You'll have to swim (джен)

Шум прибоя отдаётся от стен и даже бьёт по ушам — кажется, там, сзади, грозит начаться шторм, отрезав единственный выход назад. Что ж, возможно, так даже и лучше — Регулус не рассчитывает вернуться, он даже не взял сюда с собой мантию, поскольку она мешала бы плыть. Плевать, что вода, и в остальное время года холодная, сейчас, в самом конце осени, становится просто ледяной и пробирает до костей, плевать. Судороги прошли — и ладно. Цель всё равно остаётся иной, нежели не заболеть. И сейчас, когда Регулус стоит перед запечатанным проходом, уже не имеет значения, мокрый он или сухой, продрогший или согревшийся; возможно, даже наоборот, так лучше: если он собирается остаться в этом ледяном аду, то должен ощутить его полностью, дойти до самого конца, принять в себя.

— Хозяину Регулусу придётся подождать. Кричер сейчас порежет себе…

— Не надо, — перебивает он лепетание домового эльфа, доставая специально для этого прихваченную опасную бритву. — Завершить это дело должен я — мне и резать, — и резким движением вспарывает себе ладонь.

Когда крови набирается в горсть, по его мнению, достаточно, самое время приложить руку к скале, щедро окропив шершавый камень собой. Мгновение — и кровь всасывается, растворяясь бесследно, проход открывается, и из него тянет ещё более холодным воздухом, что заставляет Регулуса очередной раз поёжиться. Он стоит перед вратами и не может заставить себя сделать очередной шаг, после которого нельзя уже повернуть назад. Умом он понимает, что обратно ему теперь уже не добраться. До берега в такую погоду и по такой воде он не доплывёт, а аппарировать из этого места нельзя — Лорд позаботился об этом. Ещё Регулусу противно называть этого человека — или уже не-человека — Лордом, те самым признавая его превосходство и право вести за собой остальных, но с этим он тоже ничего не может поделать. Ничего, надо только собраться, взять себя в руки, сделать единственный шаг….

— Идти правильным путём легко и сложно одновременно, — когда-то говорила ему Белла. — Тебе всегда придётся помнить, что ты несёшь бремя чистокровного волшебника, что ты должен быть примером для других: для полукровок и грязнокровок, для тех чистокровных, кто слишком смешивается с магглами. С другой стороны, — в этот момент она глядела в глаза, и ей невозможно было не поверить, — когда ты начинаешь следовать этому пути с самого детства, как мы с тобой, то тебе становится легче сделать очередной шаг. Ты знаешь, что должен, и совершить правильный выбор, пройти до конца, тебе обязательно поможет твой род, твоя семья, которая всегда находится внутри тебя.

Когда Регулус представляет, что сказала бы Белла, как бы она сама поступила на его месте — становится легче, будто и впрямь ощущается её присутствие. Наверное, помогает ему, всё-таки, не совсем род — в конце концов, в этот момент он почему-то нуждается не в матери или отце, а в ком-то, кто так же, как и он, борется за спасение магического мира. Когда кажется, что Белла рядом, проходить действительно становится легко — возможно, просто потому, что это единственно верное решение. Только становится жаль, что идти он вынужден всё же с Кричером. Всё-таки, когда он представляет себя входящим в загробный мир, в свой последний путь, хочется, чтобы то, что он собирается делать, выглядело величественно. Но что же может быть более жалким, чем путешествие с домовиком в роли провожатого?

Когда-то он и впрямь считал, что надо, чтобы твои поступки смотрелись величественно — все, до единого. Возможно, это было следствием воспитания, когда мать ценила в первую очередь внешнюю сторону, а своеобразным антиподом выступал Сириус. В действительности же у брата всё получалось почему-то естественно, а сам Регулус в определённый момент начал подмечать, что смотрится на его фоне не выигрышно. Вероятно, дело было в том, что в отличие от старшего брата, он сам получил внешность более заурядную, и его манерность выглядит менее естественно, чем кривляния Сириуса. Потом Белла, когда стала тренировать его в бою и учить более глубоким аспектам магии, которых не проходят в Хогвартсе, стала не только тренером, но и учителем, много давшим и прояснившим в плане воспитания, ценностей и приоритетов за то краткое время, что он с ней занимался. Пожалуй, не меньше, чем все преподаватели Хогвартса, вместе взятые. Именно она открыла ему глаза на то, что главное — внутренний стержень, и не глупое копирование всех манер, а то, как принципы остаются внутри, вместе с кровью. Как они влияют на поступки. Казалось бы, довольно очевидная вещь — но ведь многие её предпочитали не замечать, ограничиваясь внешними атрибутами того, что хотели нести в себе.

