Какая жалость! (гет)

— Угодливый крысёныш, — процедил Северус тюремному охраннику, волшебной палочкой которого он уткнулся в горло Кингсли Шеклболта, — ты что, не можешь отличить министра Магии от самозванца под обороткой?

Охранник-простофиля жался к стене камеры, зажмурившись и дрожа. Самозванец, напротив, гневно раздувал ноздри и сопел.

И в тот миг, когда Северус осознал, что жалкое подобие волшебной палочки не слушается его, стопу объяло дикой болью: разъярённый стадвадцатикилограммовый самозванец изо всех сил наступил ему на ногу.

С рыком, в котором не было ничего человеческого, Северус ухватился за слабое место всякого Шеклболта — хоть настоящего, хоть нет — и дёрнул. Дужка медной серьги разорвала мочку, хлынула кровь, и раздался вопль, пронзительностью своей способный поднять инфери.

— Кем бы ты ни был, — притворно ласково, стараясь отрешиться от боли в ноге, обратился Северус к Лже-Шеклболту, когда вопль стих, — ты — просто идиот, если надеялся провести меня.

Самозванец выпучил на него остекленевшие от муки глаза, потом отступил на шаг, взмахнул волшебной палочкой и выкрикнул:

— Петрификус!..

Северус как стоял, так и повалился. В глазах начало двоиться: теперь в камере находились двое Кингсли и двое Уизли. Поттер, слава милосердному Мерлину, был всего один. Две волшебные палочки воткнулись Северусу в ноздри, две — в уши, а ещё одна упёрлась кончиком в яремную вену.

Послышался голос Молли Уизли, скомандовавшей:

— Так, вы все, назад! Он у меня на прицеле! Он — мой, и я начну с его уха!

В этот момент самозванец наконец договорил заклинание, произнеся «тоталус», чем избавил Северуса от ощущений, которые сулила пытка.

Поверженный и парализованный, он всё же был горд собой. Он не ошибся! Разве стал бы Кингсли Шеклболт отдавливать противнику ногу, словно какая-нибудь девчонка, или использовать всего-навсего Петрификус тоталус против опасного врага, уже пролившего — неважно как, пусть и из уха — кровь?

Впрочем, сам-то Северус оказался немногим лучше самозванца. Серьга? Всё, на что он способен — вырвать серьгу? Он бы заскрежетал зубами от досады, если бы тело подчинялось ему.

А вопль показался знакомым… Что-то такое пронзительное он уже слышал прежде… И запах… Приятный, едва уловимый запах лимона… Чёрт возьми!

Грейнджер!

И с этим озарением Северус отдался во власть мерцающего мрака обморока.

* * *

Вернувшегося из небытия Северуса оглушили голоса над головой: женские — высокие до визгливости, мужские — низкие до рокота. И, конечно же, невыносимое нытьё Поттера:

— Ты должна была помочь ему, а не покалечить, Гермиона.

— А я предупреждала, что это — плохая идея, — огрызнулась Грейнджер устами Кингсли. — Я говорила вам обоим! — Угрюмый взгляд обвёл сначала Поттера, потом Шеклболта (того, чьё ухо не кровоточило).

Ухо Грейнджерболта осматривала тем временем медиковедьма, попеременно причмокивая, щёлкая и цокая языком.

— Ничего, моя милая, сделать нельзя, пока оборотное зелье не прекратит своё действие, — вынесла она вердикт.

— Можно использовать обезболивающее, — зло возразила Грейнджер.

— Вы ошибаетесь, милая моя.

Грейнджерболт демонстративно закатил глаза.

— Поверьте, я разбираюсь в зельях. Так, зелье против геморроя, в отличие от джамболанового*, может…

— Я тоже разбираюсь! — отрезала медиковедьма, от обиды перестав причмокивать и пощёлкивать языком. — Ни в коем случае нельзя смешивать зелье против геморроя с оборотным, иначе…

— Зелье против геморроя нейтрализует пиявочную вытяжку, и действие оборотного зелья закончится преждевременно, — любезно подсказал Северус.

— Вот именно! — хором отозвались медиковедьма и Грейнджерболт.

Последний совершенно по-женски поднял массивный кулак и принялся перечислять:

— Во-первых, оно обезболит, — отогнулся большой палец, — во-вторых, прекратит действие оборотного, — отогнулся указательный палец, — в-третьих, кровоостанавливающий эффект, — отогнулся средний палец, — и мочку можно будет заживить, — заключила с преувеличенно милой и снисходительной улыбочкой чудовищная смесь Грейнджер и Кингсли.

Ухо и впрямь обильно кровоточило, и Северус непременно почувствовал бы укол совести, но тот был слишком слаб по сравнению с болью в стопе. Поэтому, окутав пострадавшую ногу защитным коконом — без палочки и беззвучно, разумеется, — Северус откинулся на подушку, почти довольный собой. Но насладиться покоем ему не дали: один голос перекрыл все прочие.

— Не вам ли, Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер, я говорила, — неистовствовал голос, — что ноги вашей не будет в моём доме, если вы посмеете помогать этому вонючему куску гиппогрифьего дерьма?

Этот голос Северус не мог не узнать при всём желании. Да уж, вживую Молли Уизли вопила не тише, чем её вопиллеры…

— Тогда и моей ноги не будет, мама! Пойдём отсюда, Гермиона. — И Рональд Уизли, схватив за руку Кингсли Шеклболта, потянул его из камеры, но с тем же успехом мог бы пытаться выкорчевать вручную могучий дуб. Только многолетняя привычка хмуриться помогла Северусу, наблюдавшему эту сцену, скрыть улыбку.

— Отпусти мою руку! — сурово потребовал Шеклболт, и мелкий Уизли, пискнув, подчинился.

— Что? — взвизгнула Молли, воззрившись на любимого — ну, ладно, терпимого и слишком часто испытывающего её терпение — младшего сына. — И твоей ноги не будет?!

— С меня хватит! — раздался истеричный голос Грейнджер, а Грейнджерболт всплеснул ручищами и резко развернулся к двери. — Я отказываюсь здесь находиться!

Происходящее всё больше забавляло Северуса.

Кингсли — тот, который настоящий, — набычился.

— Ты, — прогремел он, обращаясь к двойнику, — стой на месте! А ты, — он ткнул пальцем в Поттера, — возвращайся к работе! А вы, — он грозно взглянул на Молли Уизли, — не лезьте в дела Министерства!

— Дела Министерства? Какие-такие дела?.. — затараторила Молли, но возникший словно из ниоткуда Артур увлёк её к двери камеры, умудряясь иметь вид одновременно виноватый (перед начальством) и сочувствующий (перед супругой). Настоящий мастер дипломатии этот зашуганный Артур Уизли.

— А ты!.. — Кингсли повернулся к тому месту, где стоял Рональд Уизли, но ничего не добавил, потому что тот уже улизнул.

Впрочем, по меркам одиночной камеры народу в ней находилось многовато: двое широкоплечих чёрных мужчин, один узкоплечий мужчина в чёрном, поражённая творящимся медиковедьма и испуганный тюремный страж.

Кингсли, из последних сил держа себя в руках, натянуто улыбнулся медиковедьме, которая молчала и боялась пошевелиться.

— Будьте любезны заняться пациентом, — сказал он ей.

— Но я же говорила, господин министр, что пока не закончится действие оборотного зелья…

— Не ею! — прогрохотал Кингсли. — Им! — И он качнул головой в сторону Северуса.

Все посмотрели на вытянутую на койке ногу с безобразно опухшей стопой, где наливался синевой хорошо различимый отпечаток мужского каблука.

— Ох, профессор! — Грейнджерболт чисто женским жестом, выражающим ужас, накрыл огромными ладонями щёки. Вдруг как по команде фигура его стала сдуваться прямо на глазах, точно воздух выходил из неё в порыве раскаяния. Несколькими мгновениями позже на месте мужчины внушительных размеров стояла кудрявая пигалица, обёрнутая в нечто, напоминающее палатку с африканским орнаментом. Пигалица устремилась к кровати Северуса, на ходу уменьшая своё одеяние до приемлемого размера. — Вы что, были босиком? То есть это я такое сотворила с вами? — ошеломлённо спросила она, но потом, уперев руки в боки, продолжила уже рассерженно:

— Какого чёрта вы были без обуви? Хотите простудиться насмерть? Тут, между прочим, жуткая холодрыга… Откуда я вообще могла знать, что вы босой? Ничего подобного бы не случилось, будь вы в обуви и…

— … и не напади с чужой волшебной палочкой, — невозмутимо закончил за неё Кингсли.

— Что? — не сразу сообразила она. — Ах, да! Точно! Он первый начал!

— Арестантам обувь не полагается, — холодно ответил Северус, между тем с удовольствием наблюдая, как лицо обидчицы заливает краска, и самым жалобным тоном добавил:

— Кингсли, умоляю, убери отсюда Трелони. Я и без того страдаю.

Грейнджер замерла, потом оглядела себя и покраснела уже от злости. По резкому взмаху её палочки просторный пёстрый балахон превратился в аккуратные брюки, белую блузку и тёмно-красную мантию с министерским значком на груди.

— Я не профессор Трелони, — надменно сказала она.

— Простите, обознался. Вы так похожи.

Ещё один взмах палочкой — и копна волос стянулась в тугой узел на затылке.

— Кто бы сомневался, — закатила глаза Грейнджер.

— Как ты понял, что она — это не я? — спросил Кингсли с грустным вздохом. — Даже Артур не смог отличить, а он знает меня лучше, чем кто-либо.

— Надеюсь, ты не ждёшь, что я в самом деле отвечу на этот вопрос?

— Пожалуй, нет.

— В таком случае… — Северус величественно кивнул Грейнджер, — благодарю за глупую и ненужную попытку. Теперь вы можете вернуться в крепкие объятия семейства Уизли с чистой… — он прочистил горло, — совестью, поскольку ваша неоценимая помощь мне без надобности. Мою защиту перед Визенгамотом, как я уже говорил, будет осуществлять исключительно Кингсли Шеклболт и никто иной.

— Господин министр? — обратилась к Кингсли Грейнджер, изогнув бровь, словно этого и пары сказанных слов хватило бы на весь вопрос целиком.

Северус поморщился, глядя, как кровь марает накрахмаленный воротничок. Да займитесь же кто-нибудь проклятым ухом, наконец!

— Нет, — ответил Кингсли, словно одного слова хватило бы на развёрнутый ответ, но Грейнджер, очевидно, было достаточно, потому что её бровь заняла исходное положение, а сама она замерла, сжав в кулаке волшебную палочку. — И… нет, — сказал Кингсли уже Северусу. Тот резко сел на койке, позабыв о боли в ноге. — Можешь считать себя хоть пупом земли, но у меня есть дела поважнее. Я принял решение относительно твоей защиты и не изменю его.

— То есть я зря скрывался полгода и ещё чёрт-те сколько времени ждал? А теперь всё пойдёт псу под хвост, потому что у тебя есть дела поважнее, чем защищать меня?! Нет… Я не позволю этой… этой девчонке…

— Послушайте, — перебила его Грейнджер, — хватит называть меня девчонкой. Я уже не ребёнок. — Она сцепила руки за спиной и сделала вид, будто насвистывает, глядя в потолок.

— Я не позволю этой особе, — на слове «особа» Северус сделал ударение, — этой захваленной недоучке всё испортить!

Когда захваленная недоучка посмотрела на него, глаза её не то горели злобой, не то сияли торжеством.

— Какая жалость, сэр, — любезно сказала она. — Но будь по-вашему. С превеликим удовольствием перепоручу вас заботам министра, который, я совершенно уверена, способен лучше справиться с вами.

— Не со мной, а с моей защитой! — попытался уточнить Северус, но мерзавка уже отвернулась и зашагала прочь из камеры, стремительная и лёгкая в этих своих элегантных ботиночках. В ней ведь и полста килограммов не будет; если бы не оборотное зелье, то и синяка бы не осталось, наступи она кому-нибудь на ногу.

— Грейнджер! — рявкнул Кингсли, и она застыла на середине шага. — Торопитесь написать заявление об увольнении? — спросил он, понизив голос почти до шёпота.

