Дым и вода (гет)

Вначале был звук — тонкий, едва различимый скрежет, будто металлом по стеклу. С каждым новым мгновением он становился все более различимым, глубоким, близким. Источник приближался.

Человек шел навстречу, и звук был ему сопровождением, чудовищными фанфарами, рваной барабанной дробью.

Стоило бы испугаться, забиться в самый дальний угол, закричать хотя бы, но почему-то ей совсем этого не хотелось. Внутри зрело возбуждение, острое, жаркое, чуть солоноватое на вкус.

Гость как мог старался ее запугать, но выходило это из рук вон плохо: она не отводила глаза, ища спасения, не поддавалась панике. Вовсе нет. Напротив, набравшись отчаянной, страшной храбрости, она буравила его взглядом, пыталась рассмотреть как следует, запомнить до самой мелкой черточки.

Она чувствовала, что должна это сделать, должна вбить воспоминание о нем себе под корку, выжечь в мозгу. Почему-то это было очень важно. Она была в этом абсолютно уверена, хоть и знать не знала почему.

Ей нужно было видеть его, но она толком не видела, хоть и смотрела во все глаза. Он был на расстоянии вытянутой руки, не больше, но черты незнакомца расплывались, мазались, будто свежая гуашь, на которую случайно пролили воду. Просто сфокусироваться на нем получалось лишь на секунду-другую. Этого было ничтожно мало, не достаточно. Глаза резало, будто жгло огнем, и, как ни старалась, она всякий раз отводила взгляд. Мгновение — и она забывала, как он выглядит, его образ вылетал из ее головы, мыслей, памяти.

— Моргана, — ее имя, будто плевок, сорвалось с его губ.

Впервые она испугалась, едва не задрожала от ужаса. Он знал ее имя! Ничего особенного вроде бы, но так… неправильно, дико и страшно. Она не хотела, чтобы он знал, чтобы так, с презрением и затаенной злобой, произносил его.

— Откуда ты знаешь мое имя? Кто ты вообще такой?

Она вдруг вспомнила его имя, а может — просто слово, как-то с ним связанное. Важное слово. Красивое. Диковинное, но будто смутно ей знакомое.

Он не ответил, только улыбнулся. Плотоядным, волчьим оскалом.

Моргана вскрикнула и проснулась.

Ее сон, смутный, тонкий, ускользающий, немало ее напугал. Ей было очень страшно, а еще — холодно. Удушающе холодно. Будто она, сама того не ведая, выбралась прогуляться на стылом октябрьском ветру, а не спала в своем теплой, уютной спаленке.

Стоп.

Яркая искорка подозрения вспыхнула в ее измотанном кошмаром мозгу.

Моргана открыла глаза, в одно мгновение смахнув остатки сна, и тут же вскрикнула еще раз, в ужасе попятилась.

Она не была в спальне, нет. Она лежала едва ли не на самом краю покатой крыши родительского дома.

Снова лунатила: не осознавая, открыла задвижки на окне и выбралась наружу. И как только смогла, справилась? Хорошо хоть на луну не выла. Или, может, выла, но забыла об этом?

Дрожа всем телом, почти не чувствуя ног (не то от холода, не то от страха), Моргана с трудом забралась обратно в комнату.

Днем она обязательно попросит Моргауза заколотить это окно к чертям собачьим. Такие вот кошачьи прогулки по крышам, насколько бы романтичными они не казались, не доставляли ей ни малейшего удовольствия. А вдруг в следующий раз она и вовсе шагнет вниз? Упадет, так и не проснувшись?

Глаза болели ужасно, словно их и вправду жгли огнем.

Моргана знала, что уснуть уже не сможет. Это пробуждение выбило из нее всю дрему, саму мысль о ней.

А еще этот кошмар.

Она не запомнила лица незнакомца из сна, только его злобную улыбочку, если это вообще можно было так назвать.

Она устала и совсем не хотела вспоминать, не сейчас. Хватит.

Сны, один причудливей другого, с каждой новой ночью становились ярче, живее. Моргана, словно маленькая, испуганная до полусмерти, девочка, стала всерьез опасаться, что рано или поздно один из ее кошмаров покинет пределы сумрака в ее голове и вырвется в дневной, настоящий мир.

Разумом она понимала весь абсурд подобных мыслей, но сердце успокоить не могла. Она боялась и ждала худшего. Худшее всегда случалось, ждала она того или нет.

Как же страшно.

Сердце, будто осатанело билось где-то в горле.

Приступы лунатизма не были ей в новинку, но в сегодняшнем было что-то особенно жуткое: падать с высоты третьего этажа ей совсем не хотелось. Могла бы переломать себе руки-ноги или, что гораздо хуже, позвоночник или шею. Люди умирали, и падая с меньшей высоты.

