Ветер с моря (гет)

Женщина танцует над обрывом. Её одежды полощутся на ветру, её распущенные волосы рвутся на волю воздушными змеями. Вой бури — мелодия танца, хриплый смех — ритм его, солёные брызги на щеках — дурманящее вино. Женщина кричит, и крик этот подхватывают белые птицы, он мечется в тучах, молниями обжигает землю.

Женщина танцует.

* * *

Толстый слой пыли устилал дорогу, и идти было мягко — словно по ковру; Нил даже снял кроссовки и шагал босиком. В такие минуты, когда кругом нет ни души, а перед глазами маячат наезженная колея и тусклая зелень обочины, ему чудилось, будто он вернулся домой — не то, чтобы ему так уж хотелось вновь там оказаться. В больших городах таких снов наяву ни разу не случалось, но он вновь бежал, на этот раз — подальше от скопищ людей. Куда-нибудь в тихую деревушку, где жизнь медлительна, как в заболоченном пруду, где люди старомодны и не считают магию ещё одним поводом для веселья, и где ничто не будет напоминать о вздорной, смелой красотке.

Однажды, невероятно давно, Бейлфайр обвинил отца в трусости — тогда он рвался вперёд, хотел получить всё и сразу... Теперь же липкий, душащий страх обступал со всех сторон; он таился на страницах книг, выглядывал с телеэкранов, мерцал в мониторах. Страшнейшее проклятие, которое только может пасть на человека, люди этого мира обратили в дурную шутку, даже не понимая, над чем они смеются. Когда Нил только выбрался с острова, он шарахался от каждого упоминания магии, бесчисленные кинофанаты доводили его до паники; лишь годы спустя повзрослевший мальчик научился прятать ужас за бравадой.

Прогретый воздух был вязок, жаром опалял горло. В траве громко стрекотали цикады, и за их пением Нил не сразу расслышал шум мотора. Звук доносился из-за спины, и он сошёл на обочину в надежде, что машина невелика и не заставит человека отпрыгивать в колючки. Увы, показавшийся из-за поворота грузовичок бодро катил по дороге, обшарпывая кузов о кусты. В десятке футах от нечаянного препятствия он затормозил, и из кабины выглянул человек.

— Эй, парень, — окликнул он. — Ты ж вроде не местный, а? Куда направляешься?

Нил постарался улыбнуться так обаятельно, как только позволяла тяжёлая от зноя голова:

— О, мистер, я просто гуляю — ищу местечко попрохладнее. — Он поразился тому, как хрипло прозвучал его голос. В глазах начало двоиться.

— Э, да ты совсем спёкся! — Заметил водитель. — Полезай-ка, парень, в кабину, подвезу тебя до нашей деревеньки — а там посмотрим.

Нил с трудом протиснулся мимо раскалённого капота, открыл дверцу и буквально рухнул на сиденье. Внутри было прохладно, хотя кондиционера в такой старой машине быть не могло.

В руку ткнулось что-то холодное. Нил открыл невесть когда закрывшиеся глаза — водитель протягивал запотевшую бутылку.

— На-ка, выпей. — Он с отеческой заботой поглядывал на попутчика. — Жена моя, как чуяла, собрала питья побольше. Ты ж иначе, сказала, по жаре такой пива нахлебаешься, — засмеялся он беззлобно, — так уж лучше водички холодной возьми. Ты ж, парень, пей, сколько влезет, там ещё много. — Водитель показал на большую сумку-холодильник.

Вода отдавала мятой, лимоном и, кажется, ещё какими-то травами — вот уж в чём Нил не разбирался. Немного оклемавшись, он повернулся к спасителю со словами благодарности, мимолётно поморщившись при виде оберега, сплетённого из соломы и бусин — такие часто носили с собой суеверные жители деревень.

Водитель только отмахнулся от Нила:

— Это ж с каждым случиться может. Сегодня я тебе помог, завтра ты кому-то... Жизнь это, так-то. Ты ж, парень, просто бродяжишь, или идёшь куда? У нас-то люди всё больше по домам сидят, только старый Тед в город выбирается. Тед — это я, — добавил он с гордостью. — Тед Мэллори.

— А я Нил. Нил Кэссиди. — Ответил и прикусил язык: не стоило ли соврать насчёт имени? Тед же обрадовался:

— Вот же хорошее имя! Я хотел так сына назвать, да вот, как назло, одни девчонки у меня. Шебутные, правда, всё им не сидиться — то на берег убегут раковины искать, то по скалам прыгают, егозы...

