Он - мой! (гет)

Ночь. Тишина. Мерно струится песок в старинных медных часах. Мой муж мирно спит, обхватив обеими руками подушку.

Мой муж. Мой. Сегодня ровно в полдень я подала ему руку и произнесла все полагающиеся по брачному обряду клятвы. И он поклялся мне в вечной любви и верности.

Он — мой. Сегодня об этом узнал весь мир. Теперь я никому не позволю отобрать его у меня. Особенно ей.

Она думает, что я ничего не знаю и не вижу. Глупая, наивная девчонка... Я давно разгадала ее намерения, еще в тот миг, когда она появилась перед ним нагая, облаченная лишь в облако белоснежной морской пены. Я видела ее собственными глазами. Я и старая Нэн, приставленная ко мне заботливыми родственниками. В тот день мы стояли на одной из наружных галерей и любовались приближающимся штормом. Вернее, любовалась им одна я: старая Нэн боязливо ежилась под усиливающимися порывами ветра и все время норовила увести меня в отведенные нам покои, к тихому огню в камине и пушистому пледу на мягком кресле.

Но я не желала уходить. Даже холод, который внезапно упал на прогретые солнцем камни, не смог прогнать меня с облюбованного места, походившего скорее на воинский наблюдательный пункт, чем на балкон прекрасной дамы. Меня не пугали ни свист ветра, ни потемневшее свинцовое небо, ни ослепительные вспышки багровых молний. Бурные морские волны, разбивающиеся о камни чуть ли не под нашими ногами, приводили меня в неописуемый восторг. И гром... Оглушительные раскаты грома, сотрясающие каменные своды древнего замка, отзывались в кончиках моих пальцев чистым блаженством.

Старая Нэн поминутно ойкала и приседала. Каждый всполох, каждый раскат приводили ее в священный ужас. Но я не могла уйти. Я упивалась этой грозой, ее свежим дыханием, низким вибрирующим рокотом, пронизывающим до самых костей ветром... Я стояла, подняв лицо и раскинув руки, и ловила губами самые крупные капли — одну, вторую, третью, десятую... Вскоре я потеряла им счет, и на мое жаждущее объятий стихии тело обрушился ледяной водопад. Вымокшая до нитки Нэн хваталась за мою юбку и жалостливо причитала, но я только смеялась, отталкивая ее костлявые ручонки. Нет, Нэн, мы с тобой не уйдем, мы будем стоять здесь и смотреть, справится ли с натиском бури мой принц. Он ушел в море совсем недавно — четверть часа назад я видела на горизонте паруса его корабля, растворяющиеся в ярком свете полуденного солнца. Но сейчас даже Нэн со своим нечеловеческой силы зрением не смогла бы разглядеть их сквозь плотную стену обрушившегося на побережье проливного дождя.

Нэн попыталась увести меня подальше от перил или хотя бы набросить мне на голову капюшон, но я не позволила ей этого сделать — мне нужно было видеть морскую гладь во всей ее бесконечности.

Я ждала. Ждала, когда среди мутных свинцовых струй мелькнет край снежного-белого, словно крыло морской чайки, паруса.

Мои глаза были устремлены вдаль, а глаза Нэн — вниз, поэтому выходящую из воды пару первой увидела именно она. Впрочем, выходящую — это не совсем подходящее слово. Бушующие волны вынесли на берег два измученных тела. Мужчина застыл на песке нелепой изломанной куклой, а возле него неуклюжей каракатицей извивалась она...

Русалка.

Я слышала о существовании этой нечисти. Каждый ребенок в нашем краю знает, что, лунными ночами морские девы покидают свои обросшие ракушками пещеры и плывут к берегу. Забравшись на прибрежные валуны, они подставляют мертвенному прозрачному свету свои обнаженные плечи, расчесывают коралловыми гребнями длинные волосы и поют. Голоса их негромки, но невероятно чарующи, и обладают неодолимо притягательной для мужчин силой. Рыбаки в такие ночи затыкают свои уши воском, чтобы голоса русалок не заворожили их и не свели с и так недалекого ума.

