Зимняя сказка (гет)

— Привет, милая! Как дела? Что нового? — в голосе Мэри Маргарет, как обычно, скрытая тревога, но Эмма заставляет себя улыбнуться в ответ. Телефонный разговор улыбки не передаст, но по голосу будет понятно, что она не раздавлена совершенно, что утро вовсе не такое паршивое, каким оно кажется, погода вовсе не осенняя и слякотная, несмотря на надвигающееся Рождество, серая бесснежная земля вовсе не уныла, и вообще, черт возьми, все у нее путем и под контролем.

— Да ничего. Все ок. Скоро Рождество. Надо покупать подарки и запасаться новыми гирляндами, — насмешливо отвечает она, стараясь чуть снисходительным тоном напомнить матери, что празднования и вся эта уютная домашняя мишура и готовка вовсе не для нее. — Для меня, как понимаешь, в этом году тема подарков особо актуальна!

Она хмыкает, рассеянно поглядывая на улицу из окна кафе, но в трубке раздается только прерывистый вздох.

— Не нужно ничего, мы ведь обсуждали. Помнишь? Лучше бы ты приехала сама, это был бы самый дорогой подарок. Да и Генри заждался. Кстати, он до сих пор на тебя обижен, — голос матери становится грустным, и Эмма недовольно хмурится. Между бровей залегают глубокие вертикальные морщинки, края губ опускаются, взгляд становится задумчивым.

— Я понимаю. Приеду в начале года и все ему объясню. Так будет лучше.

На тротуаре внезапно сталкиваются двое зазевавшихся прохожих, женщина роняет сумку, и яркие и веселые, словно живые, мандарины радостными шариками разбегаются по еще влажной от дождя мостовой. Эмма рассеянно наблюдает за тем, как извиняется, прижимая руку к груди, мужчина, как он наклоняется ловить ярких беглецов, как женщина недовольно глядит на упавшую сумку, ручка которой угодила прямо в лужу.

— Он скучает… Мы все скучаем, — мягко, пытаясь не выказать разочарования, замечает Мэри Маргарет. — Так или иначе, мы будем ждать тебя в любое время. Мы всегда будем рады твоему приезду!

Эмма кивает, забывая о том, что собеседница никак не увидит ее согласия, и лениво мешает кофе длинной ложкой с бантиком на черенке. Взгляд неотрывно, хотя совершенно рассеянно, следит за рукой мужчины, тянущейся за очередным мандарином.

-Я тоже скучаю, — кивает она. — Очень.

На несколько мгновений в трубке повисает тишина. Собеседница будто собирается с духом, чтобы задать нелегкий для себя вопрос.

— Нового ничего?

Эмма закусывает губу и резко отводит взгляд, потеряв интерес к паре на мосту. Рука с ложкой вздрагивает, и от пронзительного звона фарфора становится почему-то не по себе.

— Нет…

Тишина повисает снова. Да, она уже давно приучила окружающих к тому, что слушать сочувственные речи она не хочет. К тому, что от этого «все будет хорошо» ей уже тошно. Но отчего-то именно сейчас хочется услышать это самое «все наладится», и хотя бы на мгновение поверить.

— Ну, хорошо, милая. Мы все тебя целуем! Держись! И обязательно ждем тебя домой! — подчеркнуто радостно произносит та, которую она сама больше привыкла называть Белоснежкой и, дождавшись ответного «обязательно», кладет трубку.

* * *

— Вы точно не знаете этого человека, мисс Свон? В его кармане была найдена вот эта записка с вашим именем.

Она взяла в руки кусочек чего-то похожего на затертую ткань, и всмотрелась в буквы. Почерк определенно казался знакомым. Только ее имя и фамилия. Больше ничего.

— Я же говорю — я не видела этого человека. Никогда.

Эмма подвинула в сторону бумаги и взяла в руки фотографию. Больничная палата, незнакомый мужчина, куча трубок и аппаратуры. Фас, профиль, вид со стороны, фото с близкого расстояния.

— И вы не знаете, откуда в его одежде появилась эта записка? И что вот в этой бутылочке?

К ней вновь подвинули небольшую бутылочку из синего стекла с плотно прикрученной пробкой. Напоминавшая скорее флакон от духов, она казалась неуместной здесь, словно появилась из далекого прошлого, со столика какого-то алхимика, мага или колдуна. Такими пользовались…

— Стойте! — внезапно воскликнула она. — Я знаю, кто он!

