Магия Крови (гет)

Прокуренный кабак насквозь провонял не только дешёвыми сигарами, но и паршивой смесью пота и спирта. Звуки живой музыки слышались ещё издалека. В тусклом свете замусоленных ламп было трудно что-либо разглядеть. Словно в туманной дымке двигались полуобнажённые пары на затёртом до чёрных пятен паркете. Повсюду слышался хриплый смех, дерзкие окрики, дурманящий, словно крепкий коктейль, испанский язык.

Гермиона остановилась в проходе под деревянной аркой, частично прячась за низкую раскидистую пальму в квадратном горшке. Рука уже не раз чесалась достать из кармана палочку, чтобы остудить пыл нескольких пьяных зарвавшихся завсегдатаев, к счастью, Гарри, оставаясь незамеченным под покровом мантии-невидимки, вовремя успевал отвести им глаза. Впрочем, в кабаке было слишком тесно, чтобы разгуливать в мантии, и Гарри, теперь уже видимый, стоял за спиной и дышал в затылок.

— Не знаю, в который раз я это повторяю, но мы зря сюда пришли.

— Гарри, это мой последний шанс. Кроме него никто не может помочь, — отозвалась Гермиона, тщетно вглядываясь вглубь зала. Было практически невозможно разглядеть людей, сидящих за столиками. Но единственный человек с белыми волосами среди смуглых черноголовых аргентинцев бросался в глаза.

— Мы могли бы подкараулить его в другом месте.

— Могли бы. Но каждая минута промедления может стоить жизни, — отрезала она и повернула голову в сторону друга. — Может, ты лучше здесь подождёшь?

— Нет. Идём вместе.

Люциус Малфой ни на день не постарел. Даже наоборот — загар на его теле приятно оттенялся белоснежной рубашкой с небрежно завернутыми рукавами. Он сидел за столом возле барной стойки, по-хозяйски откинувшись на спинку стула, длинные пальцы сжимали гранёный стакан с янтарной жидкостью. За этим же столиком расслаблялись ещё двое мужчин, у одного из которых на коленях сидела полуобнажённая чернокожая девица и пожирала Люциуса взглядом.

Гермиона вздохнула и бесцеремонно появилась прямо перед Малфоем, загородив собой вид на танцующие пары. Люциус сначала отпрянул, затем нахмурился, собираясь, видимо, сказать ей несколько нелестных слов, но затем, наконец, разглядел, кто именно мешает ему наслаждаться прекрасным.

— Мистер Малфой, добрый вечер. Я вижу, вы меня узнали.

— Грейнджер. Или уже Поттер?

— Я… Гарри — мой друг. Я не замужем.

— Не удивлён.

Гермиона снова вздохнула. Она обещала самой себе быть терпеливой и снисходительной.

— Мистер Малфой, нам нужно поговорить. Пожалуйста. Я отправляла вам письма, но вы их игнорировали. Это очень важно…

— Нам не о чем разговаривать. Твои проблемы меня не касаются.

— Но…

— Грейнджер. Я уехал на чёртов край света, чтобы зануды вроде тебя оставили меня в покое. Убирайся отсюда по-хорошему.

— Девочка умирает, мистер Малфой! И без вашей помощи…

— Меня интересуют только взрослые девочки, — отрезал он.

— Вы пожалеете, но будет уже поздно, — Гермиона, стиснув кулачки, наклонилась вперёд. — Она единственная, кто у вас остался. Она ведь тоже Малфой!

— Не смей называть эту… тварь моей фамилией! — он внезапно схватил Гермиону за горло, притянув её лицо вплотную к своему. Она могла рассмотреть каждую щетинку на его небритом лице. — Я в последний раз предупреждаю тебя, Грейнджер, оставь меня в покое. Иначе мне придётся применить меры, и даже Поттер не сможет помочь.

— Отпустите её, — Гермиона едва услышала сквозь собственный приступ страха голос друга.

Малфой разжал руку, и если бы Гарри в этот момент не подхватил Гермиону, то она просто рухнула бы на пол. Сидящие за столом почти со скучающим безразличием наблюдали за происходящим — подобные сцены здесь не редкость. Гермиона бросила на Малфоя ненавидящий взгляд, и, получив в ответ презрительный, развернулась и побежала к выходу. Уже оказавшись на улице, она пошла ещё быстрее, бездумно сворачивая в узкие тёмные переулки. Она тяжело дышала, коленки тряслись, а сердце колотилось, словно бешеное.

— Гермиона, подожди же! — Гарри пришлось бежать, чтобы догнать её.

Она остановилась в узком переулке и прислонилась спиной к грязной кирпичной стене, обессиленно съехав по ней на землю, а затем горько расплакалась. Гермиона надеялась пробудить в Малфое остатки человечности, наивно верила, что, встретившись с ним, сумеет убедить в том, что несколько лет назад он совершил ошибку. Теперь, когда Люциус жил в мире магглов, казалось, часть предрассудков должна была умереть, остаться в прошлом. Но добровольная ссылка лишь сильнее ожесточила его, превратив и без того холодное сердце в камень. Гермиона до боли сжала кулаки, ногти впились в ладони, оставляя красные следы в форме полумесяца.

«Ну уж нет! Я так легко не сдамся!»

* * *

Если бы Гарри знал, что задумала подруга, то едва бы оставил её одну в этой стране. Битва длилась почти всю ночь. Гермиона настаивала, уговаривала, увещевала, приводила аргументы, в конце концов, Гарри сдался. У него самого хватало проблем, да и задержка в Аргентине на неопределённый срок привела бы к окончательному разрыву с Джинни. Гермиону и без того винили во всех смертных грехах, особенно после появления девочки по имени Фрэнсис Малфой. Вокруг этой истории ходило множество грязных и нелепых слухов, правду знали лишь единицы. Гермиона понимала, на что идёт, но не думала, что станет практически изгоем.

«Ну и пусть! — с ожесточением произнесла она мысленно. — Я не променяю Фанни на этих узколобых лицемеров!»

Причин уехать из Британии набралось немало, но Гермиона никак не решалась на этот шаг. Теперь, когда терять, собственно, нечего, можно и рискнуть. Тем более, что Фанни будет интересно посмотреть на другой мир, абсолютно отличный от того, к которому она привыкла.

Буэнос-Айрес действительно впечатлял и дурманил. Жизнь здесь будто начиналась лишь после захода солнца. На улицы толпами вываливали полуобнажённые люди, шумные и пёстрые группы музыкантов с гитарами и аккордеонами громко играли страстные мелодии, а пары танцевали до того проникновенно, что, казалось, в их движениях заключена сама жизнь.

Гермиона отыскала небольшую квартирку прямо над маленьким ресторанчиком, где устроилась работать официанткой. Ей вовсе не было унизительно подобное занятие. Еда и жильё стоят денег, а ещё нужно оплачивать уроки игры на скрипке для Фанни. Труднее оказалось преодолеть языковой барьер, но не зря Гермионе хорошо давались иностранные языки. А названия блюд и без перевода были ясны. Да и когда-то в прошлой жизни ей довелось провести целый месяц на южном берегу Испании и побывать в элитных ресторанах.

