Заключение (джен)

Кто-то утверждал, что Алва после возвращения спятил окончательно. Кто-то — что он вернулся искалеченным и потому никому не показывается на глаза. Кто-то подозревал в его поведении очередной коварный план.

В Багерлее относили еду и свечи, просовывали указы на подпись через окошко в двери, и никто не знал, чем это всё должно кончиться. Робер Эпинэ потратил несколько часов на уговоры, увещевания и воззвания к совести регента, вернулся из Багерлее охрипшим и мрачным и больше о вызволении Алвы не заикался. Хлопот хватало и так.

В конце концов положение регента невозможно было больше скрывать, по городу поползли слухи один другого страшнее, а Марсель, боясь распространения их за границу, почти не заходил в экстерриорат: любое его слово могло быть истолковано превратно.

И всё больше он склонялся к мысли, что никто, кроме него, не сможет справиться с Алвой или его безумием.

— Здесь, — испуганно прошептал тюремщик. — Никому не открывают, убить пообещали…

— Отдайте фонарь и ступайте, — нетерпеливо велел Марсель, глядя на дверь, за которой был заперт Алва. — Кхм… господин герцог!

За дверью было тихо, и Марсель постучал. Вскоре он различил по ту сторону шорох и звук шагов.

— Кого ещё кошки принесли? — хриплым со сна голосом спросил Алва. Точнее, хотелось думать, что со сна, а не от болезни.

— Это я, Валме…

— А… — протянул Алва. — Вот и ступайте туда, откуда явились. Как вам должно быть известно, я посетителей не принимаю. А если принесли бумаги на подпись — просуньте под дверь.

Последнее было настоящим издевательством, Марсель точно знал, что под тюремные двери невозможно просунуть и волосок, не то что бумаги. А открывать окошко регент не желал, — интересно, что он сделал, что его нельзя было открыть снаружи, как полагалось?

— У меня… не бумаги, — ответил Марсель, отчего-то растеряв всё своё красноречие.

— А что же? — поинтересовался Алва. — Неужели с вами прелестная юная особа, с помощью которой вы намереваетесь скрасить моё одиночество?

— Здесь только я…

— Не обессудьте, но вы-то уж точно не сможете скрасить мой досуг, — желчно отозвался Алва, — тем более, таким способом.

— Откройте, — потребовал Марсель. Он понимал, что не узнаёт Алву: прежде тот никогда бы не позволил себе таких грубых, граничащих с оскорблением шуток по отношению к своим друзьям. Впрочем, Алва никогда раньше и не называл его другом…

— Проваливайте, виконт, — велел Алва. — Иначе вы пожалеете о своём посещении.

— Я предпочёл бы второе, — ответил Марсель с колотящимся где-то в горле сердцем.

— Вот как? — удивился Алва.

— Да, потому что в таком случае вам придётся открыть дверь!

В камере повисло молчание. Марсель замер, почти не дыша.

— Проваливайте, — повторил Алва. — Я хочу спать!

— Значит, вы не назовёте причину, по которой не можете выйти? — обрадовался Марсель. — И дверь тоже не откроете. Поэтому, не боясь ваших угроз, я позволю себе развлечь вас стихами собственного сочинения, вы не против?

Что-то грохнуло, ударившись о дверь и разбившись; судя по звуку, это был кувшин.

— Разве я неясно выразился? — прорычал Алва.

Марсель приложил ухо к двери.

— Послушайте, герцог, я пришёл сюда не для того, чтобы вы меня оскорбляли или били посуду, словно вздорная жёнушка. Я пришёл для того, чтобы узнать, в чём дело.

— Я выполняю свои обязанности регента, — отчеканил Алва. — А где я при этом нахожусь — совершенно неважно!

Марсель помолчал.

— В городе слухи… — промолвил он тихо. — Есть опасность нового бунта. Люди не верят, что вы живы. Вас же никто не видел. Если вы не покажетесь людям… может быть хуже.

Алва не отвечал; по его шагам Марсель догадался, что он расхаживает от стены к двери и обратно.

— Я не могу выйти, — наконец признался регент. — Я отвечаю за тех, кто… — и он осёкся.

— Послушайте, Рокэ, — заговорил Марсель. — Что бы с вами ни произошло там… куда вы уходили, я никогда от вас не отвернусь. Судя по всему, вы не лишились ни разума, ни конечностей. Да будь вы целиком покрыты струпьями, вы всё равно тот, кто вы есть.

За дверью раздался смешок.

— Вы полагаете, я стал бы печалиться из-за того, что стал менее красив? Хорошего же вы обо мне мнения!

— Так что же с вами произошло? Рокэ! — и Марсель стукнул в дверь кулаком. — Покажитесь!

— Увы, — вздохнул Алва, снова приближаясь к двери. — Я не могу этого сделать, ибо не ручаюсь, что вы останетесь в том же состоянии, в каком находитесь сейчас.

Марселю потребовалась целая минута, чтобы понять, и ещё минута, чтобы сообразить, что ответить.

— Какие у вас основания полагать, что вы мертвы? — спросил он.

За дверью снова повисла глухая, холодная тишина.

— Я не хотел бы об этом говорить, — обронил Алва.

И Марсель рассвирепел.

— Тебе нужна еда и вода! Ты наверняка простудился в этой сырости! — проорал он. — А твоя проклятая мнительность… Открывай дверь, я тебе докажу, что ты не выходец!

Он ожидал чего угодно, хоть ещё одного кувшина, хоть непристойной ругани и оскорблений, но не был готов к тому, что замок вправду щёлкнет.

Отступив, Марсель поднял фонарь повыше. Дверь открылась, и свет фонаря выхватил из темноты белое лицо Алвы, который держался за косяк. Под глазами у него залегли глубокие тени, нос заострился и больше, чем когда бы то ни было, напоминал клюв, волосы были спутаны. Он был цел и вовсе не изуродован, только нечеловечески измождён. Алва протянул через порог тонкую руку с выпирающими фалангами пальцев и усмехнулся.

— Доказывай.