Полицейские удивленно обернулись. Тот, что стоял за ее спиной, перекинулся взглядом с остальными.

— И кто же он? Вы знаете его имя, фамилию, откуда он?

— Нет, — несколько растерянно произнесла Эмма, — этого я не знаю. Но у меня есть мысль. Точнее, я поняла, кем он может быть.

Внимательно оглядывавший ее полицейский склонился над столом, опершись ладонями о крышку.

— Вы же говорили, он был как-то странно одет. Кожаный плащ, крюк вместо руки, сумка через плечо, куча всякой ерунды в карманах…

— Ну и? — нетерпеливо уточнил полицейский. — И что из того?

— Он — ролевик. Я поняла. Мы просто с сыном играем в игру, давно уже играем. Ну, компьютерная игра такая, нужно построить средневековый город, управлять им. Там жители разные, маги, пираты, алхимики, ведьмы. Много персонажей.

Мужчина в форме многозначительно взглянул на помощника и сложил руки на груди.

— И что, мисс Свон?

— В этой игре как раз есть пираты, Генри очень нравится управлять кораблем. Мальчишка, знаете ли.

— Знаем.

— Так вот. У него возникли вопросы по оружию. Ну, что выбрать лучше. Что помощнее из пушек для корабля типа «Веселого Роджера». Он порылся в Гугле и потом долго рассказывал мне про пиратов. Так вот, в одной из статей как раз было о том, что пиратскую одежду очень любит копировать одно известное сообщество ролевиков. Они даже специально для этого скупают вещички всякие на блошиных рынках. Значки с пиратской символикой, пряжки кованые для ремней, перья для шляп со специальными заколками, вот такие бутылочки цветные… Много чего. А потом фотосессии делают, их даже в журнале одном снимают постоянно. Как его?.. — она напряженно нахмурилась, щелкая пальцами.

— Так вы считаете, он оттуда?

— Ну конечно, оттуда! — радостно воскликнула она. — Кто в своем уме будет просто так разгуливать по улицам в таком прикиде? Несомненно, у них съемки были где-то неподалеку. Видимо, что-то случилось, они потеряли его, теперь ищут. У него был с собой телефон? Группа в любом случае будет искать его!

-Телефона не было, мэм.

Эмма разочарованно закусила губу.

— Потому и найти не могут! Это точно! Свяжитесь с этой группой, узнайте у них. Это точно один из ролевиков. Кажется, в последнем Newsweek была статья о них. Группа как раз делала постановки по войнам древних магов в Форест-парке. Генри говорил, там и пираты были! И у них куча таких бутылочек якобы с зельями!

-Хорошо, мисс Свон, — полицейский заговорил мягко, будто боясь потревожить помешанную, и Эмма возмущенно вскочила.

— Что вы смотрите на меня, как на полоумную? Я вам дело говорю!

* * *

Это сейчас смешно вспоминать. Тогда было не смешно и отчего-то тягостно, будто ей пытались навязать жизнь, которой не было. Которая ей не принадлежала. Жизнь и этого человека с покалеченной левой рукой. И все его странные безделушки.

— Взрослые мужики, а гоняют по парку, как дети малые! — Эмма обернулась и смерила взглядом женщину с собачкой на длинном поводке, которая очень неодобрительно смотрела вслед людям в плащах и доспехах. — Шли бы работать лучше! Безработные все, как я понимаю! Откуда бы столько свободного времени у работающих? А пособие-то получают! Вот куда деньги налогоплательщиков уходят! А потом плачем, что в стране кризис! Вон у них кризиса нет!

Она недовольно хмыкнула и накрутила поводок на руку. Выглядывавшая из-за дерева Эмма тоже попала в поле зрения.

-И вы туда же, милочка? Вам-то точно занятие дома найдется! Небось, дети голодные сидят или дом паутиной зарос!

— Мадам, я вас не трогаю. Шли бы вы своей дорогой! — Эмма раздраженно махнула рукой, выскакивая на тропу перед одним из переодетых мужчин. С мужчинами всегда было легче иметь дело.

* * *

Обычно это занимало неделю. Ну, полторы от силы. Сейчас же проблема затянулась на добрых три недели. И начинала беспокоить. Это злило.