Гермиона решила дать Малфою некоторое время, чтобы он успел забыть о неожиданном визите и справиться с собственной яростью. Но ждать слишком долго нельзя, каждая минута промедления могла стоить жизни Фрэнсис, а этого Гермиона допустить не могла. Смена места жительства, другой климат, целый новый мир благоприятно повлияли на любознательный детский разум, но постепенно Фанни снова начала чахнуть, реже выходить на улицу, и это послужило сигналом: пора нанести очередной визит Люциусу Малфою.

Найти его не составило огромного труда. Снова идти в тот грязный кабак не хотелось, хотя ещё при первой попытке отыскать Малфоя Гермиона узнала, что он развлекается управлением собственной судоходной компании. Зачем ему это и что именно он делает, она не имела ни малейшего понятия. Но надеялась, что на работу он приходит в трезвом состоянии и серьёзном настроении.

«Может, хотя бы так Люциус сумеет услышать меня…»

Погрузка огромных металлических контейнеров на корабль шла полным ходом. Стоял оглушительный непрерывающийся шум. Гермиона вздрагивала почти от каждого резкого звука. Нервы были на пределе. Ожидание новой встречи лицом к лицу с Люциусом Малфоем не придавало уверенности.

Он стоял у пристани в чёрных брюках, светлой рубашке и каске на голове, командуя погрузкой. Остановившись, чтобы на секунду перевести дух, Гермиона на мгновение залюбовалась этим мужчиной. Сейчас она снова разглядела в нём ту черту, которая когда-то давно привлекла её: абсолютная непробиваемая уверенность в себе. Люциус Малфой знал, как положить мир к своим ногам, и не важно, прибегал он к использованию магии или нет. Что же, задача предстояла не из простых — таких людей сложно переубедить и заставить прислушаться к чужому мнению.

— Мистер Малфой, — позвала Гермиона и вовремя увернулась — кулак пролетел в дюйме от неё.

— Грейнджер! Какого чёрта ты здесь делаешь? — его глаза настороженно сузились. В голосе прозвучала ледяная сталь.

Люциус начал надвигаться на Гермиону, и она сделала несколько шагов назад, прежде чем взяла себя в руки.

— Вы всегда пытаетесь ударить человека, который заводит с вами разговор?

— Только если он подкрадывается из-за спины, — Люциус тоже остановился. — Как ты прошла через охрану? А… ну, конечно! Конфундус.

— Вы ведь понимаете, что пока мы не поговорим, я не оставлю вас в покое? — Гермиона мысленно молилась, чтобы Малфой не велел сию же секунду выставить её вон.

Люциус долго смотрел на Гермиону, будто измеряя её решимость, а потом еле заметно вздохнул.

— Хорошо. Мы поговорим.

Он повернулся, чтобы позвать кого-то из своих помощников. Гермиона через слово понимала, что он говорил подбежавшему темнокожему человеку, но, похоже, Малфой поручал ему следить за погрузкой. Работник кивал, с предельным уважением глядя на своего начальника, затем вдруг улыбнулся, переведя взгляд на Гермиону, и протянул ей свою каску.

— Надень её, — велел Люциус.

— А как же…

— Возьмёт себе другую. Не трать моё время, Грейнджер. У тебя есть ровно пятнадцать минут.

Они быстрым шагом направлялись к невысокому зданию, расположенному прямо между бесконечными рядами огромных складов. Лестница на третий этаж вела железная и крутая, решётчатые ступеньки с крупными прорезями делали практически невозможным подъём для женщины на шпильке. Гермиона вздохнула и пошла следом за Люциусом, надеясь, что на потеху Малфою и его рабочим не застрянет каблуком в лестнице.

Вопреки ожиданиям офис оказался ни шикарным, ни даже современным. За единственным компьютером сидела пожилая секретарша, проворно стуча пальцами по клавиатуре. Женщина подняла голову, чтобы удостовериться, что начальнику ничего не нужно, и тут же вернулась к работе. Люциус и Гермиона вошли в тесный душный кабинет. На не к месту роскошном старинном столе стоял только компьютер и выглядел так, будто его включали не чаще, чем раз в год. Основное пространство занимали шкафы с толстыми папками. Вид из окна открывался прямо на пристань.

— Итак, — Люциус снял каску и кинул её в кресло, — слушаю тебя.

Гермиона последовала его примеру, пригладила волосы дрожащей ладонью и посмотрела Малфою прямо в глаза.

— Вы знаете, почему я здесь. Я отправила вам за последний год больше сотни писем. Вы читали хотя бы одно?

— Нет.

— Фрэнсис… — при упоминании этого имени лицо Малфоя превратилось в холодную безжалостную маску, но Гермиона не сдавалась. — Ей нужна ваша помощь.

— Насколько я помню, ты решила взять заботу о девчонке на себя. Если не справляешься, просто отдай её кому-нибудь.

Гермиона, впадая в ярость, подалась вперёд и стукнула кулаком по столу.

— Даже не смейте так говорить! Как… ради всего святого, Люциус, как ты можешь быть настолько жестоким? Она твоя внучка, и нравится тебе это или нет, в её жилах течёт та же кровь…

Он тоже наклонился вперёд, и Гермионе пришлось резко отодвинуться.

— Шесть лет назад я сказал, что не желаю иметь ничего общего с этим ребёнком. Я никогда не приму в семью сквиба.

— Я и не прошу тебя об этом, — Гермиона снова отвоевала стол. — Фрэнсис родилась обычным человеком, и никто из нас не может этого исправить. Но она хорошая девочка — умная, талантливая, добрая и ласковая. Нам обоим, как никому другому, известны подробности её рождения. Уже тогда было мало шансов, что она выживет, Люциус. Но я поклялась её матери, что не брошу Фанни и буду бороться за её жизнь. А сейчас ей нужна операция. У меня есть всё, что необходимо — врачи, деньги, время, чтобы быть рядом с ней. Нам нужно лишь немного твоей чёртовой чистой крови, над которой ты так трясёшься, чтобы девочка жила! Неужели я прошу так много? Неужели ты настолько безжалостен, что допустишь смерть своего последнего родного человека?

Люциус отвернулся к окну, оставив Гермиону наедине с обуревавшими эмоциями. Внутри все кипело, многое хотелось высказать, но всё это не имело значения.

«Боже, он обязан согласиться, иначе смерть девочки будет на его совести!»

— Мне нужно время…

— Ради всего святого, она невинный ребёнок! У тебя нет причин для ненависти, она не сделала ничего дурного, разве что имела неосторожность родиться в семье Малфой, где глупые традиции и предрассудки ценятся выше человеческой жизни!

— Я сказал, что подумаю! — рявкнул Люциус, раздражённый уже одним присутствием Грейнджер на его территории. Он пытался оставить прошлое в прошлом, но куда бы ни отправился, оно постоянно преследовало его.

