Как дым (джен)

"Неизменно".

Он снова пишет. Как безумный, строчит что-то в своей тетради, не обращая на нее никакого внимания. Она не думает об этом, больше не волнуется. Уже привыкла.

Он привычным жестом стряхивает на новый ковер пепел своей чертовой сигареты. Она снова молчит, только тихо вздыхает. А он не замечает. Затягиваясь этой надоевшей до зубовного скрежета сигаретой, он не думает. Сейчас он там, где это все не имеет значения.

Мерзкий запах не дает ей сосредоточиться, она снова вздыхает и вжимается в кресло, будто пытаясь скрыться от чего-то. Может, прячется от дыма, может, от своего мужа, который не любит, когда его отвлекают, может, она прячется от самой себя — она не знает. Она давно уже забыла как это — не прятаться, не закрываться, не скрывать себя. Ей так привычней.

Дым ненавистной им обоим сигареты развеивается ветром из окна, которое в их доме всегда открыто. Почему? Она не знает. Может, ей нравится холод, может, она все еще надеется избавиться от мерзкого для нее запаха, а может, она просто все еще стремится к небу, все еще ищет свободы, все еще ждет чуда.

Он снова затягивается — так ему легче думать. Снова медленно опускается пепел на ковер, она вздыхает, а он ничего не замечает. В его романе, том, который он пишет так давно, люди влюбляются, смеются и радуются. Этот роман — его мечта. То, как он хотел бы жить. Его мечта, которая никогда не исполнится. Не потому что он никогда не влюблялся, не смеялся и не радовался, а лишь потому, что он так и останется здесь, среди окурков от сигарет и пепла, среди сигаретного дыма. Потому что ни он, ни она так ничего и не сделали, так и не сделали того, что хотели. И она все так же вжимается в кресло, зная, что ей не от кого прятаться, он все так же пишет свои романы, забывая о своей собственной жизни, а дым все так же заполоняет маленькую комнатку коммунальной квартиры, а запах не покидает этого помещения.

Резкий порыв ветра рассеивает дымовую завесу в комнате, солнце всего на минуту окутывает своими мягкими золотистыми лучами прячущихся здесь людей перед тем, как зайти за горизонт, спрятаться, так же, как и эти двое в маленькой комнате.

И ничего не изменится, пока они сами этого не захотят.

* * *

"Сама".

Сегодня двенадцатое. Две-над-ца-то-е. Завтра ее день рождения. Завтра ей будет целых четырнадцать!

Она рыдает, радуется, прыгает от счастья и впадает в депрессию попеременно, не в силах остановить этот бесконечный поток эмоций, не в силах перестать чувствовать. И вновь она рыдает, играет и радуется. Радуется тому, что вновь взошло солнце, плачет из-за своей «старости», прыгает от счастья, ведь завтра ее день рождения. И постоянно хочется улыбнуться хоть кому-нибудь, показать им всем, что она — вот, смотрите! — она бесконечно невыразимо счастлива! Только сегодня и только сейчас! Смотрите! Смотрите на нее! Она так жаждет вашего внимания!

И на нее действительно смотрят, оборачиваются и улыбаются вслед. Она садится в школьный автобус и все еще улыбается. И уже привычный путь от дома до надоевшей школы кажется сегодня другим, невозможно важным, красивым, уютным. Просто сегодня она счастлива, ведь завтра ее день рождения.

Она резко встает и стукается головой о поручень в автобусе. Голова нещадно болит, а она — только ради приличия про себя — матом проклинает этот чертов мир, а то, что завтра ее день рождения совсем не кажется уже важным. Она три раза — да что с ней такое?! — спотыкается на ровном тротуаре, даже не задумываясь о том, что лучше все-таки смотреть под ноги, раз такие дела. И подходя к школе, она неожиданно замечает свою подругу, которая улыбается и подбегает к ней.

И мир вновь приобретает краски, тротуар как никогда ровен, сразу же забывается ноющая боль в голове, а на губах появляется глупая улыбка. Подруга улыбается ей в ответ, думая про себя, что у нее сегодня прекрасное настроение, и даже не догадывается о том, что у НЕЕ ЖЕ только что было измученное, обиженное выражение лица. Подруга вспоминает какие-то глупости и смешит ее, когда еще более веселой быть уже невозможно, потом куда-то убегает, а она снова остается одна.

