221-В (джен)

Вот не задалось накануне праздника: когда я, выбравшись из кэба, искал ключи, мимо пробежал какой-то оборванец и толкнул меня в бок, выбив из-под мышки свёрток.

Рождество грозило быть испорченным:

– О, нет! – я поспешно поднял подарок, дрожащими руками воткнул ключ в замочную скважину, кое-как открыл дверь и бросился на второй этаж, в гостиную, даже не сняв пальто.

Я развернул бумажную упаковку и застонал: граммофонная пластинка в одной стороны треснула до бумажной наклейки.

Давно я не бывал так расстроен, казалось бы, мелочами, а уж когда в гостиную неожиданно вошёл Холмс и я не успел спрятать испорченную пластинку, мне оставалось только мрачно вздохнуть.

– Любимый Ян Кубелик? – спросил с сочувствием Холмс (мы с ним в последнее время увлекались творчеством этого композитора и скрипача). – Да ещё Сарасате. Ничего. Садитесь, мой друг, садитесь.

И Холмс покрутил ручку граммофона, положил треснувшую пластинку, но иглу устанавливать не стал, а потом взял скрипку и, улыбнувшись, заиграл под шипение механизма.

— Тарелки ставить с той симпатичной каёмочкой или обычные, сэр? – спросила миссис Хадсон, постучав и заглянув к нам в комнату.

У Холмса во рту были гвоздики, потому он только поднял вверх указательный палец, давая понять, что вариант А его устроит, после чего наша домоправительница, улыбаясь, вышла, а великий сыщик продолжил приколачивать над камином гирлянду из еловых лап и пуансетии.

Мы побились об заклад, сможет ли Холмс выдержать настоящее Рождество, со всеми ритуалами, гусями (желательно без драгоценностей в зобу), подарками и даже возможными гостями, не связанными с криминальным миром (Лейстрейд не в счёт, и его коллеги тоже, приди они просто так).

А пока что Холмс мужественно готовился, и мы украшали нашу общую гостиную, в которой даже воцарился необычный порядок, что приводило меня почти в священный трепет, заставляя задумываться, а что же будет дальше?

Наконец, когда и подарки были вручены, и ужин съеден, и все темы для светской беседы исчерпаны, а полночь ещё не настала – крайний срок пари, в дверь кто-то бешено затрезвонил, и на лице моего друга отразилось вдруг такое отчаяние, что я поспешил поднять бокал и сказать ему: «Вы выиграли, мой дорогой Холмс!»

Снуппи/Собака Баскервилей.

Юмор, стёб.

Снупи взлетел на холм, тряся ушами на бегу, и прислушался: опять с болота раздавался тоскливый вой сучки, который разрывал сердце молодому спаниелю.

А внизу, у подножия холма, махал руками и кричал что-то хозяин, но кобель уже мало что понимал в человеческой речи: иное звало его вперёд, на просторы болот, где уже зацветали первые орхидеи.

Чёртовы камни только мелькали по сторонам, последний крик хозяина унесло ветром; сухая трава, кочки, еле заметный след человеческого запаха, который позволил рьяному псу не провалиться в трясину.

Отряхнувшись, пёс влетел в сарай, и что-то огромное и чёрное кинулось на него и повалило на спину, и тяжёлая лапа надавила на грудь, а морда, которая была размером почти с него самого, наклонилась, и глаза пробуравили бедного пёсика насквозь.

Кокер-спаниель беспомощно дрыгнул всеми четырьмя лапами и затих, а потом истерично заверещал, но не от страха, а потому что чудовище вдруг похотливо вывалило язык наружу, а затем, чавкая, принялось вылизывать Снупи там, про что ни один приличный джентльмен не скажет вслух.

Преслэш

Казалось, что, переселившись вновь на Бейкер-стрит после смерти жены, Уотсон легче переносит утрату, во всяком случае, он охотно присоединялся к Холмсу в его расследованиях, и иногда в глазах доктора вспыхивал знакомый огонёк азарта бывалого охотника.

А сейчас Холмс, который спустился в гостиную выпить воды, так и застыл в дверях, глядя на доктора, который сидел в халате у камина, сгорбившись в кресле, беззвучно рыдал, и плечи его тряслись.