Вот он аккуратно, вдоль стенки, чтобы не потревожить подводных обитателей этого места, доходит до нужной точки и аккуратно производит требуемые манипуляции. Возможно, он едва ли знает самые основы легиллименции и не смог бы правильно вскрыть память даже жалкого маггла — но на то, чтобы считать воспоминания своего домовика, когда тот изо всех сил стремился выдать всё, что помнил, его хватило. Равно как хватило и на то, чтобы множество раз пересмотреть эти воспоминания, пока они не отложились внутри настолько, что теперь он мог делать всё автоматически. Собственно, почти так оно и происходит… и только сейчас он замечает, что так до сих пор и не заживил рану, и от осознания своей оплошности хочется засмеяться как можно громче. И правда, ещё чуть-чуть — и кровь в озере точно пробудила бы легионы инферналов. А так остаётся только произнести заживляющее заклятие и смотреть, как порез затягивается, оставляя за собой тонкую нитку шрама — целительство никогда не давалось ему по-настоящему хорошо. Зато теперь шрамы есть на обоих руках, и расположены они почти симметрично.

Второй шрам он получил, когда накладывал чары на свой амулет, который он собирался положить вместо хоркрукса. Когда Регулус решился на этот поступок, то должен был предпринять всё возможное, чтобы его обман не раскрылся раньше времени — а для этого было необходимо, чтобы здешние чары принимали тот предмет, что он положит вместо хоркрукса Лорда, за настоящий. И он очень надеялся, что его манипуляции с амулетом и собственной кровью помогут.

На поверхности показывается лодка, и Регулус смело шагает в неё — почему-то снова следом за эльфом, будто судьбе требуется очередной раз напомнить, кто его провожатый. Именно в этот момент снова накатывают сомнения: Лорд ли предал своих подопечных, или это он, Регулус, на самом деле предатель, чьё место здесь, в ледяной пучине подземного озера. Конечно, если верить тому, что говорила Белла, то лидер, который решается на подобный шаг, однозначно квалифицируется, как предатель.

Когда Регулус стал догадываться, что на самом деле прятал Лорд в этой пещере — точнее, тогда он даже и не знал почти ничего про хоркруксы и понял только совсем приблизительно, что там за артефакт — то перерыл все книги домашней библиотеки, где такие вещи упоминались. Конечно, подробной инструкции по их созданию Регулус не обнаружил, зато нашёл информацию, заставившую его волосы встать дыбом — судя по всему, Лорд уже и не был человеком, и чем дальше, тем меньше человеческого в нём должно было оставаться. И да, такой лидер мог только утопить свою команду в пучине ледяного озера. Или крови.

Барти Крауч, один из немногих, кого Регулус мог назвать близким другом, в отличие от кузины, считал, что восприятие того, кто же на самом деле предатель, а кто герой — нечто, что появляется уже после войны. Тогда победившая сторона может решать, кто же и чем выделился. И в этом плане, если Лорд останется у руля Организации, то предателем будут считать Регулуса (если, конечно, вообще выяснится, что же он сделал). Но тот же Барти говорил, что восприятие теперь, когда они все повязаны, у них одинаковое — они находятся в одной лодке. И сейчас у этой лодки прохудилось дно, и холодная вода уже точками вливается внутрь. И можно ли считать изменой то, что Регулус старается сейчас сделать всё от него зависящее, чтобы не дать утонуть всем остальным?

Когда Барти говорил, приводил пример про лодку, то Лорда он сравнивал с альбатросом, который направляет путь судна в сторону берега, не давая тому сгинуть в бушующем шторме. Но Лорд оказался скорее этой самой пробитой лодкой. Шторм уже начался, альбатросом Регулус стать не мог — но кто-то должен был направить утопающую команду к берегу. А значит, кому-то придётся плыть.

