Через тернии к звездам (гет)

“Nothing anywhere I go, don’t stop.

That the road anywhere

‘ s running after you

When I run to, down the dark road,

Running after you, I go,

Where I need to go?

Tell me where I need to go?”[1]

Robots Don't Sleep “ Run”

«Легенда гласит, что в иной плоскости вселенной, неоткрытой еще нашим умам, среди галактики полной мерцающих звезд темнела своей холодной синевой круглая, нетронутая почти лучами светила одинокая планета Глезуорсо. Поверхность ее покрывали лишь воды океана и льды, затвердевшие под колющими северными ветрами, и жизни на ней не было.

И плыл однажды по галактикам корабль, но разбившись о россыпи астероидов, попал на Глезуорсо и замерз во льдах внезапной зимы, пришедшей за многочисленными цунами. Корабль и люди, что плыли на нем, были слишком велики для планеты — представители высшей расы, бороздившие просторы в поисках новой жизни. Согласно легенде, с других звезд, в той — иной — плоскости, можно увидеть темный синий шар и застрявший на одной его стороне корабль — в величину немногим меньше самой планеты; цепь, обмотавшую его и якорь, повисший в невесомости с другого края.

Силы этой людской расы были заключены в украшениях на их руках и ногах или в ожерельях на их шеях. Волшебные камни хранили их магию, их чувства и их жизнь.

Еда у команды быстро кончалась, и вскоре в живых остались только трое. Эгерос — капитан корабля, Эпистралия — его возлюбленная и Галлос — друг Эпистралии, всегда завидовавший Эгеросу, его власти, успехам и уважению. Алчный по природе своей, сведенный с ума страхом смерти Галлос на пятидесятый день их крушения решился на предательство и на наивысший грех — отнятие жизненной энергии. Убийство.

Ночью, когда Эгерос и Эпистралия спали в каюте, он прокрался, чтобы сорвать с пальца Эгероса его жизненное кольцо. Но девушка, услышав шорох, проснулась и увидела под светом одинокого фонаря, проникавшим через открытую дверь с палубы, нагнувшегося к спящему Эгеросу Галлоса. Что есть сил, она кинулась на него и вытолкнула на палубу.

Пробудившись от звуков борьбы, Эгерос выбежал на палубу, но было поздно. Эпистралии удалось сорвать браслет Галлоса, но и он, умирая, успел отомстить. Падая вниз, он ухватился пальцами за ожерелье на шее девушки, и нить меж камней лопнула, рассыпая энергетические "ликириты" на дерево палубы. Эпистралия бессильно сползла вниз.

Эгерос, ослепленный горем и неверием, расслышал сквозь свое потрясение лишь прощальную ее фразу. "Не дай чувствам умереть", — попросила Эпистралия и посмотрела на все еще перекатывающиеся по палубе круглые, похожие на огромные черные жемчужины, ликириты прежде, чем покинуть этот мир.

Протосковав пять дней и пять ночей, Эгерос нашел в себе силы и собрал камни ожерелья с палубы. Он сложил остатки еды сумку и отправился по льду на другую сторону планеты, где ещё, знал, не замёрз океан. Он бросил со слезами камни в соленые воды его и взмолился в отчаяние, взывая к суровому сердцу этой мёртвой планеты дать на ней жизнь хоть кому-то. Ликириты, большие соизмеримо с океаном планеты, ибо большими были люди потерпевшие крушение, пали огромными холмами средь темных вод, образовав незаконченный треугольник. Эгерос со смирением сорвал с пальца последний элемент — свое кольцо — и положил, умирая, его в вершину треугольника, завершая, таким образом, цикл. В камнях сосредоточились безграничная любовь и жертва. В мёртвой земле зародился росток жизни.

И так, согласно легенде, в той плоскости бесконечной вселенной, на Глезуорсо появились острова, расположенные в форме треугольника, издавна считавшегося символом единства сознания. А сосредоточение чувств в ликиритах, давших тем основу, впиталось в саму землю и воду. И вся планета задышала ресептивной магией, или, как её принято называть — Эгеросом.

Ведь именно он принёс последнюю жертву и молитву пытаясь дать жизнь будущим поколениям и планете — не дать их с Эпистралией чувствам умереть. А Эпистралией величают вечную струну энергии, протекающую на каждом из островов, как лестницу к спасению, ибо она была той, кто подарил шанс Эгеросу, совершив еще один неизмеримый грех — убийство друга. Сделав болезненный выбор. Отсюда — путь к спасению на Глезуорсо темен и тернист. Эпистралия приводит путника к нему, только вывернув наизнанку».

Мечтательно застыв взглядом на окне, профессор Вэддингтон вздохнул:

— Так ладно, это было небольшое лирическое отступление, а теперь, давайте по существу.

По широкой квадратной аудитории прошелся заинтригованный шепоток.

— Этот миф, дорогие студенты, как вы верно уже поняли, лежит в основе ресептивной магии, или как вы уже знаете — магии Эгероса, — Вэддингтон окинул взглядом лестницу рядов, за столами которых приготовили перья студенты. — Магия эта основана на чувствительности человеческой нервной системы.

Гермиона притворилась, что пишет. Она уже прочитала первую главу учебника и составила себе личный конспект.

Суть, знала она, заключалась в плавном погружении мозга пациента в транс. При взаимодействии с чистыми энергетическими потоками Эгероса ячейки долговременной памяти открывались и выбрасывали наружу заключенные внутри воспоминания. Таким образом, можно было вытащить самую глубоко-запрятанную и подавленную человеком информацию.

— Способ этот не похож, однако, на окклюменцию, — продолжал лекцию Вэддингтон, крутясь рядом с кафедрой, словно поломанный волчок, — как может показаться с первого взгляда. В отличие от окклюменции ресептивная магия воздействует не на активы, а на чувственные пассивы человеческой памяти.

За окном сверкнул золотом отразившийся от ската пагоды луч солнца. Наверное, проехала машина.

— Пишем, молодой человек, — со снисходительной холодностью обратился Вэддингтон к одному из молодых людей на переднем ряду. — Здесь ведущую роль играет контролер или, другими словами — воздействующий извне. Он обязан найти болевую точку пациента и на ее основе воздействовать на сознание, выстраивая цепочку наиболее уязвимых частей памяти. Далее чувства подконтрольного должны сделать всю работу сами, выталкивая импульсы и создавая необходимый образ.

Профессор облокотился на кафедру, сверкая, словно начищенный галеон. Гермиона знала этот блеск в глазах преподавателей и приготовила руку к действию.

— Так, а теперь, скажите, мои дорогие, что мы знаем о потолке Эгероса в нашем обществе? Да, мисс?..

— Миссис Уизли, сэр, — все головы разом повернулись к Гермионе. — На более сложных — высочайших — уровнях ресептивной магии, контролер может, как и в окклюменции, "посещать" голову партнера, — заторопилась она. — Но их, как правило, нет нужды использовать, если только случай не тяжелый или если меры применения ресептивной магии не принудительные. Например, с преступными деятелями.

Оправляя темно-бордовый свитер, Гермиона неловко опустила глаза:

— Наши возможности пока ограничиваются финальным разделением образа...

— Или, переводя на привычный язык — чтением мыслей! — довольно закончил за нее Вэддингтон. — Что подводит нас непосредственно к проблеме ресептивной магии, которой являются ее источники.

Он облизнулся, словно сытый кот — довольный своим приемом.

— Внутренние резервы самих людей, — изрек он громогласно. — Как контролеров, так и подконтрольных...

Гермиона уставилась в парту. В самом углу ее была нарисована виселица и очень выразительная физиономия в петле. Что скажет профессор, она и так знала.

На осуществление этого мощного колдовства требуется много жизненной и эмоциональной энергии. Поэтому, зачастую, после продолжительной терапии и пациент, и специалист могут ощущать эмоциональное и физическое истощение.

Существует так же возможность подпитки извне. Например, определенные горные породы или некоторые течения подземных рек — здесь можно проследить связь с легендой. Однако таких источников в мировом магическом сообществе пока найдено совсем мало.

Оказалось, это скучно — сидеть сиднем на лекции, зная все наперед, после пережитых ею лет абсолютной динамики. В следующий раз не стоит составлять конспект. Гермиона лениво подняла взгляд от вывалившегося языка колоритного висельника, и посмотрела на площадку с кафедрой.

Вэддингтон как раз подводил итог:

— Собственно поэтому, сфера до сих пор так слабо изучена и наши возможности, как сказала миссис Уизли...

Она дернулась, все еще не привыкшая к фамилии. Даже после всех процедур с визой и посольств.

— Так или иначе, ребята, Эгерос таит в себе невероятный потенциал и тайны, о которых мы с вами можем только догадываться, — Вэддингтон широко улыбнулся, спускаясь с кафедры.

— Здесь, в Лхаса, — он начал подниматься по ступенькам между рядами парт, обращаясь к сидящим и заглядывая особо замечтавшимся студентам в глаза. — Что с тибетского означает «место богов», сосредоточены одни из крупнейших известных скоплений Эгероса на планете. Поступив к нам на обучение, вы открыли перед собой дверь в изучение одного из самых перспективных на данный момент направлений магии.

Вэддингтон остановился где-то на верхних рядах:

— Так, записываем заголовок: "Найденные и потенциальные источники ресептивной магии. Данные на тысяча девятьсот девяносто девятый год".

Гермиона с тоской поводила ручкой по выпученным глазам висельника и добавила новую бородавку ему на нос. За окном виднелась крыша Дворца Потала, главной достопримечательности Лхаса. И еще, покрытые уже по осени снегом шапки Тибетского нагорья. Все, что требовалось записать, и так было у нее в тетради. Более того, она перечитывала информацию уже несколько раз: в брошюрках и книгах. Однако ближе к концу пары мысли и внимание Гермионы с новой волной интереса сосредоточились на преподавателе:

— С тысяча девятьсот пятьдесят третьего года в Берхтесгаденских Альпах в Баварии, — глаголил, подняв палец в воздух, Вэддингтон, — на севере Германии наблюдаются довольно частые вспышки ресептивной магии. Что из этого следует? — он выдержал красочную паузу. — Основа полагать о достаточно серьезном скоплении Эгероса в регионе. Главным источником принято считать известную гору Сояллай. Магическая часть хребта, естественно.

— Там проходит ежегодный завершающий этап «Чемпионата Мира по Гонкам на Колесницах с Фестраллами»! — подал голос кто-то из аудитории.

— Совершенно верно, — кивнул невозмутимо профессор.

— Повороты очень крутые, и чем выше тем большая опасность сорваться, — говорящим оказался молодой человек с вытянутым лицом, сидевший в третьем ряду, по левую руку от Гермионы. — Многие участники срываются и погибают. Еще больше народу без вести пропадает!

— И здесь, как вы понимаете, замешана ресептивная магия, — подытожил, щелкая пальцами Вэддингтон. — А точнее ее источник — открывающийся с определенной долей непостоянства — обнаруживший себя в пятьдесят третьем году портал.

Он резво развернулся и широким шагом снова двинулся к окну.

-Специалисты сейчас внимательно изучают аномалию, — Вэддингтон потер переносицу. — На самом пике, как наш молодой гонщик уже наверняка знает, находится небольшое деревянное строение — изба, до пятьдесят третьего использовавшаяся как спасательный пункт. Оттуда заклинанием «канатов» притягивали пострадавших со склонов и обочин. Благородя идеальной конусообразной форме горы, такое расположение пункта первой помощи считалось очень выгодным. Но как только начались вспышки, и выяснилось, что портал открывается именно в этом строении, избу было решено закрыть от окружающих и начать исследования.

— Так гонки же стали еще опаснее! — пискнула из аудитории какая-то девочка.

В ее тоне смешались возмущение и ужас. Гермиона перевела взгляд обратно на Вэддингтона.

— Да, и с пятьдесят третьего года канаты больше не протягивались, — с суровой грустью резюмировал тот.

В аудитории повисла пауза.

— Сояллай находится в резиденции Розенбергов, — Вэддингтон с усилием мотнул головой, стряхивая с лица прокравшуюся маску недовольства, — богатой германской семьи в-восьмидесяти-поколениях чистокровных волшебников. Из их фамильного замка открывается прекрасный вид на гору. Розенберги с большой готовностью проводят спонсирование проекта и всячески помогают исследованиям.

Профессор отступил от окна, задумчиво постукивая пальцами о пальцы:

— Иная информация о функционировании объекта на данный момент, к сожалению, является засекреченной. Вообще, этого нет в вашей программе... Забудьте, — махнул он, очнувшись вдруг, рукой.

Все забыли и лекция продолжилась. А Гермиона поставила в уме галочку. Она приехала в столицу Тибета — Лхаса — только вчера, а уже строила планы побывать однажды в Берхтесгаденских Альпах.

_______

Кому интересно:

Картина вдохновившая меня на планету Глезуорсо

http://www.pichome.ru/bw2

Берхтесгаденские Альпы — http://www.pichome.ru/bwA

Лхаса, Тибет — http://www.pichome.ru/bwK

---

[1] (англ.) Нет места, куда я бы не пошел.

Без остановки.

По дороге в неизвестность,

Что тянется по твоим следам.

И когда я бегу по этой темной дороге,

Бегу за тобой, иду,

Куда я должен идти?

Скажи, куда мне идти?

2002 год, Лондон

Туман рассеивался. Утренняя прохлада и свежесть витали в воздухе, сливаясь с еще не утихшим ароматом дождя. На асфальте поблескивали маленькие лужицы, в которых отражался кусок пасмурного затянутого тучами неба. По дороге, шумя, проносились автомобили, заливая то и дело брызгами тротуар и ботинки прохожих, что шли близко к краю. Бесцветная суетливая масса людей, спешащих сутра на работу, сливалась с бесцветностью улиц, тонущих в остатках тумана.

Выделялся в этой серости лишь худощавый парень со светлыми волосами, стремительно продиравшийся сквозь толпу, заполонившую тротуар своим торопливым цепным движением. Он был одет в темно-синюю мантию поверх классического костюма и нес в руке небольшой портфель.

Молодой человек пересек улицу и подошел прямо к красной телефонной будке, стоявшей на углу. Войдя в нее, он достал из-под мантии палочку, буркнул что-то себе под нос, и внутренняя кабина будки полетела вниз, заставив волшебника от неожиданности удариться головой о невысокий потолок.

Спустя несколько секунд, светловолосый парень уже протискивался среди многочисленных стаек волшебников и волшебниц, спешащих куда-то по своим неотложным делам, и отмахивался от пергаментных птиц, что кружили над его головой. Небольшая группка людей стояла у самого края широкой площадки. Они зачарованно смотрели на возвышавшуюся под высокими потолками скульптуру статного волшебника, державшего в своей руке руку худенькой девушки в простом длинном платье. На постаменте под статуей было большими буквами выгравировано: «Мы — справедливость. Мы — равноправие». Парень, краем глаза заметив эту кучку людей и объект их любования, лишь раздраженно фыркнул и двинулся дальше, не давая толпе все прибывающих в просторное фойе волшебников сбить себя ног. Работа в министерстве магии кипела.

Прорвавшись, наконец, сквозь сплошной поток, молодой человек свернул в куда более узкий коридор и твердой походкой прошел к магическим лифтам. Он скользнул в один из них и, схватившись за поручень, почувствовал, что тот уже уносит его на следующий этаж, не успели закрыться решетчатые двери.

Когда кабина остановилась, блондин вынырнул в щель между дверьми и уверенно зашагал вперед по открывшемуся перед ним коридору. Уткнувшись в табличку с надписью «Джордж Уизли — младший Заместитель Министра магии», он остановился, чтобы постучать, и, не дождавшись ответа, бесцеремонно распахнул дверь, вваливаясь в кабинет.

— Так-так! Самое время, — почти бесстрастно пробормотал, едва оторвав глаза от бумаг, молодой человек с рыжими, немного растрепавшимися, волосами, сидевший за массивным дубовым столом.

— Смотрю, ты нисколько не удивлен, Уизли, — хмыкнул волшебник в синей мантии.

— Да чему ж тут удивляться? — Джордж Уизли откинулся на спинку кресла.

— У твоего папаши завтра слушание — самое время тебе появиться, — усмехнулся он, поглядывая на своего посетителя. — Все носишь за него бумажки, как верный пес?!

— Чертова мразь, — бросил с презрением тот.

— Ты не в том положении, дружок, — Джордж издевательски покачал головой. — Давай сюда свое заявление.

Волшебник, с лицом, выражавшим чистейшее отвращение, нехотя подошел к заваленному бумагами столу и небрежно кинул туда золотистый свиток. Джордж презрительно фыркнул, следя за полетом.

— Вы, Малфои, вечно выпендриваетесь, — протянул он, с омерзением пробежавшись глазами по свитку. — Даже бумагу выбираете самую «чистокровную».

Драко Малфой пропустил эту реплику мимо ушей, с горделивой бесстрастностью возвышаясь над столом. А хозяин, тем временем, притворно зевнул, добавляя:

— Ну, ты садись... — и указал на стул, обитый синим бархатом, с золотистыми ножками и спинкой.

— Не сливай, Уизли, свою обиду на нас, — тихо и ядовито произнес Малфой, садясь напротив своего собеседника. — Мы не виноваты, что ты...

— Я всем доволен, Малфой, — Джордж Уизли отрезал выпад с титаническим спокойствием. — Моя совесть хотя бы чиста. Как собственно и репутация, и жизнь в целом. А вот тебе, Малфой, — он едко усмехнулся, — лучше не баловать.

— Угу, — буркнул Драко. — Я пошел.

Он произвел резкое движение, вставая со стула.

— С заявлением все в порядке, Уизли?

Малфой требовательно уставился на бывшего школьного шутника: лицо слегка осунулось, темно-зеленый свитер, воротник рубашки аккуратно торчит из узкого горлышка, пальцы скрещены домиком в оценивающем жесте.

— Да, сойдет для сельской местности, — кратко кивнул Джордж.

Его брови были приподняты, а голубые глаза недоверчиво бегали. Гримаса жалости.

— Странно, мне казалось, отказавшись от стороны Вольдеморта в войне, — Уизли едва заметно покачивал головой, хотя и откинулся на спинку кресла. — Вы, Малфои, должны были подобреть, но...

— Мы просто выбрали сторону победителя, — холодно прервал его Малфой. — Вот ты ведь теперь большая шишка, Уизли, — со вздохом пробормотал он, разворачиваясь к двери. — А обои у тебя — ужасные.

Нужно было сменить тему хоть как-то.

Хозяин кабинета звонко рассмеялся и перевел взгляд с гостя на стены темно-синего оттенка, завешанные старыми пустующими портретами. И от тех, казалось, отразились натянутые нотки, пронзая эхом эту вязкую атмосферу.

— Не успел сменить, прости, — саркастически бросил он.

— Зато занавески отличные, — с иронией подначил Малфой и, повернувшись, указал рукой на синий тюль позади рабочего стола Джорджа.

— Не подлизывайся, — издал сухой смешок Уизли.

Он неожиданно пристально посмотрел на Драко, выпрямляясь:

— Уже поздно.

— Ты прав, — холодно согласился тот и развернулся, чтобы уйти.

— Малфой, — окликнул его молодой заместитель. — И передай Люциусу, чтобы был поспокойнее.

— Не тебе указывать нам, Уизли! — снова ощетинился Малфой, оборачиваясь. — Кем бы ты ни был.

— Они посадили в каждую комиссию по маглу, — оборвал его выпад Джордж.

От чего такая серьезность?

— Теперь они среди присяжных, вы даже не сможете отличить. Их вердикт решающий, — Уизли многозначительно покрутил ручку, разглядывая мантию, которую Драко держал одной рукой. — То есть, если все будут «за», а магл «против», скорее всего суд решит в его пользу.

Малфой молча проследил за пальцами Джорджа, кивая ему продолжать.

— Семьи этих маглов поселили среди нас. Только родственников маглов разумеется, чтобы не нарушать статут, но обеспечить взаимодействие. Они уже все равно втянуты в это. Эти люди могут участвовать в любой магической деятельности, в любых мероприятиях. Имеют право интересоваться чем угодно, где угодно. Все маскирующие заклятья для них естественно сняты. Это для того, чтобы они лучше понимали систему.

Драко слушал, ощущая, что ничуть не удивлен. А чего стоило ожидать от всех этих идиотов? Альтруист на альтруисте строит альтруистический мир-утопию. Еще статуя в атриуме все ему сказала. Общество, однако, слишком стремится показать свои благодетели. Да так, что противоречит самому себе.

— Они могут вести себя безразлично, а могут подыгрывать. Это на их усмотрение. Одно совершенно точно, хочешь ты того или нет, Малфой, эти люди теперь частица магического общества, — и этот туда же. — Уважаемая частица, и с ними необходимо считаться, а в твоем случае опасаться вовсе. Всех этот закон только радует. Это шаг к справедливости. Но такие как вы... — заместитель министра магии укоризненно посмотрел на Малфоя.

Злоба уже исчезла из его глаз. Ее место заняла опостылевшая уже скользкая жалость. Не та жалость, когда сочувствуют. Та жалость, когда удивляются как так можно.

— Поэтому советую твоему папаше держать язык за зубами, если он хочет выбраться.

— С чего бы это, Уизли, тебе помогать нам? — ухмыльнулся Драко.

— Я не такая свинья, Малфой, — уже без интереса ответил Джордж, снова уткнувшись взглядом в кипу бумаг, лежавших у него на столе. Минута откровений истекла.

Малфой ничего не ответил. Он молча развернулся и вышел, оставляя кабинет с синими стенами и тюлем у себя за спиной. Наверняка, точно... О, да! Он мог бы признать это под присягой: Уизли прочитал откровение и в его глазах. Иначе бы с чего? Рыжий чуял, понимал. У Драко вырвался досадный вздох.

Спустя минуту последний уже твердо шагал вдоль мостовой, держа над головой свой портфель. Он пытался не дать дождю, лившему сверху, замочить костюм, и кутался поэтому, как мог в свою дорогую темно-синюю мантию из итальянской шерсти. Ботинки шлепали по лужам и были уже насквозь сырые, когда маг, подняв руку в покровительственном жесте, попытался проголосовать. Проезжавший мимо черный кэб затормозил не сразу. Малфой, буркнув себе под нос пару грубых ругательств, побежал к месту его остановки, щелкнул ручкой с некоторой брезгливостью и поспешно сел на заднее сидение.

— Какое унижение, — с отвращением прошипел он, захлопывая дверцу.

— Простите, что вы сказали? — переспросил водитель, поворачиваясь к своему клиенту. — Вам куда?

— Чаринг-Кросс-роуд, и поскорее, — последовал сухой безрадостный ответ.

— Будет сделано, сэр, — улыбаясь, ответил водитель, ставя ногу на педаль газа.

— Подождите, постойте! — послышался приглушенный голос с той стороны автомобиля.

Драко отер запотевшее стекло. Невысокий мужчина лет сорока пяти, в мокрой развивающейся мантии волшебника, барабанил пальцами по металлу двери, бормоча что-то неразборчивое.

— Откройте ему, — безучастно уронил Малфой, добавив про себя: "Будет хоть не так постыдно..."

Таксист разблокировал дверь, и мужчина пролез на заднее сидение, стесняя Драко вправо. С него ручьем текла вода, а темные волосы облепили лицо. Мужчина улыбнулся, кидая на Малфоя понимающий взгляд.

— Мне на Чаринг-Кросс-роуд, пожалуйста, — запыхавшимся голосом проговорил он, обращаясь к водителю.

— Надо же какое совпадение, — сарказм Драко сдавленно отразился от запотевших окон. — Мне туда же.

Он хмыкнул.

— Вот и отлично, — мужчина вторил ему приветливым смешком. Его щеки залил легкий румянец. — Вдвоем веселей!

— Соболезную вам, как и себе, — ухмыльнулся Драко, окидывая взглядом тесный салон автомобиля.

Ох уж эти маги экспериментаторы.

— От чего бы вам не... Это же так унизительно...

— О, зря вы, дружище! Бывают весьма-весьма хорошие такси! — незнакомец добродушно покачал головой.

— Угу, конечно.

Водитель спереди недовольно кашлянул.

— Меня зовут Дэвид, — мужчина в черной мантии протянул Малфою руку.

— Меня Драко, — недоверчиво кивнул в ответ тот, но ладонь не пожал. — Драко Малфой.

Дэвид немного разочарованно убрал руку.

— Очень приятно, мистер Малфой, — улыбнулся он вдруг, как ни в чем не бывало. — Куда направляетесь?

— Хочу посетить «Дырявый Котел», Дэвид, — с иронией в голосе произнес Драко.

— Это и в правду чудное совпадение мистер Малфой, но мне тоже нужно именно туда.

Новый знакомый воодушевленно закивал. Его мокрые темные волосы осыпали собеседника дождиком брызг.

— Замечательно, — процедил Малфой, равнодушно отворачивая голову к окну подальше от этой мокрой феерии.

За стеклом проносились дома, кварталы, улицы. Беспорядочно мелькали ларьки и магазинчики. Нечеткими тенями проносились силуэты пешеходов и пролетали мимо автомобили. Дождь все так же моросил, делая картинку снаружи размытой и туманной. Заставляя стекло запотевать, он разбивал об него свои капли раз за разом с новой силой. В салоне царила тишина. Никто не издавал ни звука. Лишь мерное урчание мотора и шум ветра за окном сливались в давящую дихотомию неловкости.

— А что вам нужно в "Дырявом Котле", мистер Малфой? — нарушил немой обет Дэвид, видимо, не выдержав.

— Просто хотел заскочить выпить огненного виски — нервы успокоить, знаете ли, — огрызнулся Драко.

Мужчина лишал его удовольствия насладиться этим нервным молчанием.

— А что же добираетесь таким путем, если так ненавидите его? — Дэвид вопросительно посмотрел на своего попутчика.

— Мне... — замялся Малфой, — пока можно только так, — он озлобленно взглянул на свой портфель.

Последние годы и так выдались не сладкими, а уж эта неделя и подавно. Шавки совсем обнаглели, раз смеют запрещать ему — Драко Малфою — пользоваться магическим транспортом.

— М, что-то случилось? — озабоченно спросил мужчина, и на его лице отразилось сочувствие.

— Да так, — отмахнулся Малфой, стараясь не глядеть в глаза попутчику. — Просто проблемы с министерством. Неважно.

Он вздохнул и прикрыл глаза, стараясь не дать гневу выплеснуться наружу.

— Бывает. Не волнуйтесь, я уверен все будет у вас хорошо.

Дэвид, улыбаясь, похлопал Драко по плечу. Тот поднял на него удивленный взгляд:

— А вам, зачем в "Дырявый Котел", Дэвид? — неожиданно беззлобно произнес он.

— Просто хотел выпить виски — расслабиться после рабочего дня, мистер Малфой.

— А знаете, Дэвид, — произнес Драко с некоторой снисходительностью. — Пожалуй, я был бы не против выпить этот виски с вами.

У него почти получилось выдавить доброжелательную улыбку. Что ж, все лучше, чем тухнуть наедине со своими мыслями.

— Хорошо, мистер Малфой, давайте, — согласился Дэвид кратко.

Спустя несколько минут оба уже шагали сквозь дождь к небольшому пабу, примостившемуся в самом углу улицы между двумя магловскими магазинчиками. Оказавшись внутри, Драко сразу прошествовал за барную стойку, попутно приглашая нового знакомого следовать за собой. Они сели рядом и принялись ждать когда, хозяйка заведения подойдет, чтобы принять заказ.

— О, Дэвид! — за стойкой появилась светловолосая девушка. — Как приятно вас видеть! Как ваша... Оу, Малфой!

Лицо девчушки скривилось, когда она заметила рядом Драко Малфоя. Тот лишь с отвращением отвернулся, не удостоив блондинку даже взглядом.

— Привет, Ханна, — улыбнулся в ответ на реплику Дэвид. — Что ты, мы с мистером Малфоем только познакомились. На мой взгляд, это очень приятный молодой человек, — сказал он, поворачивая лицо к своему соседу.

Тот лишь безучастно хмыкнул.

— Ну-ну, — процедила Ханна Аббот и отвернулась к стойке с напитками.

Светло-бирюзовое платьишко на ней колыхнулось от резкого движения.

— Вам просто виски? — бесстрастным тоном спросила она.

— Да, — ответил Дэвид, дружелюбно подмигивая Драко.

Аббот повернулась и поставила на стол два низких стакана из толстого стекла с коричневатой жидкостью внутри, после чего, еще раз неодобрительно покачав головой, удалилась прочь, оставляя двух собеседников наедине. Дэвид осмотрелся вокруг.

Это было небольшое помещение с почти черными стенами и широкими окнами в темных рамах. В стекла беспощадно стучался настойчивый дождь. Капли стекали тонкими струями, смывая картинку внешнего мира, словно ластиком. Вдоль стен, заклеенных газетными вырезками, стояли длинные массивные столы. Кружки и жалкие букетики были расставлены или позабыты на этих деревянных гигантах, создавая какую-то неловкую атмосферу покинутого уюта. В камине, расположенном напротив окна, пылал своим жаром огонь. В "Дырявом Котле" было тихо.

— Хм, неплохой виски, — произнес Дэвид спустя некоторое время, когда они, сидя в немой тишине, смотрели в свои стаканы.

— Да, неплохо... — пробормотал Малфой.

— Не то, что в этой Австралии, знаете ли, — усмехнулся мужчина, и Драко поднял на него глаза.

Лицо — уже немолодое — начинали покрывать первые неглубокие морщины. У собеседника были карие глаза и прямой красивый нос. Тонкие губы самодовольно улыбались. В целом, человечек — Дэвид — был небольшого роста, довольно крепко сложен и держался прямо, как подобает джентльмену.

У него были темные волосы каштанового оттенка. Седина еще не тронула их, но было заметно, что скоро это изменится. Цвет потускнел, благородно выцветая к вискам. Дэвид носил небольшую щетину, которая ощутимо молодила его, добавляя лицу что-то неуместно-хулиганское. Однако при этом человеком он выглядел деловым и серьезным.

— А что там? — почти с интересом проговорил Малфой, снова отводя взгляд.

— Да, знаете ли, горчит, — задумчиво ответил Дэвид.

— Вы там были? — отстранено поинтересовался Драко, отпивая глоток и глядя куда-то в пустоту. — В Австралии.

— Да, я недавно вернулся оттуда с женой.

— И как?

— Знаете, эта страна еще чудней, чем наша, — саркастически резюмировал Дэвид.

— Неужто? — равнодушно хмыкнул Драко. — Я думаю, Великобритания — первая страна по развитию магических искусств.

— Весьма предвзятое мнение, во-первых, — слегка назидательно произнес, в ответ, его собеседник — Во-вторых, сильно отдает самолюбием, мистер Малфой. Страна удивительна во всех смыслах. Да и просто, различия в культуре разных обществ уже должно хватить для сознания полной необоснованности подобных мыслей.

— Будь, по-вашему, — не стал спорить Малфой, и, без интереса взглянув на своего собеседника, отвернулся к окну.

Дождь все осыпал градом капель стекла, подгоняемый сзади ветром. До ушей доносился низкий вой.

— Что-то вы больно хмурый, мистер Малфой, — насмешливо протянул мужчина, делая глоток и смотря прямо перед собой.

— Вам-то какое дело?

Каша в голове сменилась сладостным туманом опьянения. Камин потрескивал, согревая помещение, и Драко разморило. Он уже почти не думал о своих злоключениях, а потому не обрадовался напоминанию Дэвида.

— Вы вроде как пригласили меня выпить виски, — спокойно ответил тот. — Так будь те же повеселей.

— Хах, — ухмыльнулся Малфой. — Хорошо.

Раз он того хочет, он то получит. Может, хоть Драко полегчает?

— Меня не устраивает большое число этих новых охранников. Усовершенствованные авроры, ха-ха! Да они везде! Как оно вам, дорогой Дэвид? — язвительно проговорил он, глядя на своего собеседника в ожидании увидеть его реакцию.

— Да вы правы, — мягко ответил тот. — Их слишком много. Мы с женой видели нескольких, когда наша дочь получала награду на международном магическом форуме, но это же для нашей безопасности, мистер Малфой. Для нового мира.

— М-да... — вздохнул Малфой. — Конечно... Для нового мира, да.

Он сардонически усмехнулся.

— Хотите, угощу вас черничным сиропом? Он поистине — чудо! Нам с женой вручили его в качестве презента, когда мы ездили с дочкой в Черногорию, на ее конференцию по защите прав...

— Хм, ладно, — задумчиво прервал Малфой. — Давайте. Я устал сидеть в этом сарае, — претенциозно провозгласил он в воздух, вставая из-за стойки. — Пойдемте.

— Пойдем, — безразлично хмыкнул Дэвид, тоже вставая. Кажется, он был немного раздражен таким бестактным перебиванием.

Высокий молодой человек в синей мантии и темноволосый мужчина небольшого роста шли по улице, ступая по лужам и не обращая внимания на пакостный моросящий дождь.

— Нужно взять такси, — пробормотал Дэвид Малфою, когда они встали у дороги.

— Вот черт, опять! — с омерзением в голосе проговорил тот и буркнул ругательство себе под нос.

— Я поймаю, — Дэвид хлопнул его по плечу.

Когда такси подъехало и оба сели в автомобиль, яркий луч солнца промелькнул из-за туч — дождь закончился. Малфой снова смотрел в окно, капельки блестели на стекле, а в небе появлялась радуга. Он вздохнул.

Когда он вернется домой о забытье не стоит и мечтать. Мать наверняка сходит с ума перед решающим днем. Да и у самого Драко, признаться, сосет под ложечкой с самого утра. На ум пришел разговор с Уизли.

— Не переживай, мы уже подъезжаем, — услышав вздох, произнес Дэвид.

Такси и вправду скоро остановилось. Мужчина открыл дверцу и вышел. Малфой последовал его примеру, оставляя в салоне вновь нахлынувшие размышления.

Они прошли около двадцати метров по небольшой автомобильной дороге — без единой, правда, машины — в спальном районе Лондона. Здесь рядами теснились магловские домики, и аккуратные клумбы протянулись вдоль тротуаров, усеянных маленькими лужицами. Подстриженный газон блестел от росы только что прошедшего дождя. С невысоких деревец еще падали его капельки.

— Не правда ли здесь очень красивый район? — улыбнулся Дэвид, следя за оглядывающимся по сторонам Драко.

— Да, неплохо, — согласно кивнул тот, разглядывая небольшой куст вишни в чьем-то магловском саду. — Удачное место.

— А вот и мой дом, — Дэвид толкнул маленькую белую калитку ограды, вдоль которой они сейчас шли, жестом приглашая Малфоя войти.

Тот, немного озадаченный, прошел внутрь, с интересом принявшись исследовать взглядом представившийся ему вид.

Небольшой светлый домик стоял посреди красивого цветущего садика, залитого солнцем. Вдоль мощенной белым камнем дорожки росли аккуратные герани, а сверху свисали цветочные гирлянды. Малфой поднял голову вверх. Его глазам открылась небольшая не застекленная оранжерея, украшенная красивыми цветами и ленточками. Посреди садика стояла скамейка, а прямо за ней виднелось окно гостиной. Дэвид прошествовал к скамье.

— Садитесь и подождите здесь мистер Малфой, — доброжелательно проговорил он.

— Хорошо, — кивнул в ответ Драко.

Пройдя к скамье, он устало сел, закинув ногу на ногу и облокотившись на резную спинку. Пока Дэвид ходил в дом, Малфой пригляделся получше к кустам с вишней, расположившимся напротив него, потом оглянулся.

Дом позади был выкрашен в однотонный светлый беж и в стенах его красовались большие квадратные окна с толстыми рамами из темного дерева. Его окружали низенькие кустики с белыми цветками на макушках. А фасад дома, как заметил позже Малфой, был выполнен из темно-бордового кирпича. Скамейка же, на которой он сидел, оказалась светлая, деревянная, с темными металлическим завитками на концах спинки и в таком же стиле выполненными ножками.

— Вот и сироп, — неожиданно появившийся, уже успевший переодеться, Дэвид отвлек Драко от раздумий.

Мужчина сел на скамейку и поставил перед ним прозрачный кувшин с темной жидкостью внутри. Он разлил ее по стаканам, которые поставил рядом, и жестом пригласил Малфоя выпить. Тот взял толстый граненый стакан в правую руку и, сделав три больших глотка, нелепо улыбнулся хозяину.

— Да, и в правду вкусно, — вежливо произнес он.

Сладкий густой привкус пробудил в Драко что-то давно забытое. Такова на вкус искренность?

— Ну, я же говорил! — усмехнулся Дэвид. — Вот вы уже и улыбаетесь! А стоило грустить! — он поднял стакан вверх, чтобы чокнуться. — Ну, так что? За не такую уж и плохую жизнь, верно?!

— Хм, ну давайте, — ухмыльнулся Малфой, поднимая свой стакан.

Они выпили до дна весь сироп, и молча стали любоваться переливами зелени в ярком свете солнца. Тени проблем Драко попрятались по углам маленького сияющего прямоугольника. Почему он вообще пригласил этого человека на виски? Он знал? Почувствовал, что найдет в его владениях такой вот садик? Почувствовал его поддержку… Редкая гостья в окружении Малфоя.

— Мне пора идти, — с еле слышным сожалением произнес Драко, прерывая молчание.

Сколько они просидели? Минуту? Час?

— Ох, ну ладно... — засуетился Дэвид, убирая кувшин и стаканы на другой край скамьи. Драко прервал его действия:

— Не утруждайтесь, — он достал из-под мантии палочку, легонько взмахнул ей, и стаканы вместе с кувшином испарились в воздухе. — Спасибо, — добавил он кратко.

— Не за что, — немного опешив, поблагодарил его Дэвид.

Он повернулся к Малфою, а помолчав мгновение, с улыбкой сказал:

— Очень рад знакомству с вами, мистер Малфой, — и пожал ему руку.

Тот же сдержанно кивнул головой, пожимая ладонь в ответ. Потом слегка улыбнувшись, встал и, развернувшись, зашагал прочь. Остановившись у самой калитки, он повернул голову и вдруг крикнул:

— Вам очень идет, — Драко указал рукой на магловские джинсы Дэвида.

— Спасибо...

— Отличная маскировка, Дэвид! Хороший вы тут домик среди них нашли, — он улыбнулся, помахал рукой и вышел.

— Эм-м... да… — недоуменно покосившись вслед своему гостю, пробормотал Дэвид Грейнджер себе под нос. — Дочка явно преувеличивала. Этот парень не так уж плох…

Над залитой солнцем лужайкой маленького домика летели белые лепестки вишни.

"Seduce me, attract me,

Produce me, come swallow me.

I'd lose it all to shine".[1]

Einar Stray "We were the core seeds"

"I neither condone nor condemn". [2]

Bible

В то утро он вошел в просторный высокий атриум, ощущая странное неподдельное спокойствие. Отец держался гордо, вышагивая рядом с осунувшимся лицом и ввалившимися глазами, исхудавший, однако надменный. Мать, строгая брюнетка с белой прядью лоснящихся волос за ухом, держала под руку сына, и ее облегающая черная мантия привлекала завистливые взгляды мужчин.

Нарцисса Малфой всегда держалась как настоящий мужчина, а не женщина. Только Драко видел в этом невозмутимом бледном лице припухлость бессонной ночи и заплаканный затравленный взгляд синих глаз за очками.

Атриум полнился людьми. Волшебники плотным скопом окружили семью со всех сторон. В темных очках Нарциссы отражались вспышки фотокамер, а в ушах гудел перекликающимися голосами десятков журналистов рокот толпы.

— Они выткнут нам глаза, — Нарцисса холодно повела подбородком вокруг.

Люциуса, закованного струйкой голубой магии по обеим рукам, вели позади сына и матери трое авроров в черных с красным мантиях. Он выпрямил плечи и смотрел только вперед. По взгляду сложно было прочитать, о чем думает мужчина — красные лопнувшие сосуды и туман бессонницы сделали его стеклянным, видящим перед собой только одну цель: конец высокого холла.

Драко представил себя на месте отца. Смог ли бы он выдержать такой позор? Они с матерью шагали впереди, принимая на себя первый удар. Даже не будучи закованным, молодой человек ощущал жгучую ненависть и стыд. Какого же было тогда его отцу? Наверное, тюрьма притупляет чувства.

Драко отвернулся, стиснув зубы, и посмотрел на Нарциссу. Как бы холодны ни были руки матери, и как бы ни дрожали ее пальцы под тонкой черной кожей перчаток, она держала спину прямо, а подбородок высоко поднятым. Только ее сын чувствовал собственной кожей слабость женской ладони, и усилия, которые она прилагает, чтобы казаться сильной. Она боится не только за Люциуса. Больше всего она трясется за Драко.

— Если суд постановит продлить срок твоего отца до пожизненного, они возьмутся за тебя, — сдавленно пробормотала Нарцисса, когда он нашел ее накануне ночью сидящей на ступеньках в гостиной в одной только белой ночной сорочке.

— Мама, — Драко присел рядом, обнимая женщину за плечи и прижимая ее голову к яремной впадине у себя на груди. — Нас не посадят! Мы отвалили гору золота! Я весь последний год носился как шавка, лизал их пятые точки и тупил перо о пергаменты чеков.

— Времена изменились, Драко, — мать приподняла голову и заглянула раскрасневшимися мокрыми глазами в его лицо.

Он положил свои ладони на ее скулы, прерывая объятие.

— Не беспокойся, мама. Только в книжках все живут долго и счастливо после победы в войне. В жизни же нужны деньги.

— Ты стал такой взрослый... — в глазах Нарциссы блеснула влага. — Совсем изменился, мальчик мой.

Она потрепала сына по макушке, улыбнулась грустно, вздохнула и поднялась на ноги. Они обменялись тогда полными одинаковых надежд кивками, и Нарцисса ушла наверх, в свою спальню. А Драко не сомкнул глаз до самого рассвета, и был уверен, что ему не слышатся всхлипы матери через коридор.

Процессия подошла к высоким дубовым дверям зала слушания. Здесь, в ответвленном коридоре, было уже меньше народу. Люди кучковались по стенам и вереницами плавали туда-сюда в поисках служебных помещений.

— Я присоединюсь позже, — Драко сжал ладонь Нарциссы. — Иди.

Женщина ответила коротким кивком, выпуская предплечье сына. Самый высокий из трех авроров взмахнул палочкой, и двери распахнулись. Люциусу подали знак входить, и Нарцисса твердой походкой опередила его, высоко держа голову и сложив руки на сумочке.

Правильно ли Драко оставлять ее одну сейчас? Он войдет в зал перед самым началом по глупой причине, в которую так вцепился — по малой нужде. Малфой безразличным взглядом обежал холл по периметру. Найдя цель, он двинулся сквозь стайки и веревочки любопытствующих, словно не замечая их.

Мать была права: он повзрослел. Скорее развил апатию к интересам себя прежнего. Все происходящее в мире и вокруг виделось теперь сквозь дымку вечной усталости. После войны он оказался предоставленным самому себе. Без ожиданий отца, давящих на плечи.

Всю свою жизнь Драко пытался что-то доказать тому. Нет, не так. Он соответствовал образу, которого от него ожидали. Одно только "Но" — образ начал жать в плечах, когда все стало слишком реально. Дамблдор на краю бездны, безоружный... Грейнджер, впившаяся до крови ногтями в деревянный пол... Его пределом были слова, а слова — ветер.

Стульчак унитаза покрылся грязными пятнами, и на бачке образовался конденсат. Малфой с отвращением расстегнул ширинку, стараясь смотреть на темно-синюю плитку с белой каменной крошкой прямо перед собой.

Сейчас, когда война закончилась, пришло понимание: до — были лишь детские игры, детские обиды, детское соперничество. Вот и все его мировоззрение. Развить к нему безразличие оказалось естественно, а не сложно.

Вода из крана потекла мутно-белая, с излишком хлорки. Драко сбрызнул лицо, поднимая глаза к зеркалу. Оттуда на него смотрел без месяца двадцати двух летний парень, почти мужчина, и на слегка выпуклом лбу пролегли две слабоватые полоски. Это не морщины — это нервы.

Малфой часто замечал удивление знакомых, каким серьезным и угрюмым он стал. И что ему было ответить? Попробовать объяснить состояние человека, которому приходится разгребать кучи проблем и при этом осознавать, что столько лет он культивировал в себе ненависть к тем, кто, в итоге оказалось, проявляли, дарили и подарили-таки заботы больше, чем те, чьим стандартам он хотел соответствовать? Стремился за голословной оценкой, следуя традициям, и никогда даже не задумывался, что мир, за который он выступал, не был тем миром, в котором он хотел жить... И вот он здесь, расфокусировал взор и существует автономно.

Выходя из туалета, Драко задел плечом высокого волшебника и ухмыльнулся от неожиданности.

— У-и-зли?! — протянул с притворным удивлением он.

— М-а-лфой?! — передразнил его тон Джордж Уизли. — Ну и? Небось, коленки дрожат, поджилки трясутся?

Он отошел к стене, кладя руки в карманы и ехидно кривя губы. Его обычно взъерошенные рыжие волосы были сегодня причесаны и контрастировали с темно-изумрудной рубашкой в золотистый узор.

— Следи за своими, — язвительно парировал Драко. — Ты, помнится, сильно переживал вчера за мою судьбу.

Почему-то он ощутил некоторую разрядку, отпустив это подобие шутки. Стряхнул мрачные размышления и даже почти улыбнулся своему открытию.

— Прости, не смогу сейчас высушить твои слезы, — Рыжий почесал макушку, и из-под манжета рубашки выглянули часы, напоминая Драко о времени. — Придется тебе поплакать на чужом плече.

— Смотрю, ты сегодня цветешь и пахнешь.

Малфой неторопливо подошел к сочащемуся самодовольством Уизли. Тот стоял, опираясь на стену и скрестив ноги, и подергивал носком ботинка в такт покачивающейся оценивающе голове. Рот был приоткрыт, но непонятно зачем: собирался ли Джордж рассмеяться в ответ или с отвращением бросить что-то снисходительное.

— Хм, — Уизли фыркнул сам себе. — Даже твоя кислятина не испортит мне сегодня настроения.

Он спокойно отвел глаза от собеседника. Ни один мускул на его лице не шевельнулся, только рот захлопнулся, пряча зубы. Выражение осталось прежним.

— Я бы не зарекался, — Драко обнажил свой лучший оскал.

— И чего я тебя терплю, — теперь Джордж наиграно сморщился, снова оглядев Малфоя сверху донизу, и оттолкнулся от стены, чтобы уйти.

Однако не успел тот ответить ему желчное "Действительно", притворная гримаса исчезла с лица Уизли и сменилась маской реального безразличия. Он двинулся к Драко, но его глаза смотрели куда-то поверх. Внезапно Джордж расплылся в улыбке.

— Как ты?! — прямо перед Малфоем вынырнула женская фигурка, откуда-то из-за его спины. — Мы так давно не виделись!

Малфой узнал голос. Он раздражал его многие годы в школе, и не пробудил ни одной эмоции сейчас. Гермиона Грейнджер кинулась на шею Джорджу, и тот обнял ее, похлопывая по спине и отдуваясь от кудрявых волос.

Она еще о чем-то прощебетала молодому человеку, и тот прозвенел что-то ей в ответ, бросая исподтишка взгляды на Малфоя. Тот же застыл в ступоре, снова отмечая темно-коричневые часы на левой руке Джорджа. В голове стоял непонятный туман. Он все еще мешкает, и знает почему — ему совсем не хочется поворачивать в зал. И что делать? Стоять лицезреть грязнокровку и шута Уизли?

— Малфой? — бряцнуло по ушам.

На него удивленно уставилась Грейнджер, стоя в пол-оборота. Однако ее лицо не выглядело так, словно она только что проглотила червя.

— Ах да, у твоего отца слушание... — произнесла девушка без каких-либо эмоций.

За последние годы Малфою приходилось не раз общаться с Поттером. Раз за разом острые углы между ними несколько сгладились, и без того притупленные событиями девяносто восьмого. С грязнокровкой же они свиделись впервые, и у нее, кажется, была короткая память: либо достало гордости, либо молниносец и ее обработал. Драко было все равно.

Он сухо кивнул. Грейнджер подергала свою сумочку правой рукой и резко подняла голову обратно на Джорджа, словно подводя итог этой короткой беседы:

— Отец просил меня приехать, — она вмиг забыла о присутствии Малфоя, стоявшего всего в метре от них. — Я так рада, что ты согласился встретиться!

Уизли, однако, помнил. Все это время он искоса поглядывал на Драко и сейчас ничего не сказал на реплику своей собеседницы, только сжал отрешенно ладонями ее руку, вместо ответа произнося:

— Иди в зал, Малфой.

Его голос прозвучал холодно и безэмоционально, со странной ноткой отрешенности. Такой резкий контраст с интонацией двухминутной давности.

— Как скажешь Уизли, — ядовито прошипел Малфой, смотря ему прямо в глаза, и гордо повернулся к молодым людям спиной.

Он решительно зашагал сквозь зевак в зал. Поведение Уизли несколько удивило его. Просто режущая глаза перемена, аж смешно. Но дубовые двери приближались, разрастаясь в своей высоте перед его лицом, и он посчитал ниже своего достоинства раскладывать по полочкам только что разыгравшуюся сцену.

Практически с осязаемым нежеланием, он переступил порог судебного зала. Неприятный холодок пробежал по спине. Драко сковало тянущее чувство, вяжущее веревки из его легких и уходящее вниз в живот с вибрирующим свистом — волнение. Да, сейчас он видел воочию эту полную народа круглую арену и стул с цепями стоящий посередине.

Свет, тяжелыми пыльными лучами падающий сквозь треугольные бойницы под потолком, выхватывал цепочки людей, поднимающихся медленными черными змеями мантий вверх на трибуны и скамьи с широкой арены. На возвышении слева нависали грузными балками места присяжных, разделенные посередине судейской трибуной. Это место, казалось, призвано было унизить обвиняемых, посадив их в представившееся глазам подобие ямы.

Малфой поежился: толи от страха, толи от гнева. За эти годы он разучился бояться. Последнее страшное воспоминание: труп Поттера и Вольдеморт, хлопающий его, Драко, по плечу — момент, когда он понял, что все зашло слишком далеко. С тех пор он стал смотреть на все иначе. Пелена спала.

Наверное, он потому и стал относиться к Поттеру снисходительнее, потому что нашел в себе силы признать то, в чем порывался переубедить себя еще весь шестой и седьмой курс Хогвартса. Он был прежде лишь капризным неспособным мальчишкой, жадным до славы.

