Лугнасад в отдельно взятой квартире (джен)

В конце лета количество авалонских яблок в доме приобрело размеры катастрофы. Яблоки эти хорошие, сочные и чистые — червяков на Авалон не завезли; ими можно кидаться в гремлинов, а компоты и повидла получаются просто отличные. Но их было слишком много! Леона опрометчиво согласилась, когда Нэсси предложила «принести немножко со сбора урожая». Кто же знал, что «немножко» означает «пару мешков».

Как выяснилось, каждый год после Лугнасада для учениц назначались Яблочные каникулы, и неделю они, как заправские крестьянки, проводили в садах и рощах. И не только они: все авалонцы, включая, по слухам, самого Мерлина и фату Моргану.

Конечно, Леона поинтересовалась, куда эти бесчисленные яблоки девают дальше. А потом, услышав ответ, долго смеялась. Фаты отправляли их «в мир». Мол, людям пригодятся: немножко, но повышают устойчивость ко всяким мистическим пакостям. Вот и выезжали с Авалона десятки лодок — младших сестёр ладьи-автобуса, — которые к концу пути превращались в небольшие фургончики. С этих фургончиков яблоками и торговали… Не то, чтобы фатам требовались людские деньги, совсем наоборот, но они знали, что если раздавать просто так — люди будут подозревать нехорошее. Надёжнее, если покупают. А деньги — по крайней мере, железные — можно дракону отдать. Пусть старик порадуется…

Часть урожая доставалась ученицам, что и приводило к тому, что в квартире наступало что-то вроде стихийного бедствия.

Самое волшебное во всем этом, по мнению Леоны, было то, что юные фаты к концу обучения не начинали ненавидеть яблоки и всё яблочное.

Хоть авалонские фрукты и хранились хорошо, но перерабатывать их всё-таки нужно было. Мешки две недели загромождали угол на кухне: Леона каждый день говорила себе, что вот сегодня… и времени опять не хватало. Наконец она поняла, что дальше так продолжаться не может, в субботу после обеда перехватила норовящую улизнуть погулять сестру и усадила чистить яблоки. Сама занялась тем же, а как только заполнила первую кастрюльку — встала к плите.

Остаток дня пролетел незаметно.

Мерно гудела вытяжка над плитой, потому что без неё духота становилась невыносимой.

На балконе надрывно вопила кайт-ши, вместо блюдечка с колбасой обнаружившая тазик с яблочными очистками.

На полу, наполовину под столом, сидел бука и меланхолично чистил яблоки. Леона, стоя у плиты, помешивала варенье в медном тазике, подаренном в прошлом году на Рождество её русской ученицей. Она, на самом деле, не ожидала, что детский страх согласится помочь, и спросила просто на всякий случай. Но он согласился: вылез из-под кровати (всего во второй раз за полгода знакомства!), молча пошёл за ней, сел на пол и, вытащив из поясных ножен кинжал, придвинул к себе тазик с фруктами.

На кухне было сумрачно: горела только одна свеча рядом с плитой. Не потому, что отключили электричество: тогда и плита не работала бы тоже, а это совсем катастрофа, — просто бука не любил яркий свет. Терпеть-то терпел, он мог и на дневной высунуться, но не любил. Поэтому Леона после того, как уложила Нэсси спать, выключила лампочку и зажгла себе свечку.

— Буки любят яблочный джем? — задумчиво спросила она, попробовав варенье на готовность.

— А что? — после небольшой паузы отозвался кошмарик.

— Столько, — Леона махнула рукой, указывая на ряд банок, — мы с Нэсси и за два года не съедим. Кое-что я могу подругам отдать, но немного, а то начнут любопытствовать, откуда столько яблок… В общем, может, твоим родичами надо?

Она не сразу поняла, что тихий звук из-под стола — как будто кот подавился шерстью — это безуспешно сдерживаемый смех.

— Что я такого сказала?

Тут бука не выдержал и рассмеялся уже в голос. Правда, почти сразу зажал рот ладонью, вспомнив, что за стенкой спит ребёнок. Успокоившись, объяснил:

— Я просто представил, что будет, если притащу матушке джем из авалонских яблок, да ещё сделанный при участии феечки. Её, наверное, удар хватит! Или меня, — помрачнев, добавил он. — Скалка у неё хорошая, тяжёлая, ей ещё моя прабабка прадеда колотила…

— А что, твои родные не знают… — Леона чуть замялась, — ну, где ты живёшь?

— Где — знают, ещё бы они не знали, — бука тихо вздохнул. — Но не знают, с кем.

— Почему ты им не рассказал?

— Можно подумать, ты своим рассказываешь, — недовольно буркнул детский страх.

Об отношениях подобных ему созданий с фатами Леона знала немного: с ним разговаривала нечасто, а Нэсси училась пока только самым основам и ситуацию в мифологической реальности в целом не представляла. Но бука и фаты по крайней мере принадлежат к одному миру, так что она резко возразила:

— Это другое. Даже не будь чар Кассандры, мне бы никто не поверил. Посчитали бы фантазёркой, дурой, а то и сумасшедшей!