В этой пещере мрак кажется разлитым в воздухе, и даже бледно-зелёное свечение вдали, которое отмечает цель путешествия, не может его развеять. А от воды внизу так и веет холодом, и если в неё посмотреть, то холод этот кажется могильным. Сколько их там внизу? Пять сотен? Тысяч? За какие смертные грехи эти магглы (а может, и маги — кто их сейчас разберёт, когда они уже не отличаются друг от друга) получили в своё распоряжение вечные муки внутри ледяного озера? Кто их так предал — или это они кого-то предали? Зачем он вообще плывёт в самый центр этого кошмара и скоро уже должен добраться до острова, до источника безумия? Чтобы выполнить свою работу и навсегда остаться в этой воде, как ещё пять тысяч несчастных?

Сейчас, стоя в лодке, Регулус чувствует себя одним во всём мире, да и сам мир сузился до пределов пещеры, и сужается всё более, погребая себя под кошмарами. И центр мира — крохотный каменный островок, в котором дошедшего туда ждёт, наверное, самая страшная кара. Мог ли он когда-нибудь догадываться, что всё закончится именно так?

Джоан Отс, возможно, догадывалась. Когда он сообщил ей, что собирается принять метку, тем самым окончательно вступив в ряды Пожирателей Смерти, она явно смотрела на него с грустью. Нет, она не пыталась отговорить своего тогда парня, а далее будущего (а теперь уже явно несостоявшегося) жениха — скорее, наоборот, сказала, что примет любой его выбор, а если будет надо — пойдёт следом за ним. Но во взгляде её уже тогда было заметно, что она догадывается: ничем хорошим вступление в Организацию кончиться не может. Впрочем, она и к идеям Лорда относилась довольно-таки скептически. Зато она готова была пойти с Регулусом до конца — и возможно, именно поэтому он ничего ей о своём последнем плане не сказал. Не оставил даже записки.

Он вообще никому не стал рассказывать, о том, что собирается сделать здесь, посреди холодного мёртвого озера. В конце концов, та же Белла или Барти (не говоря уже о Джоан) решили бы пойти с ним или вместо него — разделить ответственность. Но если одному суждено утонуть, выправляя лодку на нужный курс, то нет нужды утягивать за собой кого бы то ни было. По крайней мере, так предполагает его бремя чистокровного волшебника. И вряд ли кто из них стал бы звать его с собой на смерть. Оставлять какие-то письменные свидетельства было попросту опасно: а что, если они попадут не в те руки? Конечно, судя по трактатам из библиотеки, более одного хоркрукса создать по имеющимся способам нельзя, а потому, уничтожив медальон, Регулус тем самым уничтожит шанс Лорда на бессмертие. Но чем дольше об этом не будет знать сам Лорд — тем лучше.

Регулус пытается всмотреться вглубь, в тёмную спокойную воду. Отсюда она кажется настолько мёртвой, что даже лодка не оставляет на ней следов. Внутри можно заметить настолько же гладкие и безжизненные лица тех, кому не повезло оказаться здесь ранее. Они стоят, плавают, но в основном лежат — всюду, насколько их вообще можно рассмотреть — в ожидании нового пополнения, того, кто присоединится, кто войдёт к ещё пяти тысячам таких же. Наблюдение за ними увлекает настолько, что очень сложно отвести потом взгляд от мёртвого воинства, когда лодка всё-таки натыкается на камень. Только сопутствующий этому толчок заставляет пошатнуться и прервать из-за этого зрительный контакт. Прервать только для того, чтобы его захватила тьма. Здесь, на крохотном островке, состоящем, по сути, из единственного то ли валуна, то ли куска подводной скалы, тьма кажется не просто разлитой в воздухе, но почти осязаемой. Словно весь мир вышел из неё, а теперь возвращается в первозданное состояние. Её можно почти пощупать, она обволакивает Кричера, так и не успевшие подсохнуть ноги, кисти рук и даже тот зеленоватый свет, что исходит из чащи в центре островка.