Разговор с ролевиками ничего не дал. Человека они никогда не видели. Предметов таких не использовали. И да, полиция их замучила расспросами. И лучше бы ей тоже им не мешать и не стоять столбом посреди макета алхимической лаборатории, потому что ничего нового ей не скажут.

Да, одежда на фото сшита очень профессионально. Наверняка реконструкция, а не просто дешевый костюм для ролевой. Но кто шил, они не знают. Кто делал спрятанный в одежде кинжал — тоже. Да, хотели бы себе такой. Еще бы — не иначе, как раритетный ножичек, из чьей-то коллекции. Еще нужно разобраться, какой век. В атрибуты игры по пиратским баталиям было бы шикарно. Да, согласны даже заявить в полиции, что нашли человека, который якобы знал того, из больницы, без левой кисти. Дескать, ролевик был от Бога, только появился недавно, никто имени его толком не помнил. То ли Люк, то ли Ллойд. А уж адреса и подавно не знал. Согласны принять удивительно мастерски сделанный кинжал в награду, радоваться в полицейском участке, что товарищ, наконец, нашелся, и отдать ей остальные вещи странного субъекта. А дальше — разными дорогами.

А потом начались сны. Удивительно реальные, впору кино снимать. Пираты, феи, маги, колдуньи и королевы. И все будто знакомые, будто увиденные когда-то в очень старом, напрочь забытом фильме. Не просто так появившиеся, а игравшие в этом фильме свою роль. У каждого — своя мимика, свои привычки. И каждый имел какое-то отношение к ней самой. Будто она тоже играла в том фильме.

И этот человек — тоже. Причем во снах с ним было почему-то удивительно спокойно и тепло. Так бывает с людьми, которые тебе снятся, даже если в реальной жизни они тебе даром не сдались, но почему так постоянно, так регулярно было хорошо и спокойно? Быть может, актриса, игравшая в том фильме, была на нее, Эмму, похожа? И у нее, актрисы, был роман с этим человеком? Всплыла подсознательная память?

Все должно было иметь свое пояснение. Необъяснимых событий в жизни Эммы Свон не бывало. Либо Эмма Свон делала их объяснимыми сама. Не иначе.

Вспомнить хоть что-то не удавалось. Выудить информацию у ролевика — тем более. Да, она навещала его в больнице, пыталась разговаривать, даже приносила с собой загадочные предметы — монеты, очень похожие на золотые старинные дублоны; карты на материале, напоминавшем пергамент; снятую с шеи человека цепочку с подвесками — крестом-ножом и черепом; внушительного вида крюк с заточенным концом; фляжку с подозрительно пахнущим содержимым и ту самую синюю бутылочку с жидкостью. Он никак не реагировал. И самое странное было в том, что ни врачи, ни сама Эмма не могли сказать, что именно с ним происходит. «Состояние, очень похожее на кому», — вот все, чего она добилась. Ни прогнозов, ни гарантий.

Ничего, что могло бы объяснить, на кой черт она ему сдалась, почему при нем была тряпица с ее именем, и как именно он появился у самого подъезда ее дома. Ни зацепки, ни подсказки.

Эмма просматривала интервью с ролевиками всех мастей, бросила в чаты несколько сообщений с просьбой помочь ей установить личность незнакомца, но ничего нового не узнала. Фотографии, настойчиво сунутые ей в руки в полицейском участке, были прицеплены на холодильник, отфотошопленное изображение человека, которому она, полагаясь на какой-то внутренний инстинкт, нарисовала синие глаза, стояло аватаркой на всех чатах по ролевым играм и исторической реконструкции одежды, которые она только смогла найти. От имени незнакомца, названного ею просто Пират, она писала сообщения в надежде, что кто-то да узнает под нею ее таинственного ролевика. Но время шло и ничего не меняло.

Бутылочку со странным содержимым Эмма сдавала на анализ другу из химлаборатории, нюхала, пробовала растирать в пальцах. Ничего. Да, косплееры говорили, что часто пользовались подобной тарой для изображения сосудов с зельями, разными снадобьями и прочим. И в этом, которое она принесла, тоже, вероятнее всего, просто подкрашенная вода. Лабораторный анализ ничего не дал. «Настойка из каких-то трав», — со смехом вернул ей бутылочку знакомый. «Зелье восстановления памяти. Синий цвет олицетворяет память», — серьезно кивали ролевики.

