Окна - Визитки (джен)

Британский психолог Кевин Даттон [1] считает, что профессия хирурга в списке у психопата ютится на пятой строчке. Мистер Даттон считает, что психопат безжалостен, хладнокровен, эгоистичен, безэмоционален и нацелен на результат.

Ганнибал Лектер с ним не спорит: с тем, кто взял на себя смелость озвучить статистику вообще спорить не стоит.

Он всего лишь вносит поправки.

Ведь, позвольте, благодаря той же самой статистике, уличить психопата-хирурга куда легче, чем, к примеру, психопата-повара. Психопат-хирург имеет слишком много поданных на блюдечке соблазнов, беспомощных и неконтактных. Психопат-хирург вынужден довольствоваться властью пассивной, подчинением вынужденным и молчаливым. У психопата-хирурга много хлеба — мало зрелищ.

А у психопата-психотерапевта полное доминирование.

— Пожалуйста. — Фрэнклин тянет к Лектеру пухлые, неловкие пальцы, надрывно всхлипывает и мерзко шмыгает носом.

У доктора вырывается тяжёлый вздох, тонкие губы чуть дёргаются в презрительной ухмылке, и он медленно протягивает ему коробку с бумажными салфетками.

— Спасибо, — выдавливает из себя толстяк, продолжая с энтузиазмом размазывать по лицу сопли и слёзы, громко сморкаться в платки и безжалостно комкать их в руках. — Не хочу быть таким нервным.

Он приходит каждый вторник, в шестнадцать тридцать. Каждый приём начинается если не с громких рыданий, то с тихого поскуливания и скорбно изогнутых губ. Роста невысокого, комплекции тучной, неуклюж и некрасив. Костюмы всегда словно специально на размер меньше, чем нужно, пиджак некрасиво сборится на спине, а кисти рук, выглядывающие из-под тугих манжет, багровеют и потеют — жать руку не хочется, но нужно.

— Фрэнклин, — негромко и снисходительно обращается к нему Ганнибал, — не будь вы невротиком, были бы чем-то худшим.

Доктор Лектер позволяет себе короткую улыбку: тот всё равно не поймёт, искренняя она или нет, а агрессивное доминирование — стратегия явно не для этого случая.

Фрэнклин в последний раз всхлипывает, поднимает на врача широко распахнутые круглые глаза и, не глядя, бросает бумажный платок на стеклянный столик.

— Наш мозг должен испытывать тревогу кратковременно, а не подолгу, — чуть дольше задержав взгляд на мятой салфетке, продолжает Лектер и тянется к своим записям. — Но вашему мозгу нравится вас терзать. Поэтому у вас состояние, будто вас сейчас разорвёт лев.

Фрэнклин напоминает выброшенную на лёд толстую рыбу, и Ганнибалу не к месту приходит в голову мысль, что ещё немного, и по пухлым, всегда влажным губам вот-вот потечет слюна. Лев в комнате есть, но из-за той же самой статистики, что фиксирует результаты и его, доктора Лектера, терапии, разрывать несчастного не стоит: велик шанс попасться, а среди психопатов встречаются психопаты умные. Порой гениальные, и Ганнибал Лектер, ложной скромностью не страдая, причисляет себя именно к таким.

Толстяк моргает и снова хнычет.

— Фрэнклин, — укоризненно роняет психотерапевт.

— Да? — звучит жалко, а его окно, к счастью, подходит к концу.

— Вам нужно убедить себя, что здесь нет льва. — Тот судорожно выдыхает и не то качает, не то кивает головой. — Когда получится, уверяю — вы почувствуете.

Между креслом врача и пациента почти полтора метра. Не слишком близко и не слишком далеко, можно нагнуться к пациенту и не рисковать коснуться того скрещенными пальцами. Можно даже быть уверенным, что не почувствуешь лихорадочного тепла и резкого запаха пота, когда тот утвердительно кивает в знак согласия.

Можно даже убеждать его в том, что в комнате нет льва.

Помнить о том, что пациентов убивать рискованно. Что пропитанная слезами и соплями салфетка на идеально отполированном столе страшно бесит.

И что однажды, быть может, представится случай убить и его.