Она резко развернулась. Её лицо исказила гримаса ужаса.

— Нет! Конечно, нет!

— В таком случае, — ещё более тихо и зловеще сказал Кингсли, — не забывайте, кто здесь принимает решения и отдает приказы. И я приказываю вам придерживаться плана.

Грейнджер, видимо, хотела что-то возразить и даже открыла рот, но тут же захлопнула.

— Это был хороший план. — Кингсли искоса посмотрел на Северуса. — Молли бы не знала, что Гермиона и Гарри работают по твоему делу, а мне не пришлось бы отвлекаться на подготовительную чепуху. Но знаешь… это всё ещё хороший план. Без оборотного зелья и меняющего голос заклинания будет даже проще. Прости, — смягчившись, обратился он к Грейнджер, мрачно смотревшей в пол. — Тебе придётся самой разбираться с Молли. Хотя тебе, наверное, не привыкать.

— Да уж. Я её угроз не боюсь, но… — она гордо вскинула голову, — лучше нам обойтись без Гарри. Справлюсь как-нибудь. Не хочу, чтобы он врал миссис Уизли и чтобы Джинни была втянута в скандал.

Северус встревожился:

— Что? Поттер? Хочет помочь мне? Да он с радостью отправит меня гнить в Азкабане!

— Гарри вами восхищается, — убежденно сказала Грейнджер. — Он на всё готов, чтобы помочь вам.

— Будто есть какая-то разница!

— Во всяком случае, намерения у него благие, — развела руками она.

— Кингсли, перед Визенгамотом меня будешь защищать ты, так? — решил смириться с неизбежным Северус. — А мисс Грейнджер только помогает тебе на стадии подготовки, так? — К чему упрямиться, если можно обойтись малой кровью?

— Она будет помогать мне постоянно.

Твою же мать!

— Ладно, пусть, — нехотя кивнул Северус.

На этом разговор был окончен, и Кингсли неспешно покинул камеру.

Грейнджер осталась. Когда Северус покосился на неё, она закатила глаза. Такой дерзости он допустить не мог и пригвоздил нахалку своим самым испепеляющим взглядом. Каким удовольствием было наблюдать её замешательство! Побледнев, она застыла на месте и сглотнула, потом попыталась принять невозмутимый вид, но безуспешно.

— Если позволите, — слова давались Грейнджер с трудом, а значит, докучать Северусу болтовней она не сможет, — я вас оставлю, чтобы вашу ногу исцелили без присутствия посторонних. А я пока найду кого-нибудь, кто залечит мне ухо.

Он отпустил её едва заметным кивком и принялся разглядывать свои ногти.

Грейнджер выскочила вон, словно у неё полыхали полы мантии.

* * *

За дверью камеры Гермиона увидела Рона. Он поджидал её, прислонившись к стене.

— Что, не вышло отделаться от козла? — сочувственно спросил он.

Слишком ошеломлённая, Гермиона, кажется, не совсем понимала, что говорит:

— Боже мой, Рон!.. Этот человек… Этот…

— Ага. Сальноволосый козёл.

— Нет, ты не понимаешь. Я ведь… Я раньше никогда не обращала внимания! Его глаза… — Она сглотнула и выпалила:

— Это не глаза, а порок в чистом виде!

У Рона отвисла челюсть.

— Помнишь, я сказал тебе, что ты иногда меня пугаешь? Так вот, «иногда» я беру обратно.

На его счастье, Гермионе, левитировавшей стопку книг, несшей сумочку и поправлявшей на ходу причёску, было не с руки насылать на него проклятие.

* * *

— Мисс Грейнджер, впредь потрудитесь избавляться от этого пошлого аромата, прежде чем входить в мою камеру. Я нахожу запах лимона… неприятно-навязчивым, — заявил Снейп, и Гермиона нехотя заклинанием убрала запах, который можно было назвать неприятно-навязчивым исключительно из вредности. — В дальнейшем только я буду определять, какие источники нам понадобятся. Не собираюсь я продираться сквозь дебри министерских библиотечных каталогов для того лишь, чтобы удовлетворять запросы вашей неуёмной и одновременно весьма ограниченной фантазии.

Она сложила стопкой на маленьком столике несколько томов и, раскрыв расшитую бисером сумочку, принялась выкладывать новые.

— Книги не только из библиотеки Министерства, но и из вашей.

Снейп рывком сел на койке.

— Да как вы посмели? — вскричал он.

— Мне приказали. Это был приказ. Непосредственное указание министра Магии, — ответила Гермиона, сооружая уже третью стопку книг. — У вас замечательная библиотека, профессор, — добавила она восхищённо.

— Я вам не профессор!

— Как прикажете тогда вас называть? — озадаченно спросила она и, поразмыслив, предложила:

— Директор?

— Нет! — выплюнул Снейп. — Я больше не директор.

— Тогда… мистер Снейп? — Такому обращению недоставало значительности, веса. Это почувствовали и Гермиона, и Снейп, который сначала нахмурился, а потом, встретившись с ней взглядом, и вовсе помрачнел.

— Как-то непривычно называть вас по имени, — заметила она осторожно, но затем оставила всякую деликатность:

— Но если вы настаиваете, Северус… — И она широко улыбнулась.

Снейпу, очевидно, это не пришлось по вкусу, но спорить он не стал. Шевельнув указательным пальцем, он призвал тяжёлый кодекс, который выскользнул у Гермионы из рук и рывками полетел через всю камеру, чтобы приземлиться на его протянутую ладонь.

— Тогда и вы будете Гермионой, — сказал Снейп, скривившись на её имени так, будто у него во рту оказалось нечто неприятное.

Его взгляд был подобен кислоте — прожигал до самого нутра. Мучительное ощущение. И зачем она брякнула Рону о глазах Снейпа? Но следующая книга, извлечённая Гермионой из сумочки, заставила эти губительные — во всех смыслах — глаза нервно моргнуть, хотя кто-нибудь другой в подобной ситуации выпучил бы их от ужаса.

— Копии протоколов по делу Хабеуса Кадваладра. Четырнадцатый век, — обманчиво спокойно проговорил он, но дольше сдерживаться не смог:

— А вы таскаете редчайшую книгу в вещмешке! Как какой-нибудь арлекиновский романчик! Это вам не министерские брошюрки, которые не стоят и переведённого на них пергамента! Если с книгой что-нибудь случится, я вас выпотрошу, измельчу ваши кишки и скормлю их пиявкам, а пиявок… а пиявок — раздавлю, вы, безмозглая, недоразвитая…

Игнорируя гневные вопли, Гермиона заклинанием отправила фолиант Снейпу. Точнее в его направлении, вынуждая того сделать голкиперский выпад. Сама же она продолжила копаться в сумочке, пряча улыбку под свесившимися волосами.

Снейп попытался раскрыть пойманную книгу, но не преуспел.

— Она под защитными чарами, — констатировал он. — Вы заперли от меня мою же книгу? Есть ли предел вашему нахальству?!

Гермиона одной рукой продолжала доставать и выкладывать всё новые и новые книги, а другую протянула в его сторону и щёлкнула пальцами, снимая чары.

— Вот на эти источники мы и сошлёмся. В них — нужные нам прецеденты, потому я взяла на себя смелость кое-что поискать у вас дома и…

— Смелость? — перебил Снейп. — Вы хотели сказать «наглость».

— Не беспокойтесь, я не наследила. Насколько это было вообще возможно. — На этот раз под завесой волос Гермиона спрятала вспыхнувшее лицо. Кто бы знал, отчего ей сделалось так неловко…

— То есть Кингсли считает, что суд надо мной — простая формальность, требующая лишь его номинального присутствия, и всё закончится быстро, а вы — что я должен окопаться и готовиться к изнурительной осаде. На чьи же опыт и мудрость мне стоит положиться?

Эти слова заставили Гермиону застыть.

— Министр Шеклболт потому и считает суд формальностью, которая не займёт много времени, что я уже, как вы изволили выразиться, окопалась и подготовилась к осаде. Уже учтены все лазейки, устранены все трещины, все слабые места. — Она наконец подняла голову и посмотрела прямо на Снейпа. — Суд над вами — простая формальность.

— Формальность? Меня обвиняют в убийстве Дамблдора, многочисленных военных преступлениях и… Нет, это абсурд… Ещё и после того, как я скрывался и объявился всего два дня назад…

— Что и говорить, на подготовку вашей защиты потребовалось несколько больше времени. Постойте-ка… — она подсчитала в уме, — если быть точной, три месяца, две недели и один день.

— Вы готовили мою защиту, пока я считался мёртвым? — спросил Снейп. Его приподнятая бровь выражала крайнюю степень скепсиса.

Гермиона в ответ тоже выгнула бровь, будто передразнивая.

— А что в этом такого?

— Но все думали, что я мёртв! Мёртв, понимаете?

Она слегка пожала плечами и сняла с одной из стопок верхний том.

— Вы наверняка захотите со всем ознакомиться сами. Я бы на вашем месте обязательно захотела. Вот тут закладки в соответствующих разделах, взгляните…

— Вижу я закладки, — буркнул Снейп. — Уверен, что по достоинству оценю ваш титанический труд. — Тон его сочился сарказмом. — Выбранная вами линия защиты настолько совершенна и верна, что выведет меня прямиком к свободе. Спасибо, что обеспечили меня материалами для чтения, вконец захламив мою тесную обитель. Приходите за ними завтра в это же время, если, конечно, не будете слишком заняты, прислуживая Кингсли.

Терпение Гермионы лопнуло.

— Северус Снейп, — сквозь зубы процедила она, — во-первых, у меня имеется флакон с воспоминаниями профессора Дамблдора, во-вторых, показания портретов почивших директоров и директрис Хогвартса. Согласно сложившейся на протяжении четырёхсот лет судебной практике эти доказательства являются допустимыми. В-третьих, относительно вашей роли в войне есть свидетельства очевидцев: Гарри Поттера, Мальчика-Который-Выжил-Дважды, и бывшего аврора, а ныне министра Магии Кингсли Шеклболта. Эти доказательства неопровержимы, и даже вашим злейшим врагам нечего им противопоставить. Суд будет формальностью. Вас оправдают.

Оставив Снейпа переваривать услышанное, она с достоинством удалилась. Во всяком случае, ей хотелось верить в это, а не в то, что она позорно бежала, испугавшись новых придирок и колкостей. Она жаждала глотнуть свежего воздуха и чаю.

__________________

Джамболан — вечнозеленое дерево с небольшими, похожими на сливу плодами (см. Википедию). О свойствах зелья переводчику ничего не известно.

— Отдел Тайн, — объявил бесстрастный женский голос, когда лифт, вздрогнув, остановился. Двери с дребезжанием раскрылись.

Вслед за Кингсли Шеклболтом, ничего не видя впереди из-за его широких плеч, из лифта вышла Гермиона и поправила воротничок бордовой мантии. За ними выкатился на колёсиках кожаный чемодан — маггловский, но зачарованный Гермионой, чтобы ехать сам собою. В чемодане были её подробные записи по делу и уменьшенные книги.

Шеклболт шёл быстро, и она едва поспевала за ним. Зачем она только надела эти глупые туфли на каблуках, если знала, что придётся столько времени провести на ногах? Затем, чтобы произвести впечатление, подумалось ей. Чтобы иметь более внушительный вид, а не выглядеть по-прежнему школьницей-зубрилкой или прошедшей войну героиней, которой недосуг следить за внешностью (что обязательно подмечалось каждым отвратительным снимком в «Ежедневном Пророке»). Хотелось выглядеть молодой карьеристкой, достойной занимаемой должности. Должности, о которой многим приходилось лишь мечтать. А значит, шагай скорее, Гермиона, и ты докажешь, что не только интеллектуально, но и физически способна осилить эту работу.

Они спустились по лестнице и пошли по коридорам, всё сильнее походившим на то, чем являлись — мрачные подземелья. Выложенные тёмными камнями, с чадящими факелами, прикреплёнными почти под закопчённым потолком. Тут, пожалуй, Северус Снейп чувствовал бы себя как дома. Наконец они свернули в коридор, показавшийся чуть более широким и светлым. В конце его была массивная на вид, деревянная и с огромной железной ручкой дверь, которую, словно вход в Гринготтс, охранял Перси Уизли.

