Неудачный ритуал (джен)

Подвал был просто прекрасный. Мечта, а не подвал! Бомж по прозвищу Огарок сначала даже не поверил своему счастью. На территорию полузаброшенного радиозавода он забрел совершенно случайно, в поисках хоть какого-нибудь укрытия на ночь. В еще действующую часть завода, арендуемую какими-то ушлыми коммерсантами и обнесенную высоким забором из бетонных плит, он благоразумно не совался. А вот среди пустых цехов можно было попытать счастья. Его внимание привлекло небольшое кирпичное здание подстанции. Дверь была наглухо закрыта, а вот крошечное подвальное окошко на задворках, забитое фанерой, показалось многообещающим. Огарок аккуратно отогнул гвозди, вытащил фанерку и заглянул внутрь. Увиденное ему так понравилось, что он не задумываясь нырнул внутрь.

Небольшое подвальное помещение было сухим, относительно чистым и почти пустым. И теплым! В подвале сохранились батареи центрального отопления, которые каким-то чудом работали. Если натаскать сюда картонных коробок, получится прямо настоящая постель. Огарок счастливо вздохнул. Внезапно он увидел на полу начерченную углем большую пятиконечную звезду, в центр которой был вписан круг.

— Коммунисты, что ли, тут собираются? — озадаченно спросил сам у себя Огарок. — Так их вроде никто не запрещал…

Он внимательно присмотрелся. По углам пятиконечной звезды, напомнившей ему счастливое октябрятское детство, были аккуратно расставлены толстые свечи непривычного черного цвета. В углу обнаружился какой-то странной формы камень, похожий на трибуну, за которой в родном детдоме выступали по праздникам приглашенные гости. Или сам директор Альберт Петрович, царство ему небесное, хороший был человек. На камне лежал небольшой ножик с черной рукояткой, а рядом с ним — листок бумаги. Ножику Огарок очень обрадовался, ножик вещь в хозяйстве крайне нужная. Лезвие только какое-то непонятное, это кому ж в голову-то пришло трехгранное делать? Неудобно же… Ну да найденному ножу на лезвие не смотрят.

Хозяйственный Огарок нашарил в карманах куртки (дай бог здоровья добрым людям! Курточка как новая, только на спине продрана немножко. Так зашить недолго, что у него, рук что ли нет?) коробок спичек и решил зажечь все свечки. Праздник себе устроить, поесть по-человечески, отрезая от припасенной горбушки хлеба ломти, а не откусывая, как собака какая. Одна из труб оказалась с холодной водой, и даже вентиль сохранился. Ну подарок судьбы, а не подвал. Тепло, сухо, вода есть и даже крыс нету. Сказка.

Он зажег свечи, снял свою куртку, вымыл руки и стал осторожно нарезать хлеб непривычно лежащим в руке ножом. Порезался. Взял листок бумаги, чтобы положить отрезанные ломти. На листке были написаны не по-русски какие-то слова. Немецкий, что ли? Он попытался прочитать:

— Etis atis animatis…

Дальше читать не стал. Непонятное что-то, ну его. Кровь из пальца закапала и бумажку, и стол… непорядок, надо будет вытереть. Эх, сейчас бы еще поговорить с кем по душам. С кем-нибудь вроде него, кто бы знал как горька сиротская доля, как плохо одному, без семьи, без своего угла… с родственной душой, короче. Вот был бы здесь такой человек…

Свечи на мгновение ярко вспыхнули, по подвалу словно пронесся порыв ледяного ветра. В центре круга появилась человеческая фигура в каком-то балахоне.

— Вроде не пил я ничего такого, — изумился Огарок.

Человек при виде него скривился (а страшный-то какой, бедолага! Болеет, видать, чем-то серьезным…) и прошипел «Абракадабра!». Удивленно посмотрел на Огарка и сказал что-то вроде «грустно». Прибалт, что ли? Человек попытался шагнуть прочь из круга, но словно натолкнулся на невидимую стену.

— Ты откуда тут взялся, мил человек?

— Этот грязный маггл еще и земляк Долохова. Совсем прелестно.

— Так ты Тоху Долохова знаешь? И как он там, не откинулся еще? — обрадовался Огарок. С Тохой он был знаком с детства, искренне его уважал и был рад узнать о нем хоть что-то.

