Завтра всё изменится (джен)

Хлопнула входная дверь, и дом номер двенадцать на площади Гриммо в очередной раз содрогнулся от причитаний Вальбурги Блэк. За ними последовал тяжёлый вздох, скрип половиц, бормотание Кричера и ещё множество звуков. В глубине дома заплакал ребёнок, и на лестнице возникла злая, как красный колпак, Гермиона Грейнджер. Она намеревалась отругать неосторожного визитёра, но, увидев, кто пришёл, ограничилась строгим взглядом. Кингсли — а это был он — двинулся в сторону кухни. Доски вновь завели свою тоскливую песню, и губы Гермионы сжались в тонкую полоску. Кингсли замер. В маггловском костюме и галстуке он смотрелся откровенно нелепо и смахивал на главу мафиозного клана. Гермионе было любопытно, какое впечатление он производит на премьер-министра и его окружение. Из всех нынешних обитателей дома она могла поделиться этой шуткой только с Дином — остальные попросту не знали, что такое мафия. Если всё это закончится — когда всё это закончится, — она здорово повеселит Гарри.

— Я его разбудил? — Кингсли махнул в сторону спален. На Гермиону он смотрел со смесью вины и жалости. Её это приводило в бешенство.

Гермиона промолчала. В глубине души она была уверена: если сейчас она откроет рот, то наорёт на Кингсли, хотя не имеет на это ни малейшего права. Обычно она срывалась на Дине и Луне, но первый выслушивал её претензии фоном, занимаясь при этом своими делами, а вторая была настолько непробиваема, что Гермиона быстро выдыхалась, принимала убойную дозу Умиротворяющего бальзама и возвращалась к своим обязанностям.

Шеклболт меж тем ретировался. Гермиона с тоской посмотрела на закрытую дверь в кухню. Она бы с радостью присоединилась к собранию Ордена. Её держали в курсе событий (неведение было теперь непозволительной роскошью), но на собраниях она не бывала. Гермиона знала своё место. У неё было своё задание. Она шла в самую светлую комнату дома, садилась на пушистый ковёр, присланный Андромедой, и улыбалась годовалому мальчику, сосредоточенно складывающему кубики. Он смотрел на неё зелёными глазищами, и Гермионе хотелось кричать от гнева и бессилья. В эти минуты она была как никогда близка к тому, чтобы всё бросить и в одиночку отправиться на поиски крестражей. Она улыбалась.

Ей было мало медальона, найденного Кричером и уничтоженного Адским пламенем Грюма. Она жаждала расправы над Волдемортом, хотела раскромсать каждый кусочек его души. В такие моменты Гермиона Грейнджер отчасти понимала Беллатрикс Лестрейндж. Впервые поймав себя на этой мысли, она помчалась к Ремусу. Ей было страшно. Ремус вздохнул, поцеловал её в лоб и заверил, что она никогда не станет такой, как Беллатрикс. Гермиона молча выслушала его и зареклась просить совета у старших. Она стала нянькой: кормила вверенного ей малыша, меняла пелёнки, укладывала спать, пела колыбельную — фальшиво и тихо. Она не теряла времени. У малыша были игрушки, у неё — мятый, исписанный вдоль и поперёк свиток пергамента, «Сказки Барда Биддля», «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора» и книги, захваченные из дома. Она искала подсказки. Она искала крестражи. Она искала выход.

Кингсли Шеклболт — бывший аврор, а теперь просто секретарь маггловского премьер-министра — проводил собрание Ордена Феникса.

Артур Уизли — всё ещё сотрудник Министерства — полушёпотом рассказывал о том, как Министерство планирует отлавливать магглорождённых, о том, что Пия скоро сместят с должности, о том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть готов выйти из тени.

Гарри Поттер — годовалый малыш с пухлыми ручонками и тёмными вихрами — мирно спал под защитой давней подруги и дюжины Охранных чар.

