Дуэль (джен)

Однажды осенью я ехал по делам в некий провинциальный город, и мне пришло в голову заглянуть к своему приятелю, господину Н. Я застал его сидящим в кабинете и читающим какую-то рукопись.

― Ба! не ждал тебя! ― воскликнул Н. ― Раз уж ты приехал, изволь послушать, что я нашёл, разбирая старые бумаги.

Мне стало любопытно, я сел и приготовился слушать, а Н. откашлялся и начал читать вслух.

* * *

Раз я отправился к другу моему, Герману А., предвкушая развесёлую попойку. Вся наша компания была уже в сборе, вино лилось рекою. Между тем вслед за мной явился некто З., почитаемый среди нас за бретёра и шулера; господин этот был молод, как и мы все, и к тому же весьма нахален и ловок.

― Слыхали ли вы новость? ― спросил он, вошед. Тут же все взгляды обратились к нему.

― Сегодня приехал к нам в город некто Северин К., а с ним ― его незамужняя сестра, ― сообщил нам З. с видом превосходства.

Разговор и вино были забыты; со всех сторон посыпались на З. вопросы. Выяснилось, что упомянутый господин служит в Инженерной коллегии и приехал по службе. Остановился он у вдовы С. Сестра же его в дороге занемогла и никому ещё не показывалась.

― Что же, он молод? ― спросил я у З.

― Молод! ― воскликнул он с пренебрежительностию. ― Едва ли ему есть двадцать лет!

Герман взял с З. непременное слово, что он познакомит нас с инженером, дабы узнать, как он хорош выпивать и играть в карты. В самом деле, уже через два дня господин К. был нам представлен. Одевался он просто, но с той небрежностию, что выдавала в нём щёголя; росту он был небольшого, однако ж черты лица его отличались изяществом. Рыжие волосы свои он завязывал по столичной моде в хвост, шпагу носил на цивильный манер, но держался по-военному прямо и с большой уверенностью. Тут же господин К. показал себя превосходным собеседником: далеко за полночь рассказывал он нам столичные анекдоты и едва улыбался, в то время как мы покатывались со смеху. Улыбка его поражала своей вкрадчивостью, но заметил то, как мне показалось, только я.

Вскоре З., как нарочно, завёл разговор о женщинах и осведомился у инженера, когда же будет позволено увидеть его сестру. Тот с охотою отвечал, что сестре его уже лучше и на следующей неделе в доме вдовы будет дан званый ужин с танцами, на который он нас всех приглашает.

― К сожалению, ― сказал К., ― я не смогу на нём присутствовать, ибо как раз уезжаю осматривать берега Альбы на предмет постройки нового моста.

Мы взялись его уговаривать отложить поездку; К. был непреклонен, и мы отступились.

Я между тем не мог себе признаться, что известие о незнакомке взволновало меня чрезвычайно…

«Ежели она лишь немного походит на своего брата!» ― мысленно восклицал я, поминутно останавливая взгляд свой на Северине, который расположился за нашим столом с небрежностию царственной.

Решивши свести с инженером близкое знакомство, я как бы невзначай вышел от А. вместе с ним и спросил позволения его проводить. По дороге я осмелился высказать господину К. свою мысль касаемо его сестры.

― Дорогой Н.! ― воскликнул он. ― Я сразу приметил, что из всей компании вы наиболее тонко чувствующий человек, однако же мне не хотелось бы вручать судьбу Северины тому, кого я едва знаю.

Неизвестно, чему более я поразился: что он угадал мои мысли далеко вперёд или названному им имени.

― Северины? ― воскликнул я с изумлением.

― Да, так зовут мою сестру, у нас одно имя на двоих потому, что мы ― близнецы, ― отвечал господин К., видя моё замешательство.

Близнецы! Тогда она, должно быть, ещё прекраснее своего брата, который, несомненно, был весьма хорош собою!

Я представил, как красавица протягивает мне руку для поцелуя; кровь моя закипела.

― О! ― вскричал я, забывшись. ― Если бы мне только поговорить с ней наедине!

― Если она того захочет, ― отвечал господин К., улыбаясь моей пылкости. ― Однако только попробуйте этим воспользоваться ― и познакомитесь с моей шпагой! ― продолжал он, сменивши тон.

Я клятвенно заверил его, что не замышляю ничего дурного. В этот миг достигли мы особняка вдовы; К., прощаясь, сжал мою руку.