Когда отца посадили на первый неизбежный четырехлетний срок, обязательства главы семьи пали на плечи Драко. И вот тогда-то он и пришел к этому, и без того уже два года бередившему мысли, умозаключению. Нужно было перестать завидовать Поттеру, который не боялся сесть на гиппогрифа, нужно было сесть на гиппогрифа.

Драко знал, что ничто физическое больше не сможет его испугать, после того самого момента во дворе Хогвартса, когда холодные костлявые пальцы Лорда скрежетали ногтями по мантии на его спине. Он видел все и отрекся в тот момент от прежней жизни, готовясь к самому худшему — к собственной смерти и смерти родителей. Когда Поттер неожиданно ожил и убил Вольдеморта, Драко уже не был прежним. Его былые капризные страхи умерли вместе с вонючкой-очкариком на руках у Хагрида — перед лицом страха настоящего конца. Спустя десять минут клинической смерти возродился уже Гарри и уже новое сознание Малфоя.

Однако сегодня, четыре года спустя, стоя в дверях этого холодного мрачного зала суда, Драко впервые снова почувствовал страх. Почувствовал он снова и ту высокомерную злость, которой всегда прикрывался. Драко сунул руки в карманы и, натянув надменную гримасу, вальяжно двинулся вниз по лестнице на арену. Движение стоило ему усилия.

— Всем встать! Суд идет, — объявил сухой громкий голос, когда Драко с последними из вьющихся медленными лентами поднимающихся волшебников добрался до своего места, отыскав глазами мать.

Он встал рядом с ней и развернулся лицом к арене внизу, ощущая на лопатке теплое прикосновение женской ладони. Так сильно напоминающая яму круглая площадка теперь пустовала.

Весь шум и гомон мгновенно стихли. Десятки волшебников на трибунах ниже и выше Малфоевской встали. По безлюдному кругу внизу шествовала процессия во главе с тучным мужчиной. Это был судья, понял по его лиловой мантии Драко. За фиалковым верховным шариком вилась целая стайка одинаково одетых людей, издалека теряющих даже свои половые признаки — присяжные.

Когда вся дружная братия, покивав головами, как болванчики, наконец, водрузилась на свои скамьи и заняла свои места, судья, громким скрипучим голосом возвестил по пергаменту:

— Рассматривается дело об амнистии Люциуса Малфоя, осужденного по обвинению в незаконной магической деятельности, пособничестве Темному Лорду, убийствах первой степени и нанесению непоправимого ущерба магическому сообществу.

Где-то внизу, под первой трибуной, с правой стороны распахнулись двери, и послышался тихий шорох. Окованного синей струйкой магии по рукам Люциуса вывели на арену.

— Подсудимый был приговорен к временному заключению сроком четыре года в тюрьме строгого режима для волшебников и волшебниц Азкабан, — продолжал судья. — В силу смягчающих обстоятельств.

Люциуса освободили палочками от оков и указали на стул с цепями. Высокий с длинной гривой белесых волос он, последовав знаку, спокойно сел на стул.

Тем временем, в воздухе в правом дальнем углу высветилась огромная голограмма. Созданная миллионом магических искр иллюзия призвана была показывать крупным планом лица участников суда.

— Заковать, — судья щелкнул пальцами, и цепи с кандалами, висевшие по бокам стула, взвились в воздух и опутали руки Малфоя-старшего, пришпиливая их к подлокотникам и защелкивая на запястьях широкие железные кольца.

Драко знал этого судью. Высокий лоб, как видно на голограмме, пухлые щеки и очень объемное туловище. Седой, уже за пятьдесят, судья Джон Принкстон запомнился ему человеком по-женски ухоженным и с маленькими бегающими глазками. Они были хитрого серо-голубого оттенка и дарили собеседникам ощущение, будто их безгранично и до мельчайших деталей понимают. Лобызающая манера вечного расположения оправдывалась ни чем иным, как жаждой до денег, или скорее до того, что судья Принкстон хотел бы заполучить.

Еще перед первой их встречей, Драко осведомил близкий знакомый, что на плечи нового верховного судьи легли тонны проблем, связанных с разбором бардака и восстановлением порядка социальных фондов в судебной ветке Министерства. Вместе с Малфоем в кабинет Принкстона вошла толстая чековая книжка и пропуск в хранилище Гринготса на любые благотворительные нужды и социальное обеспечение, а еще украдкой заползли и непременные гарантии долгосрочного сотрудничества.

— Милисера, пожалуйста, зачитайте нам список смягчающих обстоятельств, — пробулькал Джон Принкстон, и его подбородки заколыхались вместе с оборками мантии на пухлой руке, которую судья поднял в пригласительном жесте.

Высокая худощавая женщина лет сорока, с темно-медными волосами, забранными в низкую пышную ракушку на затылке, и жидковатой челкой, едва закрывавшей лоб, поднялась со своего места, что располагалось по правую руку от судьи. Ее темно-зеленая мешковатая мантия добавляла вовсе не строгости, как верно надеялась волшебница, а расхлябанности. Драко услышал, как Нарцисса фыркнула на отсутствие элегантности.

— Жена мистера Малфоя, — начала тем временем Милисера, — Нарцисса Малфой, оказала содействие мистеру Гарри Поттеру на поле битвы, чем спасла его жизнь. Сын Подсудимого, Драко Малфой, так же оказал содействие мистеру Поттеру, в ночь его поимки пожирателями смерти, нарочно скрыв личность Гарри Поттера от пожирателей, не подтвердив факт его опознания. Помимо этого сам Люциус Малфой дезертировал из отрядов Темного Лорда в день битвы и добровольно сдался властям, сразу же оказав содействие в поимке сбежавших пожирателей смерти.

Женщина прочистила горло. Кожа ее сухого лица, натянулась на квадратном подбородке, когда она вновь заговорила:

— Факт сотрудничества с властями позволил рассматривать возможность изменения несения ответственности подсудимым в пользу уменьшения срока с пожизненного до нескольких лет тюрьмы и исправительных работ. Так же рассматривать освобождение под определенные условия.

— Спасибо, Милисера, — Принкстон доброжелательно кивнул.

Секретарь-протоколист опустилась на свое место и с того больше не вставала. Пальцы ее правой руки держали палочку, а перо на столе непрерывно писало.

Судья представил прокурора, седовласого высокого мужчину стройного телосложения с острым носом и длинными пальцами. В воздушной иллюзии Драко мог видеть, как его ярко-зеленые глаза лезвием бегают по лицу отца. Петэр Веллингер, звали этого величавого мужчину. Малфой слышал о нем: очень правильный человек, и говорят, что душа компании. Здесь, однако, его плотно сжатые губы и морщинка, залегшая между бровей, внушали неуверенность и сосущее чувство тревоги, а не теплое желание пообщаться.

Драко с надеждой перевел взгляд с голограммы на маленькую фигурку их адвоката внизу на арене. Тот сидел за нижней полукруглой трибуной из бордового дерева, прямо напротив судейской, и крутил, кажется, в руках какой-то свиток. Немецких корней Ганс Розенберг имел репутацию одного из лучших адвокатов Англии. Его дорогой темно-синий костюм и бледные ореховые глаза завораживали всех поголовно представительниц женского пола, что сидели в первом ряду присяжных, и когда лицо адвоката показали на голограмме, по залу прошелся смущенный дамский шепоток. Интересно, говорит он так же хорошо, как выглядит? Мужчине было явно за тридцать, и у него за спиной было лишь одно проигранное дело, и то в Шотландии. Что-то о магических экспериментах над магловскими коровами...

Розенберг вежливо склонил голову на обращение судьи, поправляя свои темные волосы свободной рукой и вставая в полный рост. Драко усмехнулся, услышав женское хихиканье с трибуны ниже — стройное тело и широкие плечи его адвоката, явно вгоняли женский пол в краску. Что ж, все бы — да... только пусть дело выиграет.

— Рассматривается дело об освобождении или приговору к пожизненному заключению Люциуса Малфоя, — вырвал Драко из размышлений голос судьи Принкстона, повторившего цель слушания более подробно.

Молодой человек ободряюще сжал руку матери, стоявшей позади него. Нарцисса в ответ потянула его за собой, и они опустились на скамью. Волшебники по всему залу постепенно тоже усаживались на свои места, пока судья говорил. Драко, пропустив несколько фраз, снова прислушался:

— Как было сказано, в силу смягчающих обстоятельств решено было заключить подсудимого в тюрьму сроком на четыре года до окончательного приговора, с условием постоянного отслеживания перемещений его семьи и запретом их выезда из Англии.

Драко хмыкнул. Они с матерью переглянулись. Глаза Нарциссы больше не скрывали очки.

— Судебный процесс по делу сына подсудимого — Драко Малфоя — было решено приостановить до вынесения приговора, касательно судьбы самого Мистера Малфоя. Это значит, что сегодня, тридцатого апреля две тысячи второго года, судом во внимание должна приниматься, как деятельность жены — Нарциссы Малфой, так и деятельность сына — Драко Малфоя — проведенная во время заключения мистера Малфоя-старшего в Азкабане, а так же перспективы будущего Драко Малфоя. Что в итоге обязывает в случае освобождения Мистера Малфоя предусматривать меры касательно его сына как условия освобождения, поскольку отдельного слушания в случае амнистии проводиться не будет.

Далее Драко почти отключился от процесса. Ему совсем не хотелось слушать в очередной раз обвинения прокурора и допрос свидетелей. Ровно, как и не хотелось ему слышать речи Розенберга. Смутная тревога и напряжение последних недель сосредоточились в сверлящем узорный потолок взгляде. В огромном кругу сверкающих искр была изображена сияющая белая фигура женщины: в одной руке она держала весы, в другой волшебную палочку. Глаза девы были завязаны.

Однако в один конкретный момент внимание Драко ненадолго отвлекли от росписи на потолке, прежде чем все разрешилось.

— Сын подсудимого, Драко Малфой, и жена подсудимого, Нарцисса Малфой, за время заключения Мистера Малфоя внесли большой вклад в восстановление разрушенных зданий и инфраструктур Магического Лондона и прилегающих городов. Также, ими были пожертвованы деньги на развитие систем социальной помощи пострадавшим в войне и семьям погибших, — декламировал глубоким голосом адвокат, расхаживая взад-вперед по арене. — Семья Малфоев инвестировала деньги в различные восстановительные фонды и страховые фонды Министерства. Отремонтировала пятьдесят процентов школы для волшебников и волшебниц Хогвартс и прошла множество глубоких проверок. Список я приложил в пакет, ваша честь.

Принкстон зашебуршел руками по столу.

— Последние две недели семье полностью было запрещено пользоваться любыми видами транспортной магии во избежание форс-мажорных обстоятельств.

На протяжении всей своей речи темноволосый мужчина энергично жестикулировал, заглядывая присяжным в глаза и вызывая одобрительные кивки судьи. Малфой мысленно отметил плюсиком это его достижение.

— Семья Малфоев, как всем известно, уже не раз верно и выгодно служила стране...

— Протестую, ваша честь! — со своего места поднялся высокий мистер Веллингер, и его глаза на голограмме сверкнули холодом и проницательностью. — Семья Малфоев всегда жертвует большие суммы денег, чтобы получить то, что им нужно. Однако это только средство достижения цели, а не сама цель. Их финансирование всего лишь корыстный способ расположить к себе общество.

Принкстон тяжело вздохнул. Розенберг тотчас же повернул голову от прокурора к нему:

— Ваша честь, протест не имеет отношения к делу! Это лишь поверхностные суждения.

— Протест отклонен, — судья стукнул молотком, отводя глаза и заинтересовавшись внезапно своими пальцами на столешнице. — Продолжайте, Розенберг.

Веллингер сморщился и сел обратно на свое место, уловив оттенок, проскользнувший в воздухе, и, видимо, решил для себя что-то, с недовольством оглядывая судейскую трибуну. Только в книжках все живут долго и счастливо после победы в войне. В жизни же нужны деньги.

Позднее все шло гладко, как показалось Драко. Стягивающий ком в солнечном сплетении немного ослаб — опасения отступали. Допросили Люциуса, и знаменитый Петэр совсем не показался молодому человеку страшным. Может, дело было в том человеке, шепнувшем ему что-то на ухо, почти сразу после инцидента финансированием? Веллингер как-то сразу осел, подавленный и потерянный. Бродил нервным взглядом по залу и то и дело поглядывал на часы. Ганс успешно парировал все его аргументы, и под конец в зале поднялся шум и гам.

Пришедшие посмотреть суд тихонько переговаривались, создавая похожий на звук жужжащего улья гул. Началось обсуждение участниками суда условий, под которые можно было бы освободить Люциуса. Кажется, дело шло к удачному завершению. Тут же начали поступать и неясные предложения и возникать споры относительно судьбы самого Драко.

Он немного напрягся, осознавая, что сейчас только и начинается самая сложная часть. Атмосферу разрядило неожиданное открытие.

— Можно и мне слово? — по скамье присяжных прошелся шепоток, и Драко с приятным удивлением уставился на источник голоса.

Среди черных мантий и бледных лиц, транслируемых на голограмме, молодой человек различил румяные щеки Дэвида — того самого, что угощал его накануне черничным сиропом.

Новый знакомый обеспокоено сдвинул брови, обращаясь к отцу Драко:

— Мистер Малфой, готовы ли вы к определенным мерам в отношении вашей семьи, в случае отмены пожизненного приговора?

— Мой клиент согласен на любые условия, — адвокат Розенберг сложил ладони домиком и стоял, покачивая головой, как неваляшка.

Его выбранная сегодня угождающая манера на сей раз не вызвала одобрения судьи. Этот толстяк с ершиком седоватых волос на голове сосредоточенно поправился в своем кресле:

— Пусть клиент ответит сам, — голос судьи Принкстона сейчас прозвучал суше и холоднее.

По какой-то странной причине весь зал суда в пару мгновений притих. Шепоток улегся, внимание сконцентрировалось на подсудимом — атмосфера стала серьезнее. Внезапно.

— Я готов, ваша честь, — раздался низкий хриплый голос.

Драко поначалу даже не признал своего отца. Настолько гулким казался его баритон, тонущий в этой яме, поглощаемый этими стенами. Они перекинулись с ним за несколько лет лишь парой слов и планов. Сын начинал забывать, каков на слух его собственный отец. Еще несколько реплик было произнесено сегодня утром, в фойе, но тогда Люциус звучал иначе.

— Наша семья готова.

— Ох, — Дэвид повернул свой широкий подбородок в сторону судьи. — Я понимаю, это не в моей власти, ваша честь, но я имею смелость, скромно предложить свое решение проблемы. Оно мне кажется наиболее рациональным. Прошу разрешить мне представить свой вариант.

— Прошение принимается, — стукнул молоток.

— Выслушав обе стороны, я пришел к выводу, что здесь рассматривается дело семьи — не одного ее члена, — Дэвид шарил глазами по залу, пока собирал слова в единый поток. — А следовательно, как и было постановлено вначале, дело не может и не должно рассматриваться без учета последствий для сына подсудимого — Драко Малфоя.

В зале окончательно установилась тишина. Драко уловил, как его мать судорожно втянула воздух. Она старалась сделать это бесшумно, но не получилось.

— Я имел опыт личного общения с Мистером Малфоем-младшим, — продолжил тем временем своим добродушным тоном Дэвид, и пара человек с трибун ниже повернули головы на молодого наследника Люциуса.

Драко не обратил на них внимания.

— ...Мне показалось сегодня, с вашего позволения, что мы недооцениваем его потенциал. Ввиду сказанного… Как много он и его семья сделали за последние годы для магического сообщества, и ввиду, разумеется, обстоятельств приведших их сюда, решение кажется мне относительно простым, — речь Дэвида звучала запутанной. По-видимому, он не привык к официальной судебной лексике. — Само собой, выпустить Мистера Малфоя-старшего без каких либо условий не представляется возможным. Я не могу, в силу своей юридической некомпетентности предложить каких-либо условий касательно Мистера Малфоя-старшего, но могу, без сомнений, предложить решение вопроса с его сыном Драко.

— Суд внимательно слушает, — Принкстон учтиво склонил голову.

— Я считаю, что ему необходима профилактическая... — мужчина на секунду повернулся к соседке и что-то быстро спросил, а она так же быстро ответила что-то, кивая. — Профилактическая помощь по установке внутремагической гармонии резервов.

Драко повел недовольно бровью.

— Мы легко отделаемся, если так, — шепнула ему на ухо мать.

— Иначе говоря, вы предлагаете контроль над психикой сына подсудимого? — судья выпрямился, поднимаясь в кресле и вытягивая свою оплывшую шею из тесноты мантии.

— Не контроль! — Дэвид нахмурился, это было слышно и по его тону. — Помощь! Мы забываем, что он тоже перенес войну, будучи еще, что распинаться, ребенком!

— Мистер Малфой достиг совершеннолетия на момент начала магической войны.

— С уголовной точки зрения здесь нечего возразить, ваша честь, — голос Дэвида снова стал добродушным, и в нем теперь проскальзывала странная радость, словно этого-то вопроса он и ждал. — Но мы забываем рассматривать моральную сторону вопроса и сторону психофизиологическую — аспекты всегда с такой тщательностью взвешиваемые Британской судебной системой.

— ваша честь, — подал голос Розенберг. — Прецеденты уже случались.

— Суд знаком с прецедентами, Мистер Розенберг, и готов рассмотреть возможность урегулирования вопроса в схожем ключе, — сделал ремарку Принкстон и потряс своими тремя подбородками Дэвиду, чтобы тот продолжал.

— Я не предлагаю тотального психического контроля, — согласно повиновался темноволосый знакомый Драко. — Я предлагаю помощь самому Мистеру Малфою, которая, поневоле, предполагает осведомленность Министерства, в той или иной мере, о действиях и состоянии молодого человека. Такой подход вполне вероятно поможет нам предупредить возникновение проблем. Не в смысле, что Мистер Малфой начал бы рассказывать о своих планах специалисту — мы не так глупы, чтобы на это надеяться. В смысле, он не захотел бы строить эти планы. Мы должны помочь ему адаптироваться, не стоит забывать, что этот молодой волшебник лишь краем был причастен к происшествиям девяносто восьмого, и наказывать сына за проступки отца было бы не справедливо.

— Поэтому они хотят наказать отца, используя сына, — буркнул кто-то за спиной у Малфоя, на задней трибуне.

Сам Драко не заметил этой спекуляции сразу, этого двойного эффекта. Но по какой-то причине он почувствовал уважение к Дэвиду, а не отвращение. Ловкое решение, способное пресечь все отходные пути его — Драко — семье. Он пока еще не знал наверняка, в чем заключается помощь по установке внутремагической гармонии, но подозревал, что господа-специалисты полезут ему в мозги и будут иметь над ним определенную власть настолько, насколько достаточно, чтобы Малфои не принимали поспешных решений. Все, что сопряжено с риском для сына, с девяносто восьмого года в этой семье больше не осуществляется. Ошейник для Люциуса.

— Какая забота, — скорее хмыкнул судья.

Но Драко не был согласен с этой скептической оценкой. В его памяти все еще были свежи воспоминания вчерашнего закатного солнца и угловатого садика, и белой опадающей вишни. Он невольно улыбнулся. Если все сложится хорошо, нужно будет пригласить этого Дэвида к чаю.

— И кого же вы предложите в качестве специалиста? — прокурор Ганс Веллингер встал с места. — Можно, ваша честь?

— Вы уже начали, — Принкстон поднял прокурору пухлую ладонь говорить, но на лице его читалась озадаченность.

Взвешивает все за и против, подумал Малфой, вглядываясь в воспроизведенные иллюзией эмоции.

— Таких работников, — продолжал, тем временем, Веллингер, — раз-два, и обчелся. Исполнить подобный приговор будет проблемно, ваша честь, у нас нет никаких гарантий...

— Я думаю, моя дочь отлично подходит для этой задачи, — прервал его Дэвид, улыбаясь, и взглянул куда-то в сторону выхода.

Малфой проследил его взгляд, но не увидел ничего, кроме торчащей из-за чьей-то мужской ноги красной дамской сумочки.

— ...Она один из ведущих специалистов в Лондоне и кандидат наук Соединенного Королевства.

По залу пронесся гул удивленных вздохов. Драко счел это комплиментом девушке. Что ж, возможно, данное наказание можно будет даже обернуть себе на пользу. Интересно, Дэвид стал бы возражать, если бы Драко затащил в постель его дочь? Однако не так грубо. Если она будет возражать, он не будет настаивать — долг Дэвиду, если его хитрое предложение пройдет одобрение суда.

— Хорошо, — произнес Принкстон, со стуком опуская молоток на подставку. — Суд рассмотрит Ваше предложение.

Он поправил воротничок своей лиловой мантии у основания толстой шеи и громко кашлянул:

— Что ж, достаточно. Суд удаляется вынесения приговора, — он снова громыхнул молотком и тяжело, опираясь на стол руками, поднялся с места.

— Всем встать! — начал сухой трубный голос.

Драко с матерью встали в числе множества магов и волшебниц, заполнявших своей массой все десять трибун ниже и еще семь выше их собственной. Зал номер восемнадцать. Восемнадцать пожирателей смерти были приговорены здесь к пожизненному сроку в Азкабане после первой магической войны. С тех пор палата носит историческое название. «Они же не хотят переименовывать зал?» — усмехнулся про себя Малфой, ощущая нервный оттенок этой проскользнувшей мысли.

Когда процессия вышла в дверь позади судейской трибуны, волшебники и волшебницы опустились обратно на свои места. Нарцисса немного поколебалась и приземлилась на скамью рядом с уже севшим сыном. Они прождали так недолго — практически сразу снова послышался трубный голос спикера. Похоже, решение далось суду легко.

— Всем встать, суд идет!

Принкстон водрузился на свой высокий постамент, и присяжные вновь расселись по бокам от него. Драко нашел глазами Дэвида и по его улыбке понадеялся на лучшее. Пока судья произносил формальное вступление, парень, не отрываясь, следил за своим недавним знакомым. Тот опять шарил по залу глазами, словно искал кого-то.

— Постановлением суда Люциус Малфой освобождается от несения наказания в форме пожизненного заключения в тюрьме строгого режима для волшебников и волшебниц Азкабан. Судом устанавливается выпустить волшебника под следующие условия: строго запрещается выезд из страны, накладываются исправительные работы...

Драко выдохнул облегченно, вспоминая угрюмое утро. Вновь сосредоточиться на словах судьи пришлось, когда речь зашла о нем самом:

— ...И так же определенные обязательные условия накладываются на его сына — Драко Малфоя. Далее: судом отменяются любые слушания по делу Драко Малфоя, в порядке выполнения им условий, установленных для него и его отца — Люциуса Малфоя — на слушание сегодня, тридцатого апреля две тысячи второго года.

Нарцисса положила руку на плечо сына. И Малфой почувствовал, как ее пальцы слегка дрожат. Он повернул голову: мать улыбалась, и что-то мокрое поблескивало в уголках ее глаз.

— Условия должны и будут считаться двойными и взаимовытекающими, — продолжал Принкстон. — И состоят в следующем: Драко Малфой, сын Люциуса Малфоя, обязуется посещать курс профилактического осмотра со специалистом по работе над внутренними магическими резервами Гермионой Уизли и отмечаться в...

Дальнейшие слова судьи Драко не слышал. Те утонули в холоде, сковавшем его внутренности:

"Они посадили в каждую комиссию по маглу. Теперь они среди присяжных, вы даже не сможете отличить".

Драко почувствовал, как что-то непонятно тяжелое громыхнуло где-то на дне его легких, поднимаясь удушающей волной к шее, к носу, и сам не заметил, как внезапно плотно сжал челюсть, и стоял так, окаменев. В этот давящий беспорядочным звоном в ушах момент он встретился глазами с Дэвидом — на расстоянии восьмидесяти метров, что были между ними. Тот, кажется, улыбнулся и едва заметно согнул ладонь, словно махая. Видимо, нашел, наконец, в зале того, кого искал. Ни одна мышца на лице Малфоя не дрогнула. Еще пара секунд и поднялся гул голосов, скрипнули внизу цепи его отца. Судья закончил. Поток людей толстыми змеями хлынул вниз по проходам в открытые двери, заслоняя собой фигурку улыбающегося мужчины, разрывая зрительный контакт.

Драко, ни слова не вымолвив, стряхнул материнскую руку с плеча и стремительно зашагал вниз к дверям, в которых, сжимая красную сумочку, стояла среди толпы Гермиона Уизли, в девичестве Грейнджер. На его лице с каждой ступенькой проступал из-под напряженной маски немой гнев, а руки сжались в кулаки. Со стороны казалось, он собирается кого-то убить.

---

[1] (англ.) Соблазняй меня, привлекай,

Создай меня, приди поглоти меня.

Я потерял бы это все, чтобы сиять

[2] (англ.) Не осуждаю я и не одобряю

Драко выходил из зала в спешке, ослепленный вспышками фотокамер и оглушенный гомоном толпы. Он помнил, как заметил в дверях ошалевшее лицо грязнокровки. Грейнджер выпучила глаза, как сова. Ее челюсть была настолько плотно сжата, а шея напряжена, что Драко невольно понадеялся, что девчонка раскрошит свои зубы в пыль.

Мимо нее сновали люди, играя размытыми полосами на бледно песочном силуэте пальто и на застывшем белом лице. Малфой прошагал мимо, быстро и не оглядываясь, но почувствовал буквально физически твердую сферу негодования, окружившую ее десятиметровым коконом и прожегший спину провожающий взгляд.

Сам он летел, не глядя, вперед, как в тумане. Слишком много неожиданных фактов стеной отрезали его от реальности и градом обрушились на виски, выстукивая барабанную дробь раздражения. В конце концов, он просто отключил мозг и позволил толпе вынести себя в атриум.

Камин. Теперь ему хотя бы можно пользоваться камином. Малфой шмыгнул в ближайшее пламя. Ноги ощутили твердую землю спустя секунду головокружительного мелькающего тоннеля, выворачивающего на изнанку.

В лицо хлынул холодный ветер. Он стоял на руинах их старой английской виллы на Па-де-Кале. Море хлестало у белого подножия клифа, и Драко слышал его шум и видел его волны. Он опустился обессиленно на заваленную щебенкой и прогнившими досками землю. Здесь, где раньше была гостиная, улизнувшие с битвы при Хогвартсе пожиратели в отмщение Лорда разнесли даже фундамент. Малфои сдавали их одного за другим, чтобы заслужить свободу. Ту свободу, которая была дана им сегодня таким унизительным образом.

Драко втянул носом соленый воздух. Какую цену он готов был заплатить с самого начала? Вопрос действительно интересный. Когда все только началось и отца посадили, с обещанным судом над самим Драко в будущем, тогда планировавшемся через пару месяцев, он — только что переживший войну восемнадцатилетний парнишка — еще не допускал, до каких унижений опустится. Каждый раз он преодолевал границу собственных страхов или гордости, выбор за выбором. Легче не становилось, и он привык к этой слабости, но сегодня... Сегодня дело в первый раз коснулось принципов.

Точнее, коснулось оно, оказывается, еще вчера, а Драко и не заметил. Вопрос был в том: почему? И именно он беспокоил больше всего. Не "Что делать?", ведь выбора у него не было, а "Почему?". Почему он не распознал магла? Почему магл ему понравился? Почему магл помог их семье? Почему магл — ОТЕЦ ГРЕЙНДЖЕР — помог их семье? Отец Грейнджер, которую пытали в доме этой семьи! Почему именно он? Встретился, утешил, понравился, помог? После всего, что она ему, наверняка, рассказала, после всего, что он услышал от других и после всего, что было сказано в зале суда?

Малфой пнул осколок кирпича пяткой. Что не укладывалось у него в голове больше: эта всепрощающая наивная доброта или это абсолютное отсутствие отличий? Он даже на секунду не задумался, что Дэвид мог оказаться нечистокровным, а Дэвид и вовсе оказался не волшебником.

Драко не знал, что он чувствует. Не мог понять противоречивое цунами, разыгравшееся в его голове, словно два течения столкнулись водами в соленом просторе, как на границе двух морей в Скагене. В какой-то момент он просто устал думать. Он помнил, как достал из сохранившегося за полуразваленным крыльцом погреба бутылку старого крепкого ирландского брэнди, и солнце закатилось за темно-серый горизонт пока он пил, сидя на белой отвесной скале побережья.

Когда небо совсем почернело, и холодный морской бриз начал пронизывать сквозь черное пальто до костей, Малфой поднялся, покачиваясь, на ноги и выбросил стеклянный сосуд в темную бурлящую воду. Где-то внизу послышался всплеск.

Пора возвращаться, подумал он. Родители, наверное, празднуют, так или иначе. Главное не средства, а цель, сказали бы они. Возможно, никто теперь даже ни поднял бы тему магла и Драко. После этих четырех лет подобное казалось меньшим из зол. Тем, о чем лучше забыть, притворяясь, что ничего не было.

Это поколение Малфоев явилось самым позорным, сказала бы чокнутая бабка по линии матери – Вальбурга — и была бы права. Но кого теперь уже волновала честь? За все эти годы, Люциус ясно дал понять: главное — умение приспосабливаться. Позор позором, а жизнь гордостью не спасешь. Как оказалось, Драко был с ним согласен, даже больше, на протяжении всей своей жизни, чем мог бы подумать. А в девяносто восьмом в его душе пустили корни сомнения.

Он видел теперь, спустя годы, трусость своего отца и размышлял, сможет ли оказаться смелее? И в чем эта смелость проявится? Но если раньше все эти мысли были лишь голой теорией, то случай с отцом Грейнджер сегодня подтолкнул их ближе к черте практики, и Малфою стало не по себе. Он не смог убить Дамблдора не из трусости...

Драко потянулся, стоя на краю скалы. Он не смог убить старика из благородства. Если можно так сказать. Жило ли это в нем? Парень крутанулся на месте и аппарировал.

Шумная Гилфорд-Стрит ослепила непривыкшие к свету глаза своими огнями. Покачиваясь, Малфой пошлепал по тротуару. На сегодня с него еще не хватит. Не будет хватать, пока не уснет. Он вошел в бар с красным фасадом кирпича, примостившийся на углу улицы.

Кожу лица встретил душный смрад, и тусклые магические сферы отозвались плохим освещением в глазах. Они мерцали, зависшие в воздухе под потолком, словно только-только загорающиеся флуоресцентные лампы, но ни одна так и не зажигалась в полную силу. Помещение бара — просторное, отливающее изумрудным и заполненное столами — было набито народом. Одни толпились у стойки, другие грудились вокруг столов и рояля в дальнем левом углу. Драко направился прямо к стойке.

— Мне бурбон, — прохрипел он в лицо седому бармену, падая локтями на столешницу.

— Развлекаешься? — послышалось справа.

Драко повернулся на вопрос. Среди сине-зеленого полумрака и темной массы лиц обрисовался прямо перед ним сидящий со стаканом в руке рыжеволосый Джордж. Он пренебрежительно разглядывал Драко со своего высокого табурета. Святой Мерлин! Ну что за день-то!

— Видимо меня сглазили, — проскрипел Малфой сквозь зубы, отворачиваясь от Уизли.

Он шикнул на сидящего рядом парнишку с крючковатым носом и занял его место, когда тот с ругательствами и ворчанием соскользнул плясать со своей пьяной вдрызг дамой. Поставив ноги на подножку и повернувшись лицом к спине бармена, Драко залпом влил в себя стопку темной жидкости. Алкоголь не замедлил обжечь горло.

— Это они, конечно, хорошо придумали... — услышал он грудной голос Джорджа на три часа.

Малфой с неохотой повернулся. Впервые за четыре года он рассмотрел лицо Уизли вблизи. Вчера и утром в Министерстве у него на это совсем не было времени.

Драко запомнил одного из близнецов совсем другим. Уверенный, с лохматой рыжей гривой, длинный парнишка сражался плечом к плечу со своим братом, а вокруг летели искры. Драко словно снова видел перед глазами его растянутую до ушей улыбку и слышал их глупые шутки даже на поле боя. Джордж тогда был в фиолетовой куртке, понял спустя несколько часов Малфой, жмясь у края большого зала, когда Темный Лорд пал.

Теперь на губах Рыжего не порхала легкая бабочка смеха, а глаза потухли и смотрели с безразличным презрением. Драко разглядел парочку едва заметных морщин на лбу у Младшего Заместителя Министра. И лицо это носило маску усталости, скорее чем радости. Нет, подумал Драко, днем он все же был светлее, совсем другой, окрыленный, что ли.

А сейчас... Белки покраснели и припухли от сигаретного дыма, зрачки помутнели и бегают в рябом тумане алкоголя. Как и у Драко. Хотя он должен был отдать Джорджу должное: этот человек не оправдал сплетен, которыми потчевали его знакомые все это время. Мол, совсем завял Уизли-то. Как раз напротив, сказал бы Малфой, совсем напротив. Не в эти два дня, и даже не сейчас.

Джордж ответил таким же долгим взглядом.

— Ты теперь вроде как негласный заложник, — произнес, наконец, он и поднял стакан.

— Хочешь за это выпить, Уизли? — бесцветно процедил Драко.

— Я не пью за чужое горе, Малфой, — Уизли презрительно скривил губы.

Драко ничего не сказал, но демонстративно поднял свою стопку и стукнул как можно сильнее о сосуд Джорджа, сохраняя при этом совершенно бесстрастную гримасу.

На лице близнеца тоже не дернулся ни один мускул, и он отпил вместе с ним в молчании.

— Чем ты так очаровал Дэвида? — спросил он некоторое время спустя, следя за переливами света на зеленом стекле полок под бутылками, там, где суетился за стойкой бармен.

— Если бы я знал...

Малфой произнес это с пресной издевкой, однако внутри понимал, что ничуть не покривил душой. Ему и самому бы этот ответ – чем же?

— Ты бесишься потому, что он магл? – Уизли изучающе придвинулся ближе, скользя локтями по гладкой поверхности столешницы.

Хороший вопрос. Да, Драко «бесился», негодовал, если можно так сказать, злился… только вот не так сильно, как следовало бы. Странно, но он не чувствовал себя замаранным, и ему не было стыдно за ситуацию — ему было стыдно за свое отсутствие стыда. Это раздражало Драко, добавляя "метры в секунду" в, и без того, разыгравшийся шторм противоречивых мыслей и вопросов.

— Шваль — мне не ровня. Это вышло унизительно, — бросил он, стиснув зубы.

— Ты отвратителен, — Джордж откинулся назад, разворачивая корпус и закидывая ногу на ногу.

Теперь он наблюдал профиль Драко, как раскрытую книгу. Тот же, ощутив его оценивающий презрительный взгляд своей правой щекой, уставился прямо перед собой, через силу делая глоток спиртного. Насколько Рыжий уловил лукавство в его голосе и насколько неуверенность? Если бы Малфой только сам знал, что он чувствует: ненависть или благодарность?

— Тогда чего ты смотришь? — выдохнул он измывательски в стопку.

Стекло на миг запотело.

— Ищу настоящий ответ, — Уизли перекинул ногу обратно, ставя обе подошвы на подножку табурета.

Его отвращение сменилось скептицизмом.

— Говорят, у Веллингера несчастье в семье.

— Я видел, как кто-то подходил к нему, — хмыкнул Драко.

— Если бы не подошел, он бы вас раздавил, — Джордж повертел в пальцах стакан, и кубики льда закружились в медленном танце.

Малфой ничего не ответил, вливая в себя еще стопку и чувствуя, что ни к чему хорошему это не приведет. Они просидели в молчании еще какое-то время, глотая алкоголь и пожевывая орешки из одной тарелки. Уже эта ироничная общность должна была насторожить его. Но в определенный момент полки с бутылками совсем поплыли перед глазами, и язык Драко развязался. Он поведал, спотыкаясь о собственные зубы, о наболевшем. Видимо, откровения в барах с едва знакомыми людьми становились традицией.

— А в результате что?!

— Что? — икнул невозмутимо Джордж.

Этот же слушал все вылетавшие стопка-за-стопкой признания с резиновым терпением. Не его ли тугое внимательное молчание дарило Драко ощущение значимости? Уизли не осуждал, и не одобрял, бегая своими темными зрачками в голубых радужках то вниз, то вверх по его лицу. Не потому ли, с ним было так легко пить? Так легко разговориться? Нет, однако, в человеке все же способны уживаться абсолютно разные личности.

— В результате я оказался на поводке у грязнокровки и в фаворе у магла! Ты хоть представляешь себе, что это значит? — Драко закусил горький алкоголь кусочком лимона, подходя к апогею своей ругательской жалобы.

Он звучал скорее иронично. После всех этих часов с самим собой наедине правда как-то притерлась в его голове, и выплескивать ее с гневом уже не получалось. Нервная усмешка и усталый взгляд — они с Джорджем почти похожи. Тот, правда, суров и спокоен в своем спрятанном за прищуром мнении.

— Ты меня почти растрогал, — изрек Уизли, загребая пальцами маленькую стопку с зеленым содержимым со стойки.

Он отпил и поморщился, щелкая пальцами бармену:

— Давай-ка опять виски, хватит с меня этой бодяги! Ты драматизируешь, — добавил он, обращаясь уже к Драко.

Малфой удивился на секунду самоконтролю Джорджа. В отличие от младшенького Визелла этот походил на скалу, о которую, словно волны, разбивались все оскорбления и грубости. Первый бы уже колотил Драко за одно плохое слово в адрес его разлюбезной Грейнджер, а тут...

— У тебя выдержка железная, — Драко расстегнул пуговицу на тугом воротнике.

— Я просто не бегу вперед паровоза. — Джордж, смакуя, отпил поданный виски. Двусмысленный ответ на двусмысленный комментарий. Он что-то не договаривал. — И тебе не советую. Ты ведь не об алкоголе?

— Что?

— Ты драматизируешь, Малфой, — повторил Уизли в своей пренебрежительной манере. — Ты сказал столько слов сегодня, и так мало сделал, чтобы у тебя был повод их произнести.

Драко осклабился, чувствуя, как опять меняется настроение. Он вскипал, но сдержался, чтобы не ответить. Ему интересно было услышать, что скажет скала.

— Ты полон предубеждений, предрассудков и совсем закрыт новому. Гермионе до тебя как до мухи. Они счастливы с Роном в браке, и если тебе так попрек горла ее отец, никто не просит тебя гонять с ним чаи. Ты такой же камень, ворвавшийся в эту тину, для них, какая они — тина для тебя. Поводок? Да кому ты нужен, ты же не верный пес? Всем плевать, Малфой. Ты должен был понять за эти четыре года, что у ямы нет дна, если для тебя — это яма. Потому что — это лишь твои иллюзии, если ты спросишь меня. Ямы вообще нет. Ты не имеешь права жаловаться. Ты еще даже не начал.

— Твою точку зрения я понял, — Малфой скрежетнул зубами. — Однако другого я от тебя и не ожидал.

— Приятно быть предсказуемым, — заявил Джордж внезапным будничным тоном.

"Всем плевать" — так он сказал? Ему, видимо, в особенности.

— А какой он был? — неожиданно спросил Малфой, резко закинув на зуб корочку от лимона и стараясь не глядеть на близнеца.

— Кто — он? — голос Уизли понизился.

— Твой брат, — Малфой поспешил запить фразу бурбоном, уставившись прямо перед собой, словно ничего не произошло.

Наступила короткая пауза. Гораздо более короткая, чем мог ожидать Драко.

— Почему ты спрашиваешь? – фраза прозвучала спокойно и, на удивление, беззлобно.

Драко не нашелся с ответом в ошеломленной растерянности алкогольного тумана, вдарившего в голову вместе с содержимым стопки. Он и сам не знал, почему вдруг спросил. Усталые красные глаза Джорджа напомнили ему, что бывало иначе? Слова просто сами вырвались. Скорее всего, вопрос сидел где-то в подсознании без какой либо весомой причины — всего лишь естественное любопытство человека и недостаток такта. В любом случае, даже моментально — как сформирован и задан был вопрос — Драко успел осознать, что на ответ ему рассчитывать не стоит. И уже пожалел было, ожидая гнева и яда, прежде чем Джордж сказал то, что сказал.

— Ты не винишь меня? — наконец обронил Малфой как можно бесцветнее.

— Так тебя это волнует? — Уизли как-то слишком тепло фыркнул и расслабился на своем табурете. — Спасибо, Малфой, что не ломаешь систему и мой мир!

— Всегда пожалуйста, — буркнул Драко, раздражаясь на собственное нетерпение услышать ответ.

— Нет, — Уизли постучал пальцами по столешнице. — Тебя я не виню. То, что ты был на той стороне, не делает тебя убийцей моего брата априори, — он помолчал. — Это ваши с Поттером дела. Мы с Фредом тут ни при чём. А вообще довольно забавно...

Уизли, улыбаясь сам себе, покачал головой. Малфой мог видеть боковым зрением, как тот вперился взглядом в деревянную поверхность стойки и смеется одному ему ведомой шутке. Драко напрягся, понимая отчасти отчего так. Но он не хотел признаваться даже самому себе.

Они просидели еще какое-то время. Джордж поколебался немного, а потом рассказал Драко об их с Фредом магазине. Сейчас там правил Рон, а самому Джорджу после полутора лет какой-то нелепой работы в Министерстве, суть которой Малфой так и не понял, предложили пост Заместителя Министра Магии.

— Я не вижу тебя там Уизли, — прогнусавил Драко, мотая головой, втискиваясь в одну из многочисленных пауз, образовывавшихся в икотном рассказе собутыльника. — Те синие шторы — мрак. Ты — не ты. Ты не такой.

Джордж проницательно посмотрел на Малфоя. С секунду он не произносил ни слова, раздумывая.

— В этом весь смысл, — наконец глухо ответил он.

— В том чтобы не быть собой?

— До сих пор было рано, Малфой. Что ты можешь знать?!

В этот раз в его голосе скользнула-таки нотка презрения. И Драко не знал рад он этому или злится. Он и не заметил, как вдруг, за считанные минуты, шипы в разговоре сгладились, стоило приоткрыться двери прошлого. Могло ли быть такое, что война, которою все так тщательно пытались забыть, в итоге становилась единственным сближающим элементом истинного и искреннего понимания?

Он так ничего и не ответил Джорджу, потому что тот был прав. Что Драко мог знать о подобных чувствах? И все же, он умел ощущать. И он ощущал словно лед тронулся. Он не мог сказать почему, но ему казалось, каким бы Уизли не видел себя — в реальности он уже не был больше таким. Было уже не рано. Не в эти два дня, и даже не сейчас.

— И еще, — прервал вдруг Джордж раздумья Драко. — Никогда не смей называть Гермиону грязнокровкой. Теперь я могу это сказать. Ты меня услышал?

По какой-то причине он услышал.

— Беллатрикс вывела это кровью на ее руке. Девчонка больше не нуждается в моих напоминаниях, — Малфой отхлебнул бурбон, не глядя на Джорджа.

Сглотнув и морщась, он повернул голову, встречаясь с внимательным взором Рыжего. Тот разглядывал его лицо еще долю секунды и затем опустил глаза, протягивая руку к стакану. Скулы расслабились, а губы скривились в едва заметной усмешке. Джордж отпил свой виски, не произнеся ни слова.

— Чему ты ухмыляешься, Уизли? — Драко вновь почувствовал невольное раздражение.

— Да так, одной забавной вещи, которую я заметил этим вечером, — Уизли облокотился на стойку, покачивая в руке стакан. — Скоро сам поймешь.

Он умудрялся даже на высоком барном табурете сидеть в развалку, упираясь своими острыми коленями в ляшку Драко.

Малфой, наконец, смог обрисовать то, что едва заметно покалывало тонкой иголкой в темечко весь этот вечер. Он почувствовал сейчас очень остро превосходство Уизли, которое так и сквозило в воздухе, вместе с его дорогим парфюмом, вместе с запахом его кожаных ботинок — вместе с его возможностями и его знанием, и его жестом.

— Зачем? — тухло проговорил Драко в пустоту, озвучивая свои мысли.

— Что — зачем?

Джордж развернулся к стойке, принимая с ним одну позу.

— Зачем ты пьешь со мной?

Несмотря на плотный упругий туман в голове, Малфой все равно понимал, что не должен показывать гриффиндорскому шуту свой интерес и свои эмоции. Не так же глубоко. Хватит уже на сегодня откровений. Однако бурбон сделал его губы слишком гибкими, а язык болтливым:

— Это что? Какой-то особенный акт жалости?! Снизошел до меня, чтобы покрасоваться и насыпать дорожку из соли?

Уизли промолчал, игнорируя выпад. Он просто взял за горлышко бутылку бурбона, открутил алюминиевую крышечку и наполнил стопку Драко до краев.

Тот закатил глаза, но стопку все-таки взял.

— Нужно знать своего врага, так говорят? — произнес Джордж, когда Драко коснулся языком горьковатого стекла.

Он отпил, и близнец рассмеялся сам себе.

— Не бери в голову, — спустя пару мгновений прокашлялся он. — Я удивлен не меньше твоего, поверь. Но нет, это не акт жалости. Скорее любопытство и виски.

Драко ухмыльнулся, снова поднося напиток к губам. Кажется, он начинал понимать, какую забавную вещь заметил Рыжий. Действительно ли дело было в пытке Беллатрикс, или все решилось в этом баре, когда Уизли открыл рот?

"-Ты тоже его любишь? Похоже у нас

это общее.

-У нас нет ничего общего.

-Иногда, когда ты ломаешь человека,

происходит эмоциональный перенос.

У меня с Николасом он был очень

сильным. Это была своего рода любовь".

— Homeland

Под ногами хлюпала грязь, и трещали сучья. Ступая по заросшей тропинке, она вспомнила сухой чистый асфальт Лондона.

Всего несколько часов назад девушка покинула родительский дом, и ступала вдоль намытых витрин еще не открывшихся поутру магазинов. Последние пару недель это превратилось в ритуал. Она убегала вместе с едва прорезавшимися лучами солнца и плутала по широким улицам, забредая в узкие закоулки, чтобы потянуть время.

Сейчас же, ботинки залепила грязь, а на чулке виднелись коричневые пятнышки чуть выше щиколотки. Гермиона Грейнджер со вздохом задрала голову, чтобы не видеть своих ужасных ног.

Солнышко слабо пробивалось сквозь густую хвою сосен, и в воздухе пахло утренней свежестью, а еще дождем. С чего бы ей приспичило сначала прогуляться по парку, после грозы-то? Споткнувшись о корень, она чертыхнулась. Еще и по дорожке не пошла, тьфу-ты!

Гермиона прокляла свою медлительность: она занимается этим уже три недели, а все никак не может обрести профессиональный настрой. Смахнув рукой свеже-появившиеся капельки из-под коленки, она вздернула подбородок и решительно зашлепала к асфальту, видневшемуся метрах в десяти.

Добавить профессионализма в свои сеансы не помогали и родители. Отец никак не комментировал ситуацию, но она слышала по вечерам из своей старой комнаты наверху, как они с мамой разговаривают на кухне о том, что произошло в суде. Почему-то Гермиона была уверена, что того они и добиваются — чтобы дочь их слышала. Слышала, какой предвзятой они ее считают. В итоге, два дня назад она собрала вещи и объявила, что возвращается в свою квартиру на Клифф-Роуд, однако так и проночевала до сегодня у них, поскольку Рон затеял устроить какой-то прием на квартире, а лишний раз играть в эти игры Гермионе не хотелось.

Вход в здание находился с восточной стороны, а значит, ей придется пересечь весь парк, раскинувшийся в широких владениях исследовательского центра. Что ж, этого она собственно и добивалась. Девушка со стуком потопала маленькими каблучками об асфальт. Грязь ореолом рваных комков осыпалась вокруг ботинок. Все равно придется протереть носы салфетками, с унынием отметила Гермиона.

Так или иначе, сегодня она вернется в свою квартиру и примет горячую ванну вдали от беспрестанной болтовни родителей за стеной и бесконечного яда Драко Малфоя в кресле пациента напротив.

Вот уж чего-чего ей не хватало последние три недели с тех пор, как она вернулась из Албании, так это личного пространства. Ежедневные встречи с Малфоем выматывали ее, высасывая наслаждение жизнью. Не то чтобы ее сильно задевала бесконечная желчь этого самоуверенного хорька, но и на удовольствие такое она тоже не подписывалась.

Да, спору нет, Гермиона тем и занималась последние годы — психологической помощью. Только вот, она не была уверена, что Малфою нужна помощь. Беседы носили скорее профилактический характер. Контрольный и весьма неприятный, ибо она, как и прежде, пять лет назад в школе, принимала любой вызов близко к сердцу.

Среди веток показалось высокое крыльцо и округлые окна ее рабочего здания. "Исследовательский Центр Поиска Магического Предназначения" разместился полумесяцем в большом сосновом парке площадью четыре квадратных километра. Само здание тоже достойно было восторженного вздоха, и Гермиона до сих пор — спустя уже два года работы — не обошла эту тонкую полоску от конца до края. Полторы тысячи квадратных метров стали и стекла Главного Корпуса и еще в общей сложности километр маленьких круглых построек по периметру.

Гермиона зашагала навстречу ступенькам, не ощущая прежнего очарования. Только усталость. Разговорить Малфоя было не простым делом, и в нем едва ли наблюдались подвижки. Сеансы всегда заканчивались одинаково: стеной полного и абсолютного безразличия к ее персоне. Как врача, ее это оскорбляло, как девушку жалило стрелой прежних комплексов. Самолюбие, как ей с неохотой пришлось признаться самой себе, в последнее время билось в недовольных конвульсиях.

Розовый туман, однако, напускал Джордж. На днях, когда снова удалось с ним пересечься, он посмеялся над ее потугами и пообещал, что «этот белобрысый сноб» обязательно расколется. "Вот увидишь!" — сказал он и поведал историю о лакающем бурбон Малфое и его дружелюбном, относительно опять же, общении. Сказать, что Гермиона удивилась — значит, ничего не сказать. И какая новость явилась причиной ее полнейшего ступора в коридоре Министерства в тот понедельник: Джордж, пьющий с Малфоем, или Малфой, пьющий с Джорджем — утверждать наверняка было трудно.

Несмотря на всю нелогичность слов последнего, Гермиона не могла сопротивляться его обещающей улыбке и поверила, что в Малфое, и правда, сокрыто нечто большее, чем просто нелегкие четыре года после войны. К тому же, она сама хотела в это верить.

Наивность-то какая, думала специалист по адаптации внутренних резервов сейчас. Она прошла сквозь прозрачный прохладный купол входа и повернула в просторном наполненном воздухом фойе направо.