И она перебирала воспоминания снова и снова, сопоставляла факты, общалась с незнакомцем в больнице и продолжала смотреть странные сны. Пока однажды, спустя почти четыре недели после появления Пирата, не услышала произнесенного врачом спокойно и буднично предупреждения о том, что «если в течение месяца мозг не восстановился до такой степени, что будет способен воспринимать этот мир, значит, в нем произошли какие-то серьезные изменения». Пират собирался уходить в свои пиратские дали, так и не поведав ей, какого черта являлся. Так и объяснив ничего.

Момент, когда она четко поняла — нужно решать сейчас или навсегда оставить эту затею, Эмма помнила очень четко. Это было утром, солнце настойчиво светило в левый глаз, вставать совершенно не хотелось. Генри, которому она разрешила накануне играть на приставке едва ли не до утра, спал, на работу идти было не нужно. Благодать. Воскресенье. Впереди целый день отдыха и блаженной лени.

Но, как это обычно и бывало, именно в свой выходной проснулась она рано. Распахнула окно и долго вдыхала чуть прохладный утренний воздух, еще не наполненный смогом и удушающей смесью всевозможных городских запахов. Где-то далеко подвывали полицейские сирены, на крыше соседнего дома хлопали крыльями голуби, мирно тикали часы на кухне.

— Кто же ты? — с раздражением спросила она, обращаясь к лежавшему на своей больничной койке незнакомцу, образ которого могла бы уже нарисовать по памяти. — И что тебе нужно?!

Сон этой ночи был особенно реальным. Почему-то все ей улыбались. И этот самый синеглазый Пират, и какой-то светловолосый мужчина, смотревший на нее с поистине отцовской нежностью, и женщина с черными волосами, не понять только — то короткими, как у мальчика, то длинными и вьющимися. Не улыбалась только еще одна брюнетка с надменным выражением лица. Ей нет, но отчего-то очень улыбалась Генри. И были еще какие-то люди, лиц которых было не разобрать. Много, очень много людей. Словно она снова смотрела тот фильм. Видимо, какой-то исторический сериал. Потому что костюмы, потому что мечи, кони, корабли с парусами и еще много чего, что никак не укладывалось в рамки привычного нью-йоркского утра. Маг с темными карими глазами держал в руке зажженный огненный шар, надменная женщина пила зелье из очень похожего на найденный в кармане Пирата флакончика, светловолосый мужчина дрался с каким-то чудовищем, размахивая огромным блестящим мечом.

— Будь что будет, — решила она. — Безусловно, я сошла с ума. Но, как говорится, лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть о возможности.

Достав синий пузырек, она вернулась к окну и устремила взгляд вдаль. Ничего подозрительного в пузырьке не нашли. Ни яда, ни химиката. Ничего. Риска никакого. Нужно решать сейчас.

Она резко выпрямилась и выдернула пробку из бутылочки, продолжая задумчиво смотреть в окно. «Настойка трав»? Ну пусть будет настойка. Не отравится в любом случае.

Глубоко вздохнув, она приложила пузырек к губам и залпом выпила содержимое флакона.

* * *

Эмма никогда не тонула. Просто не приходилось как-то. По крайней мере, такого о себе она не помнила. Но ощущение погружения в глухую мутную стоячую воду было до одурения знакомым. Ни звуков, ни запахов, ни пространства вокруг. Только бьющиеся в соленой воде руки, беспомощные, как в замедленном кино; только сжатые до предела легкие. Ни охнуть, ни вздохнуть.

А потом — словно с волной на поверхность, и мгновенно — жадный глоток воздуха, и все звуки и запахи — лавиной, как девятым валом. И соль на губах. И слезы. И лица, все лица, все улыбки и сжатые губы, все объятия и поцелуи тех самых незнакомцев — темноволосой женщины и светлого мужчины. И глаза…

Прижав к груди руку, она медленно опустилась на пол. Взгляд, устремленный в никуда, дрожащие руки и комок в груди. Где-то там, в другом мире — ее семья. Ее отец и мать. И все друзья. Весь Сторибрук. И она ничего не помнила весь этот год. Она просто все забыла! Оставила их всех там. Оставила прямо под клубящейся дымкой заклятия, возвращающего всех обратно в Запретный лес. Эмма прижала к лицу ладони и всхлипнула. Все, кого она так легко забыла, словно стояли перед ней сейчас. Такими, какими она их заново помнила. Такими, какими запомнит навсегда. Мэри Маргарет, Дэвид, Реджина, Руби, вдова Лукас, Белль, Арчи, весь Сторибрук. И теперь никого из них не вернуть назад, не увидеть. Здесь с нею только один человек из прошлого.