— Мой дорогой, — прошептал Холмс потрясённо, забыв добавить привычное «друг», подошёл к креслу и опустился на колени, — совесть — ужасная вещь, но её легче пережить с тем, кто мучается тем же. И не спрашивайте, откуда я знаю и как давно я знаю… Я и сам не смогу сказать. Если мы с вами грешны с точки зрения рядового обывателя, то пусть это будет мой грех.

И доктор, который всё это время испытующе вглядывался в лицо Холмса, сделал то, о чём давно мечтал: обнял его и прижал к себе.

«Наверняка, Джон совсем не то имеет в виду», — промелькнула последняя здравая мысль, прежде чем «мощная линза треснула» и «песчинка попала в какой-то там чувствительный прибор», или что там писал доктор когда-то, и Холмс еле слышно застонал и потянулся к губам под усами-щёточками, которые, как и его, пахли трубочным табаком.

Слэш

— Я склонен думать, — бормочу я себе под нос.

— У вас ещё есть силы думать? – раздаётся в ответ.

Такие привычные насмешливые интонации, но сейчас голос звучит иначе.

— О! – услышав это замечание, я смеюсь, отбираю у Холмса почти докуренную папиросу и делаю пару затяжек.

Пепельница стоит на тумбочке с его стороны, и я переваливаюсь через него, чтобы затушить окурок. Холмс издаёт смешок, весьма красноречивый, принимая на себя мой вес.

— Что? – приподнимаясь, я смотрю на Холмса.

Он смеётся бесшумно, как он обычно делает, но в глазах его нет веселья. Такое выражение я видел очень часто: мягкий взгляд слегка затуманенных глаз. Сколько раз я наблюдал его, когда мы выбирались послушать музыку. Холмс не замечал ничего вокруг себя; не замечал, что я смотрю на него в такие моменты. Теперь он смотрит так на меня, и я вдруг думаю: а точно ли он не замечал моих взглядов?

— Мой дорогой, — я ложусь рядом, привлекаю Холмса к себе, ласково прижимаюсь губами к его лбу и слышу в ответ шёпот:

— Мой дорогой…

Стэплтон/Бэрил

Они расцвели, эти чёртовы орхидеи. Они попадались на глаза повсюду – все пустоши пестрели ими.

Вчера он сорвался и чуть не погубил всё дело, и теперь придётся идти на поклон к Баскервилю и пытаться как-то оправдать своё непонятное поведение.

Джек с ненавистью посмотрел на мелкие цветы, в чьих формах, однако, угадывалось родство с тропическими собратьями.

Вернувшись домой, он разделся и прислушался. Было тихо. Прихватив сумку, он поднялся наверх, в спальню. Бэрил спала, свернувшись калачиком поверх покрывала. Её изящные домашние туфельки стояли небрежно у кровати, и правый положил свой мысок на мысок левого.

Стэплтон наклонился и машинально поставил их ровно.

Он сунул руку в сумку, нащупал и вынул несколько соцветий, и, криво усмехаясь, посыпал ими голову спящей жены.

— Джек? – проснувшись, та неловко стряхнула их. – Что это?

— Орхидеи зацвели, — прошептал он, чувствуя, как кровь приливает к голове.

Потом Бэрил тихо вскрикивала, прижавшись к спинке кровати, закрываясь ладонями и прижимая колени к груди, а он швырял в неё цветами, вместе со стеблями, корнями и комьями земли, и шипел с каждым броском:

— Puta! Puta! Puta maldita!

*Шлюха! Шлюха! Шлюха проклятая!

Версия: сериал студии Гранада

— Уотсон?

Холмс просто позвал меня, и я оторвался от книги, которую просматривал.

Обычно он сразу говорил, что хотел, а мне приходилось сходу вникать в смысл его речей.

— Вы ведь хорошо разбираетесь в женщинах?

— Смотря, что вы имеете в виду, Холмс, — я прокашлялся.

— Завтра тридцатое ноября.

— Ну, и что?

