Primo Familiarum (джен)

Дверь в дом распахивается неслышно — специально наложил на нее чары, чтобы не беспокоить Лили. Но она все равно встречает меня на пороге, помогает скинуть тяжелый плащ, счищает с него снег руками. Руками, потому что колдовать ей во время беременности нельзя.

— Джеймс, все в порядке?

Все ли в порядке? Знаешь, Лил, хорошо, что тебя не было на сегодняшнем собрании Ордена. Хорошо, что ты не слышала того, что после него нам с Фрэнком сказал Дамблдор. Тогда бы ты поняла, что ничего не в порядке.

Растягиваю губы в улыбке и с напускной веселостью произношу:

— Конечно, любимая.

Лил улыбается в ответ, но не так как я — улыбается искренне. И от этого словно начинает светиться теплом и чем-то добрым и нежным. В неярком свете колдоламп в прихожей ее волосы похожи на золотые лучи. Она подходит и обнимает меня. Обнимаю ее в ответ, прижимаюсь к ней всем телом. Беременность еще не сильно заметна.

— Я рада.

И я рад. Знаешь, милая, чего я боюсь больше всего на свете? Я боюсь, что этого не будет. Не будет нашего дома, не будет нашей семьи. Я боюсь снова остаться один, как тогда, после смерти моих родителей. Закрываю глаза, но тут же распахиваю их снова. Я не могу представить, что тебя нет рядом. Что вместо тебя — пустота. Что дом темен и безмолвен.

— Люблю тебя, — отвечаю.

— И я, — она высвобождается из моих объятий и неспешно двигается внутрь дома.

— Я пожарила твою любимую спаржевую фасоль с тефтелями. Мой руки и садись ужинать. Только тебя ждала.

Я иду за ней, не желая упускать из виду даже на секунду. Мне неважно, что ты приготовила, родная. Главное, что ты рядом.

* * *

— Джеймс… Фрэнк… — Дамблдор выглядит, словно ему не сто лет, а сто пятьдесят минимум. Он сидит в кресле, стискивая морщинистые руки, мнет ладони.

Садимся рядом, ощущая повисшее в воздухе напряжение.

— Мальчики… — говорит Дамблдор и обрывает сам себя. — Хотя… какие вы дети. Но для меня вы всегда дети…

— Альбус, не тяни, — резко бросает Фрэнк. Он только что с очередной операции — под глазами темные круги, белки покрасневшие. От мантии неприятный запах, но где ему было мыться и менять одежду?

Фрэнк хочет домой, к Алисе. Алиса, как и моя Лили, тоже в ожидании малыша. У них даже сроки одинаковые. Фрэнку не хочется задерживаться в штабе Ордена даже на лишнюю минуту.

— Да-да, конечно, — приходит в себя Дамблдор. — Простите. Просто… Знаете мисс Трелони? Сивиллу?

— Эту, которая «того»? — бесцеремонно спрашивает Фрэнк и крутит пальцем у виска.

Фыркаю.

— Фрэнк… — укоряет его Альбус и тяжело вздыхает. — Да, она.

Фыркаю еще раз. Не помнить Трелони? Сумасшедшую Сиби, которая училась курсом старше и, вопреки всем правилам Хогвартса, цепляла на себя невообразимое количество бус и кулонов и постоянно всем напоминала о своей бабке, известной пророчице?

— И что натворила эта ненормальная на этот раз? — опять интересуется Фрэнк.

— Лонгботтом, прекрати паясничать, — обрывает его Дамблдор. — Сивилла Трелони не сумасшедшая. У нее есть Дар.

— Какой у нее, к дракклам, дар! — презрительно отзываюсь. — Клоун она…

— Джеймс! — Дамблдор, кажется, уже рассержен. — У Сивиллы есть Дар. Слабый, конечно, совершенно не такой, как у Касси… Кассандры, ее прапрабабки. Но есть. И в этом я сегодня убедился.

Последние слова Альбус выталкивает из себя. На какой-то миг я вижу перед собой не знакомого мне с детства директора школы, заботящегося обо мне, словно о собственном внуке, а жесткого и беспристрастного председателя Визенгамота.

Даже Фрэнк проникается. Молчим оба.

