Утро на Тисовой улице (джен)

Большинство летних дней в семействе Дурслей начинаются — хуже некуда. При известной доле невезения — продолжаются и заканчиваются тоже, а всему виной, несомненно, Этот Отвратительный Мальчишка, который сегодня, как назло, должен вернуться от своих сумасшедших друзей с какой-то сумасшедшей игры. Кв... квиш... тьфу ты, даже название нормальное придумать не смогли! А еще сегодня — суббота, и это значит, что Верон столкнется с Отвратительным мальчишкой сразу по прибытии оного, а не вечером.

Большого труда стоило сконцентрироваться на утренней газете и наслаждаться ароматом готовящегося завтрака. Вкусно есть — это нормально! Ни один сумасшедший маг этому не имеет права мешать! Даже мысли о нем!

У бекона удивительный запах. Сильный, одновременно сладкий и горький, с нежными пряными нотками, различающимися от сорта к сорту. Капает в чашку превосходный эспрессо из шоколадно-черных зерен с бразильского высокогорья. Наслаждение этим чудом будет полным, если кинуть в почти наполненную чашку пару зернышек кардамона. Уютно шипят на раскаленном масле яйца, примешивая к запаху бекона свою нотку, чем-то схожую с ароматом свежего хлеба. Вот сейчас еду надо перевернуть, подержать на огне буквально пару секунд — и быстро выложить на тарелки. Это Мерзкий Мальчишка за тринадцать лет так ни разу и не поджарил вкусного завтрака. Определенно, от его учебы в магической школе хоть один светлый момент — можно радовать себя и семью вкусным завтраком. Сообща. Рядом красавица Петуния аккуратно поджаривает вторую порцию тончайших тостов, второй рукой помешивая овсяную кашу для сына. Бедный мальчик, ему нелегко отказывать себе в наслаждении едой, но возможность ходить — превыше всего.

— Дорогая, сделай и Дадли вкусного, он всю неделю честно постился.

Жена лукаво улыбнулась, отправляя в тостер уже подготовленные к обжарке два ломтика хлеба. В вопросах еды между Дурслями не было и не будет разногласий. Это — правильно. Настроение неуклонно поползло вверх.

Пол отчетливо завибрировал под ногами сына. Правильный человек, такого и за десять метров почувствуешь и услышишь. И выглядит не как блеклая тень, и на ногах выстоит, и за себя постоит.

— Маам, паап!

— Доброе утро, сыночек!

— Правильно приходишь, точно к завтраку. Истинный Дурсль!

Во время приемов пищи за столом царит абсолютная тишина, и даже Мерзкого Мальчишку удалось приучить не портить момент. Нормальные члены семьи, впрочем, обязанностью это не считали. Почти полчаса прошло в ближайшем единении с чудеснейшими в мире запахами и вкусами.

ОН постучался в кухонное окно точно в тот момент, когда Вернон поставил пустую чашку на блюдце. Высокий, худощавый, в черной кожанке. Короткая стрижка и мрачное лицо рождают ассоциации с недавно вернувшимся с войны солдатом. Настроение устремилось к центру Земли.