___________________________

[1] — Кевин Даттон — автор книги «Философия психопатов: как святые, шпионы и серийные убийцы могут научить нас успеху», где он и изложил свои предположения относительно того, куда чаще идут работать люди с неуравновешенной психикой.

Ганнибал Лектер не любил переезжать, потому как вышло так, что профессия диктовала ему ритм жизни, и таковой нарушаться не мог — передавать пациента другому психотерапевту, не завершив лечение, следовало лишь при наличии строгих к этому показаний, и желание сменить обстановку, разумеется, в этот список не входило.

А Балтимор — крупнейший город штата Мэриленд, и случалось, что в мелочах жизнь менялась сама по себе.

В выборе прачечной доктор Лектер не ограничивал себя ни территориальными, ни временными рамками — значение имели лишь качество выполняемой работы и приятный глазу персонал.

Поэтому когда вместо привычной миссис Чаррити Лидс его встречает хмурого вида молоденькая девушка, Ганнибал останавливается и едва заметно приподнимает брови.

— Добрый вечер, — здоровается он, не дождавшись, пока та хотя бы поднимет взгляд от столешницы.

Девушка вздрагивает, смотрит на неожиданного посетителя и резко поднимается со стула. Едва не падает и шумно втягивает воздух. Под огромными, серыми глазами посыпалась тушь. На ногтях ярко-алый лак, облезший по краям.

«Лара Макдональд» — гласит бейдж на голубом халате прачки.

— Здравствуйте, — кивает она и откашливается — голос хриплый, зубы слегка желтоватые. Запах сигарет почти не чувствуется, а парфюм дешёвый и использован с излишним усердием.

Ганнибал протягивает ей аккуратно развешенные и упакованные в полиэтиленовые пакеты костюмы, и та небрежно перекидывает их через перекладину. Видит, как Лектер смотрит на едва не падающую одежду, раздражённо закатывает глаза и перевешивает костюмы на вешалку.

— Не сахарные — не растают, — угрюмо цедит она и тянется за квитанцией.

— Не вполне уверен, что вы понимаете смысл данного иносказания, — отвечает доктор Лектер, внимательно наблюдая, как та слюнявит палец, дабы, наконец, подцепить тонкий лист и брезгливо дёргает уголком губ.

— Чего? — подтверждает его догадки мисс Макдональд.

— Данный фразеологизм можно было употребить разве что по отношению к человеку, в данном контексте он скорее неуместен.

Девушка моргает, позабыв о проклятых квитанциях, пялится на одетого с иголочки доктора и роняет всю стопку со стола. Ругается сквозь зубы и лезет под стол, выуживая помятый, покрытый пылью листок, кривит губы в неприятной ухмылке и начинает заполнять.

— Имя ваше.

— Ганнибал Лектер, мисс Макдональд.

Лара хмыкает и вновь смотрит на клиента.

— Серьёзно?

Опасного блеска в водянисто-янтарных глазах девушка не замечает.

— Более чем, мисс.

Прачка обиженно дует губы, неаккуратно вписывая имя в квитанцию.

— Срочно или подождёте?

— Доставите по указанному в вашем журнале адресу не позднее конца рабочей недели, — доктор Лектер перекладывает зонтик-трость в другую руку и вежливо улыбается. — Благодарю. Всего доброго.

Уже на пороге его догоняет едва слышное:

— Индюк напыщенный.

Ганнибал останавливается у выхода, склоняет голову к плечу и оборачивается. У Лары Макдональд необремененное интеллектом лицо, посеченные волосы и отвратительная манера себя вести.

А у доктора Лектера завтра на ужин антрекот [1] с тушеным дайконом [2], маринованной морковью и семенами горчицы.

— Мисс Макдональд, можно вашу визитку?

___________________________

[1] — антрекот — жареный отбитый кусок мяса с тонким слоем жира.

[2] — дайкон — разновидность редьки, известная как белый редис, японская или китайская редька.

— Иногда мне кажется… — Девушка горько улыбается и нервно заламывает пальцы. — Иногда мне кажется, что я могу его покалечить.

Эмма Блант Ганнибалу нравилась. Личность онтологически в себе неуверенная и парадоксально совершенная внешне. Тонкая, аккуратная, словно бы сшитая из блестящего шёлка — изящные длиннопалые ладони, белая кожа, большие миндалевидные глаза насыщенного изумрудного цвета. Тяжёлые локоны небрежно рассыпаны по узким плечам, одета всегда простенько, но со вкусом — портрет юного импрессиониста, безнадёжно влюблённого в образец земной красоты.