* * *

26 июля 1997 года

Хагрид с самого начала знал, что добром это не кончится. В конце концов, это была идея Наземникуса, а Наземникус и в лучшие времена не мог придумать ничего путного. Но Аластор уверил его, что Флетчеру можно доверять, Орден единогласно поддержал идею, и всё шло по плану, пока им с Гарри не пришлось отбиваться от десятка Пожирателей сразу. Мерлин знает, как они вычислили, что это был настоящий Гарри, но Волдеморт не заставил себя ждать. Хагрид чуял присутствие старого врага, слышал его смех, видел пролетевший мимо луч Авады и странную лиловую вспышку, но так и не понял, что произошло, пока из покосившейся коляски не раздался крик. И вот тогда у Рубеуса Хагрида, приручившего акромантула и с руки кормившего мантикору, волосы встали дыбом. Гарри уменьшался на глазах. Всё, что он мог сделать, — втащить его на мотоцикл и включить драконов огонь. К дому Тонксов он прибыл с опозданием, прижимая к себе комок тряпья, в глубине которого копошился младенец.

— Ох, зря мы на это согласились! Поверили Флетчеру, этому проходимцу! А я, старый дурак, не уследил за Гарри, не уследил! — подвывая, Хагрид раскачивался из стороны в сторону. — Будто вчера вёз его, малюсенького, из Годриковой Впадины, и вот тебе… опять! — он зарыдал.

Тед Тонкс нервно поглядывал то на Хагрида, то на жену, неловко держащую закутанного в одеяло ребёнка. В последний раз он видел её с младенцем на руках больше двадцати лет назад, и нынешнее зрелище нервировало. Он думал о Доре, и мысленный список всего, что может с ней случиться, рос с каждой секундой.

— Рубеус, успокойся и позволь мне успокоить ребёнка. Я отправила Патронус в Нору, скоро здесь будут авроры с новым порталом, — Андромеда Тонкс, никогда не терявшая присутствия духа, неодобрительно посмотрела на Хагрида. — Тед, будь добр, достань Огневиски.

Хагрид шмыгнул носом, издав жуткий хлюпающий звук, и принялся ждать. На свёрток с ребёнком он старался не смотреть.

Прибывшим Кингсли и Грюму потребовалось время, чтобы оценить ситуацию. Гарри выдал себя из-за Стэна Шанпайка. Мальчик-который-выжил стал годовалым ребёнком из-за неизвестного заклинания. Правда, он остался жив, что позволяло сохранить доступ к дому на площади Гриммо, но не оставляло никаких иллюзий. У них было два выхода — снять чары или удержать Министерство.

Министерство пало через двое суток. Скримджеру, который отправился выяснять вопрос с наследством Дамблдора, сказочно повезло — в момент нападения Молли Уизли отпаивала его валерьянкой после встречи с Гарри Поттером. Пришедший к власти Пий Толстоватый обладал пустым взглядом и глуповатой улыбкой, что могло быть и следствием Империо, и лицом болвана-предателя. За пару недель он полностью перепрофилировал деятельность своих подчинённых. Теперь Министерство боролось за освобождение мира от маггловских выродков.

Магглорождённые и полукровки — вчерашние торговцы, аптекари, трактирщики, министерские служащие — садились на скамью подсудимых, лишались волшебных палочек, приговаривались к Поцелую дементора.

Члены Ордена Феникса — хмурые и в миг постаревшие — собирались на площади Гриммо, больше для того, чтобы убедиться в существовании друг друга, чем для реальной борьбы. Война была проиграна, не начавшись, но никто не решался признать это вслух.

Гарри Поттер — «Нежелательное лицо №1» — много плакал, мало ел и не интересовался ни новым правительством, ни людьми, спорящими днём и плачущими по ночам.

* * *

Интерлюдия: о верности

Хельга Хаффлпафф родилась в Колчестере, крошечном городке, главной гордостью которого были рынок и замок, то и дело сменяющий хозяев. Хельга была единственной дочерью кузнеца и волшебницы, а потому могла с равным успехом сварить зелье и выковать доспех. Ей было шестнадцать, когда умерла мать, и восемнадцать, когда умер отец. Хельга была рассудительной и трудолюбивой девушкой. Она запаслась целебными травами, переоделась в мужское платье, оседлала лучшую кобылку, какую можно было достать в Колчестере, и двинулась в путь. Она ехала на север, потому что он был жесток к простым людям и, как рассказывала ей мать, ещё более жесток к магам. Хельга была прекрасным целителем и умела скрывать собственную магию. Она хотела творить добро и знала — север идеально подойдёт для этой цели.