Вернон никогда раньше не видел этого лица, но все равно знал, кто к нему пришел. До женитьбы этот человек очень часто встречался с господином Дурслем. Почти всегда худой, почти всегда странно одетый, почти всегда — с новым лицом. Всегда с каким-то сумасшедшим огнем в глазах. Первая встреча, которую запомнил Вернон, состоялась в его пять лет. Благообразный пожилой джентльмен в бархатном костюме и роскошном плаще с алым подбоем подошел к матери во время воскресной прогулки, перебросился парой слов — и почти полдня беседовал с ребенком о жизни, внимательно слушая наивный и косноязычный лепет. Вечером мама сказала, что этот человек — отец Вернона и деликатно, но непреклонно дала понять, что больше сказать ничего не может. Дурль в детстве был очень послушным мальчиком, легко принимающим правила окружающего мира, и тот факт, что с ним так хорошо поговорил взрослый дядя, остался куда более важным, чем личность дяди. В семь лет возвращающегося из колледжа Дурсля окликнул по имени худой, очень кудрявый мужчина средних лет в нелепом пальто и длинном полосатом шарфе. У этого мужчины были абсолютно другие жесты, манеры и голос, чем у отца, но что-то в несуразной фигуре, бегущей навстречу и весело размахивающей руками, просто-таки кричало: "Вернон, ты меня знаешь! Я твой отец!". Со временем трудно стало не заметить, что отец приходит поговорить точно тогда, когда Верону требуется принять серьезное решение или просто паршиво на душе. Его реплики всегда были умны, всегда неожиданны, безумны и всегда через некоторое время помогали принять единственно верное решение. Такая манера речи в сочетании с постоянной, абсолютно необъяснимой сменой лиц одновременно очаровывала и бесила, и сложно сказать, какого чувства было больше. Пожалуй, Вернон был благодарен отцу за то, что он приходил лишь изредка, а не сводил с ума сына каждый день. За несколько дней до свадьбы отец пришел в последний раз, необычно подавленный. Оживился на секунду, услышав радостную новость, пожелал "всегда, каждую секунду, в любой ситуации чутко слушать сердце и ум". Как всегда внимательно выслушал все, что приходило в голову сыну, периодически вставляя непривычно горькие комментарии. А на прощание тихо и очень холодно сказал, что должен "разрубить уже этот узел, и прости, если погибну". Не погиб.

— Петти, это ко мне старый друг, мы прогуляемся.

Сидеть на одном месте отец ненавидел и уже через пару секунд нормального чаепития вскакивал из-за стола и начинал метаться из угла в угол, чудом не расплескивая при том выбранный напиток. На прогулке за его стремительным и легким шагом Вернон прекратил успевать лет в тринадцать, пятнадцать максимум, когда с поступлением в колледж с прекрасной кухней и переходным возрастом начал превращаться из ребенка в крепкого и красивого мужчину солидного веса.

— Привет. Я уже и не надеялся тебя увидеть.

— Да, я выжил. И сбился со счета. Скажи, какой сейчас год?

— Что?

— Просто скажи, прошу.

— Тысяча девятьсот девяносто четвертый, второе августа.

Молчаливый кивок.

— Что с тобой случилось? Ты воевал? В Афганистане, да? — Расспрашивать человека о личной жизни — что может быть унизительней? Это неправильно, невежливо и никогда не работает, потому что ни один идиот, даже сумасшедшие друзья племянника, не расскажет того, чего не хочет рассказывать, как ни проси. Это простую истину Дурсль усвоил в детстве настолько раннем, что даже толком вспомнить не мог подробностей. Так почему же сейчас он так бесцеремонно расспрашивает человека, который явно пережил что-то ужасное?

Отец весьма невежливо проигнорировал поток вопросов, поглощенный наблюдением за жизнью кухни, где Петуния как раз закончила убирать со стола.

— Нормальная семья. Это правильно. Утренние чаепития, домой к семи, учащийся в колледже сын и воскресные обеды у родителей, да, Вернон?

Именно такими словами некоторые сумасшедшие обвиняли господина Дурсля в излишнем формализме, ограниченности и прочих красивых, напыщенных и абсолютно пустых словах. В голосе отца была боль, безграничная нежность и... зависть?

— Расскажи обо всем, а? Я не по своей воле пропустил большую часть твоей жизни.

Связанные с прошлым отца вопросы сами собой отодвинулись куда-то очень глубоко в память. Под пристальным взглядом светло-серых, очень проницательных глаз воспоминания приходили сами собой, удивительно полные и яркие. Свадьба, которую кое-кто пропустил, но упрекать в этом кое-кого язык не поворачивался. Беременность Петунии, бесконечная радость, когда в руки молодому отцу дали отчаянно орущий сверток с маленьким чудом. Радость совместного ведения хозяйства. О, да, жена была прекрасной хозяйкой...

— Пока, Рон! До свидания, мистер Уизли, большое спасибо! — закричали на половину улицы.

Этот. Мерзкий. МАЛЬЧИШКА!!! И как всегда не вовремя. Бывало много хуже, но пусть только попробует помешать разговору! Топот мальчишеских ног приблизился к парадной двери дома.

— Гарри, в сад ни ногой, я занят!

Вопросительный взгляд.

— Племянник. Сын сестры Петунии. Его подбросили нам, когда Дадли было полтора года.