— Как бы вы это сделали?

— Ч-что? — Эмма оборачивается и недоуменно, но без всякого стеснения смотрит в янтарные глаза психиатра.

— Как бы вы его покалечили?

Вопрос мисс Блант смущает. Подобное желание как таковое кажется ей постыдным и непозволительным, а высказать его вслух означает… означает…

— Эмма, в этих стенах вам ничего не грозит. Вы приходите ко мне, чтобы избавиться от отравляющих душу мыслей, — успокаивает её Ганнибал, поднимается с кресла и наливает в стакан воды. — До тех пор, пока вы боитесь их озвучить, мы не двинемся с места.

Эмма принимает из рук Лектера стакан, тихонько шепчет «спасибо» и сжимает тонкое стекло обеими ладонями. Вновь отворачивается к книжному шкафу и глубоко вздыхает.

Ганнибалу Лектеру не нравилось, когда пациенты курсировали по кабинету. Основной контингент его пациентов составляли невротики — и без того беспокойные, они словно намеренно резко разворачивались, всплёскивали руками и больше жестикулировали, нежели говорили. Совсем плохо было, когда, пытаясь успокоиться, они начинали хорошо если просто переставлять вещи с места на место, а то и вовсе машинально перемешивать документы на его рабочем столе, комкать нужные бумаги и доставать с книжных полок ценные тома.

Эмма Блант на месте никогда не сидела и была одной из немногих пациенток, которым это прощалось.

Поэтому доктор Лектер вновь садится в кресло, закидывает ногу на ногу и терпеливо ждёт, пока Эмма продолжит.

— Мы с детства ссорились, — повторяет она то, что уже рассказывала на предыдущих встречах. — Не знаю, чем он мне не угодил, в нём просто всё было не так. Он неаккуратно ел, противно тянул гласные и имел совершенно глупую манеру поддакивать даже тогда, когда от него того не требовалось. Он и сейчас так делает. Знаете, — девушка невесело смеётся и поворачивается к врачу лицом, — нас воспитывали одни родители, воспитывали, право, одинаково, и часто говорили, что мы с ним очень похожи, но…

Эмма осторожно отпивает из стакана, неуверенно смотрит на кресло напротив и, подумав, всё же садится.

— Прошлое Рождество мы справляли у маминой кузины. Было очень много гостей, знакомых и незнакомых, мы сидели друг напротив друга, папа произносил тост… Как всегда один и тот же: «Чтоб ангел нас хранил, чтоб жизни праздник вечным был». — Эмма смущённо улыбается, и Ганнибал поддерживает её улыбкой. — И вот папа это сказал, поднял бокал шампанского, а Алекс… Алекс встал со стула, рыкнул «Горько!» и вышел из-за стола.

Эмма крутит в руках стакан, делает ещё один небольшой глоток и оборачивается в поисках того, куда можно поставить стакан.

— О, простите, куда…

— Поставьте рядом. — Доктор Лектер указывает ей на стеклянный столик возле её кресла.

Мисс Блант осторожно, беззвучно ставит стакан и сцепляет пальцы в замок. Смотрит несколько секунд на носок лакированного ботинка Ганнибала и пожимает плечами.

— Мы часто ссорились. Мама расстраивалась, сначала пыталась со мной, как со старшей, разговаривать, спрашивала, почему так и за что я его так ненавижу, а я ведь… я ведь не ненавижу. Иногда, может. Когда грубит, когда ведёт себя словно невоспитанное стадо бабуинов, отвечает на мою ответную грубость ещё большей грубостью. Он и не сдерживается: я замахиваюсь, он замахивается, и вот в этот самый момент мне кажется, что я сейчас стисну его руку так, что ногти в кожу вопьются… Вы спросили, как? Собственноручно, доктор Лектер.

Ганнибал смотрит на длинные тени, что отбрасывают густые ресницы на бархатные щечки Эммы, ловит взгляд изумрудных глаз и задаёт последний вопрос:

— Вы думали о его смерти? Вы были бы ей рады?