— День Святого Андрея, покровителя Шотландии, — Холмс сообщил это таким тоном, словно я забыл, как зовут нашу королеву.

— А! Понимаю! Вы хотите поздравить миссис Хадсон? Отличная мысль! Вот только что ей подарить?

— И я о том же толкую, Уотсон. Как вы думаете, что бы могло ей понравиться?

— Можно просто подарить цветы, — предложил я.

— Это как-то банально, хотя, конечно, ей будет приятно. И всё же… — он задумался.

— А если что-то красивое, но практичное. Полезное для дома, но чтобы оно ещё и радовало глаз? – промолвил я.

— Прекрасно, Уотсон!

От похвалы я даже просиял.

— Вы гений! Я как раз думал об одной вещи. Но вы не беспокойтесь, погода плохая, а у вас ноет нога. Я обернусь очень быстро.

Чувствуя, что краснею, я растеряно наблюдал, как Холмс торопливо одевается.

— У вас уже есть идея, что это будет? – спросил я, глядя на его спину, когда он был уже у двери.

— Да, я видел прекрасную подставку под кашпо. Та, что в коридоре, слегка пошатывается. Думаю, что миссис Хадсон будет приятно получить новую, при этом её шотландская экономность не пострадает.

Он отсалютовал мне шляпой и вышел.

Через минуту я весело смеялся, откинувшись на спинку кресла. Цветок в кашпо принадлежал ему.

Написано на фест "Наш подарок — 2012" в честь дня рождения Джереми Бретта.

Версия: сериал студии Гранада. Время действия — Сассекс.

Когда-то очень давно, ещё в прошлом столетии, я был ребёнком и как полагается мальчику из добропорядочной семьи читал Евангелие. Многие вещи я не понимал в силу возраста, но и когда стал старше, один эпизод всегда поражал меня своей нелогичностью: история со смоковницей. За что наказали несчастное дерево, если ему не пришло времени плодоносить?

Никогда не думал, что сам буду чувствовать желание посылать проклятия ни в чём не повинной яблоне. Я посадил её в саду через год после того, как перебрался в Сассекс. Никогда особенно не любил яблоки, не выносил сидр, хотя терпимо относился к начинкам для пирогов и джему. Но посадил — источник постоянной возни и головной боли. Зачем? Из глупой сентиментальности. Напоминание о единственном друге, не пожелавшем присоединиться ко мне, — наверное, впервые за те годы, что мы были вместе. Он приезжал только по выходным — и то не каждую неделю. Увидев впервые яблоню, оживился — он-то яблоки любил: я помню, когда мы иногда бывали в деревне летом, он с удовольствием пробовал местные, весело вгрызаясь в плоды молодыми зубами и пачкая усы в соке. Сдвинув шляпу на затылок, сидел на солнце, грыз яблоко и смотрел на облака, на деревья, на пасущихся овец или следил за переливами воды в ручье, несомненно, думая о рыбалке.

Он приезжал, и следил, как на яблоне образуются завязи — их было мало: холодная весна убила почти все цветки, но немногочисленные плоды обещали быть крупными. Я трясся над этим злосчастным деревом, удобряя почву, борясь с вредителями, которых оно, как на грех, словно специально привлекало на себя со всего сада. Яблоки созрели — и оказались кислыми. «Спилите вы это дерево, Холмс, — сказал он тогда, — оно не стоит того, чтобы тратить столько времени и сил».

Проводив его до станции, я вернулся домой, достал из сарая пилу и подошёл к яблоне. Редкие плоды краснели в листве — красивые обманки. «Что в тебе толку? Он всё равно не станет тут жить». Но я погладил кору, машинально отщипнул листки в клещевой паутине — и отнёс пилу обратно.

Яблоня осталась жить. Она росла, покрывалась весной цветами, — росла дичком, не удобренная, разве что я белил в апреле ствол, как и прочим деревьям. Что ж, она была хотя бы красива и нравилась моим пчёлам. Яблоки доставались экономке и её подругам, превращаясь в джем — хоть какая-то польза.

Но однажды в августе я увидел, как мой доктор идёт по дороге, неся в руке чемодан. Я заметил его издали — и вышел встречать.

