Кукольница (джен)

Живёт в пригороде туманного Альбиона человек по имени Томас… Нет, отнюдь, не Эдисон, а Блаунт — Томас Блаунт. Живёт себе и не тужит, да только имеет один скрытый психологический недуг — педиофобию, так же известную, как боязнь кукол. И не имеет значение, какая она — фарфоровая или шарнирная, красивая или страшная — этот человек всё равно будет бояться её до дрожи в коленках.

Но людям, особенно трусам, всегда свойственно чувство мнимого превосходства над объектом собственного страха, и Томас — не исключение. Именно поэтому он придумал глупую, но воодушевляющую его, отмазку в духе:

— «Да что они мне сделают? Такому великану… Да я… Да я их всех одной левой сокрушу!»

И вот, лелея своё жалкое, выдуманное могущество, Томас продолжал свою размеренную жизнь.

…пока в один дождливый вечер в его дверь не позвонила очаровательная, но очень странная особа.

— Здравствуйте, — с улыбкой на губах бодро поприветствовала его вымокшая до нитки женщина неопределённого возраста (ей можно дать как двадцать четыре, так и тридцать, а если ещё и макияж соответствующий наложить, то и вовсе за восемнадцатилетнюю девчушку сойдёт). — Не хотите ли купить куклу? Ручная работа. Только недавно сделала, — она уже хотела было раскрыть свой коричневый кейс и продемонстрировать товар потенциальному покупателю, как вдруг тот резко хлопнул дверью прямо перед её носом.

Сердце Томаса заколотилось, как бешеное, а в голове закрутились беспорядочные мысли:

— «Куклы?! Откуда они здесь?! И вообще… И вообще, разве существуют такие торговцы?! Им же самое место в антикварных лавках!»

Взыгравшая паранойя начала порождать жуткие образы из когда-то просмотренного ужастика: упыри, вампиры, зомби, привидения… И у всех на плечах кукольные головы.

Нервно рассмеявшись, Блаунт покачал головой, отгоняя неприятные мысли.

— «Я сильнее их… Сильнее их всех!» — облизав пересохшие губы, с трусливой ухмылкой подумал он.

Раздалось ещё несколько звонков в дверь, а затем всё стихло. Облегченно вздохнув, Томас на мгновение снова стал собой — спокойным, уравновешенным и интеллигентным — но стоило ему только взглянуть в дверной глазок, как на покалеченную психику нахлынула новая волна страха.

Эта девушка.

Одетая в один лишь белый сарафан, да туфли на низком каблуке.

Смотрит прямо ему в глаза своими чёрными безднами.

И, всё так же приторно улыбаясь, машет рукой, словно бы зная, что прямо сейчас…

…он…

…смотрит на неё…

…а она на него…

Точно… Эта женщина…

…она знает, что он смотрит на неё.

…знает. Знает. Знает!

Тело Томаса охватила дрожь, мужчина оцепенел от ужаса. Губы бледной, как сама смерть, женщины разомкнулись и зашевелились. Она что-то говорит. Чётко и ясно, словно вызубренную до единой буковки речи, но Блаунт не слышит её: в его ушах звенит лишь страх и дождь, нещадно барабанящий по стеклу, словно бы тоже желающий ворваться внутрь. Закончив говорить, брюнетка (от одного взгляда на её длинные и чёрные, как вороное перо, волосы у мужчины замирает сердце — уж слишком красота этой женщины нереальна, похожа на мираж) взяла в руки кейс и, раскрыв его, продемонстрировала в глазок три, лежащие друг рядом с другом, японские куклы. С одинаковыми причёсками, облачённые в одинаковые персиковые кимоно, расшитые золотыми рыбками. От одного вида их холодных, отсутствующих, но таких реалистичных лиц у Томаса стынет кровь.

— Уходи… — испуганно шепчет он. — …уходи…

Но губы женщины вновь начинают шевелиться.

Они шевелятся, шевелятся, шевелятся…

Пристально вглядываясь в них, Блаунт начинает понимать, что это — одно и то же слово.

«Открой, открой, открой, открой, открой, открой, открой…»

Её лицо вновь озарила улыбка, но совсем недоброжелательная — зловещая.

«Умри».

Вдалеке раздался раскат грома.

— Уходи… Уходи! Уходи! Уходи!

Перейдя черту, где страх превращается в злобу, Блаунт распахивает дверь (чуть не сшибив с ног бедную женщину) и, брызнув слюной, закричал:

— Уходи!

— Так вы будете покупать или нет? — всё так же улыбаясь, в унисон с его криком спросила она.

— Нет! — не зная себя от ярости, прикрикнул на неё мужчина. Впервые за очень долгое время ему захотелось кого-то ударить.

— Зачем вы так кричите? Я вас прекрасно слышу.

— «Улыбка. Улыбка. Эта проклятая улыбка! Почему на её лице ни тени испуга?! Почему она не испугалась, когда я закричал?!» — недоумевает Блаунт, так и застыв в распахнутых дверях со сжатыми кулаками.

Одежда незнакомки полностью вымокла, прилипнув к телу и обнажив его плавные, но весьма скромные контуры, но она даже не дрожит от холода, а всё продолжает смотреть на него, будто бы ожидая чего-то.

— «Неужто приглашения?» — с раздражением думает Томас, а затем произносит уже более спокойно:

— Я не люблю кукол.

— Сочту за исповедь, — хихикнула она.

— Уходите…

— Увы, не могу. Уже слишком поздно, а до ближайшей автомагистрали, как минимум, четыре часа пути.

И правда, загородный дом мистера Блаунта окружён лишь глухим лесом и скрашен одной небольшой полосой просёлочной дороги, тянущейся прямо до самой автомагистрали. Тихое, уединённое место. Вопрос только в одном: как эта женщина сюда попала? Нет, даже не так... Что она здесь делает? Ведь рядом нет никакого населённого пункта.

