Люди (джен)

— Что было дальше?

— Профессор, он использовал какое-то заклинание, и Короста превратилась в человека. Мерзкого такого, с седыми спутанными волосами и какой-то облезлой бородой. Блэк заявил, что это — Питер Петтигрю.

— И ты поверил ему, Рон?

— Нет, но этот человек сразу начал оправдываться, говорить, что не хотел предавать Поттеров, но Сами-Знаете-Кто умеет убеждать... Он еще что-то говорил, не помню. — Рон смотрел прямо в глаза Альбуса Дамблдора, не боясь, что тот не поверит ему.

— И Блэк убил его?

— Да. Он спросил, за подмогой ли побежал Невилл, ну я и ответил, что да. Он тут же бросил Аваду в Петтигрю, что-то бубнил на ходу, вроде: «Они сейчас придут, меня снова отправят в Азкабан». Это произошло так быстро и неожиданно, что я даже не успел среагировать.

— Он забрал тело Петтигрю с собой?

— Да.

— И ты не знаешь, куда он отправился?

— Не знаю, профессор. Я остался лежать, нога болела так, что я даже не мог встать. Вы мне верите?

— Я верю тебе. Отдыхай.

Дамблдор покинул палату Больничного крыла. Пока он шел к своему кабинету, в голове его мысли никак не могли принять нужный порядок. Ему казалось, что он думает сразу о многих вещах, и ни о чем конкретно.

«Сириус, не наделай глупостей, прошу», — обращался он к тому, кто его точно не мог услышать.

Зайдя в кабинет, Альбус сел в свое любимое кресло и еще некоторое время смотрел в одну точку, даже не заметив, что пристально наблюдает за резной ручкой двери шкафа. Он был слишком стар, а все школе было совсем не так. У него не было уже давно идей о правильном мире, он отказался от подобного еще со времен ссоры с Гриндевальдом. Но то, как быть не должно, он точно знал. В нем не должно быть бессмысленных убийств и войн.

Его не покидало чувство, что все идет не так, как должно быть, как предначертано судьбой. С первого курса Гарри Поттера. Тогда он приготовил небольшой лабиринт, зная, что Волдеморт охотится за философским камнем. Все было под контролем, и если бы кто-то из школьников посетил запретный коридор, то не случилось бы ничего смертельного. Конечно, это было проверкой. Альбусу приходилось всегда напоминать себе, что все продумано, все безопасно, везде стоят сигнальные чары, все же было страшно, что произойдет непредвиденное.

Но ничего не произошло. Квирелл, подчиняясь Волдеморту, не раз приходил туда, но не мог пройти основную и, по сути единственную настоящую защиту. Рон Уизли заинтересовался ограблением банка, но спустя неделю попыток выяснить, кто такой Николас Фламель, бросил это занятие. А через пару месяцев едва завязавшаяся в сентябре дружба Рона с Гарри сошла на нет, слишком уж они были разными.

Я смотрел в окно, но не замечал ни проезжающих мимо автомобилей, ни сменяющихся пейзажей. Тишина казалась неуютной, но мне было совершенно не о чем разговаривать с дядей Верноном и Дадли. Когда-то, окончив первый класс, я пробовал поговорить о Хогвартсе, но мне было неприятно. Чувствавал, как тетя завидует, поджимая губы и стараясь сделать заинтересованный вид, как дядя Вернон пытается осмыслить происходящее своими критериями, для волшебника совершенно не применимыми. В квиддич играют без подстраховки? Лестницы меняют направления, когда ты по ним идешь? Это же травмоопасно, там есть страхование здоровья и жизни? Он всегда все переводил в деньги.

Но я все же любил летние каникулы, несмотря на собственное чувство неуместности в доме родственников. Потому что неуместен я был только у них, а мир — он не ограничивался домом, особенно, если не нужно делать домашние задания. И вокруг было полно людей, о том, что я волшебник, не догадывающихся.

Тетя и дядя регулярно уезжали отдыхать, мы с Дадли, разумеется, ездили с ними. На неделю всегда приезжала тетушка Мардж со своими псами, и мне приходилось много врать в это время. По легенде я учился в Королевской гимназии Гилфорда, с каждым годом легенда обрастала новыми подробностями. Так, после второго курса у меня появился друг Билли, сын владельцев клиники. Наверное, про клинику мне пришло в голову, когда узнал, что родители Гермионы владеют своим стоматологическим кабинетом. Не задумывался о профессиях, привык только, что дядя Вернон управляет фирмой в Лондоне, а тетя Петуния тогда еще работала в банке, поэтому назвал первое, что пришло в голову помимо этого.

Это было довольно весело, я как будто за неделю проживал год другого человека. Забавно было представлять себя совсем иным, придумывать или переделывать школьные истории, которые никогда не происходили. Раздражало на каникулах только одно — невозможность пользоваться магией. Оказывается, если девять месяцев в году, просыпаясь, использовать «Акцио очки», вместо того, чтобы найти их, то привыкаешь к этому. Приходилось специально убирать палочку подальше, чтобы я по-привычке не достал ее спросонья и не использовал.

Год назад я узнал, что большинство чистокровных и полукровок используют магию дома. Надзор накладывался на место жительства волшебника и на его палочку. У многих имелись палочки умерших родственников, старые и ненужные. Качество колдовства чужой палочкой, конечно, гораздо хуже, но это все же что-то. Было немного обидно, живя с магглами, итак ощущаешь какую-то отчужденность. И, главное, не знаешь, к чему стремиться. Дадли собирается выучиться на экономиста, как и дядя Вернон с тетей Петуньей, он живет в мире, который знает, он остается в нем же, возвращаясь из школы на каникулы.

У нас все иначе. Думаю, Рон и Невилл на каникулах, так же как и Дадли, не выпадают из того мира, где им жить. У таких, как я, Дин или Гермиона все иначе. Нас, как щенков, выкидывают на лето за дверь. К родственникам и родителям, ни опыт, ни знания которых уже непригодны для преемственности поколений, в мир, в котором ты уже чужой, не всегда можешь поддержать разговор, многого не понимаешь и ощущаешь себя неловко. Я даже понимаю, почему мама и тетя Петунья не были дружны. Просто с какого-то периода они стали друг другу совершенно чужими людьми, которых не объединяло ничего, кроме детских воспоминаний. Тетя планировала поступать в колледж, мама собиралась заниматься изучением зелий и пыталась рассказать о значимости этого сестре, которая готовилась сдавать экзамены по математике.

Не то, чтобы я совсем не люблю дядю с тетей. Но с каждым годом они становятся мне все более чужими людьми, их значимость в моей жизнь стирается. Но это лишь потому, что они знают, кто я. Общаясь с тем же Пирсом или Дэном, не ощущал, что я лишний, нахожусь не там, где должен. Потому что им можно было свободно лгать. С Дадли мне тоже вполне комфортно общаться, потому что ему интересно. Узнать о магии, Хогвартсе, о нашем министерстве. Как-то, помню, размышляли мы над тем, почему волшебники тайно не управляют всем миром, как в каких-нибудь теориях заговора, ведь если у кого и есть для этого возможности, так это у магов.

Тетя с дядей не скрывали от меня, что я волшебник, поэтому в отличие от магглорожденных, я жил ожиданием письма из Хогвартса. Не то, чтобы жизнь проходила мимо меня: я учился в начальной школе, и как оказалось, это большое преимущество перед чистокровными, многие из которых были едва грамотными и писали настолько медленно, что поначалу физически не успевали вести конспекты. Мы ходили с Дадли в секцию бокса, где он достиг определенных высот, а я забросил занятия спустя полгода. Но ожидание письма и те надежды, которые я на него возлагал, во многом мешали мне. Я как будто проживал демо-версию.