— Меня подвёз ваш сосед, предлагал доставить прямо к дому, но я решил пройтись. — Он улыбнулся, сдвинул шляпу на затылок и утёр платком лоб. — Ну, и жара.

Я молча взял его чемодан, и мы пошли к калитке.

— Сколько в этом году яблок, — заметил доктор, подходя первым делом к ветке, подпёртой колышком. — Всё так же кислы?

Он сорвал одно, потёр о рукав и надкусил.

— О! Чудесные!

— Правда?

Поставив чемодан на дорожку, я подошёл к нему, и он протянул мне яблоко, чтобы я тоже попробовал. Я задержал его руку в своей и откусил немного от плода.

— Да, вы правы.

Яблоко было сладким, но челюсти у меня свело. Я зажмурился и с трудом проглотил кусочек.

— Это дерево, наверное, ждало меня, — сказал Джон. — Я пока что взял с собой только вещи на первое время. Потом перевезу остальное.

Не знаю, сколько пройдёт дней и месяцев, прежде чем я пойму и поверю, что он вернулся навсегда. Но я обнял его, и мы стояли под яблоней в тишине, так что было слышно, как плод, сорвавшись с ветки, с мягким стуком упал в траву.

Будь благословенно это многострадальное дерево.

Версия: «Шерлок Холмс и Дело о шёлковом чулке»

Персонажи: леди Роберта, упоминаются Шерлок Холмс и братья Аллены

джен, ангст

Примечание: Текст содержит сюжетные спойлеры. Насилие, убийства. Написано на ФБ-2013

* * *

Не всякий мужчина женится по любви, как мой отец, но всякий мечтает о наследнике.

А мама родила двух девочек, и больше детей не было. Отец назвал нас Робертой и Джорджиной — как напоминание о неродившихся сыновьях.

Но отец любил Бога и верил, что дети — дар свыше и ничья душа не приходит в мир без Божьего соизволения.

* * *

Можно ли расти в любви – и знать боль? Чувствовать, что сестру любят сильнее, чем тебя? Наверное, можно. Но я всем сердцем любила тебя, Джорджина, и почти не замечала этого. Иногда только кольнёт что-то, будто небрежно приколотая к платью булавка. Как было не любить тебя, Джорджина? Такую весёлую, живую. Отец шутил, что стоило назвать нас наоборот: тебе дать имя Роберта — ты как луч света, а мне бы подошло быть Джорджиной, вооружиться и ждать, когда приползёт дракон. Но я уже тогда понимала: в лучшем случае, мне доведётся сыграть святого на Рождественском маскараде – в картонных доспехах, с оклеенным фольгой копьём.

* * *

Если бы я была твоим старшим братом, Джорджина, я бы защитила тебя. Я бы видела и знала больше, чем полагается женщине, я бы чувствовала яд в том доме, куда нас возили на репетиции, я понимала бы мысли мужчин при взгляде на то, как мы одеты. Прекрасные музы в окружении рыцарей? Куски плоти перед хищниками.

Но я лишь переживала, как сидит на мне платье, угодила ли я герцогине, и радовалась, что на репетицию могу не цеплять к волосам глупую ленточку, которую мне полагалось носить как символ девичества.

* * *

Ты ушла в лучший мир, свет покинул нас, а мне оставалось сохранять твёрдость и быть опорой отцу — а нужна ли я отцу? Нужна ли ему такая опора? Все мы думали только о тебе, о твоей смерти. Маме легче: она страдает от самой потери. Она не видела твоего тела на жестяном столе в морге, она не знает о фонаре, на котором ты висела, не знает, что руки убийцы переодевали тебя после смерти в платье бедняжки Эллис. Отец знает и помнит, и думает, кажется, только о фонаре, о столе в морге, о чужих руках, прикасавшихся к тебе. Но кому мне сказать, кому мне прокричать: я тоже знаю, я тоже видела?! Отец, я рядом, я живая!

Кто мог сотворить такое непотребство, милая, кто способен? Разве человек способен? В кошмарах я видела рядом с тобой огромную змею, душившую тебя, мерзкую тварь с чешуйчатой мордой.

