Бабочки в ожидании лета (гет)

Я долгое время не могла забеременеть. Сначала мы с мужем не хотели детей, потому что хотелось пожить для себя, а после — не получалось. А почему — никто не знал. Вроде и анализы все были хорошие, что у меня, что у мужа, а вот два года пробовали, пытались, и все безрезультатно.

Муж стал поговаривать, что без детей семья — это не семья, а дети ему нужны. Настолько нужны, что даже я ему уже неважна. Однажды прозвучало слово "развод", и я впала в депрессию. Начала засиживаться вечерами на работе, боялась идти домой, не хотела видеть мужа. Потому что постоянно испытывала страх, что вот сейчас он мне скажет, что уходит, и после этого я сразу сойду с ума.

Это ощущение материализовывалось у меня в голове всякий раз, как только девочки из соседнего отдела начинали шумно и весело собираться вечером домой, и заставляло меня утыкаться в монитор и судорожно искать себе хоть какую-то работу на вечер, чтобы задержаться здесь и не идти в свою квартиру. Моя квартира же медленно перетекала на рабочее место в виде книжек, любимой чашки, теплого пледа и даже хранимого с детства плюшевого мишки, который теперь жил у меня в верхнем ящике моего стола.

Там же на работе у меня теперь хранилась и бутылка с коньяком. Я его поначалу добавляла в кофе холодными зимними днями, но вскоре поняла, что в моем кофе с коньяком становится все меньше кофе и все больше коньяка.

Отношения с мужем почти отсутствовали, редко когда мы встречались дома вечерами, в основном виделись только в выходные дни. И то, я старалась свести разговоры к минимуму, или отвлекала его внимание на какие-то интересные передачи, или сразу включала кинофильм, или — было у меня такое однажды месяц назад — едва он сказал, что хочет со мной поговорить, я молниеносно — откуда только осталась такая реакция в издерганном теле? — подошла к нему и закрыла ему рот поцелуем.

Учитывая, что секс у нас тоже сейчас происходил не часто, этого внезапного порыва было достаточно для того, чтобы разговаривать нам обоим уже не захотелось. Все случилось прямо на полу, порывисто, страстно, как было, наверное, только в первые годы нашего брака, когда мы как раз "жили для себя". Но после того "вечера любви", я почему-то еще больше ушла в себя, и стала избегать мужа с удвоенной силой...

Я уходила на работу, сидела там вечерами, пила свой кофе, правда уже почти без коньяка (бутылка заканчивалась, а я никак не могла дойти купить новую, поэтому жадно экономила остатки), и ждала конца, ведь он же должен был наступить уже, в конце-то концов?!..

А время шло, месяцы текли один за другим, вот уже и зима подошла к самому краю, и однажды это случилось.

Да, однажды это случилось.

Муж позвонил мне прямо в середине рабочего дня на мобильный, и сказал, что поскольку он уже отчаялся меня увидеть дома, то сегодня он придет за мной на работу в офис. И чтобы я не смела без него никуда уходить. А то...

Он не договорил, но мне и не нужно было слышать окончание фразы — моя рука автоматически потянулась к ящику где был спрятан коньяк, и я, не обращая внимания на изумленных коллег, налила себе сразу полчашки темного пойла и выпила его одним махом. А потом бегом побежала в туалет, потому что не ела с утра и, после такого количества алкоголя натощак, меня сразу вывернуло наизнанку.

Вернулась я на место мокрая, встрепанная и зеленого цвета. Села и поняла, что больше не знаю как жить, и что сил бежать от неизбежного у меня больше нет. Сколько я не пряталась, сколько я не закапывалась в песок, тяжелый экскаватор с железным ковшом наконец добрался и до меня, чтобы выкопать мою жизнь с корнем, отвезти ее к ближайшей куче с мусором и выбросить там.

Именно эти, вырисовывающиеся в моем сознании красивыми трехмерными картинками, мысли и наполняли мою голову вплоть до окончания трудовой смены. В восемнадцать ноль-ноль зашелестели бумажками девочки в соседней комнате, защебетали на разные голоса, и потянулись к выходу. Птички. Перелетные яркие птички, верящие, что на улице всегда может быть весна. Одна я знала, что весны уже не будет.

Интересно, думала я, он мне прямо сейчас скажет, что уходит, или будет два часа готовить к этому сообщению? А может он уже с вещами придет? Со своими, или с моими... Да, вещи в его руках будут. Он, наверное, сразу предложить мне переехать к моей маме, пока будет разменивать нашу квартиру...

После таких отстраненных и обреченных размышлений появление на пороге мужа с большим пакетом в руках меня уже нисколько не удивило. Я молча встала, кое-как пригладила волосы, надела жакет и, все так же молча, пошла к выходу. Не знаю, что на меня нашло, но уже от порога я, оттолкнув мужа, бросилась обратно в кабинет к своему столу, вытащила из ящика мишку, прижала его к себе, как прижимает к себе родительскую игрушку потерявшийся ребенок, чтобы чувствовать себя хоть сколько-нибудь не одиноким в толпе незнакомых людей, и уже после этого вышла в коридор и, подняв голову, с выпрямленной спиной, отправилась к лифту.