— Господин министр, — поприветствовал он и, отступив от двери, открыл её взмахом руки.

Кингсли кивнул ему, Гермиона — тоже, хотя выражение лица Перси было неприветливым и вообще каким-то нечитаемым.

А потом она перестала думать о Перси и о том, что он скрывал. Кингсли ввёл её в зал суда.

Это место и при первом посещении произвело на Гермиону самое тягостное впечатление, а уж теперь… По одну сторону круглой каменной площадки амфитеатром поднимались к потолку сиденья для зрителей, а по другую — стояли на возвышении судейские скамьи в несколько рядов. Люди на скамьях почти сливались с тенями в своих фиолетовых одеждах, лишь светлыми пятнами выделялись их лица да посверкивали серебром буквы «В», вышитые на мантиях. В центре зала возле кресла подсудимого лицом к судьям стоял Снейп, похожий на гладиатора, брошенного на арену против стаи львов.

Гермиона вдруг похолодела от страха. Как легкомысленно она пообещала этому человеку свободу! Как самонадеянно объявила, что суд над ним будет формальностью! Ничего себе формальность! Происходящее казалось до ужаса, до смерти серьёзным.

Совладать с собой Гермиона смогла, лишь найдя взглядом Артура Уизли, занимавшего место председательствующего. Он доброжелательно улыбнулся и сказал:

— Господин министр, если вы готовы, мы можем начать.

Кингсли жестом пригласил Гермиону присесть первой, и когда она скользнула на скамью в переднем ряду, напротив заседателей, уселся рядом и кивнул: приступайте, мол.

— Ведьмы и колдуны Визенгамота, а также почтеннейшая публика! — торжественно провозгласил Артур. Голос его звонко отдавался эхом от высокого свода. — Мы собрались сегодня, дабы исправить несправедливость и во имя торжества правосудия. Мы собрались, чтобы обелить имя… — Артур вдруг запнулся и сконфуженно кашлянул. Гермиона заметила, что он смотрит на кого-то из зрителей. Она оглянулась и тоже увидела привставшую Молли, донельзя возмущённую. — Мы собрались, — снова начал он, — чтобы выдвинуть и рассмотреть обвинения против Северуса Тобиаса Снейпа, бывшего директора… — теперь уже неодобрительный ропот в толпе зрителей прервал Артура, но ненадолго, — … и преподавателя школы чародейства и волшебства Хогвартс. Я, как заместитель министра Магии, буду председательствовать вместо него, — он обождал, пока Кингсли поднимется, поклонится и снова сядет, — поскольку он присутствует тут, чтобы дать по делу показания. Северус, ваше место — в кресле подсудимого.

Снейп, приподняв бровь, свысока воззрился на Артура. Это было удивительно, потому что смотрел на него Снейп снизу-вверх.

— Моё место? — ледяным тоном спросил он.

— Прошу прощения, Северус, — Артур нервно хохотнул. — Будьте любезны присесть.

Снейп подчинился, и Гермионе на миг показалось, что это не человек опустился в ужасное кресло с цепями, а изящными складками улеглась чёрная шёлковая ткань. Цепи угрожающе лязгнули, но не сомкнулись на запястьях и лодыжках.

Перси Уизли принялся зачитывать длинный перечень обвинений, а Гермиона сверялась с собственным списком, разложенным на коленях, чтобы ничего не было ни упущено, ни добавлено. Когда Перси дошёл до конца третьего листа и последнего — наиболее тяжкого — обвинения, слова сами по себе уже ничего не значили, и она уповала лишь на то, что этот зануда не уничтожит шансы Снейпа на спасение.

— … умышленное убийство Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора…

Шум пробежал по рядам зрителей. Постепенно усиливаясь, он почти заглушил голос Перси.

— Слово предоставляется министру Магии, — громко объявил председательствующий.

Кингсли поднялся и, изредка косясь на Снейпа, выступил на середину каменной площадки. Когда он заговорил, голос его был ровным и звучным, а улыбка — уверенной.

— Ведьмы и колдуны! Мне есть, что сказать о том, каким опасностям подвергал себя Северус Тобиас Снейп многие и многие годы, о том, какой героизм он проявил. Но вот он здесь, предстал перед судом. Однако, несмотря на многочисленные обвинения и ещё большее количество кривотолков, уличающие подсудимого доказательства имеются лишь по двум эпизодам обвинения. Причём по первому из них пострадавшее лицо, Джордж Уизли, отказывается какое-либо обвинение выдвигать. — Молли не сдержала возмущённого вскрика, но Кингсли повысил голос:

— Что же касается второго эпизода, то есть умышленного убийства Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора, пусть лучше доказательства говорят сами за себя. Надеюсь, все отдадут должное высокому положению покойного и исполнят его волю, каковую я и явился донести. Прошу предоставить документы!

Перси перенёс по воздуху и опустил на пол деревянный сундучок, а потом отпер его лёгким взмахом волшебной палочки. Из сундучка с шелестом и шуршанием вырвалось множество газет, которые взмыли и стали разлетаться по залу: от самых верхних скамей до самых нижних, к зрителям, судьям и охранникам.

Гермиона поймала одну газету налету; и хотя содержание было ей уже известно, она не смогла сдержать слёз, словно читала впервые и только теперь узнавала, каким замечательным человеком оказался подсудимый Снейп.

Но никто не заметил её заблестевших глаз: всеобщим вниманием завладели газеты. Восемь страниц с показаниями. Текст, подробно и в деталях разъясняющий каждое обстоятельство, каждый довод, и колдографии, где изображённые подтверждали всё на словах. То были искусно зачарованные копии воспоминаний и протоколы показаний портретов — свидетельства с того света. Эти сложнейшие чары Гермиона творила лично. Правда, не без помощи двух Невыразимцев.

Преисполненная гордости, она осторожно прижала газету к груди. Судьи переговаривались, указывая друг другу то на одну, то на другую страницу; зрители прерывали чтение ошеломлёнными или возмущёнными возгласами. Кто-то спорил, кто-то от удивления потерял дар речи, но никто не остался равнодушным. Гермиона, оглядываясь, с жадностью всматривалась в лица присутствующих и не встречала на них неверия. Доказательств было более чем достаточно, и если кого-то ещё терзали сомнения, то и они развеивались, стоило прочитать два последних газетных листа с показаниями Дамблдора.

А потом она увидела Молли. Та сидела сама не своя, стиснув зубы, чтобы сдержать рыдания, но по её напряжённому лицу текли слёзы. В одно ухо ей что-то шептал Джордж, в другое — Джинни, и то и дело Гарри склонял к ней темноволосую голову, особенно заметную на фоне рыжих шевелюр.

Бедняга Гарри! Он так хотел поучаствовать в оправдании Снейпа. Строго говоря, он и поучаствовал: его показания тоже попали в газету. Но это было совсем не то, что находиться в центре зала и внимания, рядом с Кингсли. Теперь он по старой привычке тёр шрам и растерянно поглядывал на Гермиону. Она послала ему воздушный поцелуй, и Гарри ответил тем же. А Молли рядом с ним плакала и плакала. Бедняжка Молли!

Наконец Гермиона отважилась посмотреть на Снейпа. Тот не двигался в кресле. На коленях лежала раскрытая газета, но он не читал её, глядя в никуда.

Вот уж кто бедняга, подумала Гермиона, так это он. Все смотрят на него, обсуждают его, а он терпи, потому что судьба его висит на волоске.

Артур, прикоснувшись волшебной палочкой к своей шее, прочистил горло и на весь зал потребовал:

— Порядок! Порядок в суде! Мнениями, почтеннейшая публика, будете обмениваться по окончании заседания!

— Эти доказательства, — Кингсли поднял руки, одновременно призывая к тишине и обводя жестом разлетевшиеся газеты, — были предъявлены всем членам Визенгамота сегодня утром, перед слушанием, чтобы предоставить судьям время на полное их исследование. И теперь я хочу спросить, есть ли необходимость в этом суде.

В ответ Артур Уизли развернул пергамент и зачитал:

— Все члены Визенгамота единодушно согласились, что действия, в которых обвиняется Северус Тобиас Снейп, совершались им с ведома и по велению Альбуса Дамблдора, чьим приказам Северус Тобиас Снейп вынужден был подчиняться независимо от своего согласия или несогласия с ними. Однако какими бы ни были приказы и осуществлённые во их исполнение действия, необходимость их очевидна, ибо в противном случае на месте председательствующего находился бы сейчас Тот-Кого-Нельзя-Называть.

В зале сделалось очень-очень тихо, настолько поразил каждого образ, так своевременно подброшенный Артуром: все, вероятно, живо представили вместо него, приятного и забавного человека, змееподобную образину и содрогнулись.

— Так же единогласно, — продолжил Артур, — принято решение о нецелесообразности дальнейшего рассмотрения дела, каковое рассмотрение может лишь разбередить едва затянувшиеся раны. Пришло время жить дальше в мире, доставшемся ценой многих жертв, принесённых и мёртвыми, и живыми. — Он поднял молоточек, и Гермиона заметила, как напряглась его кисть, сжимающая рукоятку, как дрогнула рука, как он не посмел посмотреть на жену. Должно быть, он вспомнил о собственных ранах и жертвах. — А потому судьи единогласно решили все обвинения, выдвинутые против Северуса Тобиаса Снейпа, снять, а самого его освободить.

Получилось, подумала Гермиона. Получилось! Получилось! Получилось!

Она бросилась к Кингсли и обняла его, потом, вернувшись на своё место, обняла какого-то незнакомца, сидевшего рядом. Незнакомец сначала выпучил глаза на неё, а потом ошалело посмотрел на колдографию Дамблдора в лиловой с золотыми звёздами мантии, превозносящего заслуги Снейпа. Не помня себя от восторга, Гермиона вскочила и подбежала к креслу с цепями, в котором всё ещё находился совершенно ошеломлённый Снейп, и поняла, что собралась обниматься с ним, только когда он воззрился на неё в изумлении.

И пусть вокруг не было вспышек радости, и никто не поздравлял друг друга, но люди не злились и не досадовали, что суд завершился именно так. Все снова принялись обсуждать написанное в газетах, невостребованные экземпляры которых теперь устремились прочь из зала и дальше, на улицу. К подписчикам поспешили совы, несшие специальный выпуск. Получилось!

Гермионе хотелось прокричать об этом Снейпу.

— Вот так, — заявила она, не слишком-то и силясь скрыть торжествующую улыбку. — Или вы ждёте, что они передумают?

Снейп напустил на себя невозмутимый вид, поднялся на ноги и ухмыльнулся:

— Полагаю, я должен поблагодарить вас.

— О, не меня одну, — возразила Гермиона, но её выдали слишком широкая улыбка и слишком самодовольное выражение лица. Да, он должен благодарить её. И пусть благодарит. Других — тоже, но в первую очередь её, начавшую всё это, когда остальным было наплевать.

И вдруг откуда-то с судейских рядов донеслось:

— Артур, мне, право, не хочется поднимать этот вопрос, но… — Плотный человек с улыбкой, такой же доброжелательной, как и у Артура Уизли, поднялся со скамьи. Из-под его фиолетовой мантии торчал наружу край воротничка в тёмно-серую полоску, а над воротничком валиком нависала шея.

Корнелиус Фадж собственной персоной.

Услышавшие его реплику притихли, предвкушая в деле неожиданный поворот: будет, о чём рассказать тем, кто узнает обо всём из вторых рук.

— И я, разумеется, отдаю должное проделанной командой министра работе по сбору доказательств, оправдывающих мистера Снейпа, и согласен с тем, что каким-то образом его нельзя обвинить в этих тяжких преступлениях, раз уж он действовал не по своей воле. — Судя по тону Фаджа и его кривой усмешке, он думал обратное. — Но не мог бы мистер Снейп в силу… особых отношений с Тем-Кого-Нельзя-Называть и как Пожиратель Смерти пролить свет на одну тайну, разгадка которой ускользнула даже от наших доблестных авроров? — Шпилька в адрес Шеклболта, не иначе. — Всего пара вопросов, простая формальность. Однако наша обязанность…

— О чём вы говорите, Корнелиус? — перебил его Кингсли. Они уставились друг на друга, точнее — бывший министр Магии на действующего. Причем, в отличие от первого, второй не любил закрывать глаза на проблемы да и одним своим видом буквально олицетворял сильную власть.