Крюк. На больничной койке в паре кварталов лежит Крюк. В коме.

И у него те самые незабудковые, почти синие глаза, которые она нарисовала в фотошопе по памяти. И он скоро отправится в свой далекий пиратский путь… Его тоже скоро здесь не будет.

Накинув куртку прямо на футболку и схватив со столика ключи, она быстро нацарапала Генри пару строк и выскочила на улицу.

* * *

В больничной палате ничего не изменилось. Те же картинки с видами природы на стенах, те же приборы с огоньками, тот же запах медикаментов и отчаяния.

— Ты же говорил: «Не беспокойся обо мне»! Ты же говорил: «Я выживаю. Я всегда выживаю»! — она сжала зубы и отвернулась, глядя в сторону. Сейчас этот человек был единственной, ускользающей и почти потерянной ниточкой, связывающей ее с родными, со Сторибруком, от которого после последнего заклятия остались только воспоминания. Единственным доказательством того, что зелье действительно вернуло ей память, а не свело с ума. Единственным мостиком между призрачной жизнью в Нью-Йорке, спокойной, уютной, но оттого не менее призрачной, и ее реальным прошлым, ее корнями и родными краями.

— Я же поверила! — шепотом проговорила она, прикрывая губы дрожащими пальцами. — Ты приучил меня к тому, что безвыходных ситуаций нет, что мы обязательно прорвемся, что вот так, — она ткнула пальцем в мигающие приборы, — не бывает!

Завтра будет месяц с тех пор, как его нашли прямо на улице у ее подъезда. Ровно месяц он здесь, ждет, пока она поймет все сама. Пока вспомнит. И придет.

-Ты ведь верил, правда? Ты продолжал верить, даже когда я перестала. Когда забыла, что эта вера существует. Я предала тебя.

Она тонула. Да, тонула. Теперь помнила точно, теперь понимала, почему впечатление от погружения в соленую воду было таким знакомым. Тогда ее спасли. А сейчас?..

* * *

Сны стали другими. Если до этого дня в них была красота, было ощущение приближения чего-то, словно проявляющиеся очертания знакомого силуэта, голос из тумана, то сейчас все больше походило на передержанные фотографии. Слишком резкие черты, слишком громкие звуки. Будто все прошлое кристаллизировалось, стало концентратом самого себя. Чересчур яркие глаза, до боли привычные движения, протоптанные за много дней маршруты и запечатлевшиеся в памяти слова. Родные и друзья будто пытались с той стороны достучаться до нее, запомниться. Оброненные фразы вырезались на сердце, даже если тогда, давно, она не придавала им значения.

— Ты когда-нибудь любила?

— Нет. Не пришлось…

А действительно — было ли? Воспоминания перемешались между собой, перепутались со снами, переплелись с тяжелыми мыслями.

Через неделю неизвестность стала невыносимой. Еще через пару дней Эмма пришла в больницу не к привычным двенадцати часам, а только ближе к вечеру.

— Я все же попробую. Мы вместе попробуем, ладно? — она улыбнулась, глядя на непривычно выбритое лицо, плотно сомкнутые губы и чуть подрагивающие ресницы. — Я вернусь в Сторибрук, и будь что будет. Ты прошел свою часть пути, остальная — моя. Мы должны вернуть тебе тебя.

* * *

Эмма вывернула руль влево и бросила взгляд в зеркало заднего вида. Настроения не было совершенно. После вчерашнего происшествия очень тянуло напиться. Ну ладно — жизнь в Нью-Йорке не настоящая, выдуманная, заменившая реальность. Но хотя бы тот, с которым она планировала провести кусок своей жизни, мог быть настоящим? Это уже слишком, знаете ли. Когда твой жених, едва смирившийся с тем, что с обручением придется подождать, на твоих глазах превращается в летучую обезьяну, намеревающуюся тебя убить — это уже перебор!

Что вообще в этом мире есть настоящее?

