На самом деле (джен)

На самом деле Ванда ненавидела красный цвет.

Цвет её магии, цвет человеческой крови, вечное напоминание о собственном врождённом уродстве и ущербности — пожизненная метка, вызывающая где-то глубоко дрожащие всхлипы маленькой испуганной девочки, которую Ванда всякий раз безжалостно затыкала без единого намёка на сострадание.

Она не жалела себя. Та девчонка давно мертва, как и её близняшка-брат: они оба умерли в день, когда упали бомбы. Те дети не заслуживали милосердия, потому что в мире не существовало Бога, которому было бы дело до сбившихся в единый комок дрожащих малышей, находившихся всего в трёх шагах от смерти.

Красный был цветом взрыва, унесшего жизни их отца и матери.

Красным цветом была выгравирована надпись "СТАРК" на втором, дефектном снаряде.

Красный был цветом тревоги и ужаса, страха и ненависти, и одним своим видом пробуждал самые глубинные и малодушные кошмары в голове Ванды.

Как-то раз, когда она уже выросла и превратилась в юную девушку, Пьетро небрежно, вскользь проронил:

— Хэй, детка, а тебе идут красные шмотки! Сразу выглядишь такой опасной!

— Да пошел ты, — злиться на старшего брата Ванда никогда не любила и не умела, и беззлобная попытка огрызнуться вызвала у Пьетро лишь смех.

Ванда не терпела одежду бордовых оттенков, но тогда, из-за одной-единственной случайной фразы её бестолкового близнеца, она поняла кое-что очень важное: чтобы победить свой страх, его нужно принять. К тому же...

Пусть Ванда и ненавидела красный цвет, зато красный цвет безумно любил её.

* * *

На самом деле Ванда хорошо понимала, что красный цвет таит в себе угрозу и ненависть.

Была ли причина в том, что это цвет огня, крови, раскалённой стали, опаляющих взрывов и умирающего в закате неба, или же Ванда навеки запечатлела его в своей памяти как предзнаменование ужасных событий, но она всегда остерегалась тех, кто носил слишком много красного.

Когда девушка увидела Тони Старка, сияющего рыцаря в ало-золотых победных доспехах, от ярости и гнева ей захотелось разорвать объект своей лютой ненависти на мелкие кусочки. Лишь после, когда они с Пьетро оказались в безопасности, она дала выход своим чувствам, разнося лес, такой густой в их маленькой стране, всё той же омерзительной алой энергией и проклиная Железного Человека самыми страшными словами, которые только приходили ей в голову.

Её самый ненавистный, самый обожаемый цвет осмелился предать её, предать — и уйти к грязному подонку, который забрал жизни её родителей, а ныне посмел называться Героем!

Когда Ванда увидела красные глаза Альтрона, нечто звериное глубоко внутри её души взвыло в невыразимом страхе, инстинктивно предвидя Смерть задолго до подлинной катастрофы.

Самая страшная угроза всему человечеству, самый опасный монстр, когда-либо порождённый умом смертного, Альтрон, Бог из Машины, смотрел на неё красными, полыхающими во тьме окулярами, но в его словах не было гнева или ярости, как не было и безразличного холода, которого следовало бы ожидать от бездушного механизма.

Его корпус был ледяным сплавом титана и хрома, его глаза горели, словно жерла адских вулканов, но голос приносил покой и уверенность, залечивал старые раны, даря облегчение, — и следом разгоралась жажда мести, заставляя пальцы Ванды судорожно сжиматься в предвкушении.

Незавершённое прикосновение Альтрона, так и умершее в нескольких миллиметрах от её щеки, не несло угрозы. Но Ванда ощутила прохладу металла, и это почему-то остужало её злость, приглушало готовность рвануть с места сию же секунду, чтобы изливать накопившуюся ярость на тех, кто заслуживал гнева.

