Перчатки (джен)

Августа просыпается по ночам. Просыпается резко, словно от пинка в живот, и, вжимаясь щекой в тонкое нагретое полотно наволочки, старается восстановить дыхание, будто воздух из легких и впрямь выбили тяжелым ударом.

За окном — белая, рыхлая, в темных пятнах, похожая на половинку чуть испорченного яблока, — плывет луна. Укусишь — и рассыплется во рту сухой, бессочной мякотью, пахнущей пряно, гнилостно-сладко.

Августа, тяжело вздохнув, откидывает одеяло и широким шагом направляется в комнату Френ... Невилла.

Никак не привыкнуть.

Внук спит. Разметался по постели звездочкой, раскинув руки и ноги, одеяло свисает почти до самого пола.

Августа вздыхает почти по-старушечьи, хотя обычно подобного себе не позволяет. Какие могут быть вздохи в ее положении? Слишком уж они дороги.

Августа осторожно поправляет сползшее одеяло — не дай бог, простудится ребенок.

Невилл вздрагивает во сне, и она на секунду пугается: не разбудила ли? Но Невилл переворачивается на бок, невнятно бормочет что-то, подбирая коленки к животу. Детский сон — глубокий и бестревожный.

И хорошо. И замечательно.

Она выходит из комнаты внука в тускло освещенный коридор, наполненный серым сумраком. Там — в углу, на столике — лежат забытые перчатки из драконовой кожи.

Августа взмахом палочки, не касаясь рукой, смахивает с них пыль, затем возвращается в свою постель.

Каждое ее движение отточено, будто часть какого-то привычного ритуала.

* * *

А тогда... В ту, самую первую, ночь Августа совершенно не знала, что ей делать. Бестолково металась, ныряя то в камин, то в комнату Френка, где спал Невилл — спал, да проснулся; еще и раскричался, что за наказание?

Палочка, где палочка?

Шляпа где?

А внука с кем оставить... да Мерлин, полный дом родственников! Не потеряют, пока она с сыном и невесткой из больницы не вернется.

Что еще забыла?

Августа проходит по коридору. Там, на столике, — перчатки. Френк забыл — не ребенок, а наказание.

Она их ему в Лютном купила — продавец клялся, что на перчатки эти наложены все самые лучшие защитные заклинания. Едва ли не Аваду отведут.

Августа не поверила, конечно, тем более что в заклинаниях была не особо сильна, но не удержалась, купила, издержав на них пять галеонов.

А вдруг помогут? Вдруг спасут?

И вот какое несчастье — уходя, он про них забыл.

«Забыл проклятые перчатки, — тревожно, болезненно стучала кровь в висках, — вот поэтому и в Мунго попал вместе с Алисой. Это я виновата. Не сберегла».

Страх за сына почти выворачивал ее желудок наизнанку, осязаемой, душной волной поднимаясь к горлу.

«За ужином съела что-то не то», — уверяла себя Августа, не желая признавать свой страх. Все будет хорошо. Наверняка это какая-то пустяковина. Легкая рана, ожог, перелом... все это лечится моментально. Они же не магглы и не сквибы. Они ж волшебники, черт побери. Почти всесильные людишки, которые к вопросам своего здоровья всегда подходили очень ответственно, не гнушаясь при этом губить друг друга в очередной бессмысленной, никому не нужной войне.

Шляпа, где шляпа?

Палочка где? А, в руке.

Послышался тонкий, раздражающий рев.

— Да подойдите кто-нибудь к ребенку! — крикнула она нетерпеливо. Голос страшно и глухо отразился от стен.

Ну почему Френк забыл эти перчатки? Надо было, обязательно надо было ему напомнить — почему она не подумала?

Целители пока отмалчивались, и она могла винить себя сколько угодно.

Дальше все было куда хуже. Как будто где-то в теле пробили чудовищную брешь, сквозь которую утекла вся ее жизнь.

Память работала будто вспышками, отдельными кадрами, выхваченными из действительности.

Вспышка.

Лицо целителя, на котором нет и капли дежурного сочувствия. Просто маска.