Русалки. Морские девы. Коварные отродья морского владыки, древнего, как покрытые мхом менгиры Карнака. Их глаза холодны, как снежные вершины далеких северных гор, их улыбки фальшивы, как искусственный жемчуг, а их призывно протянутые руки скользки и цепки, словно щупальца осьминога. Но очарованные дивными голосами безумцы этого не видят — им застилают глаза томление и похоть.

Сотни юношей отважно бросались в море, страстно мечтая обрести в его волнах неземное наслаждение, однако обретали лишь вечный покой и глухое забвение. Ибо кто будет помнить болвана, так безрассудно бросившегося навстречу собственной гибели? Кто станет оплакивать мужа или сына, отдавшего жизнь не за своего короля, не за свой народ, не за свою семью, не за честь, совесть или преданную любовь, а за призрачные обещания морской девы, которую и человекообразным существом-то трудно назвать? Всем известно, что русалки продолжают свой род, откладывая икру, словно окуни или лососи, и как охваченные страстью глупцы собирались получить от них желаемое — наверное, не могли бы сказать даже они сами.

И не скажут. Потому что за прошедшие века еще ни один из бросившихся в море мужчин не вернулся обратно. Куда морские девы утаскивают своих пленников, где покоятся их обгрызенные рыбами кости — на дне океана или в далеких пещерах — не знают даже сгорбленные старухи, ведающие древними тайнами.

Старое предание гласит, что однажды, многие тысячелетия назад, морской владыка решил расширить границы своего королевства. Бурные волны захлестнули возделанные поля, мирные города и деревни. Морские воины, вооруженные до зубов острыми лезвиями гигантских дрейссен*, вырезали под корень целые поселения и угоняли в рабство юношей и девушек — ибо именно они, по замыслу морского владыки, должны были влить свежую горячую кровь в холодные рыбьи вены его внуков и правнуков. Однако юные жители земли, очутившись на глубине, погибали в муках после первого же вдоха: хоть кровь их и была солона, как морская вода, но жить под водой они были не в силах.

Долго бурлило море, тысячи воинов и мирных поселян погибли в схватках с чешуйчатыми пришельцами, но однажды спустился с гор старый отшельник и проклял морской народ. С тех пор у морского владыки больше никогда не рождались сыновья.

Шли годы, десятилетия, века... Многих жен похоронил морской владыка в глубине жемчужного грота, но ни одна не подарила ему наследника. Потому и поднимаются морские девы в лунные ночи из водных глубин, потому и протягивают призывно руки к земным мужчинам. Одни — свершая жестокую месть за вырождающееся племя, другие — в надежде на то, что свершится чудо, и кто-нибудь из околдованных юношей окажется способен дышать под водой. И спадет тогда старинное проклятие, и возродится морской народ под властью нового короля, и снова встанут в строй сильные воины, и покорится вся земля могучему морскому владыке...

Так говорит старинное предание. Однако, Нэн, закончив свой рассказ, всегда тяжело вздыхала, гладила нас с сестрами по головам и добавляла: «Сказки все это, мои юные госпожи, так что ложитесь спать и не бойтесь. Никогда морскому владыке не выйти из своего болота, потому что забыл он древнюю мудрость: «Ищи пару конь среди коней, вол среди волов, а баран среди баранов».

— Почему? — спросила у нее однажды самая младшая наша сестрица, которая чуть ли не с рождения задумывалась о том, чтобы подыскать себе достойную пару. — Разве не разводят в наших поместьях мулов и лошаков? Ведь ослы и лошади так же не похожи, как люди и русалки?

Нэнни тогда не знала, что и сказать. Она сопела и краснела, а мы со средней нашей сестрой только посмеивались: мы-то с ней давно знали, чем отличаются человеческие девушки от русалок. И не только от русалок, между прочим. У придворного целителя была большая библиотека, и он никогда толком не помнил, где у него лежит та или иная книга. А ведь среди них были весьма занимательные экземпляры...

Много лет прошло с тех пор, когда я в последний раз видела испещренный стрелочками и пометками рисунок. Скелет русалки напомнил мне тогда изогнутый клинок с рукоятью в виде очаровательной женской головки. И потому, увидев на песке столь дивную картину, я застыла, не в силах отвести от нее глаз — ведь никто из ныне живущих не мог бы похвалиться тем, что видел прямо перед собой живую русалку.