* * *

А потом пришёл чудесный человек и сказал мне: «Вы сильная, исключительная девушка и справитесь со своим горем». Он сказал, я могу помочь ему найти твоего мучителя. Он осмотрел наши комнаты, такие одинаковые и такие разные, и я читала в его глазах: он понимает всё – твои цветы, альбомы с фотографиями танцовщиц, твои ленточки, бальные туфельки; и случайные картины на стенах моей спальни, пустую поверхность комода и тумбочек – ни цветов, ни ленточек, ни альбомов.

Он казался мне почти богом, этот человек, я поверила ему. Он дал мне увидеть улыбку твоего убийцы, Джорджина, и я не боялась: я смотрела в пустые глаза и чувствовала только презрение. Я взяла чашу с ядом и выпила, не дрогнув, зная: или снова увижу тебя, или же придёт мой спаситель.

* * *

Но у твоего дракона две головы, Джорджина. У него две мерзкие головы. Он вытер кровь с моего лица, он омыл мне ноги. Его бледная рука забиралась в шёлк чулка, словно щупальце, он шевелил пальцами и хвастался нежностью своей кожи. В его убежище свет отражается от белых стен. Мне спасли жизнь, но что за нужда? Я навсегда останусь там, где ты умерла. Когда меня вели к карете скорой помощи, я ничего не видела и не чувствовала. Мне было всё равно, что рот болит от кляпа и мои нижние юбки намокли. Ты счастлива, сестра, – боль тебя покинула, а мне нести нашу общую до конца моих дней.

* * *

Но Господь, если Он есть, спасёт ли мою душу, если она есть? (1)

(1) Перефраз слов, сказанных Холмсом: "Господь, если он есть, спасёт мою душу, если она есть".

Версия: сериал «Элементарно»

Шерлок Холмс, Джоан Уотсон, мисс Хадсон

джен, прегет

Жанр: юмор, флафф

Написано на ФБ-2013

* * *

— Пора снимать швы, Шерлок.

— Пора, так пора.

Холмс уже не носил повязку, он решительно отказался от помощи и сам стянул футболку. Руку ещё предстоит разрабатывать, но манекен «мальчик для битья» уже заждался.

— Ну вот, всё зажило, — промолвила Джоан, разрезая стежки.

— Ай! — поморщился Холмс, когда она выдернула пинцетом нить.

— Неправда ведь! Когда я зашивала вам рану, вы ни разу не вскрикнули.

Холмс не вскрикивал, но о том, что он плакал, Уотсон знать было не обязательно.

— Щиплет!

— Потерпите! — Джоан подцепила пинцетом второй кусочек нити.

— Ай!

— Да что же такое! Вы сами себе татуировки делаете, а тут всего три стежка.

— Так сам же! Если б я мог, я бы снял шов, но он на спине.

— Когда вы говорили, что делали татуировки сами, я почему-то решила, что все.

— Ай!

— Ну, вот. Закончила. Свеженький, розовый.

Холмс уже собрался съязвить, но слова застряли у него в горле: он почувствовал, как Уотсон дует на шов.

— Это… зачем это?

— Чтобы не болело.

— Наверное, вы просто давно не снимали швы, — проворчал он, краснея.

Уотсон молча протёрла шов ваткой, смоченной в спирте, убирая крошечные точки крови, встала и ушла наверх.

Холмс понял, что невольно нагрубил, однако момент для извинений был упущен. Впрочем, Уотсон так отходчива, и разве ж он сказал неправду? Но прошло два дня, Джоан где-то пропадала, а если бывала дома, то старалась поменьше контактировать с соседом. Холмс, который тщетно пытался увлечь напарницу новым расследованием, вынужден был проводить день в поисках улик для инспектора, а, возвращаясь к себе, почти с суеверным ужасом видел, что все кружки вымыты и расставлены по местам.

Мисс Хадсон, придя в пятницу для очередной уборки, с удивлением обнаружила, что её услуги практически не нужны.

— Шерлок! Вы поссорились с доктором? — спросила она, прибравшись там, куда у Джоан руки не доходили.