Тед был из тех людей, которым не нужен собеседник. Нестарый ещё, крепкий мужчина, он с наслаждением называл себя развалиной и посмеивался: пора, мол, на отдых. За тот час, что они провели в дороге, Нил успел узнать и про быт деревушки Лоу-Клифф, и про многочисленное семейство Мэллори, и про первого внука — тоже Мэллори по той причине, что его отец осел в деревне и вошёл в семью.

Жара и не думала спадать, когда грузовик остановился возле ратуши. Его тут же облепила со всех сторон стая разновозрастных мальчишек; Нил вышел, — такой же босой, лохматый и пыльный — и детвора с радостный визгом прянула в стороны. Тед тяжело спрыгнул на землю и оказался на голову выше Кэссиди.

— Ну-ка ж, мелюзга, не путаться под ногами! — Притворно нахмурился он. — Давайте лучше тётушку Медоуз навестите, давно уж не заглядывали.

Детей словно ветром сдуло. Мэллори подозвал Нила:

— Давай, парень, поможешь мне. — Он с трудом выкатил из кузова бидон и пояснил: — У меня ж у одного грузовик, вот и вожу из города, кому что надо. На той, вот, неделе бумага у них закончилась, теперь чернила. Берись-ка за ручку, на счёт «три» поднимаем.

Бидон — литров тридцать — тяжело бил жестяным боком по ногам. В пустых коридорах было также жарко, но, по крайней мере, дышалось легко. Тед неловко, плечом, открыл дверь в комнатушку, где сидела сонная девица — не то морок, не то предмет интерьера.

Бидон с глухим стуком опустился на пол, и девица вдруг обрела цвет и жизнь и подскочила:

— Ох, мистер Мэллори, опять вы закупили на пару лет вперёд! И не надорвались же — тащить такую тяжесть...

— Нэнси, душенька, — рассмеялся Тед, — так вы ж чернила словно воду льёте; вам меньше привези — через неделю ж ехать опять придётся. И, гляди ж, я помощника нашёл, прямо на дороге наткнулся. Вот, познакомьтесь: Это Нил, а это Нэнси.

Нил отвесил церемонный поклон, и девушка-призрак вдруг вспыхнула, залилась краской до самых ушей и, пробормотав что-то приветственное, схватила толстую тетрадь и скрылась за ней. Тед, всё ещё посмеиваясь, взял Кэссиди за локоть и повлёк на улицу; уже там он произнёс:

— Нэнси — хорошая девушка, только влюбчивая сильно. Правда ж, любовь её недолга — дня три пройдёт, и забыта. Уж и бились с ней всяко, ан нет: сперва ходит, песенки поёт, а потом раз — как отрезало. Ты ж, парень, близко к сердцу не принимай, давай-ка лучше помоги мне: кой-куда ещё съездить надо.

Нил, слегка обескураженный такой сменой темы, безропотно полез в кабину. Грузовик, подпрыгивая на колдобинах, медленно двинулся по укатанной дороге, и водитель то и дело притормаживал, чтобы перекинуться парой словом знакомыми. В одну из таких остановок Нил от скуки принялся рассматривать небольшой домик с белыми ставнями и аккуратным палисадником. Возле калитки прыгали мальчишки и дружно кричали: «Тётушка Медоуз, тётушка Медоуз, накликай нам дождик!». Дверь отворилась, и на крыльцо медленно вышла благообразная старушка в седых кудрях — тут Тед, наконец, распрощался с собеседником и поехал дальше.

Они проехали через магазин, школу и почтамт и каждый раз, переступая через порог, наслаждались прохладой — тем сильнее давила жара, царящая снаружи. Уже вечерело, когда они вышли из полицейского участка, — привезли много кофе и мятные леденцы — и Тед сказал:

— Спасибо ж, парень, уж так помог! К слову... А, Нэнси, — воскликнул он, глядя за спину Нила. — Доброго ж вечера, ага.

Нил обернулся к давешнему призраку и вдруг увидел: густые чёрные волосы, серые, как осеннее небо, глаза...

Поднявшийся ветер пах дождём.

* * *

Когда с моря надвигаются тучи, а воздух тяжелеет, она выходит на обрыв. Всей деревне известно: буря — её время, кайма для её горя. Женщина покинута, но не гневится на него, ушедшего когда-то. Она умеет ждать, она расстилает ему обратную дорогу — однажды... Однажды...

Тонкие пальцы сплетают воздушные струи в полотно: незримое, оно плотно укроет его от врагов, лишь для любви и родной крови оставит путь. Женщина танцует, каждым шагом, каждым прыжком приманивает удачу и отсылает её в шуме дождя.