Вся жизнь — какие-то игры, в которые она начинала играть, даже не зная об этом. Нелепые повороты и странные герои. Правила, которые приходилось изучать уже в тот момент, когда едва не становилось слишком поздно. Уолш тоже играл с ней, хотя она с ним была честной. Просто нужно было время, чтобы разобраться в самой себе, решить, чего она хочет на самом деле. И Нил, как оказалось, тоже играл. Сколько лет должно было пройти, чтобы она узнала, что он тоже оттуда, из Зачарованного леса? Что ее не просто бросили, а дали возможность выполнить, черт бы ее побрал, Миссию?!

Кто разберет? Возможно, играла и она сама. То ли задавая темп, то ли подстраиваясь под чужие правила. По-разному с разными людьми, в игры, которые были для них важны. А когда настал момент, и игры потеряли всякий смысл, когда пришлось спасать сына, не задумываясь о правилах и чужих забавах, почему-то появился тот, кто играть не хотел. И она установила свои правила. Впервые ограничила игру условиями, которые были более чем понятны ей самой — никаких интрижек, пока Генри не будет свободен. А он взял и принял условия, и стал играть так легко и непринужденно, словно так всегда и было. Она не отвечала на пошлые намеки, не улыбалась, когда он пытался вызвать на ее губах улыбку, и смеялась, делая ему больно. Отталкивала? Проверяла? Сорвалась однажды, благодаря за спасение отца, и снова закрыла ворота крепости, в которые он — вот глупец! — продолжал настойчиво стучать. И правила как-то сами появились для двоих, так их суть и не понявших. Ей не нужна была поддержка, не нужна была помощь и сочувствие. Ему, наверное, не нужна была взаимность. Или это был такой тонкий ход, чтобы усыпить ее бдительность?

Тени деревьев падали на лобовое стекло, создавая иллюзию, что им приходилось пробираться через дебри и заросли иллюзорного, предзакатного мира. До Сторибрука оставалось всего ничего.

«Наверное, мы оба заигрались в эту игру. Как дети, которые играли в прятки до тех пор, пока, прячась, один из них не забежал в темную комнату. Пока не испугался. Но прекратить игру не смог, не успел. Тьма обступила со всех сторон. Стало слишком поздно.

Я, будто нарочно, оставляла его одного, по-детски проверяя на смелость. На прочность. Словно загадывая каждый раз одно и то же — зазвучит ли снова низкий хрипловатый голос за моим плечом, если я буду верить в это его: «Я выживаю». Смогу ли я теперь выдернуть его из этой темноты? Увижу ли снова эту нахальную, по-ребячески широкую улыбку, эти наглые и в то же время доверчиво глядящие на меня светлые глаза?

Мне говорили: как ты доверяешь пирату, как ты можешь? Ну ведь могла же. В глазах, вобравших в себя всю синь океана, была отвага, была грубость, была тревога, были отчаяние и смелость.

Но мало кто видел в них почти детскую доверчивость. Мало кому он показывал себя таким — задумчивым и ранимым, с тоской глядящим на море даже с пирса пыльного крошечного Сторибрука.

Я сказала — прячься, и он спрятался. Он мне доверился, отступил в темноту комнаты и потерялся. А пути назад нет. Везде тьма, непроглядная тьма. И выхода не видно…»

— Теперь мой ход, — уверенно сказала она, сжимая спинку больничной кровати, и невольно нахмурилась, когда на миг показалось, что он понимающе улыбнулся краешком губ.

* * *

Поняла — почему, уже там, скользнув взглядом по знакомой табличке «Добро пожаловать в Сторибрук». Город не только остался невредим, он принял ее с распростертыми объятиями. И хотя родным вновь угрожало очередное зло, вернуться в прошлое, которое было реальным, настоящим, было до удивления приятно. Лица из тех ее навязчивых снов проявились на бумаге красками, яркими, выпуклыми образами, делая ее жизнь настоящей, единым плотным полотном от рождения до сегодняшнего дня. И в этом плотном коконе оказалось легче, чем думалось, расправиться с новой напастью, даром, что за год спокойной жизни навыки, казалось, подзабылись.

* * *

— Ты слышала? Он выменял Веселый Роджер на боб, чтобы открыть портал! Он корабль свой на него выменял…

Мэри Маргарет обняла потрясенно замершую Эмму, вцепившуюся в стакан так, словно это был, как минимум, штурвал, а стойка бара под ним — борт корабля. Слова утешения находились с большим трудом.