Фадж улыбнулся, но не ответил Кингсли, а перегнулся через ряд и шепнул что-то на ухо Артуру. Тот изменился в лице и посмотрел на Снейпа.

— Как я уже сказал, простая формальность. Только для того, чтобы прояснить ситуацию, — притворно оправдывался Фадж. — После чего мы со спокойной душой отправимся обедать.

— Северус Снейп, прошу сообщить, что вам известно, — нехотя начал Артур, и казалось, каждое слово причиняет ему боль, — об обстоятельствах гибели Чарити Бэрбидж, преподавательницы Маггловедения в школе Хогвартс.

В зале моментально воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом сворачиваемых газет; умолкли даже колдографии, а зрители подались вперёд, чтобы лучше видеть и слышать.

Гермиона не сводила глаз со Снейпа, с его бескровного лица, сжатых губ, побелевших костяшек. Сам он смотрел прямо перед собой.

— У вас есть сведения, где она находилась после того, как оставила пост профессора Хогвартса? — спросил Фадж.

Ей следовало усмирить дыхание, успокоиться, взять себя в руки, словно ничего не случилось, словно прозвучал обычный вопрос без всякого подтекста.

Снейп перевел на Фаджа взгляд, в котором сквозила угроза.

— Есть. И я заключаю, что вам об этом известно, иначе бы вы не задали такой вопрос.

Гермиона в отчаянии обернулась к Кингсли. Почему он не вмешивается?! Это нужно было срочно остановить! Остановить немедленно!

Фадж в ответ кивнул с любезным видом:

— Да. Мне известно об этом из показаний других лиц. Но было бы невежливо не позволить вам самому рассказать о том, что знаете лично вы, разве нет? Вся правда из первоисточника, так сказать.

И опять Гермиона умоляюще посмотрела на Кингсли, но тот с мрачным видом едва заметно покачал головой, мол, ничего не поделаешь.

Снейп глубоко вздохнул и сказал:

— Её по приказу Тёмного Лорда схватили и пытали Пожиратели Смерти. Потом Тёмный Лорд убил её заклинанием Авада Кедавра, а тело скормил своей змее Нагини.

В зале раздались вскрики ужаса.

— И вам об этом известно, поскольку…

— Я при этом присутствовал.

Нет, безнадёжно подумала Гермиона. Нет! Нет-нет-нет!

С Фаджа слетела маска любезности. Лицо его приняло злое, мстительное выражение.

— Так скажите же нам, мистер Снейп, подчинялись ли вы приказам Альбуса Дамблдора, когда наблюдали, как пытают и убивают Чарити Бэрбидж, или приказам Того-Кого-Нельзя-Называть? Чьим приказам вы подчинялись, когда сидели и смотрели, как она гибнет, хотя она и просила вас — именно вас, мистер Снейп — о помощи?

Ответа Снейпа никто не услышал да и слушать не стал. Вокруг загалдели, засуетились, вскакивая с мест и размахивая руками.

Кингсли был явно расстроен. Но долг есть долг. Перекрикивая шум, министр недрогнувшим голосом приказал:

— Авроры, арестуйте Северуса Тобиаса Снейпа по подозрению в соучастии в убийстве Чарити Бэрбидж.

— Чертовски глупая идея. — Из камеры донеслись бурчание Снейпа и противный скрежет кроватных пружин. — Зачем только я на это иду? Не будь я уверен в обратном, решил бы, что вы меня чем-то опоили.

— Идея не хуже других, — возразила Гермиона, поспешно входя в камеру, где Снейп, откинувшись на койке, пытался взглядом убить министра Магии. — Зато простая. — Она говорила нарочито громко и отчётливо, чтобы, во-первых, скрыть собственную нервозность, а во-вторых, чтобы её услышали те, кто мог подслушивать. — Единственный способ найти ответ к утру — отправиться в Хогвартс самим и поискать. Мало ли что там есть в ваших бывших апартаментах…

— Идите уже! — бросил Снейп, резко приподнявшись и нетерпеливо кивая на дверь. — И пусть от вашей затеи будет прок.

Кингсли ковырял своё экзотически украшенное одеяние, оставляя на ткани затяжки, и презрительно кривился.

— Ты — сумасшедший, — сказал он Снейпу. — Ты ведь знаешь об этом, верно?

Тот с ненавистью посмотрел на него.

— Совершенно верно, раз вверяю свою судьбу тебе и Грейнджер.

— Мы не подведём! — выпалила Гермиона, хватая Кингсли за локоть и таща к выходу из камеры. — Ждите нас утром с… с тем, за чем мы идём.

Снейп встал с койки, расправил плечи и в который раз спросил:

— А точно ли то, что вы ищете, находится в Хогвартсе?

— Точно, — солгала Гермиона, не моргнув глазом. Сомневаться было не ко времени.

— Господин министр, — осклабился Снейп, сдержанно кивая на прощание.

Господин министр Снейпа ответным кивком не удостоил. Вместо этого он развернулся к двери с зарешёченным окошком и быстро вышел, взмахнув полами пёстрой мантии. Гермиона, проклиная про себя тесные туфли и спешку, выскочила следом.

* * *

Хлоп — и они воплотились у границы аппарационного барьера недалеко от ворот Хогвартса.

Гермиона, увязнув одним каблуком в поросли лапчатки, а другим оскальзываясь на влажной после дождя лужайке, едва не свалилась в грязь лицом, не подхвати её вовремя крепкая рука спутника.

— До чего же вы неуклюжи, Грейнджер! — зло прокомментировал он, но вдруг сам, точно утратив контроль над собственным телом, неловко повернулся, шагнул не туда, из-за чего чуть-чуть не наступил Гермионе на ногу. И нога, и шикарная туфелька не попали под огромный ботинок лишь потому, что его обладатель, пытаясь уклониться, потерял равновесие и со всего размаху сел в лужу. — Если хоть одно слово…

Гермиона невинно захлопала ресницами:

— Я и молчу.

Он водрузился на ноги, но, казалось, не может и шагу ступить, потому как должен с осторожностью рассчитывать наперёд каждое движение.

Тут оставалось лишь посочувствовать. Уж Гермиона-то знала, каково это: с громадными ножищами Кингсли ничего не стоит и на ровном месте споткнуться. Трудно представить, что с ними делать на раскисшей тропе.

Когда они наконец добрались до входа в замок, огромные створки немедленно распахнулись сами собою.

— Подозрительно как-то, вам не кажется? — спросила Гермиона.

— Хогвартс признаёт за мной власть, — прозвучал ответ.

Они быстро вошли внутрь. Гермионе почудилось, что её спутник принюхивается, ища знакомые запахи. Он поводил носом — коротким, но с широкими ноздрями — и одновременно шарил по карманам. Из одного он достал отливающий перламутром флакон, а потом, игнорируя её протестующий возглас, откупорил его и вылил содержимое в рот.

— Нас же могут увидеть, — простонала Гермиона.

На её глазах чернокожий верзила побледнел, похудел и сделался меньше ростом. Неожиданно для себя Гермиона, несмотря на страх разоблачения, неуверенность в успехе и угрозу нового провала, прыснула в кулак.

— Что это вас так развеселило? — ощетинился Снейп, путаясь в складках пёстрого и богато украшенного одеяния.

— Вас уже выпустили из сумасшедшего дома, профессор Локхарт?

Снейп быстрее, чем атакует змея, выхватил волшебную палочку из рук Гермионы и несколькими взмахами превратил свободные разноцветные одежды в чёрные, сдержанного покроя. А какие же ещё?

Отобрав свою палочку, Гермиона критически оглядела его. По Трансфигурации он, возможно, и заслуживал «Выше Ожидаемого», но точно не «Превосходно». Пара отточенных движений палочкой — и в нужных местах появились петельки и пуговицы. Много-много пуговиц.

— Так будет удобнее, по-моему, — сказала она, довольная собой.

Снейп наклонил голову, проследил ряд спускающихся по сюртуку пуговиц, и повторил с расстановкой:

— Да, так будет удобнее.

А Гермиона почему-то смутилась.

— Итак, у вас есть план.

— Да, — выдавила она.

— Что же, давайте приступим.

Мысли у неё спутались, сердце заметалось в груди, и она вторила этим метаниям: сначала бросилась к главной лестнице; потом — в противоположную сторону, к ступеням, ведущим в подземелья; после этого развернулась и, подбежав к Снейпу, замерла перед ним в нерешительности.

— У вас нет плана, — констатировал он. Слова грохнулись между ними свинцовыми слитками.

— У меня есть план, — возразила Гермиона, но не слишком уверенно. — И… это не просто план, а самый лучший. Потому что он… такое не может не получиться.

— Умоляю, посвятите же меня в подробности.

— Ну… Помните, как говорил профессор Дамблдор? Здесь, в Хогвартсе, тот, кто просил помощи, всегда её получал.

У Снейпа отвисла челюсть.

— Это и есть ваш план?

— Вы не узнаете, так это или не так, пока не попробуете, — пробурчала Гермиона.

— Чего не попробую?

— Попросить!

— У кого? У чего? У пола? У стен? У потолка в Большом зале?!

— У замка. Попросите о помощи замок, — сказала она с нажимом, равным по силам тому, что испытывали в чёртовых туфлях её ноги.

— О великий Хогвартс! — начал Снейп, явно ёрничая, но потом, кажется, и сам поверил в силу просьбы. — Молю тебя, свидетель унижений моих и страданий, сжалься надо мной! — Он перевёл дыхание, облизал губы и наконец выдавил:

— Спаси меня.

Волнение сдавило горло, не давая Гермионе вдохнуть. Конечно, ей хотелось, чтобы её план сработал, но дело было не только в этом. Они отчаянно нуждались в помощи. Кто заслуживал её больше, чем несчастный, поправший свою гордость, хватающийся за соломинку, стоящий тут с затравленным взглядом? Неужели просьба напрасна? Неужели надежды нет? Неужели ничего не произойдёт?

Ничего не произошло.

Ни-че-го.

Хотелось разрыдаться, но Гермиона сдержалась.

— В задницу всё! — махнул рукой Снейп. — Вы же не ожидали, будто что-нибудь и в самом деле выйдет.

— Я хотела, чтобы вышло!

— Бросьте! У меня, на моё счастье, найдётся кое-что получше. Я не для того прикидывался убитым и путал следы, чтобы позволить себя убить теперь на самом деле.

— У вас есть план? — затаив надежду, спросила Гермиона.

— Это не план. Это то, что, как я надеюсь, снимет с меня обвинение в соучастии… — он вдруг запнулся, так и не договорив. И не назвав имени.

— И где же оно?

— В подземельях. Если бы вы не влезли со своей сомнительной идеей тащиться сюда под оборотным, я бы просто послал вас найти эту вещь. Однако глупо было бы отказываться…

Гермиона не поняла, о чём он говорит. Ещё сильнее её удивил оценивающий взгляд, которым он окинул её.

— От чего отказываться? — спросила она, но Снейп уже устремился в подземелья, и ей опять пришлось сетовать на туфли, не предназначенные для бега.

— Делу время, потехе час, — вместо ответа бросил он на ходу. — Сначала добудем то, за чем пришли.

* * *

Тайник рядом с очагом оказался пуст.

Северус стоял молча, водил перед нишей с тайником волшебной палочкой Грейнджер и напряжённо думал. Он думал о том, кто мог взломать его защиту, искал магический след взломщика, но не находил и потому ни до чего не додумывался. И вдруг в дальнем углу слабо замерцали три пары цифр, разделенные дефисами. Дата. Двухнедельной давности.

— Тайник проверяло Министерство? — спросил он.

— Да. И ещё ваши апартаменты. Здесь, в подземельях, и директорские. Всё изъятое внесено в списки.

— У вас ведь есть копии. Дайте посмотреть, — потребовал Северус.