Хельга Хаффлпафф была разумной девушкой. Она всё продумала, но не учла, что может встретить на своём пути других магов, вовсе не похожих на тех несчастных, о которых рассказывала мать. Их было трое — сильных, самонадеянных, горящих желанием сделать мир лучше. Они умели куда больше, чем Хельга, но не желали этим ограничиваться. Годрик Гриффиндор, предпочитавший магии старый добрый меч. Ровена Рэйвенкло, колдовавшая без единого слова и жеста, и Салазар Слизерин, живущий магией и ради магии. Они не скрывались, они считали свою магию великим даром и принимали этот дар с гордостью. Они несли её людям, не заботясь о том, что о них подумают, как их примут. Позже, оглядываясь назад, Хельга думала, что именно эта черта, объединявшая трёх повстречавшихся ей волшебников и никогда не присущая ей самой, заставила её забыть о своих планах и отправиться вместе с ними. В конце концов, все мы попадаем под чары тех, кто обладает достоинствами и пороками, нам не присущими.

Хельга Хаффлпафф была молода. Её многое впечатляло, а желания и надежды менялись, удивляя порой её саму. Путешествие с другими волшебниками походило на вечную весну в саду, где растут слишком разные цветы. При сильном ветре, развеивающем лёгкую пыльцу, каждое растение превращается в нечто совершенно новое. Хельгу не миновала эта участь. Кипучий ум Ровены, жажда жизни Годрика и амбиции Салазара нашли своё место в её душе. Когда же и её удивительная преданность обрела пристанище в их сердцах, на свет появилось их общее детище — школа для всех, в ком есть искра волшебства. Северный замок на берегу озера, скрытый от мира горами и лесом, скрытый от простецов чарами, а от магов — неприступными стенами. Школа чародейства и волшебства.

Хогвартс.

Хельга Хаффлпафф была полукровкой. Она вставала на сторону Годрика, когда речь шла об обучении магов из семей простецов. Она спорила с Ровеной, забывавшей о том, что знания — ещё не залог счастья, а знания, добытые с помощью магии, наделяют ответственностью, которая многим не по плечу. Она так и не простила Салазара, запершего в замке монстра и предавшего общее дело из-за израненного самолюбия.

Хельга Хаффлпафф была учителем, а значит, наставником — таким было единственно верное для неё понимание этого слова. Она чтила традиции Хогвартса, а свою жизнь посвятила ученикам. Она встречала их юнцами, а провожала взрослыми колдунами. Когда на пороге Хогвартса появился Персиваль Смит — её племянник по матери — Хельга поняла, что должна сделать ещё один шаг вперёд. Тогда её магия — наследие матери, и умение укротить огонь и металл — наследие отца, соединились в собственноручно выкованном кубке, который нельзя было уничтожить ни одним известным ей заклинанием, ни одним известным ей оружием. В свой первый день в школе подопечные Хельги собирались вместе и по кругу передавали чашу, отпивая по крошечному глотку. Молчаливый обряд был свидетельством их верности Дому, Хогвартсу и друг другу. Их наставница не требовала клятв, но никто не смел нарушить слово, данное ей или в её присутствии, — это было хуже, чем предательство. Это было бесчестьем.

Хельга Хаффлпафф была не так самонадеянна, как Салазар, ушедший из Хогвартса в поисках новой славы, не так умна, как Ровена, угасшая на её глазах после смерти дочери, не так отчаянна, как Годрик, павший в битве, как он всегда и мечтал. Хельга Хаффлпафф была верной и хотела такой остаться. Она попросила написать свой портрет и портреты других основателей, наложила на них чары, позволявшие изображённому на холсте человеку говорить и двигаться. Её разочарование было велико: все портреты остались неподвижны. Лишь много лет спустя она проснулась от странного ощущения. Она не понимала, почему сидит в кресле, если засыпала в кровати, почему сжимает в руке чашу, которую хранила подальше от посторонних глаз, и почему на ней парадная мантия.

В тот же день в гостиной Дома Хаффлпафф появился новый портрет: ещё молодая Хельга привставала с кресла, салютуя своим ученикам Чашей, и улыбалась. Она сделала всё, что могла.

* * *

— Вы уверены, что портрет существует?

— Северус, я видел его своими глазами.

Пальцы Снейпа выстукивали неопределённый мотив на крышке стола.

— И он находится в гостиной Хаффлпаффа?

— Разумеется.

— Разумеется! И как я должен с ней поговорить? Забрать портрет из гостиной факультета значит вызвать подозрения. Она точно не перемещается на другие портреты?

Дамблдор кивнул, и очки съехали на кончик крючковатого носа.