— Да, я слышала. Этот… эта обезьяна — это был твой парень там, в Нью-Йорке? — осторожно поинтересовалась она.

Эмма кивнула.

— Угу. Замуж звал…

Белоснежка едва не подпрыгнула от любопытства, Дэвид на соседнем стуле многозначительно прочистил горло, но Эмме было явно не до рассказов.

— Это ведь Зелена его отправила за мной в Нью-Йорк, приставила за мной следить. А я, наивная дурочка, поверила в его обещания, в планы, которые он строил для меня и Генри! Считала, что нашла того, кому мы с сыном будем действительно дороги! А ему просто убить меня там было намного проще — магии нет, я расслабилась, забыла о том, кто я и откуда. Знать не знала, что вообще есть такая вещь, как магия. Вот почему Киллиан в коме. Он ему бракованный боб подсунул! Специально, чтобы он до меня не смог добраться!

— Но ведь добрался! — буркнул с другой стороны Дэвид. — Ты ведь здесь!

— И толку? Пока я здесь воевала с Зеленой, он наверняка уже… — она сделала большой глоток и прижала к губам рукав кожаной куртки. — Столько времени прошло! Хороша Спасительница! Человек миры преодолел, чтобы доставить меня домой, а я даже помочь ему ничем не могу.

— Мы что-нибудь обязательно придумаем! — как всегда, уверенно заявила Мэри Маргарет. — Если он смог к тебе пробраться, то обязательно дождется тебя там, вот увидишь!

— Как обычно! Мне бы твою уверенность!

Белоснежка придвинулась ближе, полагая, что теплом и участием сможет побороть страх и отчаяние в сердце дочери, но легче от этого не становилось. Шериф Свон предпочитала решать проблемы отнюдь не лаской и всепрощением.

— Нужно возвращаться в Нью-Йорк! — решительно заявила она. — Если я успею до отправки Крюка в последнее плавание его жизни, я буду очень этим удивлена!

— Ты же только что приехала! Сколько ты тут? Месяц? — едва не поперхнулся выпивкой Дэвид.

Мэри Маргарет пригнулась ниже, выразительно глядя на супруга из-под подбородка Эммы и укоризненно подняв брови.

-Дэвид…

— Ну а что? Чем мы можем помочь там, где даже магии нет? Пусть мы уговорили бы Голда или Реджину помочь, но их магия там бессильна. А значит — сидеть и ждать?

— Сидеть и ждать, — эхом повторила Эмма в полупустой стакан, выливая остатки виски в горло. — Практически, как на работе. Сидеть в засаде и ждать, попивая какую-нибудь бурду типа кофе и наблюдая за прохожими. Все как всегда.

Она встала и резко дернула верх замок красной кожаной куртки.

— Я так понимаю, о том, чтобы ехать на Рождество в Нью-Йорк, не может быть и речи? — Генри в ответ широко улыбнулся.

— Конечно, мам! Я остаюсь здесь. В Нью-Йорке, безусловно, хорошо, но здесь же просто здорово!

— Кто бы сомневался… — пробурчала Эмма, тряхнув волосами. — Особенно, если в твоей книге продолжают появляться новые страницы!

* * *

Придавив кофейной чашкой банкноту, Эмма переплела чуть подрагивающие пальцы и проводила взглядом удаляющегося мужчину. В его руке, как маленькое солнце, горел подаренный женщиной крупный яркий мандарин. До Рождества оставалось всего ничего. Но еще не куплены подарки, не наряжена мишурой искусственная маленькая елочка в шкафу. Хочется покоя, лени и, наконец-то мира с самой собой. В Нью-Йорке не стоит ждать особых перемен, но от этого почему-то не легче. Видимо, все же не в них дело.

А может быть, дело в том, что — пусть по ненастоящим, фальшивым — воспоминаниям о целой жизни, проведенной вдали от Сторибрука, — это ее первое Рождество в пустой квартире. Да, настоящая память сохраняет другую правду — у нее и не было их, этих семейных вечеров, совместных празднований в большом кругу родственников. Но верить-то хочется.