— Пожалуйста… Люциус, пожалуйста, я очень тебя прошу, прими верное решение. И как можно скорее. Я понимаю, что между нами давно всё кончилось, но хочу, чтобы ты знал: Фанни — самое дорогое, что у меня есть. Она — моя дочь, и я не могу её потерять. Сделай это, и мы оставим тебя в покое. Обещаю.

Гермиона тихонько выскользнула за дверь, задержавшись на минутку у стола секретарши, где оставила Люциусу записку с адресом. Гермиона не знала, услышал ли он её или нет, но ей доподлинно было известно, что Люциус не бессердечный мерзавец, каким частенько казался. Когда-то он уже впустил в свою душу грязнокровку, возможно, там найдётся и крошечный уголок для девочки-сквиба, его внучки.

* * *

Девчонка не была красивой. И ни единой чертой не была похожа на Малфоев — круглолицая, большеглазая, с короткими топорщащимися во все стороны волосами мышиного цвета. Она была очень худой и маленькой даже для своего возраста. Сарафан свободно болтался на узких плечиках, и девочке то и дело приходилось поправлять бретельки. В одной руке она несла нотную тетрадь, а второй хваталась за пальцы матери.

Люциус наблюдал за ними издалека, надеясь не попасться на глаза. Гермиона с девочкой особенно не спешили, время от времени останавливаясь у прилавков и покупая рыбу, овощи и фрукты. Он замечал, как встречные мужчины провожали Грейнджер весьма недвусмысленными взглядами, а некоторые даже бросали пошлые комплименты вслед. Гермиона никак не реагировала — то ли не понимала, то ли делала вид, что не понимает. Выглядела она на редкость соблазнительно: так, что за ней никто и не замечал эту маленькую нескладную девочку с серым цветом лица. Гермиона Грейнджер привлекла Люциуса ещё восемь лет назад, когда сама только вышла из подросткового возраста, но даже тогда она не была настолько хороша и свежа. Сейчас он не мог разобраться, что именно чувствует к этой женщине, но она, однозначно, по-прежнему вызывала недвусмысленный жадный интерес.

Продолжая осторожно следить за ними, Люциус не заметил, как мысленно перенёсся на шесть лет назад в тот проклятый день, когда на свет появилась Фрэнсис Малфой.

Сын женился на немке старше себя на несколько лет. Люциус не одобрял этот брак, но все же дал своё родительское благословение. Ещё и потому, что рядом находилась Гермиона, которая делала его счастливым. Она учила проще относиться к условностям и “прочей светской чепухе”. Люциус же оказался так околдован молодой умной и независимой волшебницей, что и в самом деле позабыл о её происхождении и их общем непростом прошлом. Он наслаждался настоящим, где любовь и близость дерзкой непокорной ведьмы переворачивала его мир.

Нарцисса умерла в день Битвы за Хогвартс, и, несмотря на внешнее хладнокровие, Люциус тяжело переживал смерть жены. Он винил себя и только себя, а это лишь отягощало ситуацию. С другой стороны, Гермиона также потеряла многих близких друзей, собственных родителей, и одному Мерлину известно, каких лишений натерпелась за военные годы. Но в ней оказалось достаточно духа, чтобы не сломаться и не прогнуться, не позволить горю затопить её жизнь. И неожиданно для самих себя, совершенно случайно оказавшись в одном месте и в одно время, они разговорились друг с другом. С тех пор их беседы стали началом нового чувства, основанного на совершенно странных противоречивых эмоциях.

Гермиона с улыбкой признавалась, что Люциус помогает двигаться дальше, но он так никогда и не решился ответить, что она стала смыслом его жизни.

«Жалею ли я обо всём этом сейчас? Уже нет!»

Шесть лет жизни на другом конце света практически стёрли из памяти прошлое, оставив в душе тупую ноющую боль. Многое не следовало делать: позволять Драко жениться на той странной колдунье по имени Карла, оставлять сына одного, разрешив распоряжаться собственной жизнью. Люциус практически махнул рукой на единственного ребёнка, не отдавая себе в этом отчёта. Драко был раздавлен смертью матери, и если бы не эгоистичное всепоглощающие увлечение отца Гермионой Грейнджер, то тревожные признаки могли бы стать очевидными куда раньше. Катастрофу можно было предотвратить.

«Если бы! Если бы в тот вечер Карла не решила прогуляться по городу в одиночестве… Если бы она не попалась на глаза разъярённой группе пьяных футбольных фанатов… Если бы её, беременную, не избили… Если бы чёртовы маггловские врачи сумели её спасти… И если бы Драко не обезумел до такой степени, что открыто, на глазах десятков магглов, уничтожил тех мразей…»

Случившееся стало слишком большим потрясением, чтобы смело и безропотно принять его. Люциус поверил, что судьба таким образом наказывает за все прошлые ошибки. Но последней каплей стало известие, что ребёнок Драко, чудом выжив, родился сквибом. В девочке не было магии, мало того, магия не действовала на неё — ни зелья, ни яды, ни заклинания, даже самые сильные. Гермиона не уставала повторять, что у некоторых детей способности проявляются только к одиннадцати годам, но Люциус точно знал, что не в этом случае. Мир стал враждебным, привычные вещи превратились в демонов, которые терзали сознание изо дня в день. Непостижимая доброта и забота Гермионы буквально убивала, лишала воли, потому что Люциус не мог понять — каким образом ещё кто-то может относиться к нему с любовью и нежностью.

Гермиона взяла на себя заботу о маленькой Фрэнсис, вопреки тому, что Люциус мечтал об одном — чтобы этот ребёнок никогда не появлялся на свет. Детский плач вызывал лишь одно чувство — ненависть. Хотелось сжать пальцы вокруг тоненькой шейки и навсегда покончить с этим. Каждый раз, когда Гермиона с ребёнком на руках входила в комнату, где Люциус пытался напиться и уйти в себя, желание задушить обеих становилось практически невыносимым. Решение уехать пришло неожиданно и оказалось самым верным способом сохранить себе рассудок, а Гермионе жизнь. В Англии больше никого не оставалось, кроме девочки-сквиба, чьё существование Люциус презирал. Он считал, что поступил весьма великодушно, оставив Малфой-мэнор заботам Грейнджер, а также перечислив на её счёт приличную сумму. Он не мог уничтожить девчонку, каким бы монстром не казался самому себе, но надеялся, что отречься и забыть обо всем будет вполне в его силах.

Сейчас, когда минуло шесть лет и жизнь перестала казаться на редкость дерьмовой, прошлое снова наступало на пятки. Когда-то Люциус желал этому ребенку смерти, и теперь столь опрометчивое желание близко к исполнению, как никогда. Он солгал Грейнджер о том, что не читал её писем. И с каждым новым листком пергамента сохранять хладнокровие и невозмутимость было всё труднее. А теперь Гермиона здесь. Разве может он игнорировать ту, о которой мечтал день и ночь на протяжение шести лет?