Настроение сию же секунду портится, и в голове появляется воспоминание об итоговой контрольной работе.

Она бежит в класс, чтобы скорей вытащить учебник и повторить знакомые, заученные глаголы по иностранному языку, и видит свою вторую подругу. На лице появляется знакомая глупая улыбка, а подруга не замечает ее. Не улыбку, девочку. Она обижается и углубляется в повторение, чтобы оторваться от него через секунду. Ее одноклассница нервничает, и она успокаивает ее, с почти материнской заботой грея замершие ладошки в своих руках. Одноклассница успокаивается, и она снова пытается повторять, но звенит звонок.

И, уже вглядываясь в лист с контрольной работой, понимает, что и так знает все это. Написав работу за десять минут вместо положенных получаса, она откидывается на стуле назад и, скрываясь от бдительного ока учителя, диктует половине класса правильные, как ей кажется, ответы. И совсем не удивляется, что эта самая половина класса пишет работу на «отлично», как и она сама.

В приподнятом настроении, забыв о ноющей шишке на голове, она бежит в следующий класс, чтобы своей улыбкой вновь заставить улыбаться своих друзей и подруг.

Уже направляясь домой, она вновь спотыкается, подвернув свою замученную ногу, но не обращает на это внимания. Она счастлива.

И дело совсем не в том, что завтра ее день рождения.

Настроение она создает сама.

И музыка.

* * *

"Она все так же пишет..."

Она пишет стихотворения. Не потому что ей так лучше, не потому что ей от чего-то грустно, не потому что она что-то еще чувствует и хочет показать это другим, таким разным и таким похожим друг на друга людям. Она пишет их для себя, для своей души, для своих чувств и мыслей, потому что вот именно сейчас ей пришла в голову строчка, только строчка, но она уже сочиняет, и это дается ей неожиданно легко. Она пишет, чтобы кто-то другой мог понять ее, а ей все кажется, что ее так и не понимают.

В отчаянии, безнадежности, она начинает писать стихи о любви, о любви, которой никогда не знала, и все вдруг обращают на нее внимание. Потому что им нужна их сладкая, воображаемая любовь, а она отдавала им лишь свою душу. А они и не замечали.

Она живет этими стихотворениями, переживает за каждое из них, и когда очередная «подруга» критикует ее творчество, требуя что-то более «любовное», она не выдерживает и кричит на нее, кричит, что пусть та попробует написать хоть что-нибудь сама и потом только критикует, но в душе очень хочет сказать ей, что та никогда не была ей настоящей подругой.

Хочется рыдать в подушку, и этот комок в горле заставляет ее сжаться под любимым мягким одеялом, спрятаться и плакать, плакать, пока не кончатся эти горькие слезы. Ведь она снова одна. И неважно, что где-то рядом есть мама, она не пойдет к ней, не расскажет. Она же взрослая, уже давным-давно взрослая! Так почему же так хочется, чтобы хоть кто-нибудь ее утешил, ее понял?! Почему, почему им всем нужна эта глупая любовь?! Вот ей она совсем не нужна! Ни капельки!

Дым от горелых листьев мешает ей видеть, так она оправдывает то, что, идя в школу, ничего не видит перед собой. Она не будет больше плакать.

Осень когда-нибудь кончится.

А на следующий день в их классе появляется новый мальчик, и девчонка готова забрать обратно все свои слова про любовь…

Она в этом не виновата. Никто в этом не виноват.

А кажется, что ничего и не изменилось…

* * *

"Одна."

Резким жестом она бросает свою сумочку на пол в прихожей. Как же она устала…

Резким движением сдергивает с плеч пальто. Сама. Как же ее это все достало!

Резким взглядом заставляет затихнуть мурлыкающую кошку. Как же болит спина!

Медленным взглядом обводит квартиру — она все так же одна…

* * *

"Где-то там, за солнцем..."

— Кто ты?

— Я призрак.

— А чей ты призрак?

— Ничей.

— Как это — ничей?! — возмущается девочка. Она почти оскорблено смотрит на мальчика перед ней. Тот устало хмурится.