Грейнджер раскрыла свой нелепый ридикюль и принялась в нём копаться, пока не извлекла небольшой кляссер. Забрав палочку, она поколдовала над тем, что казалось марками, а оказалось протоколами обыска. Она бегло просмотрела документы и вынула из стопки один лист.

— Ага. Вот! — сказала она. — Тайник в классе Зельеварения слева от очага. Запечатанный заклятием, но пустой.

— Да он и сейчас был запечатан! Но пуст! Кто мог?..

— Тот, кто не хотел, чтобы Министерство нашло то, что вы ищете? — предположила девчонка. Нет, уже не девчонка, поправил себя Северус. За год с лишним, что они не виделись, она не просто стала выглядеть старше. На её плечи словно лёг груз лет куда больших, чем она успела прожить. Её стойкость и несгибаемость напомнили Северусу о том, как ему самому с юности жилось под бременем осознания, по чьей вине погибла Лили. — Тот, кто хочет отправить вас в Азкабан. И чтобы вы никогда оттуда не вышли, — медленно закончила Грейнджер, возвращая его к реальности.

— Тот, кто знал, что я выжил. И что мне эта вещь понадобится, — добавил он. — Но кто? Ведь никто не знал. Ни одна душа.

— А профессор Дамблдор? Он был в курсе ваших планов пережить войну?

— Не в бровь, а в глаз, — пробормотал Северус. — Да, он знал. И иногда он… — договаривать не хотелось.

— Иногда он — что?

Нет, она всё та же прежняя девчонка Грейнджер: вечно лезет с вопросами. Интересно, как ей понравится ответ:

— Он считал, что не следует тратить время на поиск способа выжить, когда есть более важные занятия. И иногда он… отчитывал меня за это.

— Да он же просто сволочь!

Северус приятно удивился её реакции.

— Догадались всё-таки?

— Давно уже догадалась. Ещё когда Гарри… Но это неважно сейчас. Важно, что вы хотели выжить и выжили. И теперь вы здесь.

— Да уж. Лучше места не найти. — Северус обвёл взглядом мрачное помещение: на миг почудилось, будто потолок опускается и скоро раздавит. — Подземелья. Здесь прошло моё жалкое детство, здесь я потратил впустую зрелые годы. Здесь я проведу свою последнюю ночь. А потом меня ждут… другие застенки.

Он резко повернулся и подошёл к шкафу с лабораторной посудой. Три тайника в шкафу снова оказались пустыми и издевательски поблескивали цифрами дат. Но ещё один был нетронутым. Наверняка шкаф обыскивал не слизеринец: свои-то знали о секретной дверце на пружинке. Северус открыл тайник и достал оттуда бутылку.

— Что это? — оживилась Грейнджер. — Это то, что вас спасёт? Значит, оно не пропало?

— Увы, если эта штука от чего и спасёт меня, так только от холода. Не придётся мёрзнуть в последнюю ночь на свободе.

— Ох, профессор, — сочувственно вздохнула она.

— Разве только… — Северус решил рискнуть, но начал осторожно. И внимательно смотрел на Грейнджер, пока отпивал огневиски из бутылки. — Разве только вы и впрямь имели в виду то, о чём я думаю, что вы имели в виду, когда предложили эту совместную вылазку.

— Имела в виду что?

— Секс из жалости.

Пощёчина, которую Северус, естественно, не ожидал, обожгла лицо, но он крепко держал бутылку, поэтому ни одной капли не пролилось зря.

— А что я не так подумал? Мне, знаете ли, едва ли когда-нибудь ещё представится шанс. А тут — вы, вся такая терзаемая чувством вины, что готовы… Вот я и подумал…

— Подумали? Вы могли думать, что я стану вас… так утешать? Что я трахнусь с вами из жалости? Пока я строила планы вашего спасения?

— Да уж вы настроили.

— Будто бы у вас получилось лучше! — Она вырвала у него бутылку и сделала большущий глоток, а потом сунула бутылку ему в руки. — Сволочь!

— Хватит вам чихвостить Альбуса. Он, конечно, бывал порой неправ, но…

— А я не о нём говорю!

— А-а-а. Тоже мне новость. Уж кому, как не вам, знать, что я — первостатейная сволочь.

— Как вы смеете! Вы решили, будто я потратила месяцы, разрабатывая линию вашей защиты, потому что вы — сволочь? Это, по-вашему, вызов такой для меня?! Нет! Я хотела вам помочь, потому что вы — герой. Потому что вы заслужили это. А сволочь вы потому, что поверили грязным сплетням и…

А вот это уже интересно. Впрочем, выпей он чуть меньше, то не стал бы уточнять. Но теперь решил спросить:

— Что ещё за грязные сплетни?

— О, будто вы не слышали! Якобы, когда мы скрывались в лесах… то ребята и я… якобы я… фу-у-у-у, гадость какая! — Грейнджер с гримасой отвращения вцепилась себе в волосы, словно собираясь выдрать клок.

— Ну, ну, будет вам, — смутился Северус и легонько похлопал её по плечу. — Перестаньте. Ничего я такого не слышал. Да лучше бы и сейчас не услышал.

Она оставила в покое свою шевелюру и уставилась на него, взъерошенная.

— Тогда с чего вы взяли, будто я…

— Уж и помечтать нельзя. К тому же вы — красивая юная леди… то есть молодая женщина.

— Но секс из жалости? Какая жалость?!

— А никакой другой мне не светит.

— Вы, Северус Снейп, сумасшедший. Псих ненормальный. Как можно быть настолько оторванным от реальности? Да когда вы завтра выйдете из зала суда, то найдётся столько женщин, мечтающих предложить вам сексуальные услуги, сколько вы и представить не в состоянии в самых диких фантазиях!

— Жуть какая! — Северус содрогнулся и, сделав глоток, передал бутылку Грейнджер.

— Жуть? Странный вы какой-то человек. Надеетесь на секс из жалости, но пугаетесь женщин, которые охотно занялись бы с вами сексом не из жалости?

— Какие женщины? Вот прямо любая, что ли? Безликая, безымянная? Это уличная шлюха какая-то! И вы считаете, мне захочется, чтобы она домогалась меня?

— Какая жалость, что вы подумали только о таких женщинах! А ведь есть множество других — умных, интересных. И достаточно раскованных, которые обрадуются, если вы их хотя бы дважды взглядом удостоите, не говоря уже о большем. — Она вдруг замолчала и потупилась, потом несмело подняла на него взгляд. — Но… Вот вы думали о сексе из жалости… Когда вам пришло такое в голову, вы не испугались женщины, с которой… Или сразу представили себе… нас? Меня? Предлагающую себя вот таким образом?

Северус почувствовал, как краснеет под её взглядом, и отвернулся, притворившись, будто высматривает что-то в дальнем углу класса.

— Стыдитесь, — пожурила его Грейнджер. — Но мне действительно жаль. Жаль, что вы это воспринимаете именно так. Ведь если бы я догадывалась, что вы думаете обо мне… подобные вещи… В общем, я — одна из женщин, которые бы обрадовались вашему к ним интересу, а вы…

Он боялся пошевелиться. Ведь честно говоря, причина, по которой он думал о так называемом сексе из жалости и вдруг мысленно переносился в фантазии о сплетении тел и слиянии губ, о мучительно-дразнящих ласках, о грудях и… Нет, бляха-муха, нужно было остановиться. Иначе Грейнджер заметит… результат его умственной деятельности.

Северус мог бы признаться, что считает Грейнджер умной, интересной, и что даже достойнейший из Уизли никогда не будет достойным её, тем более, недалёкий поттеровский дружок. Но от признания до стройных ног Грейнджер, сжимающих его, Северуса, бока, пролегла огромная пропасть несбыточности. И единственный приходящий на ум способ преодолеть эту пропасть — тот самый секс из жалости.

А теперь упущена всякая возможность. Но и не облажайся Северус, он бы всё равно не имел понятия, как преодолеваются такие пропасти.

И потому его жизнь — череда упущенных возможностей.

Возвращение в министерскую темницу далось с трудом.

С похмелья управляться с телом Кингсли у Снейпа получалось ещё хуже, чем на трезвую голову. А Гермиона мучилась в своих туфлях, хотя теперь меньше сожалела, что надела их, иначе Снейп не назвал бы её красивой. Неужели он и впрямь считал её красивой? Но сейчас она, наверное, красавицей не выглядела — разве только ноги не утратили привлекательности благодаря туфлям, — потому как ночь выдалась бессонной, а в кладовой кабинета Зельеварения почему-то не оказалось антипохмельного зелья. Будешь тут красавицей с такой-то головной болью!

Вдобавок ко всему они наткнулись на Риту Скитер. Та увязалась следом; заскрипело Прытко Пишущее перо.

— Господин министр, — проворковала Рита, принюхавшись, — кажется, я чувствую запах огневиски. Может, вам стоит проверять своих подчинённых, прежде чем допускать их к работе? Или вы и сами не прочь заложить за воротник, и в Министерстве теперь так принято?

Не получив ответа, она продолжила:

— Вижу, вы с вашей помощницей не сомкнули ночью глаз. Заработались с делом Северуса Снейпа, да? Даже переодеться со вчерашнего дня не успели. Ах, неудивительно, что при такой самоотдаче мисс Грейнджер считается очень и очень ценным сотрудником.

И тогда Снейп сделал то, о чём Кингсли много раз мечтал. Во всяком случае, губы Шеклболта, будто по привычке, произнесли:

— Завали хлебало.

Рита обалдела. Перо лихорадочно застрочило в блокноте.

— Истинный политик, — пробормотала Гермиона, — для каждого найдёт нужные слова. — Она ухватила Снейпа под локоть и потянула к служебному ходу, куда Скитер путь был заказан. — Теперь она напишет, что мы с Кингсли — любовники. О чём вы только думали?! — напустилась она на Снейпа, едва за ними закрылась дверь.

— Мне и так светит Азкабан. Почему бы не сесть за то, что доставляет удовольствие? Только представьте, взять и проклясть Скитер. Но раз уж палочки у меня нет, придётся довольствоваться малым — вот, о чём я думал.

— А стоило бы подумать о репутации Кингсли! — зло прошипела Гермиона и с опозданием добавила:

— И о моей.

— О репутации следовало беспокоиться до того, как вы принялись меня спаивать, — на всю лестничную клетку возразил Снейп, когда они с Гермионой, поддерживая друг друга, начали спускаться с предельно возможной скоростью — то есть довольно медленно.

— Это я-то вас спаивала?! Да сами вы…

— Спаивали!

Но во избежание падения бесполезный спор лучше было прекратить. Гермиона и не подозревала, что в Министерстве есть такие аварийные лестницы: истёртые ступени покачивались и норовили выскользнуть из-под ног.

Добравшись до самого низа, пришлось останавливаться, чтобы перевести дух.

— Так, приготовьтесь играть роль Кингсли. И будьте убедительны, — шёпотом предупредила Гермиона.

Снейп в ответ ухмыльнулся настолько мерзко, что она на секунду запаниковала, думая, будто действие оборотного зелья заканчивается. Но нет, перед собою она видела именно Кингсли Шеклболта, а вот ухмылка, исполненная презрения, была совершенно снейповской. Гермиона даже отступила на несколько шагов и отступала бы и дальше, не помешай ей лестница.

А Снейп уже открывал дверь в коридор и переступал порог с обычными своими грацией и достоинством. И с уверенностью, присущей Кингсли. О, это было то ещё зрелище! Тюремный персонал почтительно прижался к стенам, стоило лишь чуть-чуть нахмуриться, и министр беспрепятственно проплыл по проходу, взмахивая полами разноцветного одеяния. Гермиона надеялась, что в отличие от Скитер, сующей нос в чужие дела, никто не учует запаха огневиски. Ну, разве только сама она, Гермиона, идущая следом тоже, как хотелось думать, грациозно, уверенно и с достоинством.

Ещё немного — и они доберутся до камеры Снейпа, где можно будет скрыться и расслабиться хоть ненадолго.

Впереди уже маячила заветная дверь. Но рядом…

— Поттер-р-р! — Снейп удачно скопировал грозный рык Кингсли.