— Мы не ссорились, но Уотсон обиделась, — Холмс мрачно посмотрел на мисс Хадсон.

— Вы не умеете извиняться, — ласково улыбнулась та. — Но это можно сделать не обязательно на словах.

— Если я подарю цветы, она этим же букетом надаёт мне по физиономии.

— Это должно быть что-то романтичное, но в вашем стиле. И чтобы Уотсон поняла, как вы её цените. Подумайте.

Мисс Хадсон взяла сумочку и направилась в прихожую.

— Спасибо, —сказал Холмс, — и вы сегодня очаровательны, мисс Хадсон.

Та остановилась в дверях, и улыбка сошла с её лица.

— Странно, Шерлок, что вы так легко говорите комплименты уже немолодому транссексуалу, но не можете сделать приятное прекрасной женщине, которой стольким обязаны.

Джоан вернулась поздно, её волосы были забраны в хвост. Холмс почувствовал неприятный укол ревности, но ничего не сказал, тем более с ним даже не поздоровались. Что ж, терять уже нечего…

Уотсон долго ворочалась в постели, думая, что игра в молчанку уже затянулась, и без новых расследований скучно, а лично к ней пока никто из клиентов не обращался. Придётся пойти на мировую. Она утвердилась в этой мысли и уже закрыла глаза, когда внизу зажужжала татуировочная машинка. Застонав, Джоан накрыла голову подушкой.

—Уотсон! Кофе, тосты!

Подушка полетела на пол, а Джоан подскочила на постели, и тут сообразила, что уже утро.

—Хорошо, что вы не кинули подушкой в меня, —деловито промолвил Холмс и поставил поднос на кровать, — кофе горячий.

Джоан посмотрела на него и подумала: что-то не так, что-то в нём есть необычное сегодня. Вроде не побрился. Так… Шерлок в рубашке, но рукава закатаны, а он так никогда не делает. Джоан посмотрела на его руки, и рот её сам собой приоткрылся.

—Aiya?!* —воскликнула она, внезапно вспомнив родные корни.

На предплечье Холмса красовалась замысловато выведенная буква «джей».

* "Ой!" (китайск.)

Версия: сериал "Шерлок Холмс" А. Кавуна

Бета: Rama-ya-na

Лестрейд с трудом втащил в кэб почти бесчувственное тело.

— Кэбмен, Бейкер-стрит, 221-В. Холмс, какого чёрта вы так нализались, а?

— Ммм?

Из-под очков на инспектора смотрели совершенно осоловевшие глаза.

— Доктор вас убьёт. И правильно сделает. Я уж не говорю о миссис Хад… Уотсон.

— Ммм?!

— Нет, по голове погладит! Конечно! Шерлок, я сам когда-нибудь убью вас!

— Ммм! Аааа…

Кэб тронулся, его слегка тряхнуло, и пьяное тело тут же навалилось на плечо Лестрейда.

— Фу! Ну и разит от вас! — Инспектор, впрочем, принюхался. — А коньяк-то хороший. Никак обчистили запасы брата?

— Куда? Ммм?

— Домой, разумеется, на Бейкер-стрит. Сейчас сгружу вас и поеду к себе. — Лестрейд поправил сползшие на нос Холмса очки.

— За…зачем на Бейкер-стрит? Н-н-не надо на Бейкер — ик! — стрит.

— На вашем месте я бы тоже туда не торопился, мистер Холмс.

— Хррр!

Холмс сполз с плеча Лестрейда, уронил голову ему на колени и захрапел.

Опешивший Лестрейд поддержал его, чтобы он не свалился, и задумался. Потом постучал в стенку кэба и крикнул свой адрес.

А Холмс во сне устроился поудобнее, даже ладони под щёку подложил. Он храпел, сопел, пьяно причмокивал губами. Лестрейд снял с него очки и сунул в карман своего пальто. Нализался, мальчишка! И опять какие-то сложности с братом — иначе зачем он под него загримировался? Лестрейд хмыкнул и потянул Холмса за наклеенный ус.

И похолодел.

Ус и не думал поддаваться. Тогда Лестрейд слегка дёрнул спящего за бородку.

