За перегородкой (гет)

Из жуткой череды больничных будней Лаванде запоминается лишь постоянная непрекращающаяся боль и хриплый голос за перегородкой.

Странное дело: казалось бы, для волшебников не может стать проблемой нехватка больничных коек. Но внезапно выясняется, что больница Святого Мунго не может вместить всех, кому требуется помощь, и даже заклинание расширения пространства не спасает, потому что бесконечно расширять это самое пространство невозможно, к тому же старое здание может просто не выдержать.

Палата Лаванды, в обычное время одноместная, ныне разделена плотной перегородкой на четыре части. В двух постояльцы все время меняются, но голос, доносящийся слева, остается неизменным. Обладатель его умеет шикарно ругаться, в том числе на латыни. Лаванда не знает мертвых языков — зачем ей — но перевода не требуется: очень уж выразительная у соседа интонация.

Он ругается на колдомедиков, обзывая их неучами и остолопами, критикуя ход лечения и выбранные зелья. Через день требует к себе заведующего, но закономерно не получает ни дракла, а оттого ругается еще злобней.

Он ругается на нее, Лаванду, когда боль становится настолько ужасной, что терпеть нет сил. Называет ее слабой, глупой, вздорной девчонкой, добавляет пару слов покрепче, когда она кричит, закусив ладонь, потому что зелье, которым колдомедик промывает ее швы, жжется так сильно, словно создано из адского пламени.

От его ругани почему-то становится легче.

Лаванде почти не дают больше обезболивающих, чтобы не привыкала, но боль-то никуда не исчезает. Заняться нечем: остается только таращиться в потолок, слушать, как сосед пререкается с колдомедиком, и уговаривать саму себя, что нескончаемый жар в груди — это нормальная реакция на заживляющее.

На самом деле, это может оказаться признаком заражения, серьезная медичка в лимонном халатике объясняет это Лаванде весь вечер. А когда, наконец, уходит, Лаванда совсем было собирается разреветься, но получает строгую отповедь из-за перегородки, а следом — длинную лекцию об оборотнях и Аконитовом зелье.

Этой ночью Лаванда отключается намертво. Ей впервые за все время не снится ни битва, ни Сивый.

* * *

То, что ее сосед — не кто иной, как Северус Снейп, Лаванда понимает только неделю спустя, когда туман обезболивающих наконец рассеивается, оставляя ее наедине с каким-никаким рассудком. Обдумав поведение Снейпа целых десять минут — от очередной глубоко неприличной по смыслу фразы, сложенной при этом лишь из цензурных слов, до прихода колдомедика — Лаванда принимает самое мудрое решение: не задумываться.

Вариантов масса: Снейп сошел с ума, Снейпу самому несладко, а от ругани становится легче, Снейп просто не знает, кто его соседка... И вообще, почему поведение Снейпа должно означать что-то особенное?

В конце концов, Лаванда, это же Снейп! Один из тех, кто считал и продолжает считать Лаванду Браун глупенькой блондинкой. Возможно, справедливо. Пожалуй, за последние года три она совершила больше глупостей, чем за всю предыдущую жизнь. Взять хотя бы увлечение прорицаниями и Роном Уизли. Равноценно безумные поступки, хотя и казавшиеся ей правильными.

Какой ерундой все это видится, когда стоишь одной ногой за краем.

Нет, хорошо, что были и прорицания, и дружба с Парвати, и глупые выходки, и дурацкие подарки Рону, и их отношения — все это было. Она жила. Плохо ли, хорошо, умно, глупо, но жила! А что запомнится Снейпу? Что он увидит, когда смерть встанет за спиной?

Лаванда уже знает ответ на свой вопрос: ей разрешили читать газеты, а потому теперь ей известно о том, какую роль сыграл бывший директор Хогвартса в победе.

Если уж сравнивать, героический Снейп однозначно выигрывает у пустоголовой блондинки Браун, которая спасла всего пару жизней, глупо подставилась под укус оборотня, да и пожить-то толком не успела. Не то что троица, спасшая мир от Волдеморта. У Грейнджер теперь, наверное, отбоя от поклонников нет, даром, что прическа похожа на воронье гнездо, особенно после скитаний по Британии...

Окончательно расстроившись, Лаванда засыпает. А когда просыпается, вдруг понимает: из-за перегородки уже больше суток не доносится ни слова.