Гарри и бывший с ним Рон подскочили на месте, отлепившись от стены, которую прежде неуставным образом подпирали.

— Знаю, сегодня не наша смена, — начал Гарри, — но мы…

— Мы поменялись, — влез Рон. — Там из «Пророка» приехали, будут снимать. Хорошо бы засняли, как после всего поднятого мамой шума я пожимаю козлу руку.

— И я тоже, — добавил Гарри. — Ну, знаете, Мальчик-Который-Выжил в благодарность за…

Снейп мрачно взирал на них обоих и молчал, пока они окончательно не стушевались. Потом жестом велел отодвинуться, чтобы Гермиона могла отпереть тяжёлую дверь камеры при помощи волшебной палочки.

Мальчишки верят в успех, думала она тем временем. Как всё сложно-то!

И проследовала за Снейпом в камеру, где нервно бродил туда-сюда… Снейп.

Этот второй Снейп был угрюм, измучен и явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Наконец-то явились, — выдал он желчно. Или всё же разочарованно? — Нашли, что искали? Или я зря провёл ночь в каталажке?

— Северус, — предостерегающе шепнула Гермиона, — осторожно.

— Ого, уже Северус? — удивился заключённый.

Не ответив, она вложила ему в руку флакон с зельем.

— Вы — туда, — велела она Кингсли, указав на угол с маленькой ширмой, скрывавшей отхожее место, — а вы — сюда, — в противоположный угол был отправлен Снейп, а она отвернулась лицом к двери, стараясь закрыть собой вид через зарешёченное окошко. Из-за спины раздавались шорохи, приглушённые ругательства, шуршание одежды. Затем всё стихло. Кажется, эти двое закончили. — Можно поворачиваться?

Не услышав внятных возражений, Гермиона обернулась. И пожалела, что сделала это слишком резко: хотя тело и завершило разворот, но голова кружиться не перестала. Двоящиеся перед глазами и отвыкшие от собственного облика Кингсли и Снейп поправляли одежду, похожие на чистящих перья павлинов.

Гермиона с улыбкой в тридцать два зуба, призванной освежить помятый вид, доложила:

— Господин министр, мы совершенно случайно столкнулись с Ритой Скитер. Она преследовала нас и теперь наверняка захочет задать вам странные вопросы. Например, о том, чем от нас с вами пахло.

— И чем от вас… от нас с вами пахло? Сексом, что ли? — спросил Кингсли, хмурясь.

— Нет! — хором воскликнули Гермиона и Снейп.

— На остальное мне плевать.

О, как хотелось замять эту тему, но нельзя.

— Ей почудился запах огневиски.

— И ещё она заметила, что ты и мисс Грейнджер со вчерашнего дня не переоделись, — безжалостно добавил Снейп. — Боюсь, могут поползти слухи.

Кингсли буркнул что-то неразборчивое и, кажется, нецензурное. Но его досада сменилась озабоченностью, когда Гермиона сообщила главное:

— Мы ничего не нашли. Ровным счётом ничего. У нас нет аргументов для защиты, и мы не обоснуем позицию Северуса. Разве сравниться ночь, проведённая вами в камере, с тем, что ожидает его? — В глазах защипало: не то после бессонной ночи, не то с похмелья, не то от досады, что хочется реветь, но надо держаться.

— Что ты тогда здесь делаешь? — спросил Кингсли у Снейпа. — Почему упустил отличную возможность сбежать?

Тот застыл с каменным выражением лица. Оскорбился?

— Я дал тебе слово.

— Ну, дал. Но это же не Непреложный Обет. И даже не клятва.

— Это. Моё. Честное. Слово, — отчеканил Снейп.

Кингсли вздохнул и покачал головой.

— Каких людей теряем…

— Довольно! — перебила Гермиона так громко, что закашлялась. Перхая, она раскрыла сумочку и принялась извлекать свёртки в шуршащей бумаге: два больших картонных стакана с обезжиренным, приправленным корицей латте и разнообразную снедь, к которой Кингсли пристрастился, охраняя маггловского премьера. — Сандвич с беконом, мясной пирог, — перечисляла она, надеясь успокоить себя рутинными действиями, — панини с мармитом.

Её патрон благосклонно принял и стакан, и закуски, каковым отдал должное, плюхнувшись на койку и едва удерживаясь, чтобы не облизывать пальцы (чем он, бывало, грешил, когда думал, что никто его не видит).

Второй стакан с кофе Гермиона предложила Снейпу, но он отказался. Да и сама она не смогла от страха сделать ни глоточка.

В дверь постучали.

— Господин министр, — раздался голос Перси Уизли, — пора.

Освежающие чары накладывали наспех, но дважды. Готовые, насколько это было возможно, Гермиона и Кингсли покинули камеру.

Первым снова вышел Шеклболт. Теперь тело его повиновалось без труда, послушное воле законного владельца.

Гермиона направилась за ним, напоследок оглянувшись на Снейпа, которого в зал суда поведут другой дорогой. Хотелось пожелать ему удачи, но слова застряли в горле, а губы шевелились в беззвучном извинении.

* * *

Третий раз — волшебный. В третий раз Северус оказался в этом зале, в этом кресле. И уж теперь-то его отправят туда, куда хотели ещё двадцать лет назад.

Безнадёжно.

Та же безнадёга была на лице у девчонки. То есть уже не девчонки. Да и отчаянье делало её старше. Он не хотел смотреть на неё из страха заразиться этим отчаянием, сломаться, как она. Нельзя показывать, что на самом деле он раздавлен. Подбери сопли, Сопливус.

Неосознанно Северус стиснул подлокотники изо всех сил, но заметив это, заставил пальцы разжаться. Он принял нарочито расслабленную позу и сделал вид, будто скучает. Под маской безразличия он спрятал ужас, от которого стыла кровь в жилах.

Они не увидят его страданий, нет. Они не узнают, что догорающий факел, то и дело притягивающий его взгляд, кажется ему страшным знамением и он жаждет отвлечься на любую мелочь, хоть на ощущение стекающей по спине капли пота, чтобы не думать, для чего он здесь находится.

Северус уставился прямо перед собой. Он не смотрел по сторонам и вполуха слушал все эти ритуальные обращения к судьям и зрителям, новые обвинения против него и показания свидетелей.

От созерцания пустоты его отвлекло появление в зале Малфоев: Люциуса, Нарциссы и Драко. Он не спасовал и обменялся взглядами с каждой парой ледяных голубых глаз, обладатели которых узнали о его предательстве лишь после его мнимой гибели.

Что за игру теперь поведут Малфои? Ведь могут так разыграть, что…

А Люциус постарел. Вокруг слезящихся глаз с покрасневшими белками залегли тени.

У Драко поубавилось спеси. Но и затравленным, как тогда, когда Тёмный Лорд стоял у него над душой, он не выглядел. Северус вдруг с удивлением понял, что душа эта теперь для него — потёмки. К чему, например, напускная надменность? Мало намучился? Поражение было недостаточно горьким? Война ничему не научила? Или всё наоборот, и сопляка переполняет подлинная гордость от того, что он сумел избежать гибели?

Нарцисса изменилась мало: идеальная осанка и профиль, словно высеченный из мрамора… Снежная королева, какой и всегда была.

Именно Нарцисса заняла место свидетеля. Странно.

Она повернулась и посмотрела на Северуса. Не испуганно, не зло, но и без приязни. То был холодный, уверенный взгляд, в котором легко читалось превосходство.

Значит, дела Северуса плохи.

Артур Уизли начал допрос. Нарцисса отвечала ровным голосом. Без тени смущения рассказала о взаимоотношениях с Северусом и Тёмным Лордом. Подтвердила, что явилась дать показания относительно убийства Чарити Бэрбидж.

— Мадам Малфой, находился ли Северус Снейп в вашем поместье, когда там держали пленницей Чарити Бэрбидж?

— Нет. Вплоть до того вечера, когда она погибла.

— Было ли что-то необычное в том, что он отсутствовал?

— Он мог являться или уходить в любое время. У Тёмного Лорда он… был в фаворе.

— То есть он отсутствовал, когда ему это было удобно, — вклинился Фадж. — Не затем ли, чтобы потом иметь возможность отрицать свою причастность?

Нарцисса холодно улыбнулась ему.

— Понятия не имею, — ответила она.

— Скажите, когда профессор Бэрбидж молила Северуса Снейпа о помощи, она обращалась к нему, как к коллеге? — донёсся с судейской трибуны женский голос. Мать девчонки Боунс. — Или как к другу?

— Прошу прощения, — вмешался Кингсли. Давно пора! — Откуда же миссис Малфой может знать о том, в каких отношениях находились погибшая и Северус Снейп? Вопрос должен быть снят.

— Ах, позвольте, я перефразирую, — опять влез Фадж, и Северус с трудом удержал себя от того, чтобы зарычать. — Мадам Малфой, как Чарити Бэрбидж называла мистера Снейпа в присутствии других Пожирателей Смерти?

Прежде, чем ответить, Нарцисса повернулась к Северусу и слегка пожала плечами, будто бы извиняясь. А потом тихо сказала:

— Северусом.

На передних рядах зашушукались.

— Громче, мадам Малфой, если вас не затруднит, — елейным голоском попросил Фадж. — Не уверен, что все вас слышат.

— Она называла его Северусом, — повторила Нарцисса громче.

— Трудно представить себе иное обращение между коллегами вообще-то. — Артур Уизли попытался вернуть себе контроль над происходящим. Он замолчал и посветлел лицом, по-видимому, осенённый какой-то мыслью. Но раньше, чем он успел её озвучить, Северус интуитивно почуял, что Артур сделает только хуже. — И как сам мистер Снейп отреагировал, увидев профессора Бэрбидж и поняв, что она его узнала?

Бедный наивный Артур. Думал увести разговор в сторону, а вышло…

— Никак, — ответила Нарцисса.

— То есть… извините, что значит «никак»?

— Он никак не отреагировал, — отчётливо произнесла она.

Такого шанса Фадж упустить не мог.

— Значит, когда женщина, бывшая, по крайней мере, коллегой мистера Снейпа и, возможно, приятельницей, просила о помощи и, более того, умоляла спасти ей жизнь, обращаясь к нему по имени, он проигнорировал её? — спросил он и, получив от Нарциссы кивок в ответ, продолжил:

— Сдаётся мне, шпионская карьера приводит… к толстокожести. Кем в действительности является Северус Снейп? Тем, кто не внял мольбам коллеги и друга о помощи? Тем, кто убил своего спасителя и наставника, не дрогнув? Тем, кто теперь якобы раскаивается, потому что пришлось предстать перед судом? А может, он — человек без убеждений, не знающий жалости, пекущийся лишь о себе и следующий, куда ветер подует, играющий сразу за две стороны, но не лояльный ни к одной из них, и ему неважно, кто выиграет, ведь он всегда остаётся с победителем?

— Простите, вы адресуете эти вопросы мне? — удивилась Нарцисса.

— Это всё ваши домыслы! — выкрикнул Кингсли. — Домыслы чистой воды. И они ничем не подтверждены, — добавил он спокойнее. — Если к свидетельнице нет вопросов по существу, предлагаю её отпустить.

Вопросов не было.

Нарцисса вернулась на место рядом со своими супругом и сыном. И тот, и другой избегали смотреть на Северуса.

Вдруг боковым зрением он уловил какое-то движение в другой стороне зала, где — нет-нет-нет, он не хотел видеть её утратившей всякую надежду! — со скамьи вскочила Гермиона.

Нет, дурёха, не смейте!

Её буквально трясло от гнева. Но всё же каким-то непостижимым образом ей удалось обуздать себя почти сразу; и когда Кингсли наклонился к ней, а она что-то ему прошептала, то лицо её выражало исключительно профессиональный интерес к происходящему.

Кингсли ненадолго задумался, потом спросил её о чем-то, на что она ответила коротко и с кривой усмешкой. Тогда он повернулся к судьям.

— Корнелиус, окажите мне любезность. У меня есть вопрос, возможно, не относящийся к делу, но мне бы очень хотелось, чтобы вы его для меня прояснили.

— Буду рад помочь. — Фадж потёр руки и стал покачиваться на пятках. Он чувствовал себя победителем, и теперь ненавистный ему Дамблдор не мог помешать этому. Боже, да сукин сын просто наслаждался!