Только вот Гермиона слишком доверяла Джорджу, чтобы просто опустить руки с Малфоем. Последний раздражал ее до чертиков, но раз Джордж что-то разглядел в нем, может и она разглядит? Близнец посмеялся над ней, трепля макушку, что не имел в виду нечто конкретное, а лишь потенциал. Гермиона улыбнулась вместе с ним и поняла в тот момент, что Джордж прав: не будь потенциала, не случилась бы вообще вся эта история. Это была ее собственная трактовка происходящего.

Поднявшись на второй этаж, Гермиона со стыдом отметила, что забыла поздороваться с Кристин на ресепшене. Уже ставшее привычным ощущение оттягивающей щеки немоты усиливалось с каждым шагом по длинному светлому коридору. Как же ей теперь не хотелось каждое утро приходить в любимый просторный кабинет.

После разговора с Джорджем она стала замечать странные вещи в поведении Драко. Гермионе казалось, словно он открывается перед ней, сам того не желая: ведет странные речи, рассуждает. В общем-то, она перестала считать сеансы тратой времени, но именно с подвижками пришло и наибольшее разочарование. Пациент оставался стеной, создавая лишь иллюзию приоткрывшихся щелок, а вот она уже почти перестала воспринимать их встречи, как встречи для галочки.

Гермиона повернула голову направо, не сбавляя шага. Полностью стеклянная стена открывала прекрасный вид на изумруд политого дождем соснового парка. Солнце уже окрашивало деревья почти до середины, а не только кончики, и приятно оттеняло внутреннюю отделку коридора, по которому она шла. Потолок из темного венге[1] и бледно-медные полукруглые опорки для стекла на расстоянии пяти метров друг от друга каждая. Пол и стены примерно одного светло-бежевого оттенка. Первый, правда, выложен паркетом из розоватой ольхи.

За углом показалась дверь. Девушка сокрушенно вздохнула и с усилием выпрямила плечи.

Любопытство и профессиональный крах сделали свое дело — Гермиона ходила раздраженная последние несколько дней. Плестись ежедневно на работу, где в узеньком белом кресле пациента ее дожидался Малфой, стало самым последним из ее желаний. Поэтому-то она и тянула, как могла, время каждое утро.

Гермиона вымученно остановилась у двери. Нацепила на лицо бесцветную маску непроницаемой вежливости и надавила ладонью на бронзовую ручку.

— Все опаздываем, Грейнджер? — протянул ядовитый голос, в унисон скрипу петель.

На кожаном светлом диване, в правом углу комнаты, лицом к окну разлегся Драко Малфой, закинув ноги на подлокотник. Подошвы его черных ботинок оставили темную пыльцу песка у подножия.

Гермиона фыркнула. Он все еще звал ее по девичьей фамилии.

Некоторые выводы она все же успела сделать за эти пестрящие сарказмом и желчью недели, и решила, что не сдастся, пока все не будет совсем безнадежно. Ей принципиально важно стало вытащить из Малфоя его слабость. Что же он скрывал? Что-то там было. Не просто потенциал.

— Ты вот всегда говоришь, что единственный эффект от наших встреч — это блестящая потертость на ткани вокруг твоей задницы, — Гермиона методично поставила сумку на свой широкий стол у левой дальней стены и начала снимать песочный плащ, стоя спиной к Малфою. — Однако минутки, смотрю, считаешь до моего прихода.

Она повернулась, взмахнув подолом бордового платья, и двинулась с занятым видом к белой деревянной вешалке у двери, не удостоив ехидную физиономию Драко взглядом. Боковым зрением Гермиона отметила, как он вытянул шею, пытаясь проследить ее маршрут из своей неудобной позы.

— Не льсти себе, Грейнджер, — фыркнул Малфой, ухмыляясь, когда она приземлилась рядом в одно из белых кресел.

— И не смею.

На полу и стенах просторного кабинета играли тени и солнечные зайчики, просочившиеся внутрь с рассветным солнцем. Позади Гермионы от дивана до стола протянулось широкое смотровое окно в пол. По краям полупрозрачные шторки. Она закрывает их по утрам и вечерам, чтобы солнце с востока и запада не рябило сквозь деревья. Два белых кресла-ракушки на колесиках стоят друг против друга параллельно дивану, но немножко наискосок. Выходит так, что оба собеседника могут смотреть на лес и парк. Левый край спинки дальнего из них почти задевает ближний угол стола. Кожаный диван цвета бледной слоновой кости стоит метрах в трех в левом углу, почти у двери. Стены, как сгущенка, едва теплеют кремовым в холодной гамме, пустые. Одна лишь картина на той, что против окна: три фотографии французского пляжа в широкой рамке из белого, матового стекла, обрамленной в еще одну — светлую деревянную.

— Ну? И о чем сегодня будем натирать языки? — Малфой с язвительной ухмылкой сел на диване и сложил ладони домиком под подбородком.

— У тебя надо спросить, — парировала Гермиона с аналогичным сарказмом.

Последнее время они все чаще рассуждали о людском эгоизме или, как его называл ее просвещенный собеседник, самодостаточности. Темы и прежде касались отношений между любящими людьми, но в этот раз, спустя сорок минут, едкий обмен репликами перерос в настоящий спор. Если практически монолог Гермионы можно было назвать спором, ибо Малфой только вставлял раз от разу свои снисходительные опровержения. Так, в общем-то, всегда у них и происходило. Последний, толи от скуки, толи от любопытства "вбрасывал на вентилятор пару пакетов сладко-пахнущего" и потом следил, как Гермиона услужливо "раскручивает лопасти" своим несогласием.

— К чему люди усложняют себе жизнь затейливым проявлением личных слабостей? Рассуждай логично, Грейнджер, — в очередной раз вставила эта аристократическая морда, когда Гермиона со сведенными от негодования скулами доказывала ему, что нельзя планировать свою жизнь по расчету. — До тех пор пока ты остаешься отстраненным, ты получаешь только удовольствие.

С непроницаемым лицом она, спрятав руки за планшетом, крутила ручку в пальцах, готовая воткнуть эту самую ручку Малфою в глаз. Вот опять, он пускает грязную пыль лжи ей в глаза, чтобы прикрыть какую-то более приглядную правду. Гермиона чувствовала эти отголоски в его движениях и голосе, внимательно высматривая наиболее явное подтверждение своей правоты. Он должен оступиться.

— Нужно быть идеалом, чтобы компенсировать ущерб. Я что-то не вижу женщину готовую предложить мне это, — добавил тем временем Малфой. — Так к чему утруждаться? Я не верю в любовь, Грейнджер, практичнее выбирать подружку по расчету!

Последняя фраза прозвучала громче, чем прежние его реплики. А сам он подпер подбородок рукой, закрывая, таким образом, согнутыми пальцами губы. Гермиона заметила этот жест и расценила его как сигнал к действию:

— Знаешь, Малфой, все твои аргументы разобьются о скалы импульсивности, когда ты влюбишься, — холодно отчеканила она.

— О, да что ты Грейнджер!

— И поверь мне, тебе будет очень больно.

— Ох, да, совсем забыл: минутка смысла жизненного и морали. Принимайте разово, каждый день, — съязвил, подчеркнуто усмехаясь, Малфой.

Хотя он слегка склонил голову в ее сторону и еле заметно заерзал в кресле. Наверное, он пожалел, что не одернул себя вовремя — тонкий глаз Гермионы и это движение приметил.

— Нужно видеть, — начала та, еще больше утвердившаяся в своих выводах, — что логика не правит миром, хоть и является правильным вариантом. Миром правят эмоции, и только они. И даже самый отпетый логик рано или поздно сдаст свои позиции. Он просто лопнет в этом море, когда попадет в омут, ведь он всю жизнь настолько боялся оказаться затянутым в водоворот, что так и не научился плавать. И знаешь что? Тот, кто годами огораживает себя стеной принципов, будет страдать больше всех.

Гермиона покрутила ручку в пальцах, опуская глаза. Ей нравилось негодующее внимание Малфоя. Он должен был услышать, что она скажет. Пауза длилась пару мгновений прежде, чем появился результат. Волшебница скорее почувствовала, чем увидела нетерпение, повисшее в воздухе.

— Потому что тот момент, — продолжила, не торопясь, она, — когда он поймет, что человек нравится ему таким, какой есть, хотя не соответствует его идеализированному образу и принципам, будет самым болезненным, но по-настоящему зрелым шагом. Ибо тогда, наконец, придет осознание, что он и его мировоззрение — не центр бытия... Люди годами учатся принимать людей.

Малфой хмыкнул, беззвучно, но Гермиона слышала невольное признание правоты. Да, действительно, годами...

— Я говорю не только о любви, но и о любом другом явлении: осуждении, конкуренции, да хоть дружба, например, — девушка вздохнула, откидываясь на спинку мягкого белого кресла. — Правда с дружбой нам везет больше, мы не так навязываем себя, хотя…

Малфой сидел напротив нее, как и прежде с непроницаемым лицом. И, как и прежде, она видела под этой маской движение. Гермиона могла бы расцарапать эту застывшую маску, лишь бы не признавать поражение своих красноречивых слов. Малфою снова удалось не раскрыться, когда она готова была поклясться, что видела: его глаза уже готовы были отдать ей ключ.

— Да что ты можешь знать, милая, обо мне и моих принципах?! — после долгой паузы наконец выродил он.

В ярком луче, прорезавшем комнату, высокий темный воротник водолазки делал этого белобрысого бледного парня совсем похожим на призрака. Неожиданная агрессия, перекосившая его черты, так потрясла Гермиону, что та застыла в кресле, боясь пошевелиться. Кажется, все таки получилось, вот так поворот!

— Как раз наоборот... — она, не подавая виду, задумчиво посмотрела в окно, и ее дразнящая меланхолия повисла воздухе, заполоняя его дымкой недосказанности.

Если уж хочешь победить, придется играть эту партию до конца. К тому же, она-то в вопросах недостатка не испытывала.

— Да неужели?!— вырвалось у Малфоя.

Получилось. Тягучая, как паста, интрига звенела в пространстве, сплетаясь с утренними лучами солнца. Гермиона отметила, продолжая молчать, что в этот раз не задернула шторки, и просторы аллеи извивались за огромным окном в умиротворяющих петельках дорожек. Интересно, раздражают ли они Малфоя сейчас? Он ведь проследил за ее взглядом.

— Мне кажется, — наконец продолжила она и тут же прочитала на его лице, что он понял ее игру и раздражен... сам на себя.

— ...ты уже любил. Не исключено, что сильно. Не могу только понять в чем дело…

Гермиона осеклась и повернула голову прямо к Малфою, тревожно всматриваясь в его лицо.

Все тело напряглось в один момент и натянулось как струна. Тему этой давней ее теории, этих ее выводов придется поднять, так или иначе. Она подалась вперед в своем белом кресле и, поставив локти на скрещенные ноги, наклонилась к Драко, по-прежнему не отрывая взгляда:

— Ты либо подавил это в себе, либо...— Гермиона запнулась, чувствуя, как ее глаза против воли наполняются грустью. — Либо просто скрываешь и молча несешь свое бремя.

Малфой, видимо, не захотел ответить ей гадостью, опуская глаза. Казалось, наконец признал, что как бы там ни было, она видела его насквозь.

— Ты так и смердишь этим, — сквозь зубы проскрипел он, вглядываясь в пол.

— Чем?

— Твой взгляд источает буквально режущую тревогу, — казалось, он прожжет паркет своим взором.

Что звучало в его интонации? Насмешка?

— Ты меня поймал.

— Мне вдруг показалось, что если я не скажу тебе, — Малфой резко поднял голову, делая трагическую паузу и пристально всматриваясь в ее лицо.

Он играет или все взаправду? Пока сложно сказать. Придется поддаться. Гермиона ответила на его взгляд.

— …то не скажу никому, — продолжил Драко совершенно серьезно, чем порадовал и одновременно встревожил ее еще больше. — А значит, надежда умрет в этой комнате, раскопав себе преждевременную могилу.

Гермиона впилась ногтями в ладонь, по-прежнему пряча руку за планшетом с больничной картой, пытаясь не показать Малфою своего волнения. Надежда?

— Либо еще хуже... — произнес тот пространно и отвел глаза.

Сначала Гермиона не поняла, но пауза затянулась, и до нее дошел смысл. Это был ответ на ее вопрос. Продолжение ее монолога. Он действительно собирался ей что-то рассказать.

Можно было буквально воочию увидеть, как уносится сознание Малфоя в оковы мрачных теней, к его личным демонам, покидая мерцающий бликами кабинет. Гермиона молчала. Этот миг длился для нее столетие, и обычно Драко бы насладился ее мучением, но сейчас он, видимо, погрузился с головой в свое. Такое не каждый день увидишь, и потому она боялась того, что он скажет.

— Частичное забвение, — перевел взгляд блондин.

Гермиона замерла.

— Я помню, как чувствовал это. Каждую эмоцию, каждую сладость, каждую боль, но не могу вспомнить: с кем? Где? Как? Кто она? Как я ее потерял? Навсегда ли это? Или она жива? Но боль, Грейнджер, — Малфой с остервенением посмотрел на Гермиону. — Каждую ночь она режет мне сердце и путает мысли от безуспешных попыток вспомнить! Боль так свежа, словно это было вчера, словно я помню все, хотя не помню ничего. Как физический рефлекс...

Он отвернулся. А Гермиона, застыв, наблюдала, как он успокаивается. Ощущала собственной шкурой щемящее чувство, что душило Малфоя. Или это у нее в грудной клетке завязали свинцовый узел? Все происходило в пару мгновений, хоть и казалось вечностью.

— ...только моральный.

Специалист по резервам незаметно для самой себя поднесла руку ко рту.

— Так что не попрекай меня своими высокопарными истинами, — голос Малфоя выровнялся.

Опять напускное безразличие. Хотя он так и не смог задрапировать укор.

Гермиона видела, как смешанные чувства снова бились в глазах хозяина. Теперь она знает его еще глубже, говорили они. Миллиметр за миллиметром.

* * *

Они занимались этим уже три месяца. А уверенность в правильности поступка, все не приходила. С одной стороны, разглашать происходящее за дверями врачебного кабинета строжайше запрещено, с другой — обязательства перед судом. Но во всем этом было что-то личное, что-то интимное, она бы даже сказала.

На прикроватной тумбе лежал карандашный набросок, подкрашенный цветной пастелью. Темная полупрозрачная органза подола, босые ступни, тонкие коленки и затянутая в черный с отделкой из мелких софитов корсет талия. У груди фигура обрывалась, и только размашистые штрихи торчали то тут, то там из подпоясанного декольте, словно вырывая этот неполный образ из белоснежного бумажного плена. Гермиона каждый раз тратила по часу на уговоры Малфоя продолжать рисунок.

Девушка потянулась лениво, отворачиваясь от красочного напоминания о работе. Комнату пополам делил плоский вертикальный луч света, прорезавшийся сквозь щель между васильковыми шторами. Она услышала, как на камине в гостиной пробили часы. Полдень.

Гермиона зашла домой вздремнуть. Вчера они с Роном допоздна разбирали коробки в магазине Фреда и Джорджа, и утренний дорассветный подъем дался нелегко. Маятник ударил еще раз.

С кровати ноги она спустила с большой неохотой, и когда ступни коснулись прохладного пола, невольно поежилась. Окно было приоткрыто за шторами, и по самой поверхности темного паркета скользил ледяной струйкой сквозняк. В углу, напротив ее большой, пухлой от матраца кровати с пологом и цветочным темно-синим покрывалом примостился небольшой комод с одеждой. Гермиона прокралась к нему на цыпочках, заглянув мимоходом в овальное зеркало в толстой из черного резного дерева раме.

На глаза в отражении опять попался злополучный эскиз. Малфой отдал его ей вчера с полными какой-то неведомой тоски глазами. Может, он и сам не хотел продолжать. Может, это были его личные барьеры. Драко скрывал от нее свои эмоции, насколько только мог. Казус. Это было просто бездорожьем в сложившейся ситуации. Ресептивная магия не давала шансов вести себя подобным образом.

Сеансы для галочки закончились еще в тот день, когда Малфой сделал первое признание. Он кого-то любил. Он сам сказал, открыв невольно Гермионе частичку себя.

Она рассказала обо всем отцу. Тот почесал затылок, и только похлопал ее ободряюще по плечу. "Моя девочка!" — все, что он ей сказал. Гермиона поняла тогда, что ее отец видел, как и Джордж, эту прикрытую сарказмом и колкостями саднящую тайну — этот потенциал, с самого начала. Что ж, лучше поздно чем никогда. И так пришло чувство ответственности, а вместе с ним решение — применить технику Эгероса и помочь Малфою вспомнить.

Гермиона выхватила из комода голубое шифоновое платье и запрыгнула обратно на мягкую перину. Глупо, однако. Какое дело было до всего этого ей? Но покоя никак не давали пустые серебристые глаза, в которые она заглянула в то солнечное не просохшее еще после дождя утро. Была в них та непреодолимая, ломающая боль. Боль неведения, боль неудовлетворенности.

И вот, она — до того успешно практиковавшая несколько серьезных уровней Эгероса в Лхаской магической общине и в качестве навыков на своей рабочей должности здесь в Британии — очень осторожно и почему-то слишком неуверенно воплощала простейший транс в случае Малфоя.

На кухне Гермиона перехватила кусок яблочного пирога, приготовленного позавчера и уже слегка засохшего, и спешно, натягивая на ходу черный лоснящийся плащ, вынырнула из квартиры.

Полдень, поволоченный легкой предосенней дымкой, расцветал в рассеянных лучах солнца бурлящей торопливой жизнью. По Темпл-авеню разбросано плыли люди. Кто-то медленно, кто-то быстро. Перед Гермионой прошла молодая парочка. Парень слегка смущенно смеялся, опустив глаза в землю, рядом со своей низенькой подружкой, а та с одухотворенной улыбкой и слегка потерянным у действительности взглядом шла, немного обгоняя партнера, вперед; и казалось, что вся она вытянулась против ветра, лишь бы не бежать так быстро, но у нее все равно не получалось. Наверное, первое свидание, подумала с теплом Гермиона.

Впереди белела, дрожа в солнечном мареве, река, и качались ветви деревьев. Девушка вдруг почувствовала невероятное счастье — момент, миг, когда ощущаешь себя живым. И даже люди показались ей иными в эту секунду: за каждым скрывалась история.

Вот она улица — пересечение миллиона душ, миллиона мечущихся мыслей. Вон мужчина с бродящим по верхам зданий взглядом и фотоаппаратом на шее. Его легкий восточный загар и черная бородка отсылают к далеким теплым странам. А вот полная, с недовольным скорченным лицом женщина, похожая на жабу в своем ядовито-зеленом широком кейпе[2]. Она, наверное, приехала из Харингея или Ислингтона[3], по важным и нежеланным делам. Если бы только замолчать на секунду, и услышать мысли, все бесконечные, кричащие мысли, заблудившиеся в беспорядочном переплетении на этой улице.

Гермиона запрыгнула в пойманный у дороги кэб. Сегодня ей хотелось попасть на работу магловским способом.

Добравшись до Исследовательского Центра, она, съежившись в лесной прохладе, прошлась по парку и с легким сердцем вошла в здание. Почти сразу она заперлась в кабинете и уселась разбирать бумажки. До вечернего приема Малфоя нужно было покончить со всей волокитой.

Поначалу все это казалось не более, чем очередным вызовом профессионализму, но по мере того, как дни текли, а луна убывала и нарастала вновь, скептицизм сменился давящим комком в горле. Случай Малфоя оказался очень серьезным. Она даже представлять не представляла, что могло вызвать подобную блокировку памяти. Редчайший и откровенно жуткий случай. Никаких подсказок за три с лишним месяца так и не возникло. Только обрывки несвязных описаний местности и рисунок половинчатой девушки.

Гермиона посмотрела на часы. До прихода Драко оставалась всего четверть часа. Она поспешила вниз налить себе кофе.

Каждый вечер Гермиона погружала Малфоя в транс, и выходя из него, тот рассказывал ей, что мог. С неохотой и презрением может быть, ведь как ему могло нравиться делиться чувствами с бывшим врагом? Но все же рассказывал.

Уже на второй неделе, заметив, что описание стройных ног и черного подола встречается чаще всего, Гермиона вручила Драко карандаш и цветную пастель и велела делать наброски. Если бы он нарисовал портрет, все бы разрешилось в миг. Но на самом деле, его воспоминания, знала Гермиона, просто нуждались в структуре. Ей все время казалось, что вот еще штрих и его сознание само дорисует картину, но нет. Прозрения так и не случилось.

За окном вечерело. Солнце уже щекотали верхушки сосен, и на парк опускались понемногу мягкие сумерки. Тропки начали чернеть в тени игольчатых исполинов, а земля казалась остывшей и пустой. Гермиона открыла форточку в самом верхнем углу над столом. Единственную и незаметную с первого взгляда. В комнату проник пьянящий аромат хвои и древесины.

Последние недели Малфой становился все угрюмее день ото дня. Отвращение почти до конца сползло с его лица, а язвительные комментарии все реже стали слетать с языка. И вот, вчера он отдал рисунок. Гермиона боялась, что он сдался, что разуверился в успехе. Образ знакомого ей заносчивого и высокомерного слизеринца таял на глазах. Все меньше становилось драпировок, и сквозь трещины грима сквозило простым человеческим отчаянием.

Какая разительная перемена, по сравнению с первыми днями их работы тогда — в далеком мае. Наверное, сказывалось эмоциональное истощение от затянувшейся терапии. Нужно было скорее переходить к следующему уровню, если они хотели получить результат. Но от одной только мысли об этом Гермионе становилось почти осязаемо душно.

В дверь постучали, а затем она открылась. Малфой, облаченный в бежевое шерстяное пальто, переступил порог. Они с Гермионой сдержанно кивнули друг другу, и ее гость отвернулся к вешалке, раздеваясь. На нем была сегодня легкая, в мелкую голубую клетку, рубашка с закатанными рукавами и черные строгие брюки.

Он прошел, не говоря ни слова, к столу, за которым сидела, сосредоточенно уставившись в бумаги, Гермиона, и занял кресло напротив. Та, все еще погруженная в собственные мысли, переложила свитки на край по правую руку:

— Я думала ты больше не придешь, — она и правда боялась, что он сломался.

— Куда я денусь, Грейнджер? Предписание суда, слышала о таком?

Малфой с усталым раздражением закатил глаза, фыркая куда-то в воздух. Гермиона промолчала.

На стенах кабинета уже играли тени, перемежающиеся с золотистыми дрожащими зайчиками солнца. Диван в дальнем углу мерцал бликами, а на картине справа море французского залива словно вновь начало приливать к берегам.

Гость этой скромной Гермиониной обители сидел неподвижно, изучая пыль в лучах уходящего солнца прямо перед собой. Девушка проследила за тенью на его предплечье. У запястья виднелся небольшой треугольный шрам. Малфой с недовольством отметил ее взгляд.

— Я не знаю, откуда это, — буркнул он.

— Похоже на ожог.

Гермиона перегнулась через стол с заботливым выражением и, едва касаясь, дотронулась белесого треугольника подушечками пальцев.

Малфой взбрыкнул, выдергивая руку. Он метнул на нее настороженный опасливый взгляд. Все равно, что животное за прутьями клети, подумалось той..

— Драко, — произнести имя вкрадчиво далось нелегко; месяцы упорной близкой работы не сократили ни года взаимной неприязни. Все это казалось ей, по меньшей мере, странным. — Ты должен идти до конца.

Малфой часто дышал через нос. Еще секунда, и он с видимой неохотой разжал челюсть, расправил плечи, и медленно, словно человек, приближающийся к пламени, выправил руку обратно на стол. Гермионе представилось, что он толкал вперед стену своей раскрытой ладонью. Ей и самой стало тяжело протиснуть в эту плотную атмосферу свое предположение.

— Это точно ожог, — провела она пальцем по гладкой тоненькой пленочке, врезавшейся навечно в руку. — Почему ты его не удалил "Эпискеи"?

— А ты как думаешь, Грейнджер? — просипел ядовито Малфой, сверля стену за спиной Гермионы взглядом.

Она запнулась:

— Хорошо. Ты его оставил, на... — стыд разлился теплом по ее шее. — На память.

Гермиона взяла себя в руки. Все это было слишком неловко. Слишком лично. Она ощущала себя чужеродным телом в мягкой жидкости этой застарелой боли. Она привыкла вытаскивать из людей все самое глубинное, словно щипцами, без вздохов и сожалений. Без скованного смущением языка и пересохшего от растерянности горла. Но то были чужие люди. Сотни потерянных душ, погребенных на пепелище войны под несметными развалинами былого счастья. Сотни печальных историй, превративших ее сердце в глыбу в конечном счете, потому что иначе она просто не могла. В ее профессии просто необходимо было абстрагироваться, и чтобы научиться этому, она потратила полтора года жизни, вдыхая разреженный тибетский воздух.

Но как ей было абстрагироваться сейчас? Какую отговорку придумать? Какой барьер отчуждения поставить, если она знала этого человека большую половину своей сознательной жизни? Связь, данная нам в детстве — самая крепкая связь. Даже с врагами.

— Это знак взаимодействия с высшей магией.

— Знаю, — Малфой презрительно хмыкнул.

— Это может быть что угодно... — Гермиона вздохнула, запуская пальцы в волосы и опуская лицо.

— Знаю, Грейнджер! — озлобленно рявкнул Малфой, неожиданно хлопая увечной рукой по столу.

Дерево затрещало, и девушка отшатнулась в испуге. Они сидели друг против друга, Малфой смотрел на нее с каким-то жалобным презрением. Его глаза блестели гневом, губы изогнулись в трагической усмешке:

— Ты думаешь, ты помогаешь? — прохрипел уже тише он. — Ты думаешь, я и сам всего этого не делал? Думаешь, не узнавал?!

Он ударил коленом по опорке. Стол затрясся. Гермиона молчала, оцепеневшая. И правда, чем она ему помогла? Дала в руки карандаш, и теперь у них есть ноги и грудь безымянной любовницы?

— Драко... — едва слышно пискнула она, наблюдая, как он застыл остекленевшим взором на оконной раме или на том, что было за ней.

— Герми-она! — передразнил, мотая головой Малфой, так и не оторвав взгляда от окна. — Думаешь, я не вижу, что ты делаешь?

Он повернулся, оценивая ее скупое ответное молчание.

— Тебя так учили говорить с... пациентами! Называть по имени... Успокаивать... Я не пациент, Грейнджер! — он поднялся рывком со своего кресла и подскочил вплотную к столу, нагибаясь через него к Гермионе.

Ладони упирались в бледное дерево столешницы, оставляя потные следы.

— Заруби это себе на носу!

Девушка ощутила липкий запах долгого молчания, когда он прорычал это ей прямо в лицо.

— Оставь свои формальности, — сухо бросил Малфой, снова опускаясь в кресло напротив— И прибереги эти приемчики для своего рыжего ублюдка-муженька. Мной манипулировать я тебе не дам.

Он сдержанно повел подбородком, оправляя смявшиеся рукава пальцами, когда повисла немая пауза.

— А у меня было, появилось сочувствие, — Гермиона с отвращением выпрямилась в кресле.

— От сочувствия много слов и мало толку, Грейнджер, — Малфой самозабвенно закинул ногу на ногу.

— Как скажешь.

Гермиона встала, ничего не объясняя. Простить "рыжего ублюдка" не так сложно, когда знаешь, что не права.

— До сих пор мы использовали только первую стадию погружения, — она подошла к окну в медлительной задумчивости.

— Да, я знаю, Грейнджер.

— Я продлю сегодня сеанс. Но это будет не так, как ты привык.

— На потолке будет вращаться шар с огоньками? — съязвил угрюмо Малфой, и Гермиона почувствовала спиной его укор.

Она повернулась. Он покачивал взад вперед ботинком правой ноги. Эти интенсивные движения и сжатые пальцы на поднятой с той же стороны руке ввели Гермиону в ступор. Малфой в своей царственно-надменной манере, должно быть, считал себя во главе всего этого спектакля. Но она-то знала, что он нервничает. Может притворяться, сколько хочет — затушевать только что разыгравшуюся сцену ему не удастся.

— Нет, — холодно парировала Гермиона, направляясь к светлому дивану на другом конце комнаты.

Мягкие полоски заката изрезали пол под ногами, и едва заметно качались туда-сюда от ветра, колышущего за окном ветки сосен.

— Ты выйдешь из транса только частично, — специалист по работе с резервами опустилась на мягкую кожу покрытия. — Твое тело и кратковременная память будут здесь со мной. Твое сознание же и долговременная память только наполовину будут принадлежать нашему временному отрезку. Это значит, другими словами, что у тебя могут быть галлюцинации и частичный перенос.

— Мне будет видеться свет далекой звезды?

Гермиона не ответила. Малфой так яро пытался съязвить, что уже и без ее комментариев нелепость казалась достаточно явной.

— Галлюцинации — это хорошо, — продолжила она с невозмутимым безразличием. — Ты будешь видеть все то же, что прежде уже видел, но мог не успеть запомнить и зарисовать или рассказать мне. Поток твоего разума работал слабее. Теперь же он будет увеличен и более стабилен. Возможно, ты увидишь больше, возможно что-то сможешь удержать.

— Так смысл в том, чтобы я видел и сразу описывал тебе? — Малфой поднялся со своего кресла и двинулся поперек комнаты.

Он застыл у картины с берегами Франции:

— Что же мы раньше этого не делали?

В его тоне Гермиона уловила нотки раздражения, перемежающиеся с дрожью страха. Ну конечно этот хорек боялся. Боялся близости. Трепетал перед правдой, которая могла вскрыться. Что пряталось там за занавесью прошлого? Какая истинная причина конца, какая рана, или какое счастье? А что бы ощущала Гермиона, зная, что из-за горизонта вот-вот может показаться то, чего она и не ожидала увидеть уже несколько лет? В этом вечное противоречие человека. Он так жадно стремится получить что-то, а когда остается только протянуть руку, пальцы начинают дрожать, сомнения бередить душу и опасения холодить сердце.

— Нет никакой гарантии, что это поможет... — девушка прикусила язык.

Малфой вопросительно обернулся. Поддалась ли она только что своему секундному порыву успокоить или просто должна была быть честной с ним?

— Малфой, это только следующий шаг. Мы не могли сразу перейти к нему, — продолжила она, меняя тему. — Я бы не удержала поток, да и ты бы не справился...

— Ты не знаешь, справился бы или нет! — огрызнулся Малфой.

Он стремительно развернулся и прошагал к окну, вставая к нему вплотную.

Его искаженные яростным раздумьем черты лица осветило мягкое сияние голубых сумерек. На лбу пролегли две глубокие морщины, над переносицей образовалась хмурая ямка. Губы сжались в одну тонкую плотную линию. Он часто моргал, судорожно бегая глазами, словно следил за падающим снегом или дождем. Только вот за окном было ясно.

Малфой высунул руку по запястье в приоткрытую створку в самом верхнем левом углу смотрового окна, в форточку. Приближался конец лета. Август тлел в сосновой вечности парка, и земля уже пахла прохладой. Наверное, и он ее почувствовал, и хотел остудиться.

— Дело не в этом, Малфой, — Гермиона помедлила, разглядывая его темную фигуру на фоне белеющих стен и перламутрового свечения окна. — Я не думала, что все окажется так серьезно...

— Мы уже три месяца пытаемся, а она не думала!

На секунду показалось, что Малфой снова ударит кулаком по столу или разобьет стекло ладонью, но он не сделал ничего такого. Просто стоял выжидающе, всматриваясь в изумрудно-пепельную даль за окном, одной рукой лишь и взглядом снаружи, телом и мыслями внутри. Гермиона вздохнула.

— Это еще не все, — она встала с дивана, направляясь медленной бесшумной походкой к Драко. — Как только, ты более менее четко увидишь то или иное место, мы тотчас же аппарируем туда.

Малфой обернулся на этих словах, оказавшись лицом к лицу с девушкой. Она тогда подошла уже почти вплотную, и хотела было заглянуть в окно, но вместо этого перед ней выросло его утомленное лицо. Он исподтишка осмотрел ее.

— В этом смысл следующего этапа, — отрешенно пробормотала Гермиона, уставившись куда-то в шею парня. — Погружение.

— Хорошо, — как-то рассеяно кивнул Малфой.

Он устало вздохнул и отвернулся обратно к окну. Голова опустилась грузно, а руки упали глубоко в карманы брюк. Изогнутая шея; и одинокий позвонок показался из-под ворота рубашки. Гермионе вдруг захотелось положить руки Драко на плечи, чтобы он выпрямился. Уж слишком тяжелый груз они несли, ссутулившиеся в незримом смирении перед моментом. Но как он сказал, от жалости мало толку.

— С переносом же, — она встала с Малфоем в одну линию, пряча руки подобно ему, но не в карманы, а в подол. — Сложнее...

На стекле появилось на секунду маленькое мутное пятнышко от ее дыхания.

— Ну, выкладывай.

— Возможно, ты будешь переносить свои чувства из прошлого на предметы или людей из настоящего. И возможно, даже не только во время сеанса. Если нам удастся активизировать ту часть твоего мозга, которую нужно, ты будешь вспоминать детали в любой момент. Мы просто запустим процесс, и если даже ты, будучи один, наткнешься на что-то, отдаленно напоминающее те самые события, ты можешь вспомнить. А соответственно, могут случиться переносы. Они могут возникать и до воспоминания, как раз провоцируя его...

— Грейнджер, — прервал ее торопливый нервный поток Малфой. — Притормози. Что за переносы?

Гермиона втянула носом воздух, рискуя упустить это мгновение Малфоевой простоты, но объяснять такие вещи было нелегко.

— Это значит, что в один момент тебе может показаться, что ты целуешь свою девушку, а под рукой окажусь я.

Лицо Малфоя застыло. Глаза устремились мимо Гермионы. Он помолчал, потрясывая рукой в кармане, и наконец изрек кисло куда-то в сторону:

— Такого не случится, Грейнджер, не переживай. Какой бы ни была моя девушка, ты точно не создашь мне условий для подобного воспоминания.

Гермиона не стала пояснять на эту почти даже не надменную реплику, что дело тут вовсе не в условиях. По крайней мере, не в условиях внешности. Ей и самой все это стояло поперек горла.

— Я и не переживаю, — только и ответила со встречной желчью она.

— Когда мы начнем? — Малфой вынул руки из карманов и отошел от окна, зажигая свет невербальным заклинанием.

Комната озарилась золотистым сиянием. Паркет отливал ореховым теплом, а пейзаж за окном вдруг потемнел, и Гермиона увидела в стекле собственное отражение. В глазах этой бледной девушки на фоне соснового леса сверкнула затравленная нерешительность.

— Сейчас.

Она сжала челюсть и отвернулась рывком от окна.

Начали как обычно. Малфой лег на диван, закинул ноги на подлокотник и закрыл глаза. Гермиона очень заинтересовалась после войны именно ресептивной магией, потому что помимо загадочных мифических корней, которые пустила система, оная еще и очень походила на такой знакомый ей магловский гипноз, в то время как страсть важнейших научных открытий и вовсе сразила ее наповал. Вот Гермиона и поехала, пусть даже нелегкой ценой в Лхаса, Тибет в девяносто девятом году.

Достав из ящика стола толстую, шелестящую стикерами тетрадку, она села, пододвинув кресло напротив дивана и произнесла три стандартных заклинания. Драко погрузился транс. Его руки дергались, и он слега мотал подбородком, словно отказывался от стакана за стаканом, или от блюд бабушки, предложенных за столом. Резко, порывисто, но слабо.

Гермиона сжалась, наблюдая за ним. Теперь нужно было вывести его наполовину, на свой страх и риск. Она не боялась, что у нее не получится, или что что-то сорвется. Она и про "не удержать поток" соврала. Ну конечно удержать поток Гермиона Грейнджер могла.

В Лхаса они двести раз проделывали такое. Их учили работать с самыми сложными уровнями. Одна из причин, по которой ее взяли с рукам и ногами в Центр Поиска Магического Предназначения — именно ее специальная подготовка. Гермиона умеет работать с потоками, как никто другой в Англии. Это высшая доступная магическому сообществу на данный момент форма ресептивной магии, и уровней пять, а не два, но она надеется, что Драко не понадобятся остальные.

Она с опаской посмотрела на часы. Пора выводить.

С педантичной размеренностью девушка коснулась бледного запястья с треугольником шрама на косточке. Пульс нормальный. В отличие от всех предыдущих случаев, здесь работа неофициальная. А значит, "полевым" контролером Драко станет она сама. Этому ее уже не учили, как не учили и справляться с неприязнью к человеку. Как вести себя во время переноса Гермиона знала только теоретически. И все бы ничего, нашлась бы как-нибудь, но это был Драко Малфой, и произнести слова вывода, означало отдать себя в его болезненную необходимую власть. Это был долг каждого специалиста — развить перенос и не дать ему прекратиться, как можно дольше. Иными словами, Гермионе пришлось бы подыгрывать.

Она произнесла заклинание вывода. Неспешную тишину кабинета, разорвали судорожные вздохи. Драко с дрожью в пальцах распахнул глаза, и вцепился в бессилии в подушку дивана. Кожа заскрипела под его ногтями.

— Что?! — воскликнула Гермиона, подлетая к нему и наклоняясь.

Ее волосы густой тенью упали Малфою на грудь, и он заозирался вокруг, немного безумный, немного потерянный. Шея напряжена, лопатки слегка отрываются от дивана. Лишь несколько секунд спустя его взгляд сфокусировался на лице Гермионы, и он грубо, до хруста, сжал ее ладонь, лежавшую рядом на спинке.

— Что ты видел?! — девушка, задыхаясь от давящей боли, все-таки смогла совладать с собой.

Она схватила второй рукой кулак Драко и отрезвляюще затрясла:

— Что?! Что?! Говори?!

Но тот только смотрел на нее в упор, продолжая стискивать руку. Пальцы начинали неметь, деревенея от недостатка крови, и ощущение было, что они сейчас лопнут.

— Говори, Малфой! Твою же мать! — Гермиона с размаху ударила их сцепленными ладонями о спинку дивана.

— Крылья, Грейнджер, — прохрипели, едва пошевелившись, губы, и пальцы разжались. — Номера…

Малфоя, казалось, душил невидимый ворох тряпья. Он тяжело просипел, вместо того чтобы сказать что-то, и все так же тупо смотрел на Гермиону.

— Чьи?! Как они выглядели, Малфой? Где? Ты их видишь?! Описывай!

— Не могу...

Гермиона хотела, уже было, ударить его по лицу. Такой ступор иногда случается при переходе. Необходимо воздействие извне. Но она не успела: Малфой вдруг резко подскочил, садясь, и задел лбом ее нос.

Она в очередном порыве боли потянулась к носу, чтобы прервать хоть как-то мрак, затягивающий глаза, и тут Малфой скинул ноги с дивана и схватил ее за запястье:

— Я лучше покажу!

Гермиона не успела ничего ответить. Перед глазами поплыла комната, и легкие скрутило в центрифуге аппарации. Секунду спустя, она почувствовала локтями мягкое засасывающее болото песка.

Она лежала, раскорячившись на вершине какой-то дюны, и солнце, повисшее в зените, слепило глаза. Правая рука ушла локтем в песок почти до плеча, левая распростерлась, словно заломанная, подвернувшись под грудь и живот. Пальцы уперлись болезненно в ляжку. Ее легкое летнее платье из полупрозрачного голубого шифона трепетало над бедром левой ноги, вздымаемое ветром.

С трудом Гермиона подняла голову, проваливаясь в мягкую песочную крупу грудью. Она заглянула за край своей посадочной площадки.

Неподалеку виднелся забор какого-то загона и суетились десятки людей. Позади стеной вырос еще зеленый лес. А дюна, на которой распластались Малфой с Гермионой, оказалась лишь насыпью песка за длинной деревянной оградой. Внизу, на небольшом выцветшем лугу, паслись чернокрылые фестраллы в темных попонах с порядковыми номерами на боках.

---

[1]венге — вид африканских тропических деревьев.

[2] кейп — широкая, довольно короткая куртка, с разлетающимися рукавами (http://mywishlist.ru/pic/i/wish/orig/003/498/407.jpeg)

[3] Харингей и Ислингтон — бедные районы Лондона

— Я попытаюсь застопорить процесс, насколько возможно, но, Малфой, — это максимум неделя! — сидящий напротив Уизли с читаемым во взгляде негодованием кивал головой, сложив руки на груди.

— О, боже! Малфой! Канада! Ну как тебя угораздило! — Грейнджер со стуком приземлилась локтями на столешницу, запуская пальцы в волосы и проводя ими вниз по всей голове. — Нужно же было сначала объяснить мне...

Она подняла на него глаза, придавливая ладонями шею и вздыхая вверх, словно кошка:

— …прежде чем аппарировать! Боже... Калгари!

Они сидели в небольшой кондитерской на углу Харли-стрит, в Лондоне — не в Калгари, и перед ними ароматно пускали пар три «Седых Графа»[1] и одна порция пирога для Грейнджер. Джордж разомкнул руки, наклоняясь ближе к столу:

— Да, Малфой, — в его лице сквозила просчитывающая сосредоточенность. — Как только спецы из отдела магических перемещений пришлют свою птичку, за тобой сразу придут! Птичка может и не долететь с первого раза, но, черт возьми!

Он откинулся обратно, задумчиво барабаня пальцами по столешнице.

Сегодня он был какой-то другой. Прежде Малфой видел Джорджа только в официальном костюме, а эта черная с красным верхом майка наделяла Рыжего новой, неопределенной простотой. Прежнее впечатление превосходства сегодня вечером как будто испарилось. За окном, грохоча, проехал трамвай.

— Ты и меня в это впутал! — Грейнджер нервно отломила ложечкой кусок своего штруделя, не спуская с Драко глаз.

— Джордж, как ты думаешь, все ограничится слушаниями? — отвернулась, наконец, она, цепляясь за своего дружка, как за спасательный круг.

Тот подтянул ладонь к лицу, размышляя с секунду:

— Кто знает... Слушания, будут как пит-дать, — его тонкие пальцы с необычайно аккуратными ногтями бросились Малфою в глаза.

Он почему-то подумал, что такие руки могут принадлежать только хорошему человеку. Словно вся аура Джорджа сегодня пахла несдерживаемой, свободной от строгого костюма министерской шишки добротой. Не по отношению к Драко, правда:

— Уверен, хорек выкрутится. Но тебе все равно придется давать показания.

— Мне придется лжесвидетельствовать!! Незарегистрированные сеансы ресептивной магии не могут...

И вот опять эта доброта. Глаза Уизли засветились каким-то неподдельным счастьем, когда он утешительно подмигнул Грейнджер и накрыл ее руку своей, прерывая очередную истерику. За те полчаса, которые Малфой просидел с этими двоими, она уже четыре раза впадала в панику по поводу своих возможных показаний. Но даже это не раздражало его так, как демонстративное игнорирование близнецом его самого в этом аляпистом, розово-желтом — чисто женском — помещении. За одним столиком с ними. Сидящего напротив!

Все та же нелепая отчужденность, которой Рыжий одарил его тогда в коридоре Министерства, когда подошла Грейнджер, приправленная еще, правда, красноречивым укоряющим взглядом за вчерашний инцидент с аппарацией в Калгари во время ресептивного сеанса. Совершенно внезапная и переменчивая, вот что удивительно. Ведь был еще бар. Все это раздражало Драко. Холодная чеканная манера дарила ему ощущение обманутости. Но Джордж и не преминул ее сменить. А зато к Грейнджер...

Малфой с пренебрежением проследил за разворачивающейся перед ним сценой.

Уизли тепло сжал руку подруги, а та в ответ опустила голову и посмотрела на свои накрытые его ладонью пальцы. И вся ее поза в своей неподвижности в этот момент говорила о мимолетном отсутствии, неосознанном, видимо. Грейнджер задержалась взглядом на своих пальцах в его ладони несколько дольше, чем следовало, а когда немного порывисто подняла голову, ее взгляд, казалось, бегал, оставаясь, однако, твердо зафиксированным на близнеце. Она открыто смотрела Джорджу прямо в глаза, хотя ее зрачки подрагивали, готовые вот-вот изменить курс, спрятаться где угодно — хоть за веками.

В конце концов, лицо Грейнджер растянулось буквально до ушей в улыбке, и она непринужденно вымолвила:

— Не стоит, Джордж, все в порядке, — но Драко слышал, как она произнесла эти слова: на выдохе, а голос прозвенел на ноту выше обычного.

Он усмехнулся про себя, отмечая, что бывшая заучка может, однако, быть противоречивой, но зацепился практически случайно в тот же момент за талый блеск в глазах Уизли и легкое движение его левой руки. Близнец едва заметно сжал ее, когда ладонь Грейнджер выпорхнула на свободу, и провел большим пальцем по ребру указательного. А вот это уже интересно…

-Значит, у нас есть неделя? — Малфой сухо напомнил о своей персоне, застыв, словно статуй, со скрещенными руками на казенном кожаном диване.

Пора было возвращать этот клуб поддержки страждущих к истокам конструктивной беседы.

— Это максимум, Малфой, — Джордж перевел на него равнодушный взгляд. — Но ты же понимаешь...

Он подвинул свое кресло ближе к столику. Ножки швыркнули с тонким скрипом по кафельной плитке.

— ...максимум не значит стандарт.

— Нам даже не отчего отталкиваться! — казалось, Грейнджер сейчас вьюном вскрутится со своего места. Так сильно она тряхнула головой, переводя взволнованный взгляд с кресла Уизли на Драко:

— Все еще почти абсолютный ноль!

— А как же те гребанные фестраллы? — Малфой наклонился к столу, требовательно поднимая ладонь в вопросительном жесте. — Ты прислала сову, обещая какую-то информацию на счет вчерашнего.

— Ничего из того, что могло бы тебе шибко помочь, — холодно осек его Джордж.

— Я так и не понял, зачем тут ты?! — раздражение на манеру Рыжего начинало уже физически донимать Драко. — Подсчитать мне уголовные сроки за незаконное пересечение границы? Это я и сам могу...

— Ты не можешь замолить за свою задницу — это раз, — начал распаляться Уизли, — А..

— Тихо, успокойтесь! — прошипела, встревая Грейнджер. — Джордж здесь, в первую очередь, потому что он наш единственный источник информации о тех канадских фестраллах. И вообще, даже если бы он был тут просто так, тебя, Малфой, это не должно касаться!

— О, ну ради чертова Мерлина! — Драко в отчаянье закатил глаза, готовый послать обоих ко всем цилиндрическим. — Тогда какого… простите, мы тянем кота за хвост?! Что там с этим пастбищем?

— Это не пастбище, а мировая тренировочная база, — бесстрастно процедил Уизли. — Но это все равно нам ничего не даст.

— Как так? Тренировочная база и ничего не даст?!

В снисходительно-черствой обороне на секунду образовалась брешь, и Рыжий наградил его испепеляющим взглядом:

— Это не какой-то конкретный объект какой-то конкретной организации или страны, умник ты наш самонадеянный! Это элитная мировая, подчеркиваю для тех, кто в танке, МИРОВАЯ тренировочная база фестраллов. Чертов скоп! Большая куча от высших слоев общества, так сказать. Тебе обрисовать на пальцах что ли?

Малфой промолчал, задетый своим невежеством, касательно очередных увлечений богемы.

— Джордж, он так и будет упираться, — бегло окинув Драко усталым взглядом, Грейнджер снова повернулась к близнецу. — Лучше расскажи.

— А разве его аристократическая задница не в курсе? — губы Уизли искривились в довольной ухмылке.

— Малфои фестраллами никогда не интересовались. Что в них аристократического, Рыжий? — уязвлено фыркнул Малфой. — У нас ставки покрупнее, драконы там. Слышал о таких? Тебе не понять.

— Ох, Мерлин… — Джордж, что заправский клоун, презрительно закатил глаза на его выпад. — В общем, это своего рода большая школа для фестраллов богатеньких отморозков, — флегматично продолжил он, — или профессиональных спортсменов. Маги со всего мира сдают в эту школу своих питомцев для приведения в нужную форму. Ну, знаешь, там, выставки, соревнования всякие, скачки.

— Я понял. Можешь дальше не объяснять, — огрызнулся Драко и гордо отвел взгляд к окну, словно нашел там крайне нуждающийся в надсмотре процесс.

По близлежащим рельсам снова прогрохотал трамвай. От стекол отразились вибрации и огоньки.

В кондитерской, тем временем, становилось людно. По ту сторону прилавка, в другом более просторном зале, заняли последний столик. До ушей волшебников доносилась переливчатая какофония звуков: разноголосое женское гоготание, басистый гаркающий смех мужчин, звон посуды, мягкие отголоски музыки… Скоро народ поползет и в это крыло, не пропахшее еще пока прокуренными сюртуками и надушенными шеями, думал, выдерживая царственную паузу, Малфой. Он повернулся обратно к столу. Там же Гермионин штрудель ароматно побуждал желудок к действию.

— Так что, единственный вывод, к которому мы можем сейчас прийти... — начала между тем та, собирая слоеным тестом пролившийся на тарелку джем.

— Официант! — не выдержав, щелкнул пальцами Драко.

— ...что твоя девушка как-то связана с фестраллами. Может, у нее был свой дорогой и породистый? И она из светских кругов?

— Совершенно очевидно, что она из светских кругов, Грейнджер! На меньшее я бы не согласился... Мне вишневый штрудель, — добавил он командным тоном подоспевшему официанту.

Мужчина кивнул и торопливо ретировался.

— Значит, возможно, стоит попытаться поискать….

— Что? Девушку из высших кругов с фестраллом? Дочку богатенького папочки? Дак, это ж Малфой полмиру мог вставить свой «дорогой и породистый», — не дал Грейнджер закончить Джордж.

— Спасибо за комплимент, Уизли!

— Да ты прав, Джордж… — вздохнула девушка, с едва заметной улыбкой складывая ладони домиком под подбородком. — Тогда все, на что мы можем надеяться — это новое воспоминание.

Она повернулась к театрально отпивающему чай Драко:

— И у тебя есть всего неделя, Малфой. Короткая такая неделя, пока тебя не начнут затаскивать по судам. И это еще в лучшем случае. Связывайся со своим адвокатом заранее.

— Не волнуйся, Грейнджер, позвоню, — перед Малфоем замаячила в воздухе тарелка со штруделем, и ему пришлось сдвинуть свою чайную церемонию немного вправо к окну.

Официант со стуком поставил заказ на стол. Драко не замедлил отломить вилкой приличный кусок и деловито засунул его в рот.