И попав в Хогвартс, я был разочарован. Волшебники ничем не отличались от магглов: Криса Андерса — нашего папенькиного сыночка и мажора, который кичился тем, что будет поступать в Винчестер, как и его отец, заменил Драко Малфой, такой же тощий и бледный, с таким же надменным лицом, как будто он самый молодой лауреат Нобелевской премии. Дадли заменил Рон Уизли, который пусть и не любил бокс, но был не против любой драки, при этом обладал своим собственным чувством справедливости, и так же любил покушать, нашу отличницу Кэти из начальной школы заменила Гермиона Грейнджер. Остальных я поначалу не замечал.

И я чувствовал себя неуютно. На меня пялились. Мне казалось, что я чем-то не оправдал их ожиданий. Гарри Поттер, тот самый Гарри Поттер должен быть великим волшебником, а он не смог превратить спичку в иголку на первом уроке трансфигурации. С того самого Гарри Поттера каждый урок зельеваренья снимают баллы, при том, что сам предмет я вполне неплохо понимал. Наверное, наследственное, хотя мама так и не успела доучиться. Мне казалось, что я не оправдал чьих-то ожиданий. Наверное, сейчас меня бы это не задело. Тогда, в одиннадцать, когда до этого ты жил пробную версию, ожидая Хогвартса, где начнется настоящая жизнь, где появятся настоящие друзья, я решил стать лучше.

Сейчас мне просто легко. Легко делать зелья качественнее, чем они выходят у Гермионы, легко даются чары, трансфигурация, нумерология с рунами. Не думаю, что программа Хогвартса сложнее программы средней школы Дадли. По его рассказам, у них там все серьезнее, только дисциплины другие.

Как-то, помню, после первого курса разговорился с тетей.

— Маме тоже нельзя было колдовать вне школы?

— Конечно, это разумная мера предосторожности, здесь нет преподавателей, которые смогут все исправить.

— Но ведь я могу забыть все, что учил в течение года!

— Делай, как твоя мама. Больше читай, наверстаешь хотя бы теорию.

Тетя села в кресло и некоторое время молча смотрела в окно. Шел летний, но довольно холодный дождь, он барабанил по крыше, подоконнику и окнам. В гостиной было неуютно, я бы сам никогда не стал жить в таком доме, будь у меня выбор. Все было слишком правильно, слишком добротно, слишком современно. В общем, примитивно. Разве что, комната Дадли была поинтереснее — кресло всегда было завалено ношеными вещами, на столе разбросаны кассеты, ручки, тетради. Те же кассеты неаккуратными стопками лежали на подоконнике, а на одной из стен висел постер Iron Maiden.

— Какой она была?

— Лили? Умной и веселой. Но в детстве мы с ней не дружили из-за ее волшебства. Родители считали ее особенной, даром божьим, на ее фоне мои успехи в учебе были ничем. Да, Гарри, — тетя Петунья, наконец, повернулась ко мне, и лицо ее отчего-то было злым. — Я ей завидовала. И была в обиде на своих родителей за такое отношение. Поэтому никогда не выделяла тебя по отношению к Дадли или Дадли по отношению к тебе. Ты умеешь колдовать и хорошо учишься, Дадли хорош в спорте, ленив, но тоже не глуп. И хитер, как отец. Вы разные. А наши родители этого не понимали. Была особенная Лили и обыкновенная Петуния.

Тетя тогда замолчала, поняв, что сказала лишнего. Ее недовольное, обиженное и немного злое лицо сменилось обычным, равнодушным, и она отправила меня к себе в комнату, вспомнив, что нам в Хогвартсе на лето тоже задают домашние задания.

Но я запомнил, что она завидует мне! Даже сейчас она бы с радостью отдала мои способности к волшебству Дадли и очень бы им гордилась, но ей приходится гордиться его успехами в спорте. И сестре она завидовала. Потому что мы, действительно, лучше.

Вот за это я и любил летние каникулы, прекрасно понимая всю скверность собственных мыслей. Но, черт возьми, как же приятно считать себя особенным, осознавать, что ты лучше окружающих. У меня даже не было необходимости что-то доказывать, просто я всегда это знал.

— Гарри, а ты ведь можешь превратить обычную бумажку в купюру? — прервал мои воспоминания Дадли, впервые заговоривший о волшебстве за последние две недели.

— Пока нет. В теории это возможно, но я не знаю качественного заклинания создания копий.

— Круто! Это же... это же офигенно!

— Дадли, прекрати, — попытался строго сказать дядя Вернон.

— Пап! Ну, это же правда круто. Представь, можно не работать, и при этом покупать все, что хочешь. Жаль, что я не волшебник.

— Ничего, Дадли, как научусь, подкину тебе деньжат.

— Гарри! Еще раз услышу подобные разговоры... Ваше министерство явно было бы недовольно.

— Разумеется, оно будет недовольно, — я подмигнул Дадли, как бы договориваясь, что его идею нужно будет обязательно испробовать.

В ответ Дадли показал мне большой палец.

Шел август 1995 года, я ехал в Лондон, чтобы закупиться к школе. Дадли поехал со мной в Косой переулок, очень он уж любил мороженное Фортескью и забавлялся внешним видом гоблинов. Правда, в этот раз его пришлось уговаривать, иначе у тети с дядей могли возникнуть подозрения. Сам он вообще старался держаться от меня подальше в последнее время.

За две недели до этого.

Мы ехали на поезде в Лондон, в кармане лежала волшебная палочка, которая на каникулах не могла мне пригодиться, и складной нож-серрейтор, подаренный мне на День рождения Малькомом. Дадли сидел рядом и слушал музыку на новом плеере. Я размышлял, не станет ли он проблемой и не опасно ли его посвящать в свои дела. Он уважал волшебников, так же как и тетя завидовал нам, но не злой завистью. Его зависть была приправлена изрядной долей интереса, желанием понять и поучаствовать. И гордостью, что ему известно больше, чем другим.

Наверное, эти черты характера передались ему от дяди. Вернон был любознательным, он чаще интересовался моими школьными делами, читал книг по истории магии и сопоставлял их с исторической маггловской литературой, выводил какие-то закономерности влияния волшебного мира на маггловский. Дадли читать не любил, предпочитая эмпирический опыт.

Но сегодня он был мне нужен. Такая необходимость в присутствии кузена возникла впервые в моей жизни и, пожалуй, именно вчера, говоря Дадли, что нам нужно смотаться в Лондон, я чувствовал, что значат родственные связи. Как ни странно, в этот момент я понимал всех чистокровных со своими родословными. Это было для меня странным — обнаружить, что, пожалуй, единственным человеком, которому я мог бы доверить свою тайну оказался маггл. Обычный маггл, и пусть мы с ним сидели в детстве на соседних горшках, это не должно было делать его достойным человеком. Но...

Я внезапно понял, что и не делает. Вовсе нет. И я доверяю Дадли больше лишь потому, что он не связан с теми людьми, с которыми связана моя основная жизнь. Он не знаком с Дамблдором, с моими друзьями — Дэреком, Мэттом, Дином и Симусом, с моими врагами — Малфоем, Гойлом, Ноттом и некоторыми хаффлпафцами. По сути, он, наоборот — никто. При этом, в отличие от остальных, Дадли меня не сдаст, я уверен.

— Жаль, что ты даже в Лондоне не можешь показать какой-нибудь фокус, — Дадли достал один наушник.

— Фокусы в цирке показывают.

— Да ну тебя, я не знаю как еще все это называть. Если колдуешь в шутку, наверное, это все равно фокус.

— Я мог бы и без шуток. Многие могут и на каникулах колдовать. Дэрек, например.

— Почему он может, а ты нет?

— У него волшебная палочка деда, старая и плохо его слушается, но это лучше, чем ничего.