— Вы ведь состоите в Комиссии по условно-досрочному освобождению? — начал Кингсли. — Это же вы утверждали помилование Драко Малфоя?

Северус похолодел. У Драко был шанс! Он мог бы искупить… мог бы начать с чистого листа. А что теперь? Неужели Гермиона бросит мальчишку на растерзание этой своре в тщетной попытке спасти его, Северуса?!

— А какое отношение данное обстоятельство имеет к этому суду? — окрысился Фадж. — У нас знаете, сколько дел рассматривается? И мы не раздаём помилования направо и налево кому попало. И если вы или ваши подчинённые… — он злобно зыркнул на Гермиону, — подозреваете, что я злоупотребляю…

— О, нет, что вы! — возразил Кингсли, но, судя по тону, он очень даже подозревал. — Я ведь уже сказал, что мой вопрос не совсем касается нашего дела. Ответ на него может как повлиять, так и не повлиять на решение суда.

Вот и вся защита, понял Северус. Всего лишь намёк, что Фадж надавил на Малфоев. Никаких доказательств. Ничего, кроме того, что известно и так: Северус должен был позволить убить её, иначе выдал бы, на чьей он стороне.

Теперь у Визенгамота появилась прекрасная возможность. Теперь они избавятся от Северуса Снейпа, чего так долго добивались. Фадж весьма умело всё обставил: переместил акцент с вопроса «Мог ли Снейп спасти Чарити Бэрбидж?» на вопрос «Разве Снейп не Пожиратель Смерти и убийца?».

И так же отчётливо, как если бы последний вопрос прозвучал вслух, из толпы зрителей раздались выкрики:

— Убийца!

— Он виновен!

И одобрительный рёв.

Всё. Незачем дольше запрещать себе смотреть на неё. Теперь можно и посмотреть. Нужно посмотреть. Посмотреть в её наполненные слезами карие глаза. Увидеть её всю. Запомнить её, одну-единственную — а других желающих ожидаемо не нашлось, — кто боролся за него, когда он ещё и сам не знал, что придётся бороться, кто поверил в него, когда он утратил веру в себя, кто так по-глупому связал с ним свои мечты.

Для неё он — очередной проект, оказавшийся столь же безуспешным, как и освобождение домовых эльфов. Но это почему-то не казалось унизительным сейчас.

Ведь сейчас он не жалел себя. Только было немного грустно. Или, может, какое-то более сложное, чем грусть, чувство кольнуло в самое сердце, когда действительность взрывалась, точно во время битвы за Хогвартс, криками и рёвом и неумолимо приближался рок, распахнув клыкастую змеиную пасть.

Не слушайте их, думала Гермиона, прижав руки к бокам и до хруста стиснув кулаки. Она видела лица судей: кто-то с беспокойством и даже страхом поглядывал на разъярённую толпу, а кто-то — что гораздо хуже — смотрел на Северуса, не скрывая презрения.

Северус. В эпицентре всего этого шума, этого кошмара его лицо не выражало ничего. Ни-че-го. Дурной знак.

Не слушайте их, повторила она про себя, но дольше сдерживаться не было ни сил, ни желания.

— Не слушайте их! — выкрикнула она, наплевав, что её слова поглотил рёв трибун.

Северус, бедняга-Северус. И ничем ему не помочь. Гермиона была бессильна; и это она — она, не раз умудрявшаяся вытягивать из передряг Гарри, несмотря на все старания Альбуса Дамблдора его угробить — не могла спасти человека, отчаянно нуждающегося в спасении.

Отчаянно. И безнадёжно…

— Гермиона! Эй, Гермиона!

Гермиона чудом расслышала, как её окликают. Кто-то звал её, кажется, из прохода, которым в зал приводили заключённых.

Там стоял Рон, то размахивая рукой, то указывая ею на…

— Вот это да! — воскликнула Гермиона, не веря своим глазам, и со всех ног бросилась к нему.

— Посмотри, кого я нашёл, когда пытался попасть сюда, — сказал он с улыбкой во весь рот. На его широком плече восседал феникс. Феникс!

— Это же…

— Ага. Фоукс!

Фоукс расправил крылья, размах которых равнялся немалому росту Рона, и распушил хвост. Легко оттолкнувшись от плеча, феникс взлетел. То была поразительная красота, устрашающая. Но еще страшнее была его песнь, громкая и гневная, перекрывающая злобные вопли толпы.

Фоукс кружил по залу с криком, невероятным образом нараставшим, пока люди не начали зажимать уши и испуганно пригибаться. Вдруг песнь прекратилась. Феникс на несколько мгновений завис в воздухе, разразился исполненной радости трелью, спланировал вниз в сиянии красно-золотых всполохов и опустился Северусу на плечо.

Затаив надежду и дыхание, Гермиона вцепилась Рону в руку, буквально повисла на ней, боясь, что если отпустит его, то непременно разрыдается — вот так, унизительно, у всех на глазах.

* * *

— Фоукс? — спросил Северус. Сердце, готовое разорваться, неистово колотилось. — Явился сопроводить меня в последний путь? Там, куда я уйду, температура для тебя как раз подходящая.

Всё правильно. Нечего наматывать сопли на кулак. Надо продержаться — осталось недолго.

Незачем слушать выкрики тех, кто жаждет его крови. Незачем смотреть на тех немногих — очень и очень немногих, — кто отважился встать на его защиту. Лучше просто побыть рядом с Фоуксом, позволяя старому другу тереться щекой о щёку, перебирать волосы и покалывать когтями плечо. Незачем говорить банальности: дескать, спасибо, что простил. Лучше просто наслаждаться теплом осознания, что прощён.

Но Фоукс, кажется, прилетел не только ласкаться: за волосы он стал дёргать сильнее и пребольно впился когтем в руку. Северус поднял взгляд и заметил на шее у запрокинувшего голову феникса то, что тот пытался ему показать.

К шее был привязан маленький пергаментный свиток.

Чарити порою оставляла Северусу записки, и он хранил зачарованный пергамент для них в тайнике у очага в классе Зельеварения.

Она, наверное, написала ему и тогда. Перед тем, как…

Записка, которая может его спасти! Или обречёт на гибель.

Нарцисса сказала: «Он никак не отреагировал». Словно могла знать, могла проникнуть через его защиту и увидеть то, чего даже Тёмный Лорд увидеть не смог.

Во рту сделалось горько. Потому что есть разница между тем, чтобы никак не отреагировать, и тем, чтобы ничего при этом не чувствовать.

Фоукс снова напомнил о себе, впившись в плечо следующим когтем.

Северус поморщился и протянул к свитку руку. Стоило лишь прикоснуться к ленточке — та развязалась, и свёрнутый трубочкой клочок пергамента упал на подставленную ладонь.

— Что это? — спросил кто-то противным голосом. Фадж, разумеется. Наша новая знаменитость.

В зале повисла неестественная тишина: все молчали в напряжённом ожидании.

— Это… — язык лип к нёбу, и Северусу приходилось выплёвывать слова, — это послание. От Чарити Бэрбидж. Адресованное мне. Но не полученное до сего момента.

— Я требую немедленно предоставить это послание суду для установления подлинности и изучения содержания! — заявил Фадж.

— Корнелиус! — пророкотал Кингсли. — На каком основании вы тут выдвигаете требования в обход процедуры?! — Он повернулся к Перси и скомандовал:

— Мистер Уизли, возьмите свиток.

Перси шагнул было к креслу подсудимого, но Фоукс с душераздирающим воплем предостерегающе распростёр крылья.

Северус неотрывно смотрел на свиток, боясь развернуть, но совершенно уверенный, что не позволит сделать это никому другому. Он поднес ладонь к губам и дунул на свиток.

Свиток развернулся.

Закрыв глаза, Северус ждал.

И тут прозвучал голос Чарити, произнёсшей его имя. Он причинял боль, этот голос, тихий и словно перемежающийся вдохами, чтобы собраться с силами. И потому Северус закрыл глаза — нужно было защититься, закрыть душу от жадных и наполненных презрением взглядов.

«Северус, надеюсь, ты слушаешь это послание при обстоятельствах более благоприятных, чем те, при которых я его пишу.

Но раз ты его слушаешь, то, по крайней мере, ты жив».

«А ты — нет. И я ничем, совсем ничем не смог… я не помог тебе», — подумал он с горечью.

«Я считаю, это честно. Ты рискуешь часто и по-крупному — и выигрываешь. Я рискнула лишь однажды — но не повезло.

Или дело не в везении, а в том, что ты — умелый и сильный игрок, настоящий боец».

Льстивые речи приятны на слух. Но как бы ни восхваляла его Чарити, это не меняло того, что она умерла, а его, Северуса, ненавидят. И так ли уж ненавидящие неправы? Он знал ответ на вопрос «Почему ты не спас её?», но был и другой: «Почему ты вообще оказался за одним столом с Пожирателями Смерти и участвовал в творимом ими зле?».

Ответ на тот, второй, вопрос не имел значения. Вина заключалась не в причине, а в самом факте: Северус Снейп — Пожиратель Смерти. И никакое раскаяние, никакой переход на сторону добра не смогут этого изменить. Злом нельзя заразить, точно дурной хворью; оно изначально коренится внутри. В Северусе было достаточно зла, чтобы примкнуть к другим злодеям, когда его поманили. Вот в чём его вина.

«Ещё бы, истинный слизеринец».

Чарити сказала это с обманчивой лёгкостью. Пыталась шутить даже тогда, когда впору было плакать.

«Хотя гриффиндорские качества тоже могут пригодиться. Например, храбрость, которую ты, конечно, называешь по-другому. Как будто она — недостаток, причём присущий исключительно гриффиндорцам.

Впрочем, отдать жизнь за правое дело, за победу — это храбро. И, наверное, очень по-гриффиндорски».

У гриффиндорцев пунктик на храбрости. Кое-кто даже его, Северуса, храбрым считал. И ещё считал, что распределение по факультетам проводится слишком рано. То ещё утешение.

«Северус, моё письмо означает, что наша следующая с тобой встреча станет последней».

Северус, пожалуйста… пожалуйста…

«И если она состоялась, то меня больше нет в живых».

Он никак не отреагировал.

«Надеюсь, я встретила смерть достойно».

Да, более чем достойно.

«Пусть она не будет напрасной.

А ты, Северус, пожалуйста, выживи и не вздумай об этом жалеть».

Северус, пожалуйста…

«Навсегда остаюсь твоим другом.

С любовью,

Чарити».

По лицу Северуса текли слёзы — слёзы Фоукса и его собственные. Тело сотрясала безудержная дрожь. Он сгорбился под тяжестью распростёршего крылья феникса и той тяжестью, что давно обременяла душу.

А потом другой голос — голос, терзавший Северуса в кошмарах и сейчас разрывающий его сердце, голос, которым часто говорила с ним его совесть — зазвучал в зале, негромкий, но слышный каждому:

— В Хогвартсе тот, кто просил помощи, всегда её получал.

И тогда Северус понял: те, кто жаждал его крови, одержали победу. Им досталось гораздо больше, чем они хотели, ведь перед ними вывернулась наизнанку его жалкая сопливая душонка.

Его слёзы, его боль, его стыд — выставлены на всеобщее обозрение. Но остановиться он уже был не в силах.

Вдруг чья-то рука крепко обняла его, притискивая лицом к тёплой мягкой груди, пахнущей ванилью и корицей, а другая рука тем временем убирала прилипшие к его влажному лбу пряди.

— Так, вы все, назад! — отважно рявкнуло над головой у Северуса, и он снова не мог не узнать этот неподражаемый голос. — Он — мой! Он под моей защитой, и если хоть один волосок упадёт с его головы!..

С трудом отстранившись от Молли Уизли, Северус изумлённо смотрел, как она нацеливает волшебную палочку — да-да, ту самую, сразившую Беллатрикс Лестрейндж палочку — на осмелившихся приблизиться, и потому пропустил момент, когда мир обрушился в тартарары. Кто-то надавил ему на затылок, вынуждая пригнуться, и сказал:

— Давай, чувак, зажмурься и ныряй. Я подстрахую.

