Гарридрабблы (джен)

ты вер­нулся, мой друг из детс­тва, со стра­ниц ты со­шел жи­вой. ты вер­нулся — и ра­дость в сер­дце зас­ло­нила со­бою боль, ты вер­нулся — и яр­че не­бо, за­горе­лись во ть­ме ог­ни, и хо­лод­ный на сер­дце ве­тер о'тдал мес­то тво­ей люб­ви.

ты вер­нулся, мой маль­чик ми­лый, мой вол­шебник в смеш­ных оч­ках. ты вер­нулся — и буд­то си­ла по­яви­лась в мо­их ру­ках, буд­то чу­до про­ник­ло в сер­дце, шрам нез­ри­мый ос­та­вив вслед; от судь­бы нам с то­бой не деть­ся, мно­го ждет нас в пу­ти по­бед, мно­го бу­дет и по­раже­ний — на­до толь­ко ид­ти впе­ред! за пос­ледним из всех сра­жений нас с то­бою наг­ра­да ждет.

не бо­гатс­тво то, и не сла­ва — толь­ко счастье в гла­зах дру­зей, толь­ко зна­ние — ми­нова­ла та уг­ро­за, что всех страш­ней, го­ре все, и пе­чаль, и смер­ти — все уш­ло, прев­ра­тилось в дым...

а по­ка мы с то­бою де­ти, мы зай­мем­ся сов­сем иным: нас ждут ча­ры и мас­са зе­лий, ждет нас квид­дич и ждут друзья, и вол­шебно­го зам­ка две­ри ог­ра­дят нас от бед, ог­ня, ог­ра­дят от скуч­ней­шей жиз­ни, ве­ру в чу­до все­лив во всех...

пом­ни, Гар­ри, страш­ны ошиб­ки, но страш­нее — хо­лод­ный смех, ког­да ближ­ний твой ря­дом гиб­нет, ког­да ру­шит­ся мир вок­руг. пом­ни, Гар­ри, ког­да об­ни­мет те­бя луч­ший на све­те друг, что на све­те те лю­ди веч­ны, кто был добр и был лю­бим...

а по­ка мы с то­бой бес­печны, счастье-ра­дость в се­бе хра­ним; так да­вай же лю­бить и ве­рить — обой­дет нас до­рогой смерть.

так да­вай же, мой ми­лый Гар­ри, вмес­те бу­дем с то­бой взрос­леть.

Се­год­ня осо­бый и страш­ный день, осо­бая в ми­ре и в жиз­ни да­та.

Се­год­ня день па­мя­ти, что как тень за на­ми сле­ду­ет; как рас­пла­та, как дань по­ки­нув­шим этот мир на­ве­ки веч­ные, без воз­вра­та; как дань ушед­шим с по­лей зем­ли в огонь и в смог, и в жа­ру за­ка­та.

Поч­тим ге­ро­ев: их име­на зна­ко­мы мно­гим, и мно­гим с детс­тва. Со­ха­тый, Бро­дя­га, Лу­на­тик — вот, их бы­ло трое, на­ве­ки трое, они бес­смер­тны у нас внут­ри, они жи­вут и в ду­ше, и в сер­дце. Они бы­ли вмес­те — в ве­селье, в го­ре; поч­тим их — маль­чи­шек, муж­чин, ге­ро­ев; ве­ли­ких и веч­ных — на вре­ме­на.

Поч­тим Про­фес­со­ра: гор­дый про­филь, нес­час­тен, бе­ден, двой­ной агент; поч­тим — и вспом­ним его уро­ки, че­му учил он нас все семь лет; как зелья сме­ши­вать в тон­ких кол­бах, и как нес­час­тна бы­ла лю­бовь. Поч­тим Про­фес­со­ра — и сле­за­ми, и речью пыл­ких, от­кры­тых слов. Поч­тим — и вспом­ним его уро­ки, и мяг­кий го­лос из края снов.

Поч­тим и Фре­да — сов­сем маль­чиш­ку, ушед­ше­го с хо­хо­том на ус­тах, его дру­жок и род­ной бра­тиш­ка те­перь стал веч­ный да лип­кий страх; он был так юн, ког­да злая вспыш­ка осе­ла ги­белью на гу­бах. Поч­тим их — ге­ро­ев лю­би­мых кни­жек, по­гиб­ших от лю­той ру­ки вра­га.

Поч­тим всех: с ни­ми и детс­тво — слад­ко, и не­бо кра­ше­но го­лу­бым; их ду­ши еди­ны — од­на за­гад­ка, а ли­ца не­чет­кие, слов­но дым. Они все гля­дят к нам из книг ук­рад­кой, на нас — от­ча­ян­ных, мо­ло­дых.