— Сивилла… приходила сегодня проситься на должность преподавателя Прорицаний, — сухо говорит Дамблдор. — Я не хотел ее брать. Признаюсь, не хотел. Особенно ее. Даже не стал приглашать к себе в кабинет, а назначил собеседование в «Кабаньей Голове», в Хогсмиде.

Машинально с Фрэнком киваем. Мы знаем «Кабанью Голову». Да какой выпускник Хогвартса ее не знает!

— И Сивилла… Сивилла произнесла сегодня Пророчество.

Сивилла? Сиби? Хочу засмеяться, потому что уж чего-чего, пророчеств эта ненормальная выдавала любому желающему стопками, кто просил. Да и кто не просил, тоже. Ее хлебом не корми, дай напророчить…

Но не смеюсь, потому что Дамблдор вкладывает в слово «пророчество» какую-то странную интонацию. Словно он говорит не «пророчество», а «Пророчество». Именно так. С заглавной буквы.

Фрэнк тоже не смеется.

Дамблдор окидывает нас внимательным взглядом и вздыхает. Шумно, по-старчески.

— «Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца... и Тёмный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы... И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой... тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца...»

И причем тут мы?

Дамблдор смотрит на нас выжидающе.

— А причем тут мы? — недоуменно спрашивает Фрэнк спустя две минуты.

Я тоже не понимаю, зачем Альбус нам это говорит, но внезапная догадка озаряет меня, и я холодею.

— Фрэнк, — сипло произношу. — Напомни, когда должна родить Алиса?

— В июле где-то, в третьей декаде… А что? — Фрэнк все так же непонимающе глядит на меня, но это непонимание длится недолго. Его глаза расширяются, и он делается мертвенно-бледным.

— И Лили… тоже, — выдавливаю. — В третьей декаде… июля. «На исходе седьмого месяца».

— Может, пусть в августе родит? — спрашивает Фрэнк. Его вопрос звучит настолько глупо, что я не выдерживаю и начинаю смеяться.

— Ты… ты как себе это представляешь?! Пальцем затыкать будешь в процессе? Или назад заталкивать?! Типа, потерпи, малыш, еще недельку?

Фрэнк краснеет.

— Может, это не про нас? — жалобно произносит он следующий идиотский вопрос, но на этот раз вмешивается Альбус.

— Фрэнк. Джеймс. Возможно, и не про вас. Но среди тех, кто ведет борьбу с Волдемортом, только у вас должны родиться дети в июле.

— А Уизли? — хмурюсь.

— Молли должна родить в феврале, — отвечает Дамблдор. — Или в марте. Но не в июле.

— А Боунс?

— А у Боунса беременна невестка, а не жена.

— Но почему мы? — на Фрэнка жалко смотреть.

— Больше некому, — говорю вместо Дамблдора. — Среди авроров — ты, а если учитывать и Орден, то еще и я — с беременными женами.

— В любом случае… — Дамблдор снимает очки, моргает, подслеповато щурясь, и надевает их назад. — В любом случае мы сделаем все возможное, чтобы защитить ваши семьи. И ваших детей. Я лично сделаю все, что в моих силах.

* * *

Отодвигаю штору, смотрю на темные ветки за окном. На кровати сзади раздается шорох. Поворачиваюсь на звук. Лили спит, недовольно натянув на нос подушку, отгораживаясь от лунного света, льющегося сквозь стекло. Задвигаю штору и на цыпочках, чтобы не разбудить, крадусь в гостиную.

В гостиной еще темнее, чем в спальне. Хочу зажечь свет, но передумываю — я и так здесь знаю каждый угол.

Сигареты находятся практически сразу. Обычные, маггловские. Сириус тоже курит такие. Именно он и заразил меня этой дурной привычкой. Но сейчас они помогают мне прийти в себя.

Лили. Гарри.

Я знаю, что будет мальчик. Сын. Я знаю, что он будет похож на меня — только глаза у него будут зеленые, как у моей жены. Я знаю, что он будет любить квиддич, как я, и успевать по Зельям, как Лили.

Лили. Гарри.