— И почему тогда ты себе не купишь другую палочку?

— Знал бы я где ее взять. Да и в Литтл-Уингинге не смогу колдовать, я там единственный волшебник. Помнишь случай с тортом? Уведомление мне пришло, хоть и колдовал не я.

Разговаривали мы шепотом, чтобы другие пассажиры не услышали наш бредовый, на их взгляд, диалог.

— Я так и не понял, что вы сделали, что этот... как его там...

— Криви.

— Да, почему он вас сдать собирается? И почему именно ты едешь с ним... поговорить, а не те же твои Дэрек с Мэттом.

— Мы случайно очень сильно накосячили. Дэрек с Мэттом не знают, — я понизил голос и заговорщическим шепотом продолжил. — Только ты знаешь, что мы сегодня будем в Лондоне. Для всех остальных, и для дяди с тетей особенно — мы гуляем в Литтл-Уингинге на пустыре. Там всегда много народу, сложно будет найти тех, кто точно скажет, что нас там не было.

— А что будет если этот Криви вас сдаст?

— Жопа, Дадли, будет полная жопа. Мы накосячили так, что нас не просто из школы исключат, а... В общем, все очень плохо будет. Но у пацанов еще будет хоть какой-то шанс выбраться из этой задницы, а мне все — пиздец, понимаешь?

— И договориться с этим Криви не вышло?

— Поначалу вышло, и я даже был в нем уверен, но что-то пошло не так. Он позвонил Дину и сказал, что сообщит обо всем Дамблдору, как приедет в Хогвартс, потому что то, что мы сделали — неправильно и так не должно быть.

— Вот пидор! — слишком громко сказал Дадли, и сидящая у противоположных окон пожилая женщина неодобрительно покачала головой.

— Ты же не знаешь, что мы сделали.

— Так расскажи!

— Не могу. Я не уверен, что за вами не следят.

— За нами? Поттер, ты с ума сошел? Кому мы нужны?

— Вы — мои родственники, а Дамблдор считает, что Волдеморт не умер, а всего лишь лишился тела. И если он воскреснет, то мне придется несладко, поэтому они могут следить и за нашим домом.

— Воскреснет? — недоуменно переспросил Дадли.

— Ага. Как Иисус.

По Лондону мы шли уже молча. Говорить в толпе неудобно, да и рассказывать мне было нечего. Я, действительно опасался, что за Дурслями следят. И не до конца верил Дадли. Конечно, о волшебстве он не рассказывает после того случая в начальной школе, когда я случайно выкрасил волосы учительницы в синий цвет. Дадли тогда заявил всем, что это я сделал, потому что я волшебник. Ему родители, конечно, запрещали говорить, но как удержать от болтовни ребенка? Сутки по Литтл-Уингингу ходили разные слухи, в школе все шептались за моей спиной. А потом резко все прекратилось. И когда Дадли напомнил учительнице, что на прошлой неделе ее волосы были ярко-синего цвета, та сказала, что ему никогда не стать хорошим шутником с таким чувством юмора.

Мы опаздывали. Не намного, минут на пятнадцать — до этого я планировал приехать на час раньше предположительного времени Х. До этого вообще никогда не ездил в Лондон на поезде, обычно меня за покупками и на Кингс-Кросс возил дядя, поэтому со временем и расписанием я просчитался.

— Извините, — Дадли случайно толкнул какую-то особенно медленную бабушку, погуливающуюся с лабродором.

Народ никуда не спешил в этот воскресный день, в отличие от нас. Я бы тоже хотел никуда не спешить, тем более сегодня, когда и тетя, и дядя знают, что мы с Дадли куда-то ушли, а создавать алиби через кого-то из друзей по начальной школе — слишком глупо. Придется откровенно лгать. Гарантированная возможность выловить Колина на улице была только в это воскресенье. С Колином всегда хорошо общался только Дин Томас, который и рассказал нам о планах Криви в это воскресенье пойти выбирать подарок брату на День рождения. Это был единственный шанс поймать его где-то по дороге к Косому переулку, и он бы точно шел без Дэнниса или родителей, которые каждое воскресенье навещали какую-то пожилую родственницу и их не было дома весь день.

Так как эта информация была у меня от Дина, и Симус так же знал о подставе Криви нас в перспективе, то случись что с Колином — все подумают на меня. Это очевидно. Однако недоказуемо даже ими. Никто из нас не пойдет ни о чем сообщать Дамблдору, потому что никто не захочет подставлять себя.

Я, по правде сказать, переживал, что потом проблемы начнутся с Томасом, который и сдал Криви, выбирая между собственной шкурой и дружбой, отдав предпочтение первому. Была у меня идея взять его с собой, договориться о встрече сегодня в Лондоне. Но я испугался, что он струсит и будет только хуже. С Колином вариант сделать его причастным не прокатил.

У нужного места — недалеко от улицы, где находился Дырявый котел, мы отыскали переулок. Судя по карте, Колин должен был появиться отсюда — так можно было срезать путь от его дома.

Переулок был узким, с кривой тротуарной плиткой и здесь воняло ссаньем и чем-то еще — трудноопределимым, но мерзким. Дадли достал пачку дешевых сигарет и протянул мне. Закурив, я облокотился о грязную стену.

Странно, но я думал в этот момент, что прошлогодние кеды мне слегка жмут и надо бы, как вернемся домой, спросить у дяди деньги на новые. Можно недорогие, в Хогвартсе я в кедах не хожу, мне только на лето.

Я по-привычке, судя по воспоминаниям, позаимствованной на уровне какой-то генетической памяти, растрепал волосы и сел прямо на тротуар, так же облокотившись о стену. Возможно, ждать нам придется долго.

Мысли мои по-прежнему касались чего-то угодно, но только не Колина. Я вспомнил, как мы с Дадли и Пирсом гуляли ночью по Гилфорду год назад. У Полкисса там работали родители, там же жил его приятель — Джон — какой-то сын подруги его матери, с которым сам Пирс был знаком с детства. Разница в возрасте была приличной — мы были на 3 года младше, но все же по старой детской дружбе тот пригласил Пирса, сказав, что он может прийти с друзьями, на День рождения. Дядя с тетей не хотели нас отпускать с ночевкой, но мать Пирса уговорила. Родители именинника уехали, оставив дом в полное распоряжение Джона. До этого я ни разу не был в подобных местах. Море алкоголя, закупленного по случаю 17-летия, много незнакомых людей, пьяных девушек, виляющих задницами в танце, музыки, мерцающего света. Все это сливалось в какое-то непонятное ощущение причастности к миру, мне казалось, что я там, где должен быть и делаю то, что должен делать. При том, что я просто сидел на ступенях и наблюдал за происходящим.

Мне нравился этот мир. Кажется, Пирсу тоже. Мы что-то постоянно рассказывали Дадли и смеялись, все же не сильно вписавшись в компанию старших.

— Идемте гулять по городу, а? — предложил Пирс.

Тогда я впервые попробовал наркотики. Поэтому хорошо помню тот день. Кто говорит, что ничего не чувствовал, даже от той же простой марихуаны — либо лжет, либо ему попалось какое-то фуфло.

Не знаю, сколько прошло времени за разными посторонними мыслями, прежде чем появился Колин. Я постарался спрятаться за Дадли, чтобы он не увидел меня раньше времени. Но все же Криви заметил подвох, когда подошел ближе. Он тут же бросился бежать прочь, понимая, что сейчас будет получать пизды. Но Дадли был быстрее.

Дадли набросился своим весом на Колина, тот попытался вырваться, но безуспешно, единственное, что ему удалось — перевернуться на бок, что только позволило Дадли перевернуть его спиной на себя, удерживая руки.

