Смерть не является оправданием (гет)

Ты все равно придешь. Зачем же не теперь?

Анна Ахматова "К Смерти"

Вокруг умирала Нормандия.

Я уже одел шлем, запустил аварийный маяк и пытался бороться с огнем, когда за спиной раздался знакомый голос, который я хотел слышать сейчас меньше всего — меня разрывало от него на части. Ведь я, возможно, больше никогда не увижу эту чертову азари, в глаза которой я не могу смотреть.

— Шепард! — я без слов бросил ей огнетушитель, она поймала и продолжила. — Джокер не эвакуируется!

— Сообщение-приказ сразу валить к капсулам в случае ЧП ты тактично не заметила?! — зарычал я. — На кой черт ты…

— Шепард! — мы потушили очаг возгорания и повернулись друг к другу. — Я не…

— Съебывай отсюда на хуй! — перебил я, притягивая к себе, шлем к шлему, эту больную азари, которая не слушается приказов. — Я сказал, вали в спас-капсулу! И… Прости за ту нашу ссору, ладно? — я хмыкнул и отбросил израсходованный огнетушитель в сторону. — Я полный идиот. Думал, что смогу... — я передернул плечами, обрывая мысль. — Но без тебя — не жизнь. А теперь — бегом!

— Шепард… Я не покину тебя, — она всё ещё колебалась. — Тем более не сей…

Взрыв позади неё прервал наш разговор. Я сжал в последний раз её плечи и наорал на Лиару, матеря этого чертова доктора на все лады, забыв уже, что, поддавшись странному порыву, извинился перед девушкой, которой всего три дня назад сказал, что нам стоит расстаться.

Я хотел, чтобы она отпустила меня, потому что не знал, я ли вернусь с того света, когда меня восстановит «Цербер». Я не хотел, чтобы любил её «я, только не я». Как ни странно, это меня возмущало больше всего. Кто-то в моем теле, но не я — это гораздо хуже, чем просто другой человек. Ведь она бы любила этого кого-то так же, как и меня, продолжала бы любить, а не любила заново…

Лучше уж так.

Мы не разговаривали всё это время. Она избегала меня, а я мучился, зная, что смерть расставит все точки над «ё», но ведь это все равно не избавит её от боли. А сейчас я извинился. Сам не знаю почему.

Наверное, потому что я уже чувствовал дыхание смерти на своих коротких рыжеватых волосах, под шлемом вставших дыбом на затылке.

Послушай старого солдата -

Умри, но сделай. Это я.

Банда.

Детство без родителей.

Когда говорят «детство без родителей», меня это смешит. Было, значит, детство, а во взрослом состоянии мне уже и без разницы, значит, были у меня родители или нет, так что ли?

Нет… Это оставляет шрам на душе каждого, кто проходит через эту бездну неизвестности, беспомощности и недоверия к каждому окружающему. Тем более, я был самым настоящим беспризорником, не имеющим ничего своего, кроме собранного собственными руками из технического мусора омни-тула, вышедшего с той же фабрики «очумелые ручки» автобота-идиота для починки техники и ярких, почти красных, волос, от которых к двадцати девяти годам уже ничего не осталось, кроме заметной только на свету рыжины. По волосам меня и запомнили.

Я — хакер, тактик и шустрый малый, сколотивший банду из таких же, как я сам. Рыжий. Так меня называли и старшие, и сверстники. Никто не знал не то что моей фамилии, а даже имени. Вот и были мы бандой Рыжего за неимением других вариантов.

Мой наставник — русский, бывший военный из специальных войск флота Альянса. Воевал с турианцами на Шаньси. После тяжелой травмы, окончательного разрушения политической автономии родного государства и смерти своей матери, он вернулся на историческую родину и поселился в старом, но добротном домишке на дальних окраинах, уже почти в области. Дело происходило в мегалополисе восточного сектора Земли, в Иркутске, городе с историей в более чем пол тысячелетия. Его, правда, переименовали в Ирухото, когда границы в секторе между регионами немного смылись, общий уровень жизни скакнул вниз и огромное количество беженцев и недовольных властью из Азии решили выбрать своим местом жительства именно этот город. Слово «Иркутск» было слишком уж мудрёным для их речевого аппарата, а буряты, коренные жители тех мест, были совершенно не против, чтобы город имел более понятное на их языке название.