Справедливости ради, сначала подкидыш вел себя даже тише сына, но с двух лет и далее сын неких Лил и и Джеймса Поттеров все больше и больше превращался в стихийное бедствие. Мерзкий мальчишка, сколько бы его ни кормили, оставался отвратительно тощим (отец с ехидной усмешкой одернул кожанку, но Верон бы повторил эти слова еще и еще раз), постоянно носился по дому и улице, разбивая коленки, реже — дорогой фарфор и украшения, ломал мебель и общие с Дадли игрушки. На третьем гуттаперчевом клоуне и зверски выпотрошенном медведе Вернон не выдержал и запретил пасынку портить вещи. Как бы не так. Зато мальчишка охотно помогал по дому, и до сих пор оставалась надежда, что это стихийное бедствие когда-нибудь прекратит ронять, бить, пачкать все, к чему прикасается. Наказания на Гарри не действовали абсолютно. Нормальный ребенок, которого ударили по руке, не полезет больше в розетку, но не это чудовище! Верона отбросило в другой конец комнаты, и это откровенно пугало (отец удивленно поднял бровь). У мальчишки могли за ночь вырасти остриженные под ноль волосы. Трава, которую надо было скосить и которую косить Гарри отчаянно не хотел, буквально на глазах, в считанные минуты полегла сеном под ливнем, а после его окончания стебли остались сухими как порох. На кухне регулярно летала посуда, а в одиннадцать лет приемыша дом атаковали совы с письмами. Поттера забрали в специальную школу для странных, точней для волшебников. Уровень разрушений в жизни Дурслей значительно упал, можно даже сказать, что проблемы доставляли лишь новые друзья приемыша, еще более мерзкие, чем сам мальчишка, которому удалось хоть нормальные манеры привить. Удивительно, однако, сколько можно говорить о том, кто тебя раздражает

— Итак, мальчишка мерзкий, потому что с ним происходят странные вещи?

— Не просто странные, разрушительные! Когда же я с ним слажу...

— Сладишь?

— Научу не разрушать все кругом и не быть СТРАННЫМ!

— Значит, мальчишка не должен быть странным. А я тебя не бешу? Ты ведь ни разу не спросил, кто я, и почему меняю внешность...

— Ну, ты...

— Хочешь узнать, кто я и где я был тринадцать лет?

— Если расскажешь.

Отец молча двинулся за угол дома, в глубину сада. Первое движение за все время излияний Верона, надо заметить. Поразительно!

Под яблоней стояла старого образца полицейская будка. Краска на ней чуть выцвела, от портика крыши и угла откололось несколько щепок.

"Что за чертовщина?!" — запоздало возмутился мозг, отлично помнящий, что такого украшения в сад Дурсли не устанавливали.

— Заходи первым, — отпер отец дверь.

Вблизи будка ничуть не тратила материальности. Теплое, сухое, чуть шершавое дерево, счет из открытой двери неприятно бьет в глаза. Шаг за порог.

Тело покачнулось и ухватилось рукой за косяк. Глаза отчаянно заморгали. Мозг от шока не смог вспомнить ни одного ругательства. Что ж, наверно именно так происходят похищения людей "зелеными человечками", о которых так любят писать желтые страницы. Полицейская будка, самая обычная полицейская будка метр на метр, внутри была... а черт знает, какой. Та часть, которую было видно, тянула на средних размеров гараж. Золотисто-коричневые тона, несколько уровней. Посреди помещения — подозрительно мерцающая колонна, окруженная шестигранным... чем-то.

Шаг назад. Будка. До тошноты обычная будка метр на метр. Через дверной проем отчетливо видно все то же невероятное помещение. Ммать вашу, ну быть такого не может! Это абсолютно точно какой-то обман зрения, если не что-то типа способностей племянничка. Вернон ринулся внутрь. Шаг, два, три... вот здесь под иллюзией или еще какой чертовщиной должна быть противоположная стена будки, но на нее и намека нет! Пять, шесть, семь, восемь... шестигранное что-то оказалось более чем реальным.

— Да, она внутри больше, чем снаружи, — усмехнулся от двери отец.

— Вот так и похищают людей? — Собственный голос звучал на удивление равнодушно, да и на душе было спокойно. Вернон стоял в невероятно странном месте, которое находилось непонятно где относительно реального мира, что само по себе было неприятно и, возможно, опасно... голова шла кругом, но ни рассердиться, ни испугаться не выходило.