― Я собираюсь назавтра совершить прогулку за городом, ― сказал он. ― Если угодно, присоединяйтесь.

Я радостно согласился; мы условились и разошлись. Следующим утром мы с господином К. брели пешком по берегу Альбы и живо беседовали о поэзии. Речь зашла также и о предметах философских.

― Как вы полагаете, ― спросил я, ― совершенное ли существо человек?

― Человеку не закрыта дорога к совершенству, ― ответил Северин. ― Однако на этой дороге стоит огромное количество препятствий. Я же считаю, что человеку должно стать мудрее и разумнее, чем он есть сейчас, подняться над своей плотью, быть тем, кем он захочет. Ибо не плоть создана подчинять душу, а душа ― плоть.

Я был поражён, столкнувшись с таким стройным изложением моих собственных мыслей.

― Полагаете ли вы душу бессмертною? ― спросил я с трепетом.

― Не только бессмертною, ― отвечал мне Северин, ― но также всезнающей и всесильною!

Тоска овладела мною, когда понял я всю глубину его слов.

― Не хотите ли вы сказать, что душа такова, пока находится вне плоти? ― вопросил я. ― Но что же мешает нам пытаться развить её свойства, изначально в ней заложенные? Отчего люди воюют, убивают друг друга, алчут власти и денег? Ведь таких стремлений нет даже у животных; они убивают только чтобы прокормить себя и потомство…

Северин слушал меня со вниманием.

― Как вы правы, дорогой Н.! ― сказал он наконец. ― Если бы все рассуждали так, как вы, люди очень скоро стали бы другими. Постоянное духовное совершенствование ― вот что было бы их целью. Тогда бы души освободились от оков, налагаемых на них материей.

Беседуя таким образом, дошли мы до дома вдовы, и К. пригласил меня войти.

Хоть я знал, что Северина всё ещё больна, я поминутно ожидал, что растворятся двери и я её увижу. К., несомненно, заметил моё состояние.

― Милый Н., ваша непосредственность нравится мне всё больше, ― заметил он. ― Вы как будто стремитесь навстречу своей половинки. Тем более удивительно, что вы с нею никогда не встречались.

― Вы верите и в это утверждение древних? ― спросил я.

― Несомненно, но лишь несколько в ином ключе. Я полагаю, что вторую половинку нужно искать внутри самого себя.

― Что же она там делает? ― поразился я.

― Спит, ― отвечал он невозмутимо.

Рассуждение его было для меня мудрено.

Вышедши из дома вдовы, я остановился поглядеть на окна; в одном занавеска дрогнула. Я прижал руки к сердцу, молясь, чтобы хоть на секунду увидеть мою таинственную возлюбленную. В самом деле, в окне мелькнул тонкий силуэт и тут же скрылся.

Я шёл домой совершенно очарованный и дважды прошёл мимо собственной двери.

― О моя возлюбленная Северина! ― повторял я, пока не понял, что мой старый слуга смотрит на меня с изумлением.

На следующий же день пришли ко мне с запискою от Германа А. В записке говорилось следующее:

«Любезный Н.!

Стало мне известно, что девица К. находится в положении опасном. Сегодня утром явился ко мне З., сообщая, что имел разговор с её братом, в котором просил руки её».

В глазах у меня потемнело, однако я нашёл в себе мужество читать дальше:

«К. ему отказал резко, заявивши, что не отдаст сестру человеку, который в глаза её не видел, однако про приданое уже прознал».

Сердце у меня успокоилось.

«Однако теперь З. что-то замыслил, и полагаю, не решившись К. вызвать, он хочет опорочить девицу в глазах общества. А посему прошу вас держать ухо востро, ибо вы, по-видимому, к упомянутой особе неравнодушны…»

Дочитавши письмо, хотел я было идти и проткнуть проклятого З. прямо сейчас, несмотря на то, что фехтовальщиком тот был изрядным. Но тут же я опомнился, поняв, что нужно его поймать на бесчестном поступке и тогда вызвать. Смерти я не боялся, движимый одним лишь желанием ― защитить возлюбленную, к которой с каждым часом всё сильнее прикипало моё сердце.

Словно в каком-то мороке дожил я до того вечера, когда должен был встретиться с Севериною, которая за сей мучительный срок превратилась для меня в подобие ангела.