Женщина танцует много лет, и с каждым годом шторма приходят всё чаще.

* * *

Горячее летнее солнце согревало улицы Лоу-Клиффа — мягко, ласково, словно и не было иссушающего зноя. Нил бродил по этим улочкам, впитывая в себя запах цветов, морской соли и моющего средства. Он и сам не знал, почему остался в гостеприимном доме семьи Мэллори — на ночь, и на две, и на неделю... Словно бежал, выбиваясь из сил, задыхаясь, а потом увидел, что под ногами — беговая дорожка. И вот теперь, под крытым черепицей сводом, Бэй снова чувствовал себя ребёнком — тем наивным, крошечным, всё ещё верящим папе, и слухи ещё не потревожили хрупкий мир.

А ещё была Нэнси. Нэнси, которая зашла наутро, после бурного ночного дождя. Она водила гостя по окрестностям, показывая нехитрые сельские красоты, зазывала в маленький кинотеатр — чей-то сарай, старый проектор и три плёнки на месяц — и ходила по пятам. Высокая, нескладная, она обычно молчала, иногда неловко шутила и робко улыбалась на шутки Нила.

Бэю девушка улыбалась гораздо чаще.

Малиновка-Нэн, любимица детей и стариков, была очень домашней, уютной; даже Нил это заметил, хоть на бегу и вылетело из памяти, что же это — дом. Он ходил за девушкой повсюду и невольно сравнивал встрёпанную соломенную косу с тяжёлыми смоляными прядями; болотную глубокую зелень с зарождающимся безумием бури; острый, ядовитый язык с печальными тихими песнями. Испуганный мальчик-бродяжка, он не знал, что же сильнее влечёт: оглушительный гомон мегаполиса или сонный ряд цветных заборов деревни. И однажды Нэнси — всё так же робко — позвала его вечером к себе; он шёл, словно сомнамбула, а ночью, когда погас свет, и только свеча разгоняла мрак спальни, он не знал, чьё имя сорвалось с его губ, поглощённое рёвом грозы. Наутро Бэй открыл глаза и вдруг подумал, что и дорожки-то не было — просто утоптанная тропинка вокруг дома, и он, наконец, завершил круг.

На исходе лета ветер вдруг подул рвано и зло, он нёс запах горечи и выл под окнами, словно бездомный пёс. Женщины всё чаще собирались на чаепития в ратуше, а мужчины мрачно толклись в гараже Теда или в пабе. Бэй метался неприкаянно, получая лишь извинения в ответ, но разговоры при нём стихали; в первый день осени ветер снова сладко пах цветами, но у Бэя на душе было смутно. Всю ночь накануне ему снилась опустевшая деревня, костры, свирель и кружащие голову травы; теперь же, под лучами солнца, он бродил по тихим улицам и замечал в них что-то новое, тоже пришедшее из детства, только страшное, опасное для сердца.

Ноги принесли его к старому грузовику мистера Мэллори. Сам Тед, насвистывая, копался в двигателе.

— Тед, собираетесь куда-то? — Без особой надежды спросил Бэй; к его удивлению, мужчина радостно обернулся:

— А то ж! Представляешь, парень, какие тут сладкоежки живут: ни мёда, ни сахара нету ж! Даже яблок не осталось — всё, что поспело, смели. Вот, поеду вечером в город. Тебе, может, чего подкупить?

Бэй только помотал головой и поинтересовался:

— Вы не встречали Нэнси? Два дня не видел её, словно она прячется, — слова прозвучали с неожиданной обидой, на что Тед беззлобно рассмеялся:

— Не бери ж в голову, парень! У женщин свои дела, в их тайны мужчинам лучше не лезть. Назавтра всё наладится, — с неожиданным сочувствием добавил он.

Бэю снова почудилось что-то недоброе, когда-то давно уже пугавшее его, но он только согласно кивнул и зашагал прочь, стараясь не слишком спешить. Возле ратуши он замедлил шаг, вспомнив о собраниях «женского клуба» — так мальчишки окрестили эти чаепития; под окнами здания росло высокое, раскидистое дерево с широкими ветками, с которых открывался прекрасный обзор на одну из комнат второго этажа.

Там, вокруг сдвинутых вместе и накрытых скатертью столов, сидели все дамы деревни: и миссис Мэллори, и дочери аптекаря, и жена бакалейщика, и тетушка Медоуз, и Нэнси, и многие, многие другие. Они пили чай из изящных фарфоровых чашечек, смеялись и беседовали о пустяках; на удивление, не было ни обязательного печенья, ни пирогов.