Я понимал, что Дадли хочет снова перевернуться, чтобы снова занять более выгодное для навешивания пиздюлей положение, и потому среагировал мгновенно. Так, что даже Дадли опомниться не успел.

Нож оказался в руке, и я ударил им в живот. Никогда до этого не использовал подарок Малькома, только знал, что он хорошо заточен — проверял. Более того, никогда вообще не использовал нож... в таком смысле. Вынув нож, я нанес второй удар, третий. Странно, но Колин кричал только вначале, а сейчас его глаза были широко открыты и смотрели на меня с недоверием, он открывал рот и закрывал, как будто хотел что-то сказать или закричать, но не мог.

Я не знал, как быстро и надежно убить человека ножом, а потому брал количеством нанесенных ударов. Дадли тоже молчал, но продолжал держать лежащего на себе Криви как будто, скорее по инерции, не в силах вообще пошевелиться. Ах да, я, естественно, забыл его предупредить о ноже в кармане и истинном смысле нашей вылазки.

Завершающий удар, по моим подсчетам, был в сердце, ну, насколько я в этом разбираюсь. Вообще раны, как я успел заметить, остались разные — и колотые, и резаные, как выходило. В общем, первый блин комом, а второго мне не очень-то хотелось. Напоследок я всадил нож прямо в глазницу почти на всю длину лезвия.

Все это не заняло много времени. Не засекал, не могу сказать точно, но мне казалось, что прошло несколько минут. Вся моя футболка была в крови, Дадли, скорее всего, выглядел не лучше. Ногой я пнул Криви, и в это же время Дадли отпустил его. Тот просто перекатился на плитку, заливая кровью теперь ее, а не футболку кузена.

— Бежим, идиот! — крикнул я Дадли, который все так же лежал и невидящим взглядом смотрел в небо, едва виднеющееся в узком переулке за крышами домов.

Дадли, наконец, пришел в себя, перевел на меня мутный взгляд, резко поднялся и побежал. Я схватил рюкзак и побежал следом. Представляю, как мы выглядели. Читал о мастерах ножевого боя — у них на одежде не остается ни капли. Жаль, мастером я не являлся.

— Стой, сюда! — совсем узкий переулок должен был вести к центральной улице, где нам появляться сейчас было совсем не кстати.

Дадли завернул в проулок следом за мной, прислонился к стене и закрыл глаза. Он тяжело дышал, хотя при его занятиях спортом это было странным. Наверное, тут влияло что-то другое. Интересно, человек может задыхаться от шока?

— Держи.

Я все предусмотрел, поэтому в рюкзаке лежало несколько маленьких полотенец, двухлитровая бутылка воды, пара футболок и цветастые ужасные пляжные шорты, купленные нам в этом году перед поездкой в Доминикану. Они были самыми легкими, не занимали много места, поэтому выбор пал на них, две пары джинсов в рюкзак уже бы не влезли.

Дадли соображал плохо. Он чуть было все не испортил, нацепив чистую футболку сразу. Я его успел остановить, намочить полотенце и вручить ему в руки, чтобы умылся. Зеркал не было, пришлось положиться на зрение кузена. Я плеснул ему воду прямо в лицо.

— Соберись! Быстро!

Дадли проморгался, сильно зажмурился, но стал соображать лучше. Наскоро умывшись и переодевшись, мы решили сделать это лучше в общественном туалете у метро, там, где будут зеркала. Сейчас главным было, чтобы на центральных улицах мы не вызвали подозрений и смогли до того туалета благополучно добраться.

Грязные вещи и полотенца я собрал в черный мусорный пакет и засунул обратно в рюкзак, намереваясь выкинуть где-то далеко от этого места. А еще лучше — сжечь, где-нибудь в Литтл-Уингинге, подальше от Лондона.

До общественного сортира мы добрались благополучно, что было даже удивительно, потому что там я смог увидеть себя в зеркале. Безумные глаза, лицо казалось не то неравномерно загорелым, не то просто грязным, общий неуместный пляжный вид делал меня вообще похожим на идиота.

Я засунул голову под кран. Холодная вола струилась по волосам, лицу, охлаждала и успокаивала. Я начал прикидывать, на какой поезд мы успеваем и сколько у нас будет времени до вечера, чтобы завершить все то, что необходимо.

Дадли заговорил со мной только в поезде. Его голос был тихим и сиплым, как будто он простыл.

— Я думал, мы едем его... проучить.

— Мы это и сделали, — я смотрел прямо ему в глаза, пытаясь понять, сдаст он меня или нет. Не должен.

— Почему ты не сказал, что собираешься...

— Ради тебя.

Дадли недоверчиво нахмурил брови.

— Пойми, ты — мой брат. И я знал, что ты помог бы мне, в любом случае. Как и я помогу тебе, в какую историю ты бы не влип. И зная, что я хочу сделать, ты бы тоже согласился со мной поехать, но переживал бы, накручивал себя, не спал бы всю ночь. Зачем? Понимаешь, если бы мы просто побили Криви, то стало бы хуже. Он бы сдал нас, вот и все. Только ко всему прибавились бы еще угрозы и шантаж.

— Возможно. Расскажешь, что вы натворили?

— Рассажу.

И я рассказал. Мне казалось, что это хрупкое доверие между нами нужно чем-то поддержать, и я посчитал, что уместно будет рассказать, от чего Дадли меня спас.

Приехав в Литтл-Уингинг мы направились за черту города и сожгли грязные вещи и полотенца. По дороге домой встретили Пирса с Малькомом, Полкисс позвал нас к себе, сказав, что у него есть пиво и новые кассеты, которые привезла сестра. И мы согласились. Вечер прошел обычно.

За два месяца до событий, описанных в предыдущей главе.

С Дэреком мы начали общаться, когда я был на третьем курсе, а он на четвертом. Он мне казался взрослым, все-таки полтора года разницы. Наверное, если бы тетя с дядей его знали, они сказали бы, что он не лучшая для меня компания.

Его воспитывала мать — чистокровная ведьма, в свое время так же окончившая Гриффиндор. Отца Дэрек не помнил, он ушел из семьи задолго до того, как его сын научился ходить. Брак Кристоффера Дугласа и Вивиан Макбрайд продлился меньше года. До этого его мать была дважды замужем и от каждого брака имела ребенка. Все ее мужья были магглами.

Наверное, ей чем-то не нравился мир волшебников, и она стремилась его покинуть. Но нельзя быть тем, кем ты не являешься. Колдунья, уйдя жить к магглу, магглой не станет. Для обычной работы ей не хватит усидчивости, и все попытки вести хозяйство без магии не увенчаются успехом, а использование магии при муже-маггле не способствует развитию хороших отношений. Я не знаю ни одной истории счастливых браков магов с магглами.

Вивиан работала в магазине в Лютном, что само по себе для волшебного мира уже относило ее к числу... не самых добропорядочных граждан. Растила троих детей — Сандра и Элис были старше Дэрека на семь и четыре года, соответственно. Родители Вивиан не завещали ей ничего — все ушло ее младшему брату. Вообще, это было стандартно для ортодоксального мира волшебников. Девушка должна была выйти замуж и не работать.

Дядю Дэрек не знал, так как его мать с момента окончания школы не поддерживала никаких отношений со своей семьей. Я точно не знаю, что там произошло, да и не стремился вникать в эту историю.