Они все гля­дят к нам — у них стра­ни­цы, у них сло­веч­ки за­мес­то глаз. Они нам да­ют все теп­ло, всю ве­ру.

Без них бы не бы­ло прос­то нас.

2 мая 2016 года

Мет­ка над Хог­вар­тсом ря­дит­ся в чер­ный цвет, в воз­ду­хе слы­шен за­пах не­мой вой­ны. Ес­ли бы толь­ко сдать­ся — и уме­реть. Ес­ли бы толь­ко ос­тать­ся с то­бой в жи­вых. Ес­ли бы толь­ко кос­нуть­ся тво­ей ру­ки, ес­ли бы толь­ко знать, что мы вмес­те — и за­од­но; что мы с то­бой не про­тив­ни­ки, не вра­ги. Но увы — злая сказ­ка уп­ря­мо тя­нет ме­ня на дно.

Злая сказ­ка сме­ет­ся и не да­ет ды­шать: мы ведь с то­бой по раз­ные сто­роны бар­ри­кад. Сер­дце мне ти­хо шеп­чет, что на­до ждать, что са­мый сме­лый дос­то­ин лишь всех наг­рад; меж­ду на­ми не­мая прав­да, она гор­чит. Зак­лятья сле­та­ют пти­цами с сжа­тых губ; го­лос твой пусть мне ок­репнет да заз­ву­чит. Мер­твые мир­но по­ко­ят­ся на сне­гу.

Ес­ли од­нажды ме­ня не ста­нет, пом­ни, что я — твоя, что ра­ди те­бя лишь бь­юсь и в ми­ре, и на вой­не. Пом­ни, что я — твое сол­нце, твоя за­ря.

Пом­ни, по­жалуй­ста, обо мне.

Их двое. Один — веселый, задорный мальчишка, рыжеволосый. Искры в глазах. Лукавый взгляд. О таких понаписано много в тоненьких книжках, про улыбку до уха. Про их «черти-внутри-горят». И второй — под стать. Вечно смеющийся в голос. Близнецы — две половинки. Ничто друг без друга. Их собственно-личный, шифрованный «логос» и «невинные» дурачества-шутки — в полкруга.

Двое их было. Всегда-вдвоем. А теперь — вместо памяти — могильная поросль. Слезы. Состарившиеся привычки. И он, оставшийся, смотрит на мир глазами, уже усталыми, и сжигает себя в пепле одинокой-по-жизни спички.

— Ну здравс­твуй, Ли­ли.

Я пи­шу, по­тому что дав­но не го­рит огонь, мол­ча­ливо свер­ка­ет лань под све­том тос­кли­вых звезд. Пом­нишь, как сры­вал­ся вет­ром цве­ток к те­бе на ла­донь; ты сме­ялась, а я наб­лю­дал с вы­соты вет­вей бе­локу­рых бе­рез. Мы тог­да бы­ли сов­сем тро­гатель­ны­ми деть­ми. Ты взле­тала на не­бо на на­ших пле­теных ка­челях, и в тот день я по­чувс­тво­вал при­тор­ный прив­кус люб­ви, как не­соз­ревшее яб­ло­ко в пер­вые чис­ла ап­ре­ля.

Ли­ли, ты пом­нишь на­шу пес­трую, аля­пис­тую по­ляну, и твои ры­жие во­лосы, рас­сы­пан­ные на мо­ем пле­че? Слу­ча­ют­ся дни, и я ви­жу — под сер­дцем зи­яет ра­на, та са­мая. От те­бя. Моя ми­лая Ли­ли, объ­яс­ни мне, з а ч е м ? Я пом­ню про­моз­гло-дож­дли­вый и мок­ро-пе­чаль­ный день, ког­да я за­шел в твой пус­той, по­лураз­ру­шен­ный, хи­лый дом. И на раз­ло­ман­ные сту­пени зло­веще-длин­ная па­дала тень, на по­лу оди­ноко ле­жала ты — мер­твая, буд­то усы­пан­ная се­реб­ром.

Пом­нишь, как под дет­ский, нес­час­тный плач, я ба­юкал те­бя по­том, а за ок­на­ми дли­лась тем­но-страш­ная, бес­сердеч­ная ста­руха-ночь. Ве­тер раз­ры­вал и про­лис­ты­вал ста­рый, ис­пи­сан­ный твой блок­нот, где ни строч­ки не бы­ло обо мне. Мы не во­ины — нам уже не по­мочь.