Страшная, безупречно прозрачная и чистая мысль вспыхнула в ней, словно огонек ночной иллюминации. Она ведь и правда могла умереть!

Моргане стало трудно дышать, по горлу будто потекло раскаленное железо. Очередной приступ астмы начался, как всегда, неожиданно.

Дрожащими руками она с трудом дотянулась до ингалятора, припрятанного на одной из книжных полок, и с шумом вдохнула. Первый вдох ее вновь спасенной жизни.

Моргана улыбнулась, отгоняя от себя последние тени плохих мыслей.

Она включила старенький, подаренный еще бабушкой, компьютер и замерла над пустой формой письма.

Ей столько нужно было сказать, стольким поделиться, но она не знала, как это выразить все на бумаге. Так, чтобы он понял. Понял правильно. Она не писала Мордреду уже больше месяца — просто не могла найти нужных слов — и вот теперь почувствовала, что готова.

«Дорогой М.!

Я наконец-то нашла слова. Слова для тебя, представляешь? Поверь, это было не так просто, как может показаться: они прятались от меня по самым темным и страшным углам, скалились и скреблись как мыши (которых я боюсь до жути, как ты знаешь), грозились укусить, если протяну руку. И все же я пишу, а значит смогла с ними договориться. Пожалуй, ты прав, и умение договариваться у меня в крови. От отца, не иначе.

В общем и целом у меня все хорошо, приступы лунатизма продолжаются. Кажется, пятнадцать минут назад я проснулась на крыше. В одной пижаме на ледяном ветру, можешь себе представить? Моргауз засмеял бы, если узнал, конечно. Но он не узнает, потому что я ему не расскажу. Никому, кроме тебя.

Расскажи мне что-нибудь. Нет, не так. Расскажи мне все, каждую мелочь. Я хочу знать обо всем, что происходит в твоей жизни, хочу захлебнуться в море (или болоте?) информации.

Странно, но сейчас мне кажется, будто ты рядом. Так необычно, знаешь? Мы ведь не встречались, хоть и живем почти что по соседству. Может, на самом деле, ты скучающая старуха с клюкой или лопоухий школьник, решивший зло подшутить?

Иногда мне страшно от подобных мыслей, но чаще — вполне себе приятно. С тобой хорошо, дорогой М., даже если ты на самом деле не ты. Или не совсем ты. Ну, ты сам знаешь.

Жду твоих новостей. Просто жду.

Твоя М.»

Рука Морганы надолго замерла над кнопкой «Отправить». Письмо вышло сумбурным, коротким, до остроты откровенным.

Она почти что призналась ему в любви, подумать только. Она была не в том возрасте, чтобы накрутить себя настолько, чтобы поверить в то, что такое вообще возможно — любить человека, которого в глаза не видела, — и все же к Мордреду у нее были определенные чувства: симпатия, привязанность и особая, несравнимая ни с чем другим тяга.

Иногда Моргана готова была поклясться, что знает его очень давно, всю свою жизнь и даже дольше, всегда, а вовсе не жалких пару лет, что длится их электронная переписка. Короткая, рваная, откровенная.

Грустно улыбнувшись, Моргана стерла письмо, так и не отправив его — все, до самого последнего слова. Вместо этого она набрала совсем другой, куда более простой, но понятный и со всех сторон правильный текст:

«Дорогой М.!

Давай встретимся.

Очень долго ждущая тебя М.

Ждущая. Тебя. Понимаешь, да?»

На это раз отправить письмо не составило особого труда.

Чувствуя, что все сделала правильно, Моргана, улыбаясь, откинулась на спинку стула.

Она не рассчитывала на ответ уже через минуту-другую, совершенно не была к нему готова. Честно признаться, это ее напугало и смутило до самой глубины души. Ей нужно было время, хотя бы несколько минут, но Мордред медлить не стал.

«Милая моя М.!

Конечно, давай встретимся. Как насчет кафе в центре около двух?

P.S. Я уж грешным делом начал думать, что ты никогда не предложишь.

Всегда твой, М.»

Моргана перечитала короткий текст не меньше десятка раз, прежде чем смысл слов, таких понятных по отдельности и сложных вместе, дошел до ее воспаленного, раскаленного докрасна мозга.

Он ждал, что она предложит погулять. Ждал!

Словно ошпаренная, она спустилась вниз, наскоро позавтракала под настороженным, пытливым взглядом старшего брата Моргауза, пожелала что-то невнятное родителям и вновь вернулась в комнату, буквально забаррикадировалась там, чтобы спокойно готовиться к свиданию. К свиданию ли?