Детство Дэрека прошло на окраине Лондона, он, как и магглорожднные, посещал начальную школу прежде, чем поступить в Хогвартс. Предоставленный самому себе, пока старшие сестры уже учились на Гриффиндоре, а мать была на работе, Дэрек с девяти лет находил себе сомнительные подработки. Школа, которую он посещал, соседствовала со средней государственной школой. Поэтому в девять лет он распространял в школьном дворе наркотики, получая с этого процент, в то время как барыги не могли попасть на территорию в силу возраста, а старшие бегунки во-первых, вызывали больше подозрений, во-вторых сами уже плотно сидели и были ненадежными. Сам Дэрек до сегодняшнего дня дурь не пробовал, наученный примерами, коих была масса в его неблагополучном районе. Скорее всего, его спасало ожидание письма из Хогвартса, что всегда дистанирует волшебника от окружающих магглов и наполняет его чувством собственной исключительности.

А подружились мы случайно. В гостиной факультета разбирали неприятную историю с выливанием на миссис Норрис какой-то гадости, от которой она облезла и покрылась гнойниками. За этим благородным поступком стояли четверокурсники Дэрек и Мэтт, и Гриффиндор, в массе своей, их осуждал. Вообще парадоксально, что аналогичные шутки над слизеринцами у нас воспринимались на ура, в то время как обидеть бедное беззащитное животное считалось моветоном.

Меня к тому моменту кошка Филча изрядно злила, что я и высказал, подытожив различные мнения в некое единое, устроившее, как ни странно, всех: обижать бедных котиков — плохо, но миссис Норрис — та еще кошачья сука, получившая по заслугам, и она нам устраивала гадостей не меньше, чем слизеринцы. Наверное, именно я ввел правило «миссис Норрис не в счет», потому что позже близнецы Уизли не раз испытывали свои, как они их называли «шутилки», на филчевой кошке.

Быть осуждаемым на Гриффиндоре — хреново. Нас ненавидят слизеринцы, нас не поддерживают райвенкловцы, сохраняя нейтралитет, Хаффлпафф чаще склоняется на нашу сторону, но это касается лишь матчей по квиддичу, а не прямой поддержки в межфакультетских стычках и драках. Таким образом, быть гонимым на собственном факультете у нас опасно: и свои за тебя не заступятся, и Слизерин так же будет гнобить. Поэтому за мою относительную поддержку Дэрек с Мэттом были мне благодарны. С того момента мы и начали понемногу общаться.

В тот день, в конце моего четвертого курса, была последняя вылазка в Хогсмид в этом учебном году. Пошли туда не все: пятые и седьмые курсы готовились к экзаменам, но Дэрек и Мэтт в числе отличников не значились, и то, что СОВы уже на носу не могло остановить их в желании прогуляться за пределами школы. Мы шли вместе в числе последних: я, Дэрек с Мэттом, и Дин с Симусом. Как-то постепенно, в конце прошлого года, наши компании слились в единую с более или менее постоянным составом. Конечно, были иногда и случайные люди.

Так было и в этот раз. За нами увязался Колин, со своего первого, а моего второго курса преследующий меня по неизвестным мне причинам. Он всегда показывал свое искреннее желание со мной подружиться, но сам по себе был неинтересен. Вечно болтал о чем-то без умолку, как последняя девочонка собирал все школьные сплетни, да и вообще чаще и находился в компании девочек, где ему и было место.

С нами он смотрелся неуместно. Дэрек — светловолосый, высокий и жилистый, в мятой мантии и рубашке, торчащей из под школьного кардигана, Мэтт — русый и веснушчатый, коренастый, с грубыми чертами лица, ирланцец Симус — веселый распиздяй, над всеми подшучивающий, не гнушающийся любой драки, имеющий на скуле широкий шрам, которым он обзавелся на прошлых летних каникулах, зацепившись языками с какой-то местной шпаной, и Дин — высокий, смуглый и короткостриженный, он напоминал не то итальянца, не то араба, я в этом не сильно разбираюсь. Ну и я, единственный очкарик, из-за чего меня, собственно, так и звали: «очкастым» (никакой фантазии), лохматый и тощий, в обычной легкой куртке вместо мантии, оставленной в школе. Колин даже в Хогсмид вышел, повязав школьный галстук, волосы его лежали гладко, они всегда были одной длины и мне казалось, он знает на этот счет какие-то бабьи заклинания.

Но алкоголь решает. Именно он и был у Колина, купившего у одного семикурсника по нашей просьбе две бутылки огневиски. Криви и был удобен тем, что в своем иррациональном желании попасть в нашу компанию, он готов был бегать по всяким мелким неприятным поручениям, и даже не требовал за это плату, как сделал бы любой другой на его месте. Его платой была возможность почувствовать себя своим среди нас.

С ним хорошо общался, пожалуй, только Дин. Скорее, на это повлияло их соседство в Лондоне. Как оказалось, они жили в одном районе, хоть и посещали разные начальные школы, и часто виделись на каникулах.

Мы шли не в «Три метлы» и даже в не «Кабанью голову». Лайза — девушка Дэрека — осталась в школе готовиться к СОВам, которые ей так же предстояло сдавать, поэтому мы собирались неподалеку от деревни, где-нибудь в стороне Визжащей хижины, устроить нечто вроде пикника, решив отдохнуть от вечно шумных пабов с толпой одних и тех же посетителей. С собой у нас были взятые на кухне бутерброды.

День выдался солнечным и теплым, мы сбросили мантии и сидели на них, расписавая огневиски. До этого я никогда не пил таких крепких алкогольных напитков. Симус, видимо, тоже. Он был веселее обычного, выдавал какие-то не совсем адекватные шутки и рассказывал, кого бы из наших девчонок он хотел бы трахнуть. Мэтт был молчалив, казалось что его алкоголь вообще не берет. Хуже всех дела обстояли с Криви, он вообще болтал без умолку и наделал целую кучу фотографий, которые спустя два дня мы у него изъяли и уничтожили.

— Гляди-те ка, меня глючит, или это Крэбб? Один? — сощурился Симус, разглядывая идущую со стороны Визжащей хижины в сторону Хогсмида и, соответственно, в нашу сторону, фигуру.

Я вгляделся внимательно. Если это был Крэбб, то странно, что один, да в таком месте.

— Он, похоже. Что он тут забыл?

— Идемте, спросим, — тут же поднялся на ноги Дэрек.

И мы пошли, вшестером. Решили поджидать Крэбба за огромными валунами, чтобы он не заметил нас раньше времени. Свиноподобная туша в черной мантии постоянно озиралась по сторонам, и я подумал, что он, наверняка, нес что-то незаконное в школу. Вряд ли алкоголь, он конечно был под запретом, но за наличие его в карманах еще никого не исключали и люди с бутылкой за пазухой так не стремаются.

— Эй, блять! — Симус выбежал раньше, чем было необходимо, и Крэбб, увидев его, побежал прочь, оглядываясь и отстреливаясь заклинаниями, что только еще больше разозлило Симуса.

— Ступефай! — Дэрек всегда попадал, хоть и не стремился применять магию в драке. Считал, что так легче вычислить, потому что Приори Инкантатем засечет использованную магию, а сбитые костяшки залечить — почти минутное дело, и доказать, что именно лечил, порез или ушибленный об косяк мизинец, невозможно.

Крэбб повалился на землю вниз лицом. В голове моей стоял какой-то шум, и все происходило как будто медленнее, чем должно было. Наверное, мозг так реагировал на выпитый алкоголь. Мне даже казалось, что я бежал до места падения Крэбба дольше, чем обычно пробегал такое расстояние. В голове навязчиво крутилась мысль, что у него что-то есть, что-то такое, что он должен был пронести в школу, скорее всего, по просьбе Малфоя или Нотта. И первым, что я сделал добежав до валяющегося Крэбба — обшарил карманы его мантии.