Вспышка.

Лицо Френка, на котором нет и тени мысли. Просто маска. Такое же лицо Алисы.

Пустые, погасшие, выцветшие глаза.

Вспышка.

Мелькали лица. Лживые лица, сочувствующие лица... лица, лица, лица. Августа терялась в этом водовороте.

Вспышка.

Ночь. Гнилая луна за окном, похожая на половинку яблока с мучнистой, потемневшей кое-где мякотью.

Перчатки. Чертовы перчатки, которые никого не спасли. Перчатки, которые так никто и не удосужился убрать. Они сиротливо лежали на прежнем месте, и все обходили их стороной, как будто надеясь, что владелец вернется и заберет их сам.

Вспышка.

Больничный коридор. Она сидит, бессильно опершись лопатками о стену, — не плачет.

Вспышка.

Коридор.

И снова.

Каждый должен совершить свой выбор — между добром и злом, между жизнью и смертью.

Между желанием спасти свое дитя и уйти следом за ним. Между страхом и смелостью, добром и подлостью.

Августа балансировала на грани: среди сотен смертей волшебников и магглов две почти-смерти в глазах невестки и сына не отпускали ее.

И казалось, так просто было позволить себе сойти с ума. Представить, что это все не жизнь, а выдумка, плод чьего-то чудовищного, безжалостного воображения.

Пока однажды, посреди очередных машинальных сборов ("Палочка, шляпа? Неважно!"), кто-то не обхватил ее в районе коленок двумя тонкими ручонками. Кто-то маленький. Кто-то очень важный. Про кого она совсем забыла.

— Бабу-уля, — сказал этот кто-то.

И Августа очнулась.

* * *

Все было, кажется, по-прежнему: круговерть дел, подрастающий внук, у которого — вот досада для всего семейства! — никак не проявлялась магия. А Августа хоть и переживала больше остальных, за троих разом, но втайне, отчаянно этого стыдясь, даже радовалась.

Если внук сквиб, он неминуемо окажется далеко от всей этой мерзости, от этих безумных, никому не нужных смертей.

И ему не будет дела до того, что война еще не окончена, пока почти-смерть плещется в пустых глазах.

Жизнь текла по привычному кругу, занятая повседневными хлопотами, и только до сих пор лежащие на столике перчатки служили подтверждением, что Френк еще не вернулся.

Еженощно Августа смахивала с них пыль и иногда ловила себя на мысли, будто навещает могилу еще живого сына.

«Можешь цветы на этот стол положить, глупая, старая ты гусыня, обелиск установить!» — ругала она себя, но ничего не могла поделать. Убрать перчатки рука не поднималась.

В них же столько защитной магии, а Френк их забыл. Он забыл — он и вернется за ними.

А перчатки оставались на прежнем месте. И луна продолжала гнить ночами, не давая Августе покоя.

* * *

И только свербит сердце: что-то она сделала не так, где-то ошиблась. Августе снится Лютный, наполненный липким, маслянистым мраком.

— Самые лучшие перчатки! Самые лучшие, для защиты от всевозможных темных заклятий, из драконовой кожи! — рассыпает слова, как прыгучие горошины, торговец. — Всего пять галеонов.

Августа бездумно кивает.

— Две пары? — нехорошо ухмыляясь, спрашивает он. — Всего по пять галеонов за каждую, мэм.

— Одну, — качает головой Августа и протягивает монеты, рассыпающиеся прахом в ее руках. Еще пять галеонов ей жалко тратить. Достаточно и одной пары. Для сына — ведь он самое важное в ее жизни, она обязана его сберечь.

Слышится тихий вздох.

Она оборачивается. Позади стоит Френк и смотрит на нее грустно и осуждающе. Его очертания будто расплываются в темноте.

— Одну, мама? Одну пару? А как же моя жена, мама? Как же Алиса?

И, выдирая у нее из рук перчатки, швыряет на внезапно возникший из ниоткуда столик.

— Мы всегда должны быть вместе. Всегда.

И мысль тает в его глазах.

Августа молчит.

Она сделала выбор.