Знакомство произошло, когда мы с народом после хорошего дела, к сожалению, не оставшегося без внимания охраны объекта и полиции, уходили от преследования в стиле заячьих петель. А, как известно, когда зайцев много, охотник теряется, если гонится сразу за несколькими, причем в разные стороны сыпанувшими. В общем, меня с друганом они потеряли как раз тогда, когда я и мой друг, спрыгнув прежде с аэрокара, который мы утопили в сугробе неподалеку от начинающего замерзать Байкала, спрятались на дереве в крайне древнем и полностью занесенном снегом садике на прилегающей к дому территории. Если город рос в сторону от Байкала из-за пресловутой охраны окружающей среды, то окраины оказывались как раз наиболее близкими к озеру. Запрет на постройку заводов сказался очень хорошо на всех собственниках земли, в частности, на этом военном — его, с позволения сказать, садик был полон хвойных, каштанов со съедобными плодами, а сбоку от дома из белого кирпича и цельных бревен располагалась теплица.

Кстати, именно в гостях у наставника я впервые в жизни попробовал помидоры.

* * *

Джонни сидел и, упрямо насупившись, молчал, зыркая своими яркими голубыми глазищами то на меня, то на нашего пленителя. Его рука висела плетью, и я почти уверен, что ему было очень больно. Со лба капала кровь. Но Джонни терпел.

— Отпустите хотя бы его, — я махнул в сторону своего друга, с которым мы попали из переплета в переплёт, так сказать, слёту. — Я у них главный, и я за него отвечаю! Он ранен.

— Но ты останешься здесь? — прищурился мужчина, стоящий напротив меня.

— Если надо, то останусь, — прошипел я. — Джон, ты как?

— Норма, — его голос был надтреснутым. — Больно только.

— Суки, полонием стреляли, что ли? Я же медигелем обработал…

— У вас там на базе есть?.. — нахмурившись, начал спрашивать мужчина, но я его перебил.

— У нас всё есть. Сука. Ну отпусти хоть его?! Он доберётся.

— Да, база не слишком далеко…

Джонни заскулил от боли, не договорив, а я не выдержал, поднял его с пола и подтащил к двери.

— Открой дверь. Джонни, вот аптечка, — я стянул с себя сумку и перевесил ему на шею. — Антибиотик, медигель, бинт. Как учился.

— Ясно. Удачи. И чё ему от тебя надо…

— Да хер его, вроде военный. Может, лекцию прочитает и отвяжется. Ты о себе лучше позаботься.

Джон кивнул и пожал мне руку напоследок. Дядька же помахал инструментроном, и дверь открылась. Я решил не пороть горячку и остаться — черт его знает, что у этого вояки за душой.

— Как тебя зовут, малой? — мужчина оперся на трость обеими руками и наклонил корпус ко мне. — Малой. Я с тобой говорю.

— Вы меня просто так не отпустите. Да? — я надувал ноздри, но держал тон ровно, выдавая недовольство только этой невольной мимикой, но не голосом. — Что мне нужно сделать?

— Ты не доверяешь мне, так? — он усмехнулся и почесался за ухом, а затем показал ладонью на дверь. — Тебя здесь никто не держит. Но разве ты не хочешь изменить свою жизнь, малец?

— Мне и так нормально! — насупился я. — Мои братаны впишутся за меня в случае чего! Да и вообще!

— Тебе, сопля, не братаны нужны, — закатил глаза военный. — Не братаны, а стабильный и легальный заработок, чтобы не пролететь по жизни! Сечешь, пиздюк?

— Да тебе-то какой, к черту, резон, батя? — взорвался я. — Стабильность, говоришь? У меня матери с отцом никогда не было, дома тоже, моя семья — мои братаны, ты не догнал? Как я еще смогу на жизнь заработать, скажи, а? Чтобы на мне ездили, так что ли? Ну я на такое не подписывался, всю жизнь горбатиться на кусок хлеба с кашей и белого света не видеть!

— Хочешь, может, на мир посмотреть? — не менее громко и эмоционально возразил мне этот человек. — Так за чем дело стало? Вон, лоб уже какой! Шуруй в войска, там хоть не продадут за просто так. А у тебя — раз с другом ошибешься, и прямиком в тюрягу или могилу, да и у той надгробие не поставят!