Так и не решившись в тот день подойти к Грейнджер, Люциус провёл ночь в любимом кабаке: думал, думал, думал…

В конце концов, помощь ещё ни к чему не обязывает. И даже не обязательно встречаться с девчонкой. Люциус не обладал ни сердоболием Грейнджер, ни её слепой любовью ко всему живому. Гермиона вполне могла бы породниться даже с домовыми эльфами. И всё же Люциус поражался, как ей удавалось манипулировать его сознанием даже после стольких лет.

* * *

Квартира, в которой поселилась Грейнджер с девочкой, оказалась совсем убогой. Тесная, старая, но чистая и уютная, отмеченная заботой женской руки. Люциус терялся в догадках, почему Гермиона не сняла приличное жильё в хорошем районе. Не понимал, зачем ей надо было устраиваться официанткой в дешёвой забегаловке. Также он не знал, какая судьба постигла Малфой-мэнор и б?льшую часть его сбережений, оставленных на имя Гермионы Грейнджер.

Привлечённый простой, но приятной мелодией, Люциус вошёл в дом без стука и минут пять наблюдал за маленькой скрипачкой. Фанни играла, закрыв глаза, самозабвенно отдаваясь музыке. Так она выглядела старше и серьёзнее. Последний раз смычок коснулся струн, и Фрэнсис впервые увидела деда. Люциус едва не потерял самообладание, на мгновение ему показалось, что на него смотрят глаза его сына. К тому моменту, как Малфой справился с эмоциями, Фанни метнулась за перегородку, условно разделяющую жилую зону от кухни.

Гермиона выглянула из-за угла, и её рот невольно приоткрылся от изумления. Фрэнсис пряталась за спиной матери, цепляясь за её фартук. Пытливый детский взгляд с любопытством путешествовал по высокой фигуре гостя.

Всё ещё не веря своим глазам, Гермиона вытерла руки и ласково обратилась к дочери:

— Фанни, милая, тебе нечего бояться, это… — Люциус задержал дыхание, опасаясь, что Грейнджер откроет секрет, — …мой друг.

— А почему он так смотрит на меня? — шёпотом спросила Фанни.

— Он… — Гермиона в растерянности замялась. — Детка, включи себе мультик. Я должна поговорить со своим другом, хорошо?

— Хорошо, мама, — Фанни, всё ещё с подозрением поглядывая на Малфоя, включила телевизор и увлеклась выбором видеокассеты.

— Проходи, — Гермиона указала рукой в сторону обособленного уголка, заменявшего кухню.

Люциус даже в самые худшие свои времена не представлял, что можно жить так бедно. Здесь, в Аргентине, он поселился в просторной вилле. Не мэнор, конечно, но вполне достойное жилище. Скептически осмотрев круглую табуретку, Люциус так и не решился сесть, занимая своей высокой широкоплечей фигурой изрядную часть пространства. Гермиона выключила газ под дымящейся кастрюлей и, отойдя к раковине, скрестила руки на груди.

— Я не ожидала, что ты придёшь, если честно.

— Я сам не ожидал, что приду, — отозвался он. — И хочу, чтобы ты подробнее рассказала мне об операции.

— У Фанни лейкемия. Это маггловское заболевание крови… рак крови, думаю, ты слышал, — Люциус кивнул. — Болезнь протекает довольно агрессивно. Мы испробовали немало методик лечения, в том числе химиотерапию. Недуг отступал, но потом всё равно возвращался. Я познакомилась с одним израильским врачом, который занимается экспериментальной терапией, но нам необходима кровь для гемотрансфузии, и доктор Леви говорит, что будет лучше, если донором станет кровный родственник. А ты — единственный, к кому мы могли обратиться, ведь все остальные… умерли.

— Что для этого нужно? Поехать в Израиль?

— Доктор со своей командой хирургов может приехать в любой уголок мира. Я изучила все клиники Буэнос-Айреса, и здесь есть неплохая больница со всеми необходимыми условиями.

— Хорошо. Сообщи этому доктору, чтобы он прибыл, как только сможет.

Гермиона дёрнулась. Сердце едва ли не выскакивало из груди. Невероятно, что после стольких месяцев отчаяния, удалось добиться результата. С трудом удерживаясь, чтобы не заключить Малфоя в объятия, она прошептала:

— Боже, Люциус, я и не знаю, что сказать… спасибо… ты не представляешь, как…

Голос надломился.

— Обойдёмся без сантиментов, — цинично прервал он. — Не думай, что для меня что-то изменится. Я по-прежнему не хочу знать эту девочку, но у меня остался долг перед сыном. Думаю, будет справедливо, если я помогу спасти жизнь его дочери, как бы мне это ни претило.

— Зачем ты пытаешься казаться чудовищем? — сдавленно проговорила Гермиона. — Я же знаю, что ты не такой, Люциус…

Он поднял руку, останавливая её:

— Ты ничего обо мне не знаешь, Грейнджер. Твоё воображение рисует образ человека, которого нет и никогда не было. Ты всегда пыталась наделить меня лучшими качествами, коих я лишён от природы. Не пытайся сделать это снова, не стоит меня идеализировать. Когда я говорю, что мне безразличен этот ребёнок, я говорю серьёзно и без всякого потаённого умысла. Я не желаю девочке смерти, но и её жизнь меня не интересует, — Малфой не отвернулся от слёз, от осуждения и жалости. Ему почти удалось убедить себя, что его не трогают чувства мисс Грейнджер. — Когда я понадоблюсь, просто дай знать.

Он направился к выходу и услышал тихие слова, брошенные уже в спину:

— Всё равно спасибо.

* * *

Ожидание изводило. Гермиона металась из угла в угол у дверей операционного блока в надежде услышать новости. Операция длилась уже больше двух часов, ассистент доктора Леви появился лишь единожды, сообщив, что возникли осложнения: у Фанни развилась опухоль в брюшной полости, и теперь следует её удалить и тщательно обследовать на предмет метастаз.

Стрелки на круглых часах двигались очень медленно. Гермиона то хваталась за голову, выдирая на себе волосы, то пыталась обращаться к богам, умоляя спасти малышку. Страх и ужас потери сковали душу стальными тисками: Гермиона посвятила этому ребенку свою жизнь. Несмотря на то, что не она родила её, Фанни стала её дочерью. Трудно даже представить существование без этой маленькой чудесной девочки, которая за свою короткую жизнь перенесла столько страданий и лишений, что не каждый взрослый выдержит.

Гермиона взялась за книгу, но почти сразу же откинула её в сторону.

Она не могла читать. Она не была способна сделать хоть что-нибудь.

Кофе, принесённый медсестрой, уже давно остыл: Гермиона так и не притронулась к нему.

Время двигалось с убийственно медленной скоростью.

