Отвращение (гет)

Ты всегда говорила о нём только хорошее, мам. Сначала, когда я была ещё маленькой и несмышлёной, я верила тебе. Нет, правда. Верила, что мой отец прекрасный человек, потому что надеялась, что он когда-нибудь придёт. Время шло, а он всё так и не появлялся. Даже тогда, когда был нужен. Даже тогда, когда ты, чтобы защитить меня, позволяла тем ублюдкам использовать тебя. А потом ты вся избитая приходила ко мне в комнату, чтобы унять мою истерику, и говорила, говорила, говорила... что он придёт, обязательно придёт и заберёт нас с тобой, какой он хороший и замечательный, добрый, а главное — он сильный волшебник. А я лишь утвердительно кивала, глотая слёзы, и жалась к тебе как можно плотнее, игнорируя смрадный запах тех мужчин, идущий уже от твоего тела.

А потом ты умерла. Но даже после твоей смерти я некоторое время верила. А он так и не пришёл. Благо во мне пробудилась магия, и те ублюдки побоялись ко мне лезть. Тогда я решила, что это дар свыше. Как же, я ведь получила магию в дар от отца, потому что ты, мамуль, магическими способностями была обделена. Но я чётко помню, как ты рассказывала, что у отца сильная магия, и иногда ты чувствовала, когда была беременна мной, что она словно течёт по твоим жилам. Но это была не его магия, а просто я в утробе — его дочь. О, я помню момент пробуждения, словно это было вчера. Это было что-то новое, светлое, яркое в моей тёмной, тусклой жизни. Шанс! Вырваться и найти отца! Тогда энтузиазма мне было не занимать. И нашла ведь.

Это оказалось довольно-таки просто. Волшебники достаточно неплохо знают себе подобных, а уж про такого мага, каким ты мне описывала отца, должны знать многие. И знали. Я пришла в Магнолию. В гильдию волшебников «Хвост Феи». Вот только за время поисков я, уже выбравшаяся из своей скорлупы, повидавшая мир и познакомившаяся со всеми его прелестями, не испытывала того лебезящего трепета к образу отца, который выстроился у меня в сознании по твоим рассказам. Надежда умирает последней, это правда.

Не нужны мы ему, мам, и всё, что ты мне рассказывала про него, — чушь. Чем он хуже тех мужланов, которые трахали тебя? То, что у вас тогда всё это было красиво и по обоюдному согласию? А потом, когда он ушёл, да и след простыл, ты возвела эти песчаные замки до небес, ровняя его образ чуть ли не с Господом Богом, но — одна волна, и что? Иллюзия придуманного тобой идеального мужчины канет в Лету. А всё оттого, что ты тоже хотела вырваться из этой жизни и схватилась за первую попавшуюся соломинку. Потом же, когда поняла, что тебе не выбраться из этого вечно тянущего на дно болота, уступила эту соломинку своей любимой дочурке с мыслями: «Раз у меня не получилось, может, у неё получится».

А у меня-то получилось, вот только к тому моменту, когда я в этом мире твёрдо встала на ноги, отец мне был не нужен. Да на что мне сдалась эта тварь?! Где, чёрт возьми, его носило все эти годы? Мам, а я тебе скажу где. Ты для него — интрижка, не более, мужчины все такие. Для такого мужчины, как он, главное — завоевать женщину, чтобы она отдалась, а потом теряется всякий интерес. Он, скорее всего, даже не подозревает, что у него есть дочь. Покувыркался он с тобой, а на следующий день забыл и отправился дальше выполнять свои хрен-знает-сколькилетние задания. Да, я осторожно навела о нём справки. Он был довольно падок на женщин, таких, как ты, на пути его следования по штуке в каждом населённом пункте. Почему по штуке? Да потому что для этой бездушной скотины женщина — трофей и ничего больше. Но тащит он в постель не каждую. У него есть особые вкусовые предпочтения, так что ты можешь гордиться собой, мам: быть во вкусе такого мужчины — тоже неплохо. И знаешь что, я ведь похожа на тебя, значит, я в его вкусе тоже, и я отомщу, обязательно...

В гильдии не знают, когда он вернётся, но я подожду, уж что-что, а ждать я научилась. Кстати, сначала я хотела вступить в «Хвост Феи», но потом передумала: лучше пополнить ряды гильдии потемнее.

А время идёт, и я из нескладного подростка превращаюсь в привлекательную женщину. Тем лучше. Соблазнить его будет легче.

Наступает час «Х». Он возвращается в Магнолию. Господи, пусть всё пройдёт так, как я задумала. Он и похож, и не похож на того мужчину, про которого ты мне рассказывала, мам, но даже спустя двадцать лет он чертовски красив. Даже я оценила это. Но кроме этого оценивающего взгляда больше никаких эмоций, только холодный расчёт.

Кто кого соблазняет, я точно не могу сказать, вроде и я сама начала к нему клеиться, а он подхватил — и вот мы уже вместе в баре. Он пьёт коньяк, а я вино. Мужчина он крупный, и снотворное подействует где-то часа через четыре.

Я напиваюсь с ним до синих чёртиков, позволяю себя целовать и прилюдно заигрывать со мной, а когда понимаю, что всё, уже хватит, делаю вид, что сильно опьянела и приглашаю его к себе. Он с радостью соглашается. Главное, отыграть свою роль как следует.