Нашел два флакона зелий. Одно я опознал по запаху — тонизирующее, применяемое в медицинских целях, а в больших количествах вызывающее эйфорию. Что во втором флаконе, я не знал. Пацаны тем более не смогли определить, так как в зельях я, пожалуй, единственный из нас неплохо шарил. Но и этого было достаточно. Зелье было запрещено в свободной продаже, а за его использование в спорте участников дисквалифицировали. Квиддич был отменен в этом году из-за Турнира трех волшебников, а в последние пару месяцев компания слизеринцев-старшекурсников общалась с хаффлпаффцами во главе с Седриком, что всех крайне удивляло. Полагаю, не ошибусь, если скажу, что зелье предназначалось на последний тур чемпиону. В отличие от большого спорта, в любых школьных соревнованиях, будь то квиддич или Турнир, никаких экспертиз не проводилось. Конечно, я тоже хотел, чтобы Хогвартс взял кубок. Но и зелье лишним не будет. Мест, где подобное достают в магическом мире, я не знал.

— Энервейт! — Дэрек, приводя Крэбба в сознание, пнул его толстую тушу ногой. — Что во флаконе?

Крэбб молчал, но сейчас я понимаю, что его судьба была определена именно тогда. Симус бы точно не упустил возможности забрать себе запрещенное зелье, да и кулаки у него, под действием алкоголя, чесались даже больше, чем обычно. Меня же распирал интерес, что именно находится во флаконе.

Дэрек прыгнул ногами на живот Крэбба, отчего тот тихо застонал. Для таких случаев он носил ботинки с тяжелой платформой. Мэтт присел рядом с лицом Крэбба и сильно сжал одной рукой его толстые щеки.

— Что во флаконе, тебя спрашивают?

— Нтвое дло.

— Да что мы с ним церемонимся? — задал риторический вопрос Дэрек, и заехал ногой Крэббу по лицу.

Я в это время пошарил по его карманам повторно, стараясь не попасть ненароком под раздаваемые пиздюли, и извлек его же палочку, три галлеона и четыре сикля, которые перекочевали в мой карман. Не то, чтобы я нуждался в деньгах, однако все же лишними они точно не будут. Сейчас я понимаю, какими мы были идиотами. Чего мы добивались? Просто так избить слизеринца, отобрать зелья и выйти сухими из воды? Оставить его здесь лежать, пока за ним не отправят кого-нибудь, и он сразу же расскажет, кто на него напал? Я не могу объяснить, какого хрена мы вообще поперлись за ним, а не просто отпустили пару шуточек на тему, что его кинули слизеринские друзья.

Я крутил в руках палочку Крэбба. Черная, короткая и толстая, прям как ее владелец. Держать ее в руках было неудобно, она была как будто чем-то чужеродным, и возникало желание ее выкинуть. Пацаны, тем временем, забыли про вопрос с зельем, и Крэбб если уже и хотел ответить, что во флаконе, то его никто не спрашивал. Палочка как будто жгла руки, я чувствовал, как покалывают кончики пальцев, как по этой палочке течет какая-то странная магия, чужая, злобная и отталкивающая. Но я не выбросил ее, а направил на Крэбба.

— Империо!

Что было раньше: произнесенное слово или воспоминание о разговоре про Непростительные? Память — странная штука, потому что мне кажется, что вначале я произнес Непрстительное, а потом уже вспомнил, как мы обсуждали с ребятами, что единственное из них, несущее практический смысл, которое незаменимо ничем другим, за что не дают таких сроков в Азкабане — это Империо. В шутку я тогда привел пример, что можно его использовать на Крэббе или Гойле и заставить подкатывать к Снейпу на уроке зелий. Пошутили и забыли, я этого не помнил. Но почему-то как только я произнес «Империо», сразу в голове возник этот разговор, или я вспомнил до этого, только не успел осознать?

Какая-то теплая волна струилась по моему телу. Наверное, это была волна чужой воли, подчиняющейся теперь мне. Казалось, что она свернулась мягким клубком где-то в районе сердца, и я рад ее присутствию. Она уместна и правильна, по-другому и быть не может. Тогда я понял, почему темная магия запрещена и все то, что когда-то втирал мне Дамблдор. Потому что мне казалось, что чужая воля полностью настроилась на мою. Это было так, словно у меня самого два тела, и я могу управлять каждым из них. Со стороны я не видел себя, но, наверное, я безумно улыбался от нахлынувших неожиданных ощущений.

— Что во флаконе? — я старался задать вопрос как можно спокойнее.

— Феликс Фелицис, — Крэбб отвечает в тон мне, так же спокойно. Только дышит тяжело.

— Нихуя себе, вот это добыча, — усмехается Дэрек.

Дин стоял в стороне и был в шоке от происходящего. Впервые на его памяти дела принимали такой оборот. До этого никто и никогда не стремился использовать магию, следуя заветам Дэрека о недоказуемости, и тем более — Непростительные. Симус улыбался, как будто уже прикидывая, как с пользой потратить зелье удачи. Скорее всего, в его мыслях он с его помощью соблазнял Флер Делакур, хотя я сомневаюсь, что ему в этом помог бы даже Феликс Фелицис. А Дэрек, сощурившись, что-то прикидывал, правда, недолго.

— Дай сюда, — обратился он ко мне, указывая на палочку в моих руках.

В этот момент мне стало стремно. Я понял, что если Крэбб расскажет про Непростительное — мне пиздец. Прикинул, что еще может выкинуть Дэрек. Он мог. Все, что угодно. И мне полегчало, я протянул ему палочку. Дуглас повертел ее в руках, наверное, как и я, ощутил ее чужеродность. Усмехнулся. И я надеялся, что он сделает именно то, что я ожидал.

— Силенцио! Круцио! — да, мои ожидания оправдались.

Думаю, он как и я в тот день, впервые использовал Непростительные. Странно, но они получались с первого раза. Говорят, чтобы их использовать, нужно желание причинить боль, подчинить или убить. Разве, чтобы избить человека ногами, оно не нужно? Головной мозг посылает сигналы об этом желании спинному, тот, в свою очередь, приводит в движение конечности.

Рот Крэбба открывался в безмолвном крике, сам он выгибался. В голове было пусто, никаких мыслей на счет происходящего. Лишь ощущение неуместности. Причем неуместным я считал тут сейчас себя.

В тот день мы поупражнялись в различных заклинаниях, какие, наверное, давно хотели испробовать. Это была проверка самого себя на «слабо»: сможешь — не сможешь. А так же банальное любопытство: что такого особенного в известных нам темных заклинаниях. Наверное, каждый из нас по отдельности ничего подобного бы не сделал. Кроме Дэрека, наверное. Но когда на тебя смотрят остальные, тебе уже стремно сказать: «Не, ребят, вы ебанулись совсем. Это уже перешло границы шутки».

Я мгновенно протрезвел, когда увидел лицо Криви. Он стоял недолаеку, но к Крэббу не приближался, и смотрел на все происходящее глазами в галлеон. Я локтем толкнул Дэрека и указал на Колина.

— Эй, мелкий, помнишь, как Крэбб с Гойлом в том году повесили тебя на рыцарские доспехи, а палочку бросили на пол, чтобы ты не смог с помощью магии спуститься и тебе пришлось звать кого-нибудь на помощь? — усмехнулся Дэрек. Я часто удивлялся, как он помнит такие моменты и угадывает, как задеть человека словами. — У тебя есть уникальный шанс отомстить.

— Н-нет.

— Боишься, да? Кого? Крэбба? Слизеринцев? Или, может быть, Дамблдора?

— Он уже мертв, — Колин собрался с мыслями и сказал это четко, глядя прямо в глаза Дэреку.

И только тогда я внезапно понял, что Криви, черт подери, прав. У Крэбба изо рта шла кровь, он валялся в собственной блевотине, лицо его было каким-то серо-зеленым и никаких признаков жизни не подавало: выпученные глаза смотрели в небо, не моргая, рот был открыт и перекошен.

— Нам пиздец, — озвучил общую мысль Симус.