— Силы небесные! — пробормотал инспектор. — Это ж Майкрофт!

Мало того, что приличный братец Холмс был в самом непотребном виде, он ещё и храпел у Лестрейда на коленях. И куда его? Инспектор слышал, что тот снимает квартиру где-то на Пэлл-Мэлл, но точного адреса не знал. Везти его к Шерлоку — эта идея ещё хуже, чем везти домой самого Шерлока в пьяном виде.

Ничего не оставалось, как выгрузить бесчувственную тушку у ступеней собственного дома. Достав ключи, инспектор отпер дверь и, надеясь, что квартирная хозяйка уже видит десятый сон, поволок Холмса вверх по лестнице.

Где же он так нализался? Хотя применительно к дорогому коньяку глагол «нализаться» не совсем подходил. Джентльмен благородно напился. В клубе, вероятно? Но почему шёл пешком?

Сгрузив Холмса на диван, Лестрейд отдышался и потёр поясницу. Потом быстро и ловко обшарил карманы дорогого сюртука. Ключ, чистый носовой платок, портсигара нет — хотя Майкрофт и не курит, кажется, а вот бумажника не было. И часов. Обчистили, значит. Профессионально сработали, голубчики.

— Мистер Холмс! — Лестрейд потряс Майкрофта. — Где вы так напились? И с чего?

— Н-н-не помню… Ах! — последовал пьяный всхлип. — Она сказала, что не знает, кто я такой! Хррр…

Лестрейд хмыкнул и почесал в затылке. Сердечные дела, что ли?

Вздохнув, он похлопал Майкрофта по щекам, и когда тот слегка приоткрыл один глаз, рывком поставил на ноги и потащил в спальню.

Деловито раздев спящего Холмса до нижнего белья, он уложил его, укрыл одеялом, а сам быстро снял пиджак и жилет, нацепил видавший виды халат, прихватил из комода простыню и пошёл в гостиную. Он постелил себе на диване и соорудил наскоро сэндвич с ветчиной, которая ждала его в буфете. После службы он уже пообедал, но поднятие тяжестей вновь разбудило аппетит.

Лестрейд вскипятил воду на спиртовке, выпил чаю, пролистал вечернюю газету, оставленную хозяйкой, и улёгся, укрывшись пледом. Из спальни раздавались то стоны, то храп, то бормотание. Глаза у Лестрейда слипались, но шум мешал уснуть.

Наконец он задремал. Но когда из спальни раздался грохот, Лестрейд вскочил, и ему показалось, что он и не спал вовсе. Впрочем, темнота в комнате свидетельствовала о том, что уже глубокая ночь.

В спальне чертыхнулись, завозились, продолжая ронять предметы. Лестрейд зажёг лампу и поспешил на помощь.

Ну конечно! Майкрофт лежал на полу и пытался подняться.

— Что я? Где я? — всё ещё заплетающимся языком, но уже вполне внятно спросил он, глядя на человека, с лампой в руке, лица которого он не мог видеть.

Лестрейд поставил лампу на комод.

— Пить надо меньше, — проворчал он, поднимая Майкрофта.

— И-и-нспектор?!

— Собственной персоной, мистер Холмс. А это, как вы понимаете (ну, или не понимаете) моё скромное жилище. Туалет там. Вас довести?

Даже в тусклом свете лампы Лейстрейд увидел, что Майкрофт покраснел, как помидор.

— Спасибо, я сам.

Шатаясь, он побрёл в указанном направлении, подслеповато цепляясь по дороге за мебель. Пока он справлял нужду, Лестрейд посмотрел, который час. Три ночи. Однако!

— Почему я тут?

Лестрейд оглянулся. Майкрофт бочком двигался в сторону кровати. Он косился на стул, где была аккуратно сложена его одежда. Худой, поджарый, в одних подштанниках, он смотрелся ужасно комично. Нырнув в постель, сразу натянул одеяло до подбородка.

— Я вас подобрал на улице. Если честно, думал, что вы — Шерлок, — сказал Лестрейд. — Кажется, вас обокрали. Во всяком случае, бумажника при вас не было. Как и часов.