Как только мы переступаем порог моей квартиры, он тут же набрасывается на меня, обрушивая вихрь ласк и поцелуев. Всё идёт размеренно, но он достаточно настойчив. Я глупо хихикаю ему в губы, стараюсь неумело отвечать на ласки, а когда его рука забирается мне в трусы, пугаюсь и шепчу, что я ещё девственница. Он смотрит на меня в смятении, а я мысленно ругаю себя, что не очень убедительна. Я беру свою волю в кулак и говорю, что стоило себя поберечь для такого мужчины, как он, и прошу быть со мной нежным. «Я знаю, ты можешь». О да, я точно знаю, ты можешь, ты в этом деле достаточно опытен. И я вижу предвкушение на твоём лице.

Мы приступаем к главному акту этого представления. Из глаз текут слёзы, вот только не от боли, а от обиды — и в правду, ты достаточно опытен. Он же думает, что причинил мне боль, шепчет какие-то утешительные слова, целует в щёки, слизывая дорожки слёз, а я не знаю, куда себя деть от этих ласк. Господи, пусть эта пытка скорее кончится. Протяжно вздыхаю, он видимо воспринимает мой вздох, как вздох облегчения, и начинает двигаться.

Были бы другие обстоятельства и другой мужчина во мне, я бы и прониклась своим первым сексом, но нет, в меня долбится ничего не подозревающий папочка. А я выдаю стон за стоном, один протяжней другого, иногда даже кричу, впиваюсь в его кожу ногтями, запускаю пальцы в волосы — играю как могу, на переделе стараясь выдать фальшь за истинное удовольствие. И он верит, ну, или делает вид, что верит. Ты ведь уже не молодой, когда тебе ещё отдастся такая молодая красотка? Поэтому ты пытаешься взять от этого секса как можно больше. Но не спорю, ты осторожен и аккуратен. Ближе к концу нашей оргии я выдаю настоящие стоны — свои, не наигранные.

Наконец, ты вырубаешься: снотворное, подмешанное в спиртное, подействовало. Я выбираюсь из-под обмякшего во сне тела и пулей лечу в ванную комнату. Меня рвёт очень долго, всё выпитое вино вместе с лёгким ужином просится наружу.

Когда желудок успокаивается, я умываюсь холодной водой, чтобы придти в себя. Я вся дрожу как осиновый лист. Не время сейчас сходить с дистанции, я должна вернуться. Надо приготовиться к заключительному акту.

Я привожу себя в порядок, зверским усилием воли унимаю дрожь во всем теле и возвращаюсь в комнату. Поудобнее устраиваюсь в кровати в ожидании рассвета. Я точно не усну...

Он просыпается. Озирается по сторонам, пытаясь понять, где он. Но я не даю ему опомниться и с визгом кидаюсь ему на шею:

— С добрым утром, папочка! — он вздрагивает и отстраняет меня от себя.

«Какой ещё папочка, как-там тебя по имени, что за чушь ты несёшь?» Ты не сказал этого вслух, но у тебя всё на лице написано. Я уверена на все сто, что ты даже не запомнил моего имени. Пока ты ещё тёпленький, надо продолжать.

Я надуваю губки, как обиженный ребёнок, и протягиваю ему фотокарточку своей мамы. Он, всё ещё ошалело глядя на меня, берёт её. Смотрит на меня, потом на фото, потом опять на меня, я же продолжаю играть, на лице искромётная радостная и в тоже время выжидательная улыбка, а на него, видимо, накатывают воспоминания: о вчерашней ночи (я-то точно теперь её не забуду и знаю, что теперь будет меня преследовать в кошмарах) и о прошлом (я вижу, как ты пытаешься вспомнить). И ты вспомнишь, ты, сукин сын, вспомнишь!

Во мне напряжён каждый мускул, но облегчение приносит мысль о том, что тебе, папочка, сейчас ничуть не лучше, чем мне, и даже хуже, потому что я вижу, что ты вспомнил. Ты уже осознано смотришь на фото, а потом не просто смотришь на меня, а сравниваешь. А твоё выражение лица: смятение, шок, непонимание, испуг — целая смесь всевозможных эмоций (всё зависит от того, под каким углом взглянуть), как награда за все мои с мамой страдания и унижения.

И контрольный. Улыбку на моём лице сменяет хищный оскал:

— Понравилось трахать свою дочурку? — этот одурелый взгляд, так и хочется взвизгнуть от восторга, но из моих глаз начинают течь слёзы. С чего бы вдруг? Где то облегчение, которое я должна испытать? Вот же он, в полной прострации сидит передо мной, как рыба хватает ртом воздух и не знает, что сказать. Он сломлен, это же видно, я добилась чего хотела! Так где же это торжество и вожделение? Единственное, что я сейчас испытываю к себе — это отвращение, мне всё труднее держать его взгляд на себе, хочется сорваться с места, закрыться в ванной, встать под горячий душ и смыть всё с себя вместе с кожей: пусть эта грязь стечёт с меня, пусть начнётся новая, чистая страница в моей жизни!

У меня начинается истерика, я начинаю крушить всё вокруг, кидая обвинения в его адрес. Он заключает меня в объятия, держит крепко, утешает, успокаивает, просит прощения. Я бросаю попытки вырваться и утыкаюсь ему в плечо, и уже молча глотаю слёзы, содрогаясь в рыданиях. Он даже называет меня по имени, но мне от этого не легче...