— Хорошо, я призрак маленького мальчика, которого замучила его же сестра.

— Эй! — снова возмущается девочка.

— Лиз, я устал! Поиграй с кем-нибудь другим…

*

— Зачем ты здесь?

— Я просто хотела…

— Уходи.

— Саш, я же не…

— Просто уйди, пожалуйста!

— Прости, Саш, пожалуйста, прости! Я не хотела! Я же не знала, что она обидится за это на тебя! — надрывно кричит она. Он все так же устало хмурится.

— Что ты от меня хочешь, Лиз? Чтобы я сказал, что прощаю тебя, что я не считаю то, что ты сделала плохим?

— Нет, я просто хочу, чтобы ты простил меня, — к концу фразы ее голос затих совсем.

— Я и не обижался на тебя.

— Ты врешь!

— Конечно, вру, — фыркает он.

*

— Боже мой, Лиз! Что же ты наделала! — он в отчаянии вцепляется ладонями себе в волосы, будто стараясь выдрать их, — Боже мой… Слава Богу, что мама уже не увидела этого позора…

— Что ты такое говоришь! Как ты можешь, Александр! Как ты можешь говорить так!

— Что же ты наделала?! — он смотрит на нее, будто видит впервые.

— Я не хотела, Саш, правда!

— Ты всегда так говоришь, — ему остается лишь устало вздохнуть.

— Я не знаю, что мне делать…

— Не думаю, что здесь вообще можно что-то сделать.

— Ну, аборт… — он смотрит на нее с ужасом в глазах.

— Ты готова убить собственного ребенка?!

— Не-ет, — еле выдавливает она и утыкается носом в его свитер.

— Моя глупая малышка, моя глупенькая маленькая Лиз…

— Эй! Мне целых семнадцать! — он снова вздыхает.

— Надеюсь, когда-нибудь ты научишься вести себя, как положено твоему возрасту.

— Тогда у нас в семье будет целых две зануды! — весело фыркает она, будто забыв уже, что только что рыдала ему в плечо.

— Это будет страшнейшая катастрофа, Лиз… Страшнейшая…

*

— Где мама? — тоненьким голоском спрашивает светловолосый малыш, играющий на ковре.

— Я отвечал тебе уже, Вань, мама скоро придет, — устало отвечает молодой человек.

— Где мама? — юноша устало закатывает глаза и снова отвечает:

— С ней все хорошо, она скоро вернется.

— С мамой что-то случилось, — чуть не плачет малыш.

— Нет, Ванюш, с ней все хорошо.

Звонит мобильный телефон, и юноша отвечает, отвлекаясь от малыша. Тот сжимается в клубочек и плачет, а юноша не обращает на это внимания, он только говорит своему собеседнику тихо-тихо, будто боясь произносить сами эти слова:

— Она… мертва?

*

— Саша, ты снова не спишь?

— Иди спать, малыш, все хорошо.

— Тебе снова приснилась мама?

— Ваня, иди спать, уже поздно.

— Ты не должен так расстраиваться! Ты никогда не был виноват в ее смерти!

— Если бы она осталась с тобой, а я пошел за продуктами, все бы было хорошо!

— Ничего бы не было хорошо, потому что ты тогда бы был мертв! В смерти мамы никто не виноват!

— И ее убийца тоже? — почти шипит мужчина, прислонившись к стене кухни.

— Нет! Прорвало трубу с горячей водой, из-за пара и воды он не смог вовремя остановиться! Он не убивал ее! Это просто страшное стечение обстоятельств!

— Да, стечение обстоятельств, которое отняло у тебя мать, а у меня сестру!

— Смирись с этим, Саш, смирись. Некого в этом винить. Никто не виноват, — мальчишка устало улыбается, так же, как раньше улыбался его дядя, и обнимает мужчину за талию, прижимаясь лицом к его свитеру, — Просто смирись. Я же смирился.

Мужчина неожиданно всхлипывает, и по его лицу медленно текут слезы, он крепко прижимает к себе племянника.

За окном восходит солнце в совершенно-голубом, чистом небе, и его солнечные лучи заливают маленькую кухню…