Пришедших было человек двенадцать, из них половина ― дамы. В гостиной велась приличествующая случаю беседа. Вдруг двери отворились, вошла вдова С., благообразная старушка, глухая и подслеповатая. За ней шла девушка; я смотрел только на неё. Она была точной копией брата, только ещё прекраснее. Рыжие волосы её были убраны в причёску, обнажая прелестную шейку, одета она была в синее платье, а в руках сжимала веер. Стройностью и грациозностью могла бы она посоперничать с ланью.

Безошибочно красавица нашла глазами меня и мне улыбнулась; я был пьян от счастья и даже не обратил внимания на присутствующего тут же З. и на то, какие взгляды он кидал то на неё, то на меня.

Меж тем Северина и все гости были друг другу представлены и начался ужин. Я едва ли понимал, о чём говорят за столом и какие подают блюда. Каждый жест моей возлюбленной казался мне исполненным красоты и смысла.

― Отчего же вы не едите? ― спросила меня Северина голосом нежным, как звон весеннего ручья.

― О, я пленён вашей красотой, ― пробормотал я, смутившись.

Некоторые дамы при словах моих зашептались, однако Северина улыбнулась.

― Ах, господин Н., я была бы больше рада, если бы вы всё же не морили себя голодом, ― сказала она.

Пристыженный, я взялся за еду, но тут З. с присущим ему нахальством произнёс:

― Любезная госпожа К., не стоит ли вам, напротив, уморить голодом самых неистовых ваших поклонников с тем, чтобы расчистить место людям здравомыслящим?

― Я не люблю людей приземлённых, ― сухо отвечала Северина. ― И предпочла бы поклонника пылкого. Вы же, господин З., не таковы, однако всё же я не желала бы вам голодной смерти.

Неумелое коварство было посрамлено, ужин продолжался, мы с З. бросали друг на друга взгляды, далёкие от приятельских.

После ужина последовал скромный провинциальный бал: столы и стулья отнесли к стенам, а два нанятых музыканта принялись играть на скрипках вальсы. К моей досаде, З. исхитрился пригласить Северину на танец прежде меня и вёл её весьма уверенно, а посему мне немедля хотелось его убить.

Закончился один вальс, второй, возлюбленная моя скрылась ― и тут увидел я, что стоит она у двери и делает мне знаки. Я приблизился; она привела меня в соседнюю комнату, опустилась в кресло и указала мне на стул.

Влюблёнными глазами смотрел я на свою богиню, на её прекрасный стан и пленительную улыбку.

― Любезный Н.! ― тихо сказала мне Северина. ― Брат мой мне передал, что вы хотели со мной побеседовать наедине.

Я понял, что миг настал, и бросился к её ногам.

― О божественная Северина! ― воскликнул я. ― Ещё вас не видя, я полюбил вас всем сердцем. Я знаю, что смешон, ― с жаром продолжал я. ― Однако не время для пылких признаний, ибо мне стало известно, что вам угрожает опасность!

― Опасность? Какая же?

― Это З.! ― воскликнул я. ― Он ревнует и способен на любую подлость!

Задумавшись, красавица склонила голову.

― Что же, я думаю, есть люди, которые постоят за мою честь, ― произнесла она наконец.

― Несомненно! ― воскликнул я.

― Так пойдёмте же, покажем, что мы его не боимся! ― сказала Северина, поднимаясь. Тут заметил я, что занавесь, прикрывающая дверь, слегка заколыхалась.

Под руку с Севериною вышли мы в гостиную, где три пары танцевали менуэт. З. стоял близко к двери; бешенство всколыхнулось во мне, но возлюбленная сжала мою руку, и я пришёл в себя.

― Ах, вероломная! ― воскликнул З., привлекая всеобщее внимание. ― Госпожа К., вы с ним уединялись втайне ото всех! Разве он муж вам или брат?

― Ах! ― единогласно вскричали дамы; музыка прервалась, я стоял ни жив ни мёртв.

― Не хотите ли вы сказать, что желали бы, чтобы это вам я поверяла свои сердечные тайны? ― спросила Северина весьма прохладно. ― И как можете вы называть меня вероломною, ежели я вам ничего не обещала?

Сделался скандал. Герман А., подошед, сжал мой локоть, а я выступил вперёд и, собравшись с духом, произнёс:

― Господин З., я вас вызываю на дуэль за оскорбление дамы!