Неужели она…?

— Так и будем тут стоять? — лицо женщины потеряло какое-либо выражение, и лишь глаза продолжают хищно заглядывать в душу Томаса. — Идти сейчас куда-либо смысла нет, поэтому я, в любом случае, останусь здесь до завтрашнего утра. Снаружи или внутри — решать вам.

— Я вызываю полицию…

— И что вы им скажете? «У меня в дверях стоит вымокшая до нитки, заблудившаяся женщина»? «Она мне не нравится, поэтому я прошу вас увезти её как можно дальше»? Или же… — снова эта страшная улыбка. Она склонила голову к своему хрупкому плечу. — …вы просто боитесь меня?

Где-то в лесу полыхнула молния, раздался сильный раскат грома. Блаунт даже сам не сразу осознал, что вытянул руки и толкнул её. Женщина, удивлённо распахнув глаза, сделала неловкий шаг назад и, чуть не упав на ступеньки, осела на деревянный пол веранды. Раскрытый кейс с шумом упал неподалёку. Кажется, одна из кукол не пережила падение, сильно повредившись.

Прикусив губу и тщательно игнорируя муки совести, мужчина закрыл дверь на замок и удалился вглубь дома, оставив женщину сидеть на веранде, возле порога, и с грустью всматриваться в слегка поцарапанное лицо своего маленького и миленького творения со сломанной правой рукой.

Раннюю часть детства Томас даже и не знал такого страшного слова, как бедность. Прелестное дитя долгое время наивно полагало, что все дети мира живут так же, как и он: счастливо, беспечно и с родителями-толстосумами, готовыми сию же секунду исполнить любой каприз своего милого «цветочка жизни». Но всем утопическим иллюзиям рано или поздно суждено быть разрушенными и растоптанными грязными сапогами реальности. Вот они однажды и обрушились на Блаунта во время его первого визита в жуткое место под названием школа. Обитатели этого злосчастного места сразу же не понравились Тому своим лицемерием, завистливостью и скотством. Он был замкнут, горд, вечно обзываем и нелюбим, но добрая любовница отца периодически ласково подтрунивала над Блаунтом, вселяя в голову юного Томаса мысль о том, что, возможно, всё дело не в них, а в нём.

Эта женщина была его верным другом и советчиком, всегда улыбалась и нежно поглаживала его вьющиеся кудри своей тонкой, но изящной кистью. Но потом она просто перестала приходить. Не попрощавшись, не прислав ни единой весточки, словно и вовсе под землю провалилась.

Позже в комнате Томаса появилась шарнирная кукла — подарок родителей, но мальчик, ужаснувшись, тут же велел от неё избавиться: её тело, лицо, изящные руки были точь-в-точь такими же, как у Клариссы — пропавшей отцовской любовницы, а когда взрослые отворачивались, она зловеще улыбалась мальчику, подманивая его к себе жестом такой же изящной, маленькой и тоненькой Клариссиной руки.

Каждый раз, когда маленький Блаунт расспрашивал своего отца о дальнейшей участи Клариссы — лицо его наливалось кровью, и тот приходил в ярость.

Каждый раз, когда крошка Томас, поборов страх, спрашивал куклу, не знает ли она женщину по имени Кларисса (именно во время одного из таких расспросов мальчик со стыдом осознал, что за всё время общения так и не узнал фамилии своей пропавшей советчицы) — она лишь звонко смеялась, подавляя в мальчике все порывы храбрости и отбивая желание на дальнейшие расспросы.

Каждый раз, когда мальчонка испуганно умолял избавиться от куклы — все лишь просили его не говорить глупостей, а за спиной называли его безумцем.

Так, со временем, Томас и вбил себе в голову мысль о том, что всё это ему мерещится и недуг его — всего напросто фобия. Педиофобия.

А затем фантазия переросла в реальность, и образ Клариссы улетучился из его воспоминаний вместе со зловещей куклой-двойником, которую просто продали кому-то другому. Ну, или же избавились. Не суть важна: для Блаунта тогда были важны не причина и условие, а именно факт того, что её больше нет.

Впервые за долгие годы Томасу приснилось его прошлое. Урывчатое, неясно, покрытое липким страхом и искренней, не приторной радостью.

…но её больше нет.

Зачем ему всё это?

Ведь её нет.

Нет.

Её.

Нет.

— …нет…

Дождь барабанит по стеклу, монотонно тикают настенные часы.

— Просто неудачно упала и ударилась головой. Просто неудачно толкнул, не вовремя разозлился, — доносится до ушей мужчины знакомый, давно утерянный голос.

Блаунт открывает глаза.

Секунда — Кларисса-кукла с ангельской улыбкой, сидящая на нём.

— Вина твоего отца — лишь в его нерушимой любви к вам.

Теперь Томас понимал, что всё его самовнушение изначально было огромным невидимым колом, на который он медленно и постепенно насаживал себя, словно свинью на вертел.

Ведь если бы он вспомнил о ней раньше…

Ведь если бы не толкнул её, не ушёл тогда…

…если бы они вообще не были знакомы, и он не был бы ни Томасом, ни Блаунтом…

Но сейчас же мужчина не успел даже пикнуть и не сразу почувствовал, как блеснувший в Клариссиных руках лезвие ножа вонзилось в его глаз.

Душу Томаса Кларисса унесла в «сосуде» — одной из японских кукол, а тело его, никем не найденное, сгнило, так и оставшись тайной одной летней дождливой ночи.

А разбитая кукла так и осталась лежать на веранде его дома, породив малоизвестную легенду о призраке, бродящем по ночам в тех окрестностях.