Очень сложно заставить себя покинуть лодку, несмотря на то, что путь остался всего один. Наверное, только тот факт, что он должен это сделать ради Отс, ради Беллы, ради матери, даже ради Барти и будущего Организации как представителя интересов чистокровных семей, а не беспокоящегося только о собственном бессмертии Лорда, помогает всё-таки ступить на плоский окутанный темнотой камень и направиться в сторону чаши. Вряд ли кто-то сможет оценить его поступок — если всё пройдёт гладко, о нём никто и не узнает — и конечно, Барти, Белла, Джоан и мама с папой будут огорчены, очень сильно. Зато у них появится шанс на будущее. На то будущее, в котором они отстаивают свои идеалы, а не ассимилируются с грязнокровками или следуют за безумцем.

Регулус очень хотел бы попасть в это место как турист — посмотреть на тот самый мрак и ужас, который может оставить после себя человек, чтобы узнать, как оно выглядит. Увидеть — и вернуться обратно. Но обратного билета у него нет, а это конечная остановка. Он приехал. Поэтому он подходит к чаше и даёт Кричеру кубок.

— Слушай внимательно, — говорит он эльфу. — Это мой последний приказ, так что не перебивай и не пытайся себя наказывать, — сразу пресекает он возможные попытки Кричера наказать себя. — Сейчас ты будешь вливать в меня зелье этим кубком, что бы я ни говорил, до тех пор, пока оно не кончится. Потом, — он бросает взгляд на чашу, — ты меняешь местами медальоны и возвращаешься домой. Тот медальон надо уничтожить. И знаешь что… — Регулус довольно долго колеблется, но всё же решается — вряд ли кто из них выдаст тайну Лорду сам, но может произойти же и намеренная утечка, — не говори о том, что сегодня произошло, ни маме, ни отцу, да и вообще родственникам.

— А хозяин Регулус?..

— А хозяина Регулуса больше не будет, и это не обсуждается. И, Кричер, — он внимательно смотрит на домовика, — это очень важно, важнее, чем моя жизнь. И это мой главный приказ. Как только медальон будет у тебя, не медли ни секунды, а сразу возвращайся.

— Кричер понял… — он кажется поникшим и теперь совсем уже жалким, но берёт в руки кубок и начинает свою работу.

Зелье кажется обжигающим и горьким на вкус. Оно проходит по пищеводу, вызывая рвотные позывы, но Регулус заставляет себя глотать, так быстро и много, как только может. Он знает, что есть всего один способ выполнить то, что должно: осушить чашу до самого дна.

Он сам не понимает, когда картинки начинают меняться, когда вместо жалкого и почти беспомощного, но сейчас незаменимого Кричера начинают появляться другие. Они насмехаются над Регулусом, обвиняют его — во всём, в чём он сам мог бы себя обвинить. Они словно находят его больные места, чтобы задеть посильнее.

— Ты же знаешь, — говорит ему Сириус, высокий, красивый, всегда в своём образе того, кому удаётся всё, — что на самом деле ты хотел быть таким же, как я, да? И то, что ты сейчас пыжишься, чего-то пытаешься доказать — всё из-за того, что на самом деле, ты всегда был какой-то моей испорченной копией. Помнишь, как в детстве все говорили, что я — настоящий Блэк. Хвалили меня, а не тебя, да? — Он нагло усмехается. — А потом в школе, я мог запросто переплюнуть любые твои достижения, и единственное, в чём тебе удалось меня обогнать — это в том, что ты стал ловцом факультетской сборной, ха. Знаешь, — Сириус смотрит на брата едва ли не сочувствием, — вот если бы за дело принялся я, то завершил бы его удачно. А может, и сам выжил бы… Но ты-то, ты непременно всё запорешь. — Он махает рукой и продолжает дальше рассказывать про то, что Регулус никогда не сможет дотянуть до своего брата, пока картинка не сменяется следующей.

— Что ты делаешь?! — резко спрашивает его Беллатрикс; в отличие от брата, она выглядит постаревшей и полубезумной. — Ты что, не понимаешь, что Лорд просто не может позволить себе умереть?! Ты просто не смог понять его замысел. Пошёл на поводу у глупых предрассудков, уподобившись предателям крови!