Гермиона повернулась, чтобы в тысячный раз взглянуть на часы, но вид загородил мужчина, на которого она едва не набросилась с кулаками, не сразу разглядев, кто именно встал на пути. Она ущипнула себя за ногу, чтобы убедиться, что ещё в своём уме: Малфой не исчез.

— Операция ещё идёт? — будничным тоном поинтересовался он.

Гермиона кивнула, испытывая страшную сухость во рту. Даже движения давались тяжело.

— С тобой кто-нибудь говорил?

Она снова кивнула, а на вопросительный взгляд лишь пожала плечами, чувствуя, как на них обрушилась вселенская тяжесть. Гермиона была не в том состоянии, чтобы анализировать и размышлять над причинами, которые привели Малфоя сюда. Просто он сейчас сидит рядом и ободряюще сжимает её ладонь. Часть беспокойства и изнуряющего страха куда-то ушла, будто передалась Люциусу по переплетённым рукам, и Гермиона наконец сумела сделать хотя бы вдох.

Дверь операционного блока открылась, и в холле появился щуплый седовласый доктор Леви. Гермиона резко вскочила и умоляюще уставилась на него. Спокойствие и уверенность хирурга вселяли надежду.

— Пока всё идёт хорошо, — сказал он, переводя взгляд на Люциуса, а затем снова на Гермиону. Доктор знал, кем является девочке мистер Малфой. — Нам удалось удалить опухоль целиком, метастаз нет, осталось лишь закончить процедуру гемотрансфузии. Гермиона, я уже говорил с вами о риске отторжения и хочу повторить снова — он достаточно велик, и даже если операция пройдёт успешно, нет никаких гарантий. Первые сутки будут критичными, так что будьте готовы ко всему. Но у Фанни неплохие шансы, поэтому будем надеяться и верить вместе, — он снова перевёл взгляд с побелевшего лица Гермионы на Люциуса. — Мистер Малфой, моя личная просьба к вам — не оставляйте Гермиону одну, меня крайне беспокоит её состояние.

— Я в порядке, — быстро проговорила она неестественно высоким голосом. — И вовсе не…

— Я не оставлю её, — чётко и громко произнёс Люциус, положив руку Гермионе на плечо. — Сделайте всё, что в ваших силах, чтобы спасти девочку. О Гермионе я позабочусь.

Доктор кивнул и исчез за дверью.

Гермиона не помнила, как оказалась снова на диване, почему села гораздо ближе к Малфою, чем следовало бы. Она не могла определить, как именно её голова оказалась на его плече, а сильная мужская рука вдруг бережно обвилась вокруг талии. Гермиона просто закрыла глаза и дышала, представляя, как он, она и Фанни вместе катаются на катере, гуляют по горам, сидят в гостиной и играют в шахматы, как они втроём купаются в солёных волнах тёплого ласкового моря. Она мечтала о жизни, которую когда-то распланировала и которой была жестоко лишена. Люциус просто бросил их, исчез, оставив деньги и дом, как будто это могло заменить человека. Но, несмотря на горькую обиду, Гермиона не держала зла. Потому что любила так сильно, что не способна разозлиться, а лишь оправдать, понять и простить.

В данный момент оказалось трудно определиться с чувствами, всё вытеснялось беспокойством за Фанни. А способность мечтать сохранилась лишь во сне.

— Гермиона, — услышала она откуда-то издалека, но с трудом могла пошевелиться. Почувствовала только ласковое прикосновение к своему лицу и приятный успокаивающий запах, наполняющий сознание сладкими воспоминаниями. Люциусу пришлось слегка встряхнуть её, чтобы добиться ответа. — Гермиона, проснись. Операция закончилась.

Она встрепенулась, открыла глаза, бестолково осматриваясь по сторонам, а затем реальность нахлынула с леденящей жестокостью. Гермиона взглянула на время — прошло еще два часа, которые она провела в объятиях Малфоя. Она не переставала корить себя за то, что беспечно позабыла о Фрэнсис, забывшись во сне.

— Где доктор? Как… всё прошло? Она… жива?

— Доктор только сказал, что её перевели в постоперационную палату. Мы можем подняться на шестой этаж и поговорить с ним.

— Да, конечно! — Гермиона с готовностью вскочила на ноги. Всё тело ныло и неприятно кололо, будто не принадлежало хозяйке.

— Люциус… — сказала она, войдя в лифт, — спасибо, что ты здесь.

Малфой выразительно посмотрел Гермионе в глаза, а затем, отвернувшись в сторону, произнёс:

— У неё глаза Драко. И он в детстве тоже немного картавил.

К горлу подкатили слёзы. Не зная, что ответить на это признание — признание Фанни своей — Гермиона взяла Люциуса за руку и крепко сжала пальцы вокруг его ладони. Вместе они подошли к палате. Доктор с группой своих ассистентов загораживал кровать, по его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Мамочка… — Гермиона услышала голос дочери и едва не рухнула на пол. Наконец, все краски вернулись в мир. — Я хочу кушать.

Гермиона улыбалась сквозь слёзы, она точно знала, что если откроет рот, то из него вырвутся лишь громкие рыдания.

— Аппетит — это хороший знак! — бодро ответил доктор Леви и улыбнулся. — Конечно, с этим придётся немного потерпеть, но завтра утром уже можно будет съесть рисовый отвар и нежирный бульон. Что же, Фанни, ты просто молодец! А теперь нужно немного поспать.

— Да… я очень… хочу… спать… — произнесла Фанни и тут же проваливалась в глубокий сон.

— Реакция на анестезию, — пояснил доктор, поворачиваясь к Гермионе и Люциусу. — Что же, могу сказать, что всё прошло весьма успешно, несмотря на осложнения. Кровь удивительным образом была принята организмом, как своя собственная, будем надеяться, что и дальше никаких изменений не произойдёт. Я останусь понаблюдать за девочкой, а вам, мамочка, стоит пойти домой и хорошенько отдохнуть. Нечего пугать ребёнка своим нездоровым цветом лица! Ну-ну, не надо плакать, всё уже закончилось…

Но Гермиона не могла остановиться. Она всхлипывала и всхлипывала, слёзы градом катились из глаз. В поисках утешения она прижалась к груди единственного близкого человека, и Люциус охотно дал ей то, что она искала.

— Благодарю вас, доктор, — Малфой пожал ему руку. — Прошу простить нас, у Гермионы был очень тяжёлый день…

В дорогом салоне автомобиля царил аромат натуральной кожи и лесной свежести. Гермиона свернулась в кресле рядом с водителем, невидящими глазами глядя на дорогу. Она не знала, куда они едут, определённо не к ней домой, но не протестовала. Сейчас, когда самый сложный этап окончен, на смену страху пришло отупляющее облегчение. Попади Гермиона в преисподнюю, она всё равно не проронила бы ни слова протеста. Однако, когда Малфой легко подхватил её на руки и понёс к незнакомому дому, Гермиона встрепенулась.

— Я сама могу идти, Люциус… — слабо проговорила она. — И что это за место? Отель?