— Неделя говоришь? — причмокивая, отозвался он пару секунд спустя. — Главное, что я успею справить с семьей праздник, остальное можно и на паузу поставить. Я несколько лет ждал. Подожду еще месяцок.

— По-твоему это ограничится месяцем, болван? — Уизли порывисто рассмеялся.

Он так затрясся, что чуть не поперхнулся своим чаем, знаками показывая Грейнджер жест отдающего честь и выразительно выпучивая глаза. Драко, медленно прожевав очередной кусок, спокойно переварил спектакль и с чисто Малфоевскими чувством, тактом, расстановкой проговорил:

— Несмотря на твою восхитительную осведомленность о моих половых органах, Уизли, ты все же многого не знаешь обо мне.

Джордж сощурился оценивающе, ловя его самодовольный взгляд.

— Малфой, если мы найдем твою Йоко-Оно, суда можно будет избежать, — Грейнджер прервала очередную невербальную перепалку, хлопнув ладонью по столу, чтобы привлечь внимание Драко. — Одно дело оправдывать попытки, и совсем другое — показать результат! Если мы найдем твою девушку, все глаза устремятся на мой успех, и забудут о твоих нарушениях.

Она вся напряглась как струна, не скрывая, как важны для нее произнесенные слова, и склонилась выжидающе в сторону Малфоя, упершись в него взглядом, словно участвовала в переговорах по слиянию, а от него зависело подписание договора.

— Так вот оно что, — Драко отложил ложечку и вытер губы салфеткой. — Так в тебе, Грейнджер, оказывается, живет человек?! Истинно-меркантильное существо. Ты поднимаешься в моих глазах.

Грейнджер же, в ответ, спесиво уткнулась взором в столешницу, предпочитая промолчать. Качая головой и ловя на себе хмурый взгляд Уизли, Малфой удовлетворенно захохотал.

-Тогда все решено, — сказал он, отодвигая от себя пустую тарелку. — Допиваем чай и расходимся.

— Дипломат, — фыркнул Джордж.

— Навык не пропьешь.

Через десять минут все трое встали из-за стола, давая знак официанту, и начали одеваться.

— Держим связь. И раз уж все та-ак, — добавил Драко, нарочито растягивая слова. — Простите, меня мистер Уизли и... Гермиона! Называть тебя миссис Уизли в данном контексте означало бы поженить с этим шутом. А у тебя уже, вроде как, есть один Визелл... Рональд, кажется.

Джордж только хмыкнул. Вот же высокомерный индюк. Так реагировать на извинения Малфоев. И тем не менее, Драко не мог не заметить, как оба его бывших врага слегка стушевались от произнесенных слов, оплачивая счет в тишине и бросая друг на друга искусственно непринужденные взгляды. Было это от извинений или же от... Уже второй раз за день голову посетила любопытная мысль.

* * *

Вечер прошел довольно спокойно, если можно так сказать. Его практически не задевали плечами статные старушенции, и не целовали в обе щеки подхалимистые ведьмы средних лет. Званый ужин матери в честь праздника пестрил цветами ярких выходных мантий и цветами под потолком, лианами свисавшими в замысловатых узорах, что нарисовал накануне палочкой драпировщик.

Сегодня просторный холл Малфой Мэнора заполняли звон бокалов и искры тысячей волшебных пузырьков света, наколдованных лично Драко, потому что он знал, как мама любит воздух и ненавидит тяжесть давящих стен особняка, так уставшая за все эти годы.

Отец презирал изящества, но сейчас он благодарствует семье и хочет порадовать жену. Стоит в синем фраке у основания слегка витой лестницы и пожимает руку какому-то толстосуму, приторно улыбаясь. Стоило Люциусу "выиграть" дело, как пресмыкающаяся мина была забыта, и светское высокомерие вернулось в тонкие, прямые, как геометрические линии, черты лица.

Драко стоял на вершине лестницы, у основания полукруглого балкона, и смотрел снизу вверх на своего непотопляемого отца. Отсюда открывались просторы их владений. Огромная зала, заполненная людьми и сотней летающих под лиричную музыку живого оркестра бокалов с шампанским. Нет, резервы Малфоев за войну не истощились.

В воздухе пахло герберами и тонкой линией астр, а за широким сводчатыми окном, от пола до потолка делившим трехэтажный особняк на север и юг, гнулись под порывами ветра кроны старых вязов и садилось за холмы венчавшее дымчатую долину солнце. Природа в своей естественной красоте, обрамленная роскошью родового гнезда позволяла Драко забыть ненадолго о так скоротечно ускользающем времени.

Прошло три дня с того вечера, как он сидел в кондитерской с Уизли и Грейнджер, а ни одного нового воспоминания так и не возникло. Сеансы они с последней пока не проводили. Якобы, промежуток между ними теперь должен был быть серьезно увеличен. Драко чувствовал, как начинает нервничать.

Если верить Розенбергу, разбирательства даже в самом лучшем случае заняли бы около полугода. Такие перспективы совсем не улыбались Драко. Он начал думать, что, возможно, переоценил свои силы, и не сможет ждать еще так долго.

Ему казалось, что призрачный образ любви вот-вот ускользнет, оставив только лишь отпечаток боли на сердце. С каждым днем, Малфою все чаще приходилось пресекать свой страх. Только вот от такой практики ощущение, что MrsDestiny[2] найдет себе другого или растеряет в ожидании все свои чувства (если уже этого не сделала), лишь больше усиливалось. Каждый день казался невероятной тратой времени, каждая минута простоя начинала раздражать.

Одно радовало — праздник, о котором он проронил слово в кондитерской, все же наступил до того, как успела «прилететь птичка». Значит, Уизли таки удалось «застопорить процесс». Драко, ступил за порог поместья, потирая руки и ежась на пронизывающем ветру.

По окончании приема в особняке, семья решила аппарировать на набережную к Темзе. Там проходил какой-то магловский фестиваль, и должны были пустить фейерверки. Обстоятельства, конечно — не фонтан, но что поделаешь? Пользоваться более-менее мощными огнеопасными заклинаниями Малфоям запретили, а душа просила искорки.

Народу на набережной было пруд пруди. Бесконечный шум и гам уличных гуляк. Драко с тоской вспомнил фамильное поместье и его сады, стоя под прохладными потоками воздуха на лондонской мостовой. Он отказал себе этим вечером в удовольствии закадрить пару молодых дочек подруг своей матери, и сейчас выискивал в толпе какую-нибудь изящную женскую спину, желая увести ту в мрачные тени под мостом, когда начнет сверкать.

Раздались хлопки, и в небе разорвались тысячи искр разных цветов. Толпа на мощеной дорожке вдоль Темзы загудела и засвистела в радостном улюлюканье. Отец и мать одарили друг друга сдержанными, но теплыми улыбками, и Люциус поцеловал Нарциссу в лоб. Она мерно прижалась виском к его плечу, и он обнял ее одной рукой.

Драко улыбнулся, вспомнив невольно, кто подарил им это счастье. И в тот момент не почувствовал комка в горле и неприятной сковывающей немоты, своей стремительностью схожей с разрядом тока. Может, он прежде сам уговаривал себя, что так надо? Вмиг он почему-то осознал, как сильно устал от всего этого. Ему хотелось просто дышать полной грудью и не думать о том, что он должен был и что не должен был. Кому теперь какая разница?

Драко снова взглянул на родителей. Пора было отпустить бразды и позволить течению самому нести судно в нужном направлении. Глубоко в душе ему было совершенно все равно, был ли Дэвид маглом и оказался ли униженным таким стечением обстоятельств Люциус. Да Малфою было плевать! Единственное, что действительно волновало его — это тонкие коленки и черный корсет платья на недорисованном с Грейнджер рисунке.

В толпе мелькнула каштановая шевелюра. Помяни черта.… В необъяснимом порыве Малфой повернул голову и корпус в сторону, где затерялась среди вопящих маглов эта кудрявая грива.

— Я, пожалуй, отлучусь, — сказал он родителям и поспешил в направлении, где только, что проскользнула Гермиона.

— Мы уже возвращаемся, Драко, — голос матери, словно ручей, пролился сквозь шум и суматоху праздника. — Ради Бога повеселись! Тетки не давали тебе сегодня проходу.

Малфой усмехнулся про себя, сходя с тротуара.

Как бы не потерять Грейнджер. Что подстегнуло его, он не был до конца уверен. Наверное, молчаливые упреки Уизли. Драко продрался сквозь море магловских одежд, и ему стоило больших сил не отряхнуться брезгливо на глазах у всех. Он увидел в левом дальнем углу обзорной площадки группу людей, среди которых была Грейнджер, закутанная в черный облегающий плащ, а рядом с ней виднелась рыжая макушка Уизли. Что ж, парень, видимо — вечная заноза в заднице Драко.

Он вовсе не собирался ухлестывать за Грейнджер. Даже в мыслях такого непотребства у него не возникло бы. Но, раз уж Джордж здесь — он не упустит возможности отыграться за кондитерскую и спектакль перед судом. Но особенно за свое неудостоенное ответом "раскаяние".

Драко путем долгих нежелательных размышлений пришел к выводу, что все дело в этих «победителях Вольдеморта», считавших его последним отродьем. Поттер и Уизли попадали под категорию чуть меньше остальных, конечно, но последний явно способен был на проявление толерантности только наедине. Мочить репутацию на людях он не стремился.

Малфой не привык, когда лицемерит кто-то, а не он. Еще более того он не привык, быть презренным, а не презирающим.

Интересно, как Рыжий отреагирует, если жена его братца и лучшая, судя по всему, подружка его самого, вдруг окажется застигнутой с самим дьяволом Малфоем при весьма двусмысленных обстоятельствах? От Драко лично не потребуется ничего кроме видимости, чтобы посеять семя сомнения. Потом он, может, и признается во всем, но партию нужно играть до конца и давать противнику время захлебнуться в ощущениях, иначе месть не имеет смысла. Будет знать, как игнорировать извинения от Малфоев.

Драко подошел к кучке магов на краю обзорной площадки.

— Хм, Герм, смотри, чем черт не шутит! — протянул, ухмыляясь, Джордж, заметив волшебника, и кивнул в его сторону.

В его глазах светился добрый огонек, так что Драко даже на секунду пожалел о своих злых помыслах. Но тут же потопил сожаление в аргументах, вроде "Малфои идут до конца".

Гермиона, стоявшая спиной к нему, прямо напротив Джорджа, повернулась с удивленной гримасой.

— О! Мистер Малфой! Как вы? — по ушам ударил такой знакомый добродушный голос, который он до чертиков боялся в последние дни услышать подле себя. Драко с усилием повернул голову вправо.

Плечом к плечу с Джорджем стоял отец Гермионы — Дэвид. Он все также слегка потерянно улыбался, и его карие глаза бегали суетно, оглядывая парнишку, которого пару-тройку месяцев назад он поддерживал в пабе непритязательным словом и чьего отца позднее спас решающим голосом. Он был маглом, и Драко передумал уже миллион мыслей с тех пор как узнал. Борьба его убеждений и его чувств, отраженных в ворохе вопросов «Почему?», порой хлестко била, не давая уснуть.

— Обещали заглядывать, а все мимо! — продолжал молодящийся мужчина. — И дочка молчит, словно воды в рот набрала! Правда, Джин? Она ведь и тебе ничего не говорит, да? — он заглянул через широкую грудь Джорджа, вытянув шею, и задиристо подмигнул жене.

— Мистер Малфой! Рада вас видеть! — Джин Грейнджер пихнула мужа рукой, слегка задев при этом Уизли. — Будь повежливее! — с укором шикнула она, улыбаясь.

Малфой почувствовал себя еще более сконфужено от этой сцены и от дружелюбия плавящего, казалось, прохладный сентябрьский воздух. Он метнул быстрый недоуменный взгляд на Грейнджер. Она лишь растерянно пожала плечами, а Джордж усмехнулся, закатив глаза:

-Ну же! Мистер Малфой! Чай не засватанный! — протянул он, выжидающе смотря на Драко и еле собирая свой рот, чтобы не прыснуть.

Этот клоун когда-нибудь его доконает, подумал Малфой. План в силе, черт его дери!

Резолюция пришла неожиданно и угнездилась в мозгу так же гладко, как прежде там ютилась битва. В конце концов, о чем он думал только пять минут назад, стоя с родителями? А тут все карты в руки. Заодно удастся расквитаться с одним из своих ментальных раздражителей. Нужно быть выше. Он же не трус!

— С праздником, Дэвид! — Драко Малфой вежливо, как и в предыдущую их встречу, протянул мужчине руку. — А вы, верно, миссис Грейнджер? — он простер ладонь и ей, а стоило пальцам коснуться кожи, сдержанно поцеловал их, сверкая исподлобья на Джорджа. Раунд, дружок, раунд за мной!

Глаза Грейнджер и Рыжего округлились до размеров маленьких черных тарелочек, и друзья переглянулись, шокированные увиденным.

— Вот это поворот?! Да? — присвистнул Уизли.

— А ты-то, поди, думал... — с напускным разочарованием передразнил его Малфой.

— Между прочим, этого мнения придерживался не только я, — добродушный и статный голос Джорджа не удовлетворил бесенят Драко.

— Да о чем вы говорите, в конце концов? — прервал их Дэвид, надуваясь как еж в радостной ухмылке.

— Об экспертном мнение этих двух знатоков, по видимости, — перебила его Джин, бросая тяжелый взгляд на свою дочь.

— Все в порядке, пап.

В манере Грейнджер ее общения с отцом, было что-то раздражающе миловидное, словно перед лицом Драко решили дружно испечь воскресной пирог и спеть в хороводе "Кумбая". Его передернуло от иллюзий.

— Между прочим, существует теория, — начал улыбаясь от уха до уха, Уизли.

Ничего, сегодня эта ухмылочка сотрется с его лица. И чего этому офисному саркастичному угрюмцу так весело?

— …что мнения людей не могут совпадать точь-в-точь, если только не в вопросе очевидной истины.

— И коню понятно, что не могут, Уизли, — крякнул Драко.

— Спасибо, Малфой, за содержательный комментарий! — вставила, осуждающее пиля его взглядом, Грейнджер.

Ох, ну началось, будут стоять друг за друга горой, даже если один будет вбивать кочерыжкой кол в землю. Типичные гриффиндорцы.

— Детки, мы вас оставим ненадолго, — пропела в воздух Джин, слегка разряжая атмосферу.

И чета Грейнджер вдруг растворились где-то в обступившей площадку толпе.

— Ну так, что там с твоей теорией? — Малфой проводил взглядом красную шляпку, венчавшую голову Джин.

— А то, что, несмотря на эту теорию, — язвительно протянул Джордж, глядя на Драко со скептицизмом и... жалостью? — Мы с Гермионой ОБА были полностью уверены в ином твоем поведении. Так что либо, ты разрываешь шаблоны, либо мы с Герм только что опровергли и коню понятную теорию.

Он прокашлялся, скрывая усмешку:

— Кстати, я, мне кажется, больше верил в тебя, чем она.

— Неожиданно, — подняла брови его подруга, кривя губы в недоверчивом жесте.

— Уж ты-то, Грейнджер, не изображай такое удивление. Скажи ему, что кто-кто, а ты — побольше была во мне уверена.

Малфой нарочно склонил голову в многозначительном кивке, поглядывая краем глаза на реакцию Джорджа. Тот, казалось, отнесся спокойно, хотя и хмыкнул, ожидая объяснений. Месть состоится, даже если Рыжий больше не пытается сойти за полено. Драко не дал Грейнджер обличить его провокационную ложь:

— Малфои любят удивлять. Привыкай, Уизли. Теорию вы не опровергли, — самодовольно напыжился он, обращаясь к Джорджу.

— Наслышан, наслышан, — усмехнулся невозмутимо тот, внимательно сканируя Малфоя из-под своих рыжих бровей. — Я говорил о том, что тебе, видимо, редко кто возражает, Малфой — отсюда такие острые ощущения, и попытки выделиться, — он ухмыльнулся издевательски, смакуя свой неожиданный удар.

Грейнджер сменила свирепый взгляд на недоумевающий. И правильно. Откуда ей было знать, что Джордж весьма символично намекает на перемены в своем общении с Драко. Этот тип ведь, наверняка, и словом ей не обмолвился о «добродушии» в баре.

— Старый добрый Уизли, — Драко повернулся посмотреть на салют. В душе он ликовал, что таки смог вывести Рыжего из равновесия на привычные колкости.

— Может, ты прав, — он зевнул показно. — Мне даже поспорить не с кем. А ведь так интересно воспользоваться случаем и противостоять двум упертым красно-золотым.

— Видать, истосковался ты в своем подземелье. Крышу сносит, — буркнула Гермиона, делая вид, что улавливает нить, и скрестила от ветра руки на груди.

— Ты вскрываешь все карты, — глубокомысленно выдохнул Джордж куда-то в ночное небо.

Он стоял сейчас позади Драко, и последний не мог видеть его лица, только слышать. И хоть для Грейнджер, Малфой был уверен, сказанное прозвучало как очередной поверхностный сарказм, истинный смысл от него самого не укрылся. Драко был уверен, что уловил нотку разочарования в голосе близнеца.

"Это еще не конец, Уизли, не расслабляйся, игра продолжается", — снова поднялось в его душе негодование.

— Принеси даме плед, джентльмен, — властно и как можно заносчивее скомандовал он. — Будь хорошим мальчиком.

Джордж злобно взглянул на Малфоя и хотел уже было что-то ответить, но тот прервал его:

— А то Грейнджер превратится в обветренную бродяжку.

Уизли захлопнул челюсть, негодующе сжимая губы. Окинул девушку взглядом, сощурился и, наконец, кивнул неистово, глядя на Драко. Видимо, аргумент оказался железным.

— Джордж, — схватила поворачивающегося парня за рукав Грейнджер. — Да не слушай ты его. О господи, Джордж! — закатила она глаза, когда тот ловко высвободил свое предплечье.

Джордж шепнул ей что-то на ухо, задорно потрепал по волосам и ускользнул в толпу. Драко успел только поймать еще один прожигающий взгляд. Азарт.

Они с Грейнджер остались вдвоем. Все, как и планировалось.

Вообще, их отношения стали довольно странными. В самом начале оные не клеились совсем, но после того признания о своем недуге Малфой начал воспринимать Грейнджер иначе. В конечном счете, она была отличным инструментом для достижения цели, и хуже от этого стать не могло. Пусть он хотя бы извлечет выгоду из своих "исправительных работ" для министерства, думалось Драко.

Такого мнения он придерживался эти три месяца, посещая сеансы Грейнджер и пробуя ее новомодный «рецепт» Эгероса. Постепенно она стала для него не больше, чем очередным человеком, с которым нужно вести дела. И хоть эти дела и были крайне важны для Драко и весьма глубоко залезали в его нутро, с самой Грейнджер его это никак не роднило. Отрицать, конечно, что они стали друг другу как, своего рода, соседи было бессмысленно, но каким-то уважением там и подавно не пахло.

Напротив, последние недели Драко особенно остро начал ощущать раздражение. Ни много, ни мало в силу своего резко выраженного переутомления. Но больше, его начинала пугать бессмысленность выбранного им пути. Похоже было, что даже с уловками всемогущей Грейнджер ему никогда не узнать лица своих мук сердечных.

Переломный момент в их отношениях произошел в тот день, когда они попробовали новый уровень. Весь ход мыслей Драко поменялся, и ему удалось вылезти из ямы разрастающегося горького скептицизма. Сучка Грейнджер, оказывается, неоправданно оттягивала применение следующего уровня. Ее лепет о неподготовленности его не убедил.

А когда заклинание сработало, Драко что-то вспомнил. Долбанных фестраллов. Не очень-то крупная рыба, но все же улов. Подтверждение того, что техника Грейнджер таки работала.

Может этот факт, а может то, что она сказала про перенос, заставило Драко снисходительнее к ней отнестись. Безразличие сменилось некоей формой благодарности. Да и к тому же, беда, в которую они в итоге вляпались из-за его незаконного пересечения границы в тот день, все же немного объединяла их. Отношения — уже довольно рутинные — стали немного теплее. Ведь нужно было скооперироваться. Возможно, поэтому Грейнджер так без штыков приняла его приглашение пройтись вдоль набережной, и подождать Уизли на лавочке подле моста.

Усевшись, они c уже привычной прямотой заговорили о Драко.

— Так ничего и не вспомнил нового? — Грейнджер закинула ногу на ногу, облокачиваясь на полукруглую деревянную спинку.

Драко посмотрел на огни противоположного берега, отраженные в Темзе. Фейерверк закончился, и теперь над водой стоял легкий туман разорвавшейся пиротехники.

— Думаешь, я бы вам не сообщил? — сказал он спокойно, покачивая ботинком.

Грейнджер в печали повернулась от него обратно к реке. Ветер раздул ее кудрявые волосы, и она прикрыла глаза, вдыхая запах ночи. Драко прикинул время. Уизли наверняка уже идет обратно.

— У нас есть еще три дня, — проговорил Малфой обманчивым тоном владеющего ситуацией бизнесмена. — Возможно, еще вспомню чего.

Он закинул правую руку на спинку лавочки, с двоякими эмоциями ощущая, как волосы Грейнджер защекотали его запястье.

Та, в свою очередь, бросила на Драко отстраненный взгляд и, снова вздохнув, разомкнула руки на груди:

— Было бы неплохо, если бы твоя уверенность передавалась по воздуху, — сказала она, и из ее приоткрытого рта вырвалось на секунду облачко пара.

Грейнджер, конечно, не догадывалась и не могла догадаться, чего на самом деле добивался Драко. Для нее разговор выглядел обычной беседой, и не казался чем-то особенным после происходившего в кабинете. Дипломатическая близость стала отличительной чертой их отношений, и казалась совершенно нормальной такая вот обнаженная расслабленность.

Драко оглянулся. И в его животе повернулся хитрый зверек азарта. Сквозь толпу он заметил метрах в десяти от них приближающуюся рыжую макушку. Значит, пора было действовать.

Саму Грейнджер он и пальцем не тронет. Главное видимость.

— Грейнджер, замри, — он приблизился к ее лицу своим, поднося левую руку к щеке. — Дай уберу соринку с ресницы, а то Уизли скажет потом, что это я довел тебя до слез.

Та сначала немного шарахнулась от неожиданности, а потом выразительно махнула рукой, словно давала позволение:

— А знаешь, Малфой, после сегодняшнего я уже ничему не удивляюсь.

Зверек в нутре Малфоя победно растянулся: видимость создана, еще секунда...

Драко аккуратно протянул пальцы к глазу девушки, делая вид, что убирает соринку. Боковым зрением уже отмечая неожиданно стремительное приближение Уизли, он пододвинул свое лицо ближе к Грейнджер, создавая иллюзию, что сейчас поцелует ее.

На мгновение распахнутые в шоке карие глаза исчезли из его поля зрения и голова закружилась, представляя взору миллионы запутанных обрывистых картинок. И сердце Драко болезненно сжалось.

А затем еще болезненнее что-то сжало его плечи и рвануло вверх.

— Не смей и пальцем ее трогать! — прошипел кто-то прямо над ухом.

Калейдоскоп картинок рассыпался на кусочки вместе с болью прилетевшей неожиданно откуда-то снизу и пронзившей копчик. Это оказался Джордж, с разъярённым лицом швырнувший его за шкибон на парапет.

Оторопевшая Грейнджер, вскочив с лавочки, стояла позади него, и Драко почти одними губами выдохнул, ловя ее полный ужаса взгляд: "Я видел. Я все помню". Просто потому, что это не могло ждать.

Только теперь он поднял голову. Уизли со сжатыми кулаками и бледным лицом навис над ним, и жилки на его шее пульсировали. От неожиданного осознания Драко аж поперхнулся, не веря своим глазам. Он проследил, как Джордж механически развернулся, и деревянной походкой прошагал к Грейнджер, схватил ее за локоть и аппарировал. Выходит, тогда в кондитерской Драко не показалось. В осадке от свалившегося на него объема информации он так и остался полулежать, примерзший своей пятой точкой к холодному камню мостовой.

Позднее он зайдет к Джорджу в кабинет, когда будет далеко за полночь, и нальет себе из уже початой бутылки с его стола немного виски в гранёный стакан. А чуть отпив, скажет все еще удивленно, кратко и почти без издевки, скорее просто рисуясь: «Да ладно, Уизли, серьезно?! А она знает?"

---

[1] «Седой Граф», иже «ГрафГрей», иже «Earl Gray» — черный чай с бергамотом (на всякий случай, если все-таки существует такой человек, который его не пил, попробуйте — очень вкусно;)

[2] MrsDestiny— (англ.) зд. Госпожа Суженная

очень советую, когда дойдете до момента (вы поймете) включить песню daughter — run =)

_____

“You sit there stone-faced, as if I'm not here

Can't you see that I've been crying?

I didn't know you'd be insane”

— Skylar Grey — Twisted (feat. Eminem & Yelawolf) [1]

В ее маленькой квартирке на Мэнсфилд-стрит в магловской части Лондона в тот вечер было очень тихо. Свет фонарей с трудом просачивался сквозь ветки обступивших многоэтажку деревьев. Яркие блики вытанцовывали свои игры на параллельной окну стене. Занавески едва колыхались от слабого сквозняка, заставляя Гермиону вздрагивать время от времени.

Она сидела на диване, глубоко провалившись в его мягкий плен, и не могла заставить себя пойти приготовить что-нибудь на ужин. Было уже одиннадцать часов вечера, и в голове ворочался вопрос: а стоит ли вообще утруждать себя перед сном? Вечер, который начинался так замечательно, пошел крахом.

Мама предложила позвать Джорджа с ними на набережную смотреть фейерверк. Разбухшая от пышного стола и большого количества родственников Гермиона только счастлива была согласиться. Джорджа она всегда рада видеть, что там говорить.

Но кажется, Джордж ей больше рад не будет. Он так смотрел на нее там, на набережной, когда приблизился к скамье. Гермионе показалось, его взгляд прожег в ее жалкой душонке дыру в то мгновение. Слепая агония, что это? Обида? Гнев? Он же наверняка презирает ее. Думает, что она хотела поцеловаться с Малфоем. Что изменила мужу — его родному брату. Да кто бы вообще понял?

Но проблема в том, что никакого поцелуя не планировалось. Даже спонтанной страстью это не назовешь. Малфой обманул ее и у него случился перенос. В первом она уверена не была, но во втором-то точно. Гермиона помнила его вспыхнувшие щеки и знакомый по годам практики в Лхаса напуганный огонек в глазах прямо перед тем, как Джордж рванул его за шиворот со скамьи (очень вовремя, к слову — до прикосновения губ оставались миллиметры).

Но разве было Гермионе тогда дело до Малфоя и его проблем? Все ее мысли занимал сжатый в плотную линию рот Джорджа, его напряженная челюсть и побелевшие костяшки пальцев, стиснутых в кулак. Он схватил Драко за отвороты черного пальто, слегка приподняв, и что-то прошипел тому в лицо, затем швырнул, как тряпичную куклу, на землю. А Малфой, пришедший в себя от удара, первым делом повернулся именно к ней, и даже без слов она смогла различить по губам: "Я все видел. Я все помню". Гермиона тогда еще не осознала сути.

Все, что волновало ее в тот момент — это напряженная спина Джорджа. Малфой, недоверчиво уставившийся на него, удивленно хлопал глазами, сидя на холодной земле. А затем Джордж порывисто развернулся и направился, словно подвешенный на невидимой веревке, к ней. Все произошло очень быстро, но в мозгу Гермионы сцена отпечаталась замедленной тягучей картинкой.

Сейчас, в темноте квартиры, в мягких объятиях дивана, каждый мускул ее тела сводило от усталости, и она замерла, не в силах пошевелиться в предсонной неге расслабленности. Мысли в голове уже начинали путаться, постепенно теряя свою остроту и притупляя боль. Гермиона помнила, как Джордж схватил ее за руку, ничего не говоря. Она тоже словно язык проглотила. Он аппарировал вместе с ней к крыльцу ее дома, но сонливость уже успела затянуть туманом резкую картинку его сурового неподвижного лица и немой боли в глазах. Гермиона чувствовала, как проваливается в сон — в горькую сладость невежества.

Только вот, гигиенические процедуры никто не отменял, и пришлось заставить себя подняться. Она, все равно что ватная, поплелась к зеркалу в холле. Сняла резинку для волос со своих непослушных кудрей.

В пелене опустевших до простой давящей путаницы мыслей Гермиона стала расчесываться, как вдруг до уха донеслись ритмичные низкие звуки. Такие, которые не возможно было ни с чем спутать. Она задержала дыхание в замешательстве. Гермиона прежде никогда в жизни не слышала, чтобы кто-то занимался сексом.

Неосознанно, она прижала ухо к стенке. Действительно, не показалось. Стоны поутихли, и она сама не зная зачем, стремительно прошагала на кухню, схватила грязную чашку со стола и вернулась обратно, приставляя ту к стене и прижимая к донышку ухо.

Тут же ей стало стыдно за свой порыв, и она прекрасно понимала, как низко поступает и как странно ведет себя, но потом вновь услышала стоны.

Гермиона аж усмехнулась про себя. Неожиданно, чужой секс заставил ее почувствовать себя одинокой, как никогда прежде. Даже хуже, чем под холодным черным взглядом Джорджа там у крыльца.

Боль вибрирующим гонгом пронзила грудь, поднимаясь от солнечного сплетения. Перед внутренним взором снова возникло его смертельно бледное лицо и словно постаревшие на несколько лет глаза.

В неярком свете фонаря под ними пролегли темные круги, а сам Джордж смотрел мимо нее. Стоило ногам Гермионы коснуться земли, он отдернул от нее свою руку — он избегал ее. Она грязная в его глазах — падшая женщина. Кто она?

— Поднимайся к себе, — его сдавленный безжизненный голос напугал Гермиону еще больше.

Плечи Джорджа были напряжены. Видно было, как вздымается часто и порывисто грудная клетка. У Гермионы внутри что-то сжалось. Сколько злости и презрения было в этой позе.

Джордж повернулся к ней спиной, сжимая и разжимая пальцы.

— Иди домой! — резко и низко рявкнул он в пустоту, будто сам себе.

— Я... — Гермиона не знала, стоило ли оправдываться.

Как же жалко она должна была выглядеть.

Если бы он только знал правду. Настоящую правду. Что она вообще любит только его – Джорджа. Но вряд ли то было время для признаний. Их дружба, и та, трещала по швам.

Джордж повернулся к ней со стальным спокойствием в чертах. Гермиона съежилась под напором его пустого стеклянного взгляда. Что она ему скажет? Он так в ней разочаровался... Отчаяние — вот что еще застыло на его лице. Ни кровинки, казалось, не осталось — только белая маска. И глаза, уставившиеся куда-то сквозь нее, блестящие в лучах чем-то острым и дрожащие отрицанием.

Гермиона до сих пор помнила это ощущение: как из ее груди рвутся наружу раздирающие плоть когтистые лапы страха — липкого и вязкого, царапая легкие и сердце, и печень, рассекая трахеи, подбираясь горлу, завязывая узлом мышцы языка. Боль, смешенная с отчаянием. Точно как у Джорджа на лице, только от любви.

— Он... — голос дрогнул, но она должна была сказать хоть что-то, перед тем, как убежать и разреветься от сгустившейся ненависти в его глазах, его позе, его движениях. — У него был перенос... Я... Прости...

И она развернулась, не дожидаясь какой-либо реакции. К горлу подступил комок, и Гермиона расплакалась, не дойдя и до двери — беззвучно — задавливая в себе всхлипы и эмоции. Только справившись с ключом и услышав позади хлопок аппарации, она дала хриплому голосу волю.

Ее оправдание — даже не оправдание. Что бы Джордж мог на него ответить? Может, он хотя бы будет меньше злиться, может, меньше боли станет на его, словно каменном, лице? Теперь он, по крайней мере, не будет обманываться, что между ней и Малфоем что-то есть.

Очередные стоны за стеной вырвали Гермиону из раздумий, заставляя слегка поежиться. Странно было.

Ей вдруг резко захотелось, чтобы Джордж сейчас оказался рядом: провел рукой по внутренней части ее бедра, коснулся ее губ. Она вздохнула уныло, опускаясь на пол вместе с зажатой между стеной и ухом кружкой. Стекло гулко потерлось об обклеенный камень панели, а в памяти Гермионы уже воскресли новые старые образы.

“While I powder my nose,

He will powder his guns,

And if I try to get close,

He is already gone,

I don't know where he's going,

I don't know where he's been.

But he is restless at night,

Cause he has horrible dreams.

So we lay in the dark,

We've got nothing to say.

Just the beating of hearts,

Like two drums in the grey.

I don't know what we're doing,

I don't know what we've done.

But the fire is coming,

So I think we should run.” [2]

Заканчивался 1998 год. В ту ночь стояла жуткая метель. Вихри снега заметали тропу, и сосны гудели в унисон ветру. В ледяной мгле неба зависла неподвижная луна. Не было ни облачка. Среди заснеженных веток молодых елей, что рощей обступили забор, можно было разглядеть тусклый свет окон лачуги.

Гермиона шагнула на крыльцо, оббивая с сапог снег. Она проделала такой длинный путь до той глуши в Норвегии, но ей было боязно постучаться и войти, когда остался всего метр. А тепло огня за стеклами так и манило.

Джордж тогда открыл не сразу. Он долго разглядывал ее, стоя на пороге с какой-то тягучей грустью на неподвижном лице. Они молчали, и только уголки его губ, казалось, легонько изогнулись в подобии улыбки, согревая суровую атмосферу, отпечатавшуюся будто на том лесу и на той стране, и на той ночи. В рое снега, что кружил перед глазами, и жужжании ветра за спиной Гермиона так ясно ощущала свою крошечную фигурку и расстояние, что разделяло ее и этого ушедшего в добровольное отшельничество человека. Зачем Джордж вообще ее позвал?

Копна рыжих волос спуталась, прямой подбородок было не видать за отросшей бородой. Висящий свитер крупной вязки скрывал фигуру от глаз, но по синякам под глазами и осунувшимся щекам Гермиона могла предположить, что Джордж, скорее всего, исхудал.

Чуть позднее они сидели на его маленькой кухоньке. На стене над столом висели оленьи рога, и на маленькой плитке напротив пыхтел чайник. Тут и там на бревенчатой кладке потрескался лак, хотя теплый цвет древесины по-прежнему согревал, и если бы не меткий глаз, кто знает, заметила ли бы Гермиона эти недостатки. Всё обнажала тишина.

Фред умер полгода назад. Они все едва оклемались от общего шока войны. Восстановили здания, помогли потерпевшим. Джорджа не было все это время после победы. Разве что первый месяц. Как только Молли встала с постели и убедилась, что он улыбается чаще раза в день, Джордж позволил себе сбежать. Он обманул их всех тогда — теперь, за одним столом с ним, Гермиона это увидела.

Она его не винила и не жалела. Было в нем что-то суровое. Не дюжая доля мужества и стойкости. Даже то, как он держал в руках нож, когда часом ранее свежевал кабана, чтобы приготовить на следующий день приветственный обед для Гермионы — твердо и уверенно. А его взгляд, в тот момент, он не был пустым.

Джордж улыбался, казалось, одними глазами. Было в них тепло — радость видеть старого друга. Значит, он не отчаялся, подумала тогда Гермиона. То лишь оболочка жесткости — боль не опустошила его. И ей нравилось, что горе не сломило Джорджа. Она видела, что он жив. Вопрос был только: в какой форме? Гермиону притягивало его такое искреннее размеренное спокойствие. Джордж не вязался у нее в голове как человек драмы. Да, он мог перебрать и разгромить бар, раскрошить кулаки о стены от боли... Такое случалось несколько раз в первые две недели после битвы при Хогвартсе, но он не стал бы причинять боль другим.

Она видела в нем все это — желание бороться даже после смерти брата. Ради брата. Гермиона понимала, что ему просто нужно время. Поэтому нет, она его не судила — она восхищалась его решениями.

Этот человек знал, какой выбор делает, ограждая семью от своих страданий, соглашаясь переждать боль в одиночестве — спасти близких от длительных мук, обрекая на одну пронзительную. И потому, сдержанный вид и молчание Джорджа — они завораживали Гермиону. Это была первая ее мысль тогда — на кухне. Ее завораживала его самоотверженность.

В ту ночь они все-таки разговорились. Вспоминали всякий нонсенс. Не было в беседе большого смысла или памятных фраз. Формальный обмен информацией и теплый огонек там, в глубине его глаз. И Гермиона верила потому в искренность самой сцены. Дабы их рты говорили одно, а глаза совсем иное. И словно сквозь толщу воды, сквозь слои этого шутливого фарса двух старых друзей пробивалось навстречу друг другу понимание.

Он показал ей ее комнату. Гермиона помнила, как ближе к двум после полуночи сидела у зеркала туалетного столика и увидела в отражении, что Джордж прошел мимо. Он зарядил ружье, и она вскочила взволнованно, хватая его за рукав.

-Не волнуйся, — он улыбнулся опять только краешком губ в подобии усмешки, глядя ей прямо в глаза, и заправил, едва касаясь, локон волос Гермионе за ухо.

Пока она пыталась разобраться в мыслях, хлынувших в голову вместе с кровью со скоростью, до которой участилось дыхание, Джордж уже исчез за дверью. Она не дождалась его в ту ночь и легла спать, с легкой дымкой в голове от своей реакции на произошедшее. Джордж ушел охотиться. Нетипично и типично одновременно. Ведь что она знала о его жизни в Норвегии?

Гермиону разбудил грохот и стоны. Она в ужасе бросилась к комнате Джорджа. В ту холодную ночь она даже на миг не задумалась, что он мог быть не один. Ее саму часто мучили кошмары, и она почему-то сразу поняла, что его тоже.

Распахнув дверь, Гермиона увидела, как Джордж корчится в постели, сжимая в кулаки простынь. Она бросилась к нему, пытаясь заглушить в голове ужасные крики. Его словно раздирало изнутри — Джордж дергался и метался головой по подушке. Гермиона дрожащими руками, в каком-то диком порыве страха, в безумной уверенности неотвратимости чего-то ужасного — словно вся ее жизнь зависела в тот момент от этого человека — схватила обеими руками Джорджа за голову и прижала к своей груди, не заметив даже, как из глаз хлынули слезы.

Почему-то тогда все ее существо сосредоточилось в нем. Ей стало жизненно важно, чтобы такой стойкий снаружи и такой беззащитный в кругу своих демонов, там во сне, Джордж услышал ее. Почувствовал, что она рядом и он не один. Стало необходимо, чтобы он выпутался из давящего плена — чтобы был рядом с ней. Потому, наверное, что ей было мучительно страшно одной, а он, знала Гермиона, был таким храбрым. Самоотверженный человек не может быть трусом.

Она до дрожи испугалась потерять Джорджа в тот момент. И может, больше из собственного эгоизма — потому что, нуждалась в нем, таком трезвом, несмотря на всю боль, и таком крепком, рядом с собой — Гермиона начала гладить рыжую макушку, нашептывая тихонько, что все хорошо и глотая слезы. Она страшилась потерять его и теплый огонек в глубине его глаз. В тот предельный момент эта истина предстала с невыносимой четкостью.

Всхлипы прекратились, и дыхание Джорджа постепенно выровнялось. Через какие-то доли секунды, а может через полчаса, его рука плавно проползла на плечо Гермионы и сжала крепко-крепко у основания шеи. Кто кого поддерживал в тот момент?

В той же тишине, что и всего несколько часов назад, они как-то медленно сползли из полусидячей позы на подушки и лежали молча, смотря в потолок. Там проплывали тени от качающихся за окном в свете луны сосен. Ни слова не было сказано. Им попросту было нечего сказать. Незримая нить связала их в той бесконечной тьме. И только их сердца стучали, разрывая закладывающую уши тишину, словно барабаны — словно набатом, отбивая ритм их мыслей.

Гермиона чертыхнулась, вновь обретая себя в холле собственной квартиры, с ухом, прижатым к чашке, и с чашкой прижатой к соседской стене. А по ту сторону действо, кажется, близилось к апофеозу. К быстро ускоряющимся надрывам женского происхождения присоединилось три-четыре раза блеяние на тон пониже, и после долго-затухающего воя феерия, по-видимому, прекратилась. Гермиона так и осталась сидеть минуты три на полу, упираясь локтем в плинтус, а ухом в кружку. Это было так нетипично для нее — все это.

Она вспоминала, шебурша ногтями по паркету, как ее знобило в ту далекую норвежскую ночь подле закрывшего глаза Джорджа. Осознание, придавившее ее плечи и одновременно подарившее невероятную легкость, накатило тогда оглушающей волной. Невесомость с горьким привкусом реальности.

То, что она почувствовала... Она не осмелилась бы вписать это в рамки дружбы. Ее животный страх, когда Джордж в судорогах согнулся пополам на кровати. Казалось, несерьезная причина для взрослой девушки — героини войны — разводить панику. Перспективы, представившиеся перед мысленным взором Гермионы в тот момент, потеряй она его... Такого она не испытывала ни за Рона, ни за Гарри. И когда смысл окончательно дошел до нее, грудь сдавило странно гулко.

Джордж вряд ли захотел бы дать ей то, чего она хотела. И это еще полбеды. Гермиона была замужем за Роном, и должна была быть замужем за Роном. Такой была ее обязанность. У нее совсем не осталось прав. Не тогда. Но она решила быть рядом с Джорджем, и до сих пор была. И до сих пор ничего не изменилось. Даже за первые полтора года вдали от него — в Лхаса. Ничего, кроме ее чувств — те только стали крепче.

Гермиона встала медленно, вылавливая свое сознание из глубин памяти, и поплелась сквозь сумрак квартиры на кухню. Развела себе чай и уселась за стол, скрестив пальцы. Спать перехотелось, а внизу живота ныло от накатившего желания.

Она прислонила кружку ко лбу. Не прошло и минуты, а Гермиона поднялась со стула. Не в ее привычках было себя жалеть. Она твердым шагом направилась в зал. Свободной рукой распахнула балконную дверь и вышла в ночную свежесть.

Похолодание пришло с первым сентября и довольно резкое. Легкий дымок, поднимавшийся из чашки, превратился в клубящийся пар, и ляжки под капроном колготок покрылись мурашками, когда порыв холодного ветра омыл ее вечернее красное платье.

Только сейчас Гермиона осознала, что наверняка помяла подол, рассиживаясь там, у стены, слушая, как резвятся неизвестные соседи.

В дверь позвонили, и металлическая трель прорвалась из-за спины в своеобразную тишину лондонской улицы, окружившую балкон. Первой мыслью Гермионы было, что вернулся Джордж. Но реалист внутри нее старательно поспешил отогнать эту наивную мысль. Она заторопилась обратно внутрь открыть дверь.

И все же, картинка, увиденная в глазок, принесла разочарование, несмотря на внутреннюю подготовку, поскольку надежда умирает последней. Двое неизвестных мужчин в темных деловых мантиях стояли плечом к плечу на лестничной клетке.

— Вы к кому?

Глупый вопрос. К кому еще могли прийти двое волшебников в магловском районе Лондона, если не к Гермионе или Рону?

— Гермиона Уизли? — открыл рот тот, что выше. — Отдел Обеспечения Правопорядка Министерства Магии. Откройте, пожалуйста, дверь.

Оба волшебника подняли вверх удостоверения, и Гермиона сдалась, неуверенно поворачивая замок.

— По какому вопросу вы пожаловали в такой поздний час? — она попыталась скрыть волнение за властным тоном Героини Войны.

— Вам придется проехать с нами, — более низкий волшебник придвинулся ближе к ней в угрожающей манере.

У него были кучерявые темные волосы и вздернутый, картошкой, нос.

Гермиона отшатнулась с возмущением, чуть не выплеснув из кружки половину чая.

— Миссис Уизли, — начал второй, тот, что выше, с кривым длинным шнобелем и карими, как дерн, глазами. — Мы надеемся на мирное содействие. Не создавайте нам лишних проблем.

— Да что, черт возьми, здесь происходит? — Гермиона с негодованием отошла на несколько метров назад. — Объясните мне, по какому праву вы смеете командовать мной? И по какому, в конце концов, вопросу вы сюда явились?

— Мы не имеем полномочий разглашать информацию вне стен Министерства по приказу мистера Веллингера.

— Петэр?! Что ему могло понадобиться? — Гермиона почувствовала некоторое облегчение.

С прокурором Петэром Веллингером она была в хороших отношениях, и возможно, он просто нуждался в помощи по какому-нибудь личному делу. Только вот, вся эта срочность и внезапность вводила в замешательство.

— Вы должны пройти с нами, Миссис Уизли, — курносый вновь сделал движение в ее сторону, и Гермиона с раздражением развернулась, быстрым шагом направившись в спальню:

— Вы должны быть повежливее, — бросила она через плечо с холодной четкостью.

Через несколько минут, выйдя к двум мракоборцам с сумочкой в руках и припудренным носом, она накинула медлительно на плечи черный лоснящийся плащ, а затем еще медленнее обулась.

Они долго и молча шли по пустынной улице. Гермиона видела вдали мерцающие огни моста через Темзу и считала фонари. Легкий туман опоясывал заречную часть города, и слабый ветерок доносил запах приближающейся сырости. Утром вся Мэнсфилд-стрит будет затянута белой вязкой пеленой. В конце улицы они завернули в переулок и оттуда аппарировали.

Когда под ногами Гермионы вновь обрела себя твердая поверхность, глаза с удивлением обнаружили вокруг просторный темный холл размером с добрую половину Кингс-Кросса. Потолки практически терялись в высокой темноте, застекленные прозрачной плиткой. Ночь была безлунной, но от близлежащих зданий какой-то свет все-таки проникал с правой стороны стеклянного конуса. Стены в холле оказались заклеены имитацией дерева и пустовали. Это был зал Отдела Обеспечения Магического Правопорядка в Министерстве Магии. Антиаппарационный барьер, по-видимому, сняли на некоторое время.

Веллингер стоял к Гермионе спиной у больших витражных часов — единственном предмете интерьера в этом холодном покинутом холле:

— Рад, что обошлось без сцен, Гермиона, — он повернулся к ней. — Я так не хотел, чтобы тебя коснулись все эти атрибуты процедуры.

— Какой процедуры, Петэр? — Гермиона в замешательстве посмотрела на седовласого мужчину.

Его худое морщинистое лицо нахмурилось в грустной улыбке. Он поднял руку, сжимая ее на секунду в кулак, и потом вновь разжал одновременно со вздохом, давая своим людям знак идти.

Когда двое мракоборцев вышли, Веллингер опустил голову и, снова поднимая ее, словно был расстроен чем-то, прошествовал медленно, заплетая ногу за ногу, к Гермионе. Его статная фигура, словно корабль, проплыла по витиеватой траектории в ультрамариновом полумраке холла. Стрелки на белеющем циферблате часов сошлись в самой верхней точке, и зал огласил двойной удар тяжелого медного маятника.

Гермиона недоверчиво выпрямилась, следя взглядом за Веллингером. На нем был строгий зауженный костюм, а из кармана для бутоньерки выглядывал бордовый платок в белый горошек. Петэр хмыкнул скорее печально, и его зрачки сузились в порицающей манере:

— Гермиона, — он подошел к ней вплотную, кладя руку на плечо. — Не надо. Лучше тебе с нами сотрудничать.

— Я не понимаю...

— Калгари...? — отстранился задумчиво Петэр, словно рассуждал, какую скатерть выбрать, и взмахнул рукой.

Из воздуха появились стол со стульями. В воздухе над ними повисли три продолговатые флуоресцентные лампы.

— Почему именно Калгари?

Теперь в ее голове все прояснилось. Гермиона с невольной дрожью в коленках последовала пригласительному жесту Петэра и присела на один из стульев. Последний же обошел стол кругом и занял место напротив.

— Руки на стол.

— Это обязательно? — Гермиона с надеждой посмотрела Веллингеру в глаза.

Он кратко кивнул, отвечая ей прямым потяжелевшим взглядом. Сила воли и честь у него были, стоило отдать должное. Гермиона не могла не чувствовать благодарность за честность этого пожилого человека — одного из ее хороших знакомых — достаточно близких знакомых.

Петэр поддерживал ее в первые месяцы работы Центра с Министерством. Помогал разобраться в делах подсудимых отправленных к ней на профилактику и вообще оказался весьма приятным человеком. Нельзя сказать, что они стали друзьями, но в их отношениях определенно присутствовала некая недосказанная близость, как это бывает в союзе наставника и протеже. Хотя Гермиона и не была его протеже — сферы-то совсем разные — он все же был старше и опытнее, и взял Гермиону, в каком-то смысле, под свое крыло. Возможно потому, что в отделе прокуратуры был единственным действительно работающим и ответственным человеком; а может потому, что Гермиона представляла для него какой-то личный чистый оплот справедливости — свежий и еще не запятнанный продажной жизнью.

Гермиона знала: Веллингеру тяжело проводить процедуру, но он проводил ее, как должен был, и не пытался завуалировать происходящее. Она с опустошением положила руки на стол.

Тут же вокруг запястий защелкнулись материализовавшиеся из-неоткуда кандалы.

— Ну давай, Гермиона, — произнес уже откровенно мучительно, словно в подтверждение ее мыслей, Веллингер. — Не будем все усложнять. Расскажи сама.

Гермиона промолчала, оценивая ситуацию. В своих трагических метаниях и слезах по Джорджу она совсем забыла о реальных проблемах, обернувших толстый хомут вокруг ее шеи.

Веллингер сокрушенно вздохнул, не получив ответа:

— Что вы делали в Калгари, Гермиона? — требовательно повторил он.

Гермиона в отчаянье потрясла правой рукой в попытке подстегнуть слова и ощутила, как металл натирает кожу:

— Это не то, что ты подумал, — подавленно откликнулась она наконец.

— Так ты поясни, — уже спокойнее Веллингер наклонился ближе к ней через стол, не спуская внимательного понимающего взгляда.

Гермиона знала, как проходят допросы, знала, какую технику он будет использовать, и знала, как ему нелегко. Сквозь следовательскую маску пробивалась неудержанная грусть и искреннее беспокойство. Она от того и сомневалась, кому этим вечером будет тяжелее: ей или Петэру. Нет, все таки ей – ей тяжело будет и за него.

— У него какой-то план? – Веллингер, снова начал говорить, потому как она так и не нашлась с силами ответить. – Так и знал, что твоему отцу легко пустить пыль в глаза.

— Нет, Петэр, дело не в этом!

— А в чем же?! – он сдержался, чтобы не хлопнуть рукой по столу, лишь напряженно опустил ладонь на поверхность, медленно касаясь ее пальцами. – Он незаконно пересекает границу, а ты находишься в этот момент рядом с ним. Он заставил тебя, Гермиона? Он пытал тебя?