И вот тогда Лаванде становится страшно.

* * *

Все выясняется с приходом колдомедика.

— Профессору Снейпу запретили разговаривать, — с места в карьер говорит заносчивый парень, всего лет на пять старше самой Лаванды. — А скоро освободится палата, и вас переведут. Так что его ругань больше не будет вам мешать, мисс Браун.

«Он же все слышит, чурка ты безголовая!» — злится Лаванда, злится так, что самой становится страшно, но вслух говорит совершенно спокойным тоном:

— Профессор Снейп мне не мешает.

Но есть от колдомедика и польза — он заверяет Лаванду, что оборотнем она не станет, правда, шрамы вряд ли заживут полностью. Он долго и пространно рассказывает о группе реабилитации, организованной Грейнджер («Кто бы сомневался!»), а потом уходит. Последнее, что Лаванда слышит — теперь ей разрешены посещения.

Интересно, а кто-то хочет ее посетить, кроме родителей, успевших однозначно сойти с ума от беспокойства?

Лаванде хочется разреветься в голос. Но некому отругать, обозвать сопливой девчонкой и нытиком. Поэтому она делает это сама. В полный голос. И готова поклясться, что слышит из-за перегородки покашливание, подозрительно похожее на смех.

Лаванда улыбается сквозь слезы. Ей уже повезло дважды: она не умерла и не стала оборотнем. А ведь могла бы, могла бы! Что такое десяток уродливых, никак не желающих заживать шрамов по сравнению с Аконитовым зельем ежемесячно до конца жизни? С невозможностью устроиться на хорошую работу? Ничего. Мелочь, не стоящая упоминания.

Шрамы она закроет шарфом.

— Что ж, профессор, — громко говорит Лаванда, — не уверена, что вам будет интересно, но могу почитать вслух «Ежедневный пророк».

Покашливание повторяется. Лаванда решает расценить его как знак согласия и принимается за чтение. В конце концов, даже если Снейп против, она тоже не давала согласия слушать его ругательства!

* * *

Идут дни. К Лаванде действительно приходят посетители. Мама ожидаемо срывается на плач через слово, отец серьезен и каждый раз мучительно долго беседует с колдомедиками. В те дни, когда шрамы болят сильнее, Лаванда злобно думает, что отец просто боится забирать ее домой, не верит, что признаки ликантропии отсутствуют и подспудно ждет полнолуния.

Лаванда и сама ждет. И чем ближе полнолуние, тем ей страшнее. Она грубит матери, вынуждая ту уйти раньше времени, заворачивается в одеяло и лежит молча. За перегородкой кашляет Снейп — на этот раз по-настоящему. Ему стали давать новое зелье, но по-прежнему не разрешают говорить даже шепотом, чтобы не повредить связки.

Забегает Парвати, долго извиняется за то, что пришла лишь раз и то ненадолго. Они с Падмой уезжают, и перед отъездом у них обеих масса неотложных дел. Лаванда великодушно делает вид, будто не замечает, как Парвати отводит взгляд от внушительной повязки на ее груди. В конце концов, это же Парвати. Семь лет дружбы и поддержки. За это можно простить ей простую человеческую слабость.

В конце недели неожиданно появляется Рон. Ему неловко, он мнется, краснеет и не знает, куда себя деть. Грейнджер и Поттер тоже приходят, но не к Лаванде, а к Снейпу. Правда, вежливо спрашивают о самочувствии, желают скорейшей выписки и исчезают за перегородкой. Лаванда так тщательно прислушивается к тихому и совсем непонятному разговору Поттера со Снейпом, что даже не замечает, что говорит Рон.

Позже, после ухода однокурсников, Лаванда удивляется самой себе.

Слово «выписка» звучит все чаще по ее сторону перегородки. Как ни странно, это не радует, а только пугает. Выписка означает, что придется учиться жить заново в мире, который стал удивительно чужим. Искать работу и жилье, пусть не сразу, но обязательно, потому что после семи лет в школе-интернате она способна вынести семейный уют лишь в строго ограниченных количествах, и визиты родителей в больницу это только подтверждают.

Выписка означает, что придется общаться с людьми, отвечать на их бестактные вопросы о самочувствии и шрамах.