Девушка откровенно пугается и отшатывается от бесстрастного лица врача.

— Нет! — восклицает она чуть громче, чем обычно позволяла себе в разговоре. — Разумеется, нет. Он же мой брат. — И это едва ли не единственная фраза за всё время их знакомства, что звучит твёрдо и уверенно.

От стакана на столике не осталось ни одного следа. На прозрачном хрустале ни капли губной помады. На кресле нет даже намёка на вмятину. Ладошка у Эммы, когда доктор Лектер пожимает её на прощанье, сухая и тёплая.

А Ганнибал Лектер истинный ценитель воистину прекрасных архитектурных ансамблей. И раз уж ради их сохранения и спокойствия нужно попридержать голод в узде… Так тому и быть.

В университете на лекциях по медицинской этике большая часть семестра была отведена разбору античной этики, этики Канта, Шопенгауэра, Ницше, политической этики и даже хозяйственной. Клятве Гиппократа и системе координат под названием «врач-пациент» было уделено два академических часа, на которых единственным тезисом, изреченным преподавателем, было:

— Клиент всегда не прав, — вялый смех аудитории. — Профессиональный юмор.

Профессиональности в этом юморе было чуть. И единственное, что спасло тогда профессора Далтона, это его восхитительная лекция об аксиоматическом методе доказательства морали Спинозы.

Так вот, возвращаясь к Клятве. Помимо всех прочих принципов, сводящихся к «не навреди», «помоги», «уважь», обязательства перед коллегами и «обязательство личного совершенствования» в древнейшем из врачебных уставов оговорены более чем ясно.

И несоблюдение оных, по скромному мнению доктора Лектера, было опрометчивой насмешкой над медицинской братией.

— Садитесь.

Ганнибал садится на предложенный стульчик и поднимает на доктора Томаса Зеллера взгляд.

Правила поведения в процедурном кабинете были просты как для понимания, так и в исполнении: халат, головной убор, перчатки, соблюдение банальных санитарно-гигиенических норм при использовании оснащения кабинета и, в идеале, доброжелательное выражение лица положенные пять часов рабочего дня.

И врачей, проводящих профосмотры, данные утверждения касались в ничуть не меньше степени.

— Торопитесь, доктор Зеллер? — осведомляется Ганнибал, закатывая рукав рубашки.

Врач поднимает взгляд от иглы, неаккуратно мажет остриём по поверхности процедурного стола и хмуро усмехается:

— Я один — вас два этажа. Хотелось бы уйти отсюда до полудня.

Подмигивает и, вероятно, ожидает, что Лектер вспомнит об обязательствах перед коллегами и… как там говорил профессор Далтон? Ах, да. Профессиональном юморе.

Доктор Лектер не зануда. Но ни один оркестр не может играть достойно, если хотя бы одна флейта фальшивит.

Затягивает на предплечье жгут, неприятно защемляя кожу, и просит поработать кулаком. Перчатки потенциальный претендент на выговор и лишение премии надеть так и не потрудился. Не говоря уже о том, что белая рубашка вряд ли может быть сочтена за медицинский халат, кожу нужно было обработать, а прежде чем подсоединять пробирку, иглу следовало подтянуть.

— Давно здесь работаете? — Томас меняет одну пробирку на другую и, почувствовав интерес коллеги, улыбается.

— Подменяю Джеффа с пятого этажа. Кучерявый такой, вы его знаете, наверное… — Доктор Лектер кивает в знак согласия. — У его тестя сегодня День Рождения — грех пропустить. Попросил выйти вместо него. Раз уж тут такая халтурка… — Снова подмигивает и, подписывая пробирки, снисходительно поясняет. — Не у всех же, доктор Лектер, анализы хорошие. А бегать по медосмотрам лишний раз никому не хочется. Вот я, так сказать, помогаю чем могу.

Либо это крайне неудачная симуляция нервного тика, либо он подмигивает ему в третий раз.

Ганнибал улыбается, прикладывая к ранке ватку, и брезгливо сдувает с руки чужой выпавший тёмный волос с проседью. Поднимается со скрипящего стульчика и, едва заметно склонив голову к плечу, спрашивает:

— Не позволите вашу визитку, доктор Зеллер?

Сегодня, пожалуй, можно приготовить бефстроганов [1] с кусочками чайота [2], горных овощей и луковиц лилии.