Я и в самом деле ощущала себя потерявшейся, никому не нужной, цепляющейся хоть за какие-то маячки, дающие мне воспоминания о том, что когда-то была весна и было счастье.

Мы сели в машину и поехали. В какой-то момент я поняла, что эта дорога не ведет к дому моих родителей, и только тогда я удивленно обернулась к мужу.

— Мы едем к врачу, — отвечая на мой безмолвный вопрос сказал муж, — у тебя запись в женскую консультацию, прием через полчаса. У тебя будет время, чтобы умыться и прийти в чувство, в пакете полотенце и тапочки. Кстати, как ты себя чувствуешь сегодня?

Это был настолько неожиданный вопрос от мужа, которому, как мне казалось, я уже давно была безразлична и не нужна, что я не нашлась, что сказать, сжалась в комок и всю оставшуюся дорогу боялась повернуть лицо в его сторону.

Клиника была приятной и тихой, ровные пастельные стены, неторопливые девушки в синих халатах, цветы на окнах в коридоре. Доктор тоже был приятный. Этот немолодой мужчина улыбнулся мне, попросил, чтобы я не нервничала и предложил пройти за ширму, чтобы я могла раздеться, пока он посмотрит мою карточку и какие-то документы, которые отдал ему муж при входе в кабинет. Он долго шелестел бумажками и справками и скрипел ручкой, делая себе какие-то отметки в рабочем блокноте, а я стояла за ширмой полураздетая, и боялась выйти и сесть в кресло. Я вообще не понимала, зачем муж устроил весь этот фарс. Он же явно дал мне понять, что раз нет детей, нет ничего. А сейчас, вместо того, чтобы наконец отпустить меня и дать мне спокойно умереть, он притащил меня в эту клинику, где меня сразу повели в лабораторию и долго кололи руки иглами, пытаясь выкачать из меня хоть немного крови, а кровь все не текла, а голова моя наоборот — растекалась, кружилась и теряла мир вокруг. Он мог меня просто отпустить, но притащил меня сюда и заставил сейчас стоять за ширмой, нерешительно переступая с ноги на ногу. А я ведь сегодня даже не обедала, подумалось мне, и меня тот час же скрутила тошнотворная волна. Я задергалась и зажала рот руками, не зная куда мне бежать.

— Раковина прямо за вами, — очень спокойно, не поднимая головы, сказал доктор, — умойтесь, успокойтесь и садитесь в кресло. Мне нужно на вас посмотреть.

— Спасибо, Леночка, — сказал он кому-то чуть позже, пока я плескалась под струей холодной воды, полоская рот и смывая слезы из глаз, и добавил уже мне, — ну вот и ваши анализы принесли. Ваш муж был прав, у вас действительно все замечательно, но все же осмотр нам тоже нужен. Вы готовы?

— Да, — просипела я и медленно залезла на смотровое кресло, будто в камеру пыток зашла.

Руки у доктора были внимательные и спокойные, никаких резких движений, никакой боли. Только тишина и покой. Я стала засыпать. Проснулась только когда он звякнул инструментами и сказал мне, что я могу одеваться и садиться к нему за стол.

— А вы молодец, — сказал мне приятный сине-халатный доктор, когда я уже одетая наконец доползла до его стола и тяжело опустилась на стул. Ноги тряслись и подкашивались, голова была в тумане, хотелось спать и спать. Видимо, стресс отступил, оставив после себя лишь апатию... и правда, невозможно же все время жить в нервном напряжении, ни одно человеческое тело этого не выдержит.

— Однозначно, не выдержит, — согласился со мной врач, и я поняла, что какие-то свои мысли произнесла вслух, — но вам нервничать больше не нужно. Беременность протекает нормально, кровь хорошая, тонус матки в норме. Я вам еще выпишу направление на узи и еще кое-какие анализы сдадите, но это уже вряд ли изменит общую картину. Но после того как все сделаете, вы опять придете ко мне? Хорошо?

Я мотнула головой, до конца не понимая, что он мне говорит, потому что я не могла быть беременна, и он явно что-то путает. И мужу, в руки которому он меня сейчас передает — он тоже что-то совершенно не то говорит, а муж жмет ему руку, и так улыбается, будто приз выиграл, а сам хотел меня выгнать и развестись. Зачем доктор всё это придумал? Он хочет меня спасти? Но мне это не поможет, потому что через два месяца живот не вырастет и муж всё поймет, и всё равно меня выгонит, а доктора обвинит во лжи, и всем будет плохо. Мне нужно срочно выпить, что-нибудь крепкое и чтобы уснуть, и больше не проснуться, потому что... потому что муж меня не любит.

Наверное, это было последнее, что я подумала, потому что вокруг всё стало очень темным и страшным, мелькнуло вдалеке испуганное лицо мужа, а больше я ничего не помню.

Я очнулась дома.