Дэрек посмотрел на часы и начал убирать с Крэбба синяки и прочие прелести последствий всего произошедшего.

— Как будто поможет, — горько усмехнулся Симус.

— Поможет. До конца посещения Хогсмида еще два часа. То, что мы собирались на пикник, а не куда-нибудь еще, известно только нам. Нужно убрать все следы нашего пребывания тут, пойти в Хогсмид и максимально там отсвечивать, чтобы всем казалось, что мы там и были.

— Сработает, только если никто не видел, как мы уходили из деревни.

— Не должны были видеть, мы шли последними, все уже разошлись по магазинам и трактирам, — прикинул Дин.

— За ним могут в любой момент пойти, если он не придет к назначенному времени к своим, — размышлял Дэрек. — Поэтому нам надо все убрать максимально быстро. И зайти в деревню с другой стороны.

Крэббовой же палочкой, Дэрек уничтожил пустые бутылки и мусор, который мы оставили неподалеку. Потом мы привели в порядок себя, после чего сделали приличный круг, чтобы зайти в Хогсмид прямо со стороны «Трех метел». Перед этим Дэрек разломал палочку Крэбба и выбросил ее на тело бывшего хозяина.

Вечером всю школу потрясла ужаснейшая новость. Но ужаснее всего эта новость была для нас — Крэбб в состоянии комы в клинике Мунго, и хоть прогнозы были неутешительными для него, что было утешительным прогнозом как раз для нас, мы зассали.

Вечером того же дня.

— И что нам делать? — спросил Симус, когда мы вышли из Большого зала с ужина. — Ждать?

Весь вид его выдавал приближающуюся панику.

— Мы не можем себе этого позволить, — говорю, прикидывая, что с нами будет, в случае если Крэбб очнется и начнет говорить.

— Варианты? — спросил Дэрек.

— Есть один, — нахмурившись, предложил Колин. — Но я не уверен, что сработает.

— Валяй, — ничего дельного не ожидая, небрежно бросил Дэрек.

— Я на зимних каникулах был в клинике, меня туда отправила мадам Помфри.

— Интересно, что же такое у тебя было, с чем она не справилась, — попытался пошутить Симус, с истерическим смешком.

— Вирус, поражающий кишечник, — зло бросил Колин, ожидая насмешек. Их не последовало. Даже Финниган предпочел промолчать. — Помфри сказала, что в Британии он не распространен, да и вообще она давно такого не встречала, не иначе привез кто-то из Дурмстранга.

— Быстрее валяй идею, — подстегнул Мэтт.

— Я лежал там четыре дня, мне не разрешали выходить. Было обидно, что я пропускаю Рождество, на него должны были приехать кузины, уехавшие учиться в Швейцарию, мне было интересно, и очень хотелось попасть домой. Таблетки уже подействовали, я чувствовал себя отлично, а вирус этот изобретен магом и действует только на магов, как мне сказали, значит, заразить родных я не мог. Ну, кроме Дэнниса, конечно, но я решил не обращать внимания на этот факт. Тем более, он чаще безвреден и развивается при ослабленном иммунитете, а я как раз тогда простыл...

— Блять, давай ближе к делу, — устало вздохнул Дэрек, хрустя костяшками пальцев.

— Я украл пропуск у медсестры из кармана. По нему можно пройти без регистрации, не засветив свое имя. Если он еще действует...

— И сколько человек может пройти по одному пропуску? — прикинул я.

— Один. Двоих уже не пропустят.

— Вечером встретимся у дальнего дивана в гостиной и все обмозгуем, — подытожил Дэрек. — А сейчас все расходимся и большой компанией не отсвечиваем. Ходим по одному-двое и не привлекаем к себе внимания до отбоя.

Вечером мы набросали примерный план действий. Причем действия планировались на эту ночь, потому что в нашем случае медлить было нельзя. Собственно, план был таков: ночью мы тайным ходом, ведущим в Сладкое королевство, уходим из школы. Далее, идем к общественным каминам на станции Хогсмид. Втроем.

Мы должны были бросить жребий, кто из нас троих это делает, но я предложил иной вариант. Чтобы вызвать минимум подозрений — лучше, если трое «добровольцев» будут из разных спален и, соответственно, курсов. Отсутствие одного меня или Дэрека ночью не смутит однокурсников, мы часто гуляем. Если же не придем в спальню мы с Симусом и Дином, Рон и Невилл могут сболтнуть утром лишнего и начнут выяснять, какого черта нас не было. Как инициатор, первым добровольцем вызвался я. Дэрек толкнул Мэтта, сказав, что он сам будет первым, кого станут подозревать и ему бы обеспечить себе и нам алиби, отсвечивая допоздна в гостиной, а потом в спальне. Мэтт не спорил, он вообще никогда не спорил с Дэреком. После того, как двое «добровольцев» вызвались, мы все посмотрели на Криви.

Но было и другая причина, почему я предложил эту идею — хотел, чтобы с нами пошел Колин. Я ему не доверял. Он не участвовал в нашем бессмысленном представлении по отчуждению имущества Крэбба, и это не помешает ему сдать нас и выйти почти сухим из воды, сказав: «Что я мог сделать, их пятеро, все они старше меня, понимаете»? Я хотел сделать его... причастным. Кажется, Дэрек засек и этот смысл, но он лишь ухмыльнулся.

Поздно вечером, делая домашнее задание по трансфигурации, я прислушивался к разговорам. Говорили о всякой ерунде, но каждый раз, слыша фамилию Крэбба, замечал. В основном, всех интересовало, как он оказался там один, а не как обычно, в обществе Малфоя, Гойла и Нотта. Кто-то проводил параллель с произошедшим на матче по квиддичу летом, но тут же возражали те, кто оглашал очевидное: на матче была кучка людей в масках, косящих под Пожирателей смерти, а тут все произошло не с магглорожденным, а с чистокровным слизеринцем. Наиболее распространенной была версия ограбления, что являлось, в общем-то, близким к истине.

Мой взгляд остановился на Колине, который усиленно делал вид, что читает, но нифига он не читал, просто переворачивая страницы. Лицо его было каким-то решительным, и я в этот момент понял все его мотивы — почему он предложил идею с пропуском, почему не отнекивался, когда ему сказали, что он идет ночью с нами, хотя мог бы привести вполне оправданный аргумент: Дэрек старше, и логичнее было бы смотаться в Лондон ему с Мэттом. А подозрения — уже иное дело, было бы в чем подозревать.

Колин знал, что именно в этот момент он может стать своим среди нас. Наверное, я в некоторой степени понимал его. Когда на третьем курсе смотрел на Дэрека, мне так же хотелось походить на него. Он был старше, сильнее, все в нем — манера речи, походка было таким снисходительно-поощрительным к окружающим, как будто он позволял находиться рядом с собой остальным, а не искал их общества. Я хотел быть таким же. И поначалу довольно сильно ему подражал. Наверное, ему было приятно. Или смешно.

Позже я понял, что мы с ним разные. Он более спокойный и рассудительный, я более живой, что ли. Возможно, именно то, что я не относился к другим снисходительно и не выставлял общение со мной чем-то особенным, у меня было много приятелей. Друзьями я не мог их назвать, но мне не претило общество ни одного гриффиндорца. С Роном мы никогда тесно не общались, но я даже как-то гостил у него дома. С Гермионой кроме меня вообще никто не стремился поддерживать дружеские отношения, я же всегда мог попросить ее объяснить непонятую тему, что она с радостью делала. Я не боялся вступать в диалоги с учителями, поэтому Флитвик всегда повторял, что я такой же любознательный, как моя мать, и причислял меня к числу способнейших учеников. Среди младшекурсников у меня так же было несколько приятелей, в общем, перспективных ребят, на мой взгляд. Каждый из них уже сейчас имел и свои взгляды, и проявлял характер.