Эмоции явно выходили из-под контроля.

— Нет… Петэр, это сложно объяснить...

Несмотря на сцену, Гермиона знала Веллингера. Точку разрядки он уже только что преодолел, и как бы тяжело ему не было вести именно ее допрос, в дальнейшем он ошибок не допустит. Опыта у этого человека за спиной были не годы, а десятки лет.

— Это… — замялась она.

Вопрос стоял ребром, и какая из сторон была хуже: обвинения в пособничестве потенциальному преступлению или реально существующее нарушение закона об использовании ресептивной магии – можно было только предполагать.

— Да?.. – голос Веллингера понизился, становясь спокойным и выдержанным.

Теперь прокурор звучал расчетливо и холодно:

— Ты перешла на его сторону, не так ли? И Рон. Он тоже в этой каше. Мы в курсе.

— Рон-то тут причем? — не поняла Гермиона.

Но тут же осознала, что попалась на крючок. Так легко. Вторая фаза никогда не была ее сильной стороной. Когда их в Лхаса тренировали на случай чрезвычайной ситуации, она всегда сдавала именно на этом этапе. Следователи прибегали к тактике ложной осведомленности. Иногда, она, конечно, оказывалась не ложной. В большинстве случаев, в общем-то. Смысл состоял в том, чтобы лишь создать у допрашиваемого ощущение полной осведомленности властей, чтобы получить признание. Чаще всего, гораздо больше зависело от манеры подачи фактов, чем от их содержания.

Но Гермионе-то нечего было скрывать. Не о Роне. Она попалась на другую удочку. Неведение. Недостаточная проинформированность. Теперь она начала волноваться еще и за мужа: вдруг Малфой и того как-то впутал без ее ведома. Гермиона знала, что ответит ей Веллингер:

— Ты будешь сотрудничать? – произнес он мягко.

Все. Для него допрос, сейчас пойдет как по маслу:

-Я сотрудничаю, Петэр! Да… — не выдержала Гермиона, повышая голос, скорее от злости на саму себя, чем на ситуацию. — Что ты хочешь услышать?! При чем тут Рон?!

— Ответ за ответ. Ты знаешь правила.

— Хорошо, — Гермиона шумно выдохнула и мотнула головой, как уставшая на скачках лошадь. – Ну? Давай.

— Что вы делали в Калгари? — все так же ровно отчеканил Петер.

— Искали возлюбленную Малфоя.

Ну, вот и все. Лед тронулся.

— Какую возлюбленную? – с ожидаемым недоумением отреагировал Веллингер.

— Петэр! При чем тут Рон?! Я же не чужой вам человек, в конце-то концов!

— Хорошо, — кивнул терпеливо Петэр.

Он поправил манжеты рубашки, состыковывая их с краями рукавов своего черного пиджака:

– Тема все еще актуальна. Перейдем сначала к этому вопросу, раз так. Лучше говори правду, Гермиона. Дела обстоят очень серьезно.

Несмотря на внутренние увещевания, что все это — лишь очередная следовательская уловка, у Гермионы засосало под ложечкой.

— С его закрытого счета в Гринготсе ежемесячно переводятся довольно крупные суммы на анонимные офшоры в Пуэрто-Рико. Ни откуда он берет эти суммы, ни кому или на что он их перечисляет, пока не удалось выяснить. Мы предположили: это могут быть переводимые на счет наличные от ваших арендаторов, о которых я, к слову, узнал только сегодня. Какой черт, спрашивается, попутал вас разделить квартиру и сдавать ее какой-то тройке итальяшек, информации на которых в базах практически нет? Все эти обстоятельства вкупе с инцидентом в Калгари, как ты понимаешь…

Веллингер продолжил после выразительной паузы:

— В общем, Гермиона, — лучше тебе поскорее пояснить связь между этими элементами, или ее отсутствие, на которое я, честно сказать, надеюсь. Иначе, Рона возьмут под стражу до выяснения обстоятельств.

— Петэр… — Гермиона вздохнула почти облегчённо. – Нет нужды. Рон… Я объясню тебе все…

— Уж постарайся, — лицо Веллингера смягчилось. – У вас проблемы, Милая? – добавил он заботливо, давая волю эмоциям и меняя направление допроса, словно послабляя его.

— Мы в фиктивном браке, Петэр.

Какую-то долю секунды Петэр смотрел на нее непонимающе. А потом развел руками и кивнул Гермионе продолжать, выпячивая нижнюю губу за нехваткой слов.

— Мне нужна была виза в Лхаса, — Гермиона отстраненно почесала ладонь. — Ты наверняка слышал, что ее дают только замужним женщинам?

— Да, — глухо отозвался он. — В этой общине строгие правила. А Рон что?

— А Рону нужно было золото.

— Золото на?..

— На магазин Всевозможных Волшебных Вредилок близнецов Уизли, — Гермиона прокашлялась. — Средства, которые он переводит в Пуэрто-Рико — это плата поставщику. Рон нашел там какого-то парня, готового по дешевке поставлять некоторые ингредиенты. Не поймите все неправильно, Петэр. Все законно, просто не совсем официально. Мы должны были потуже затянуть пояса.

Веллингер молчал, вглядываясь в кандалы на запястьях Гермионы. А что он мог сказать? Он стал невольным свидетелем чужой семейной, как ему наверняка казалось, драмы и не был уверен, хочет ли продолжать задавать вопросы. А между тем, Гермиона была готова выложить ему все на корню, потому что устала молчать. Особенно сегодня, когда ей было бы так "кстати" раскрыться перед Джорджем.

Все произошло, когда последний уехал и оставил магазин на попечение Рона. Разнесенные стекла, минусовая рухлядь на балансе. Бизнес нес убытки, не починенный, но открывшийся уже несколько недель спустя после победы.

Джордж только прибраться там успел и товар выставить, а затем сказал, что уезжает в Норвегию на свежий воздух, в лес, искать себя и наслаждаться красотой природы, а в магазин ему пока тяжело возвращаться. Уже тогда Гермиона с Роном должны были догадаться, выслушавшие его признание, что он туда не колдографии делать едет, но слишком сильно хотели верить в наивно-светлый исход.

К тому же, по какой бы реальной или нереальной причине он туда ни ехал, передача управления магазином Рону все равно бы состоялась, ибо это было логично.

Логично было и то, что Рон не имел права запустить переданное ему дело, а должен был поставить его на ноги. Но требовались огромные суммы денег, может не сразу — постепенно – но требовались. Суммы, которые неоткуда было взять, так как в стране царила разруха, а семья Уизли в особенности никогда не славилась процветающей. Тех резервов, скопленных близнецами, что не истощились за время войны и по ее окончании, было недостаточно для восстановления и достижения даже точки безубыточности магазина в перспективе времени, не то, что уж рентабельности. Нужны были серьезные капиталовложения и постоянные денежные инвестиции в течение хотя бы полугода для поддержания определенного объема продукции, выставляемого на продажу.

Тогда-то у нее с Роном и созрел этот план. После войны, в связи с поразившей магическую часть Англии бедностью, Министерство запустило программу поддержки молодых семей. Каждой малоимущей только что поженившейся паре выдавалось жилье. Не то чтобы оно было особо шикарное — так, халупа — и не то чтобы Рон с Гермионой, будучи героями войны, попадали под категорию "малоимущих". Но новый министр магии, и по совместительству их близкий друг — Кингсли — в силах был немного подсобить двум застарелым альтруистам и провернул небольшую аферу с документами. Единственным условием оставалось официальное заключение брака между Роном и Гермионой.

Они расписались, очень убедительно отпраздновали перед заведующим Отделом Социальной Поддержки свадьбу и уже через неделю получили огромную по меркам обеспечения квартиру на стыке магловского и магического районов Лондона. По входу с каждой стороны. Возможно, это была тонкая забота Кингсли по отношению к Гермиониному происхождению, хотя она и не решилась признаться ему, что тут скорее попахивает предубеждением. Нужно было сказать спасибо, а не искать подтекст.

В квартире разместились две ванных комнаты, две спальни, кухня, гостиная, помещение под детскую и еще две комнаты под возможные нужды семьи. Рон с Гермионой разделили новообретенное жилище на две части, воздвигнув при помощи строительных заклинаний стену, как раз в том месте, где проходила граница между районами. Магическую половину было решено сдавать за галеоны, а полученные средства вкладывать в магазин. Магловскую часть квартиры по совету Кингсли нужно было обязательно оставить хотя бы для видимости в качестве их "любовного гнездышка".

Рон намеревался жить в квартире над магазином, и естественно «гнездышко» негласно перешло к Гермионе. Сама она, правда, сразу после рождества должна была уехать в Лхаса изучать ресептивную магию. И квартира бы, по идее, пустовала полтора года. Поэтому они договорились с Роном, что тот будет использовать ее для складских нужд, пока Гермиона не вернется на родину.

Джорджу условились ничего не говорить об их с Роном жертве (да, в его глазах это выглядело бы именно жертвой, а в себе он бы видел причину): ни в письмах, ни когда он вернется из Норвегии. По крайней мере, до момента расторжения фиктивного договора. Главной задачей Рона и Гермионы было помочь восстановиться не только магазину, но и Джорджу. Они даже наложили друг на друга непреложный обет для мотивации. Кто же мог знать, что потом это станет проблемой для Гермионы? Всему окружению из друзей и семьи Уизли тоже решено было презентовать себя как обычную счастливую пару. Меньше ушей — меньше языков.

К слову, договор можно было, по мнению Кингсли, разорвать без лишней шумихи уже на этой неделе – в 2002 году. А Гермиона сидела прикованная кандалами напротив Веллингера и единственная мысль, которая билась сейчас в ее голове, была: а что если у нее так и не появится шанса признаться Джорджу в своих чувствах и во всей этой афере, которую они с Роном провернули? Между тем, довольно болезненную для Гермионы аферу, ведь она должна была держать свои чувства под замком и свой язык за зубами. Какого было ей в ту морозную ночь в Норвегии сознавать, что она не только не интересует Джорджа, но и не сможет его заинтересовать еще минимум года три – срок который назвал Кингсли. А еще был Лхаса, и Гермиона до сих пор благородила и Бога и Мерлина (хотя к первому она обращалась явно чаще), что за полтора года ее обучения Джордж не нашел себе постоянной пассии. А последние полтора года прошли для нее особенно мучительно.

— А я-то думал вы с Роном счастливая пара… — возвращая ее внимание обратно в настоящее, нарушил лихорадочные размышления Гермионы Петэр Веллингер.

Тусклое синие мерцание наколдованных флуоресцентных ламп слабо освещало его нахмуренный морщинистый лоб.

– Вы же вроде, — неловкость застыла на секунду на немолодом лице, — любили друг друга.

— Нет, — коротко, но ободряюще улыбнулась Гермиона. – Мы друзья, и всегда были ими.

Это было правдой. В послевоенной рутине и проблемах их с Роном чувства не прошли поверку на крепость. Точнее, оказалось, что они и не были чувствами иными, чем дружескими. Плавно романтика сошла на "нет", и в один прекрасный день Гермиона набралась смелости намекнуть о своих выводах Рону. Тот неловко и озадаченно почесал затылок и с извиняющимся взглядом произнес, кивая, как болванчик, и нервно улыбаясь:

— Боже, Герм! А я все ломал голову, как сказать тебе то же самое... Ты самая лучшая девушка на планете, даже здесь ты оказалась безупречна. Знала бы ты, как я тебя люблю!

— Я тоже люблю тебя, Рон.

— Выходит, друзья?

— Друзья.

— Фу-ух, слава богу...

Гермиона рассмеялась на его реакцию, хотя и ощущала легкую обиду. Пару недель она даже сомневалась, а не ошиблась ли. Ей было грустно и, в общем-то, неприятно чисто по-женски, что Рон отреагировал именно так. Но уже в среду третей недели она поняла, что это ни что иной, как засевший в каждом человеке страх перемен; и смогла вздохнуть полной грудью, наконец, ощутив, что приняла правильное решение.

Она не спрашивала Рона, как он перенес первое время с их разрыва, но почему-то нисколько не сомневалась, что точно так же. Потому что, только встретившись у Гарри отметить магловский День Гая Фокса, они, наконец, оба ощутили свободу общения, а уже через пару недель воспоминания о влюбленности словно совсем канули в лету, и бывшая пара веселилась не хуже, чем в школьные годы на полных правах друзей. А меньше чем через месяц началась история с фиктивным браком, а еще через месяц она влюбилась в Джорджа.

— Ну что ж… — Веллингер покачивался на стуле напротив.

Он вздохнул, складывая руки на груди, и со спокойным согласием слабо закивал головой:

– Видимо так и есть.

— Все нормально, Петэр, правда, — Гермиона склонилась немного вправо, пытаясь отогнать неловкость момента максимально светлой улыбкой. Однако давящая атмосфера пустого холла и их импровизированного уголка для допроса не помогла ей в этом деле.

Гермиона несколько нервно бегала глазами по своему собеседнику. Какая-то частичка ее чувствовала вину перед Веллингером и боялась неодобрения или осуждения.

— Хорошо, ладно, — встряхнул себя, тем временем, Петэр. – Рона ты оправдала, понятно. Ну, а что с Малфоем? Девушкой и Калгари? Ты хоть понимаешь, что скрыла факт незаконного пересечения границы, не сообщив в Министерство?

— Понимаю, — Гермиона опустила глаза, не пытаясь противиться внутреннему облегчению: тема с Роном была, наконец, закрыта.

Петэр встал со стула. Он обошел стол кругом и подошел к ней вплотную, оглядывая сверху вниз:

— У тебя были на то причины, Гермиона? – проговорил он тоном, в котором прозвучало скорее что-то отеческое. — Посмотри на меня.

Гермиона вскинула голову, поворачивая к нему корпус, насколько позволяли кандалы на запястьях. Веллингер возвышался над ней, словно статуя. И без того высокий и худой, снизу вверх он представлялся ей чем-то вроде укоряющего всевидящего создателя, с вершин своих видящего всех и каждого, и каждый грех.

— Гермиона, ты ничего не хочешь мне сказать? – снова спросил Петэр, испытующе глядя на Гермиону и скрещивая свои длинные пальцы в замок. — Ты ведь не влюбилась в него, Гермиона?

При всей интимности вопроса и проскользнувшем заботливом беспокойстве, в Веллингере все же было больше от следователя в этот раз, чем от наставника.

— Боже, нет! – Гермиона шумно выдохнула через ноздри, не скрывая своей обиды, — О, черт… — опустила она голову на руки. — Ты тянешь из меня это. Я не могу сказать...

Петэр уловил отчаянье в ее голосе:

— Мерлин, Гермиона! Иногда я думаю о тебе, и мне кажется, что ты мне как дочь! — он окончательно отбросил в сторону формальности. — Гермиона, я смотрел, как ты пришла в это Министерство, тогда почти два года назад.

Веллингер присел рядом со стулом Гермионы на корточки, кладя руку ей на плечо и призывая поднять голову — посмотреть ему в глаза:

— Ты была как пушистый, не оперившийся еще птенец. Такая чистая и честная. Ты хоть знаешь, как мало честных людей осталось в этой дыре?

Веллингер в отчаянье впился подушечками пальцев в переносицу, закидывая голову и прикрывая обессиленно глаза.

— Да нас таких раз-два и обчелся, — проговорил он, не меняя позы. — Ты пришла, сотрудничать с нами. Ты… — он опустил голову, бросая на нее пронзительный взгляд. — Справедливый человек, и за справедливость ты всегда боролась. Неужели сейчас ты будешь покрывать преступника, Гермиона? Что он с тобой сделал? Чего наговорил?

— Да ничего он мне не наговаривал!.. — голос Гермионы сорвался.

Неужели она подпишет приговор сама себе? Но Веллингер был прав, он был так чертовски прав, рассуждая о ее амбициях и ее сущности. Рано или поздно, она готовилась явиться на слушания, и готова была нести ответственность за свои действия. Но не так же скоро. Она еще толком и не знала, что ее ждет: пара слушаний и исправительные работы, или годы судов и заключение где-нибудь в убранной камере Азкабана.

То, что она сказала тогда Малфою в кондитерской, она видела в этом выход — спасение своей репутации. Жаль, что они не успели его найти. Очень жаль. А еще был Джордж.

Но Веллингер прав: как бы она смогла смотреть на себя в зеркало потом? Да и из нее бы все равно выпытали ответы, так что, может, лучше было по-хорошему. Сотрудничество не довело до беды даже Малфоев.

— Малфой не преступник, — надломлено пробормотала она, вновь уткнувшись лицом в прикованные ладони. – Он, черт, с чего начать?…

Гермиона пересказала Веллингеру историю Драко, пока первый с недоверием и легкой тенью предвзятости на лице внимательно слушал ее, поднявшись с корточек и опершись копчиком на стол, сложив руки на груди.

— Я использовала технику Эгероса, чтобы ему помочь, — Гермиона понуро опустила голову, разом выкладывая самое последнее и самое главное. – На прошлом сеансе мы подняли уровень, и он без предупреждения аппарировал в Калгари. Он не виноват, это последствия транса.

Веллингер ничего не ответил. Он развернулся, вставая спиной к Гермионе, и внимательно оглядел в повисшей гробовой тишине циферблат витражных часов, а затем вновь повернулся и удрученно спросил:

— Ты же понимаешь, что нарушила закон?

— Да, — Гермиона кивнула пространно.

Она понимала и была готова к последствиям, собравшая волю в кулак.

— Эгерос… Эгерос вечно приносит сплошные проблемы, — Петэр безрадостно усмехнулся, задирая голову к высокому стеклянному потолку. – Моника… Моя старшая сестра… Ты слышала о ней, Гермиона?

Гермиона испуганно покачала головой:

-Нет, Петэр, что случилось?

— Раз нет, это неважно, — довольно резко ответил он, отворачиваясь на миг. – Важно то, что она тоже занималась этим вашим Эгеросом. Тогда это, правда, не было так популярно. Я бы сказал, она была среди первопроходцев. Первопроходцы всегда страдают. Их костьми выложена дорога к успеху. Жаль, что ты была так неосторожна с Малфоем. Не уверен, что смогу как-то тебе помочь. Твое дело я брать не стану, ты понимаешь почему?

— Понимаю…

— Психологический фактор… Я бы мог, но незачем испытывать судьбу.

Гермиона молча моргнула, признавая его позицию.

— А что Малфой? — Петер сделал два широких шага в сторону, ставя руки на пояс.

Он бросил на нее взгляд через плечо:

— Ты точно пошла на это не потому, что испытываешь чувства к нему?

Гермиона почувствовала укол совести, глядя на ссутулившиеся плечи вечно прямого прокурора:

— Нет... Я... То есть, да. Наверное, я испытываю, ты прав.

Петэр насторожился, тотчас же обернувшись кругом, вставая лицом к ней. Гермиона поспешила потушить разрастающийся огонек волнения в его глазах и скорее начала пояснять:

— Я не могу отрицать, что на последнем сеансе это особенно проявилось, — она постаралась развернуться, насколько хватало рук закованных в кандалы, к Петэру. — Мне придется признаться самой себе.

— Говори.

— Я привязалась к нему как к пациенту, — с неохотой обронила Гермиона в колени. — Этого нельзя было допускать, знаю! — она вскинула на Веллингера пронзительный взгляд. — Но, Петэр! Ставить линию с людьми тебе не чужими очень сложно. Ты же видишь, даже этот допрос...

Она вздохнула,

— Ты уверена, что это привязанность к пациенту, Гермиона? — встревоженно проговорил Петэр, приближаясь к столу и не отрывая внимательного взора от ее лица.

— Да, — произнесла твердо Гермиона, выставляя подбородок вперед, и прокурор остановился рядом с ее стулом. — Сочувствие. И я...

Она в замешательстве посмотрела на витражные часы, пытаясь подобрать слова:

— Черт, мне действительно стало важно, чтобы он нашел эту свою девушку. Я не знаю, наверное, проблема в том, что я женщина...

Веллингер молча проследил за ее взглядом, сложил руки на груди, покачиваясь, сковырнул носом ботинка невидимую песчинку на полу и изрек неодобрительно:

— Надеюсь, ты права, Гермиона, и проблема лишь в женской сентиментальности. Он не подходящая тебе партия.

— Нет Петэр, и никогда не станет. Не волнуйся, я в своем уме. Вот уж на счет этого точно не стоит волноваться. Это просто эмоциональная переносимость. Он раскрылся передо мной, я видела его изнутри. Ты... Ты...

— Я знаю, каково это, Гермиона. Можешь не пояснять.

— Он не такой негодяй, каким себе кажется, — Гермиона опустила голову. — Сочувствие и вера в людей. Недуг всех женщин.

Веллингер положил руку ей на плечо и вкрадчиво проговорил над самой макушкой:

— Ты уже наделала достаточно глупостей.

— Больше не буду.

Она подняла голову, и Петэр убрал ладонь. Он отошел и выразительно посмотрел ей в глаза. Гермиона согласилась одним лишь легким полукивком, и они поняли друг друга. Тема была закрыта.

— Гермиона, — Петер снова стоял напротив.

Он обхватил пальцами правой руки виски:

— Главное — не делай резких движений.

Его голос звучал натянуто и ровно, но Гермиона знала, что так он скрывает волнение, и ей стало не по себе.

— Если им что-то не понравится, они заберут и твоих родителей. Просто так, для подстраховки. А Дэвид вполне реально и так попадет под следствие. По крайней мере, в слушаниях он участвовать будет точно. Не усложняй.

Веллингер со вздохом опустился обратно на свой стул. Получилось как-то слишком тяжело для такого худощавого человека. Гермиона съежилась, чувствуя, как на плечи давит воцарившаяся безысходность.

— Хорошо, Петэр, спасибо, — она попыталась храбриться. – Скажи, у меня есть шанс?

— Безусловно. Конечно, я все же постараюсь помочь, чем смогу. Да и так. Думаю, ты отделаешься штрафом или исправительными работами, если твои действия удастся сразу отвязать от репутации Малфоя. Главное тебе сейчас не давать повода и сидеть тихо. Будешь действовать, как я скажу — все получится. Будешь лезть на рожон, противодействовать и так далее – возможны осложнения. Нам нужна чистая история. На счет камеры не волнуйся… До слушаний в Азкабан тебя не посадят. Будешь под охраной на 12 уровне — здесь при Министерстве. У тебя есть с собой в чем спать?

— Нет… Я не…

— Тогда сейчас… — он щелкнул пальцами, материализуя продолговатый свиток.— Завтра я найду тебе адвоката. Вместе выкарабкаемся.

— Боже! Спасибо, Петэр! — Гермионе не хватало слов и чувств, чтобы даже ощутить в полной мере признательность, которую она испытывала к нему. — Прости меня, о, Господи...

— Не извиняйся, Герми, — Петэр перегнулся через стол и потрепал ее макушку, второй рукой протягивая пергамент, который оказался формой для сообщений служебных патронусов. – Лучший подарок для меня — это то, что ты – все еще ты. Я не кривил душой, когда говорил, то ты мне как дочь.

________________

[1] Ты сидишь с каменным лицом, словно меня здесь и нет.

Неужели ты не видишь, что я плакала?

Я знать не знала, что ты окажешься невменяем

[2]Daughter “Run»

Пока я буду пудрить нос,

Он насыплет порох в пистолет,

А попытаюсь подобраться ближе -

Его уже нет.

Я не знаю, куда он пойдет.

Я не знаю, где он был,

Но он не может спать по ночам,

Из-за своих ужасных снов.

И вот, мы лежим в темноте,

Ибо нам нечего сказать.

Только стук сердец,

Словно два барабана во мгле.

Я не знаю, что мы делаем.

Не знаю, что наделали,

Но вот-вот вспыхнет огонь,

Так что, думаю, нам нужно бежать.

Оставляем отзывы)) мне важно ваше мнение)

От автора: Всем привет! Сыплю голову пеплом, что так долго. Так уж вышло, на меня сначала напали праздники, а потом сессия. Но сейчас все слава богу закрыто, и впереди масса свободного времени. Плюс, в свое оправдание хочу сказать, что эта глава изначально вышла просто огромной. Поэтому пришлось принять волевое решение и разбить ее на две, а это значит, что уже через пару дней я выложу следующую главу. Только доведу ее до ума. И еще последующая глава тоже уже наполовину написана:) Это были не легкие главы для написания, так что надеюсь вам понравится) Приятного чтения!:)

_________________________________

— Н-да, Уизли, ну ты конечно попал.

Малфой допивал уже третий стакан, и негодующе цокал, сидя напротив. Джорджа его мерное покачивание головой даже успокаивало.

— И давно?

— С 5 курса.

— Твоего или нашего? — Малфой с энтузиазмом уставился на переливающуюся в сосуде жидкость.

— Моего, — Джордж раздраженно пододвинул к себе виски.

«Баллантин» расслаблял его в дурные времена, но за последние дни они с Малфоем, кажется, развили дурную привычку устраивать недвусмысленные пьяные посиделки.

Этот белобрысый самодовольный павлин ворвался в его кабинет примерно с час тому назад, и все это время они сидели в тишине, за исключением трех "приветственных" реплик:

«Да ладно, Уизли, серьезно? А она знает?»

Джордж готов был снова залепить Малфою в одно из его нежных мест, когда тот уверенной походкой преступил порог и сразу же нашел применение старинному шотландскому напитку. Но вместо атаки Джордж тогда только отрицательно помотал головой: «Серьезно».

«Мы не целовались», — и от того, как Малфой выпалил эту фразу, наверное, только от этого, Джордж не выставил его вон сию же секунду.

Сейчас он сидел в некоем ступоре и молча пил, ожидая, когда змееныш огласит цель визита. За весь прошедший час тот так и не потрудился сделать этого. И вот, вдруг: "Н-да, Уизли, ну ты конечно попал".

Джордж поднял глаза, признавая невольно, что впервые за время их встреч именно он выглядит более жалко.

— Попал здесь ты, — с хриплой резкостью заметил он.

— Уизли... — Малфой прокашлялся, заминаясь. — Мы не целовались. И Грейнджер, тем более, здесь ни при чем.

Он снова замолчал, меряя пальцами угол столешницы, а потом, едва заметно улыбаясь, продолжил:

— Кто же знал, что ты неровно дышишь к Миссис Всезнайке. Честно говоря, если бы не вся эта возня в кондитерской, я бы решил, как и любой другой, что ты психуешь из-за брата.

— Я и психую из-за брата, — Джордж стиснул зубы, пиля Малфоя взглядом исподлобья.

— Нет, — просто ответил тот.

Как ни в чем ни бывало, он оглядел комнату, завершая свой обзорный круг на лице Джорджа с нескрываемым скепсисом.

От возмущения Джордж даже рот раскрыл.

— Почему я должен что-то тебе рассказывать, Малфой? Ты домогался жены моего брата!

— А ты хочешь жену брата, — Малфой спокойно поставил стакан с виски на стол. — Не суди, да не судимым будешь.

Стекло приземлилось на дерево с глухим стуком.

— Не очень удачное время для сарказма, — Джордж фыркнул, прицениваясь к брошенной ему наживке. — И я ее не хочу. Это другое.

Успокоили ли его слова Малфоя? В критические моменты человеческий мозг цепляется за любое оправдание. Потому-то он его и впустил. Потому-то и не пришиб двадцатилетним "Баллантином" прямо по лбу. Ему хотелось верить, что Гермиона не целовалась с Малфоем. Она сама сказала ему про перенос, прежде, чем убежать там, у крыльца их с Роном дома, когда он, как последний грубиян, накричал на нее. Теперь Джордж неосознанно был готов на что угодно, лишь бы услышать какое-нибудь подтверждение ее слов. И кажется, Малфой мог его ему дать.

— Я не домогался жены твоего брата, Уизли. У меня случился перенос, — покачался тот на деревянном стуле.

Джордж промолчал. Он был не из доверчивых, но все же из уст этого закоренелого слизеринского лгуна признание звучало как правда. Он просто не видел у него резонной причины врать или покрывать Гермиону:

— И?

— Сначала ты, Рыжий, — Драко Малфой облокотился на стол, обиженно надувая губы и подпирая щеки ладонями в театральной заинтересованности. — Ну как тебя угораздило профукать Грейнджер своему тупому братцу. Ну, это же Рон, Мерлин!

— Поосторожнее в выражениях, — Джордж встал из-за стола, окончательно убеждаясь только в непроходимой тупости своего собеседника, но никак не в предательстве.

«Баллантин» испили уже больше, чем наполовину, а стоила такая бутылка не дешево. Пора было откупорить что-то не менее крепкое на замену… при таких-то обстоятельствах.

— Я ее не профукал, — буркнул Джордж в зеркальную поверхность дверцы шкафа. — Когда Гермиона мне понравилась, ей не было еще и тринадцати. Фред издевался, что меня посадят, да мне и самому было как-то некомфортно, знаешь ли.

— Не могу не согласиться, — вставил свою шпильку Малфой, невинно моргая из-за стола. — В пятнадцать уже бушует пипирка.

Джордж терпеливо втянул воздух через нос. Сжав губы, он метнул смертоносный взгляд через плечо:

— Ну... В общем... Да, — с величайшей неохотой признал он сквозь уже появившуюся на лице в попытке передразнить гримасу. — Я решил подождать ее.

Джордж смешался:

-Ну... не один конечно...

— Бурю в штанах поставил выше благородного цветка женской любви, Уизли? Эх, ая-яй!

Драко сиял как начищенный галеон. Джордж даже сам не сдержал смешок, поворачиваясь к нему с темно-синей бутылкой рома в руках:

— Я думаю, я до сих пор расплачиваюсь за этот выбор, — присовокупил он в тон Малфою.

Они оба ухмыльнулись в тишине.

— Ну а серьезно?...

— Серьезно хочешь? — вздохнул Джордж, расставляя два чистых стакана на стол и принимая тот факт, что приоткрывает завесу личного. — На шестом курсе...

— Дай угадаю, когда у нас проходил святочный бал?

— Когда у НАС проходил святочный бал! — он плюхнулся устало в кресло. — Ради бога, Малфой, ты не один учился в Хогвартсе. Хватит перебивать.

— У нас он был на четвертом курсе. Просто сверяюсь, — Драко крякнул подчеркнуто обижено.

Джордж раздраженно закатил глаза. И почему они вообще еще не распрощались у дверей?

— Я хотел пригласить ее, но тут возникло сразу три обстоятельства... — он меланхолично уставился в сторону, прислушиваясь, как булькает из бутылки в стакан темно-коричневый ром, который начал по ходу дела разливать.

— И ты не рассек их сияющим мечом справедливости?

— Наверное, мне нужно было рассечь Виктора Крама? — Джордж саркастически поднял бровь.

— Наш Уизлик испугался злого болгарина? Что же у Витьки такое за пазухой, что он вас — Уизли — так на расстоянии-то держит одним своим присутствием? Может, мне одолжить у него этот могучий артефакт?

Джордж мысленно сосчитал до пяти.

— Крама я бы рассек с удовольствием, — отпуская напряжение, закинул он ноги на стол. — Но тут обрисовался Ронни...

Он мрачно оглядел носы своих ботинок.

— Прибежал ко нам с Фредом за советом, просил и жаловался. Честно говоря, я и о Краме-то тогда еще не знал. Решил дать Ронни шанс. Вел себя, как ни в чем не бывало, даже подбадривал его при всех. Уж думал: сам успею еще — не может это быть серьезно. А парой дней позднее, в большом зале, услышал разговор двух болгар, и как-то припечатало. Даже не знаю за кого больше: за Ронни или за себя.

— Зато сейчас не припечатывает за него, поди?

— Не припечатывает, — холодно согласился Джордж.

Он проследил, как преломленный в жидкости свет играет темном дереве столешницы свой причудливый покачивающийся танец.

— Она же не сразу была с ним, — Малфой покачался на стуле, хватая в движении цепкими пальцами стакан со свеженалитым ромом. — Там мелькала еще эта … Как ее… Браун.

Джордж молча уставился на Драко, прикидывая, стоит ли вообще продолжать этот разговор:

— Я похож на того, кто не воспользовался бы романом Рона с Лавандой?

Малфой одарил его выразительным взглядом, пожимая плечами в как бы сомневающемся жесте.

— Твою же-ж мать! — Джордж, выдохнул негодующе в стакан и отхлебнул глоток, сморщиваясь от горького привкуса. — Она сама уже влюбилась в него тогда, Малфой, как ты не понимаешь?

И он взглянул на Малфоя так, словно искал подтверждения своих слов.

— А я-то тут причем? — заерзал, отмахиваясь тот. — Ты, Уизли, поясни как человек. Если сам накосячил, не жди, что какой-то там Драко Малфой тебя оправдает в твоих же глазах. Признайся, ты сам слился, когда момент сошел за подходящий. Ты ж всегда был самоуверенным кретином. Кто ж тебя знает?

Малфой, зазнаваясь, покачал головой, толкнув свою, как ему казалось, рассудительную обличающую речь.

Джордж почесал подбородок, скалясь и затем поджимая губы.

— Все так да, — пожал он наконец плечами.

Мысленно он укорял себя за правоту Малфоя.

— Но тут есть одно «Но». Этап, так сказать.

— Ближе к телу.

— На седьмом курсе мы с Фредом всерьез начали заниматься воплощением магазина. Отношения с Герм подпортились слегонца на этой почве. Она ополчилась на нас. Сейчас я смеюсь. Тогда меня это злило.

— Что же изменилось? — Малфой скептически поднял бровь.

— Она сама признала наше детище.

— И тут ты раста-а-ял…

Джордж закатил глаза:

— Так прошел ее пятый курс. На шестом я уже в Хогвартсе не учился. Не хватало и времени и возможности особо. Плюс, Рон был какой-то непонятный. Вроде и не говорил, но видно же, что Герм ему нравилась. Да вот я и вылетел немножко из игры. Не до того было. Мы всегда искренне верим, что времени еще вагон, — он потерянно пригладил волосы над своим искалеченным ухом. — Вот так отвлекся, а потом слышишь от Гарри вскользь о "любовных перебранках" Герм с Роном. О Лаванде той же, и уже сам на праздники все замечаешь на лице Гермионы, а они с Роном уже помирились.

На секунду в кабинете Младшего Заместителя Министра Магии повисла тишина. А потом часы на стенной полке ударили двенадцать.

— А уводить девушку естественно не в твоих чистейших правилах, — Малфой поковырялся в зубах указательным пальцем правой руки, отрешенно смотря куда-то в потолок.

Джорджа разозлил даже не сам смысл его слов, сколько интонация, с которой он их произнес. Она не звучала вопросительной — Малфой утверждал, словно Джордж был какой-нибудь зайчик-трусишка, уступающий свою морковку каждому второму. Нет, Драко Малфой определенно не понимал, что значат семейные узы.

— Я не из пасующих. Сам знаешь, я загонщик...

— Был когда-то... — ехидно перебил его Малфой.

— Не язви, — Джорджу вдруг захотелось пояснить.

Может в определенном смысле даже оправдаться, поэтому он предпочел не обращать на колкость внимания:

— Я бы сделал все, чтобы завоевать девушку, Гермиону в частности. Но отвоевывать ее у брата... Тем более, когда она с ним счастлива...

Он замолк.

— Ага. Благородство прямо через край, — Малфой едко улыбнулся. — Все с тобой понятно, Уизлик. Альтруизм и заторможенность, что ты развел в своем саду, пустили корни глубоко, и ты пожал плоды. Могу только поздравить.

Джордж уныло поднял стакан в ответ на его чокающийся жест. Ухмыляющийся мерзавец прав. Джордж сам был виноват отчасти, от большой такой части, притом. Он и так каждый вечер повторял это себе перед сном, будто мантру.

Если бы тогда в девяносто седьмом он приударил за Гермионой, кто знает, может, с ним она сейчас спала бы в постели, а не с Роном? Но он все думал, что успеет. Магазин стоял делом первейшей важности, заслоняя все прочие физические и любовные похоти — становясь на время единственной истинной страстью. Не успел. Как не успел и с Фредом. Сколько времени, они думали, ждет их впереди. Жизнь падка на резкие повороты. А магазин сейчас находился под крылом Рона.

— Вы с ней так близки. Прям не разлей вода. Тяжко, поди? — Малфой потягивал ром из стакана, словно то был сок, а не спирт. — Слушай, а я вот чего не понимаю. Грейнджер же вышла за него замуж? Почему ты все еще сохнешь по ней, что белье на ветру?

Джордж искоса глянул на Драко. Хороший вопрос. После смерти брата он не мог находиться в Англии дольше, чем требовалась, чтобы похоронить всех и помочь семье, и потому уехал в Норвегию очиститься от мыслей, подышать хоть чуть-чуть. Вдали от соболезнующих взглядов и от утешительных слов. Он знал, что Фред бы не простил ему долгого пребывания в консистенции не далекой от прокисшего молока. Но ведь это Фред умер, а не он. Интересно было бы посмотреть, как братец сам смог бы выдержать.

Одно Джордж точно знал, находиться в месте, где все являлось постоянным напоминанием, он не мог. Нужно было время, собраться. Они с Фредом никогда не делились тем, что происходило между ними двоими ни с кем другим, кроме, может, Ли; и свое горе Джордж тоже ни с кем делить не хотел. Если это вообще можно назвать горем. Он до сих пор не подобрал и даже не пытался подобрать слов, чтобы описать, свои чувства. Наверное, вернее всего было бы сказать: он не верил. Очень долго. До сих пор. Но чувство пустоты... оно бы съело его. Единственная ленточка, привязывавшая тогда к реальности, была его симпатия к Гермионе.

Интерес никуда не исчез за годы в школе. Он стал только крепче (более чем наполовину, наверное, надуманный, ведь Джордж никогда не был с ней близок в итоге), но все же какой-то роднящий. Очевидно, он просто восхищался силой ее характера. Можно сколько угодно говорить о других женщинах, но она все то время оставалась его "а что, если…".

И поэтому, когда Фред умер, (когда Джордж, наконец, почувствовал это — не осознал, а именно почувствовал, потому что некому было закончить за него фразу или разделить с ним новость); тогда Гермиона осталась единственным сравнимым по силе сокровенным чувством, которое еще светилось в его сердце, и которое было только его.

То есть, если вся та интимная тайна, тот один большой настоящий человек, которого они с Фредом составляли, погиб, разделился и канул в бездну, Гермиона никуда не делась, и его личное восхищение ей осталось существовать, получив только больше пространства для роста. Он особо остро почувствовал свою нужду в ней, когда остался один. Но разве мог он претендовать хоть на кусочек ее поддержки? Отрывать ее от только-только налаживающихся отношений с Роном? Здесь-то и крылась подоплека его отъезда в Норвегию.

И все же, если причина, почему он не разлюбил Гермиону казалась довольно малодушной, в каком-то смысле, то корень его любви (да он мог утверждать, что действительно полюбил ее) был зарыт совсем в другой почве. Он предпочел рассказать Малфою только о ней:

— Когда она приехала ко мне в Норвегию...

— О, да ты был в Норвегии?!

— Ага, уезжал подлечиться, — съехидничал Джордж, надеясь, что сквозь его слова не слишком сильно просвечивает истина. — Я понял тогда, что, кажется, готов вернуться домой. Не знаю почему. Она одним своим видом воскресила во мне надежду на нормальную жизнь. Звучит банально... Мне стало стыдно, что ли.

Он не рассказал Малфою о той ночи, когда Гермиона разбудила его от кошмаров. То был странный момент: словно она вдруг встала вмиг на одну ступеньку с ним и снесла все преграды упущенного за шесть лет их неблизкого общения. Перепрыгнула пропасть чужеродности. Доверительный момент — момент рождения близости. И пусть даже для нее, знал Джордж, то была близость дружеская, ему этого оказалось достаточно, чтобы увидеть впереди свет. Она стала теми самыми перилами, которые он все силился найти в Норвегии, ощущая до тех пор только голую лестницу "Ты-должен-жить-дальше" под ногами.

— Она сильно меня поддерживала, — промямлил нескладно он, пытаясь подать свои трепетные воспоминания в более пригодной для мужских ушей Малфоя форме. — Я не знаю до сих пор, почему она это сделала, почему решилась сунуться в мои дебри. Протянуть руку помощи в это болото скорби.

— Это же Грейнджер, — ухмыльнулся с претензией на осведомленность тот. — Не ищи какого-то подтекста. Ей просто жизненно необходимо кого-то спасать.

Джордж, сощурившись, оглядел своего собеседника.

— Так или иначе, — он задумчиво постучал пальцами по граненому стакану. — Ты спрашивал, почему я ее не разлюбил?… Она не позволила мне.

— Даже тот факт, что ее не было полтора года? — Малфой недоверчиво сузил глаза.

— У меня были отношения, — хмыкнул Джордж. — Но что-то не пошло.

Он действительно пытался завести серьезные отношения. Но максимум его хватило на три месяца с очень кудрявой и через-чур прагматичной Джессикой, которая однажды утром в ванной, слишком сильно напомнила Джорджу Гермиону, и он понял: в этих отношениях все далеко и болезненно не в порядке.

Когда Гермиона вернулась, о пути назад уже и говорить не пришлось. Они — и так державшие дружескую переписку полтора года, что она отсутствовала — стали после ее приезда особенно близки. И только за последние два с половиной года Джордж понял, что из простой привязанности или симпатии, его чувства переросли в уже совсем непозволительную любовь. Да, только тогда.

— Даже не знаю, что тебе теперь и сказать, Уизли, — Малфой внезапно поднялся и неторопливо прошествовал к окну.

Он постоял там с минуту, руки за спину, глядя на простирающийся за стеклом мерцающий город, и потом взял в свою правую ладонь кисточку от синей блеклой шторы. Он перекатил ее в задумчивости несколько раз между пальцев:

— Без обиняков, но ты выложил мне все так подчистую... Почему?

Джордж усмехнулся, рассматривая длинную покачивающуюся фигуру Малфоя на фоне размытых уличных огоньков. Он ждал этого вопроса:

— Потому что ты выложишь мне все про свой перенос.

Драко повернулся через плечо, внимательно разглядывая лицо Джорджа, и потом хитрая улыбка вздернула уголки его губ, когда он удовлетворенно покачал головой:

— Кто-нибудь еще знает о твоих "тайных желаниях"?

— Не из ныне живущих, — Джордж прямо посмотрел на своего ухмыляющегося собеседника.

— Вот и вторая причина, — Малфой издал сухой смешок, выпуская из рук кисточку и задергивая легким рывком штору, словно это было его обыденное занятие. — Все-таки отвратные занавески, — хмыкнул он, возвращаясь на свое место.

— Ты забыл про третью, — скривился многозначительно Джордж, поднимая вверх стакан с ромом и водя им демонстративно по воздуху.

Малфой довольно оскалился, разваливаясь на стуле.

Они выпили.

— Теперь точно твоя очередь, — Джордж деловито выпрямился в своем мягком широком кресле. — Что ты вспомнил?

— У тебя тут есть омут памяти, Уизли? — Малфой облизнулся, словно сытый кот, подергивая одной ногой.

— Если ты надеялся, что меня это остановит — ты ошибся. Пойдем-ка, — он встал из-за стола с довольным видом победителя.

Малфой поднялся, помедлив за его спиной, и они вышли в коридор.

Джордж привел его в просторный темно-зеленый зал с омутами памяти. В ряд те стояли вдоль стен, открытые и закрытые, сборные и монолитные, отбрасывая мерцающие рябящие блики на потолок. Они подошли к самому крайнему.

Малфой спокойно без единого слова отдал Джорджу склянку с серебристой жидкостью внутри и уселся на выступ стены позади, перекидывая ногу на ногу. Было в этом движении что-то нервное.

Джордж вылил содержимое в омут. Вцепившись руками в бортик, он решил не временить и с глубоким вдохом опустил голову в закручивающиеся мутной дымкой на дне чаши воспоминания.

Его потянуло словно клещами вниз. Секунда, и он упал пятой точкой на твердую поверхность. Поднялся на ноги.

Перед глазами выросла плотной стеной толпа. Она заслоняла обзор, мешала двигаться. Но секунду спустя Джордж выхватил взглядом среди макушек блондинистую голову Малфоя и рванулся в его сторону, продираясь локтями и не обращая внимания на возмущенные крики.

Малфой стоял у большой колесницы с металлическими вставками и о чем-то мило беседовал с темноволосой высокой девушкой. Джордж задержал дыхание. Так вот она какая — избранница Малфоя! Ему даже захотелось окликнуть Драко, но он вспомнил, что тот его не услышит. Поэтому Джордж поспешил подойти послушать их разговор:

— Это моя работа, — шепнула ласково темноволоска.

Ее зеленые глаза сверкнули игриво, и она взмахнула подолом черного развевающегося платья, ставя ногу на подножку. На корсете блестели драгоценные камни, у хрупких плеч проступали ключицы. Незнакомка вспорхнула в колесницу, и Малфой сиганул за ней, как привязанный.

— Ну, раз так, — оскалился обаятельно он, и девушка легонько толкнула его в грудь.

— Ты смелый.

Джорджу ничего не оставалось, как запрыгнуть за ними.

— И давно ты этим занимаешься? — Малфой жадно оглядел свою спутницу.

Девушка прикрыла таинственно глаза, и ничего не ответила, поведя подбородком вперед.

— Эта гора… — проговорила она томным мечтательным голосом.

«Обладательница довольно низкого баритона», — отметил про себя Джордж.

— …Она всегда влекла меня. Только посмотри.

Джордж поднял глаза туда, куда она указала Малфою своей тонкой рукой. Посреди моря людей вырастала огромная, высотой пару-тройку тысяч метров[1] гора. Махина идеальной конусообразной формы. Вокруг нее взвивалась проторенная и помеченная зависшими в воздухе ленточками дорога.

— Мы должны выиграть гонку, милый, — девушка бросила Малфою томный взгляд через плечо, беря в руку хлыст.

Джордж только сейчас посмотрел вперед. Его лицо омыло порывом ветра. Это взмахнул крыльями запряженный в вожжи черный, как уголь, фестрал.

— Что, прям до самой верхушки? — как-то совсем не впечатляюще поперхнулся Малфой, вновь привлекая внимание Джорджа к горе.

Ближе к пику повороты становились все круче, и Джордж понял, почему Драко вдруг так резко размяк. Чем выше, тем легче было сорваться, а камни могли послужить преградой фестралу. Бедное животное легко отшибло бы копыта и поломало ноги на этом странном маршруте. К тому же, наверняка, существовала определенная высота поддерживаемая магией, на которой они имели право лететь, иначе смысла бы не было.

— Прямо до самой, — кивнула девушка. — Видишь избушку?

Джордж увидел. На самой вершине виднелось нечто похожее на хижину, на половину занесенное снегом.

— Это пункт спасения. Если что, нас спасут.

— Люди пропадают здесь и погибают, — в голосе Малфоя послышалось тревожное сомнение в могуществе избушки, но он тут же замаскировал его под флирт. — А я бы не хотел, чтобы ты так скоро пропала, милая...

— Ох, и я не хочу. Вчера ночью было слишком хорошо…

Раздался свисток.

Девушка воодушевленно посмотрела на Малфоя:

— Сейчас начнется, — выдохнула она. — Держись крепче, Драко!

Джордж схватился за перекладину. Откуда-то сзади послышался еще один свисток. Толпа загоготала и заверещала, размахивая флагами и руками. Он опять посмотрел вперед. Люди сейчас расступились, и перед их колесницей образовалась длинная вытоптанная дорога с бортиками из людских тел, ведущая к горе. Джордж огляделся по сторонам. Еще штук семьдесят колесниц грудились вряд прямо за ними.

Раздался третий свисток, и все вдруг ускорилось. В ушах отдался многократным эхо топот копыт и шелест крыльев, а за ними хриплое ржание фестралов и рев толпы. Джорджа отбросило назад и вниз, когда их колесница рванулась вперед — вверх.

Фестрал хлопал крыльями, набирая высоту, Малфой молчал, вцепившись в поручень, а у девушки в глазах искрился азартный огонь. Она хлыстнула с каким-то утонченным изяществом чернокрылое животное, и их колесница понеслась еще быстрее, не давая обогнать себя двум соперникам справа.

Все тряслось, вокруг замелькали уже не лица людей, и не их бесконечные крики гудели теперь в ушах. Засвистел вокруг ветер. Запахло морем, и вокруг заблестело холодное ноябрьское солнце. Земля очерствевшая, светло-коричневая с беспорядочной наледью, покрытая местами снегом и изрытая грубыми камнями. Альпийские елочки, и все вперед и вперед, выше и выше — они уже повернули направо. Первый подъем в гору. Глазам открылись море — бескрайнее, сияющее почти белое — и замок, парящий десятками замысловатых строений прямо над водной гладью. Джордж не успел рассмотреть — они уже заворачивали на другую сторону горы.

Здесь раскинулся горный хребет. Бескрайние величественные просторы — ударяющее в голову крошечному человеку присутствие чего-то большего, чем он есть и может быть. Осознание. А по краям только камень и частые хлопки крыльев. Их опередила чья-то колесница.

— Вот скотина, — воскликнула своим низким, хриплым от возбуждения голосом девушка, и ударила фестрала по бокам. Животное недовольно заржало и ринулось вперед, помогая себе копытами на повороте, в который так мастерски выправила его возница.

Подол ее черного платья колыхался, проходя сквозь грудь Джорджа. Малфой отпустил одну ладонь с поручня, когда колесница вновь выровнялась, оказываясь с лицевой стороны горы. До них донесся отдалённый гул толпы внизу у замка. Малфой обвил освободившейся рукой девушку и поднес губы к ее шее. Джорджу показалось, или… вдохнул ее аромат?

— Ты потрясаешь меня, — проговорил Драко севшим голосом.

Она взглянула на него. Зрачки расширенные и слегка приоткрытые губы:

— Ты сомневался?

Они кратко и очень грязно поцеловались. Джордж готов был отвернуться и сплюнуть за борт, когда увидел язык Малфоя, скользнувший в рот брюнетки. Но тут глазам снова предстал горный хребет. С наслаждением Джордж осмотрел обнимающую долину белесую дымку. Верхушки гор проступали сквозь нее треугольными гребешками, словно беспорядочные волны, — тонущие в этом холодном тумане. Сосны и ели полосатыми россыпями избороздили самые низкие из холмов хребта.

Дорога здесь лежала в тени, ибо солнце стояло с той стороны. Может поэтому горная долина светилась таким особенным ярким светом? Бескрайний исчезающий в размытой дали мир.