Издали ее можно было бы принять за обычную девушку, потерпевшую кораблекрушение и потерявшую часть одежды. Бледная нежная кожа, симпатичное личико, вполне сформировавшаяся фигура... И покрытый серебристыми чешуйками рыбий хвост, начинавшийся прямо от гибкой талии. Он-то и выдавал с потрохами морское происхождение этой красавицы. Впрочем, красавицей ее в тот миг мог назвать только слепой: ее лицо было искажено отчаянием, а в длинных спутавшихся волосах не было и намека на легендарные жемчужные гребни, вместо этого в них набились ракушки, щепки и прочий мусор, щедро выбрасываемый на берег во время шторма. Тонкими, словно водоросли, руками, она изо всех сил пыталась вытащить на песок бесчувственное мужское тело. Было видно, как ей тяжело это дается, и не удивительно — ведь тысячелетиями морские девы практиковались в увлечении человеческих мужчин под воду, и то, что сейчас пыталась проделать русалка, не просто шло вразрез с обычаями и традициями морского народа, а было противно самой ее русалочьей природе. К тому же, человеческий мужчина — это не камбала какая-нибудь, и даже не краб, его из воды вытащить не так-то просто. Однако русалка старалась изо всех сил, несмотря на то, что море упорно не желало отпускать свою жертву. Высокие волны тяжело били о берег, то и дело норовя утащить и морскую деву, и спасаемого ею человека обратно в бездонную пучину. У русалки не было сильных ног, чтобы опереться на твердую землю, и она билась, словно запутавшийся в сетях угорь, оставляя на песке глубокие извилистые рытвины.

Нэн вскрикнула и что-то залопотала, предлагая позвать на помощь хозяина дома, но я ее остановила. До сих пор не могу сказать, почему я это сделала — то ли потому, что никогда до этого не видела настоящих русалок — ярмарочные и музейные чучела в счет не идут — а, может, потому, что узнала человека, которого она так самоотверженно спасала.

Это был он. Мой принц. Мой владыка. Мой повелитель, к ногам которого я мечтала сложить весь мир.

Нэн с причитаниями вцепилась в мой подол, и я всего на миг отвела глаза от странной пары внизу, но русалке и этих долей секунды хватило для того, чтобы исчезнуть. Очевидно, она посчитала свою миссию исполненной. А, может, ее забрал кто-то из морских жителей — когда я поворачивалась к Нэн, мне показалось, что возле двух распростертых на песке фигур появился кто-то третий. Наверное, показалось, ведь стоящая сплошной стеной серая пелена дождя могла обмануть даже мои зоркие глаза.

Я не помню, как оказалась внизу, как упала на колени, как обхватила руками его голову и всмотрелась в затуманенные глаза. Хвала небесам, он был жив. Широкая ссадина на виске объясняла столь долгое его беспамятство. Я знала, что поступаю неправильно, оставаясь сейчас рядом с ним — мужчины его склада не прощают свидетелей своей слабости и беспомощности, но не могла сдвинуться с места, наплевав на стенания Нэн и вбиваемые с детства в голову правила приличия. Пусть даже все смертные кары впоследствии обрушатся на мою голову — сейчас я не отойду на него ни на шаг. Пусть одежда моя промокла, пусть локоны развились — они плотным черным шатром укроют нас от всего мира, и первый осмысленный взгляд своих темных, словно августовские вишни, глаз он подарит мне. Нэн прекрасно знает, что сейчас я убью каждого, кто осмелится к нам приблизиться, и поэтому не подпустит к нам никого. Пока он не посмотрит на меня. Пока не поймет, что я — единственная, кто принадлежит ему всей душой. Так было раньше, и так будет всегда...

Тогда я еще не знала, что коварство обитателей моря не знает границ. Уж не знаю, каким чудом проклятой русалке удалось выйти на сушу, но, увидев эту тварь через несколько дней рядом со своим принцем, я попросту оцепенела. Ее светлые волосы были убраны в высокую прическу, синие глаза невинно сияли, улыбка завораживала, пышные оборки на юбке плавно покачивались, приоткрывая изящные ножки в шелковых туфельках... Сказочная принцесса, ни дать, ни взять. И даже хвост исчез, словно его никогда и не было.