В половине второго, за полчаса до назначенного срока, Моргана, слегка подкрашенная и в платье, спустилась вниз. По правде говоря, она надеялась проскользнуть незамеченной, быстренько натянуть пальто и уйти, пока никто ничего не понял, но Моргауз, конечно, не дал ей сделать ничего подобного.

— Куда это ты так нарядилась, дорогая? — его лицо казалось пугающе спокойным, застывшим, словно восковая маска.

— Погулять, — Моргана сглотнула. — А что, нельзя?

— Мама с папой, надо полагать, в курсе?

Хоть они и были братом и сестрой, очень часто брат казался ей совершенно чужим, посторонним человеком. Иногда, в мгновения этой его холодной, бледной решимости, он всерьез ее пугал.

— Ну-у-у…

— Никуда ты не пойдешь.

Моргана растянула губы в самой холодной улыбке, на какую только была способна. Губы ее дрожали, и она молилась всем богам, чтобы брат этого не заметил. Проявить слабость — значит сдаться. А сдаваться сегодня, сейчас, когда желанное от нее так близко, она не могла.

Мордред — то, что она, сама не до конца понимания зачем и почему, ждала очень долго.

— Я все сказал.

Развернувшись на каблуках, Моргауз направился в сторону отцовского кабинета.

Слабак. Неужели решил подключить тяжелую артиллерию, чтобы удержать ее в четырех стенах?

Моргана тихонько приоткрыла дверь и вышла на холодный, морозный воздух.

Боясь преследования, она не стала брать машину и пошла к кафе пешком. Потерять во времени минут пять или десять не так страшно, как вернуться домой и пропустить встречу вовсе.

Шаг, еще шаг. Только бы Моргауз с отцом не бросились догонять ее на машине!

Моргана добралась до кафе за пять минут до встречи и, безуспешно поискав знакомое по фото лицо среди посетителей, присела за один из столиков.

Не решившись заказывать что-либо без кавалера, Моргана ограничилась стаканом воды. Потом, когда тот опустел, еще одним. И еще.

Мордред не появился ни через полчаса, ни через час, ни через полтора.

Конечно, ему нужно было ехать из соседнего городка и в дороге могло случиться всякое, по сути, что угодно, но почему-то Моргана была уверена, что не пришел он по собственной воле. Он не хотел ее видеть. Взял и передумал.

Чтобы хоть как-то унять расшалившиеся нервы, Моргана обхватила стакан с водой ладонями. Крепко.

— Мисс, вы все еще не определились с заказом? — в голосе официантки, молоденькой светловолосой девчонки, скользнули нотки презрения и насмешки.

Она будто знала, что ее, Моргану, бросили, оставили здесь одну, посреди людей, которых она знает едва ли не всю свою жизнь. Для смеха или чтобы обидеть, задеть как следует, за самое живое, что только в ней есть. Просто так, без всякой цели.

— Что ж, подойду попозже.

Моргана вспылила, буквально взвилась от злости: слова негодования, острого, как лезвие, вспыхнули в ее голове ярким огненным цветком, скользнули на язык, но там вдруг замерли, так и не пролившись гневной тирадой.

Что-то во взгляде официантки заставило ее остановиться, сглотнуть всю обиду. Что-то неприятное. Страх! Девчонка была в ужасе. В настоящем, неподдельном, животном ужасе.

— Это что, трюк такой?

Моргана с удивлением перевела взгляд на свои руки и стакан. Вода шла мелкими белыми пузырьками, кипела в ее руках.

Быть того не может.

Вода закипела сама собой, от одного ее прикосновения.

Сама. От одного ее прикосновения.

Вскрикнув от ужаса, Моргана бросилась бежать. Прочь, подальше да побыстрее, пока никто ничего не понял, не стал разбираться, задавать вопросы, на которые у нее нет и не может быть ответа. Домой, в тепло и безопасность.

И плевать на наказание.

Получив неделю домашнего ареста от отца, небывало строгого, она с великой радостью поднялась к себе в комнату и тут же уснула мертвым сном.

Снов не было, и она была этому рада.

С трудом разлепив глаза, Моргана поначалу подумала, что проспала совсем недолго, но вскоре поняла, что ошиблась. То, что она приняла за закатные лучи солнца, было всполохами пламени, резвившимися прямо у двери ее комнаты.

Удушливо пахло дымом. В глазах потемнело, и Моргана поняла, что против своей воли отключается. До спасительного ингалятора было никак не дотянуться. Да и мог ли он помочь в таком? Она была совсем в этом не уверена.

Ей вдруг вспомнилось странное слово, что она шептала в таком далеком, утреннем кошмаре. Эмрис? Да, кажется, так.

— Эмрис, Эмрис, Эмрис, — словно мантру, зашептала она, проваливаясь в темноту.