Они еще несколько раз обернули вокруг горы. Повороты становились все круче и круче — опасно резкие и узкие, — близясь к вершине и к финишу. Малфой с темноволоской перекидывались раз от разу пламенными взглядами и речами. По сторонам их колесницу иногда обгоняли другие участники гонки. Порой они сами обгоняли других участников.

Когда перед глазами в очередной раз белой дрожью засветилось море, Джордж понял вдруг, что что-то не так. Вмиг все подкосилось. Справа пронеслась чужая колесница, и послышался дикий грохот и хрипение фестрала, прежде чем он понял, что они летят вниз с неимоверной скоростью. За секунды до столкновения с землей он, наконец, осознал: они вылетели из поворота — соперник на рыжей колеснице вытолкнул их с трассы. Джордж не почувствовал боли, но знал, что Малфой с незнакомкой наверняка ее ощутили.

Колесница, переворачиваясь с бока на бок, сползала вниз по крутому каменистому склону, утягивая за собой бедного фестрала, закрепленного в узде. Животное брыкалось и визжало от боли. Малфой с девушкой вылетели из колесницы и, зацепившись за острые выступы, остались где-то выше Джорджа. Он сделал, что смог: собрал всю свою силу и скорость в кулак и выпрыгнул на подвернувшийся так удачно нижний поворот дороги. Боли он не почувствовал, хотя и сильно ударился ребрами. Камни прошли сквозь его грудную клетку. Джордж поспешно задрал голову наверх.

Там, на выступе, лежала без движения женская фигурка в черном развевающемся платье. Ее поломанная поза и красные следы крови на подтаявшем снегу вынуждали предполагать худшее. Неподалеку, на несколько метров ниже, повис на одной руке Малфой. Он хрипел что-то. Джордж не смог различить что. Картинка начала размываться, искажаться и рябить, мигая, словно воспоминание вот-вот должно было закончиться.

И тут он заметил канат. Это была огромная длинная веревка. Черная. Лоснящаяся и тугая она прилетела откуда-то сверху, обвила талию темноволосой девушки и рывком потянула ее вверх. Последнее, что увидел Джордж — была покосившаяся избушка на самой вершине горы, словно голова спрута тянущая к себе черным щупальцем каната избранницу Малфоя, и петляющая лента из черных крыльев фестралов, обвившая острый, белый от снега пик вокруг, как змея. Потом яркая вспышка голубоватого сияния, душераздирающий вопль Драко, и сознание Джорджа вытолкнуло из омута. Он, замерев в немом ужасе, сидел на полу министерской служебной комнаты памяти.

— Впечатляюще, правда? — послышалась из-за спины горькая усмешка. — Это все, черт возьми... Все и ничего!

— Не говори глупостей! — Джордж почти выпрыгнул с пола, вставая и разворачиваясь. — Это просто огромный кусок информации!

— Я даже не знаю, жива ли она, Уизли! — Драко Малфой тоже вскочил на ноги, становясь вмиг другим человеком — с пронзительным животным страхом в глазах. — Я не знаю! Дальше помню только голубой свет, и как жжет запястье. Все меркнет, словно я отрубаюсь, что вполне реально, учитывая, сколько крови там было… А дальше все пропадает! Будто меня просто ввернули обратно в эту жизнь! Черт, ничего!

Джордж не ответил, застыв напротив своего собеседника и только глядя ему внимательно в глаза. Как тот умудрялся молчать весь этот вечер? Вести себя, так как вел? Перед ним, потирая сгибы локтей, стоял сейчас совсем другой Малфой.

— Это определенно были какие-то гонки, — произнес Джордж, отворачиваясь в сторону и ловя себя на том, что пытается звучать успокаивающе. — Гермиона поможет нам... — он осекся, — …тебе найти информацию.

— А ты чего же? — Малфой удивленно обошел его кругом, пытаясь вновь установить зрительный контакт. — Я зря, что ли растаял тут перед тобой, что снежная баба по весне?

Он нервно усмехнулся и с укором уставился на Джорджа, сложив руки на груди. Взяв в руки себя.

— Ты что повздорил с ней из-за того недопоцелуя?

Джордж неохотно кивнул, шевеля плечами и так и эдак, словно противясь раскрывать перед Малфоем эту последнюю тайну вечера. Но то, что он видел в омуте памяти… Сцена развернувшаяся после... Глупо отрицать, что такое сметает все преграды.

Джордж вынужден был признать: сегодня они действительно в каком-то роде сблизились. Был ли это алкоголь, или мужское одиночество, но то, что произошло за один этот вечер, определенно значило больше, чем многое накапливающее свой сокровенный смысл всю жизнь.

— Я наорал на нее! — сдался, наконец, Джордж, разводя руками, и в требовательном жесте уставился на Малфоя.

Драко выдержал драматическую паузу.

— Ох, Уизли! Ты неисправим! — почесал он, ухмыляясь, нос. — Принеси конфетки и побереги Рона от правды. Поверь мне, она скажет тебе большое спасибо, и сделает вид, что ничего не произошло!

— Откуда же тебе знать... Гермиона не такая... Ох…

— Мы должны рассказать ей о моем воспоминание! — Малфой приблизился к нему, настойчиво заглядывая в глаза, никак не желая угомониться.

— Мы? — Джордж криво улыбнулся, с удовольствием дыхнув ему перегаром в прямо лицо.

— Считай священный кодекс бутылки! — отмахнулся театрально Малфой, отступая, однако, на пару шагов обратно. — Да и не хочу я, чтобы ты там изводился ревностями всякими! А то еще нашлешь проклятье на ни в чем неповинного Драко! Это раз, а два... Мне не нравится Рон. Знай, я болел бы за тебя.

— Это все равно ничего не значит, Малфой! — Джордж подставил кулак под подбородок, чтобы подавить взявшееся из неоткуда желание рассмеяться.

— Ты должен как можно скорее с ней помириться, и мы отправимся искать эту гору!

— Э... Ладно...

Джордж нашел бесполезным продолжать спор. Он только хотел взяться рукой за бутылку с ромом и пойти поставить ее в шкаф, чтобы выгнать, куда подальше своего пьяного «сокодесника», как кабинет вдруг озарился ярким серебристым светом. На самом его столе обрел очертания силуэт огромного тигра. Из открывшейся пасти патронуса пролился высокий статный голос с очень правильным чистым произношением:

"Младшему Заместителю Министра Магии Джорджу Уизли от Петэра Веллингера. Просьба явиться как можно скорее на двенадцатый уровень Министерства, по причине задержания Гермионы Грейнджер и заключения ее под стражу в связи с обвинением в неправомерном использование ресептивной магии. Обвиняемая назвала в форме ваше имя и просила, чтобы именно Вы передали ей ее вещи для сна, личной гигиены и прочее. Список прилагается в записке". Патронус с хлопком растаял в воздухе, легкими искрами оставляя после себя только опускающийся легонько на столешницу полуопалённый клочок бумаги.

Около пятнадцати секунд Джордж в ступоре смотрел на почерневшую по краям бумажонку, часто моргая и не осознавая, послышалось ему или нет. На помощь пришел Малфой, отрезвляюще хлопая по столу своей раскрытой ладонью:

— Уизли?!

Джордж, ничего не ответил. Он рывком подхватил клочок бумаги и резко вынырнул из-за стола.

— Уберешь тут все, — скомандовал он, не заботясь о реакции Малфоя.

Словно в тумане, Джордж прошагал к вешалке, снял пальто, и слыша позади проклятия и недовольное бормотание — темой которого, кажется, был родовой особняк — вылетел из кабинета, не потрудившись даже закрыть за собой дверь.

Через минуту Джордж уже аппарировал у знакомого крыльца Гермиониного дома, где они всего пару часов назад расстались при весьма печальных обстоятельствах. Кажется, Гермиона чуть не заплакала, когда убегала, вспомнилось ему не к месту.

Джордж вошел в квартиру. Она дала ему ключ, как-то давно. "На всякий случай", — сказала она. Случай видимо настал. Он ни разу не был у них с Роном, если быть совсем честным. Всегда почему-то не доходило до этого. Рон с Гермионой в отличие от миссис Уизли не славились дружескими ужинами.

Найти спальню не составило труда. Стеклянная дверь с каркасом из темного дерева вела в нее прямо из гостиной. Он похватал все, что лежало на кровати. Так уж посчастливилось: там была расстелена ночная сорочка и разложена еще пара спальных принадлежностей. Он закинул находки в подобранную у шкафа платяную сумку — один из тех пакетов, что дают на молле[2]. Сверившись со списком, Джордж открыл шкаф и вытащил оттуда деловой брючный костюм черного цвета и белую блузку прямого строгого кроя. Он также подобрал из нижнего ящика, который Гермиона предусмотрительно упомянула в записке, лаковые черные туфли лодочки на довольно высокой шпильке. Наложил на костюм чары, что бы тот не смялся и закинул вместе с туфлями в сумку.

Не обращая никакого внимания на окружающий его интерьер или вещи, Джордж нырнул в ванную комнату, все это время, двигаясь только при свете "Люмоса" от собственной палочки и не включая свет. Он сгреб буквально локтем тюбики и баночки стоявшие на стеклянной полочке у зеркала, сцапал зубную щетку с пастой и два махровых полотенца с металлических блестящих крючков, бросая все это поочерёдно в сумку.

Как только в списке не осталось ни одного пропущенного пункта, он вывалился из квартиры, спешно закрывая дверь на ключ, и аппарировал прямо с лестничной клетки. В зале Отдела Обеспечения Магического Правопорядка были сняты антиаппарационные чары. Джордж обнаружил это, решив попытать счастья и сразу пробиться напрямую туда. Зал пустовал, и он двинулся в видневшийся в дальнем правом углу проход. На высокой голой стене висели одни только витражные часы, и они показывали без-двадцать-два. Англию забирала в свои владения глубокая ночь.

В проходе его встретила за высокой стойкой пухлая светловолосая ведьма лет пятидесяти и мрачно скомандовала отдать сумку:

— Сейчас мы передадим ее в камеру, а Вас проводят к порталу встреч.

Джордж отрешенно кивнул. В своей спешке он совсем забыл осмыслить происходящее. Его ведь даже не подпустят к Гермионе в реальной обстановке. Им придется говорить через специально созданную магическую иллюзию.

— Присядьте пока на диванчик, Мистер Уизли, — ведьма холодно зыркнула на него из-за своей бюрократической ростры[3].

Видимо ее раздражали волны нервозности и нетерпения, исходившие от Джорджа. Но только все, что он захотел сделать — это огреть ее по голове диванной подушкой, а то и чем покрепче. Пытаться понять усталость женщины от ночной смены он решительно не желал.

Он сел, всем своим видом выражая величайшую уступку. Только почувствовав под сбой мягкий плен дивана, Джордж опомнился: от него, поди, за версту несет алкоголем. Голова закружилась от резкой смены темпа и позы. Он тихонько шепнул освежающее заклинание, в надежде хоть немного протрезветь. Ведьма неодобрительно покачала сама себе головой.

Джордж хотел что-нибудь ей ответить, но тут из прохода появился Петэр Веллингер. Он прошагал к нему вальяжной походкой с выражением несомненной скорби на лице.

Джордж знал Петэра как хорошего человека, не раз пересекался с ним в Министерстве и вообще состоял с прокурором в довольно неплохих отношениях. Он уважительно встал, протягивая ладонь для рукопожатия.

— Портал сейчас подготовят, — произнес Веллингер, вместо приветствия, и Джордж прямо ощутил в атмосфере, что старику сейчас было не легче, чем ему самому.

Петэр рассказал ему все обстоятельства и ввел Джорджа в курс дела.

Прогнозы варьировались от самых солнечных до самых безрадостных. Гермиону могли продержать под стражей до слушаний и потом отпустить под условия исправительных работ. А могли после слушаний отправить на два года в Азкабан. Это было его профессиональное мнение, но предполагать что-либо, считал он, было еще рано. Нужно было хотя бы встретиться с адвокатом и узнать судейский состав.

— Она мне как дочь, — словно подвел итог Веллингер, с расползшейся пространной печалью на лице, когда к ним подошли два мракоборца.

Джордж ободряюще похлопал его по плечу, удивляясь, как вмиг они поменялись местами, и поднялся с дивана, чтобы проследовать за мракоборцами. Веллингер с ним не пошел.

Сначала Джорджа долго вели по темному коридору, а потом справа показалась светящаяся полоска арки. Один из мракоборцев шепнул заклинание. Послышались скрип и тяжелый скрежет открывающихся стальных дверей, затем показался проход в зал встреч.

Глаза Джорджа ослепли от переизбытка света. Тот был слишком ярким, превращая помещение впереди в одно белоснежное пятно.

Еще с секунду он моргал, застывший у широких тяжелых дверей, и лишь тогда смог различить в центре какую-то мерцающую белую ленту. Джордж сделал шаг вперед, преступая порог. Еще один и еще. Его глаза постепенно привыкали. Все вокруг теперь уже казалось серым, и только лишь посередине, на высокой округлой площадке, он различил сейчас белесую воздушную струю охранных чар. Там, должно быть, его и ждала Гермиона.

Два мракоборца шли впереди, не обращая никакого внимания на пустеющий огромный зал, в котором они очутились. Потолки метров сто в высоту и площадь примерно в четыре раза больше.

Джордж, оглядываясь по сторонам, не заметил, как они втроем приблизились к площадке, и споткнулся о серебристую ступеньку.

— Поднимаемся, — скомандовал левый из двух мракоборцев.

Джордж молча кивнул, следуя за своими провожатыми. Он много слышал о двенадцатом уровне и портале встреч, но сам никогда не бывал здесь.

На широком постаменте, прямо перед его глазами взвивалась вверх спиралевидная струя. Если присмотреться, могло показаться, будто несколько миллионов маленьких угольков одновременно отдали свои крошечные лепестки дыма, чтобы создать эту огромную переливающуюся трубу воздуха. Только, то был не воздух, знал Джордж. То была магия портального соединения с камерой Гермионы, чтобы он мог говорить ней, словно она находилась рядом.

Мракоборцы встали в стойку прямо у начала белых вихров, так что те раз от разу лизали бока их ботинок и брючины их штанов, и кивнули дружно Джорджу заходить. Тот послушно двинулся к взвивающемуся вверх вихрю. Стоило его ноге преступить границу белесой прохладной стены, как перед глазами предстало узкое помещение, огражденное рябящей клубящейся поволокой.

Прямо напротив он увидел Гермиону. Он рванулся к ней не в силах сдержать эмоций, осознавая при этом одной из частей своего мозга, что такая реакция покажется нормальной и от друга.

— Стой, — крикнула Гермиона, закутанная в коричневый плед, подскакивая со светло-серой стальной полки в своей маленькой белой камере. — Здесь перегородка.

Джордж, уже приблизившийся, с досадой шлепнулся ладонями о прохладный прозрачный барьер, на ощупь похожий на воду: такой же гибкий, упругий и податливый, но при этом не пропускающий никого внутрь, словно пластичный лед.

— Осторожно, — послышался сзади голос одного из мракоборцев.

Оба они тактично остались снаружи за белесой колыхающейся стеной дыма.

Джордж, опасливо оглядываясь, бесшумно показал Гермионе на свое уцелевшее ухо, одними губами спрашивая: "Слышат?". Та кивнула.

Он устало вздохнул, жадно оглядывая представившееся взору изнуренное лицо. Под глазами Гермионы уже залегли мешки, и кожа на щеках припухла, свидетельствуя об алкоголе и еде, еще несколько часов назад окружавших ее в избытке на том, казалось, далеком празднике жизни. Под правой скулой осталось красное решеченное пятно от подушки. Волосы, уложенные ранее вечером в аккуратную прическу, лежали теперь свободными, немного пушащимися кудрями на плечах. Подол красного вечернего платья, торчащий из-под пледа, слегка помялся. Косметику она смыла.

Джордж молча взвыл, протягивая руку к барьеру и с отрезвляющим разочарованием упираясь в него.

— Все в порядке, Джордж, — слабо улыбнулась Гермиона, как всегда пытаясь утешить всех кроме себя. — Никто меня не трогал, все нормально. Веллингер позаботился обо мне.

— Рад слышать, — только и вымолвил он, ощущая, как стыд за всю ситуацию, за весь вечер, за всю грубость несколькими часами ранее окатил его жаркой волной между лопаток.

Если бы ее еще кто-то и тронул, Джордж бы пожертвовал своим постом младшего зам. Министра, не моргнув глазом, и убил бы всех к чертям на этом двенадцатом уровне. Нет, он не сомневался что с такой, как Гермиона, будут обращаться лучше, чем отлично — он хотел коснуться ее, хотел обнять ее, поцеловать. Закутаться в ее тепло и не отпускать, сыпля второй рукой пепел на голову, извиняться опять и опять. Целовать подол ее красного платья, что угодно: несуразные мысли и идеи, обуявшие его голову в тот момент.

Если бы она узнала его настоящие мотивы, как бы она отреагировала тогда? Наверное, лишь утешающе улыбнулась, потому что момент был не тот, и сказала бы, наполовину серьезно, наполовину отшучиваясь: "Джордж, не стыдись. Ты найдешь девушку достойнее меня. А такую нарушительницу, как я, пусть терпит Рон". Он почти готов был проверить.

— Джордж! — Гермиона вдруг стремительно приблизилась к перегородке, делая шаг от своей полки-кровати.

В ее глазах дрожал какой-то непонятный недоверчивый испуг:

— Прости меня!

Джордж застыл, с секунду не понимая даже, о чем она говорит.

— У него был перенос. Мы… — она положила свою ладонь на барьер, касаясь своим мизинцем его мизинца. — Мы не целовались. У меня не было времени. Это главная моя задача, как специалиста.. Не нужно меня ненавидеть, прошу...

Теперь Джорджа будто бы бросило в холодную воду. Она винила себя. Все это время она винила себя. Он накричал на нее — чего еще следовало ожидать, идиот? Но почему он накричал на нее? Не потому что ненавидел, совсем нет. Потому лишь, что был слаб в тот момент, как котенок, попавший в водоворот. Потому, что он научился мириться с Роном, согласился в уме отдать ее сердце ему, но отдать его Малфою...

— Я знаю, Герм, — он приблизился лицом к ее распластанной на невидимой преграде ладони, сдерживая желание примостить щеку на тонких пальцах. — Я знаю, тише. Малфой все мне рассказал.

Гермиона опешила на секунду. И даже сквозь холодный барьер он почувствовал волну тепла, всколыхнувшуюся от ее дрогнувшей руки.

— Он все вспомнил, да? — опасливо проронила она, опуская плечи, и поглядывая украдкой на Джорджа.

— Да, — ответил он, отворачиваясь и сползая вниз по невидимой пластичной стенке, прогибая ту слегка своей спиной.

Гермиона последовала за ним, тоже опускаясь на пол, и прижимаясь к нему боком. Джордж ощутил ее горячие ребра, и замер от правдоподобности образа. Он знал, что на той стороне Гермионы нет. Она сейчас у себя в камере, а это просто портал-иллюзия, и он чувствует не столько ее, сколько ее присутствие. Но, черт, возьми...

Гермиона доверительно откинула голову на полотно преграды так, что то прогнулось под весом, и ее лицо оказалось почти напротив повернутого лица Джорджа, отделенное одной только прозрачной, едва-едва светящейся от напора пленочкой и пятью сантиметрами нагретого дыханием воздуха.

Их глаза встретились на один краткий миг, и Джордж заставил себя остановиться, задирая голову вверх, где устремлялась в бесконечную высь, извивающаяся миллионом маленьких языков белесого дымчатого пламени лента защитных чар.

Какой уставшей должна была быть Гермиона, и какой потерянной, опирающаяся в бессилии всем своим корпусом на его — Джорджа — спину и плечи. Он сжал челюсть и сглотнул, пытаясь прогнать желание прикоснуться к ней или наговорить лишнего.

— Это ты прости меня, — он уперся рукой в пол, виновато прикрывая глаза и пытаясь вложить в слова все свои чувства.

— Ты идиот, Джордж Уизли! — прыснула вдруг Гермиона, и их тела заходили ходуном от ее смеха. — Господи! Я так переживала. Ты имел полное право прибить меня прямо там...

— Я не сказал Рону, — оборвал он ее хохот, пытаясь выбросить эту сложную обязательную фразу как можно быстрее и как можно более непринужденно, но она все равно замерла на секунду.

В ее голосе мелькнула на миг неопределённая грусть, когда она словно выдавила из себя:

— Спасибо.

Джордж проклял свой язык несколько раз за то, что вообще поднял тему Рона. Наверняка ей неприятно об этом думать. Стыдно и все такое, хоть ее вины здесь и нет.

— Что там с этим идиотом — Малфоем? — кашлянула Гермиона, поднимая взгляд от пола.

Он понял, что она специально назвала слизеринца с ноткой оскорбления. Вокруг уши. Что ж, если таков был способ закрыть тему о Роне, Джордж только рад. Только вот как мог он передать то, что видел в омуте при таких обстоятельствах? Как он, прикажете, должен описать ей все это сейчас? В метафорах Джордж был не силен.

— Он показал мне воспоминание, — начал осторожно он. — Я помню канаты. Канаты и избушку, и гору. Снежную шапку, а еще дорогу и кровь.

Он не успел дойти и до конца предложения, как Гермиона вдруг изменилась в лице. Она побледнела, потом порозовела, и стремительно взметнула палец к губам.

— Ничего суразного, как всегда! — неестественно высоким и легким голосом воскликнула она, сама при этом мотая лихорадочно головой Джорджу. — Так и думала, что с ним нужно что-то посерьезнее второго уровня! Снег и горы он видел и раньше.

Джордж с приподнятой бровью проследил за ее наигранными жестами. Одной частью своего сознания он уже понял, что Гермиона и без целой истории смекнула что-то, и это что-то было крайне важным.

— А Петэр говорит, главное отвязать меня от репутации этого хорька. Он прав. Уже нашел мне адвоката. Питера Джеркинса, — она подала Джорджу знак рукой. — Хорошо, что ты принес мне нормальную одежду, Джордж. Придет уже завтра в районе трех, — Гермиона кинула на Джорджа выразительный взгляд, — будет, в чем его встретить. Да и поспать хоть нормально смогу.

Она замолкла на секунду, распаковывая переданную ей сумку — что всю дорогу лежала задвинутая под полку-кровать — и сверкая горящими глазами на Джорджа.

— Ой, ты забыл кое-что из личной гигиены, — громко объявила она. — Знаешь, не мог бы ты заглянуть еще разок ко мне домой? Там в правом нижнем ящике стола у меня лежит все что нужно.

Гермиона натянуто рассмеялась, поглядывая на белую поволоку магической защиты:

— Занеси завтра к трем, молю тебя! — она подчеркнуто игриво повысила голос. — Только приходи со всем, что там лежит, Джордж Уизли, а то я тебя поколочу, когда выберусь из этой засады. Надеюсь, ты успеешь!

Джордж, оценивающе присматривавшийся к ней на протяжении всего этого спектакля, громко и демонстративно хохотнул:

— Еще бы! Я когда-то давал тебе повод для сомнения?!

Гермиона одобрительно кивнула, и он ответил ей хитрой улыбкой — одной из тех, что они с Фредом так часто кидали каждому второму негоднику в школе.

— Тогда до завтра, — сказал он, поднимаясь с пола.

В груди тотчас же проснулось противоречивое желание остаться.

— Поспи.

Гермиона тоже встала, грустными глазами глядя на струю защитных чар. Когда она повернулась к Джорджу, он различил в них все тот же беспокойный огонь нетерпения и невысказанных слов.

— Да давай! — она легонько толкнула его в грудь через барьер.

Джордж же попытался протянуть руку и потрепать ее макушку, но на это пластичности перегородки не хватило, и он только неловко задел ее висок костяшкой своего указательного пальца. Гермиона не очень успешно поджала губы, пытаясь сдержать смех, и кивнула ему, моргая.

Медленно, словно сам воздух оказывал сопротивление, Джордж развернулся и почти даже решительно двинулся к белой дымчатой стене. У самой кромки он остановился и кинул последний взгляд через плечо на Гермиону. Закутавшись в плед, она стояла и махала ему слабо рукой, одними глазами говоря поторапливаться.

---

[1] Давайте сделаем допущение, что на фестралах они это расстояние быстро пролетят:)

[2]с английского mall — рынок, торговый комплекс и т.п.

[3] в Др. Риме ораторская трибуна на форуме, украшенная носами трофейных кораблей.

____

еще раз напоминаю, что через пару дней, как доредактирую, выложу следующую главу)Не убегайте далеко;) эту главу и следующую, было не легко написать, и интересно узнать, как у меня получилось. Так что, буду рада вашим отзывам!)

Он вошел с ночным ветром. Сквозняк засвистел вокруг пальто, и дверь с трудом поддалась, когда он попытался ее закрыть. Первый раз Джордж этого не заметил: слишком торопился, пойманный в капкан неизвестности, волнения и первичного инстинкта.

Гостиная, ждавшая его сразу за порогом, освещалась ярким серебристым светом луны. В открытые створки балкона бил ветер, раздувая полупрозрачный тюль, отливавший голубоватым мерцанием, словно призрак. Темно-бордовые в полумраке шторы колыхались тяжелой волной.

Джордж сделал шаг вперед, развязывая пояс и различая прямо по левую руку кирпичный камин. Он наклонился, так что полы пальто задели доски паркета, и разжег его заклинанием. Запахло деревом, и затрещали поленья.

Он впервые увидел гостиную Гермионы и Рона. На светло-коричневых кирпичных стенах играли блики пламени. Иногда камень был темнее, иногда светлее. По правую руку в стене застыли открытые застекленные двери с каркасом из черного дерева, которые вели гостей на кухню. Точно такие же, как и в спальню, прямо в другом конце комнаты.

Джордж вдохнул. Пахло мятой. В просвет между дверьми он увидел на столе на кухне большую круглую чашку. Наверное, Гермиона пила чай, когда за ней пришли.

Он двинулся в спальню, где, судя по всему, должен был стоять ее стол. По пути он внимательно оглядел гостиную. Кремовый диван с черными металлическими спиралями ножек, такие же кресла лицом к камину, окружившие небольшой журнальный столик из закаленного стекла. Последний пустовал: даже банального журнала на нем не лежало. Но больше поразило Джорджа не это, а масса свободного, если не сказать пустующего, пространства за спинками гарнитура, что образовалось вдоль обзорного окна и балкона. Только пара полок с книжками и стеллаж, да комнатное дерево в углу.

При том Джордж во всем видел только Гермиону, не Рона. Его братец не позволил бы жене поставить вокруг белого камина эту странную мебель с завитушками и заполонить свободный уголок сплошь книгами. Где же здесь было хоть что-то мужское? Он знал Рона с пеленок, тут уж не поспоришь, и тот бы обязательно всучил где-нибудь коллекционную биту загонщика Холихедских гарпий или перчатку своего любимого Виктора Крама (и это после всего!). Но ничем таким тут не пахло, словно Рон никогда здесь и не жил. Его и дома-то еще очевидно не было.

Джордж отмахнулся от дурной мысли, принесшей ему странное удовольствие. «У них с Гермионой все в порядке!»

Голова потрескивала в унисон поленьям в камине, а во рту застряла горечь виски. Или рома? У него, похоже, начался отходняк, ибо сладко плывущий туман перестал застилать глаза и устремлять его, подобно кораблю вперед. Тело стало тяжелым. Хотелось спать.

Джордж прошел через стеклянные двери и во второй раз за вечер очутился в спальне, где проводила свои ночи Гермиона. Он с каким-то нездоровым благоговением втянул носом здешний воздух, плюхаясь на кровать с васильковым покрывалом. Пахло цветочными ароматами и чем-то чарующе сладким. Как и всегда от самой Гермионы. Джордж зажег свет палочкой. В отражение большого овального зеркала он увидел у окна стол.

С неохотой выбравшись из хватки мягкого матраца, он подошел туда и дернул нижний ящик с правой стороны. Тот не поддался, и Джорджу пришлось шепнуть: «Алохомора». Со скрипом дубовая коробка выдвинулась из своих недр, представляя взору незамысловатый набор.

В аккуратной стопке на дне ящика расположились две папки средней толщины и блокнот, похожий на ежедневник, в черном кожаном переплете. А над ними, плашмя лежал довольно большой прямоугольный тюбик из стекла с граненной квадратной крышкой. Беглым почерком Гермионы в самом низу лимонной этикетки было подписано: «Оборотное». Хвостик «е» размашисто исчезал на краю бумажки, словно писавший торопился или уже устал, делая пометку на всякий случай.

Джордж сглотнул, оглядев содержимое ящика, сцепляя слова Гермионы в Министерстве в единое целое. Он взял в руки верхнюю папку, осторожно приподнимая ежедневник, и открыл ее. Ему под ноги вывалился тетрадный листок с неровным левым краем. Подобрав клетчатый оборвыш, Джордж обнаружил в правом верхнем углу дату: «1 февраля 1999 год. Лекция №1». Но в глаза ему бросилось не это. В самом низу жирным красным маркером было обведено: «Берхтесгаденские Альпы. Сояллай» и торопливая пометка: «Узнать больше».

Джордж и минуты не потратил, пробегая глазами записи. Он с хлопком закрыл папку, схватил из ящика ежедневник и оставшуюся папку. Взял в руку флакончик с зельем и, закрыв за собой импровизированный тайник на заклинание, спешно покинул спальню. В гостиной он снова обратил внимание на треплющий тюль ветер. Взмахнул палочкой, выключая везде свет и запирая невербально входную дверь. Прошел на балкон. За перилами мерцал ночной Лондон, и запах ночи ударил ему в голову. Заречную часть города заволок белесый туман. «Завтра утром будет влажно», — подумал Джордж и повернулся на месте, аппарируя.

Особняк Малфоя встретил его роскошным садом и горящими окнами. За коваными воротами в парке из тисов прохаживался горделиво павлин. Джордж толкнул створку и удивился, как легко та поддалась. Видать, со времен войны порядки в доме Малфоев изменились. Он стремительно прошагал к крыльцу по мощеной аллее, отмечая боковым зрением вдалеке, справа, свечение луны на водной глади. Наверное, пруд.

Дверь открыл домовой эльф и немедленно проводил Джорджа по витой лестнице наверх, в просторный кабинет. Стены здесь были обиты панелями из темного дерева, а под самым потолком светилась бледным светом огромная алебастра. Занавеси отливали изумрудно-зеленым, закрепленные серебристыми, если не серебряными, кольцами. По левой стене, ближе к середине, стоял огромный стол из темного ореха. Прямо за ним дорогим лаком отсвечивали такого же цвета стеллажи с книгами, а напротив блестел прозрачным стеклом и серебром стоек небольшой бар с деревянной столешницей – опять орех.

— Кто выбирал эту безвкусицу? — вопросил, ухмыляясь, Джордж, заслышав, как хлопнула позади дверь.

— Чья бы корова мычала, Уизли, — Малфой домашней футболке и джинсах вынырнул прямо перед ним, с некоторой плохо замаскированной тревогой на сером лице. – Не понять тебе, видать, что такое утонченность.

— Я просто не одобряю таких изысков, — хмыкнул Джордж, прищуренными глазами разглядывая алебастру.

Он сделал два размашистых шага к столу и выложил, не затягивая, папки и ежедневник.

— Что это? – немного тише обычного спросил Малфой, заглядывая ему через плечо.

Джордж почувствовал, как тот моментально насторожился.

— Это то, что ты вспомнил, — ответил он с прямотой, и заглянул выжидающе Драко в глаза, опираясь ладонью на столешницу.

Он не знал, что последует дальше, и видать, на его лице отразилась его осторожность, потому, что Малфой нервно усмехнулся, отмахиваясь:

— Ох, Уизли! Что же ты напрягся, как Лонгботом перед боггартом?! Давай читать!

Джордж решил промолчать. Он тактично подвинулся, позволяя Драко занять удобную позу над бумагами.

Они прочитали о горе Сояллай, расположенной в магической части Бертехсгаденских Альп и о гонках на колесницах с фестралами, которые там проходили — а точнее о финале Ежегодного Чемпионата, славившегося своей смертельно опасной трассой, что пролегала вокруг горы до самого пика. Прочитали и о резких поворотах, с которых сорвался уже не один спортсмен. Прочитали о спасательном пункте на верхушке горы и о канатах, которыми притягивали пострадавших. О портале ресептивной магии, который открылся в пятьдесят третьем году, о пропадающих людях и о закрытии избы, о засекреченных исследованиях и неконтролируемых вспышках – много еще о чем.

— Черт возьми, это же Ганс! – Малфой возбужденно ткнул пальцем в одну из газетных вырезок.

С колдографии приветливо махала руками небольшая группа людей, и внизу красовалась подпись: «Семья Розенбергов». Выяснилось, что они оказывали немалую материальную поддержку в развитии исследований на Сояллае, а их замок находился в непосредственной близости от самой горы. Точнее, это Сояллай находился в их резиденции.

— Этот замок! Это он, Уизли! Узнаешь?! — Малфой продолжал нервно тыкать в колдографии. – И гора! Да! Черт бы ее побрал, эту махину! Да!

Джордж успокаивающе кивнул ему. Его взгляд выхватил другую газетную вырезку, улегшуюся неподалеку на столе.

То была небольшая фотография двух молодых людей в спортивной экипировке. Но она не походила на форму для гонок или что-то вроде того — это была экипировка скалолазов. За их спинами виднелись большие рюкзаки, а на лицах играла довольная улыбка. Джорджа больно кольнуло в сердце, когда он понял, почему обратил внимание на вырезку. На колдографии бок о бок стояли два близнеца.

«8 июля 1953 года, Абрам и Крейг Оллдриджи пропали без вести, отправившись в разведывательный поход на гору Сояллай, – прочитал он под картинкой. — Очевидцы так же утверждают, что с братьями был еще один человек. Однако никаких подробностей за последние сорок три года так и не вскрылось. Родственники были не в курсе вылазки братьев Оллдриджей и сослались после исчезновения на то, что изучение ресептивной магии являлось их личным хобби. По этой причине СМИ, и наша газета в частности, до сих пор не располагают какой-либо иной информацией.

Но что достоверно можно сказать, так это то, что на следующий день 9 июля 1953 года в Берхтесгаденских Альпах наблюдалась первая крупная вспышка ресептивной магии. Прежде регистрировались только вспышки в 2-3 бала (по 12 бальной шкале). Эта же составила 8 баллов. Исследователи, отправившиеся на место происшествия 10 июля, обнаружили на пике Сояллай ресептивный портал в районе спасательного пункта «Де-Лондж» гоночной инфраструктуры «Чемпионата Мира по Гонкам на Колесницах с Фестралами».

Тела Абрама и Крейга так и не были найдены, как и тела многих других: участников гонок и простых местных жителей. Более того, вот уже сорок с лишним лет люди продолжают пропадать, а Комитет по Работе с Ресептивной Магией держит в секрете любую информацию, связанную с исследованиями, проходящими сейчас в пункте "Де-Лондж". При этом проведение ежегодного завершающего этапа «Чемпионата Мира по Гонкам на Колесницах с Фестралами» никто за все эти годы не отменил. Остается только надеяться, что в связи с последней крупной вспышкой Министерство Магии Германии выделит больше средств на исследование портала и, соответственно, на поиски пропавших. «На дворе уже 95 год, а мы все еще не научились контролировать эту опасную стихию, магическое сообщество должно задуматься и принять меры», — считает…» — Джордж не стал дочитывать статью, краем глаза отмечая, что дальше пойдут только социальные посылы и интервью.

Он отложил вырезку в сторону, с нахлынувшим внезапно печальным опустошением. Малфой, стоявший сбоку, увлечённо ткнул его в ребра. Не поднимая глаз от какой-то газеты, он пробормотал:

— Пошли, поедим, Уизли. Я хочу есть.

— Неважно, что там сказала Грейнджер, — прочавкал он десять минут спустя, когда они сидели за огромным обеденным столом на первом этаже Малфой Мэнора. — С тем, что я собираюсь сделать, мне лучше держаться подальше от источника огня, а то не дай бог подпалит крылья!

Джордж прожевал мякоть какого-то соленого морского гада:

— А что ты собираешься сделать?

— Ты что же не видел, что мы прочли, Уизли? – Драко вытер салфеткой рот, щелкая пальцем в сторону черной лакированной двери.

С хлопком в столовой появилась крохотная служанка – домовой эльф в переднике и чепчике светло-бежевого цвета. Джордж удивленно вскинул бровь, припоминая не завидное одеяние Добби. Да уж, времена изменились.

Служанка тихонько хлопнула в ладоши, и грязная посуда исчезла со стола, оставляя после себя искрящуюся пыль. Тут же на месте, где прежде стояли тарелки появились блюдца с кусочками пирога, пирожными и тортом, а так же чашки с горячим дымящимся чаем.

Чай – вот, в чем нуждался Джордж после этой страшной алкогольной ночи. А вообще, пировать в полчетвертого утра было довольно таки необычно.

— Мне нужно в Германию, — продолжил Малфой, так и не дождавшись ответа.

Он отхлебнул из своей чашки, сосредоточенно просматривая одну из газет Гермионы, захваченную из кабинета:

— Вчера на набережной я понял, что был не прав там в кондитерской.

Джордж чуть не поперхнулся от такого заявления:

— Не прав, когда разглагольствовал о паре недель? – он с энтузиазмом поднял голову от блюдца с шоколадным тортом. — Или когда хвастался об ожидании?

— И то, и то, — Малфой кинул ему притворно удрученный взгляд через длинный стол. — Слушай, Уизли, я понимаю, что не вправе тебя ни о чем просить…

— О, не втягивай меня в это! — Джордж замахал руками в предупредительной манере.

— Я знаю твой секрет, Уизли, и все же взываю к твоему благородству.

Малфой в угрожающем жесте указал вилкой, которой только что отломил чизкейк, ему в лицо. Четыре зубца нацелились Джорджу прямо в нос.

— И это говоришь мне ты?! – тот возмущенно развел в стороны свои столовые приборы.

— Слушай, я должен попасть туда. Я должен найти Бриель.

Они оба замолкли на секунду.

— Бриель?

— Бриель… — ошарашено прошептал Малфой, так и забывая опустить свою вилку.

Он застыл на миг с приоткрытым ртом, словно хотел задержать мгновение в легких. Словно смаковал привкус имени, слетевшего с губ. Пробовал его и так и эдак на языке, едва шевелясь.

Джордж почувствовал невольный укол совести. Благоговение — вот в чем растаяли все их пререкания в этот момент.

Малфой даже не взглянул на него и верно не заметил перемены, скользнувшей по лицу. Он порывисто втянул ртом воздух, собирая всю свою концентрацию в невнятно вылившуюся в итоге фразу:

— С тобой или без тебя, я это сделаю…

— Ты свихнулся!

— …но с тобой будет быстрее.

— Ты пытался поцеловать девушку, которую я люблю! – Джордж и сам уже начал сомневаться в весомости данного аргумента.

— И которая любит, к слову, твоего брата.. Давай не будем о наболевшем, — прежний Малфой снова взобрался в седло, взмахнув на Джорджа вилкой в заклинающей манере.

Того обидно прибило от комментария.

– Нам с тобой здесь делать нечего. К тому же, это был перенос. Мне казалось, мы все выяснили, — Драко встал из-за стола, не закончив свою скромную трапезу.

Отломленный кусок чизкейка так и остался лежать на тарелке рядом с самим пирожным.

Джордж уныло опрокинул чашку себе в рот, наслаждаясь последним глотком чая и последней секундой спокойствия. Он нехотя поднялся, тоже оставляя десерт недоеденным.

Малфой одобрительно кивнул на его недовольную гримасу:

— Так как, говоришь, зовут ее адвоката?

— Питер Джеркинс.

— «Занеси завтра к трем. Надеюсь, ты успеешь», — так она сказала? – Малфой озабоченно задвинул за собой стул, вновь щелкая домовому эльфу служанке.

— Она хотела, чтобы я пришел…

— Со всем, что было в ящике! — поторопил он, взмахивая рукой.

— Да-а, — раздраженно подтвердил Джордж. — Там лежало еще вот это…

Он достал из кармана пальто бутылочку с оборотным зельем.

– И да, я понял, чего она хочет, — опередил он загоревшегося идеей в глазах Малфоя. – Но я до сих пор сомневаюсь, что Гермиона в здравом уме стала бы подстрекать меня…

— Адвокатская тайна. Она не может передать нам какую-то информацию напрямую. Ей нужен Джеркинс. Ей нужен ты — в обличие Джеркинса.

— Да, Малфой я не тупой! Сразу это понял! И мы успели все прочитать, да! Но, черт возьми... Эта девушка не перестает поражать меня.

— Ты же "дружишь" с ней уже почти четыре года. Чему ты удивляешься, Уизли? – Малфой открыл черную дверь, увлекая Джорджа за собой. — Ей просто нужно все контролировать даже из тюрьмы. Проинструктировать нас, пока не мы не уехали.

— Хорошо, ладно...

Джордж притих, после того как обрывисто согласился с Драко. Дело в том, что когда тот озвучил это вслух – их планы стали вмиг куда реальнее. «Пока мы не уехали». Это значило, что он должен будет оставить Гермиону. Пусть на время, но оставить. Он попытался представить, как скажет ей, и в груди потяжелело.

Они поднялись обратно в кабинет.

— Я не договорил, — начал Малфой, садясь за письменный стол и вытаскивая что-то из крайнего ящика. — Я не собираюсь оставаться здесь. Как только закончишь, ищи меня на Па-де-Кале, — он сунул ему бумажку с обрывком колдографии из какой-то газеты и с адресом. — Там у меня вилла раньше была. О ней, разумеется, знают, но вряд ли туда кто-то сунется так скоро. Я буду готовиться к отъезду.

Джордж посмотрел на черно-белый клочок. На вершине белых омываемых морем клифов возвышался шикарный трехэтажный дом с колоннами и точно не одним жилым крылом. Рядом на ветру крутился флюгер.

— Значит завтра, — поднял он глаза от колдографии. — А точнее уже сегодня в три я должен быть в Министерстве. Скорее всего, в это время Джеркинс завершит свой визит к ней.

— Будь умненьким мальчиком, — с плохо скрытой тревогой поддел его Малфой, провожая до камина.

* * *

День стоял прохладный и Джордж, сытно отобедав в кафе «Фрикорсес», открывшемся на месте прежнего «У Фортескью», уже совсем не хотел бродить по парку и пережидать оставшиеся двадцать пять минут. Он не без досады проверял часы все это медленно тянущееся утро. Минутная стрелка в последний из его просмотров зависла на полтретьего.

Не выдержав собственного раздражения, Джордж аппарировал прямо в свою квартиру над магазином. Он до сих пор с некоей неловкостью ощущал себя в ней. Без Фреда место казалось лишенным чего-то элементарно оживляющего. Какого-то движущего элемента.

Переехать обратно сюда из Норвегии далось нелегко. Со временем Джордж адаптировался, но спускаться в магазин все еще чувствовалось тяжело. Не то чтобы он не мог, но он не стремился этого делать. Рон прекрасно справлялся без него. Может, Малфой и был прав, что все это не правильно, однако Джордж искренне верил — время еще не настало. Он всегда аппарировал прямо в квартиру и прямо из нее, избегая по возможности проходить через торговый зал «Всевозможных Волшебных Вредилок».

Джордж тряхнул головой, отмахиваясь от мыслей, и пошел на кухню заварить себе крепкого чая и еще раз проверить, все ли готово.

Когда настало время выдвигаться, он зачем-то потушил камин в гостиной и, сам не зная почему вдруг, спустился на первый этаж. Среди заполненных до краев полок и прыгающих разноцветных товаров в дальнем углу зала зеленел своим пламенем их рабочий камин.

Посетители недоуменно заозирались, завидев шагающего прямо поперек главного зала основателя магазина. Но тот ничего никому не ответил, только уверенно шагнул в камин, твердо зная, куда хочет попасть, но гадая, почему именно таким путем и почему именно сейчас?

Оказавшись в Министерстве, он первым делом добрался до двенадцатого уровня, где уже в просвет лифта увидел улепетывающие пятки Джеркинса и его золотую макушку.

Джордж выскользнул в коридор и широким шагом поспешил за исчезающим адвокатом. Не в привычках последнего было покидать здание, не навестив уборную. Это Джордж знал благодаря своим наведенным предыдущей ночью у знакомых справкам. Поэтому, вместо того чтобы проследовать прямо по коридору он завернул направо, когда между ним и объектом его преследования оставалось не более десяти метров.

Стены здесь возвышались полукруглые, выложенные из мелкой черной мозаики, и на срез вели к служебным туалетам и залу отдыха. Джордж прошмыгнул мимо небольшой ниши с фонтанчиком гиппогрифа и отдал шутливо честь двум мракоборцам на входе в зал.

Прислонившись как бы ни при чем к стене между ним и дверью в туалет, Джордж принялся ждать, уткнувшись для вида в Гермионину папку с документами.

Необходимо было проверить, что он не ошибся, и Джеркинс сейчас зайдет с другой стороны зала с парящим стаканчиком кофе по левую руку, и поставит тот на столик у окна, предложив соседу Малколму Клозуверу посторожить напиток, пока он отойдет.

Прошла минута. Две. Три. Джордж нервно подтянул руку с часами чуть ли не к самому носу, кивая, как болванчик, проходящим мимо волшебникам и невинно улыбаясь. Куда подевался этот чертов ангел-хранитель нашкодивших чародеев?

— Малколм! — донеслось до здорового уха Джорджа скрипучее приветствие. — Эх и очереди сегодня к Тильде! Посторожишь?

Не успел он повернуться, как перед глазами предстало довольное слегка морщинистое лицо Джеркинса:

— О, Джордж Уизли! Пройдешь, сынок? — Джеркинс боком протискивался мимо него в дверь туалета.

— Привет, старый негодник! Нет, буду здесь. Сторожить унитазы от злых духов. Конечно пройду, издеваешься?

Джеркинс зашелся хриплым смехом и ввалился в дверь, придерживая ее для Джорджа.

— К Гермионе, поди, пришел? — начал, вставая к писсуару, светловолосый адвокат. — Она говорила о тебе.

— Да, — произнес Джордж громко и ровно, принимая идентичную позу и притворяясь, что тоже собирается справлять нужду. — Я, кстати, виделся с ней еще вчера ночью. Одежду приносил.

Руки домыл какой-то уже стоявший в уборной высокий маг и вышел, приоткрывая на секунду обзор на коридор сквозь щель между дверью и косяком. Никого не было.

— Прости, друг, — пробормотал едва слышно Джордж, с виноватым лицом заглядывая Джеркинсу в ухо.

— Что, прости? — тот застегивал ширинку, когда Джордж подбросил левой рукой в воздух горсть порошка мгновенной тьмы.

Все вмиг заволокло черным непроглядным мраком.

— Что за?!.. – воскликнул справа от Джорджа Джеркинс.

— Я говорил, там кто-то есть! – закричал ему на ухо испуганно Джордж, пуская тем временем в воздух несколько хлопающих заклинаний.

— Нас атак… — но Джеркинс не успел позвать на помощь, или что он там собирался сделать? Джордж вырубил его оглушающим заклинанием.

Наощупь он подхватил подмышки адвоката и начал пятиться в сторону, где, предполагал, должны были находиться кабинки.

Заперев задвижку на двери, Джордж быстро сорвал пучок волос с самой макушки адвоката и, запустив в зелье, выпил то до дна. Он мгновенно ощутил неприятный горький привкус сала и ушной серы. Не переставая думать, какой отвратительный на вкус оказался Джеркинс, Джордж довольно быстро для невидящего ничего человека раздел того и почувствовал, как лицо начинает преображаться.

Он переоделся и заметил, что уже может различить очертания обмякшего тела у своих ног. Через минуту эффект порошка совсем развеялся, а из кабинки вышел невысокий светловолосый мужчина лет пятидесяти и с любопытством погляделся в зеркало. Джеркинс, видимо подкрашивал седину на висках, а его желтые кустистые брови однозначно являлись самой примечательной чертой на слегка морщинистом лице. Мужчина улыбнулся себе в зеркало, наблюдая, как тонкие губы кривятся в довольную усмешку, а светло-зеленые глаза блестят хитрым огоньком проделки.

"Ну, понеслась!" — кидая прощальный взгляд на запертую с правой стороны кабинку — в которой на закрытой крышке унитаза привалился к перегородке без сознания Джеркинс — подумал в последний момент Джордж Уизли и вышел из уборной.

— Спасибо, что посторожил, Малколм, — обаятельно улыбнулся он сморщенному волшебнику в кресле, сгребая с маленького столика рукой пластмассовый коричневый стакан. Выходя из зала отдыха, он почти с упоением отметил, что даже скрипучий голос Джеркинса не смог бы отнять фирменного шарма Джорджа Уизли, так помогавшего в минуту нужды очаровывать людей.

Псе-адвокат уверено прошел к залу, в котором побывал вчера еще в своем естественном обличии, и с претензией посмотрел на ведьму у стойки. Она надулась как еж и спросила голосом протухшим, как двухнедельная селедка:

— Что-то забыли, Мистер Джеркинс?

— Мне нужно еще раз к Миссис Уизли, — Джордж требовательно уставился ей прямо в глаза, еле сдерживаясь, не заиграть угрожающе своими кустистыми бровями.

Она закатила глаза и выдала ему какую-то зеленую бумажку.

— Сейчас ее переведут обратно в переговорную.

Тут уверенности у Джорджа поубавилось. Он сглотнул незаметно, побаиваясь, что снова встретится с Гермионой в зале для посетителей, где их будет разделять барьер и уши авроров за завесой дыма. Но его страхи развеялись, когда женщина лет тридцати, по имени Фрида, в строгой мантии и чопорной манере вышла из-за поворота коридора и велела ему следовать за ней.

— Нельзя было все сразу, Питер? — холодно поинтересовалась она, когда они шагали уже по совсем другому коридору, нежели чем вчерашний.

Джордж сморщился, глядя прямо перед собой.

— Гениальный разум спонтанен и непостоянен, — обронил будничным тоном он, и свернул в открытую дверь, на которую как раз вовремя указала Фрида, тут же затворяя ее перед округлившимися глазами волшебницы.

В небольшом очень светлом, таком же белом, как и зал встреч, помещении стоял широкий простой стол на железных ножках, а за ним сидела одиноко Гермиона. На ней был надет тот самый строгий костюм, который Джордж вчера закидывал в сумку, волосы аккуратно забраны в ракушку или пучок сзади, а лицо светилось от легкого макияжа. По обеим сторонам Гермиониного стула возвышались мракоборцы.

— Вы можете идти, господа, — учтиво заметил Джордж скрипучим голосом Джеркинса.