Надо мной кружили бабочки, которые мы с мужем повесили на люстру в те времена, когда мы еще были счастливы и веселы. Мы складывали их из разноцветной бумаги, и называли разными смешными именами, а потом вешали на цветные атласные ленты. Вот, счастье ушло, а бабочки все летают. Мельтешат смешными бумажными крылышками в воздухе, трепещут, летят... Тоже ждут чего-то. Наверное, лета. Бабочки всегда ждут лета, потому что живут только им одним...

— Как ты себя чувствуешь? — раздавшийся голос вывел меня из сладкого забытья, и заставил вспомнить всё — пастельную больницу, приятного немолодого мужчину и его, так неожиданно произнесенные, слова.

— Мне приснился страшный сон, — попыталась я обмануть действительность и того, кто еще назывался моим мужем.

— Что тебе снилось? — голос мужа был до ужаса заботливым и нежным.

Что-то не так, этот человек меня не любит, он что-то задумал — говорила я сама себе, пытаясь удержаться в рамках устраивающей меня истории о несчастной брошенной жене и деспоте-муже, но интонации его голоса уже сделали свое дело, мне захотелось плакать и чтобы меня прижали к себе и пожалели как ребенка. Слезы навернулись на глаза, я покрепче сжала веки, чтобы они не просочились наружу, и, как можно более отстраненно, ответила:

— Там был доктор, он сказал, что я жду ребенка. Чушь какая. Мы же знаем, что чудес на свете не бывает, — сказала и отвернулась лицом к стене, слезы уже текли по щекам, и я могла только что пытаться не дрожать от рыданий, чтобы не выдать свое состояние.

— Это был не сон... Солнце, у нас действительно будет ребенок...

Я почувствовала, как рука мужа гладит меня по волосам, и сдалась. Заплакала в голос, выливая из себя потоками всю боль и все страхи, которые так мучили меня все эти последние месяцы. Я слышала, как он шепчет мне слова утешения, гладит меня и целует в макушку, и внезапно стала ему жаловаться, так, как жалуются дети, причитая и хныкая, стала рассказывать ему как мне было плохо, как я не хотела домой, потому что он решил со мной развестись и бросить, раз я не могу родить ему ребенка.

— Да с чего ты это взяла-то?! — в голосе мужа послышались абсолютно неподдельные нотки удивления и растерянности, и я осеклась.

— Ты... ты сам мне сказал. Что семья без детей не семья, а потом сказал что-то про развод... Я не глухая, я все слышала...

— А я-то все думал, что это с ней случилось... а она... эх!

Муж прекратил меня обнимать, отвернулся, сел на кровать и весь как-то поник и сжался.

— Я три месяца не мог понять, что произошло. Стала избегать меня, все время какие-то заказы, на работе до ночи сидит, трубку не берет, спиртным от нее вечерами пахнет. Даже в постель — и то — чуть не силой тащить надо было, — он нехорошо усмехнулся и обернулся ко мне. — Решил, что завела себе мужика на работе. Приходил вечерами, смотрел как все твои уходят, пытался тебя выследить, прятался за углом как шпион какой-то, а тебя все не было. Гадал, кто ж там еще остается, с кем ты вечера проводишь. За эти месяцы выучил всех твоих коллег, кто с кем выходит, кто на какой машине уезжает, кого кто встречает. А ты все время одна уходила, так и не выяснил, кто тебя этой зимой на работе грел да песни пел... Мишку вон даже туда утащила, мамин подарок... Дура, ты дура, Ленка...

— Подожди!.. — я внезапно почувствовала себя такой виноватой и растерянной, будто я что-то такое натворила, что уже не поддается исправлению, будто то, что мне важно и нужно, сейчас растает без следа и я уже ничегошеньки не смогу изменить, и от этого все внутри похолодело и сжалось в липкий комок.

— Подожди, ты же сказал... нет детей, и еще про развод... и я решила, что ты из-за детей меня бросаешь, то есть, из-за их отсутствия...

— Да, Машка, сестра моя, три месяца назад на развод подала! Понимаешь? Мы с тобой про детей, про то, что надо что-то делать, что в семье дети нужны, а тут она сообщение присылает, что беременна она, а мужик загулял, ну она сказала ему — нет у тебя детей, развод и точка. Я читаю вслух всю эту хрень, а ты... ты, то в стопоре была, то вдруг вскочила и понеслась, только я тебя и видел. Я пока с Машкой разобрался, уговорил ее подумать да не рубить с плеча, ты уже ушла в оборону. Уходишь, молчишь, зеленеешь на глазах...

— Ой, мамочки... а я, а я.... ой... а мне без тебя так плохо было... — залилась я слезами.

— А мне-то без тебя как плохо было... и без него... без нашего мелкого...

Мы лежали на кровати, муж обнимал меня за плечи и грел ладонью мой живот, в котором уже совсем скоро кто-то будет двигаться и стучать пяточками по преграде, не пускающей его во взрослый мир, из которого то и дело доносятся голоса и чувствуются ответные толчки, а над нами летали цветные бабочки.

У них уже наступило лето, и им надо было успеть вволю налетаться, надышаться и налюбиться, как и людям, что лежали сейчас и смотрели на них снизу вверх.