— Да вижу я, чем ваши войска заканчиваются! — я демонстративно осмотрел его с ног до головы. — Я так не хочу жить, служить непонятно кому…

— Непонятно кому, значит… Ладно... Что, хочешь из грязи в князи? По скольким головам пройти собрался, сопляк? — будто выплюнул эту фразу мужчина. — Эти ублюдки из основателей Альянса, конечно, экономически развалили наш регион для уменьшения сопротивления при интеграции, но теперь-то наши сырьевики работают вне Земли, но работников отсюда берут. А вы, мелочь, занимаетесь грабежами да нелегальными перевозками… Ты, я вижу, смекалистый парень, так зачем…

— Мне было больше некуда, дядька, ты не понимаешь? — я шмыгнул носом. — Мне не светила приличная школа, а даже если бы я скопил денег на поступление, то все равно работать и учиться…

— Лучше так, да? Ну и дурень же ты. Я не знаю, захочешь ли ты принять помощь… У тебя есть документы?

— Нет и не было настоящих, — я сморщил нос. — Я знаю только своё имя и место, куда меня определили после родильного дома. В семь лет я оттуда уже сбежал.

— Так… Значит, говоришь мне адрес интерната и своё имя. Я найду через знакомых…

— Незачем. Если хочешь сделать мне документы, то это я и сам могу. Только вот на кой? — я посмотрел на него совершенно спокойно и немного даже раздосадовано. — Я не знаю почему ты взялся мне помогать, но лучше просто дай мне уйти. Или я нападу.

— Я же сказал, тебя здесь ничего не держит. А вот на это зрелище я бы не прочь взглянуть, — он рассмеялся. — Я из спец-войск, дурила. Как ты собирался меня скрутить?

— А омни-тул мне на что? — я фыркнул и уже заинтересованно продолжил, даже немного заискивающе. — А вы и правда из спец-войск? Научите примочкам, а?

Мужик наигранно серьезно на это ответил.

— Ну хорошо, сопляк. Сам напросился. Только пообещай мне после совершеннолетия хотя бы подумать над срочной службой. Ты же свою жизнь загубишь, сопляк. Мне жаль умную голову. Лады?

— Лады. И не зови меня сопляком. Я — Рыжий!

Отставной майор, как я позже узнал, специальных развед-войск расхохотался в голос и снова разблокировал дверь за моей спиной при помощи омни-тула. Мне повезло. Он ведь точно ждал, что я задергаюсь и совершу ошибку, но я оправдал его ожидания, ведя себя более осторожно, чем нагло. Он немного просчитался, конечно, ведь я попортил ему при дальнейшем обучении кучу нервов! Но от этого его помощь менее полезной не оказалась.

* * *

— Юджин, мать твою! — мой друг, Джонни, влетел на базу нашей коллективной инженерии так, будто его жопа горела синим пламенем деформации. — Ты представь, к нам поступило нехуевое предложение!

— Какое предложение, Джон? — я изогнул бровь и поднялся из-за видавшего виды терминала для выхода в экстранет. — Я хоть и главный по организации всей нашей мути, но я же не один все решаю…

— Так ребята же согласны! Это ж столько кредов! Наши биотики тоже радуются — им песка перепадет, высшего качества!

— Так, я не понял. Во что ты нас вписал?

— Рыжий… Я знаю, как ты относишься к наркоте, но…

— Ты с ума сошёл, — я, было, решил отказываться и открещиваться, но… Это было моё последнее дело — мне на следующий день исполнялось восемнадцать, и я собирался последовать совету наставника — направить стопы в ближайший пункт набора новобранцев. — Ладно. План здания, атаки и обороны будет. Но я туда не пойду. И не проси!

Он всё-таки уговорил меня.

И именно это дело, эта миссия, перевернула всю мою жизнь к чертовой матери.

Дело было простым — отбить, забрать, погрузить, охранять, увезти. Серьёзное дело, но простое. Но когда в твой аэрокар попадает ракетница, то… Пиздец, господа и дамы.

И, как пелось в одном старом фильме, который я однажды смотрел у моего наставника, «в моём доме поселился замечательный сосед». Если, конечно, мы употребим аллегорию и воспримем «дом» как мозги. Как можно легко понять, без этого соседа я бы и слов-то таких не знал — «аллегория». У меня, так сказать, аллергия была на аллегории! И всё бы хорошо, ну заработал шизофрению после контузии, с кем не бывает, так ведь не может шизофрения знать будущее и жить в прошлом?! Причем такое, на хуй, будущее и в кошмарном сне не приснится, и для конкурса рассказов об апокалипсисе не придумаешь!