— Долгое время портрет госпожи Хаффлпафф был единственным волшебным портретом на Британских островах. Ей попросту некуда было перемещаться!

Снейп раздражённо прошёлся по кабинету.

— Альбус, — он пристально посмотрел на Дамблдора. — Я действительно не знаю, что делать. Я действительно не знаю, какому заклинанию подвергся Поттер. Спросить об этом у Тёмного Лорда — всё равно, что подписать студентам Хогвартса смертный приговор. Объясните мне, что я ищу. Почему я должен расспросить Хельгу Хаффлпафф о созданных ею артефактах.

Дамблдор прикрыл глаза, будто ему было больно.

— Я не могу, — он казался огорчённым, и Снейп почувствовал грызущее чувство вины. Снова. — Северус, я не могу рассказать вам, даже в сложившихся обстоятельствах, — он помедлил и добавил: — Особенно в сложившихся обстоятельствах. Впрочем, я могу дать вам совет. Используйте Гермиону Грейнджер.

Лицо Снейпа исказила гримаса.

— Прекрасно. Каким же образом, Альбус? Так же, как Флетчера? Боюсь, вы забыли, что в отличие от него, мисс Грейнджер не шляется по трактирам и не сбывает краденое в Лютном!

— Добби.

— Что?

— Вам поможет Добби, — на краткое мгновенье Дамблдор почти улыбнулся. — Он верен Гарри и его друзьям, для него открыт доступ в штаб Ордена, а Гермиона беспрекословно последует за ним, потому что достаточно знает о магии домовиков и, кроме того, верит Добби. Я с ним поговорю — уверен, он не подведёт.

Снейп сжал зубы. Доставить Грейнджер в Хогвартс. Удостовериться, что никто из хаффлпаффцев не поднимет шум. Проследить, чтобы об её визите не узнала ни одна живая душа — ни Кэрроу, ни Уизли. Отличная задачка — даже не уровень ЖАБА!

— Хорошо, — произнёс он, наконец. — Но, Мерлина ради, скажите сразу, что ещё она должна сделать!

На лице Дамблдора отразилось недоумение.

— Боюсь, что не понимаю, о чём вы.

— Вы прикажете Добби доставить Грейнджер в Хогвартс во время ужина. Поскольку присутствие на нём обязательно, гостиная будет пуста. У неё будет не больше получаса, иначе я попросту не смогу обеспечить её безопасность. Пусть возьмёт мантию Поттера и карту. Вы знаете, какую, — он повысил голос. — А теперь скажите, что она должна сделать после. Прийти к вам? Поплакаться Минерве? Поговорить с Кровавым Бароном?

Лицо Дамблдора приняло сердитое выражение.

— Северус, не следует насмехаться над… — он замер на полуслове и резко подался вперёд. — Повторите, прошу вас.

Снейп закатил глаза, но повторил.

— Ох, Северус, — голос Дамблдора звучал торжественно и почти радостно. — Определённо, вы правы.

Брови Снейпа взмыли вверх.

— Насчёт Кровавого Барона?

Глаза Дамблдора сверкнули.

— Не совсем. Постарайтесь задержать студентов. Мисс Грейнджер стоит навестить башню Рэйвенкло.

— Вы же понимаете, что там не будет никого, кроме Серой Дамы?

Дамблдор улыбался.

* * *

Гермиона ворвалась в кухню, оборвав мистера Уизли на середине фразы, и швырнула на стол сверкающее украшение.

— Уничтожьте его, — она запыхалась, её тошнило после перемещения, но ощущение триумфа заглушало всё. — Уничтожьте его!

Оторопевшие члены Ордена уставились на изящную серебряную тиару.

Ремус кашлянул.

— Гермиона, где ты её взяла?

— Я была в Хогвартсе.

Все сидящие ахнули. Молли выронила чайник, который наполняла водой. Грозный Глаз медленно поднялся из-за стола.

— И как же ты туда попала? — палочка оказалась в его руке быстрее, чем Гермиона успела моргнуть, но ей было плевать. Она ослепительно улыбнулась, не заботясь, что выглядит абсолютно, бесповоротно обезумевшей.

— Дамблдор прислал Добби. Это — диадема Ровены Рэйвенкло. А ещё это крестраж!

Наступила тишина. Вода в раковине лилась слишком громко.

— Крестраж, — недоверчиво повторил Грюм. — Альбус знал об этом?

Гермиона пожала плечами.