— Так меня тоже. Жить в одном доме, да ещё и с разрешения — это почти сотрудничать, а наши с феями не сотрудничают. Не то чтобы те нам враги, но добра от них никто не ждёт…

Бука продолжал говорить, но Леона его почти не слушала, с головой провалившись в свои мысли: осознание накатило океанской волной, сбило с ног и поволокло по песку. Как будто до сих пор она не давала себе думать о том, насколько ненормальна её жизнь с точки зрения других людей. Наверное, действительно не давала. А теперь это почему-то выплеснулось, обрушилось на неё всё разом. Может, из-за авалонских яблок, которых она напробовалась так, что даже ужинать не хотелось?

Из ступора её вывел вопрос буки, заметившего, что что-то не так:

— Леона, ты чего?

— Боюсь, — она оперлась на край стола и невидящим взглядом уставилась на ряд банок с вареньем, — что всё это нереально.

— Как? — не понял детский страх.

— Что я попала к какой-нибудь секте и меня накачивают наркотиками, так что я вижу фей и прочую нечисть. Или просто тихо схожу с ума. А может, я уже год как в психиатрической клинике и не вижу окружающей реальности, погрузившись в фантазии?

— А я? Ты ведь со мной разговариваешь. Как можно говорить с тем, чего не существует?

— Может, я разговариваю с собственным подсознанием. Которое пытается убедить меня, что всё нормально.

— И откуда в твоём подсознании столько яблок? — бука тихо фыркнул, потом вздохнул. — Я не знаю, как опровергнуть то, что ты говоришь. Но, мне кажется, такой этап проходят почти все взрослые люди, коснувшиеся нашей стороны мира. Детям проще, у них ещё нет чётких границ возможного и невозможного. А взрослые, когда сталкиваются с чем-то, чего не может быть, пугаются. Или отрицают. А когда отрицать невозможно, они скорее усомнятся в себе, чем в своих знаниях о реальности.

Порой кошмарик казался Леоне кем-то вроде кота: не домашнего, но и не совсем бродячего — дичится, но в дом всё-таки приходит. Жил он очень просто: спал, ел, охотился… Кажется, даже читать не умел. Но иногда он вёл себя так, будто сам учился у фат и друидов: говорил серьёзные и странные вещи или объяснял то, что у неё не получалось понять.

— Как можно усомниться в физических законах? А авалонская ладья их нарушает.

— Зачем в них сомневаться? Они действуют. Просто есть ещё законы магии. Точнее, не совсем законы… Или вообще не законы… Я в этом не разбираюсь, если честно. Мелкую свою спроси, её должны уже были этому учить.

— Вот только поверю ли я объяснениям?

— Не знаю. Ты только не зацикливайся на всём этом, а то правда с ума сойдёшь… Я слышал, и так бывало, когда человек не мог ни принять, ни отвергнуть наш мир до конца.

— Спасибо, утешил, — уныло отозвалась Леона. — Если я ещё не сошла с ума, то сойду. Отлично.

— Почему тебе просто не принять всё, как есть? Ты ведь совсем не удивилась, когда обнаружила меня под кроватью! И в гремлинов тапками кидаешься. Что сейчас стало не так?

— Не знаю. Просто осень, наверное…

Свечка догорела и погасла, погружая кухню в темноту. Леона этого, кажется, и не заметила. По крайней мере, ничего не сделала.

— «Просто осень»! — детский страх недовольно фыркнул. — По вашим людским меркам лето ещё, я знаю. Три дня осталось.

Хотя, справедливости ради — погода в Нью-Касле последнюю неделю стояла отнюдь не летняя.

Девушка не ответила. Бука, судя по звукам, поднялся с пола и полез копаться в кухонных шкафчиках, бормоча себе под нос что-то вроде «да где же это треклятое огниво?». Как выяснилось, «огнивом» он именовал зажигалку. Воткнул в подсвечник новую свечу прямо в лужицу воска от старой и щелкнул колёсиком. Через несколько секунд фитиль занялся дрожащим рыжим огоньком.

— Леона, ну не грусти… — бука остановился у неё за спиной, неуверенно переступил с лапы на лапу и шелестящим шёпотом предложил: — Хочешь, я тебе своё имя скажу?

— Спрашиваешь! Конечно, хочу, — Леона резко обернулась, поднимая голову, чтобы смотреть в зелёные кошачьи глаза — когда детский страх выпрямлялся в полный рост, он был выше её почти на полголовы. — Но… почему сейчас?

Не разбираясь в обычаях народа холмов, она по человеческой привычке ещё в самом начале знакомства спросила, как его зовут. Тогда он не то, чтобы обиделся, но разговор свернул и удрал охотиться. Потом Нэсси ей объяснила, что отношение к именам у фэйри и их родичей сложное, особенно у тех, кто ближе к нечисти — случайным знакомым их не говорят. Вот друзьям — другое дело. Тему имени буки Леона с тех пор больше не затрагивала.

— Я не знаю, что ещё хорошего могу сделать, — кошмарик вздохнул и взъерошил когтистой лапой и так встрёпанную гриву. Молчал некоторое время, будто собираясь с духом, и наконец сказал: — Киаран МакШи.

Леона неуверенно улыбнулась.

февраль-сентябрь 2014