Дамблдор обещает защиту. Это хорошо, но позавчера убили Доркас Уайт. Тьфу, Медоуз. Никак не привыкну к тому, что она замужем. Впрочем, уже и не придется. Она должна была родить в августе, ближе к сентябрю, но Тот-Кого-Нельзя-Называть, похоже, подстраховался. Убил ее лично. Я не присутствовал, но, рассказывали, в аврорат среди бела дня подкинули посылку с…

С ее нерожденным ребенком. И ее волосами, чтобы было проще опознать.

Делаю затяжку. Если что-то случится с Лили и Гарри, я не переживу.

Накатывает ощущение бессилия и за доли секунды вводит в панику. Прошибает холодный пот, руки начинают трястись.

Доркас была намного сильнее меня. На первом занятии по Чарам все двигали перья, а она подняла парту и так двинула ею бедного профессора Флитвика, что тот две недели шарахался от нее, как от чумы.

Но Тот-Кого-Нельзя-Называть ее убил. Убил сам, и она ничего не смогла сделать.

Смогу ли я? Если он придет за мной, за Лили, за Гарри? Что я смогу противопоставить ему?

Дамблдор обещал защиту. Только Медоузам он тоже обещал. Лично накладывал всевозможные чары и ставил Охранный Периметр. Как и нам, и Лонгботтомам. Только не помогло.

И нам они тоже… не помогут?

Страшно. Страшно. Никогда не боялся. Ни когда проклятья летели, ни когда едва не умер в Мунго. За себя — никогда не боялся.

А за них — боюсь. За мое рыжее солнышко Лили и за крошку Гарри.

Страшно.

На лестнице слышны шаги, и я вцепляюсь в палочку. На рефлексах, не осознавая этого.

Но это Лили.

— Джеймс? — спрашивает она, и я расслабленно выдыхаю.

С ней все в порядке.

— Да, — мой голос звучит хрипло. — Я…

И тут обнаруживаю в руке зажженную сигарету. Поспешно гашу ее и уничтожаю окурок Эванеско, заодно накладываю очищающие воздух чары — Сириус как-то упоминал, что беременным вреден табачный дым.

— Не спится, вот, — оправдывающимся тоном говорю.

— А, — Лили подходит ближе, обнимает меня, но морщится. — Фу, от тебя воняет табаком.

— Ага, — соглашаюсь. — Больше не буду.

— Ага.

И как я буду жить, если вдруг потеряю ее?

— Джеймс, пусти, задушишь, — недовольно говорит Лили, и я понимаю, что стискиваю ее изо всех сил.

— Да, прости… — разжимаю сведенные пальцы. — Конечно…

— Что-то не так? — она хмурится, смотрит мне в лицо. — Все хорошо?

— Да…

— Не ври мне, Джеймс Поттер! — строго говорит Лили, и я вздрагиваю.

— Солнце… я просто устал, — говорю. — Иногда просто хочется посидеть в темноте… и не думать ни о чем.

— А, бывает, — Лили успокаивается. — Ну, я пойду. Ты приходи обязательно.

— Обязательно, — отзываюсь эхом.

* * *

Гарри спит в кроватке, смешно надув губки. Лили спит рядом на нашей кровати, положив руку под голову.

Смотрю на них, на самых дорогих мне людей.

Что может быть мне дороже них?

Я долго думал, но ничего не нашел. Никто не может быть дороже них. Ни Дамблдор, ни Фрэнк. Ни даже Сириус или Питер с Ремусом. Никто.

Только они — моя семья. В них — моя кровь. Они — Поттеры.

Дамблдор говорит, что сможет нас защитить. Фиделиус — надежные чары. Но Охранный Периметр был не менее надежным, а Медоузы убиты.

У Гарри зеленые глаза, как у Лили, а внешне он — моя копия. У него такой же чубчик и такие же круглые ушки.

Он — Поттер.

И сможет ли Дамблдор его защитить?

Я не уверен. Точнее, я в это не верю. Не верю, что этот человек будет защищать нас. Вот подставить нас под удар, объединив в Орден Феникса и призвать на борьбу с Тем-Кого-Нельзя-Называть — легко. Дамблдор готов на все ради победы. И я знаю, что он пожертвует всем, в том числе и мной, и моей семьей ради достижения этой победы.