Это сказал Рональд Уизли. На руке у бравого аврора Уизли болталась расшитая бисером дамская сумочка, удивившая Северуса сильнее, чем услышанная фраза. Но надивиться вдоволь он не успел: сумочка разверзлась и поглотила его целиком.

* * *

Северус не знал, сколько времени провел во тьме, почти оглохнув от невообразимого шума, получая ощутимые удары и тычки. Может, всего пять минут, показавшихся вечностью. Наконец пытка закончилась, и его выбросило на пол знакомой тюремной камеры.

Над Северусом склонились крайне обеспокоенные Поттер и Уизли, наставившие на него свои волшебные палочки. В левой руке Уизли держал всё тот же ридикюль.

Надо же, ридикюль!

— Говорил я тебе, глупо было… — нервно начал Поттер. Шрам у него побледнел и дёргался.

— Зато я вытащил его оттуда, — перебил Уизли и скривился, рассматривая лицо Северуса. Тот поднёс к лицу пальцы и ощупал свежую ссадину.

Оскалив стиснутые зубы, он с усилием поднялся с пола и едва снова не рухнул — лодыжку пронзила боль.

— Что, тролль вас раздери, произошло?

Оболтусы крепче вцепились в нацеленные на него палочки.

— Остыньте, профессор.

— Я. Вам. Не. Профессор, — цедил Северус, прыгая на одной ноге к койке. Допрыгав, он без всякого изящества повалился на постель.

Поттер опустил палочку и вытянулся по стойке смирно. Оказалось, ростом он отнюдь не мелкий, каким виделся Северусу прежде.

— Как ответственные за вашу безопасность авроры…

Мерлин, авроры! До сих пор не верится, хоть на вид уже не те сопляки, что валяли дурака на его занятиях. Наверное, это война…

— … мы приняли экстренное решение эвакуировать вас из эпицентра массовых беспорядков любыми приемлемыми способами, — доложил Поттер.

— Массовые беспорядки? — вскинулся Северус. — И вы бросили Грейнджер там?

— С ней Кингсли. Они сами справятся, не волнуйтесь.

Северус постепенно приходил в себя. И как раз в этот момент его настигло воспоминание о пережитом унижении.

— Убирайтесь, — устало сказал он.

— Не надо так…

— Надо! Имею я право провести последние минуты перед отправкой в Азкабан в покое и одиночестве?! — последние слова он уже проорал и хотел отвернуться к стене, но вдруг его взгляд упал на…

Ридикюль! Итить твою налево!

— Вы что… вы… запихнули меня в треклятую, мать её, сумку?! Со всеми женскими причиндалами, которые постоянно таскает ваша подружка?!

— Вы не поверите, но внутри — всё какие-то маггловские энциклопедии, которые Гермиона читает на досуге. Тяжеленные книжищи, — сказал Поттер со вздохом. — Но ничего, медиковедьма вас быстренько подлатает. Зато, как верно заметил Рон, мы вас вытащили, а то там такое…

— И что там? — непонятно зачем спросил Северус. Там — смакуют его позор. Там — выносится обвинительный приговор. Там — поднимается, нарастает валом удовлетворённый рёв толпы.

Северуса мутило. Ему и в самом деле требовалось побыть одному.

Внезапно распахнулась дверь, и в камеру вместе с волной с шума внесло Кингсли, Перси Уизли, Артура Уизли, Молли — о, нет, только не снова! — Уизли и Гермиону, при виде которой Северус вознёс хвалу богам всех пантеонов.

Захлопнув дверь, Гермиона заклинанием заперла её и сделала звуконепроницаемой.

Молли немедленно начала командовать.

— Давай же, Артур, не тяни! — приказала она. — Хватит мучить бедного Северуса.

Бедный? Жалкий — вот верное слово. Тряпка он, размазня, а не «бедный Северус»!

Артур выступил вперёд.

— Как официальный представитель Министерства Магии и председательствующий на сегодняшнем слушании по вашему делу, Северус Тобиас Снейп, имею честь сообщить вам, что после непродолжительных дебатов, — он сделал многозначительную паузу, — обвинения с вас снимаются, и вы вольны распоряжаться собою, как пожелаете.

— Советую убраться отсюда к чертям как можно скорее и хотя бы пару месяцев не высовываться, — сказал Кингсли.

— Или даже дольше, — добавила Молли.

— То есть я свободен? — поражённо спросил Северус. — Свободен?

— Обе предполагаемые жертвы ваших якобы преступлений показали, что они заранее знали и согласны с происходящим: Альбус Дамблдор — в своих воспоминаниях и показаниях портрета, а Чарити Бэрбидж…

— Бедная Чарити! — Молли всхлипом перебила супруга.

— … в озвученном сегодня послании, — продолжил Артур, протягивая жене носовой платок. — А раз так, у Визенгамота нет причин продолжать…

— … эту пародию на правосудие, — закончила за него Гермиона. Голос её дрожал от злости. — Бессовестные ублюдки!

— Гермиона! — в унисон возмутились едва ли не все присутствующие.

Но только не Северус, о, нет. С немым восхищением он смотрел на это удивительное создание. Разве не чудо, что она старалась ради него, что она нашла его — предателя! — достойным своей преданности? Нет, преданность совсем неподходящее слово; даже странно, что оно пришло ему на ум первым.

В камере сделалось шумно: говорили все разом, что ему, Северусу, надо бы выбраться отсюда и потом спрятаться, и спорили о том, как же выбираться. А он, оглушённый, не видел никого, кроме запальчиво доказывающей что-то Гермионы.

Налюбовавшись ею, Северус принял решение. Поднявшись и доковыляв до Уизли — одного из слишком многих Уизли, заполонивших камеру, — он взял у него ридикюль.

— Один раз это уже сработало. — И он раскрыл проклятую сумочку, намереваясь влезть в неё.

Но Гермиона вдруг забрала её и строго произнесла:

— Нет, всё будет не так.

Северус растерялся. Но, может, и впрямь имелся более удобный путь к спасению?

— Гермиона, ты рехнулась! — сказал Уизли-аврор.

— Кингсли, останови её! — потребовал кто-то ещё, в ответ на что Поттер, скрестив на груди руки и опёршись о хлипкий столик, хмыкнул:

— Ага, остановишь её, как же!

— Незачем ему удирать, словно преступнику! — постановила Гермиона. — Он выйдет открыто и с почётом. Как герой, кем он и является.

Герой. Нашла героя, тоже мне!

Она приблизилась и откинула ему со лба волосы, но не так, как Молли: в жесте Гермионы не было ничего материнского.

— Хватит себя жалеть, Северус. Выше нос! — С этими словами она взяла его за руку и распахнула перед ними дверь.

На них сразу же обрушилась лавина звуков. И накинулись репортёры, выкрикивающие вопросы и щёлкающие камерами.

Гермиона шла с высоко поднятой головой, чтобы выглядеть под стать Северусу, и так они шагали через хаос, одним своим видом заставляя толпу расступаться перед ними.

Не доходя до площадки с лифтами общего пользования, они свернули в боковой коридор, ведший, оказывается, к личному лифту министра. Но и здесь, где посторонним находиться не полагалось, их уже поджидали: перед золочёными дверями, украшенными причудливым орнаментом из эмблем и изображений волшебных существ, стоял Драко Малфой.

Привычная нагловатая улыбочка должна была бы смениться злым прищуром, стоило Малфою увидеть Гермиону. Но, к удивлению Северуса, этого не случилось.

— Спасибо, — сказал ей Драко натянуто, но, пожалуй, с искренней признательностью, — что спасла его.

Гермиона выразительно изогнула бровь. Большего Драко в ответ, видимо, и не ожидал.

— Это не я, — выдавил он, обращаясь уже к Северусу, но не осмелившись встретиться с ним взглядом. — Наверное, это отец. Или мама. Они были в отчаянии. Они… — он умолк, потом всё-таки добавил: — Простите.

— Ты получил помилование?

Драко кивнул, скривившись от унижения.

— Тогда используй свой шанс.

Малфой искоса посмотрел на него. Удивлённо. Даже с какой-то затаённой надеждой.

— А мне позволят?

— Мистер Малфой, — менторским тоном произнёс Северус, — слизеринец не ждёт позволения. Он действует.

Гермиона, услышав это, вдруг хихикнула.

— Прошу прощения, — сказала она недоумённо воззрившимся на неё Драко и Северусу. — Нет, правда, мудрые слова. И хороший совет.

Она протянула Драко ладонь, которую тот пожал. И прежде, чем ситуация сделалась неловкой, к всеобщему облегчению подъехал лифт.

Гермиона увлекла Северуса в кабину. Двери с лязгом закрылись. Лифт тронулся.

В кабине она принялась поправлять мантию и, словно невзначай, чуть-чуть приподняла подол. Даже сделай она это без умысла, Северус всё равно бы бросил взгляд на её ноги.

— Вам нравятся мои туфли? — кокетливо, чего он совсем не ожидал, спросила Гермиона.

Северус посмотрел на её ноги снова — вдруг в первый раз он что-то упустил из виду — и ответил:

— Дурацкие туфли. Удивляюсь, как вы до сих пор не свалились и не сломали себе шею.

Она распахнула глаза от ужаса.

Дьявольщина! Кажется, ответ неверный.

— Эти туфли должны сделать мои лодыжки сексуальнее!

— В гипсе?

— Вы… вы невозможный человек! — Она вздёрнула подбородок и объявила чопорно: — Надеюсь, до того, как мы перейдем к сексу из жалости, вы сами сжалитесь и угостите меня обедом. Умираю от голода.

Лифт остановился и открыл двери. И снова вокруг бушевало людское море, накатывая волнами толчеи, обрушиваясь шквалом криков.

— Какого лешего? — возмутился Северус, когда прилетевший из толпы клочок белого кружева свалился ему на плечо.

Гермиона нахмурилась и подняла волшебную палочку, с угрозой направив её на толпу.

— Они бросают в вас трусики!

— Бросают что? Какие ещё?.. — Закончить вопрос он не смог, испугавшись его даже додумать, и стал высматривать, кто это там швыряется бельём. Но Гермиона испепелила трусики и принялась энергично проталкиваться к выходу, гаркнув:

— Обед!

Внезапное озарение едва не лишило Северуса сознания: она не просто триумфально выводит его из камеры, а намеревается остаться с ним и…

И стройных ног Гермионы, сжимающих его бока, ему, пожалуй, уже будет мало: общение исключительно в горизонтальной плоскости может и наскучить.

Ещё одни трусики — на этот раз красные — упали прямо ему на голову, и по выражению лица Гермионы он понял, что рискует потерять её, так и не получив, если не возьмёт ситуацию под контроль.

Северус смахнул трусики с головы и с непринуждённой грацией привлёк Гермиону к себе. Правда, она при этом споткнулась, зато буквально упала в его объятия. Целоваться с Гермионой Грейнджер у всех на глазах — убедительней довода для ведьм, столь легко расстающихся с собственным исподним, не найти.

И только теперь, уже обнимая её, он засомневался: вдруг она вовсе и не хочет целоваться. Тем более прилюдно. Тем более с ним. Не в неё же швыряют трусики.

Но тут тёплые губы Гермионы соприкоснулись с его. От неё слегка пахло лимоном, а Северус цеплялся за хвост убегающей мысли, что нужно замереть, пока их снимают репортёры, чтобы остались доказательства. И мир вдруг куда-то исчез; не стало ничего и никого, кроме них двоих, соединённых в поцелуе под невозможно прекрасные звуки.

Разорвав поцелуй, оба они посмотрели вверх на источник звуков, усмиривших неистовство толпы и породивших благоговейную тишину. Мерцая багрецом и золотом, над головами кружил поющий феникс. Один круг, другой, третий — и прочь, оставляя за собой в воздухе искрящийся след.

— Быстрее, пока все они отвлеклись, — шепнула Гермиона и толкнула Северуса в камин, где он обнял её, прижавшись так крепко, словно отпустить её значило потерять то, ради чего он сражался двадцать лет.

Чарити написала: «Не вздумай жалеть». И он почувствовал, что не пожалеет.

КОНЕЦ