— Мой дом, — он нахмурился, потому как практические не ощущал её веса. Предстояло тщательно позаботиться о том, чтобы и Гермиона, и Фрэнсис хорошо питались — обе худые до невозможности. — Сон, ванная или ужин — что первое?

— Ванная.

Утром, когда Гермиона немного пришла в себя и поговорила по телефону с доктором (он сообщил, что ночь у Фанни прошла замечательно, девочка уже позавтракала, а теперь снова спит), у нее появилось желание осмотреться и задать вопросы. Эта вилла совершенно отличалась от Малфой-мэнора. Здесь было очень много света, зелени и солнца. Никаких средневековых и готических элементов интерьера — всё удивительно уютное, приятное и мягкое. И напоминало о совместном отдыхе в Испании семь лет назад.

Ночь Гермиона провела в просторной спальне на шикарной высокой кровати с балдахином. Комната была определённо гостевой, в шкафу висела лишь пара белых банных халатов, в один из которых Гермиона и укуталась, не найдя своей одежды. Обойдя весь первый этаж в поисках хозяина, она застала его во дворе у бассейна. Люциус сидел за круглым столиком и просматривал газету. Перед ним стояла полупустая чашка кофе.

— Доброе утро, — внезапно вернувшаяся к Малфою вежливость слегка смущала Гермиону. — Хорошо спала?

— Да, спасибо, — она опустилась на свободный стул.

— Завтрак?

— Только кофе.

Люциус нахмурился.

— Гермиона, нужно поесть. Ты пережила вчера тяжелейший стресс, нельзя так безжалостно убивать собственный организм.

— Честное слово, я не голодна!

— Мария прекрасно готовит.

— Кто такая Мария?

— Моя кухарка.

— Ладно, только что-нибудь лёгкое. Но сначала кофе!

Люциус улыбнулся маленькой выигранной битве и продолжал внимательно изучать Гермиону, как и она не сводила с него глаз. Оба не догадывались о мыслях друг друга

— Люциус…

— Да?

— Ты не впадёшь в бешенство, если я задам тебе несколько вопросов?

— Постараюсь, — ухмыльнулся он. — Но всё зависит от вопросов.

— Я просто хочу знать, что заставило тебя передумать. Так неожиданно…

Малфой свернул газету, отложил её в сторону и вздохнул. Его взгляд был устремлён в даль пальмовой аллейки в саду, и отвечать Люциус явно не торопился.

— Я понял одну простую истину — от прошлого не убежишь, как ни старайся. И понял это уже давно, но не хотел признавать. Одна маленькая девочка помогла мне.

— Девочка?

— Фрэнсис Малфой, — Люциус ухмыльнулся замешательству Гермионы. — В тот день, когда я приехал в больницу, чтобы сдать кровь, у нас с Фрэнсис состоялся разговор. Понятия не имею, как она оказалась там же, где и я, сначала думал, что это ты её туда направила…

— Уверяю тебя, что впервые об этом слышу!

Люциус кивнул.

— Я знаю. Она призналась, что пришла сама, убежав от доктора Торрес. Она вспомнила, что я «друг мамы», и решила поговорить со мной. Заставила меня пообещать, что я не оставлю «мамочку», если, цитирую: «ангелы заберут меня на небо».

Гермиона открыла рот в изумлении.

— Поэтому ты пришёл?

— Она мне напомнила сына. Показалось, будто я разговариваю с шестилетним Драко, — проговорил Люциус, и Гермиона отчаянно, до боли в сердце, осознала, что ему пришлось пережить кошмар куда более ужасный, чем её собственный. Теперь, когда она стала матерью, хоть и приемной, она понимала, что значит — потерять собственного ребёнка. Хуже этого ничего не может быть.

— Я пытался смотреть и не видеть, не замечать, не думать — но одного прямого взгляда в глаза этому ребенку хватило, чтобы все мои стены рухнули. Понадобилось шесть лет, чтобы понять, что в моей жизни осталось ещё что-то, точнее — кто-то, ради кого стоит жить. Жизнь ради самого себя слишком пресна и бесполезна.

— Хочешь сказать, что дашь ей шанс завоевать твоё сердце?

— Наверное, она всегда там была. Фрэнсис — дочка Драко, и пусть мне не по душе очень многое, но… — Люциус вздохнул. — Я не могу вернуть сына, но ты была права, Гермиона, эта девочка — единственный родной мне человек. Тебе, как никому другому, известно, что я не меняюсь, и всё же я могу сделать ещё одно исключение.

— Ещё одно?

— Конечно. Ты была первым. А теперь я сам хочу задать несколько вопросов.

Гермиона кивнула, со смаком допивая свой кофе. В Аргентине этот напиток превосходен.

— Сколько мужчин у тебя было после меня?

Гермиона закашлялась. Её щёки покраснели, а эмоции сменялись на лице одна за другой. Люциус застыл не моргая, терпеливо ожидая ответа.

— Двое, — почти шёпотом произнесла она.

— Кто они?! — рявкнул он.

— Люциус! Это не имеет никакого значения…

— Я хочу знать! Ты их любила? Как долго вы были вместе?

— Ради бога, это были недолгие романы с мужчинами-магглами, потому что в нашем мире я ношу алую букву…

Руки Люциуса сжались в кулаки, а между бровей залегла глубокая морщина.

— Но всё это неважно, — быстро добавила она.

— Тебя осуждают из-за меня?

— В самом деле, Люциус, для меня это не имеет значения. Я вполне счастлива, у меня есть дочка, и я пишу книги и научные статьи…

— И, конечно, издаёшься под чужим именем.

Гермиона вздохнула. Она и забыла, каким проницательным был этот мужчина. А уж её-то читал как открытую книгу!

— Со мной рядом всегда был Гарри. Кстати, я обещала позвонить ему, как только закончится операция, он ведь переживает… извини, Люциус, я должна…

Гермиона сорвалась с места и поспешила в комнату: не только для того, чтобы позвонить другу, но ещё и немного прийти в себя. Вся её жизнь до этого момента будто бы застыла в грязной воде, а теперь кто-то разобрал дамбу, и свежий поток ухнул на её бедную голову. Нужно время, чтобы осознать все и переварить. Впрочем, Люциус всегда был таким — он говорит, что не меняется. Это не совсем верно: да, он идёт в одном направлении по жизни, но с совершенно разной скоростью, и сейчас, кажется, Люциус Малфой буквально летит с отвесной скалы вниз и тащит Гермиону за собой. Не то, чтобы она была против, лишь не уверена, вырастут ли за спиной крылья или ей грозит разбиться об острые камни.