Но мы с ним уже на базе, в туалете медпункта, после словесной дуэли перед зеркалом, порешили не менять начало истории. Ведь, черт возьми, у моего наставника была фамилия Шепард — отец-англосакс умер, когда тот еще сопляком был, потому-то он и русский до мозга костей, не смотря на фамилию. И именно поэтому в моих документах значилось «Юджин Шепард». Он же — Женя, он же — Джин, он же — Бабр, он же — Рэд или Рыжий.

Банда Рыжего осталась без Рыжего. А в полку вояк Альянса прибыло.

* * *

— Они красные…

Лиара перебирала мои волосы, глядя на них, отражающих свет и становящихся не своего цвета от этого. Я же просто млел от её обнаженного тела, прижимающегося ко мне, от переплетенных вместе ног, от того, что дыхание Лиары щекотало кожу, а мои пальцы могли безвозмездно исследовать её спину, её эти щупальцеобразные отростки и тонкую шею, которая так и напрашивалась на поцелуи.

— Я знаю, — я издал смешок, заставив улыбнуться мою азари, и погладил её щеку. — Меня так и называли в банде — Рыжий. Они потемнели со временем. Фермент накапливается, всё-такое. И глаза ведь ярко-зелеными были, а сейчас — болото какое-то…

— Красивые глаза, — не согласилась она. — Ты себя не любишь.

— Зато я тебя люблю, — усмехнулся я и поцеловал её, совсем чуть-чуть промахнувшись мимо носа и угодив куда-то между носом и щекой. — И не хрен тут…

— Повтори еще раз, — тон азари неуловимо изменился.

Я не понял вначале, чего она добивается, но голос в моей голове, ранее тактично самоустранившийся, теперь вопил, что вот он, момент! Либо я говорю ей правду, привязывая её к себе еще крепче, либо я свожу всё к шутке или случайности, тем самым немного усмиряя течение наших с ней отношений.

— Что именно?

Я мельком замечаю отражение в бутылке вина, которая стоит на тумбе. Мои брови как всегда ненатурально разметало по ебальнику, когда я показательно пытался удивляться. Но азари не знает, что обозначает такое мое выражение лица, поэтому воспринимает всё так, как мне и надо.

— Нет, ничего… — она пытается улыбнуться и делает это довольно-таки естественно, но я нахожу на её лице следы разочарования. Она повторяет. — Ничего.

Я не могу оставить всё так, как есть, и поэтому притягиваю к себе уже начавшую отодвигаться Лиару и целую её так крепко, как только могу. Хоть и молча. Она вначале не отвечает, но я ласкаю её.

Нам обоим срывает крышу. Ведь сегодня здесь на Цитадели произошёл наш первый секс.

«А у неё — так вообще первый…» — вспоминается мне.

Когда я, перейдя на русский язык, который не переводится ни одним галактическим голосовым переводчиком, как и многие другие национальные языки Земли, признаюсь ей в любви раз за разом, тихо шепча это чуть ли не каждую минуту, она будто что-то чувствует. Впивается в мою спину одной рукой, другой — зарывается в волосы и притягивает к себе для поцелуя. Я чувствую, что больше не могу сдерживать себя, мои движения становятся хаотичнее, быстрее… Мы смотрим друг другу в глаза, её бедра прижимаются к моим бокам, а ножки, кажется, скрещены за спиной. Мы близки как никогда. Я вдруг резко чувствую её запах, который впечатывается в мой мозг, становится родным, тем, который я узнаю где угодно и в какой угодно ситуации.

— Обними вечность!

Одно хорошо… Или плохо, как знать. Мой этот подселенец совершенно радикальным образом защищает мозги от любого в них вмешательства. Лиара у меня не первая азари, хоть и первая любовь, судя по всему… Поэтому мы с моим "голосом" уже проверяли, что же такое эти объятия. Только то, что позволено, и эмоции, в которых всегда черт ногу сломит. Хотя я был бы рад просто выложить ей всё на блюдечке — все свои страхи, переживания, всю память, все желания… Может, она бы помогла. Но… Нет. Я не способен был так доверять.

Не после жизни в банде, не после учебки N7, не после Торфана и его последствий.

Не умел и не хотел доверять.

Во всяком случае, не тогда.