Вздохнув, она набросила пальто и вышла на улицу. Часы показывали одиннадцать утра, оставался еще час до посещения больницы, и можно было пройтись по соседним магазинам в поисках подарков. И хотя шопинг, особенно праздничный, ей никогда не был по душе, идти в больницу не хотелось еще больше.

За время, что она провела в Нью-Йорке, состояние Джонса ничуть не улучшилось. Аппараты с мигающими красными кнопочками выдавали те же показания, что и месяц назад — ни улучшений, ни сдвигов. Крюк по-прежнему худел и не внушал никаких надежд, врачи по-прежнему разводили руками, не понимая, в чем проблема, Эмма понимала, но от этого ни легче, ни проще не становилось. Диагноз «застрял при неудачном перемещении между мирами» нью-йоркской медицине вряд ли сказал бы многое. Приходилось ждать. И ожидание изматывало.

После первых двух недель ежедневных посещений приходить становилось все тяжелей, словно теперь здесь, как тогда, давно, в Сторибруке, она запустила своим появлением часы. Только теперь их стрелки отмеряли сосем другое время, шли совсем в другую сторону.

— Вам для женщины? Для мужчины? — услужливая продавщица приветливо улыбнулась, отдаленно напомнив ей Руби Лукас. — Помочь подобрать?

Эмма улыбнулась в ответ одними губами и задумчиво махнула перчатками в сторону стеллажа.

— Спасибо. Я осмотрюсь.

Разглядывая безделушки, она медленно двинулась по ряду. Набор для написания невидимых записок для Генри, шерифская звезда с надписью «мой папа-шериф» для Дэвида, шкатулка с нарисованными птицами для Мэри Маргарет, бамбуковый держатель для книги в подарок Белль, забавная красная шапка с косами для Руби, черно-белая ваза в виде сердца для Реджины.

— Определились? — весело защебетала девушка. — У вас, наверное, куча родственников! Всех нужно одарить, всем уделить внимание!

Эмма кивнула, рассеянно глядя в сторону.

— Что-то еще? — поспешила перехватить направление ее взгляда девушка. — А для себя, любимой?

Она засмеялась, хитро подмигнув, но Эмма только коротко качнула головой в ответ. Перебирая в голове список покупок для дома, она вдруг наконец поняла, что смотрит не просто в пустоту. Взгляд задержался вовсе не на потертой ручке входной двери, как ей показалось.

Оставив перчатки на прилавке, она сделала пару шагов влево и нагнулась к стенду с игрушечными макетами кораблей. Хотя назвать их игрушечными не поворачивался язык. Мельчайшие детали были проработаны так искусно, так точно, что, казалось, стоило лишь увеличить, и судна действительно можно будет спустить на воду. Белые паруса чуть подрагивали от поднимающихся вверх потоков теплого воздуха из обогревателя, пушки смотрели из люков воинственно и строго, окошки на корме пропускали мягкий свет зажженной внутри кораблика матовой лампочки.

— Как настоящий… — завороженно проговорила она.

Дверь в магазинчик приоткрылась, пропуская очередного посетителя, и волна прохладного воздуха коснулась парусов корабля, заставив тонкий шелк затрепетать.

— И такой же свободный…

-Это точная копия знаменитого пиратского брига, — кивнула девушка.

— «Веселый Роджер»… — шепотом подтвердила Эмма. — Вот чего я хочу.

* * *

Тяжелая входная дверь неприветливо скрипнула, пропуская ее внутрь. До чертиков надоевшее помещение встретило привычной смесью запахов лекарств, спирта, свежевымытого пола и апельсинов из чьей-то передачи. Но в этот раз от всего этого смешения чужого отчаяния и чьей-то надежды до одурения хотелось взвыть. Решив про себя, что сегодня постарается не напиться, несмотря на комок в груди, она поправила привядшие цветы в вазе и улыбнулась краешком губ, избегая смотреть на знакомое и такое незнакомое лицо на фоне снежно-белых простыней.

— Привет. Ты будешь смеяться надо мной, но я купила игрушечный бриг… Я знаю, это по-детски и глупо. Но мне захотелось. Он для тебя.

Бросив перчатки на столик и скидывая с плеч пальто, она медленно повернулась к кровати.

— Только не мечтай, что я отдам его тебе раньше Рождества… — нравоучительным тоном заявила она и замерла, уронив пальто на пол.

С легкой насмешкой на нее смотрели усталые, запавшие незабудковые глаза.