— Наверное. Вообще-то я должна была поговорить с Хельгой Хаффлпафф. Профессор… — она запнулась и шумно сглотнула. — Профессор Дамблдор велел Добби отвести меня в гостиную Хаффлпаффа, где есть её портрет, — никто не решился её прервать, и Гермиона продолжила: — Все были на ужине, и мне удалось расспросить её о Чаше Хаффлпафф. Оказывается, она завещала Чашу своему племяннику, Персивалю Смиту, и с тех пор артефакт хранился в семье. И если мы найдём потомков Персиваля, то найдём следующий крестраж! А потом я поговорила с Серой Дамой и узнала, что она — дочь Ровены Рэйвенкло! И она рассказала Тому Риддлу о диадеме! А он… — Гермиона перевела дух. — Он «осквернил её тёмной магией», так она сказала!

— И ты думаешь, диадему надо уничтожить. А потом проделать то же с Чашей Хаффлпафф, если мы её найдём. Так, девочка? — волшебный глаз Грюма смотрел то на диадему, то на Гермиону.

Гермиона нашла в себе силы усмехнуться.

— Я не думаю, я знаю, — она торжествующе выпрямилась.

Все смотрели на неё, пусть настороженно, пусть с недоверием. Но именно она сделала хоть что-то, а не сидела сложа руки. И Гермиона объявила:

— Я её надевала.

Непередаваемое ощущение. Прикосновение к чуду, к чистой магии. Вместо тревоги и сумятицы — холодная, строгая упорядоченность. Вместо разрозненных домыслов — ровный поток мысли. А потом — адская головная боль и два голоса, перебивающие друг друга. Первый — высокий, женский, требующий снять диадему, кричащий о заточённом в ней зле. Второй — бархатный, мужской, укоряющий за трусость, соблазняющий новыми горизонтами. А потом Гермиона попросту упала. Наступила на край мантии-невидимки — и упала. Диадема слетела с головы, и голоса стихли. Через несколько минут Гермиона стояла на Площади Гриммо.

Грюм долго и красочно ругался, пока Молли не пригрозила наложить на него Силенцио. Кингсли молчал и косился на диадему. Ремус вздыхал.

В конце концов Грюм поднял украшение щипцами для орехов и бросил в камин. Вспышка Адского пламени — и душераздирающий рёв с верхнего этажа.

Крестраж был уничтожен.

— Мерлин! — Ремус вскочил, опрокинув стул. — Там Дора!

— Подождите, — Гермиона направилась к двери. — Я сменю Тонкс и успокою Гарри. Ему… — она закусила губу. — Ему больно.

Путь по лестнице был бесконечным. Ноги казались свинцовыми. Перед входом в комнату Гермиона нащупала в кармане крошечный пузырёк, найденный в Выручай-комнате. Она знала, что за зелье в нём было. Густая субстанция цвета расплавленного золота, едва заметно отдающая чабрецом.

Феликс Фелицис.

Гермиона открыла дверь. Нимфадора что-то говорила, но Гермиона не слушала. Она, не отрываясь, смотрела на зеленоглазого мальчика.

Том Риддл, известный как Лорд Волдеморт, сидел у камина, который его не грел, и пил вино, вкус которого не чувствовал. Он знал: ещё один крестраж уничтожен, осталась Чаша в сейфе Беллы и Нагайна. Он решил: завтра всё изменится.

Северус Снейп, директор Хогвартса, невидящим взглядом смотрел в потолок. Несмотря на встречу с Лордом, день был неплох. Хуже будет завтра, когда Кэрроу начнут подозревать студентов в гневе своего хозяина. Он догадывался: завтра всё изменится.

Хельга Хаффлпафф задумчиво рассматривала студентов своего Дома. Среди них вполне нашлось бы место для приходившей к ней девочки — храброй, сообразительной, ловкой, но прежде всего — верной. Хельга знала, что такие визиты не проходят даром. Она не сомневалась: завтра всё изменится.

Гермиона Грейнджер сидела у кровати Гарри Поттера, уставившись в знакомую с детства книгу. «История Хогвартса» — простое и изящное решение. Чары омоложения, придуманные стареющим Годриком, влюбившимся в магглу. Короткая формула, лиловая вспышка. Какая ирония — применить их к гриффиндорцу! Гермиона слабо улыбнулась, глядя, как мерцает остаток зелья. Пусть Гарри поспит до утра. Она знала: утром всё изменится.