— Месть — чистое чувство, не так ли? — мягкие интонации Альтрона утешали лучше любых соболезнований об утрате, лицемерных и бесполезных, и заставляли Ванду чуть ли не мурлыкать в предвкушении великого триумфа, когда Он, порожденный её же действием, обращался к ней. — Мы сейчас в церкви, но что знают священники о мести? Если кто-то ранил тебя, а ты лживо улыбнёшься и продолжишь жить, разве ненависть не засядет в тебе, подобно паразиту? Совсем скоро он начнет пожирать тебя изнутри и гнить, отравляя рассудок, а там и до безумия недалеко. Но если ты заставишь обидчика страдать, умолять у твоих ног о быстрой смерти, то это подобно прочистке раны.

Альтрон предлагал ей решение — лишь подойди и возьми. Самое великолепное, потрясающее решение, настолько хитроумное и простое, что Ванде хотелось пуститься в пляс, хохоча и исступлённо себя обнимая.

Тони Старк отнял у неё отца и мать. Тони Старк посмел назваться Героем. Тони Старк забрал её цвет, часть её души и плоти — и осмелился надеть его на себя, словно шкуру убитого зверя.

Тони Старк сам создал свою погибель.

И Ванда была ему за это бесконечно благодарна.

* * *

На самом деле Ванда знала, что все они были чудовищами.

Штрукер был монстром, порождающим новых монстров. Он гнался за силой, гнался за невероятными способностями… но ведь на деле выживает далеко не самый уникальный и даже не самый сильный.

Выживает тот, кто готов вонзить нож в спину любому, посмевшему угрожать.

Выживает тот, кто готов умереть за свою жизнь и свободу.

Выживает тот, кто хочет жить и кто готов эту самую жизнь ногтями выцарапывать из чужой глотки.

Разумеется, Ванда и Пьетро выжили после всего, что с ними творил этот сумасшедший садист. Выжили, потому что у них не было иного выбора: смерть не для них.

То, что предлагал Альтрон, стало бы гибелью всего человечества. Король среди чудовищ, он благоволил им двоим, и, откровенно говоря, Ванда не понимала причин такого трепетного отношения. Будущее Альтрона несло за собой Смерть, и кем бы они были для него в этом новом мире? Разве его планы не подразумевали и их неизбежную гибель?

Но тогда почему, что он умолял их понять?..

Для Ванды и Пьетро предательство не было непосильным грехом — лишь ещё одним способом выживания. Не в первый раз и не в последний. И всё же, когда в обычно столь спокойный и рассудительный голос Альтрона прокралась искренняя просьба, Ванда впервые почувствовала укол вины.

В тот короткий отрезок её жизни, между его обещаниями и их предательством, Ванда впервые ощущала, что её жажда мести улеглась и успокоилась, сменившись чем-то ещё, чем-то, что она могла описать лишь как чувство покоя. В чём была причина, где был холодный рассудок тогда, когда он был так нужен, где был ответ на все вопросы?

Кровь Альтрона не имела оттенка, тогда как кровь её родного брата оказалась тёмно-багровой.

* * *

На самом деле Ванда никогда никого не любила.

Её брат, её маленький Пьетро, которому так нравилось шутить, что он немного старше, был её собственной плотью и кровью. Она любила его, как любила саму себя, но… нельзя быть влюблённой в саму себя.

Сердце Альтрона было горячим и гладким — всего лишь процессор, кусок металла, всего лишь носитель энергии, — в нём не было никакого смысла.

Ванда никого и никогда не любила, кроме самой себя, она знала об этом — и всё же не могла найти иной причины своим слезам и действиям, когда жалась под безжизненную железную руку убийцы своего брата в тщетной надежде на то, что всё это окажется лишь лживым, кошмарным сном.

На самом деле Ванда знала, что осталась одна, что все, когда-либо был ею любим, теперь мертвы. Кровавые пятна на груди Пьетро. Погасшие окуляры Альтрона.

Ванда на самом деле ненавидела красный цвет.