки. Она даже сначала подумала, что это ей снится, но, открыв глаза, с удивлением обозрела совершенно сюрреалистическую картину: злобный профессор, гроза нескольких поколений студентов, Ужас Подземелий и просто Северус Снейп, играл на непонятно откуда взявшемся фортепиано. Хотя слово "играл" меньше всего подходило для описания творившегося у нее на глазах священнодействия. Казалось, он ласкает инструмент, словно тот был его любимой женщиной: длинные и тонкие пальцы гладили, надавливали и вновь гладили черно-белые клавиши; дразнили, обещали большее, но снова возвращались к едва заметным поглаживаниям. Гермиона, затаив дыхание, наблюдала за происходящим с каким-то новым, непонятным чувством: одновременно и мечтая, чтобы музыка никогда не прекращалась, и в то же время желая, чтобы эти пальцы когда-нибудь также "сыграли" на ней. Но в этот момент музыка внезапно оборвалась и Гермиона с ужасом осознала, что она полусидит на диване, а из приоткрытого рта вырывается полувздох-полувсхлип.

Пронзительные темные глаза, казалось, добрались до самых потаенных уголков ее сознания, прочитали, как открытую книгу все ее сокровенные желания; при этом тонкие, изящные пальцы на автомате продолжали легко поглаживать клавиши. Гермиона, уже не осознавая что делает, встала и, словно загипнотизированная, на цыпочках подошла к мужчине, не отрывая взгляда от непроницаемо-черных глаз. Опустилась на колени рядом со стулом, на котором сидел зельевар, и выдохнула: "Прошу, еще..."

Не сказав ни слова, Снейп развернулся к инструменту, мягко опустил кисть на клавиатуру и вдруг мягким, бархатным баритоном запел. Сперва едва различимо, на грани слышимости, затем все увереннее и громче, он рассказывал историю об игроке, который просто не может не играть, он должен разгадать правила этой игры, даже если они ему не по душе.* Но Гермионе слышалась история человека, который двадцать лет своей жизни ходил по лезвию ножа, не получая взамен ничего кроме ненависти, презрения и постоянного давления на себя чувством долга. И вот девушка осторожно кладет ладонь на колено мужчине, стараясь в один этот жест вместить все, что она чувствует: горечь от потери близких; ненависть к нелюди, начавшей эту войну на уничтожение; и светлую надежду на то, что однажды мрак рассеется и жизнь вновь восторжествует. Снейп, продолжая одной рукой наигрывать мелодию, второй накрывает тонкую девичью ладошку и слегка сжимает, обещая от лица всех мужчин-воинов остановить этот кошмар, не позволить больше повода тысячам женщин дрожать от страха или, того страшнее, идти сражаться наравне с мужчинами.

В тот момент никакие слова не смогли бы крепче связать двух людей, сидящих в крохотной квартире, лишь отголоски давно уже отзвучавшей мелодии эхом отдавались в звенящей тишине, обещая, даря успокоение и веру.

Тем же вечером Снейпа не стало. Гарри с Роном нашли последний крестраж и совместно с профессором и Гермионой уничтожили их, а затем Северус снял блокирующие чары с темной метки и вместе с Поттером переместился прямо к Его Темнейшеству. В ходе последнего поединка заклятых врагов, Снейп, из последних сил державший барьер, чтобы никто из Пожирателей не смог помешать Поттеру, а поэтому слегка потерявший бдительность, получил от Беллатрикс какое-то темное проклятье в спину. Но узнали об этом победители (Поттер таки одолел Волдеморта своим фирменным Экспеллирмусом, а оставшихся Пожирателей переловили подоспевшие авроры) лишь через несколько часов, когда уже поздно было что-либо предпринимать.

Гермиона не плакала, просто с последним вздохом своего бывшего профессора, она переместилась в маленькую квартирку в немагическом Лондоне, откинула крышку фортепиано, провела пальцами по клавишам, словно собирая тепло мужских пальцев, еще вчера ласкавших их. Затем с громким стуком захлопнула крышку и упала на пол, положив голову на стул перед инструментом. В такой позе через несколько ее и обнаружили сбившиеся с ног Уизли с Поттером.

*Shape of my Heart "Sting"

— Она так и не пришла в себя? — шепотом поинтересовался Герой магической Британии, кавалер ордена Мерлина первой степени и подающий надежды аврор Поттер у лечащего колдомедика, кивая головой на сидящую на полу палаты Гермиону. Почему-то возле ее палаты всегда голос непроизвольно опускался до шепота, хотя пациентка никак не могла услышать голоса говоривших: заглушающие чары на палате не пропускали внутрь посторонних звуков.

Колдомедик лишь отрицательно покачал головой и устало развел руками. Уже год после победы над Волдемортом (и одновременно смерти еще одного Героя войны — Северуса Снейпа) Героиня войны и кавалер ордена Мерлина второй степени (заочно), мисс Гермиона Грейнджер не приходила в себя. Девушка ни с кем не разговаривала, казалось, она никого не слышала и не видела. Ментальные воздействия и все попытки легилименцией достучаться до нее натыкались на мощнейший мысленный блок.

Пожалуй, лишь Мерлин, если он действительно существовал, смог бы пробиться через выставленную "сильнейшей магглорожденной волшебницей мира" (как ее окрестили журналисты) защиту. Но даже если бы ему это удалось, он никому бы не рассказал о том, что там увидел, потому что слова бессильны перед мелодией воспоминаний.