Я уже терял семью. Тогда моей семьей были мои родители, Чарльз и Дорея Поттеры. И тот период, когда я остался единственным Поттером, был ужасен. Ужасно ощущать себя песчинкой среди миллионов других. Не чувствовать, что где-то есть те, кто часть тебя.

Но сейчас у меня снова есть семья. Есть те, кто часть меня. И я не позволю, чтобы с ними что-нибудь случилось. Случилось плохое.

Чем я готов пожертвовать ради них? Кто может быть мне дороже них?

Всем. Никто. Даже я сам ничего не стою без них.

Я сделаю все, что смогу. Пожертвую всем. Ради них.

Касаюсь пальцем теплой щечки сына. Он урчит, отворачивается. Убираю руку и наклоняюсь над Лили, втягиваю носом ее запах, затем нежно целую в мочку уха.

Если мне суждено не вернуться, я хочу их помнить.

Разворачиваюсь и шагаю прочь из комнаты.

* * *

На улице — холодно. Хоть и весна, но самое начало — март. И ночь вдобавок.

Ежусь, поплотнее закутываюсь в теплый плащ, но помогает слабо. Если я простою здесь еще четверть часа, превращусь в ледышку.

Темной тенью из-за надгробия неслышно появляется чья-то фигура. Дергаюсь, выхватываю палочку.

— Глупо, тебе не кажется? — незнакомый голос звучит глухо. Силюсь понять, кто же это может быть, но не получается.

Убираю палочку.

— Может, одумаешься? — интересуется неизвестный.

Молчу.

— Ладно, не мое дело, — его пожатие плечами даже выходит заметным. — Идем.

Шагаю вслед за ним между могилами. Как мой сопровождающий исчезает за одним из памятников, заметить не успеваю, но рядом тут же оказывается другой, в такой же черной длинной мантии с капюшоном.

— За мной, — говорит он, и я шагаю уже за новым человеком.

Сопровождающие меняются несколько раз. Я так и не понимаю, куда меня ведут — мы ходим кругами, затем идем прямо, потом возвращаемся.

Скорее всего, их цель — запутать меня. И, надо признать, им это удается.

Вскоре мы оказываемся рядом со старым домом. В окнах не видно света, но провожающий уверенно шагает к двери и, повернувшись, протягивает руку:

— Палочку.

Палочку?

Сделать это оказывается неимоверно тяжело, но я подчиняюсь, тут же ощутив себя совершенно беззащитным. Теперь я полностью в их власти — ничто уже не в силах помешать им убить меня.

— Иди, — меня толкают в спину. — Поднимешься по лестнице сам.

Подняться оказывается трудно. По привычке то и дело хватаю пальцами пустую кобуру, рефлекторно собираясь посветить себе Люмосом. Два раза спотыкаюсь не сильно, но один раз умудряюсь проломить ногой ступеньку и провалиться туда по щиколотку.

На втором этаже мешкаю, не зная куда идти, но потом обнаруживаю едва заметную узкую полоску приоткрывшейся двери. Дверь отворяется с противнейшим скрипом, и я обмираю от страха.

— Пришел все-таки, — говорит мне присутствующий в комнате.

Губы моментально сохнут.

— Да, — шепчу. Голос, похоже, пропал.

— Ты ведь гриффиндорец, — голос моего собеседника прокатывается по комнате шелестящей волной. — А как же идея? Борьба за правое дело?

Пожимаю плечами и шмыгаю носом. Звук получается, словно я презрительно хмыкаю. Человек напротив так и полагает, похоже.

— А твои друзья?

Друзья? Разве могут быть друзья дороже семьи?

Закусываю губы.

— Вот как. Значит, так проявляется твое гриффиндорство. Отчаянные поступки ради того, что для тебя дорого. Только ты понимаешь, Джеймс Поттер, что тебе больше не будет дороги назад? Ты понимаешь, что все, кого ты называешь «друзья», перестанут быть для тебя таковыми? И не потому, что так хочу я. Потому что они же первые убьют тебя, если узнают.

Это все я знаю. Я думал над этим миллионы раз.

— Да, — шепчу снова. — Да.

— Предать все, чем ты жил… Но ты мне нравишься, Джеймс Поттер. Твою семью не тронут. Я дам тебе то, за чем ты пришел. И приму твою клятву.

— Да... мой Лорд.