Майкрофт застонал и закрыл лицо ладонями.

— Часы?! О нет!

— Да вы не переживайте. Всякий мужчина хоть раз должен напиться в стельку. Впредь будете осторожнее. Хорошо, что я догадался подёргать вас за усы, а то бы привёз на Бейкер-стрит тёпленьким.

— Инспектор, пожалуйста… Вы ведь не скажете моему брату?

Чиновник. Всегда такой важный, аккуратный, бородка — волосок к волоску. А чем он, в сущности, отличается от Шерлока? Да ничем особенно, если уж так разобраться. Такой же ребёнок. Только игрушки другие.

— Разумеется, не скажу. — Лестрейд подошёл к кровати, мягко надавил на плечи Майкрофта и заставил того лечь. Поправил одеяло. — Спите себе спокойно. Вы под защитой полиции Её величества.

Майкрофт вздохнул, повернулся на бок и горестно уткнулся лицом в подушку. «Она не знает? Уж не Та ли это Она? — усмехнулся Лестрейд. — Начальная школа, ей-богу».

* * *

Утром Холмс решительно отказался от завтрака, поспешно оделся, краснея занял у Лестрейда деньги на кэб и укатил.

Деньги в тот же день доставил в Скотланд-Ярд посыльный. Вместе с запиской, где Майкрофт в самых формальных выражениях благодарил за помощь.

Лестрейд зачем-то между делом устроил небольшую облаву на карманников, промышлявших в районе, где он подобрал Майкрофта. Нашёлся бумажник, нашлись и часы. В ломбарде. Лестрейд их выкупил с каким-то мстительным чувством. Часы были старые, явно семейные.

Только вот как всё это передать?

— Гмм… Холмс, где можно найти вашего брата? — спросил Лестрейд Шерлока, когда приволок его в очередной раз к себе в кабинет, после того как гений сыска наломал дров.

— А зачем вам Майкрофт?

Шерлок удивился, что его не собираются, кажется, отчитывать. Да и пиджак никто не снимает и рукава не засучивает.

— У меня к нему дело, — ответил Лестрейд и зачем-то прибавил, понизив голос: — Государственной важности.

Помолчав минуту, задумчиво оглядев инспектора с головы до ног, Шерлок пожал плечами.

— Клуб «Диоген». Это на Пэлл-Мэлл. Разговаривать в помещениях запрещено. Но вас проведут к Майкрофту.

Торопливо отпустив Шерлока на все четыре стороны, Лестрейд сунул в карманы пальто часы, пустой бумажник и поехал по адресу.

Важный швейцар долго вёл его по коридорам, где шаги глушили дорожки на полу, потом распахнул дверь комнаты для посетителей.

Майкрофт Холмс вышел к Лестрейду поспешно, но поспешность эта отдавала раздражением.

— Здравствуйте, инспектор. Я чем-то могу быть вам полезен? — Голос был ледяным. — Будьте любезны, изложите своё дело побыстрее, я занят.

Лестрейд, в общем-то, не рассчитывал на тёплый приём, но почувствовал, что даже кончики усов будто бы уныло поникли.

— Это я могу быть вам полезен. Сэр.

С этими словами он выложил на стол бумажник и часы.

Холмс побледнел, потом покраснел. Он поспешно схватил часы, проверил, идут ли, и со вздохом облегчения заменил на них те, что лежали в кармашке жилета. Бумажник он небрежно повертел в руках, растеряно глядя на Лестрейда.

— Право, не стоило так беспокоиться, инспектор. Но спасибо! — сказал он уже совсем иным тоном.

— Видимо, стоило. Часы отцовские, полагаю?

— Кхм… Да…

Майкрофт снял очки, зачем-то стал протирать стёкла платком, близоруко щурясь на Лестрейда.

— Не желаете выпить со мной чаю, инспектор? И у меня отличные сигары. Думаю, они вам понравятся.

— С удовольствием, мистер Холмс.

Майкрофт улыбнулся и стал поразительно похож на брата.

— Присаживайтесь, инспектор. Я сейчас распоряжусь.