Он проследовал к столу с лукавой улыбкой на морщинистом лице, наблюдая, как охрана пересекает кабинет и выходит через дверь. Он как раз ставил свой — Джеркинса — кейс на стул, когда та захлопнулась.

— Привет, — выдохнул он, поворачиваясь к Гермионе.

Все его внутреннее напряжение и волнение, наконец, спало — он без осложнений достиг своей цели.

— Привет, — точно с таким же облегчением пролепетала Гермиона. – Джордж?.. Ты ВСЕ прочитал?

Она посмотрела с опаской. Ее глаза взволнованно забегали по его лицу, словно пытаясь высмотреть там ответ.

— Да, — Джордж присел на край стула, облокачиваясь на столешницу. – Но, Герми, скажи сначала, что будет с тобой?!

Он требовательно побарабанил пальцами по твердой белой поверхности.

— Да, конечно, — стушевалась Гермиона и расслабилась вдруг, словно стряхнув с плеч какой-то невидимый груз. – Джеркинс сказал…

— Я вроде ничего не говорил, — поддел ее, улыбаясь, Джордж.

Гермиона издала приглушенный смешок.

— Джеркинс сказал, — продолжила она, улыбаясь. – Что меня могут выпустить уже через две недели. Там будет минимум два слушания. У него есть план, и к тому же, обвинения не очень серьезны. Единственное, если мое поведение им как-то не понравится – все может усложниться.

— Насколько? И что значит, не понравится? – Джордж тряхнул золотистой челкой.

— Они могут взять моих родителей под стражу, из-за того, что папа…

— Да я понял…

— …из-за его защиты Малфоя в суде.

Гермиона поджала губы, и Джордж понял: для нее эта тема была совсем не из приятных.

— Веллингер сказал, я должна вести себя тихо, — она заставила себя говорить дальше, — и не делать лишних движений, чтобы не навлекать подозрений.

Джордж помолчал, позволяя напряжению немножко улетучиться, и затем буркнул возмущенно:

— Честно говоря, не возьму в толк, с чего бы им так за тебя браться! — устами Джеркинса фраза получилась скорее ворчливой, чем негодующей.

— Они и не берутся, — Гермиона хихикнула на скрипучий голос. — Петэр уже мне очень помог. Он защищает меня словом, как может, и хлопочет, где только может…

— Он сказал мне, ты ему как…

— Как дочь, я знаю, — оборвала его Гермиона неожиданно нервно.

В ее голосе промелькнула виноватая нотка. Джордж и об этом не стал расспрашивать.

— Не берутся они за меня. Просто все так вышло…с Малфоем. Это как красная тряпка для быка. Петэр едва поверил мне, что Малфой тут ни при чем. Может и не поверил. Ладно, не важно, Джордж! Сояллай! Там Малфой потерял память!

— Мы уже поняли, Герм, — Джордж откинулся на стуле, запуская пальцы в волосы. — Как ты?.. Откуда ты узнала про это место?

— Чем ты читал, Джордж Уизли?! – насупилась Гермиона, вмиг обретая сходство с той самой лохматой школьной зубрилкой, вечно делавшей ему с Фредом выговоры на седьмом курсе. – На первой лекции в Лхаса. Профессор Веддингтон случайно проболтался нам о нем, и я заинтересовалась.

Она устало опустила подбородок на ладони.

— Ох, и как же я сразу не догадалась на счет Малфоя? Все же так просто. Я должна была додуматься еще в Калгари. Фестралы, шрам…

— Шрам? – не понял Джордж.

— Да, — Гермиона с энтузиазмом дернулась вперед на стуле и ударилась коленкой о ножку стола. — У него на запястье шрам в виде треугольника… Слушай, да тут даже двойная связь…

Она восторженно обвела взглядом помещение, кивая – смекнув что-то.

— Я ничего не понимаю, Герм.

— Это знак высшей магии, – покачала взбудоражено головой Гермиона. – В смысле не треугольник, а шрам. Его оставила ресептивная магия. Вспышка… Он говорил что-нибудь о вспышке? Голубоватой?

Ее горящие глаза уставились нетерпеливо на Джорджа.

— Он показывал мне воспоминание, — ответил тот, чувствуя, как внутри его передергивает от всплывшего перед мыленным взором зрелища. — Да, там был очень яркий голубой свет, а потом все исчезло. Он говорит, руку жгло.

— Все верно. Так он потерял память. А треугольник — знак Эгероса. Там есть легенда… Не важно. Это был Сояллай, да. Он же источник Эгероса! Все верно! И эти чертовы гонки. Девушка… она наверняка возила Малфоя в Калгари, где тренировали ее фестрала. Но Джордж?

Гермиона посмотрела на него с внезапным испугом в карих глазах. Потёрла пальцы друг о друга и еле слышно спросила:

— Ты сказал тогда «канаты»?

— Да, — Джордж вспомнил черные, похожие на щупальца гигантского спрута веревки, утягивающие Бриель ввысь.

— Но их не протягивают с пятьдесят третьего года… — Гермиона приложила руку ко рту. – С тех пор, как обнаружили портал. Как мог Малфой видеть канаты?

Джордж поджал губы. Он не знал. Но перед глазами стояли толстые черные тросы, гладкие и лоснящиеся.

Гермиона тряхнула головой:

— Так ладно. Это потом, — успокоила она себя, делая глубокий вдох рационального человека. – Он что-нибудь еще вспомнил?

— Да.

Она подняла голову. Ее щеки пылали возбужденным румянцем.

— Ее имя, — Джордж улыбнулся одним уголком губ, припоминая момент. – Бриель.

— О боже! — Гермиона пораженно притянула руки ко рту, складывая их домиком.

Она ликующе выдохнула в них:

– Это же… Считай, все почти решилось!

— Да, – Джордж сделал паузу, неловко глядя на нее.

Лицо Гермионы изменилось вмиг, словно она уже догадалась, что он собирается сказать. Мгновение, и оно стало непроницаемым.

Джордж оттягивал этот момент, как мог. Затем он и попросил ее начать с себя. Он не хотел подводить черту под событиями последних суток.

— И поэтому мы с ним едем в Германию, — он опустил глаза.

Секунду стояла тишина. Потом он услышал спокойный голос Гермионы. Ни нотки в том не дрогнуло, словно она набрала грудь полную воздуха и выпускала его обратно через тоненькую трубочку:

— Я так и думала.

Джордж осторожно взглянул на нее. Он не смог понять, что скрывается за этим выражением. Глаза казались усталыми и печальными — с какой-то непонятной толикой смирения. На губах играла притворно-легкая, вымученная улыбка.

— Я все же попробую тебя переубедить, — со вздохом произнесла Гермиона, разглядывая его.

Что-то послышалось в ее голосе. В том, как она произнесла эту фразу. Словно то была покорность судьбе — кротость перед принятым волевым решением, скрывавшимся за всей вуалью слов.

— Гермиона, — сказать "Нет" ей представлялось тяжелее всего прочего на свете. — Я уже решил. Понимаешь... — Джордж замялся. — Если найти свою потерянную любовь — единственный шанс для этого белобрысого идиота стать лучше, я должен помочь ему. Не спрашивай меня почему, я сам не знаю.

Он посмотрел на нее в молчаливом ожидании вердикта или контраргументов.

— Мне не нужно спрашивать, — Гермиона тряхнула волосами над столом, кривя горько губы. — Я и не ждала другой реакции. Ты такой же человек, как и я.

Вот так просто.

Джордж потянулся к ней невольно и в сдержанной манере накрыл ее ладонь своей.

Она встрепенулась от его движения — еле заметно — на миг, пытаясь пошевелить рукой, и потом застыла робко, отводя глаза в стол. Джордж воспринял реакцию как сигнал. Неважно насколько близким другом она считала его, ей наверняка было странно иметь телесную близость с другими мужчинами.

Со щемящим сердцем он убрал руку, вновь пытаясь пресечь в голове ставшие уже привычными недовольные мысли о Роне. Сколько лет он уже так жил? Злость на родного брата почти даже перестала причинять стыдливую боль, а подавление этой злости стало скорее чем-то знакомым – ноющим — вроде ежедневно расчесываемой болячки или гематомы.

— Я просто до последнего момента надеялась, что тебе хватит благоразумия... — произнесла Гермиона очень спокойно, глядя теперь в белую стену по правую руку от себя.

— Серьезно? — Джордж попытался усмехнуться.

Она улыбнулась грустно.

— Да, знаю, я все так же наивна. Пора, — она вскочила со стула, не смотря ему в глаза.

Джордж опешил от такой смены темы, но из-за стола все-таки встал.

Гермиона всяко лучше него помнила о приворотном зелье, и он ей доверился хоть и с огромным противоречием на сердце.

— Я не попадусь с Малфоем, обещаю, — сказал он тихо, пока она задвигала стул.

Джордж заметил мимолетную мысль, проскользнувшую тотчас же на ее полуопущенном лице, но не успел разобраться, так как Гермиона, складывая руки в замок на животе подошла к нему, и проговорила с успокаивающей простотой:

— Я и не думала, — улыбнулась она все той же принужденной улыбкой, словно скрывая тоску.

Джордж почти сорвался прижать ее к своей груди, но в этот же момент за его спиной открылась дверь.

— Мистер Джеркинс, пора, — послышался высокий женский голос.

Гермиона тронула Джорджа за рукав:

— Попроси у них разрешения проводить тебя, — ему показалось, или в ее глазах отразилась почти что безутешная мольба? — Я так устала в этих стенах.

Разве мог он ей отказать? К тому же адвокат имел на такую просьбу полное право.

— Миссис Уизли проводит меня до каминов, — провозгласил Джордж скрипучим голосом Джеркинса, поворачивая голову к двери. — Мы должны закончить с деталями дела.

Фрида, стоявшая в проходе, сухо кивнула.

Они двинулись через комнату. Вышли в широкий стальной коридор. Фрида и два мракоборца повели их вперед, путем, которым пришел сюда Джордж. Вышли в зал с витражными часами, потом, направляясь к лифтам, в коридор кишку, где он давеча свернул в туалеты, чтобы подстеречь Джеркинса. Интересно, как там бедняга? Возвращаться за ним будет не очень удобно, но для видимости Джордж должен был уйти через камин. Адвокат Джеркинс и так подозрительные два раза за день навестил Миссис Уизли.

Всю дорогу Гермиона ступала мягко, совершенно отрешенная — словно зомбированная. Ее мысли витали где-то далеко, и Джордж не мог сказать где. Наверное, она волновалась за него, так или иначе. Но она не останавливала его. Не просила, взывая к благоразумию, не спорила с пеной у рта, приводя логичные доводы и факты.

Все это время с того момента, как он озвучил ей свое решение, Гермиона вела себя, будто все так и должно было быть. Конечно, она сама сказала, что ждала подобной реакции от него, и смиренная улыбка в уголках ее губ свидетельствовала об этом.

У каминов они остановились довольно резко, словно пойманные врасплох, с двумя мракоборцами на расстоянии семи метров позади них и, видимо, отставшей по пути Фридой.

— Пора прощаться, Миссис Уизли, — ободряюще произнес Джордж, зачерпывая в ладонь большую горсть летучего пороха.

Ему хотелось, чтобы она улыбнулась, хоть как-нибудь более живо. Сердце потяжелело от мысли, что он оставляет ее на неопределенный срок, и Джордж даже разозлился, что она его не держала, хоть и осознавал: ей было не с чего. Он ведь не ее муж, и даже не Гарри.

— Пора, Мистер Джеркинс, — кивнула Гермиона. — Спасибо за все, и простите меня заранее за все будущие хлопоты и трудности, причиной которых становлюсь я.

Джордж хотел криво улыбнуться на это официальное пафосное обращение, когда она вдруг прильнула к нему, по партнерски похлопывая спину, и шепнула очень быстро на ухо:

— Двадцать два по Шафтсбери-стрит, не мешкай! — и внезапно она ударила его по руке так, что часть пороха просыпалась в камин.

Не успел Джордж ни осознать смысла ее слов, ни уловить ее стремительного движения, как Гермиона прыгнула в зеленое пламя, одними губами произнося адрес своего направления.

Авроры в семи метрах от Джорджа отреагировали многим быстрее. Вытаскивая на ходу палочки, они рванулись со всех ног к нему.

And when he swam out

in his black void of nothing

he was anxious, but excited

and he didn?t know

he wouldn?t come back

to shore again.

Johnossi — Mavericks

Авроры в семи метрах от Джорджа отреагировали многим быстрее. Вынимая на ходу палочки, они рванулись к нему, застывшему в обличии Джеркинса. Лишь, когда расстояние сократилось до трех метров, Джордж, наконец, опомнился от своего ступора и, наколдовав невербально щитовые чары, поспешил нырнуть в камин за Гермионой:

— Двадцать два по Шафтсбери-стрит, — в порыве этого стремительного момента он прокрутил в голове одну единственную застрявшую фразу.

Последним, что Джордж увидел, были искристые вспышки заклятий, ударившихся о защитный купол.

Стоило зеленым языкам пламени рассеяться, перед глазами замаячили яркие огоньки. Это был какой-то торговый зал. Кто-то схватил его за руку и вытянул из камина. Гермиона развернула к себе Джорджа.

— Быстрее идем отсюда, — она рванула его за собой, и Джордж понял, что они очутились в небольшом магазинчике с котлами, а впереди белела дневным светом стеклянная дверь.

— Куда мы…? — он попытался было сформировать вопрос, который бы охарактеризовал всю бурю эмоций и вопросов, сгущавшуюся в его голове, но красноречие подвело остряка Уизли…

Гермиона распахнула стеклянную дверь настежь, и они очутились на широкой ветреной улице, уткнувшись носом в проезжую часть.

-Скорее Джордж, аппарируем, — она пронзительно взглянула на него снизу вверх, крошечная фигурка в тонком деловом костюме на осеннем ветру.

— Куда?.. — вымолвил Джордж, не совсем понимая, почему позволяет ей вот так без объяснений помыкать собой

Мимо пронеслась с шумом машина, развевая на нем расстегнутое пальто Джеркинса.

— Кроч-роуд, быстрее, пока камин не отследили, — Гермиона прижалась к его предплечью, обхватив то обеими руками.

Джордж крутанулся на месте, не позволяя панике смешать рассудок, полагаясь на рефлексы, руководствуясь инстинктами. Из удушливой тьмы они вынырнули в какой-то тесный серо-голубой закуток.

Здесь Гермиона отпустила его руку и на секунду замедлила теп. Запуская пальцы в волосы, она медленно отошла в сторону, даря им обоим момент осознать, что только что произошло.

Они сбежали из министерской тюрьмы. Гермиона сбежала. А Джордж — точнее Джеркинс, пока его не найдут в туалете под оглушающим — содействовал ей в этом.

На секунду голову даже поразила молнией мимолетная радость. Гермиона осталась с ним, только вот…

Со стальным щелчком сомкнулась позади и неизбежность. Теперь ее родителей наверняка арестуют, а Рона ждет огромный сюрприз.

Гермиона остановилась на тротуаре. Похоже, ее терзали сейчас абсолютно те же мысли. Опуская руки и сжимая ладони в кулаки, словно собирала в них свое самообладание, она подняла голову и повернула ее к Джорджу:

— Мы должны идти, — произнесла она ровно и четко.

Джордж удивился, как мало эмоций прозвучало в ее голосе, и как много расчетливого холода. Нет, она не была холодной, как если бы испытывала неприязнь, она была напряженно холодной — усмирившей эмоции. И Джордж не мог сказать, что скрывалось за этой маской, даже пусть и знал Гермиону много лет. Сейчас он не мог, нет.

— Угу, — кивнул он почти беззвучно.

Сознание с тончайшим свистом рассекло подозрение — спровоцированный страхом вопрос: «Я теперь соучастник? Какого?...». Может все еще можно исправить? Вернуться? Найти тело Джеркинса и…

Гермиона, торопливо шагавшая впереди, съежилась от порыва ветра. Сквозь узенький переулок Джордж следовал за ней. Он накинул без спроса пальто на ее дрожащие плечи, сам оставшись в одной хлопковой светло-голубой рубашке. Гермиона… Вот и ответ. Ее не оставить.

По похожему на кишку длинному проходу он тенью ступал по ее следам, чувствуя, как все новые резонные вопросы наполняют его голову, как вода затопляет днище тонущего корабля. Почему она это сделала? У нее есть какой-то план? Куда она ведет его?

Яркий свет открывшегося впереди широкого двора полоснул по глазам и позволил на секунду отвлечься от закручивающегося вихря душевных противоречий — от разрастающейся паники.

Прямо над их головами от дома к дому протянулись десятки разного диаметра труб. Они блестели в лондонской влаге конденсатом на своей металлической облицовке: одни совсем новенькие, другие прогнившие и почерневшие, роняющие капельки воды на землю далеко под собой. Они громоздились друг над другом: изогнутые, как червяки и прямые, тонкие и толстые, от вторых этажей зданий до четвертых и пятых. Казалось, раструбы их свивают запутанные косы, а между ближайшими к земле, по самой середине, пролегала решетчатая полоска трапа.

— Что это за место? — пробормотал Джордж, испытывая почти что благоговение от этой жутковатой урбанистической верши.

— Здесь недалеко жила моя подружка из магловской школы, — буркнула Гермиона откуда-то справа.

Она уже взбиралась с пыхтением по ржавой лестнице, протянувшейся вдоль кирпичной стены, так и не потрудившись пояснить своих намерений.

Джордж исподтишка последовал за ней.

Взобравшись на трап, они оказались внутри извивающегося трубного монстра. Гермиона быстро и твердо прошагала вдоль примерно до середины конструкции. Джордж нетерпеливо втянул носом воздух.

Она остановилась там, где над поручнем, особенно сильно выдавался толстый полукруглый раструб. Из щелей клочьями торчал желтый утеплитель, а заклепки опоясала ржавчина. Джордж приблизился к своей склонившейся над поручнем путеводительнице.

Встав немного позади, он посмотрел поверх ее плеча на трубы, тянущиеся в своих хитросплетениях далеко вперед. Местами, со стальными змеями чередовались протянутые бельевые веревки и такие же узкие решетчатые трапы для людей.

Гермиона отковыряла заклепку с самого края раструба и отодрала алюминиевый лист. Под ним затолканная в желтый, отсыревший местами утеплитель виднелась черная коробочка. Джордж проследил движение, по-прежнему не задавая ни единого вопроса.

Он все ждал, когда Гермиона сама заговорит, и, кажется, сейчас вот-вот должен был настать момент. Любопытство перевешивало в Джордже его нетерпеливое возмущение.

Гермиона открыла коробку, поставив ее предварительно на квадратный поручень, и стала поочередно извлекать оттуда какие-то документы и пластмассовые карточки с металлическими вкраплениями. Джордж увидел небольшую красную книжечку с золотой короной и обнимавшими ее львом и единорогом на обороте. Потом он выхватил взглядом странный черный кирпичик с антенкой, мелькнувший в руке Гермионы.

— Я сделала кое-какие запасы, — вдруг заговорила та, взметнув на него свои уставшие глаза.

В этот раз в них проскользнул отблеск оправдания.

— Когда?

— Давно... — Гермиона, вздохнула, закрывая коробку.

Казалось, что ее маска начинает понемногу спадать, но Джордж не был до конца уверен. Он затаил дыхание, готовый услышать, наконец, любую страшную правду, любые угрызения совести и успокоить. Дабы это он был когда-то проказником Уизли, а она всегда была умницей Грейнджер.

— Не думала, что когда-нибудь воспользуюсь этим местом.

— Я не тороплю тебя конечно, Герми, но может, ты все-таки объяснишься? — Джордж вяло улыбнулся, пытаясь выглядеть менее встревоженным, чем он на самом деле был.

Ему казалось, все его существо сейчас натянулось, как струна, звенело в пустой тишине, тронутое непредвиденными обстоятельствами.

— Да, — ответила Гермиона кратко. — Но мы должны скорее идти. Действовать нужно быстро.

Снова холод. Она развернулась стремительно и прошагала в обратную от лестницы сторону. Джордж не сдвинулся с места, и она подстёгивающее поманила его рукой. Не смотря на то, что впереди он видел одну только стену, Джордж все же пошел за ней.

— Нужно достать мне палочку, — Гермиона, как ни в чем не бывало, сунула ладони в рукава его пальто.

— Ну, твою мы вряд ли сможем вернуть...

— Я слышу раздражение? — Джордж увидел боковым зрением, как ее бровь взвилась вверх.

Гермиона косилась на него через плечо.

Он ничего не ответил. Да. Она все правильно услышала. Он решительно ничего не понимал, и шарик терпения почти достиг пределов своего растяжения. К тому же, еще один мятежный вопрос застучал в висках: она использовала его?

Гермиона ощутила буквально кожей отталкивающую волну его раздражения. Затаившийся страх сомкнул на ней кольцо. Конечно, чего еще она ожидала? Она сама ненавидела себя — что ей было ответить? Джордж ее не примет — забилось в голове Гермионы. Пульсирующая паника. Она сама не могла себя принять. Она подставила его под удар.

Гермиона не знала, что сказать ему и поэтому выбирала молчать, двигаться вперед. Торопиться. Действовать. Не думать, не поддаваться бившейся в висках правде — реальности. Только вперед.

Но убегать дальше было нельзя. Джордж ждал ее ответа. Она должна была попробовать хоть что-то. С единственной мечущейся в голове отчаянной мыслью: «Джордж, пожалуйста, прости меня!» Гермиона посмотрела ему в глаза:

— Слушай, — Джордж увидел, как она храбрится сквозь свою маску собранности. — Я не могла позволить вам с Малфоем отправиться туда одним. Нет, не так. Я не могу этого позволить.

-Это что, настолько опасно Гермиона?! — он запустил руки в волосы, уставившись на Гермиону широко раскрытыми от своего вселенского непонимания глазами.

Что за ересь она несла?! Кого она пыталась убедить своей невнятной твердостью? Где были ответы?!

— Ты жертвуешь всем! Ты ненормальная?! Твои родители…их же... А Петэр?

«Ты же Гермиона Грейнджер! — хотелось прокричать ему. — Почему ты такая?!» Другая. «Почему ты такая?…»

— Знаю! — она закусила губу, отводя глаза в сторону, и Джордж тут же пожалел своей резкости. — Я просто…

Она слышала в голосе Джорджа нотки подорванного доверия и презрения. Переносицу защипало от обиды и боли. Но она заслужила это, и Петер….

Лицо прокурора всплыло перед глазами Гермионы. Родители, Рон, кто угодно… Все они могли легче перенести это — непосвященные, но Петэр. Она разделила с ним свою тайну, впустила его. Он с пониманием принял ее такой и обещался помочь. Он назвал ее дочерью и доверился ей, а она швырнула его доверие в пламя, когда ударила Джорджа по руке в Министерстве.

Или она сделала это еще раньше? Конечно. Она с самого начала знала, как поступит.

Перед глазами Гермионы вновь выросли призрачные стены белой камеры в Министерстве. Там, когда Джордж ушел в первый раз, она сидела, вцепившись руками в волосы. Она почти заплакала — такими противоречивыми вспыхнули ее чувства. Решение, пришедшее в ее голову раньше, чем ее логика успела обдумать; губы сформировавшие звуки в слова, прежде чем она успела прикусить язык.

Когда Джордж сказал ей об избушке, о горе, снеге и канатах… Паззл сложился сам собой. И в тот же момент ее мозг сам все решил: быстрее, чем Гермиона успела осознать, он подсунул ей план действий.

Она просила Джорджа вернуться к ней в камеру в обличии Джеркинса лишь для того, чтобы убедиться — узнать, отправится он с Малфоем или нет. Чтобы если, что сбежать…

Все то время в камере, она пыталась не думать, как поступает. Она намеренно втягивала Джорджа в преступление, так получалось. Гермиона старалась отбросить эти мысли в дальний пыльный угол, поверить в иной исход. Джордж бы ни за что не пошел с Малфоем, уговаривала себя она. Но если пойдет… Невольный комок тут же сжимался где-то в легких. Нет! Гермиона вцеплялась судорожно в коленку — она не могла отпустить его одного.

Эгоистичное желание, эгоистичный страх больше никогда не увидеть его лица. Она сама не могла объяснить себе почему, она просто не могла по-другому. Разум был не властен над ней — впервые в жизни. Ею руководили инстинкты. Какая-то безумная нужда, как тогда ночью в Норвегии.

Безумная нужда, которую никто из нас не в силах ни растолковать, ни понять. Она просто существует. И порой, когда кажется, контроль над ней взят, она вновь окатывает нас с ног до головы, стоит только обстоятельству, ставящему ее исполнение под угрозу прикрыть горизонт.

Но борьба Гермионы за совесть была иллюзорной. Конечно, она с самого начала сделала свой выбор и смирилась с ним. Все уговоры, все оправдания — все это она пыталась сплести в ленту надежды: Джордж не пойдет с Малфоем, ей не придется совершать преступление, не придется бежать из тюрьмы, не придется подставлять Джорджа.

Но когда последний объявил в Министерстве, что отправится на Сояллай, что-то внутри даже успокоилось. Вроде как, шестое чувство сказало: «Ну, я же предупреждал, что выиграю этот спор. Деньги на стол».

Смирение сдавило Гермиону в тиски оцепенения. Каждый шаг давался с трудом и с легкостью. Словно это уже не она плыла по коридору Министерства навстречу своему преступлению.

Джордж секунды три колебался, наблюдая, как Гермиона пытается вымолвить еще что-то. Он дрожал от гнева и прокрадывающегося стыда. Чувствовал, как приливает к ушам кровь, и как в груди вздымается ком негодования. Но тут глаза Гермионы начали краснеть, и он сдался. Он протянул руку, позволяя себе прижать ее к своей груди.

Все вдруг стало неважным. Только одна ядовитая фраза обжигала ему горло: «Перегнул».

Слепая надежда обволакивала теперь все мышцы в его теле. Может все как-нибудь само разрешится? Может все это нереально? Реально только теплое дыхание Гермионы на его плече. Остальное потом. Вся-вся тревожная какофония предчувствий потом.

— Оборотное зелье… Оно почти сошло, — услышал он гнусавый голос около своей ключицы. — Теперь, когда ты касаешься меня, это не так странно…

Джордж шелохнулся от этих ее слов:

— Тебе было странно, что тебя трогает Джеркинс? — улыбнулся он еле-заметно в волосы Гермионы.

— Да немного… — хихикнула та, шмыгая носом, а потом добавила уже тише:

— Спасибо, Джордж.

Джордж почувствовал, как плавится. Всего минуту назад мир казался беспросветно тугим и скользким — вырывающимся из под ног. А теперь… Гермиона дернулась в Министерстве не из-за контакта с ним, а из-за контакта с Дженкинсом.

Как хотелось Джорджу просто утонуть в этой светлой дымке, в этом отголоске былой реальности. Тогда, час назад, это бы много значило для него, верно? А теперь? Теперь он не знал еще столько всего:

— А как же Рон, Герми? Братец с ума сойдет.

Он еще мог представить себе реакцию Рона на заключение Гермионы под стражу, но на ее побег и всю эту противозаконную, ничем не обоснованную вакханалию… У Джорджа просто кончалось воображение.

Гермиона странно смешалась и ответила как-то неопределённо, бегая глазами по трубам вокруг:

— Все нормально, Джордж, он поймет, — она отвела взгляд.

Еще больнее. Ну, куда уж больнее? Гермиона почувствовала, как ее руки слабеют. В вихрь этого идеального шторма, причиной которому была она, врезалось еще и это.

Каждый раз, когда речь заходила о ее псевдо браке с Роном, Гермиону подташнивало. Каждый раз, вскользь упомянутая фраза или вопрос, больно кололи целым букетом отрезвляющих шипов. Джордж всегда видел в ней жену своего брата. На что она вообще надеялась? Еще одно подтверждение глупости ее поступка — ее побега. Зачем она это сделала?! Но иначе….

Хранение тайны еще, куда ни шло, но Джордж ей нравился. Было больно, как минимум неприятно — каждый раз врать и каждый раз слышать опровержение собственных надежд. Каждый раз быть неспособной просто сказать о том, что она чувствовала.

Вот и сейчас. Что она должна была ответить? Рон поймет. Это ведь было правдой. Это было правдой настолько, насколько Гермиона имела право описать его реакцию — сложившуюся ситуацию — сейчас, пока договор о фиктивном браке еще не был расторгнут. Пока ее язык все еще был связан обетом.

И все же, она не могла не ощущать остро этой пантомимы. Вот Джордж стоял перед ней, вот стояла она. Гермиона чувствовала себя шаром — огромным бетонным слитком, который, раскачиваясь на цепи, разрушает Джорджа удар за ударом. Ложь за ложью.

Джордж воспринял слабое бормотание Гермионы как очередную невнятную отговорку.

— Но черт, Герм, — он сложил ладони домиком вокруг рта и проговорил в них с легким эхом. — Я и сам не понимаю, что ты творишь. Почему ты это сделала? Зачем?! Это нелогично, это опасно! Тебя бы выпустили через пару недель. А теперь… Теперь мы все в большой заднице! И ты!...

«Почему ты такая?!»

— Слушай, — Гермиона решительно посмотрела на него, хотя ее голос дрогнул. — Эта гора… Дело последних лет моей жизни и я... я…

«Какая глупость!» А что ей было сказать ему? Она не могла признаться. Не могла открыть идиотской иррациональной правды: «Все только из-за тебя, Джордж».

Только вперед.

Джордж видел, как Гермиона снова замялась, словно искала слова, и, в конце концов, стараясь говорить как можно более твердо, бросила быстро и неразборчиво, отмахиваясь рукой:

— В общем, это важно для меня, Джордж. Вот.

Несколько секунд тихого сопения спустя она добавила, оправдываясь немного жалобно, и он вдруг почувствовал всем своим существом, как сильно она действительно жалеет, стараясь казаться контролирующей ситуацию:

-И да, я выкопала себе, вам, своим родителям — всем выкопала могилу! Но я просто не могла по-другому. Вот.

Твердость в ее голосе смешалась с судорожным вздохом в конце.

— Ладно… — Джордж кивнул.

Негодование спало резко.

Он опять прижал ее к своей груди. Что еще им теперь оставалось делать, в конечном счете? Могила была уже вскопана, как правильно подметила Гермиона. Теперь, единственный выход -постараться не свалиться в нее как можно дольше и успеть как можно больше, чтобы все оказалось не зря.

— Что мы должны сделать? — он ободряюще сжал плечо Гермионы.

Но, не смотря на то, что внешне он выглядел спокойным, в голове у него зазвучал тревожный звоночек.

— Пошли. Я все объясню по пути, — Джорджу показалось, в ее глазах мелькнула облегченная улыбка.

Она развернула его за руку и второй раз за день потянула за собой.

«Соберись!» — шептала про себя Гермиона. Ворох безвозвратности обступил их со всех сторон, и из него было не выпутаться человеку со слабой волей. Она не могла изменить то, что натворила, так пусть хотя бы ее тело будет идти вперед и делать то, чему его учили.

Стоило им ступить несколько шагов вперед, как у самой кирпичной стены, в которую упирался трап, Джордж, наконец, увидел узкий закрытый решеткой поворот вправо и дверь в самом его углу.

— Сюда, — Гермиона повернула металлическую ручку, юркнув в стальную клетку. — Я сделала этот тайник на всякий случай после того, как вернулась из Лхаса, понимаешь?

Джордж расплывчато промычал в знак согласия, ныряя за Гермионой в открывшийся дверной проем.

Вокруг он увидел очертания комнаты — темной коморки с единственным косым лучом света, проникавшим сквозь зашторенное наполовину небольшое окно.

— Работа такого рода связана с риском, — пробормотала отрешенно Гермиона, продвигаясь наощупь к чему-то походившему на шкаф в дальнем углу комнаты. — За мной!

Ее темная тень на противоположной стене махнула Джорджу рукой.

— Мы же работаем с воспоминаниями — с данными. Кто знает, какой информацией будет обладать тот или иной клиент: преступники, министерские чиновники…

Ее слова доходили до ушей Джорджа, они просачивались в его мозг, но не оставляли там отпечатка. Он слушал, словно сквозь толщу воды, сквозь свою собственную установку к действию.

— Нас готовили к работе со всеми типами людей…

Перед Джорджем распахнулось черное очертание двери.

— …и естественно нас готовили к тому, что может из этого получиться. Тренировали проходить следовательские допросы, сопротивляться сыворотке правды, предостерегали создать путь отхода…

— Это наш путь отхода? — Джордж выхватил окончание фразы, переступая порог и недоверчиво косясь на плохо освещённую лестницу, окруженную бетонными стенами.

— Да, — Гермиона начала спускаться. — А то был мой тайник со всем необходимым.

— Ты ведь взяла не все, — Джордж последовал за ее спиной, перескакивая через две ступеньки и поворачивая резко на лестничной клетке.

Гермиона проигнорировала его замечание — в очередной раз:

— Сейчас мне нужно добыть палочку.

Они преодолели еще два пролета.

— Нам придется немножко погрузиться в мир подпольной торговли, — она резко обернулась, вновь обнаженная перед Джорджем без своей строгой маски. Ее глаза пылали умоляюще, и он поддался. — Боже, мне так жаль, что ты видишь меня такой!..

Гермиона спрятала в руки лицо.

— Тише! — Джордж устремился вниз к ней. — Не будь дурочкой, Грейнджер, — поддел он ее как можно веселее, аккуратно приглаживая пальцами ее идеально уложенные в ракушку волосы и называя девичьей фамилией. — Кому-кому, а уж мне судить?! Я поражаюсь и восхищаюсь!

Здесь он слукавил. Он больше поражался, чем восхищался. Ему все это не нравилось. Все, во что они ввязались.

Звоночек превратился в колокол, и стучал уже набатом. Необъяснимое беспокойное чувство. Он понимал его, но пока еще не мог придать форму словами. Или не хотел…

— Пойдем, — сказал он. — Пойдем, посмотрим на твою подпольную империю.

Гермиона рассмеялась, и толкнула его легонько в грудь. И снова все перевернулось с ног на голову. Будь Джордж павлином, он бы гордо распушил перья, смакуя этот ее жест. Рядом с ней он вновь ощущал себя тринадцатилетним подростком, и, может, именно за то чувство, что дарило ему присутствие Гермионы, он так особенно ее любил.

Она позволяла ему забыть на мгновения обо всей той черноте, поджидавшей за углом прошлого. Ее улыбка, словно яркий свет факела, рассеивала мглу, дарила ощущение безопасности, может, ложной, и проблемы — знал Джордж — боль, воспоминания и утраты, никуда не девались на самом деле. Они навсегда останутся с ним, но в ее присутствии... Нет, в ее присутствии они блекли, теряли остроту. Меркли, слабыми тенями оттесненные по углам — больше не такие важные.

Так было и сейчас. Рокот опасения стал глухим в его голове. Почти исчез в это мгновение.

Джордж вместе с Гермионой преодолел последний пролет. Когда дверь подъезда распахнулась, их глаза ослепил яркий свет. Присмотревшись, он различил иероглифы на вывесках прямо под английскими буквами. Это был Китайский Квартал.

В ушах тут же зашелестел разношерстный шум. Машины с бешеной скоростью проносились по блестящей от влажности дороге, а люди на тротуаре с недовольным бормотанием обходили Гермиону с Джорджем в своей спешке. В открытых лавчонках через дорогу торговцы-маглы выкрикивали, зазывая покупателей, свои специальные предложения.

— Сюда, — шепнула Джорджу на ухо Гермиона, перед тем как податься вперед по тротуару.

Теперь опять реагировало его тело, а не его мозг. Он просто шел за ней, впитывая события и сбивая препятствия, как ледокол крошит замерзшую корку на своем пути, а растение пробивается сквозь землю, извиваясь меж камней.

Они скитались по магическому китайскому кварталу. Заглядывали в маленькие магазинчики, собирали какие-то снадобья и зелья у подозрительно косящихся пожилых ведьм. Гермиона складывала все в небольшую черную сумку, купленную на первом или втором повороте — Джордж уже не помнил.

Заглянули в небольшой закуток, и там, у седого китайца с лысой головой и одной только косичкой на затылке, Гермиона приобрела себе палочку с сердцевиной похожей на ее прошлую. Китаец запросил непозволительно много и плотоядно скалился на них всю дорогу, пока она рассчитывалась и проверяла несколько заклятий. Джордж готов был поспорить, что если бы не пятнадцатилетний мальчонка, вбежавший и шикнувший быстро: «Мракоборцы, Мастер Си-Зу! Сворачиваемся!», жадный пигментно-желтый старик парализовал бы их обоих и ограбил прямо на месте, в этом темно-синем заплесневелом среди стен и труб закоулке.

Тревожный звоночек не переставал отдаваться тонким пронзающим дребезгом где-то на задворках сознания Джорджа.

Гермиона вздрогнула, когда мальчишка предупредил торгаша о мракоборцах

— Пора, Джордж, идем! — она взволнованно заспешила к другому выходу из переулка, пряча на ходу палочку за пояс.

Спиной она почувствовала, что Джордж следует за ней. Гермиона заметила сразу — понимала, что его внешний вид не скажет правды о его мыслях. Он просто реагировал — существовал сейчас, как и сама она. Но в его голове…

Гермиона боялась представить, что он о ней думал, и в то же время признавала: что бы это ни было — то было правдой.

Только вот на плечах она все еще чувствовала тепло его ладоней. За сегодня он прикоснулся к ней больше, чем за несколько лет их общения. Почему сейчас? Почему при таких обстоятельствах? Гермиона не заслужила все это!

Внимательно осмотревшись, они сиганули по тротуару. Пару минут спустя, впереди показался поворот на Чарринг-Кросс-Роуд.

— Осторожно, — шепнула Гермиона через плечо.

Джордж увидел на углу двух мракоборцев, с видом ищеек оглядывавших перекресток.

На секунду мелькнула мысль сдаться и покончить со всем.

— Сюда! — Гермиона нырнула в застекленный магазинчик.

На витрине Джордж успел разглядеть манекены в магловской одежде.

Гермиона проследовала между стройных рядов с вешалками. Джордж пытался не отставать от нее, но все-таки обернулся и увидел через стекло, как мракоборцы перешли улицу и направляются прямо к магловскому магазинчику.

— Скорее, Джордж, — шикнула Гермиона.

Она подхватила с низкого столика серый шарф и ткнула Джорджа в бок, указывая на мужской манекен в сером пальто и водолазке неподалеку. Послушно прошмыгнув к вешалкам под моделью, Джордж сгреб несколько вещей в охапку и поспешил за Гермионой.

Они чуть не сшибли два женских манекена в сарафанах, и свернули в детский отдел, а оттуда в узкий зеркальный проход с кабинками. Гермиона с ловкостью и непонятным Джорджу мастерством отгадала незанятую кабинку, ничем не отличающуюся еще минимум от десятка таких же, распахнула дверцу и прошмыгнула туда.

— Сюда, Джордж, скорее! — прошептала она, встаскивая его за рукав.

Внутри кабинки оказалось тесно: со всех сторон крючки и зеркала в пол. Джордж не успел толком осмотреться, потому что Гермиона вдруг стащила с себя пальто Джеркинса вместе с пиджаком, а затем одним стремительным движением и блузку. Он сглотнул, не в силах отвести взгляда.

— Переодевайся скорее, — щеки Гермионы запылали, и она поспешила натянуть подхваченный где-то серый свитер.

Джордж одернул себя, чувствуя, как заливается краской. Он отвернулся, пытаясь найти глазами крючок, куда смог бы повесить кулек набранной одежды, но вместо этого снова наткнулся на отражение Гермионы в зеркале. Миг, и она уже без штанов.

По шее пробежал жар.

Неловко Джордж стащил с себя рубашку, чтобы хоть как-то отвлечься.

Гермиона не удержалась и окинула торс раздевающегося рядом Джорджа взглядом. Ей стало жарко в только что одетом шерстяном свитере. По ту сторону раздевалки послышались шаги и два низких голоса.

Гермиона насторожилась, кидая на своего полураздетого спутника многозначительный взгляд. Она ведь специально выбрала детскую зону, значит двое взрослых мужчин маглов вряд ли бы просто так забрели сюда, особенно в немноголюдное утро вторника.

Соображать пришлось быстро. Оглянувшись молниеносно, она не обнаружила в кабинке ни одного стульчика. Джордж как раз просунул по локоть свои крепкие жилистые предплечья в рукава черной кашемировой водолазки, когда Гермиона с тишайшим писком: «Прости!» прыгнула прямо на него, обхватывая шею руками и обвивая ногами торс.

Джордж не успел сообразить, что произошло. Мгновение и он просто подхватил ягодицы Гермионы своими ладонями, ощутил ее мягкую упругую грудь ключицами, горячее дыхание губами.

Полуодетый свитер душил Гермиону, но она, тем не менее, извернулась и поднесла к губам палец, кивая подбородком вниз. Джордж в мгновение перевёл глаза к щели между дверцей кабинки и полом. Мимо прошаркали две пары мужских ног с волочащимися следом полами мантий.

Гермиона повернула голову. Вся розовая от неловкости она виновато посмотрела на него. Это был самый тяжелый момент для Джорджа. Он почти поцеловал ее, окутанный ореолом ее цветочного тепла. Изо всех сил он попытался приподнять ее выше, к животу, чтобы она, не дай Мерлин, не сползла и не почувствовала, как сильно он возбудился.

А та в свою очередь, не могла не думать о губах Джорджа оказавшихся так близко от ее собственных, о его мускулистых руках, сжимающих тиски вокруг ребер, и о горячих ладонях под ее бедрами. В животе затянулся тугой узел. Гермиона ощутила голодное желание прижаться еще крепче к оголенному твердому прессу Джорджа и зарыться лицом в его горячую шею, на которой играли от напряжения жилки, и пульсировала венка. Она бы коснулась той губами, втянула бы носом грубоватый аромат его горьковатого парфюма.

За дверцей снова послышались шаги. Две пары ног стремительно прошлепали обратно.

— Кажется, пронесло, — выдавил из себя Джордж, пытаясь отвлечься от животного желания, оттягивающего вниз весь его самоконтроль.

— Ага... — выдохнула Гермиона.

Она выскользнула из его рук и спорхнула вниз, к счастью или к сожалению, не задев его, словно окаменевший, детородный орган. Джордж ругнулся про себя. Все нутро его взвыло, когда контакт с Гермионой оказался разорван.

"Она жена твоего брата!" — прокричал мысленно Джордж.

И все же, ему на краткий миг показалось похожее сожаление в ее глазах. Могло ли такое быть или это просто распаленное похотью воображение играло с ним злую шутку?

Джордж совсем не к месту вспомнил их с Роном полупустую квартиру— никаких признаков брата. Нигде. Только Гермиона. А как она сказала тогда в зале встреч: "…заглянуть еще разок ко мне домой..."?

Знакомое злорадное желание вновь затопило голову Джорджа. Натягивая до конца колючую водолазку, он не мог перестать думать об этом. Не мог усмирить желания верить в то, что видел — что могло оказаться правдой. И ему так сложно стало удержаться не развернуть сейчас же застегивающую черный плащ Гермиону и не впиться в ее губы поцелуем — прижать к себе ее хрупкую фигурку так, чтобы она не могла дышать ничем кроме него.

Он даже дернулся в ее сторону, но тут тревожный звоночек опять издал свой пронзительный визг в его голове. Словно сговорившись с холодным потом, выступившим на задней стороне шеи, тот провозглашал теперь совершенно четко все то, что прежде Джордж смутно осознавал, но не мог сформулировать.

Холодная расчетливость Гермионы, ее план отхода, ее прошлое в Лхаса, ее отношения с Роном, ее сожаление в глазах секунду назад.…Знал ли он ее? Знал ли он вообще Гермиону?

Набат застучал в голове Джорджа, мучительно накрывая тенью светлое желание, но и распаляя только больше, делая только больнее. Все теперь казалось иным — запутанным и неизвестным. Будущее, настоящее, прошлое. Гермиона. Джордж.

Гермиона торопливо застегивала пуговицы, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Потемневший взгляд Джорджа, когда тот отпустил ее, не давал сознанию покоя. Она не могла перестать фантазировать, пыталась одернуть себя: «Он разорвал контакт!».

Может, Джордж, как мужчина и не мог не отреагировать на ее близость, но это еще ничего не значило. Для Гермионы это ровным счетом ничего не меняло. Ее руки и язык все еще были связаны, а Джордж... И все же надежда, промелькнувшая в ее голове, вместе с чернотой его расширившихся зрачков, не могла не взрываться по ее телу маленькими фейерверками.

Хотя, безусловно, она просто преувеличивала. Перевозбудилась. Ей следовало угомонить свою фантазию.

Вся совесть за то, во что она втянула его полетела в тар-тарары…Вся ее собранность и сознательность меркли на фоне этого ничего не значащего взгляда. Этой игры света и тени в раздевалке.

Она сделала только хуже, что вообще прыгнула на него. Только сильнее затянула гайки.

"Как школьница, честное слово! — чертыхнулась Гермиона, дрожащими пальцами застегнув последнюю пуговицу на воротнике. — И все же, может бы-ыть...".

Надежда умирает последней.

Она замотала стремительно серый шарф вокруг шеи и схватила повешенную на крючок в спешке черную шляпку.

Джордж проследил это ее движение, как раз закончив со своим черным пальто.

— Уходим, — услышал он ее тихий неуверенный голос.

Утопая в потоке непрошеных мыслей и поиска подоплек, он открыл защелку на дверце кабинки.

Они вместе уставились в просвет на коридор. До поворота в торговый зал было чисто: среди бесконечных рядов с вешалками и постаментов с манекенами прохаживалась молодая мама с грудным младенцем на руках. Пусть к лестнице справа был свободен. Джордж пошел первым, хватая со столика с вещами очки-авиаторы.

Спустившись на первый этаж, Гермиона с Джорджем осторожно выглянули из-за перил, проверяя магазин на наличие мракоборцев. Хлопнула дверь.

За стеклом витрины показались два человека в темно-синих мантиях. Гермиона подождала пока они отойдут влево и скроются за стеной.

— Куда ты?!

Вместо ответа она подошла к невысокой стойке в углу, за которой светилась доброжелательной услужливостью молодая девушка.

— Пробейте прямо на нас, пожалуйста, — невинно улыбнулась Гермиона.

После минуты странных процедур с черной пищащей штуковиной вокруг их тел, продавщица спросила почти требовательно, щелкая чем-то за стойкой:

— Оплата наличными?

— Карточкой, — Гермиона засуетилась, вытаскивая откуда-то маленькую прямоугольную пластмасску с небольшим медным вкраплением на одной стороне. Эту вещицу Джордж видел прежде — у тайника среди труб.

Еще через несколько секунд «карточка» вернулась к Гермионе со словами: «Ваш чек, пожалуйста. Спасибо за покупку!».

Когда они вышли, крадучись, из магазина и оглядываясь осторожно по сторонам, позади на тротуаре Джордж заметил двух мракоборцев, внимательно рассматривающих противоположную улицу. Он скорее отвернулся и надвинул на переносицу очки

Как ни в чем не бывало, медленным обычным шагом они с Гермионой двинулись вперед. И снова инерция. Набат утих в голове, уступая место рефлексам.

Волосы Гермиона, видимо, выпрямила заклинанием еще в раздевалке в магазине, и теперь те прямой россыпью лежали на ее плечах, выглядывая из-под шляпы. Не оглядываясь, Джордж и она дошли до поворота на Чарринг-Кросс-Роуд. Зашли за угол, нырнули в узкий проулок между домами слева. Пронесло.

— Малфой... — выдохнула Гермиона. — Как его забрать?

Она сосредоточенно посмотрела Джорджу в лицо.

— Он дал мне свой адрес в Дувре.

Джордж протянул ей огрызок с виллой на фотографии.

— Па-де-Кале?.. — Гермиона прищурилась, разглядывая волны, прибивающие к скалам свою белую пену. — Сомнительно. Ее ведь разнесли в щепки пожиратели.

Джордж переступил с ноги на ногу:

— Он сказал, туда не сунутся так скоро.

— Что верно, то верно, — Гермиона кивнула, насупившись. — Не скорее чем в Мэнор и усадьбу в Уэльсе.

— Тогда аппарируем?

— Давай ты, — она обхватила его крепко выше локтя.

Джордж сделал глубокий вдох, и их потянула в свой резиновый тугой плен темнота.

Секунду спустя лицо омыл холодный ветер. Ступни моментально увязли в песке. Джордж поднял глаза, заглянул поверх головы Гермионы и ее развевающихся на ветру прямых волос. Чуть дальше, на высокой белой скале виднелись развалины.

Куски камня громоздились мелкие на крупных, и покосившиеся балки торчали то здесь, то там, врытые в землю. Не уцелело ничего. Только слева, все еще лесенкой вгрызался в воздух остаток второго этажа, и с деревянных зубцов свисала рваная перина утеплителя. Флюгер расшатался, мотаясь длинной острогой из стороны в сторону. Некогда величественное загородное поместье чистокровной семьи превратилось в развалины — обломки прошлого, уже занесенные кое-где песком времени.

Гермиона с Джорджем переглянулись, и ничего друг другу, не говоря, двинулись, зарываясь носами ботинок в песок, к омываемой морем скале. Волны нещадно хлестали, пытаясь добраться своими белыми языками до вершины, но им было не суждено. Что-то просто не тонет.

* * *

Малфой сидел у костра на берегу и потягивал тоскливо ром. Все его существо сосредоточилось в горлышке бутылки. Он слишком много пил. Но Уизли задерживался уже гораздо дольше допустимого. В три он должен был встретиться с Грейнджер. Максимум на час, рассуждал Малфой. Еще максимум час на личные дела, но потом уж, он надеялся, Уизли соизволит объявиться. Однако уже перевалило за шесть, и начинало темнеть.

Драко становился нервным. У него прямо под кожей зудело от бездействия. Ощущение, копившееся последние месяцы, наконец, достигло размеров огромной вздувшейся язвы, и он готов был взорваться от негодования, от страха и от сознания собственного невежества и беспомощности.

После того, как он вспомнил Сояллай, счет перешел на часы. Когда вспомнил Бриель — на минуты. Он удивлялся, как мог так спокойно пить и слушать откровения Уизли только вчера ночью. Все дело было в шоке, это точно. Драко сам еще тогда не поверил. Оттягивал момент, зная, что когда кто-то еще увидит окровавленное тело Бриель повисшее на канате, это перестанет быть просто сном или видением. Это станет реальностью.