— Знаешь, — это раздаётся голос Барти; он тоже кажется старше и неожиданно веселее обычного, — в чём ты ошибаешься? Никто из нас не знает, как ославят нашего лидера, как воспримут ту или иную новость… но мы выбираем сторону не для того, чтобы сменить её при первом удобном случае. А вот кому быть палачом, а кому пророком — не разберёт заранее никто.

— Ну ты и мудак, — это говорит уже Отс. Больше от неё не раздаётся ни звука, она только смотрит на Регулуса с какой-то смесью жалости и презрения. Тем временем Барти, Сириус и Белла продолжают рассказывать ему, в чём он неправ, вспоминать все его слабости и былые прегрешения, к ним присоединяются родители, говорящие, что так и не смогли воспитать из него достойного сына, потом ещё и ещё знакомые люди…

Он уже сам не понимает, когда перед ним начинают проноситься картины из его же жизни: первая неудача, первый поступок, продиктованный завистью, ненавистью, обидой… Очень хочется, чтобы всё закончилось, но горло обжигают всё новые и новые порции зелёной — хотя Регулус не может уже разглядеть её цвет — жижи. Он пытается сопротивляться, пытается спорить с приходящими образами — и не слышит, что вылетает из его уст. Пытается вспомнить всё хорошее, что у него было, пытается просто поймать в памяти тот момент, когда он окончательно решился, пришёл, преодолел точку невозврата…

Он стоит на каменистом берегу, и волны бьются у его ног. Если он что-то понимает в надвигающихся чёрных тучах, закрывших уже половину неба, ещё чуть-чуть — и разразится шторм. Влажный ветер с моря пронизывает насквозь, а ему надо сделать всего лишь шаг вперёд, навстречу волнам, потом ещё один шаг, ещё… а он один перед лицом стихии, и отступать некуда. Он вспоминает лекции Беллы, когда она прерывалась, дабы рассказать про своё видение бремени чистокровных, той ноши, которую они должны нести от рождения и раздавать остальным. Когда кажется, что она уже совсем рядом и подбадривает его, нога сама делает шаг вперёд. Он словно слышит одобрительный возглас Джоан, почти видит кивок Барти — и становится легко. Вода обжигающе холодная, и после нескольких шагов ноги едва не сводит судорогой, но Регулус уже знает, что сможет добраться до входа в пещеру — просто потому, что когда в лодке пробоина, кто-то должен выплыть и указать путь к берегу.

Когда он приходит в себя на камне, Кричера уже нет рядом, а в пустой чаше лежит подложенный им медальон. Он наблюдает, как будто из ниоткуда — ведь неоткуда там взяться порам — появляется светящаяся зеленью жидкость, и как она постепенно начинает заполнять сосуд. В стороне раздаётся одинокий всплеск, за ним ещё один — и вот уже с разных сторон можно наблюдать, как поднимаются со своих мест мертвецы, чтобы получить причитающееся им. Наверное, будь он магом уровня самого Волдеморта, он бы смог ещё наколдовать хоть «Адский огонь», хоть ещё что — но его сил сейчас не хватит даже на «Люмос». Да что там, хорошо, если он хотя бы сможет подняться.

Тем не менее, он встаёт — сначала на колени, а потом, шатаясь, в полный рост. Он думает, что было бы унизительно оставлять Лорду возможность приволочь его едва брыкающееся тело на дно озера — такой исход означает поражение. Он должен дойти сам. Где-то в этот момент он понимает, что его брат вряд ли когда-нибудь решится на нечто подобное. Никогда ему не войти на смертельный заплыв в ледяную воду, дабы попасть через неё на Остров Отчаяния. Или покинуть его, что в данном контексте одно и то же.

Ноги не слушаются, но он вспоминает, что с ним всегда будут и Джоан, и Белла, и Барти, и остальные соратники — он словно чувствует их незримое присутствие. И оно придаёт сил, заставляет сделать шаг навстречу воде. Мертвецы расступаются. Ледяная вода обжигает ноги.

— Когда ты сделаешь, первый шаг, идти дальше легко, — убеждает он себя хриплым шёпотом.

Он делает новый шаг. Потом ещё и ещё… Потому что шторм уже начался, и кто-то должен вывести лодку на нужный курс.