— Что? Откуда ты нахватался этих глупостей?!

Секунда, две, три. Вернон все стоял вплотную к странному чему-то и все ничего не происходило. Его не раздуло, не подкинуло в воздух, волосы не начали расти как сумасшедшие... ни-че-го. А может эта чертова будка уже ПЕРЕМЕСТИЛАСЬ куда-то? Сердце забилось двое быстрей прежнего, а Дурсль впервые за много лет побежал. Нет, за дверьми будки был все тот же Лондон и все тот же сад, за которым Вернон лично ухаживал. Даже лейка стоит именно там, где ее поставили вчера. Ноги подкосились, и тело мешком упало на траву, активно намекая, что вставать не желает. За спиной хлопнула дверь и несколько раз щелкнул поворачивающийся ключ.

— Кто ты? Ты тоже волшебник?

— А что ты сделаешь, если я скажу "да"? — Сел рядом обладатель абсолютно невозможной будки. — Не спеши с ответом, подумай. Я знаю, ты очень умный, ты не можешь не быть умным.

Пресвятая матерь, о чем тут думать-то?! Рядом сидит абсолютно ненормальный человек, который регулярно меняет внешность, который пропадал черт знает где больше десяти лет и который притащил в нормальный садик абсолютно невообразимую полицейскую будку! Вернон давно уже ждал от отца всего, чего угодно и, если честно, сейчас бы не удивился ничему. Плевать, этот мир полностью и необратимо сошел с ума, остается лишь самому быть нормальным.

— Ответь уже на мой вопрос! Кто ты? Почему вечно меняешь лица? Где тебя носило тринадцать лет? Что... что вот то было? — Неопределенный жест в сторону будки.

— Вот то — мой космический корабль.

— Да ну?! Скажи еще, что на твоем Марсе или еще где это последний писк сезона!

— Не-а. ТАРДИС замаскирована под что-то земное, чтобы не выделяться.

— Отличная маскировка для конца двадцатого века, ничего не скажешь! — Эмоции наконец-то поспели за событиями и закономерно кричали, что все происходящее нелепо, безвкусно и... и... ррр! Хотелось кричать, оспаривать происходящее, да что угодно... нет, побить сидящего рядом человека на удивление не хотелось, и даже не потому, что отец выглядел как опытный военный а... просто.

Отец впервые с момента встречи улыбнулся. Вышло куда ехидней, чем раньше, но немного весело.

— Так ты мне дашь договорить или нет, человек? Я не маг, я инопланетя...

— Хочешь ска... — под ледяным взглядом собеседника Вернон впервые понял, как слова могут "застрять в глотке".

— Моя родная планета — Галлифрей, и она очень далеко отсюда. Физиология Повелителей времени, как мы себя называем, и людей различна, хотя вы на нас очень похожи.

— И как... — очередной ледяной взгляд.

— Мне давно была интересна культура Земли и ее жители. Я долго прожил в Англии, англичане очаровательны. Одно время даже работал научным консультантом. С твоей матерью я познакомился в конце шестидесятых, незадолго до того, как устроился на работу. Она отличный человек и мы крепко сдружились, а потом Мелисса, страдающая бесплодием, решила принять участие в программе искусственного оплодотворения, но врачам из клиники не доверяла… в общем, я помог осуществить оплодотворение. Более того, я знаю генетику и мне удалось адаптировать некоторую часть моей ДНК для человеческого вида. Ты на очень малую часть Повелитель времени, Вернон.

Да, это будет покруче магии, надо признать. Новоявленный на какую-то там долю инопланетянин откинулся на спину и разразился истеричным смехом.

— Значит, так, — дыхание все еще перехватывало от спазмов, но говорить можно, — я давно должен был догадаться, что ты — опасный сумасшедший и тебя ни о чем не надо было расспрашивать… а, к черту оно все. Как тебя Петунии представить?

— Что?

— Я надеюсь, что у тебя нормальные манеры, потому что я приглашаю тебя выпить чаю, и только посмей что-нибудь учудить. Так как тебя представить?

— Аа… Смит. Джон Смит.

«Я — сумасшедший инопланетянин и я веду своего инопланетного папочку пить чай с женой и сыном… блеск. Но а что остается делать?»