Старые предания говорят, что русалка может выйти на твердую землю, но только отдав взамен свой дивный голос. И снова ложь. Эта русалка пела так, словно никогда и не покидала морских глубин. Она порхала по залу, словно бабочка, собирающая нектар, останавливалась то у одной придворной компании, то у другой, мило поддерживала беседу и млела от удовольствия, осыпаемая комплиментами покоренных ее красотою мужчин.

Как ей удалось проникнуть в замок во время бала — еще одна загадка, ведь королевский дворец — это немного не то место, куда пускают всех подряд, что бы там ни утверждали старинные сказки. Наверняка она очаровала кого-нибудь из праздно болтающихся вокруг дворца придворных: для морской девы это такое же простое занятие, как для охотника — попасть кинжалом белке в левый глаз.

Однако я видела: ей не нужны были придворные ловеласы. Ей был нужен только он. Что бы она ни делала — медоточиво улыбалась, дежурно отшучивалась или кружилась в вальсе с кем-нибудь из вельмож — ее глаза неустанно следовали за ним. И он чувствовал это. Он говорил с ней, расспрашивал ее, смотрел в глаза так пронзительно, как умел делать только он. Но она не отводила глаз и отвечала на его вопросы, не задумываясь. Она смеялась и шутила. Она очаровывала его своими улыбками, своими прикосновениями. Она хотела занять место в его сердце. Мое место. И он понял это, но почему-то не воспротивился ее желанию. Он ввел ее в свой небольшой кружок, куда допускались только избранные, и предложил ей место у своего трона. И она приняла его приглашение.

Но при всей своей проницательности он не увидел того, что увидела я. В глубине ее широко распахнутых глаз таилось зло. От ее медоточивых речей пахло отравой. От ее случайных прикосновений бросало в дрожь. А в ее взгляде на моего повелителя таилась смерть. Она думала, что я такая же, как другие — что обманусь, не пойму, не догадаюсь...

А я не такая, как остальные. Я такая, как он. И тоже умею читать в человеческих умах и сердцах.

И то, что я прочла в ее сердце, не дает мне покоя ни дня, ни ночью. Именно потому я в эту ночь не могу безмятежно раскинуться на подушках рядом со своим принцем и погрузиться в блаженный сон. Именно поэтому моя рука под подушкой сжимает стилет, а глаза сквозь полусомкнутые ресницы зорко оглядывают королевскую опочивальню. За дверью, конечно же, есть охрана, но что стоит морской ведьме околдовать ее так же, как она околдовала весь королевский дворец? Нежная улыбка новой фаворитки, кубок с дорогим вином за здоровье новобрачных — и через несколько мгновений доблестная стража спит крепким, и хорошо, если не мертвым, сном. И дорога к ложу новобрачных для ее злодеяний открыта.

Я не знаю, какое страшное колдовство позволило русалке так изменить свое тело, но подозреваю, что без помощи морского короля здесь не обошлось. И, пока она здесь расточает улыбки и пленяет мужчин своей красотой, там, в глубинах моря, старый интриган поглаживает свою украшенную устрицами и жемчугом седую бороду и грезит о том, как сотни и тысячи русалок, вдохновленные примером своей отважной сестры, выйдут из моря, чтобы смешать свою холодную рыбью кровь с горячей кровью пылких земных юношей. Он не станет торопить события — обитатели подводных глубин могут себе позволить подождать пару-тройку веков. Он подождет, пока морская отрава глубоко проникнет в плоть и дух жителей земли, пока прекрасные девушки, родившиеся, словно древняя богиня, из морской пены, станут женами и матерями человеческих мужчин. Он подождет, пока у них появятся внуки и правнуки, воспитанные на историях о сказочно прекрасном королевстве и несметных богатствах, скрывающихся в сундуках верноподданных морского владыки. И тогда они сами придут к нему и добровольно склонят перед ним свои глупые головы.

Возможно, это когда-нибудь и произойдет. Но не здесь и не сейчас, глупая русалка.

Ты думала, что я этой ночью буду крепко спать, утомленная ласками своего супруга? Что ты сможешь безнаказанно занять мое место, смазав сонным зельем мои глаза, а зельем обмана — глаза моего мужа? Что сможешь занять мое место на брачном ложе, а затем безнаказанно уйти, унося в своем лоне зарождение новой жизни?