Выписка означает, что ежедневный ритуал совместного чтения «Пророка» со Снейпом отправится в утиль, и не будет больше сотни вариантов покашливания, в которых во всем мире разбирается только она!

Лаванда снова чувствует себя полной идиоткой и плачет. Тихо, чтобы Снейп не услышал.

* * *

Ее выписывают через два дня после полнолуния. Выдают рецепт на заживляющее зелье, которое совсем не помогает, брошюрку группы поддержки пострадавших от укусов оборотней и рекомендацию больше бывать на свежем воздухе.

Лаванда отправляет родителей оформлять документы, а сама впервые за все это время подходит к перегородке, что по-прежнему разделяет палату пополам, хотя места в Мунго однозначно стало больше за этот месяц. Ей не хочется задумываться, почему все сложилось именно так. Она просто хочет увидеть некрасивого старого учителя зельеварения, чтобы убедиться, что образ в ее голове — лишь плод буйного воображения.

Мерлин мой, Лаванда, это же Снейп!

Да, это Снейп. Он сидит на своей койке, опираясь спиной на высоко взбитые подушки, уткнувшись внушительным носом в «Ежедневный пророк». Он по-прежнему бледен, некрасив и стар для восемнадцатилетней девчонки.

Снейп отрывает взгляд от газеты. Лаванда замирает, словно кролик, загипнотизированный удавом.

— До свидания, — еле слышно говорит она, а потом разворачивается на негнущихся ногах и торопливо уходит, успокаивая себя, что все — блажь и тлен. Просто слишком много обезболивающих, слишком много одиночества.

И слишком приятный голос, звучавший, как ей казалось, совсем иначе из-за перегородки в больничной палате.

* * *

Лаванда ищет работу долго. Не то чтобы ее боялись нанимать, просто звезды сошлись не в ее пользу. Их курс не сдавал ТРИТОНы, а значит, устроиться туда, куда когда-то мечталось, было невозможно. Конечно, Лаванда знает, что для желающих организуют обучение экстерном с дальнейшей сдачей экзаменов, но не чувствует в себе силы вернуться в Хогвартс. Не в этом году, во всяком случае.

Но дело не только в образовании — половина магазинчиков в Косом переулке все еще закрыты, как и лавка Олливандера.

Родители уговаривают посидеть дома, отдохнуть, привыкнуть... К чему — сами не знают. Но Лаванда слишком хорошо понимает, что каждый день отсрочки лишь подливает масла в огонь, с каждый днем найти работу все сложнее. Слишком мал магический мир.

В конце концов Лаванда устраивается продавцом в маленький магазин ингредиентов. Вот уж чем никогда не хотела заниматься! Но вскоре она замечает, что неплохо училась в школе. А еще — что способна по запаху различать большинство трав. От новоявленного умения ей становится не по себе, но она глушит панику работой, снова работой и опять работой.

Снейп появляется на пороге магазина спустя почти месяц. Долго ходит промеж полок, выбирая невесть что, потому что к прилавку, за которым стоит Лаванда, он подходит почти что с пустыми руками.

— Здравствуйте, профессор, — вежливо говорит она.

Ей стало легче, действительно стало. Ведь так?

— Добрый день, мисс Браун, — отвечает Снейп. — Не ожидал вас здесь встретить.

«Конечно, я же блондинка». Лаванда сама не замечает, как зло сжимает губы в ниточку.

— Странные у вас бывают идеи. Впрочем, я это еще в больнице заметил, — и, пользуясь ее замешательством, Снейп уходит, оставляя на прилавке деревянную коробочку.

Когда Лаванда выбегает следом, его уже нет — аппарировал. Она возвращается, словно во сне снимает крышку. Густая желтоватая мазь пахнет еловым лесом. Под коробочкой — свернутый втрое клочок пергамента с инструкцией, сколько раз в день и как именно мазать.

* * *

Шрамы становятся намного незаметнее уже через неделю.

Через две, когда кожа становится не то чтобы гладкой, но уже похожей на нормальную, Лаванда стучит в дверь крайнего дома в Тупике прядильщиков.

Может, это и не самая блестящая ее идея, но определенно самая странная.

Когда Снейп появляется на пороге, в глазах его мелькает растерянность, но не недовольство. И Лаванда понимает — оно того стоит.