А план лекций по медицинской этике стоит пересмотреть.

____________________

[1] — бефстроганов — блюдо из мелко нарезанных кусочков мяса, залитых горячим сметанным соусом.

[2] — чайот — мексиканский огурец.

— Это обязательно?

Алана лукаво выгибает бровь, но в предложенное кресло всё же садится. Ей двадцать шесть, она заканчивает первый год аспирантуры и совсем немного в него влюблена. Поразительно бесхитростно для девушки её ума и образования, но Лектер находит это даже очаровательным. Не слишком, правда: обойдись она без заискивающих взглядов и едва ли не осязаемого обожания в неестественно голубых глазах, было бы куда лучше.

— Не обязательно, но любопытно. Не находишь?

На самом деле, Алана так не считает. Она бы назвала это неуместным. И возбуждающим. Вслух, разумеется, мисс Блум этого не скажет, но Лектеру не обязательно слышать, чтобы всё понимать — от аспирантки пахнет желанием и лёгким волнением. То, как внимательно она смотрит на стрелки на его брюках, лежащие на подлокотниках кресла пальцы, на чуть покачивающийся носок ботинка, претенциозно завязанный узел галстука — всё в ней так и кричит «хочу». Ганнибал не польщён, но удовлетворён. Ему нравятся откровенные люди.

— Итак. — Алана неосознанно копирует его позу и очень быстро облизывает губы. — Будешь меня анализировать?

— Нет нужды, — очень просто отвечает Лектер, и Блум целую секунду выглядит уязвлённой. В руки берёт себя быстро, и Ганнибал решает продолжить. — Знаешь, как выглядят собаки породы Хаски?

— Разумеется, знаю.

Алана выглядит немного растерянной, но осанку держит. С усилием, как человек, не привыкший, но обязанный соблюдать политес. Грация не врождённая — вынужденная, выкованная суровой необходимостью и желанием понравиться кому-то вроде него. Желанием давить на людей ненавязчиво, исподтишка.

— Средний рост, крепкое, гармоничное сложение, легкие и свободные движения, приятная форма головы и ушей, контрастный цвет глаз и шерсти. Они достаточно дружелюбны и спокойны. Излишне самостоятельны, поэтому плохо годятся на роль служебных. Данную породу категорически нельзя использовать в качестве охранной. Они имеют склонность к убеганию. Известен случай, когда закрытая в сельском доме собака мордой в прыжке выбила стекло, выпрыгнула в окно и направилась искать остальную часть своей «стаи».

Губы Аланы дёргаются в намёке на усмешку, и она всё же скрещивает руки на груди. Закрывается, но в тоже время даёт волю естественной для неё грубости. Лёгкому налёту простоты, почти первобытной неотёсанности. Плечи чуть сутулятся, и ей хочется расцепить ноги. Так она выглядела, впервые признавшись, что предпочитает пиво вину. И брюки юбкам.

— Не слишком тонко, Ганнибал.

Совершенно точно нет, но это любопытно. К запаху желания и волнения отчётливо примешивается тонкий аромат раздражения, и только это делает Алану Блум чуть более интересной, чем она есть на самом деле.

— Ты не мой пациент, а я не твой врач. Знаешь, чем хаски отличаются от волков?

— Просвети.

— Эта собака категорически непригодна для использования в качестве охотничьей и сторожевой. Она охотится, но не приносит добычу, а инстинкт охраны территории сведён к минимуму. При нормальном развитии не способна укусить человека ни при каких обстоятельствах.

— А тебя, значит, больше привлекают волки?

«Прямота сделает из неё недурного психолога», — думает в тот момент Ганнибал.

— Нет, мне куда больше интересны мангусты.

«Ирония», — думает Ганнибал, когда Алана склоняется над ним на скотобойне Верджера. У неё неестественно светлые глаза, тёмные волосы и крепкие, небольшие руки. Искусственно взращенный инстинкт охраны территории, по-прежнему отсутствующий охотничий, первобытный страх и упрямство. Навязчивое доминирование, почти агрессивное. Лектер, пожалуй, удивлён.

— Вытащи его, — почти шипит она.

Ганнибал где-то даже благодарен.

И только это спасает Алану каждый проклятый раз.