Ближе к обеду они снова отправились в больницу. Люциус, как и Гермиона, пребывал в странном подвешенном состоянии, ещё не до конца определившись с собственными чувствами. Он знал, что ему понадобится время, чтобы привыкнуть к девочке, но теперь был твёрдо намерен принять участие в её судьбе. Хотя ещё несколько дней назад напрочь отказывался называть имя внучки и признавать её существование. Первым толчком к переменам стало «спасибо» Гермионы. Она — чуть ли ни единственный человек на планете, который может быть благодарен ему искренне. Почему эта молодая женщина упорно видела в нём хорошее, Люциус не знал. Но когда-то именно её доброта свела их вместе. И теперь даже не верилось, что он так легко отказался от Гермионы — она делала его душу цельной, давала гораздо больше, чем он мог бы дать ей. За пятьдесят лет своей жизни Малфой хорошо научился различать знаки, подарки судьбы, и упускать свою удачу во второй раз просто не имел права. Ему дали ещё один шанс на нормальную жизнь.

Фрэнсис была довольно замкнутым ребёнком и разговаривала, в основном, только с мамой. За исключением того случая, когда она пришла к Люциусу в процедурный кабинет, попросив его присмотреть за Гермионой. Маме удалось привить своей девочке такую же бескорыстную доброту и мягкость, а в глазах светился чистый живой ум и врождённая мудрость. Да, девочка не была прелестным ребёнком, которого одевают в розовые платья с оборочками, называя принцессой. Но, присмотревшись лучше, Люциус смог точно определить, что в ней достаточно много фамильных черт Малфоев, и в будущем, достигнув зрелости, Фрэнсис, подобно гадкому утёнку из маггловской сказки, предстоит стать прекрасным лебедем.

Решив оставить мать и дочь одних, чтобы не смущать их своим присутствием, Люциус вышел в холл, задумчиво уставившись на плакат с изображением женщины с новорождённым младенцем на руках. Желание произвести на свет ещё одного ребёнка, которого бы родила и воспитала Гермиона, стало почти болезненным. Только ей удалось бы воспитать маленького Малфоя так, чтобы он стал хорошим волшебником.

«Нет, человеком», — поправил себя Люциус. Почему-то выходило, что кровь, даже самая лучшая, не имела никакого значения. Фрэнсис родилась в семье волшебников, но без какого-либо намёка на магию. Может быть, если бы в момент её рождения Люциус не потерял собственного сына, то куда спокойнее отнёсся бы к внучке. Пожалуй, Гермиона сумела бы втолковать ему эту истину гораздо раньше, но он радовался, что пришёл к этому выводу сам.

Фрэнсис быстро шла на поправку. Целую неделю Люциус и Гермиона жили под одной крышей, на несколько дней к ним даже присоединился Поттер, чтобы побыть с крестницей — это стало для Малфоя сюрпризом, но Гермиона лишь пожала плечами. У неё не было особенного выбора, поскольку если бы с ней что-то случилось, Гарри был единственным человеком, который сумел бы позаботиться о Фанни.

Дни протекали размерено и очень спокойно, за исключением одного вечера, когда Малфой вернулся в дом с вещами Гермионы, сообщив, что теперь они будут жить здесь. Естественно, Гермионе не понравился факт, что Люциус принял решение за неё, но к утру она смирилась, придумав, как переделать одну из комнат в детскую. Через два дня Фрэнсис выписали из больницы, и хотя ей ещё был прописан постельный режим, Гермиона устроила небольшой праздник по случаю возвращения.

— Мама, мы теперь будем жить здесь? — закончив с шоколадным десертом, спросила Фанни.

— Только если ты сама захочешь, — Гермиона задержала дыхание, ожидая ответа дочки. В душе она боялась, что Фанни решит вернуться в Англию, хотя они обе не были счастливы там.

— Мне здесь нравится. Мне нравится мой новый учитель музыки, а ещё я хочу научиться танцевать так же красиво, как и те люди на улицах… я забыла, как это называется…

— Танго, — подсказал Люциус.

— Да! Танго. А ещё мне нравится моя новая комната.

— Ты должна за неё поблагодарить Люциуса.

Фрэнсис ненадолго задумалась, глядя прямо ему в глаза.

— Мама, а кто он такой? Если он твой друг, то почему его не было раньше?

Гермиона в растерянности повернулась к Малфою, вопросительно глядя ему в лицо. Люциус еле заметно кивнул.

— Фанни, милая... Люциус твой дедушка.

— Я так и думала, — с обречённым вздохом произнесла она. — Я видела колдографии в мэноре. И разговаривала с портретами. Он очень похож на моего папу. И на того злого волшебника с портрета, который в кабинете висит… поэтому когда я впервые увидела Люциуса, то подумала, что это он и есть…

Гермиона улыбнулась, заметив замешательство на лице Люциуса, и тихонько положила ладонь на его руку, крепко сжав её.

— Фанни знает правду, — едва различимым шёпотом проговорила она, пока девочка наливала себе сок из графина.

— Предельная честность… и почему я не удивлён? — их пальцы тесно переплелись, и Гермиона ощутила, как по всему телу пробежала волнующая дрожь.

— Раз уж он мой дедушка, то я могу показать ему свой секрет, — они резко одёрнули руки, поскольку совсем на короткий миг забыли, что рядом сидит ребёнок. Мысленно Люциус уже уложил Гермиону на стол, задрал её юбку и стянул трусики.

— Секрет? — переспросила Гермиона. В ушах непривычно гудело. — Какой секрет?

— Я могу заставить апельсиновый сок стать тыквенным, — шёпотом произнесла она, сосредотачиваясь на бокале.

Жидкость на мгновение засветилась, а затем потемнела. Гермиона потеряла дар речи. Открыв рот, она во все глаза смотрела на лучащееся счастьем лицо ребёнка. Люциус недоверчиво притянул бокал к себе и сделал глоток.

— Тыквенный, — растеряно произнёс он.

— Как… когда ты этому научилась? — спросила Гермиона, когда снова обрела способность говорить.

— В больнице. У них там нет тыквенного, а он мой любимый… это очень… плохо?

— Нет, Фрэнсис, это совсем не плохо, — медленно, разделяя каждое слово, произнёс Люциус. — Но это означает, что через пять лет нам всё же придётся вернуться в Англию.

— Почему?

— Там находится лучшая школа чародейства и волшебства в мире.

— Так я теперь тоже смогу стать волшебницей?

— Определённо.

— Это хорошо. Но я ещё мечтала стать актрисой или певицей… — Фанни задумалась. — Можно я пойду в комнату?

— Конечно, только умойся сначала. У тебя всё лицо в креме.

— Хорошо, мама.

Предоставив уборку горничной, Люциус позвал Гермиону за собой во двор. Миновав столик, они обошли бассейн и присели на плетёный диван под навесом, заваленный мягкими подушками. Небо было чистым и ясным, откуда-то издалека звучала страстная, хотя и немного грустная мелодия танго. Здесь же стояла небольшая барная стойка, и Люциус взял с полки два бокала и бутылку мартини.

— Нам есть, что отпраздновать, ты не считаешь? — спросил он, протягивая один бокал Гермионе.

— Полностью согласна! — она сделала глоток и блаженно зажмурилась. — Люциус, ты ведь понимаешь, что не просто спас её жизнь, а изменил? Ты совершил настоящее чудо, и я, наверное, вечность буду тебе благодарна.