Тётушка Медоуз постучала ложечкой по заварочному чайнику:

— Девочки, девочки, не отвлекайтесь. — Разговоры тут же стихли. — Милые, мы все устали, но дел ещё много. Ветер, к счастью, нам удалось утишить, но мужчинам предстоит выяснить, что же его разозлило — а значит, мы должны сплести им надлежащие обереги. Каждая обеспечит своих родственников и избранников, об остальных позабочусь я. Потом предстоят осенние праздники, а весь мёд и все фрукты мы уже использовали; если сласти закупит Тед, то плоды уж — наше дело. Анна и Мари поёдут в яблоневый сад, Джейн поговорит с грушами; Нэнси, Кэт — на вас виноградники. Кто возьмётся снова разбудить вишню?

Женщины зашептались, кто-то неуверенно поднял руку.

— Замечательно, девочки! Детские простуды, как обычно, на Мэгги, сёстры Брайанс присмотрят за сбором пшеницы. Полли закончит собирать травы на зиму. — Необычайно звонкий голос тётушки Медоуз, казалось, пришпиливает слова к стенам. — Нэнси, детка, я заметила, тебе легко удаётся найти общий язык с ветром. Будь добра, после собрания подойди ко мне: пора бы тебе выучиться как следует...

Мелкие упругие ветки поддержали ослабевшее тело — только благодаря им Нил не упал наземь. В голове его билось отчаяние: все, все они отравлены магией! И даже Нэнси, милая Нэнси... Нил с трудом, соскальзывая и оступаясь, слез с дерева и неверным шагом побрёл прочь. Вновь обретённый дом осыпался золой, закручивался бобовой воронкой, и пора было бежать — далеко, быстро, чтобы не догнали собственные мысли.

На небе сгустились тучи, начал накрапывать мелкий дождик. Порывы холодного ветра пронизывали насквозь: куртку, как и прочие вещи, Нил оставил в доме Нэнси — ведьмы, самой настоящей ведьмы! Вдалеке послышались раскаты грома, а вслед за ними донёсся знакомый рокот мотора; мокрые кусты плотно сплели ветви, не давая скрыться с дороги. Вскоре грузовик нагнал беглеца.

— Ты ж, парень, круглый дурак, — Тед с мрачным видом выглядывал из окна. — Мне б лет сорок назад такая девушка встретилась... Эх, дурень ты. Давай-ка, хоть подвезу, а то ж рванул куда-то, а Нэнси аккурат дождь позвала.

Нил послушно забрался внутрь и опустошённо уставился на приборную панель; слова Теда звучали словно из-под воды:

— Вот и вещички твои. Нэнси, золотой человек, велела передать с наказом не терять больше. Так и сказала ж: важную, мол, вещь с собой носишь, не упусти в другой раз.

Нил рванул молнию рюкзака и осторожно прикоснулся к нитяному узору ловца снов; его мгновенный испуг-стыд-воспоминание вновь утих, и он продолжил буравить индикатор топлива. Стрелка плясала на нуле. Дождь застучал по лобовому стеклу — всё сильней и сильней, вскоре дорога уже едва угадывалась за потоками воды.

Полумрак непогоды сменился сумерками, когда Тед заглушил мотор:

— Всё, парень, приехали. Тут и железная дорога есть, и автобусы — топай, куда пожелаешь. И, знаешь, — мистер Мэллори смущённо замялся. — Ежели надумаешь вернуться, мы все тебя ж ждать будем.

Бэй хотел было кивнуть с благодарностью, но Нил ответил:

— Тед, вы забыли заправиться, — и спрыгнул на асфальт.

Грузовик тут же завёлся и с рёвом умчался в ночь.

Из открытого бензобака выплёскивалась вода.

* * *

Женщина танцует много дней подряд. Она призывает ветер — всё чаще и чаще, пока сама не становится ураганом, но продолжает танцевать. Кто-то далёкий её жалеет: «Растрачивается впустую», но женщина танцует.

Ей нужно сделать многое: соткать новые руки, и новые ноги, и глаза, и голову, и печень, и желудок, и ещё много важного — а потом отправить новое тело туда, далеко, где двое несчастных слились в одно существо.

Вдруг слышен стук — то осыпается обрыв, то бьются два сердца! Рано! Слишком рано! В отчаянном порыве женщина бросается в небо, разлетается чаячьим криком и солёными брызгами, тянется, тянется вдаль, в покрытый мхом и горем лес, и высокая волна обрушивается на берег...

На камнях остаётся старое истрёпанное платье.