Оглянувшись, увидел я, что Северины уже рядом нет. Мужчины окружили меня: кто-то говорил, что я прав, кто-то утверждал, что прав З. Сам он стоял в отдалении, посматривая на меня с торжеством. Дамы взволнованно переговаривались, осуждая ветреную Северину. Бешенство моё сделалось холодным, я чувствовал в себе силы убить З., если бы дуэль состоялась прямо сейчас. Пожилая вдова тем временем, ничего не замечая, рассказывала что-то своей подруге, которая полностью была поглощена скандалом.

Вдруг двери отворились, на пороге стоял Северин. Волосы его были растрёпаны, камзол накинут наспех.

― Здесь оскорбили мою сестру, ― грозно сказал он. ― Господин Н., я вас прошу взять свой вызов обратно, ибо мне первому надлежит сразиться с этим негодяем! Вас же и господина А. прошу сделаться моими секундантами.

Я был искренне рад его появлению и уступил ему право отомстить за Северину.

― Однако в случае, если господин З. победит, он будет иметь дело со мною! ― добавил я.

Общество быстро разошлось, в гостиной остались мы с Северином и Германом.

― Я надеюсь на вашу помощь, господа, ― сказал К. Некоторое время спустя явились секунданты З. и мы условились.

Ночью я едва сомкнул глаза, а в половине шестого уже снова был у дома вдовы.

Верхом мы отправились за город. З. уже нас поджидал. Герман попросил соперников помириться; Северин ответил, что оскорбления сестры не простит самому государю, и противники встали в позицию. Была дана команда, зазвенели шпаги, и вскоре З. ранил Северина в руку. Тот жестом остановил нас и продолжил бой. Тут же З. получил рану в бедро и не мог больше сражаться.

Не скрывая торжества своего, Герман объявил поединок оконченным. З. лежал на расстеленном плаще и сквернословил; не слушая его проклятий, мы занялись раной Северина. Я держал его руку, а Герман, предусмотрительно захвативший спирт и бинты, обрабатывал рану.

Медленно мы доехали до дома вдовы. К. был очень бледен, хотя в седле держался ровно.

― Приходите вечером, ― сказал он мне. ― Северина захочет поговорить с вами.

Я был рад, что подлец наказан по заслугам, и вечером с чистым сердцем явился к своей возлюбленной.

Северина приняла меня, возлежа на диване. Одета она была в старомодное платье с длинными рукавами.

― Сядьте, ― сказала она мне, указывая на низкую скамеечку. Каким счастьем было сидеть рядом с нею, изредка касаясь подола её платья!

― Послушайте, Н., что я вам скажу, ― произнесла Северина серьёзно. ― Вы меня боле не увидите.

― Как?! ― воскликнул я в неописуемом ужасе.

― Мне нельзя оставаться здесь, я опозорена.

― Я готов… ― начал было я, но она приложила палец мне к губам.

― Дорогой Н., я вашей женой не стану, ― ласково сказала она. ― Вы мне симпатичны, но замужество? Мы с вами слишком разные…

― А! ― воскликнул я, догадавшись. ― Вы находитесь под влиянием идей вашего брата, который считает, что только собственная душа заслуживает внимания, того, чтобы её развивать, а любовь, значит, этому может помешать?!

― Не гневайтесь, милый Н., ― прошептала она с полными слёз глазами. ― Я заглянула в вашу душу и признаю её достоинства, но счастливы мы не будем. Вы хороший человек, простите меня.

В отчаянии я припал к её руке; Северина ахнула, на рукаве её проступила кровь. Вскочивши, Северина скрылась, двери захлопнулись, больше я её не видел.

Голова моя гудела, когда вернулся я домой и упал на постелю; видения проносились перед моим взором, то прекрасные, то уродливые. Поутру разбудил меня Герман, он стоял надо мной с письмом в руке.

― Н.! ― сказал он взволнованно. ― Господин К. отказывается работать в городе, где оскорбили сестру его. Рано утром они уехали!

Эта новость меня добила, я упал, сделалась у меня горячка. Только божьим промыслом остался я жив.

Несколько лет прошло с тех пор. Будучи в столице на одном приёме, встретил я господина К. Он стоял у стены, пил вино и рассматривал танцующих.

Мы кивнули друг другу как добрые приятели и разошлись, не сказав ни слова.

* * *

― Ну и что ты об этом думаешь? ― спросил у меня Н., откладывая рукопись.

― Разве что то, что прав был Северин, говоря о самосовершенствовании души, ― отвечал я. ― Однако сдаётся мне, что человек, достигший в этом успехов, неизбежно остаётся одиноким. Ну что же, давай выпьем?

17 ― 26.12.12.