Так знай же, что я никогда этого не допущу.

Я не знаю, как далеко простираются твои черные замыслы, подлая ведьма. Что бы ни ожидало моего принца после того, как он одарит тебя своею любовью, — смерть, похищение или что-то еще — этим намерениям не суждено осуществиться. Я просто не дам тебе даже приблизиться к нему. Я встану на твоем пути каменной стеной, клубком ядовитых змей, пылающей огненной бездной. На твоей стороне — хитрость морского народа, на моей — отточенное веками коварство жителей суши. Вам в своих водных глубинах даже и не снились познания, которые могут храниться в очаровательных головках юных девиц из благородных семейств. Каждая из нас — не только любящая жена и мать, но и надежный щит для своего супруга, и карающий меч для его врагов.

Что бы ты ни задумала, мерзкая тварь, твой замысел изначально обречен на неудачу. Даже если ты каким-либо чудом сможешь переступить через меня, тебе не удастся навредить моему принцу. Не от твоей руки ему суждено умереть, морская русалка.

Давным-давно одна ненормальная пророчица предсказала его гибель, и, хоть предсказание ее, как это и принято у полоумных провидиц, было запутанным и невнятным, было ясно, как день, что погибнет он, как и подобает мужчине и воину, в честном поединке, а не от подлого удара в спину. Но у тебя никогда не хватит духу вызвать его на поединок, а потому я позволяю себе расслабить уставшее за день тело. На миг. На один лишь коротенький миг поддаться иллюзии безмятежности...

Мраморный песок в часах давно просыпался. Мой муж все так же ровно дышит, отдавшись сонному блаженству. Я же не смею последовать его примеру, но не только потому, что я жду появления в опочивальне незваной гостьи — мне просто страшно. Стоит только закрыть глаза, как к нашему ложу подступают кошмарные видения, и чей-то бесплотный голос нашептывает мне прямо в уши, что вся моя жизнь — чудовищный обман. Что в ней не было никогда ни ярко освещенного полуденным солнцем собора, ни торжественных клятв, ни нежных признаний. Что повелитель моего сердца никогда не прижимал меня к своей груди и не задергивал тяжелый бархатный полог над нашим семейным ложем. Что я — собственность другого, совершенно чужого мне человека. Что мой принц внезапно исчез, словно его и не было никогда, оставив на полу одного из деревенских домов свою одежду, и по его парадной мантии теперь небрежно топчется городская стража в алых, как кровь, форменных мундирах.

Но я знаю, что это ложь. Я знаю, что он никогда меня не оставит. И даже если неведомая сила посмеет отнять его у меня, я не успокоюсь, пока не найду его. Я пойду по следу неутомимо и беспощадно, как призрачная гончая. Я обойду все дома, от роскошного дворца до последней рыбацкой лачуги. Я допрошу всех жителей королевства, и не успокоюсь, пока не добьюсь ответа, и уничтожу каждого, кто посмеет восстать против него, будь то старик, женщина или годовалый ребенок.

И я найду его. Найду, чтобы на очередном балу, скрыв лицо под его любимой серебряной полумаской, низко склониться перед ним и произнести: «Приветствую вас, мой повелитель». И даже не поднимая глаз, увидеть знакомую полуулыбку, скользнувшую по тонким губам, и услышать несказанное: «Моя красавица... Моя звезда...»

Я буду защищать его всегда: во сне и наяву, при жизни и в посмертии. И даже если мой принц, мой повелитель, действительно, когда-нибудь внезапно исчезнет, я не стану проливать слезы, запершись в опочивальне. Я буду мстить. И первой от моего карающего меча падет она — морская ведьма, посмевшая встать между нами.

Я жду ее. Я чувствую ее. Я слышу ее шаги — легкие, как дуновение свежего морского ветра.

Ну что ж, входи, морская дева со светлой улыбкой и черной душой.

Я готова тебя встретить.

_________________________________________________

*Дрейссены — род двустворчатых моллюсков. Распространены в тропической части Атлантического океана и у берегов Европы. Их клиновидные раковины имеют чрезвычайно острые края.