— Нет, Гермиона, — он покачал головой. — Этого бы не случилось, если бы не ты. Ты шесть лет боролась за жизнь этой девочки и продолжаешь делать это сейчас. Ты взяла её на воспитание, хотя и не должна была, и только благодаря тебе она росла не в одиночестве, и не в сиротском приюте, а в окружении материнской любви и заботы. Поэтому вопрос о благодарности исчерпан.

— Но ведь твоя кровь… помогла ей обрести волшебство. Стать той, кем она является по праву рождения. Стать Малфой.

— Если ты не заметила, я признал Фрэнсис своей до того, как проявились её способности.

— Заметила, — тихо ответила Гермиона, снова сжимая его руку.

Ей хотелось большего, значительно большего! Хотелось коснуться его губ, вспомнить их мягкость и настойчивость, ощутить прикосновение его рук на своем теле, чтобы больше не мучиться былыми воспоминаниями, а жить новыми. Но она не знала, как сделать первый шаг. Уже и пропасть не разделяла их, как раньше. Но незримые барьеры по-прежнему оставались.

— Ты мне расскажешь, куда потратила все деньги, которые я тебе оставил?

— Я и не тратила.

— Тогда зачем устроилась работать официанткой?

— Мне надо было чем-то заняться. Не люблю сидеть дома без дела. Так что, если хочешь, чтобы мы с Фанни остались в твоём доме, то придётся смириться, что твоя… гостья будет работать.

Люциус отставил бокал в сторону и вздохнул.

— Гермиона. Ты здесь не гостья.

— А…

— Я хочу, чтобы ты стала хозяйкой этого дома.

— Ты уже один раз сделал меня хозяйкой своего дома, Люциус. Но Малфой-мэнор так и не стал моим, и не обижайся, пожалуйста, но я рада, что мы оттуда уехали.

— Я не обижаюсь. Но на этот раз всё будет иначе.

— В каком плане?

— У тебя будет моя фамилия. И я не оставлю вас одних.

— Люциус, я и не знаю, что сказать…

— Не надо ничего говорить, я уже всё решил.

Гермиона усмехнулась, пальцы всё ещё лежали на его руке, но теперь она ощущала это прикосновение каждой клеточкой тела. Глаза вдруг стали замечать детали, которые ещё некоторое время назад казались глупыми и незначительными: светлая рубашка Люциуса с короткими рукавами открывала вид на сильные рельефные руки и плечи, массивный перстень на пальце выдавал его любовь к красивым дорогим побрякушкам, и ей почему-то нравилось это.

— Хмм… думал, ты будешь возмущена.

— Чем? — не отрывая взгляда от его губ, с придыханием спросила Гермиона.

— Тем, что не дал тебе права голоса.

— Знаешь, я так устала всё решать сама, что теперь просто хочу плыть по течению.

— Отличная мысль, — он перевернул её руку ладонью вверх и легко коснулся губами запястья.

Гермионе стало тесно в собственном платье. Она чувствовала, что кровь в жилах начинает кипеть.

— Куда-то собралась? — спросил Люциус, когда Гермиона резко подскочила на ноги.

Он не хотел, чтобы она уходила. Ему нравилось даже просто сидеть рядом, наслаждаясь её присутствием.

— Хочу искупаться, — загадочно ответила она, и, выгнув бровь, повернулась к Малфою. — Не составишь мне компанию?

Люциус замер, позабыв о дыхании, когда Гермиона скинула сначала босоножки, а затем стянула через голову свой сарафан, оставшись в одном белье. Из его груди помимо воли вырвался стон. До чего же прекрасна эта молодая женщина! Узкая талия, высокая грудь, округлые бёдра, а ещё невероятно соблазнительные стройные ножки с изящными щиколотками. Кровь запульсировала в висках, Люциус, словно мальчишка-подросток, едва мог контролировать реакцию собственного тела, особенно, когда Гермиона завела руку за спину и, нащупав застёжку бюстгальтера, продолжила раздеваться у него на глазах. Она сама испытывала сильное возбуждение, но немного смутилась оттого, что Люциус, потеряв дар речи, был способен лишь смотреть на неё своим жадным собственническим взглядом. Гермиона, послав через плечо загадочную улыбку, нырнула в бодрящую прохладную воду. Уже через минуту она услышала плеск воды и оказалась в надёжных мужских объятиях. Малфой прижал её к бортику животом, а в ягодицы упиралось очевидное доказательство его желания.

— Ты сводишь меня с ума, ведьма, — горячо прошептал он, прихватив мочку её уха зубами.

Руки уже путешествовали по её телу, и оба слегка покачивались в воде, странным образом попадая в ритм танго, звуки которого пропитывали воздух Аргентины своим чувственным и глубоким тембром.

Гермиона развернулась в объятиях Малфоя, закидывая ногу ему на бедро. Люциус легко подхватил её за ягодицы и впился губами в рот.

— Люциус… — выдохнула она, сжимая руки на его плечах. — Возьми меня сейчас… прошу…

Но он и сам чувствовал, что не готов к продолжительным играм. Истосковавшись по этому телу, по этой пьянящей женщине, он вошёл в неё быстро и резко, громко застонав, ощущая тесное тепло. Гермиона двигалась в унисон, едва сдерживаясь, чтобы не кричать от наслаждения, которое Люциус дарил каждым мощным толчком. Её хватило совсем ненадолго, и Малфой вовремя закрыл ей рот своим поцелуем, иначе бы крик наслаждения разбудил не только Фрэнсис, но и весь квартал, наслаждающийся послеобеденной сиестой. Ещё какое-то время они стояли в воде, тесно прижавшись друг к другу, пока реальность снова не вернула их на землю.

— Как же хорошо, что я купил дом с бассейном.

Гермиона усмехнулась, лениво поцеловав его в шею. Теперь ей страшно хотелось спать, но отпустить его от себя она не могла.

— Люциус, когда мы поженимся?

— Когда захочешь.

— Я хочу завтра.

— Значит, завтра.

— Вот только… — Гермиона прикусила губу, чтобы не засмеяться.

— Что?

— Как Фанни будет объяснять детям в школе, что её мама и дедушка женаты?

— Мы что-нибудь придумаем, — Люциус поцеловал её в лоб.

— М-м-м… а ты умеешь танцевать танго?

— Нет.

— И я нет, — она вздохнула и сделала несколько движений бёдрами. — Но секс — неплохая замена…

— Я бы сказал — прекрасная замена! — отозвался Люциус, снова приникая к её губам долгим и глубоким поцелуем.

Послесловие.

Род Малфоев не прервался на Люциусе и Фрэнсис Малфой. Гермиона родила ему двух сыновей, один из которых впоследствии вернулся жить в Британию, а второй остался в Аргентине. Способности Фрэнсис в волшебстве оказались выдающимися, десять лет она занимала пост Министра Магии в Британии, а затем её пригласили возглавить Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, где она и жила до конца своих дней.