— Ну здравс­твуй, Ли­ли.

Я те­перь то­же здесь. Так по­лучи­лось, моя до­рогая Ли­ли.

Меня убили.

Вы ушли, оставляя нам боль и тишь, насыпая в ладони горечь, страх. Вы ушли от нас, и застыл Париж, и застыл весь мир, палочки сжав в руках.

Вы учили, профессор, нас быть храбрее, и любить до гроба, и бить врага. Вы учили, профессор, нас быть мудрее; открывая двери небесных врат, обернитесь к нам. Мы, не веря, смотрим, как уходит учитель и наш собрат. Вы ушли — молчаливый, прямой и строгий, в этот терпкий и алый как кровь закат.

До свидания, профессор! Ваш пройден путь; вас встречают синие небеса, вас ждет вечность, счастье и чудеса; до свидания, профессор! Покойтесь с миром.

Как же хочется вас вернуть.

Здравствуй, Поттер-Который-Выжил, спаситель мира и наш Герой. Ну что, мне поздравить тебя с победой? Пожелать тебе счастье, уют, покой? Ты себя обрекал навеки, когда шел на бесчестный, жестокий бой; ты ведь у нас навсегда великий, люди готовы тебя закрывать собой, за тебя отдаются жизни; но ты несчастлив своей роковой судьбой… Лучше попросту будь благодарен, что есть кому за тебя и в мире, и на войне.

Поттер, ты ведь не знаешь, как страшно расти никем.

Как страшно, когда за тебя давно уже сделан выбор, место твое у самой границы с Тьмой; когда собственный дом вдруг стал для тебя тюрьмой…

Мне одна награда есть в мире — твоя улыбка, и знание, Поттер, что ты — все еще живой.

Ты скажи мне, что бы случилось, если бы ты мне ответил «да»? Если бы стали с тобой друзьями, если бы был я все время рядом; мы б на двоих разделили твою судьбу… Поттер, я знал бы, что выдержу и смогу — мы вдвоем бы спасли весь мир, мы б добрались на край земли, построили города и торговые корабли… И я знал бы, что готов за тебя все свое отдать, и, если придется, то умереть. Мы с тобой бы были счастливые дураки…

Знаешь, только не вздумай меня жалеть; такие, как я, не стоят жалости и пощады. Скажи мне только, ради чего ты меня спасал? Ради которой радости и награды? Я до сих пор не смею тебе заглянуть в глаза, боясь в них увидеть сочувствие и печаль…

Ты понимаешь, чтоб время вернуть, мне ничего не жаль. Поттер, скажи, если б я снова руку тебе подал, дружбу вечную предложив — ты бы ее пожал? Словно не было этих лет, словно ты не ответил давно мне жестоким «нет», словно сейчас, чтобы снова ее отвергнуть, у тебя вовсе и нет причин… Ну же, прошу, ответь.

Поттер, молю: пожалуйста, не молчи.

Здравствуй, братишка. Как тебе небеса? У меня вместо ярких красок — черная полоса; я давно не смею правде взглянуть в глаза; зеркала занавешены — у нас одно на двоих лицо, и мне больно его смотреть. Брат мой, давно меня некому здесь согреть.

Давно не подставит никто мне свое плечо.

Фред, расскажи мне, что значит эта смерть?

Брат, мне так больно и горячо, словно по мне полоснули самим мечом; словно не выдержу горечь своих потерь. Мне так хочется точно знать, что однажды моя распахнется дверь, ты войдешь — все еще живой; что твой яркий смех снова будет мне здесь звучать. Но увы, я один — с опустелой, немой душой, ты мне дальше, чем недруг и чем чужой, и никогда не покажет твоих следов этот талый снег.

Я не выйду тебя встречать.

Братец, милый, ты мне — дороже всех.

Я кляну себя, что не смог, не спас, не закрыл собой, когда дьявольский отблеск зла на тебя летел; когда исказилось болью твое лицо, и смешинки застыли у края губ. Брат, мне казалось, что ты — игра, что через миг откроешь свои глаза и протянешь руку. Я смотрел, не веря, и душа моя заполнялась горечью и свинцом. Ты должен был выжить, чтобы со мной отмечать победу, чтобы острить, улыбаться…

Я жалею, что уцелел.

Фред, я не верю, что наших не будет встреч, что я обречен здесь тянуть бесконечно дни; что никогда не зажгутся в небе наши радужные огни; что я обязан здесь молча ждать и память послушно твою хранить.

Брат, мы столько с тобой добра раздарили миру.

А он, предатель, не смог тебя уберечь.