Странный долоховский знакомец (не прибалт, те при разговоре не шипят, а звуки тянут, как кошку за хвост… поляк, наверно) не ответил. Смотрел он на Огарка как-то нехорошо, совсем как мент на рынке. «Как Ленин на буржуазию», — вспомнил он слышанное в детстве.

— Так что там с Тохой-то, мил человек?

— Для тебя я Лорд Волдеморт.

— Ну как скажешь. Тоха-то как? Сидит еще?

— Уже нет.

— Ух ты? Под амнистию попал?

— Можно и так сказать. Кто ты такой?

Огарок задумался. Прозвищем называться показалось не очень удобно, а от своего имени он уже успел отвыкнуть.

— А я с ним в одном детском доме был.

— В детском доме?

— Ну в приюте, или как там у вас говорят.

— Интересно… не знал, что Тони тоже приютский.

— Ну! Меня тетка в детдом сдала, а его после бабкиной смерти забрали. Родни-то у него больше никакой не было. Амнистировали его, значит? Вот и хорошо. Директор наш уж так переживал, когда его посадили… подрался не с теми, ну и вот… а после малолетки Тоха так и пошел по тюрьмам… смеялся — мол, пошел по ленинскому пути.

Странного мужика, попытавшегося выйти из круга, опять приложило о невидимую стену.

— Как ты умудрился меня вызвать? Ты же маггл! В тебе магии ни на кнат!

— Никого я не вызывал! — решительно запротестовал Огарок. — Сидел себе, думал, что хорошо бы поговорить с кем… а тут и ты появился.

— Грязный маггл без капли магии…

— Чего это я грязный? — обиделся Огарок. — Я на неделе мылся. Ведро воды на костре нагрел!

— И что тебе нужно? Мерлин, какой-то идиотский ритуал, с непонятным условием завершения…

— Да ничего мне от тебя не нужно, чего ты ругаешься! Я ж сказал, просто по душам поговорить хотелось…

— По душам?.. — по-змеиному зашипел этот… как его… лорд Вольдемар. — Душа моя тебя интересует? Или ты издеваешься? Тупое ничтожество, недостойное дышать со мной одним воздухом...

— Да что ж ты за человек такой, все время ругаешься. Болеешь чем, так лечиться надо. Я вон прошлой зимой на трубах уснул, обжегся, так мне в больнице и перевязку сделали, и даже мази с собой дали. Ты, говорят, к нам не ходи, мазь мы тебе дадим. Добрые люди везде есть. А ты, бедолага, прямо как с того свету вернулся.

— Вот смотрю я на тебя и думаю: какой же ты на редкость везучий идиот. Если бы не эта защита...

— Наш завуч в детдоме тоже всегда так говорил. Ты, говорил, Гончаров, редкостный идиот. И при этом везучий. Это когда к нам бешеная собака забежала, а я ее покормить хотел. Сорок уколов мне поставили, больно было жуть как!

— Еще раз спрашиваю: что тебе от меня нужно?

— Не нужно мне от тебя ничего!

— Совсем ничего?

— Совсем!

— То есть ты меня отпускаешь? Без всяких условий?

— Да! Вот привязался-то, кто ж тебя держит! Отпускаю! Иди ты туда, откуда взялся на мою голову, и никогда больше не появляйся!

Порыв ледяного ветра затушил свечи, а когда Огарок проморгался и его глаза приспособились к полумраку подвала, он обнаружил, что странная фигура в круге исчезла.

— Фокусник какой-то. Куклачев, блин. Или Куклачев — это который с кошками? Аааа… как его там… Копперфильд, во!

Расстроенный неудачным разговором Огарок посмотрел по сторонам. Что-то ему расхотелось оставаться в этом подвале. Мужик этот странный, страшный как смертный грех, без носа, шипящий как змея, который взялся не пойми откуда… Мало ли кто еще тут появится, ну их всех… Огарок с тоской оглядел показавшийся поначалу таким славным подвал. И решительно поднялся. Ну его. Переночевать и на теплотрассе можно. Там, кроме ментов, никого не появится. И бог с ними со всеми.