Он аппарировал сюда почти сразу, как проводил Уизли. Забился в погреб, тесный и отсыревший, как белье после дождя, ухлебал залпом прихваченную склянку "Зелья без снов" и отрубился в одному Мерлину ведомой позе. Поутру он очухался и принялся пить вприкуску с какой-то пресной едой, собранной ему домашними эльфами.

Драко никому не сказал куда отправился, даже родителям. Единственным человеком, кроме Уизли и, надо полагать, Грейнджер, знавшем о его планах, был Ганс Розенберг — его адвокат. Драко сразу же отправил тому записку, как только пятки Джорджа исчезли в камине.

Он просил Ганса о помощи и об убежище, но ответа так и не дождался. Решив, что оставаться в Мэноре дольше — слишком опасно, Драко, скрепя сердце, аппарировал на Па-Де-Кале. Теперь оставалось только ждать. Ждать в абсолютной неизвестности. И это сводило с ума.

Он метнул со злости недопитую бутылку в огонь. Послышался звон, а потом хлопок, и пламя на секунду вспыхнуло ярче. Вверх повалил клубящийся дым.

— Ты идиот, Малфой?! — услышал Драко вдруг знакомый визгливый голос с подветренной стороны клифа.

Повернул голову, и узрел, как к нему, пыхтя, несется Грейнджер, а за ней с тяжелой миной еле поспевает Уизли.

— Какого?.. — он выпучил глаза, когда она с разбегу пнула горсть песка в огонь. — Грейнджер?.. Ты же, мать твою, должна быть в тюрьме! Уизли, что здесь происходит?

Малфой с надеждой вскинул взор на Джорджа.

— Она сбежала, — в голосе того было не больше знания, чем в голове у самого Драко.

— Ты что?! — визжание Грейнджер разрезало соленый ночной воздух. — Совсем ополоумел?! Нельзя ни знаком показывать, что ты здесь!

Драко очнулся от своего ступора:

— Какого хрена ты тут хозяйничаешь, Грейнджер?! — он подскочил с корачиков, приближаясь вплотную к ее темной на фоне летящих во все стороны искр фигурке. — Возомнила себя всемогущей?!

С тех пор, как Драко вспомнил о Сояллае, он постоянно чувствовал эту необъяснимую злость на Грейнджер. Она слишком глубоко сидела у него в печенках. Знала и видела слишком много.

Сначала Малфой радовался, как ребенок за возможность прозреть, которую она подарила ему, а потом ненавидел — потому что, только благодаря Грейнджер он мог ощущать эту боль сильнее, чем прежде — зная причину — зная, как все было на самом деле.

И Грейнджер делила с ним это чувство все это время. Делила или притворялась, что делит. Подбиралась ближе и ближе, словно мерзкое расчетливое земноводное, скрываясь за кромкой поддерживающих улыбок — подслащенной пилюлей для своих пациентов. А когда он, наконец, вспомнил все, отвернулась — оставила одного в момент, когда он был наиболее уязвим благодаря ее изощренным техникам.

Драко даже не мог вспомнить, после какой по счету рюмки забрел в кабинет Уизли. Наверное, только жадное любопытство и дикое удивление обнаружившимся внезапно у того чувствам к Грейнджер, удержали Малфоя тогда на плаву.

Он словно переключился со своих страхов и боли на мимолетные страсть и горе, сверкнувшие в глазах Уизли там, на промерзшей набережной Темзы. И лишь, когда он окончательно потопил в водке отклики выстроившегося в голове воспоминания, ужаса, он отправился в Министерство к Рыжему, чтобы хоть как-то отвести душу. Кто же знал, что душу отведут они оба, а Джордж окажется в разы лучшим лекарем, чем Грейнджер с ее степенями и уловками.

— Ты псих, Малфой! — разъяренное лицо последней выросло прямо перед носом Драко, угрожающе освещенное только снизу. — Что ты вообще собирался сейчас делать?! Как вы собирались выбираться?!

Она вскинула руками на Джорджа. Тот же попытался двинуться с места, но незримые гири не позволили его ногам сделать этого. Джордж вдруг почувствовал такое безразличие. Пусть сами разбираются.

Он стыдил себя — пытался заставить вмешаться, но не мог. Что-то останавливало его. Может то, с каким болезненным Jamais Vu[1] он пронаблюдал, приближение Гермионы к Малфою: руки в боки, подбородок угрожающе вздернут, лед в голосе и глазах? Он не узнавал ее.

— Я написал письмо Розенбергу! — Драко передразнил позу Грейнджер, вполне сознавая, что лишь пытается выкарабкаться из ловушки, которую она над ним захлопнула. Сучка слишком хорошо знала ситуацию. И все же кое-какой козырь у Драко был припасен: — Сначала мы с Джорджем аппарировали бы во Францию... — он с благоговением словил взглядом вскинутую бровь Грейнджер.

Да, он назвал Уизли по имени вслух. Было за что, однако. Тот до сих пор не принял ни чьей стороны, и Драко плавился внутри от этого легкого превосходства. Возможно, назвав его по имени, он надеялся одной частичкой своего сознания завоевать таким образом расположение Уизли, обратить того против Грейнджер, хотя и знал, что подобное в принципе не возможно.

— ...у меня там связи, — холодно выродил он. — Помнишь Чжоу Чанг? Так вот!.. У нее в Париже имеется парочка заведений. Невинной букашке есть, где сныкаться...

— Это ты себя-то назвал невинным?! — Грейнджер глухо рассмеялась. — Ты невиновен разве что в том, что родился безмозглым!...

Рука Малфоя сжалась в кулак. Он дернулся — почти занес ту для удара, но незримое бдение Джорджа за спиной остановило его. Драко замешкался всего на секунду, а Грейнджер уже продолжала пылко, насмешливо кривя губы:

— Аппарировать! Ну, надо же быть таким идиотом! Тебя ищут, Малфой! А теперь еще и Джорджа, но это ладно... — она расхохоталась. — Предположим, последнего ты не знал, но аппарация через границу!.. Тебя же отследят в два счета!

Слова застряли в горле Драко. Он хотел плюнуть ей в лицо, ударить. Ударить себя и себе в лицо плюнуть, если бы мог.

— И что ты предлагаешь?.. — выдавил он, словно мочу гоблина из сырой тряпки выжал.

Грейнджер самодовольно ухмыльнулась. Как всегда, она наслаждалась своей маленькой победой над ним. Тянула низзла за яйца. Раздражала. Сколько раз в кабинете ее центра Малфой готов был черпнуть отдушки из блюдца на столике, и пульнуть в ее полуприкрытые задумчивые глаза.

— А как, по-твоему, нам пересечь границу, если не одним из магических способов?! — она посмотрела на Драко как на годовалого ребенка.

Идея Грейнджер потихоньку начала просачиваться в охмелевшие уголки разума.

— Магловским, — послышался из-за спины тихий голос Джорджа.

Малфой повернулся. Тот стоял в темноте, скрестив руки на груди и серьезно вглядываясь в затухающие уже угольки костра. Грейнджер добилась-таки своего. Потушила.

— Что?!.. Какое, на хрен?!.. — Драко вопросительно уставился на Джорджа, ожидая поддержки. — Вы издеваетесь, верно?

Он перевел взгляд на Грейнджер.

— У тебя нет выхода, — холодно парировала та. — Я сейчас позвоню другу, он все сделает.

— Другу? — Джордж напрягся, подходя, наконец, ближе к потухшему костру и Малфою с Гермионой. Здесь было теплее.

— Это долго объяснять... — Гермиона юркнула из поля зрения, туда, откуда доносился шум плещущихся о скалы волн.

Малфой тухло улыбнулся:

— Дру-угу... Долго объяснять...

— Бога ради заткнись! — Джордж посмотрел на горизонт. Туда, где еще виднелся тонкий переход из черного в ультрамариновый. — Я видел, как ты чуть не ударил ее. Не смей.

Он холодно окинул Малфоя взглядом.

Драко понял, что означал этот стальной тон. Уизли выбрал сторону. Знал ведь, дурак, с самого начала, что так и будет. «Почему же это все равно так бесит?». Все внимание Грейнджер! Теперь она звезда парада, а на Драко плевать.

Странно, но он чувствовал себя ущемленным. Но не только выбором Уизли — самой ситуацией. Грейнджер же сбежала из тюрьмы! Тот еще нонсенс, однако именно это теперь на повестке дня. Волнует ли кого теперь вообще Бриель? Или только Драко? Волнует ли кого теперь Драко?

Из темноты, наконец, появилась Гермиона, и Джордж уже без удивления приметил в ее руке маленькую черную коробочку с антенкой. Видимо и этот прибор, она неспроста взяла из тайника.

— Я позвонила Кристофу… — начала Гермиона.

Еще одно темное пятно. Кто такой Кристоф?

— …он подгонит машину...

Но договорить она не успела. Темнота вокруг засияла вспышками белизны. С громкими хлопками, откуда ни возьмись, начали появляться фигуры.

— Стоять, ни с места!...

Джордж опять не успел отреагировать — его утянуло в давящую тьму. Мгновение спустя Гермиона выпустила его руку, и он увидел рядом согнувшегося пополам Малфоя в свете уличного фонаря.

— Скорее! — крикнула Гермиона. — Аппарируем каждый по отдельности в любое место, а потом на Виктория-Пьер.

Не успел Джордж осознать ее слов, как Гермиона с поворотом и хлопком испарилась в воздухе.

Джордж с Малфоем переглянулись. Последний аппарировал на долю секунды раньше.

Ноги Джорджа коснулись пола в квартире Ли Джордана. Не успел он рассмотреть дернувшуюся за спинкой дивана макушку друга, как темнота снова поглотила все вокруг и живот скрутило. Бедняга Ли, что он подумает?

Джордж приземлился в маленьком порту. Рядом било море, и почти сразу он увидел бегущих к нему с разных сторон Малфоя и Гермиону.

— Теперь дайте руки, — выдохнула последняя, протягивая ладони. — Думаю, так безопаснее, на случай если они могли что-то услышать или закинуть эти новые следящие примочки.

Все трое взялись за руки, и Гермиона аппарировала всех троих в новое место. Когда под ногами снова почувствовалась почва, Джордж не увидел вокруг ничего. Только мглу. Но постепенно глаза привыкли, и он различил вдали неяркий свет и силуэты домов.

— За мной, — Гермиона все еще тяжело дышала от бега. — Думаю, Кристоф еще не подъехал, можно не бежать.

Она побрела медленным шагом куда-то вперед. Джордж с Малфоем поплелись вяло за ней.

Сочувствие к последнему все еще оправдывало грубость того в глазах Джорджа. Парень, как-никак, пережил шок. Вспомнишь такое! Да и Малфой все— же не ударил Гермиону… Джордж понимал одной частью своего сознания, что сегодня слишком часто пытался наделить людей теми качествами, которыми они вполне вероятно не обладали.

Было в этом что-то жалкое — попытка удержаться за борта прошлой жизни. Тревожный звоночек выстукивал дробь очевидного: Джордж ни черта не знал о людях, с которыми очутился в бушующем море бед. Но, тем не менее, он до сих пор ничего не предпринял. Кодекс бутылки? Любовь?

Свет от домов приближался, и небо перестало быть угольно-черным. Большой желтовато-зеленый кусок темного полотна, раскинувшийся над неизвестным городом. Где-то справа послышался гудок.

Джордж дернулся. Вдалеке правее огней шоссе светились в лучах ярких ламп железной дороги линии электропередач. Загрохотал приглушенным стуком поезд.

Малфой шел последним. Ему не нравилась неизвестность. Но теперь она все же была другого рода — не та, что на пляже и до того. Теперь они куда-то шли. Хоть куда. Двигались к цели, да и у Грейнджер было подобие плана. Пусть Драко не одобрял ее методов, он был одной частью сознания все же рад, что будущее стало более определенным. По крайней мере, таковым оно теперь казалось. Движение создавало иллюзию действия, а действие облегчало душу. Впереди выросли три невысоких здания — квадратные коробки, окружавшие яркий маленький дворик.

— Кристоф мой двоюродный дядя. Магл. Ни слова о магии, — обернулась Гермиона, когда они проходили в арку между двумя домами. — Лучше, вообще молчите.

— Хорошо, — кивнул обрадованно Джордж.

Тепло комфорта разлилось тонкой струёй по его телу. Не все было настолько мрачно и не изведано. Кристоф был лишь дядей, а не очередным подпольным торговцем-преступником, или того хуже.

Источником света во дворике оказался большой белый фонарь. Он возвышался в левом дальнем углу и слепил косыми лучами. На маленькой парковке у ближайшего здания были припаркованы несколько магловских автомобилей. Выглядели они странно — гораздо более чудаковато, чем тот, на котором в девстве Джордж с Фредом и Роном выкрали Гарри из дома его тетки с дядей.

Эти были все как одна высокие и гладкие, блестели в свете фонарей и походили на овальные капельки на колесах.

— О, вот и он, — Гермиона подалась вперед, и Джордж заметил в просвет между соседними домами отблеск фар.

На секунду автомобиль исчез за одним из зданий, и затем прямые лучи белого света ударили по глазам. Машина ехала прямо на них, появившаяся из-за поворота. Когда расстояние сократилось до пяти метров, послышался визг тормозов и через несколько секунд из передней дверцы вывалился тучный мужчина лет пятидесяти.

Он о чем-то пошептался недолго с Гермионой, несколько раз обнял ее и потом, прощаясь, похлопал по плечу. Перед расставанием последняя чиркнула что-то в маленькой книжечке, которую достала из кармана, вырвала листочек и протянула тот дяде. Скорее всего, это был еще один вид магловских денег. Затем Гермиона подала Джорджу с Малфоем знак рукой, и они проследовали к горящему фарами автомобилю.

Драко с уже знакомым чувством омерзения залез на заднее сидение высокого магловского автомобиля. Однако признать, что в этом было намного комфортнее, чем в тех, что он сидел прежде, ему все же пришлось. Сидения, кожаные и высокие, плавили уставшее тело своей мягкостью. Ноги, казалось, можно было при желании вытянуть хоть в полную длину, а в самом салоне приятно пахло чем-то сладковато-свежим.

— Это премиум класс, Малфой, — самодовольно кинула с переднего сидения Грейнджер. — Все для твоей аристократической задницы.

Машина тронулась мягко. Мотор приглушенно заурчал.

— Если бы я понимал, что ты несешь, дал бы тебе конфетку.

Он чувствовал себя безвольной марионеткой на этом большом шикарном диване на колесах.

Конечно, ведь прежде Драко так усердно пытался удержаться во главе парада, держать лидерство, хотя и совершенно не знал, что делать. Теперь же он уже абсолютно точно оказался во власти Грейнджер с ее мурлыкающим катящимся вперед монстром. Куда же, черт возьми, он катился? К чему все это приведет?

— Куда мы едем, Грейнджер? — Малфой просунул голову между передними сидениями, впиваясь подушечками пальцев в светлую кожу.

Гермиона ответила не сразу. Она не водила машину с тех пор, как приехала из Лхаса, в первые полгода отучившись на права — зная, каким будет один из ее отходных путей.

Рука непроизвольно потянулась к магнитоле. Тихая музыка затопила темный салон. Гермиона повернула, наконец, из дворика на узенькую подъездную дорожку, которая вела к освещенной дорожной магистрали.

— Ты вообще меня слышишь, Грейнджер?! — донеслось до ее ушей раздраженное замечание Малфоя.

Как же он злил ее весь этот вечер. Она не могла даже объяснить толком почему. Еще пару часов назад, все сводилось к привычным жалости и сочувствию, заинтересованности, докторскому сопереживанию. Сейчас же Гермиона готова была убить Драко. Невольно, она винила во всем его. Все чувства, снедавшие изнутри последние несколько дней, в особенности часов, нашли отдушину в лице Малфоя.

Это из-за него ей пришлось подставить себя с Калгари. Из-за него Джордж мог уехать на Сояллай один. Из-за него она сбежала из тюрьмы. Из-за него ее родители были сейчас в опасности, из-за него Веллингер считал ее предательницей.

Да, все это звучало необоснованно жалко. Гермиона знала это. В конце концов, только сам человек делает свой окончательный выбор. И вина тут была только ее, и ничья больше, но все же... Она не могла не ненавидеть его. Не могла не злиться на него за всю его глупость, за лишние проблемы, за бесконечные споры и капризы. Малфой раздражал ее сейчас — довел до белого коленья своими выкрутасами по поводу того, куда и как им ехать. Своими дурацкими чистокровными предубеждениями, которые до сих пор так усердно отказывались выводиться из-под его кожи, даже когда на кону стояла свобода.

— Мы не должны показываться в магических частях мира, пока добираемся до Сояллая. Хватит с нас и его самого, — безапелляционно заявила она, глядя на приборную панель. — Сейчас мы пересечем границу с Францией через Ла-Манш.

— Это как? — Джордж тоже проснулся от своего забытья и повернул на нее голову.

— Увидите, — в груди у Гермионы потеплело на секунду от родного голоса, но тут же по спине пробежал колющий холодок.

Он был так спокоен, когда Малфой ее оскорблял там на пляже. Он не вмешался. Острые зубцы капкана, щелкнувшего вокруг ее лодыжки только сейчас стали видны из-за высокой травы сумбурности. Гермионе стало почти физически больно.

Если бы обернуть все вспять… Может, можно сдаться? Может, это оправдает Джорджа? Но тогда.… Тогда он уйдет с Малфоем.

Вперед… Только вперед. Действовать. Действовать.

— Потом, — продолжила Гермиона размеренно, выправляя машину на главное шоссе. — Внутри страны, можно аппарировать. Границу с Германией пересечем на поезде. Но все же... Нужно где-то переночевать во Франции. Спрятаться.

Она зарывалась в этом действии. Пряталась от реальности. Заглушала свою совесть нелепой надеждой. Повторяла самой себе, словно мантру: «Мы найдем девушку Малфоя, и меня оправдают в связи с открытием. Все будет хорошо!». А все сомнения «Но ты же сбежала из тюрьмы. Это другое!» Гермиона гнала прочь.

— Мы не знаем, что ждет нас на Сояллае. Примет ли нас Розенберг, или придется действовать впопыхах и с оглядкой. Лучше хорошенько отоспаться сейчас, пока есть возможность.

— На счет Розенберга не волнуйся, Грейнджер. А сныкаться во Франции я предлагаю у Чжоу! Лучше места ты просто не найдешь!

— Я же сказала, Малфой! Ты глухой?! — Гермиона хлопнула рукой по рулю.

Послышался гудок по ту сторону кузова.

— Черт бы тебя драл, тупая...

— Довольно! — Джордж не выдержал..

Его стальной тон обрубил мигом все пререкания. Обрубил фразу Малфоя, которую тот чуть не закончил. Джордж почувствовал это — услышал наперед, как Малфой чуть не назвал Гермиону грязнокровкой. И это определило все. Окончательно.

Если прежде он все еще давал Малфою мысленно шанс, спускал гадливость на усталость — теперь отвращение бесповоротно затопило его. Терпение накалилось и лопнуло. И почему Джорджа так разочаровала эта окончательная трансформация?

Ему не хотелось видеть настоящую личину Драко. Несдержанный высокомерный хам, склизкий слизень, в свои двадцать один все еще не способный воспринимать критику. Таковым он и был.

А тут еще и Гермиона. Одно дело, когда Джордж сам сомневался в ней, но другие не имели на это право. Оскорбляя ее, они оскорбляли и его. Так это чувствовалось

Малфой дал ему слово тогда в баре... Это стало последней каплей.

— Едем к Чжоу, — обронил Джордж сухо.

Он посмотрел в окно. Мимо проплывали темные окраины города и проносились другие машины. Вздохнув тоскливо на пейзаж, он буквально услышал сгущающийся в воздухе вопрос пораженной и возмущенной Гермионы. Это разозлило его еще больше:

— Герм, я слышал от Ли, — произнес Джордж, напряженно выделяя каждое слово, пока та снова не развела холивары. — У нее там, и правда, что-то вроде своей сети таверн. Куча скрытых ходов и комнат. Ли был в восторге.

Он повернулся к Гермионе, с горьким комком в горле любуясь ее точеным профилем на фоне желтых огней за окном. Все еще та же девушка, но уже другая.

Последние несколько часов он слушал ее беспрекословно, доверял и поддавался обстоятельствам, заглушал колокольчик, трезвонивший в его голове. Но сейчас, когда, сидя в машине, Джордж, наконец, смог обрести дух, когда появилась минутка подумать — необозримое море, прежде скрытое за бортом парохода с выгравированным на стенах девизом: «Бежать!», предстало перед его глазами во всей красе. И берега, теперь, когда волны перестали бить, все еще не было видно. Скорее напротив — одинокий горизонт, замкнувший в свое давящее кольцо три их жалкие душонки.

Джордж устал от неведенья. С него было довольно. Злость сформировала в нем силы сказать, наконец, «нет» — повернуть штурвал в свою сторону. Он принял решение ехать туда, куда знал.

Ли говорил ему о Чжоу и ее маленьком бизнесе. Это было хоть что-то знакомое. Это было в пределах досягаемости маяка его зоны комфорта. И еще, это было его решение, а Гермионе придется с ним смириться.

Джордж посмотрел на нее. Он вновь попытался свести знакомое родное лицо с поступками, которые совершила и совершала его обладательница.

— Ладно, — спустя какое-то время произнесла та — другая Гермиона. — Если Ли ручается...

Она тяжело вздохнула:

— Да поможет нам Мерлин...

Джордж отвел глаза. Со смешанным чувством он посмотрел на проносящиеся мимо кустарники. Гермиона продолжала ехать, как ни в чем не бывало. В этом была вся она сегодня. Где пряталась совесть? Откуда столько безразличия? Кто должен был нести ответственность? Отсутствие хоть малейшего такта там, на пляже, хоть малейшего раскаянья пять минут назад пока она опять собачилась с Малфоем. Джордж не узнавал ее.

Он вновь почувствовал раздражение. Нет, не только Малфой был источником оного. Сама Гермиона с каждым проплывающим мимо дорожным фонарем становилась все мрачнее для глаз Джорджа, словно вместе с ярким образом ее идеала блекло и растворялось в темноте ее лицо. Она казалась ему чужой. Было ли это разочарование? Примешивались ли к его аромату легкие нотки отвращения?

Дикое желание послать все к черту обожгло Джорджу легкие. Каким надо было быть идиотом, чтобы ввязаться в это?... Малфой? Самодовольно раздувался на заднем сидении, словно задетая пальцами рыба-ёж. Сейчас Джордж ощущал по отношению к нему такую неприязнь, если не сказать ненависть. Злость, гнев.

Как было бы хорошо, если бы он не согласился на предложение Малфоя — если бы сидел сейчас тихонечко в своем мягком кресле и перелистывал «Ежедневный пророк».

Вся эта авантюра будила в Джордже давно позабытые чувства азарта — ощущения адреналина в крови. И может, при всей разности обстоятельств и неуместности момента, это было не справедливо — думать только о себе, но Джордж не мог думать. Не мог не вспоминать и не тосковать. С катастрофической болью в его сердце отдавалось желание: если бы Фред был здесь... «Если бы только он был здесь, мы бы повеселились!».

Но Джордж несся один по этой дороге. И он не умел и не знал — каково это — быть на ней одному. Он боялся этого. Избегал все эти годы. Не потому ли он предпочел стать Зам Министра Магии? «Эти синие занавески…». Чем скучнее, тем лучше.

Спесивая дихотомия чувств выливалась в еще одно — самое главное. Не согласись он, как последний кретин, на оборотное зелье, Джордж бы никогда не увидел и не узнал Гермиону такой. Хотел бы он просто забыть обо всем, что видел…

Но впереди освещаемая фонарями и сигнальными огнями машин простиралась дорога.

Она петляла и вилась, то опускаясь, то поднимаясь. Мимо проплывали разноцветные знаки всех форм и размеров, по краям обступала тьмой пустота. На лобовом стекле периодически отражались блики и отблески чужих фар, рябили в салоне полосы встречных огней.

Потом впереди вдруг выросли светящиеся дверцы. Автомобиль нырнул под табличку с зачеркнутой надписью "Фолькстоун", потом под такую же зачеркнутую "Англию" и спустя меньше минуты подъехал к «дверям», оказавшимся шестью парами ворот для машин.

— О, черт! — взвизгнула вдруг Гермиона. — Чуть не забыла! Дайте скорее что-нибудь. Два предмета, что не жалко, скорее!

Машина медленно катилась в сторону ворот.

— Что за хрень, Грейнджер?! — подал сзади голос Малфой.

Джордж же схватил со своей стороны две небольшие листовки с изображением шин и сунул их торопливо Гермионе.

Она вырвала бумажки, и, одной рукой мечась между рулем и рычажком снизу, достала другой из кармана палочку и неожиданно трансфигурировала их в две маленькие бордовые книжечки со львами и единорогами на обложках — такие же, как та, что Джордж видел, Гермиона доставала из тайника.

Машина, наконец, остановилась. Гермиона опустила стекло, и Джордж с удивлением обнаружил, что прямо напротив ее лица нарисовалось небольшое окошечко.

Человек в ярко-зеленой форме, протянул оттуда руку и требовательным голосом попросил:

— Ваши паспорта.

Гермиона порылась в кармане и протянула ему свою бордовую книжечку и две, только что транфигурированных из листовок.

Мужчина в окошечке внимательно осмотрел Гермиону, потом заглянул мимо ее плеча на Джорджа и потом произнес шутливо:

— Третий, пока-жись!

— Малфой! — шикнула Гермиона, явно нервничая. — Не тормози, покажи лицо.

Малфой однозначно недовольный, но пришпиленный их с Джорджем синхронными грозными взглядами, высунулся между сидений и приторно оскалился мужчине в форме.

Тот же взглянул в книжечку, потом пошебуршал у себя за окошком, щелкнул чем-то и протянул все три "паспорта" обратно:

— Все в порядке. Можете ехать. Дальше просто следуйте указателям, и вас погрузят на поезд. Приятного путешествия! — он улыбнулся.

— Спасибо, — Гермиона подняла стекло и нажала на газ.

На ее лице Джордж прочитал явное облегчение.

— Думала трансфигурация может не прокатить. Нигде не читала прежде, вдруг запрещено. Мой-то паспорт настоящий, — говорила она сама себе. — Ух... Слава, Богу...

Они медленно покатились вперед к видневшемуся метрах в двадцати повороту налево.

— Кого ты все время благодаришь, Грейнджер? — Малфой зашевелился на заднем сидении, и Джордж увидел его вытянутые попрек ноги.

— Аналог Мерлина в магловском мире, — Гермиона повернула руль. — Здесь власти больше у него, так что смирись, — сухо добавила она.

Сзади послышалось только безразличное: "М-м...".

Еще несколько раз они проезжали в светящиеся ворота, спускались и поворачивали, петляя между столбиками и различными ограничителями. В конце концов, автомобиль спустился в какое-то крытое помещение, где по обеим сторонам протянулись железнодорожные рельсы и стояли два поезда.

Так, по крайней мере, предположил Джордж. Эти поезда не были похожи на Хогвартс-Экспресс. Передние вагоны их были вытянутые и застекленные, больше похожие на автомобили, которые он видел недавно на парковке в маленьком дворике. А позади выстроились стальные прямоугольные вагоны, схожие со зданиями на колесах — окна в них были редкие и маленькие, и высота почти в два раза превышала высоту переднего.

— Это скоростные магловские поезда, — перехватила его удивленный взгляд Гермиона и понимающе улыбнулась. — Грузовые, — подчеркнула она. — Точнее, даже не знаю... Специальные, для машин. Поэтому они такие странные.

Джордж промычал что-то нечленораздельное. Он не знал, что ей ответить, да и к тому же, все его внимание было приковано к раскрытому проходу в ближайшем из вагонов "для машин". Туда-то они, судя по всему, и направлялись.

Притормозив немного, Гермиона развернулась, и они въехали внутрь. Перед глазами открылся длинный коридор с двумя линиями для колес.

Какое-то время они плелись еле-еле вдоль по ним, пока мужчина в зеленой форме не подал знак остановиться у одного из проездов в следующий вагон. Затем он ушел, и проезд неожиданно запечатали три стальные двери одна за другой, откуда-ни-возьмись выдвинулась панелька с красными и зелеными кнопками, а еще спустя какое-то время поезд тронулся.

* * *

К Чжоу аппарировали прямо с вокзала Кале, оставив машину на парковке около границы и спрятавшись от глаз маглов в туалете.

Пристанище Чжоу располагалось в тихоньком районе недалеко от центра Парижа.

После портала между магловской и магической частью Джорджу, Гермионе и Малфою открылся парк. С невысокого холма к ним крест-накрест спускались две узенькие дорожки, вымощенные светлой брусчаткой. Вдоль примостились трехэтажные пагоды и невысокие домишки.

Малфой с невозмутимым видом наколдовал патронуса, прошептав: «Чжоу. Это по проекту» и пустил его в сторону холма.

-Что еще за проект? — Гермиона с любопытством оглядывалась по сторонам.

— Это кодовое слово, Грейнджер, — выдал ядовито в ответ тот. — Я не такой дурак, каким ты меня считаешь.

Джордж с безразличием отвернулся от них.

Минут через пять по одной из тропок спустилась взволнованная Чжоу Чанг. Джордж плохо помнил ее со школы. Черные волосы, болезненная тревога на лице. Она не особо изменилась с тех пор. Испуг, наверное, впечатался в эти черты навечно. Видел ли Джордж ее хоть раз улыбающейся? Он с сомнением покачал сам себе головой.

После кратких расспросов девушка провела их прямо по тропкам на верх холма, потом через небольшое травянистое поле позади всех семи пагод и пяти домиков. В самом конце, у трех раскинувших свои ветви буков она взмахнула палочкой, и из лунного полумрака, дрожа, выплыл темный силуэт двухэтажного строения.

Окна, или точнее то, что ими являлось в этом изогнувшемся на трех исполинах шалаше, светились несколько тускло, но все же весьма заметно на фоне обступающего сзади мрака.

Следом за Чжоу все вошли внутрь через появившийся низенький проход в стволе центрального из буков. Помещение за древесным коридором оказалось полукруглым.

По стене напротив входа вытянулась барная стойка, и массивный горбатый бармен бросал из ее угла недовольные косые взгляды, протирая стаканы грязновато-желтым полотенцем. С правой стороны лился тусклый коричневатый свет и слышались щелчки столовых приборов.

Там сидели трое волшебников, сгрудившись вокруг маленького столика, и о чем-то тихонько шушукались. Подле них лежали палочки и связки амулетов. Все трое подняли головы и недружелюбно оглядели новоприбывших с ног до головы. Один плотоядно оскалился и громко рыгнул. Его спутники раскатисто заржали, кривя свои обсохшие губы в беззубой ухмылке и похрюкивая.

Джордж отвернулся с отвращением. Со стены слева на него тут же выпучила глаза огромная голова тролля, уши которого старательно оплел паутиной паук, и восседал теперь гордо прямо на широком приплюснутом носу. Рон бы обрадовался этому зрелищу.

Чжоу вернула Джорджа к реальности, делая знак рукой. Она подвела их к стойке. Тихая музыка перемежалась со скрипом досок наверху и под ногами. У лестницы в дальнем конце дымила большой вытянутой трубкой потасканная годами ведьма в одном красном нижнем белье и с раздувшимися от бородавок губами. Под глазами ее темнели черные тени.

Горбатый бармен в оборванной мантии неприязненно гаркнул из-за стойки, хищно косясь на Гермиону:

-Что пить будем?!

Но Чжоу тут же осадила того. Она начала говорить что-то вроде: «Свои…» и «Как дома…», а Джордж слушал ее, следя за тем, как угрюмый бугай смягчается и наливает четыре полных бокала темного бургундского вина, и думал о том, как сильно они попали.

Только сейчас, в этом мрачном заведении, в окружении колоритных морд всех сортов, яма осознания открыла перед ним свои недра. Джордж, Малфой, Гермиона... Они были здесь своими — преступниками, скрывающимися от закона, как и все эти люди вокруг.

Он подумал о родителях. Если бы они узнали... Увидели это место? Разве мало было страданий на их голову?

Болезненная неприязнь уколола Джорджа. Это было сильнее того осуждения в машине. Гермиона... Гермиона поставила их будущее на карту, будущее его семьи на карту, будущее Рона на карту. Сбежав, без какой либо внятной причины она бросила их секрет публике, придала огласке происходящее.

Джордж опустошил поданный ему бокал залпом, ни кому конкретно не адресуя своего благодарственного кивка и не поддерживая завязавшейся беседы.

Он злился на Гермиону. Но не за себя — за своих близких. За маму, которая будет страдать, если все кончится плохо, за Рона…

Желание послать тому сову почти сорвало Джорджа с табурета у стойки, но хозяйка заведения опередила его. Чжоу спорхнула стремительно на пол и, зазывая их за собой, поплыла, виляя бедрами, к лестнице.

Они поднялись наверх. Ракушкообразное помещение с неоновыми лампами, протянувшимися вдоль потолка, словно змеи открыло перед ними свои чертоги. Лестница кончалась, упираясь закругленными перилами в стену подле окна.

Джордж удивился: на черных оконных рамах играли отблески света. Но откуда? Ведь хибара стояла на трех деревьях в лесу. Темном и мрачном. Он выглянул в окно, пока остальные расползались по комнате неторопливым цепным движением.

— Между первым и вторым этажами — слом, — это был голос Чжоу.

Она подошла к нему из-за спины и положила руку на подоконник совсем рядом с его запястьем:

-Посмотри, это Париж….

— Как такое возможно? — Гермиона приблизилась к балконным дверям.

Они были полностью стеклянными.

— Парижане нас не видят. Ну, вы же понимаете. Магический квартал рано или поздно заканчивается. А эти деревья слишком высокие — я решила использовать размер себе на руку. Забавно… Место чтобы скрыться — одно из самых живописных. Если бы только маглы могли видеть эту красоту! Иногда мне, правда, обидно за этих бедных людей. Однажды я проходила мимо, по магловскому кварталу... Это великолепно!

Джордж представил себе ветви трех исполинских буков, раскинувшиеся посреди шумного сияющего огнями города. А на них, завиваясь причудливыми формами вслед за древесными изгибами, зависла над головами прохожих потрепанная хибара. И из ее маленьких полукруглых оконец, маня своей загадочностью и уютом, лился теплыми лучами свет.

Только вот это ощущение было обманчивым.

Внутри не было уютно. Совсем нет. Джордж с грустью отвернулся от окна, поднимая глаза от протянувшегося под карнизом шоссе.

— Она просто появляется из воздуха? Или ствол тоже видно? — услышал он вопрос Гермионы.

Будничная восторженность ее тона выводила его из себя.

— У маглов есть эти деревья, но для них они пустые и мрачные, — Чжоу развернулась вслед за ним.

— А для нас?

— А мы видим только второй этаж, — Чанг прошагала в другой конец комнаты. — Кальян будете?

— Еще бы! — Малфой, все это время молча стоявший где-то у лестницы, тут же подскочил к ней. — У тебя есть эликсир эйфории?

Джордж отвел от них взгляд. Он осмотрелся, нарочно упуская кудрявую шевелюру из-виду.

Комната была не очень большая. Круглые стены сменялись местами тупыми углами. В одном из таких, прямо рядом со стеклянной дверью на балкон, притаилась в тени маленькая уютная софа.

Пока Чжоу с Малфоем возились с кальяном, Гермиона решительно подобралась к ней, врываясь все-таки в поле зрения Джорджа, и застелила наколдованным из-неоткуда постельным бельем. Сам же он, тем временем, распахнул балконную дверь. Белый тюль заструился в комнату, подгоняемый сзади потоками ветра.

— Готово! — взмахнула руками Чжоу в торжественном жесте. Она придвинула к тумбочке с кальяном большое темно-синее кресло и уселась в него, смеясь и закидывая ногу на ногу.

Джордж яростно вдохнул пьянящий дурман, когда очередь дошла до него. Мысль о Роне не покидала головы, только теперь в порыв вмешался разум.

Полутемную комнату постепенно заволок дым, и зеленоватый свет неоновых ламп едва пробивался сквозь эту дрожащую завесу, вгоняя в сон и заставляя голову болезненно кружиться.

Они вчетвером говорили о чем-то. Джордж и сам не заметил, как Гермиона оказалась с ним на одной софе, той самой, что она застелила с четверть часа назад.

Все пили и смеялись, хотя и словно сквозь стену отчуждения. По сути, связующими звеньями в этой беседе были Чжоу и вежливость. И вино. В какой-то момент вздутая труба из белого тюля смялась, всколыхнувшись в обратную сторону.

Это ноги Гермионы коснулись оборок снизу. Она сползла плавно из полусидячей позы прямо Джорджу на плечо. Он осторожно повернул голову, и не увидел движения. Только размеренное дыхание пощекотало едва заметно его щеку. Гермиона спала.

Джордж почувствовал, как в животе и груди все стягивается в один тугой узел. Только в этот раз узел не был таким уж теплым. Он обжигал и колебался, ударяя то чем-то тяжелым, то чем-то обволакивающе мягким, словно преодолевал кочки. Дыхание Джорджа участилось, во рту пересохло, однако где-то в груди отдавалось сомнение. Весь гнев. Вся правда. Но губы Гермионы... Тот ее взгляд в раздевалке, ее невинно прикрытые глаза сейчас. Разве имело что-либо значение кроме этого?

По ту сторону призрачной занавеси тонко засмеялась Чжоу. Это отрезвило Джорджа. Он снова с острой болью вспомнил, где они и почему. Снова ощутил злость, ползущую от шеи к затылку.

Он злился на нее — злился на Гермиону — еще больше. Почему она казалась таким ангелом во сне? Он злился на себя, ибо несмотря ни на что, он видел в ней ангела.

Здравый смысл отяжелял, говорил, утверждал, поражался как, а сердце продолжало учащенно биться при виде ее нежной кожи. И Джордж злился на свое слабоволие: даже сквозь опасливую неприязнь он не мог погасить желания.

Он отвернулся порывисто. Соблазн послать все к черту и скрыться от иррациональных эмоций только усилился. А был ли теперь путь назад? Все ли мосты были сожжены? Он снова вспомнил про сову.

Знал ли его брат уже, что происходит? Как он ко всему этому отнесется? «Он поймет», — откликнулись в голове слова Гермионы. Что Джордж вообще знал об их с Роном браке? Следовало воспринимать эту ее реплику как эгоистичную или как правдивую?

Стоило ли предупредить Рона о тайнах Гермионы или он уже о них знал? Не правильнее ли бы было поставить его в известность о том, что происходит? Признаться во всем, и пусть рядом с Гермионой будет он? Ведь это его место Джордж сейчас занимал. Справедливо ли это было по отношению к Рону? А к Гермионе?

На своем плече Джордж почувствовал движение. Теплая рука легла ему на грудь и едва заметно сжала. Гермиона причмокнула во сне, устраиваясь поудобнее.

Джорджа снова сковало оцепенение, и в голове заскреблись совсем иные доводы. Ввязывать своего брата — значило бы лишиться такого вот причмокивания у себя под боком. Джордж выругался мысленно — за эгоистичное ли желание или за идиотское непостоянство собственного мнения, он уже не знал. Однако одно решение ему все же пришло в голову, пусть, отчасти и спровоцированное корыстью — втягивать Рона в заваренную ими кашу было нельзя. В конце концов, именно он — Джордж — стал спусковым механизмом этого побега.

Не согласись он с Малфоем, не приди он к Гермионе в обличии Джеркинса, она бы не сбежала — ни чья репутация не стояла бы сейчас на кону. Только репутация Малфоя. Ответственность за произошедшее косвенно лежала и на плечах Джорджа. Вина? На Гермионе. Причина?… Причина была в Малфое.

Это преступление на троих. И Рону в этой каше делать нечего. Джордж ее заварил, Джорджу и расхлебывать. Он отбросил мысль о сове, кидая беглый взгляд на Малфоя.

Проследил искоса, как тот берет Чжоу за руку, вытягивая ее тонкую фигурку из широченного кресла, и ведет танцевать. Эти двое закачались потерянно, утопая в тягучей, слегка тревожной мелодии одной из забытых од Стравински, а старенький граммофон Чжоу потрескивал еле слышно в ультрамариновом полумраке комнаты.

Два силуэта кружились размыто вместе с полосками лучей на стене. Тени плыли, перемежаясь с отсветами зеленого и голубого. Ночь брала свое, и белоснежный тюль режущим пятном вздымался от балкона прямо к софе.

В оставленных на столике у перил винных бокалах кружил отблеск пурпурного, и Джордж следил за ним неотрывно взглядом. Шаги Малфоя с Чжоу мерно утихли, и послышался шум ветра.

Ногам стало холодно, а ближний из бокалов отразил вдруг тысячи огней неизвестного гигантского здания. Джордж резко приподнялся на локтях. Его лицо омыло ветром, тонкое покрывало сползло между рейками с широкой каменной плиты и колыхалось по воздуху. Он обернулся.

Рядом с ним лежала полуобнаженная Гермиона, свесив одну руку вслед за покрывалом. Далеко под ее ладонью проносились сотни огоньков, и оттуда же доносился шум: магловская дорога для машин, а правее снуют маленькие точки самих маглов.

Джордж вскинул взор на бокал и проследил отражение — прямо за его спиной возвышался небоскреб. Он оглянулся. Дверь в хибару захлопнулась — они с Гермионой как-то оказались на балконе: под одним покрывалом на холодном бетоне, оба без одежды, а под шалашем стальной каркас в форме буков Чжоу скрючился посреди Парижа на самом перекрестке дорог.

Джордж поднялся, недоумевая. Он попытался толкнуть стеклянную дверь, но та не поддалась. Он хотел надавить еще раз, но тут в отражении за плечом мелькнуло лицо Фреда. Опешив, Джордж обернулся резко. Брата рядом не оказалось — только Гермиона, раскинувшаяся в мирной позе на полу с покрывшими плечи мурашками. Он поднял взгляд на город, но не увидел больше ни небоскреба, ни перекрестка с машинами — перед ним темнел косой переулок.

Это был самый угол улицы. Яркой вывеской пылал магазин Всевозможных Волшебных Вредилок, но внимание Джорджа привлекла не она. У самого входа мелькали вспышки десятка колдокамер, гудел люд, и на крыльце стоял одиноко Рон. Его лицо было печально.

Русая ведьмочка двадцати лет вприпрыжку прорвалась сквозь толпу и подскочила к нему:

— Рональд Уизли, как вы считаете, вы справитесь с управлением известным магазином близнецов Уизли, когда обоих близнецов больше нет?!

Рон замешкался. Выражение его лица разрывалось между гневом и печалью, а русая ведьмочка не дала времени ответить и продолжила, ехидно кривя свой белоснежный оскал:

— Как вы считаете, отразится ли на продажах тот факт, что одного из главных создателей магазина посадили в Азкабан?!

Рон попытался было что-то сказать, но его прервал уже другой голос из толпы:

— Вы ведь не допустите, чтобы этот преступник Джордж Уизли вернулся к управлению, когда его выпустят? Рональд?! Вы ведь не допустите, чтобы мои дети покупали игрушки у такого мерзавца?! Моя дочь!....

Толпа загудела, заглушая вопль неизвестной женщины, и Джордж в ужасе отшатнулся назад. В его спину врезалось что-то теплое и твердое.

Он обернулся неуклюже. Перед носом выросло презрительное лицо Фреда.

— Трус! — брат толкнул его со всей силы в грудь.

Джордж не удержал равновесие. Он повалился назад, пытаясь нащупать руками перила, но тех не оказалось. Правая нога не нашла почвы под ногами, и тело накренилось назад, заставляя вестибулярный аппарат ухнуть в вибрирующий унисон крику. Джордж уже подумал, что это конец, чувствуя, как срывается необратимо вниз, и вокруг свистит воздух, но тут ребра стукнулись обо что-то твердое.

Он, ударившись, прокатился по деревянной площадке на несколько метров.

— Джордж, — над ним, откуда ни возьмись, нависла кудрявая голова Гермионы.

Джордж осторожно вынырнул из-под струящихся завитками волос, оглядываясь в поисках Фреда, но нет — брата рядом не было, а они с Гермионой оказались на крыше хибары. Вокруг снова был Париж и вместо стальной конструкции пронзали воздух серые ветки деревьев.

Порыв ветра сорвал простынь с белого матраца в метре от него. Протёртое тряпье унеслось куда-то вниз, и повисло на антенне одного из домов.

Тут шею Джорджа обхватили горячие пальцы:

— Мы не закончили, милый, — прошептала ему в губы Гермиона, обвивая руками спину.

Ее глаза горели каким-то демоническим огнем. Она плотоядно улыбнулась и потянулась поцеловать его.

Джордж отпрянул от неожиданности:

— Кто ты?!

— Гермиона, милый, — почти прошипела девушка. — Ты что меня не узнаешь?

Гибкими и точными движениями она повалила его на матрац у самого края крыши. Нет. Он ее не узнавал. Это была не та Гермиона, которую он знал.

— Я же всегда была такой, Джордж, — знакомая холодная маска сковала ее лицо. — Ты сам виноват, что не заметил!

Джордж попытался вырваться из ее цепких объятий, проклиная себя за не вовремя взявшееся желание. Мужские инстинкты то были, или эта девушка похожая на Гермиону...

— Ты же хочешь меня, — та поймала его запястья ладонями, не давая отползти в сторону, и придавила к матрацу. — Не притворяйся! Рон поймет...

Лоснясь к нему всем телом, она коснулась языком шеи:

— Или ты думаешь, меня не учили справляться с такими как ты?..

Джордж оттолкнул ее. Эта девушка вызывала у него отвращение.

— Меня к этому готовили, — лед послышался в голосе незнакомой Гермионы.

Вдруг в ее руках появилась подушка:

— Нас готовили работать со всеми типами людей...

Джордж не успел увернуться. Его лицо оказалось в мягком хлопковом плену. Тонкие женские руки с невероятной силой вдавливали его голову в матрац, опираясь на подушку. Он начал задыхаться. Он кричал, кашлял, пинался и пытался убрать с ткани впившиеся пальцы, но ничего не получалось. Джордж услышал смех и шум ветра:

— Джордж!

Он подскочил резко на софе. Голова закружилась, и перед глазами замелькали синие и зеленые тени. Справа колыхался белый тюль. Джордж повернулся, судорожно сглотнув.

— Джордж, все в порядке? — на него смотрела заспанная взъерошенная Гермиона.

В ее глазах повисла тревога, дрожащие пальцы потянулись взволнованно к его лицу:

— У тебя опять были кошмары?

— Да... — ответил Джордж обрывисто и холодно.

Он увернулся от руки Гермионы, и снова опустился на подушки, ложась спиной к ней.

В дальнем конце комнаты спал, развалившись в кресле, Малфой. Без Чжоу. Дым кальяна рассеялся.

Джордж услышал, как заскрипели пружины. Гермиона робко прилегла позади. Он не повернулся к ней, и это нежелание чувствовалось по-новому. Он никак не мог отойти от увиденного во сне.

Да, его воображение сильно утрировало правду, но оно показывало правду. Он не мог сказать с уверенностью, кто она. И до тех пор, пока он не сможет, пока не узнает причины поступков Гермионы, он не хотел ее видеть, прикасаться — сближаться. Слепому и безотчетному доверию пришел конец, как и безответной откровенности.

Джордж уткнулся носом в пододеяльник.

Магазин. То, что он увидел во сне... Если его посадят, он не сможет вернуться в магазин. Сколько лет? Что будет? Что бы сказал Фред? Фред назвал его трусом, потому что так оно и было.

Джордж так долго избегал возвращения, все откладывал, сваливал дело его с братом жизни на плечи Рона. Он поступал как трус, и вот получил по заслугам. Возможно, теперь он никогда не сможет туда вернуться.

В душе Джордж всегда знал, что рано или поздно снова зайдет в «ВВВ» как хозяин, встанет за стойку и будет радовать детей. Но никак не думал он, что возможность способна ускользнуть. Подобный исход отозвался болью в сердце — такому Джордж не был готов. Сон, словно возмездие, вспыхивал вновь и вновь перед его мысленным взором.

Он не может допустить, чтобы это стало явью. Он должен выйти сухим из воды. Должен вернуться в магазин. Рассказать, как все было и ради чего. Очистить свою репутацию, репутацию Рона, своей семьи.

Спиной Джордж почувствовал, как Гермиона отвернулась к стене. Тепло ее ребер обожгло его позвоночник. Ее репутация тоже на кону. Он должен очистить и ее.

Как же он надеялся, что у Гермионы есть причина. Что-то что оправдало бы ее поступок. Даже для себя он, и то, не хотел этого так сильно. А мысль, что Гермиону может ждать по ту сторону, перекрывала даже его настоящее громадное сомнение в ней — пугала его так же сильно, как перспектива потерять магазин. Он должен очистить их репутацию от грязи. Иначе просто быть не может.

Потребуются доказательства. Доказательства, что все не просто так. А зачем он собственно в это ввязался? Джордж попытался вспомнить ту превалирующую эмоцию, захлестнувшую его тогда в омуте памяти, когда он увидел окровавленное тело Бриель. Черт! События сегодняшнего дня напрочь заслонили собой этот кошмар. Стоило ли спасение и поиск бедной девушки всего этого? Может быть, и нет. Вряд ли бы он согласился, знай, что ждет их впереди, еще раз.

Однако сейчас дороги назад уже не было. Как бы ни хотелось бросить все к чертям — нельзя. Только вперед.

И пусть будущее по-прежнему маячило даже не размытой картинкой, а бесформенным пятном впереди, Джордж теперь, наконец, был готов вступить в него. Он готов был отпустить борта и бороться с волнами, искать ответы. Искать доказательства и надеяться, что те найдутся. А главное, надеяться, что у Гермионы была причина. И он попытается ее найти — узнать.

Теперь он был уверен хотя бы в самом себе. За себя он знал точно, и этого было достаточно. Этого и долгожданной безопасности. Тихой зашоренной гавани, в которой можно было скрыться и переждать ночь. Страстно желая быстрее уснуть, чтобы скорее наступило и прошло пугающее завтра, Джордж закрыл глаза, наслаждаясь тишиной и спокойствием.

Это не было тем спокойствием, что можно считать абсолютным счастьем, но своего рода гармонией мыслей, которую обретает усталый и шокированный человек в конце безумного дня. Это тот вид определенности, что ставит запятую в бесконечном предложении внутренней борьбы. И кто знает, может, именно эта запятая станет последней перед той точкой, именуемой знанием.

---

[1] ощущение противоположное Deja Vu (когда не узнаешь ситуацию, в которой бывал, человека, которого знаешь или, например, знакомое слово).