Это не делало меня лучше других, конечно, да и лучше Дэрека тоже. Но ни раз спасало нас от разъяренной МакГонагалл, когда я мог попросить более надежных младших прикрыть нас, а один раз нас прикрыла даже сама Гермиона, сообщив, что мы с Симусом и Дином слушали ее разъяснения по нумерологии в одном из пустых классов и никак не могли скинуть Малфоя с лестницы в это же время. Уж ей-то точно все учителя верили. Кроме Снейпа, но он не в счет. Ему самому не сильно доверяли, видя его предвзятость.

На самом деле, мне казалось, что в каждом человеке есть что-то особенное. Правда, в Крэббе с Гойлом я этого не мог заметить, как ни старался, возможно потому, что особенное заключается в интеллекте и мышлении человека, а они были им обделены.

В Колине интересным было не что-то объективно хорошее, а его парадоксальное желание быть тем, кем он не являлся, придумав для себя некий образ человека за идеал, который был не просто ему не близок, а противоположен.

Колин — светловолосый и щуплый, чертами лица он напоминал девочку. Образ дополняло его восхищение природой — лесом, озером, первыми весенними цветами, которые он стремился запечатлеть на свою фотокамеру. Живи он в начале нашего века, в какой-нибудь частой закрытой школе он определенно пользовался бы известной популярностью. Ему повезло, что жил он все же в другое время, и учился в смешанной школе.

Идеалом для себя он выбрал нашу компанию, тогда еще состоящую только из меня, Симуса и Дина, и всячески стремился в нее войти. Поначалу мне казалось, что тут играло роль мое имя — кто-то из его одноклассников присел ему на уши на тему того, кто такой Гарри Поттер и как он офигенно справился с убийством темнейшего волшебника, когда еще ссал в пелёнки.

Но потом я понял, что дело даже не в этом. Если поначалу ему и могло казаться, что я такой из себя супергерой, то как раз на моем втором курсе начались нападки и обвинения в том, что я наследник Слизерина, и от этого Колин начал стремиться подружиться с нами еще больше. Потом окаменел он сам, а когда очнулся, первое что спросил, радостно улыбаясь: «Так это Гарри был наследником?»

Я вспомнил, как дядя объяснял Дадли, когда тот говорил, что тоже хочет быть волшебником, что люди всегда хотят быть теми, кем не являются. Это заложено самой природой, потому что люди рождаются не для того, чтобы быть счастливыми. Счастье привело бы к деградации.

Ближе к ночи я отправился в спальню, как и все наши, и еще некоторое время лежал, глядя на темный полог, размышляя о том, что хотел бы тоже быть кем-то другим. Теперь уже не таким, как Дэрек, да и вообще не походить на кого-то известного мне. Мой образ идеала был абстрактным. Я хотел не чувствовать, поступать всегда не по воле сиюминутных желаний, а обосновывая свои выборы лишь логически, убивать и, допустим, исцелять, ничего не чувствуя. Я усмехнулся, поняв, что это близко к определению Бога. Абсолютная справедливость, карающая и поощряющая.

Когда я выбрался в гостиную в час ночи, там уже сидели наши полным составом. Следом подтянулись и Симус с Дином, хоть я и не хотел их будить. Видимо, они тоже не спали.

— В общем это, — Дэрек тоже переживал, вечером, когда еще было полно времени, он был спокойным. — Удачи вам.

Он протянул нам тот самый злополучный флакон Феликс Фелициса, про который я уже успел забыть. На троих там вполне хватало. Мы по очереди выпили зелье с горла флакона. После этого выпили Старящее зелье, сохраненное у Симуса со времен его активной продажи близнецами. Дэрек еще раз нам кивнул, и мы вылетели в окно гостиной на метлах, чтобы залететь в окно коридора третьего этажа. Покидать башню факультета через портрет было палевно.

— Боишься? — спросил я Колина перед проходом, ведущим в Сладкое королевство.

— Да, — честно ответил Криви, и я улыбнулся ему.

Шли по коридору друг за другом, так как узкий проход не позволял иного, а потом молча плелись до станции Хогсмид, где находились общественные камины. Переместились мы, естественно, не в клинику, а в Косой переулок. Оттуда снова полетели на метлах. Не думал, что этой теплой весенней ночью у меня замерзнет жопа, но это произошло. Решил в Мунго спиздить еще и одеяло на обратную дорогу.

План наш был прост и сложен одновременно: Колин пробирается в больницу, мы с Мэттом ждем на улице. Криви находит нужную палату и открывает окно, чтобы я мог туда попасть через него. В Мунго система была такой, что окна открывались с одной стороны в целях безопасности. Я подумал, что с безопасностью тут дела плохи. Дядя Вернон был бы в ужасе.

Главное там Колину не попасться и пробраться на нужный этаж — пятый, а дальше найти нужную палату. Рассчитывать, что ему на пути никто не встретится — глупо, но для этого мы и пили Старящее зелье.

Мы остались смотреть, как Колин, постоянно оглядываясь, сквозь стекло протягивает ужасающему манекену с отклеенными ресницами и какой-то убогой тряпкой вместо одежды, свой пропуск. Манекен, взяв его, поманил пластмассовым пальцем, и Колин прошел сквозь стекло. Все это выглядело жутко, если смотреть со стороны. Так себе способ попасть в больницу, не для слабонервных.

Мимо прошли две девушки, возможно, моего возраста или немного старше. В коротких юбках и на каблуках, ярко накрашенные. И я решился стрельнуть у них сигарету.

— Ты от кашля не помрешь, дедуля? — спросила одна из них, блондинка с сухими от перекиси волосами.

— Нет, внученька, не помру, — улыбнулся я, вспомнив свой внешний вид после Старящего зелья.

Она приподняла брови, состроив брезгливую гримасу, но достала из кармана пачку Винстона.

— И огонька бы.

Девушка поднесла зажигалку, я затянулся. Вообще, это по части Дадли, у них кто-то в школу привозит сигареты. Прошлым летом курили с пацанами в Литлл-Уининге, в Хогвартсе у нас как-то не принято, но сейчас захотелось.

— Спасибо.

— На здоровье, — ехидно ответила белобрысая, и они с подругой удалились, хихикая. Наверняка расскажут подружкам, как только что у них дед сигарету стрельнул. Хотя что в этом забавного?

Время шло, я затянулся в последний раз и потушил окурок об стену здания клиники, а Колина все не было видно. Мне стало боязно, и я начал прикидывать варианты неблагополучного развития событий.

— Эй, — Криви высунулся из окна прямо надо мной, — Взлетайте.

Палата оказалась одноместной и выглядела не так, как в маггловских клиниках. Обычная белая постель, какой-то полупрозрачный кокон вокруг, от которого два воздушных смерча шли прямо в нос Крэббу. А запах все равно тот же — лекарств и хлороформа.

— Это что за хрень?

— Да фиг знает, — Мэтт подошел к кокону и провел по нему рукой, дотронулся до белого покрывала, которым был прикрыт Крэбб. — Он нематериален. Слушайте, вот мы тут, что дальше-то?

— Я стою на стреме у входа в палату, ты, Мэтт, держишь Крэбба, если потребуется. Колин, — я смотрел на Криви, как будто говоря, вот он — твой шанс быть тем, кем ты так иррационально хочешь быть. — Ты душишь его подушкой. Магией пользоваться нельзя, другие способы тоже более палевные.

Колин сглотнул, но кивнул. Я открыл дверь и вгляделся в коридор. Он был пуст и типичен для больницы — светлые стены, стулья и большие окна палат, одни занавешенные, дургие нет.

Когда повернулся к кровати Крэбба, Колин уже приступил к порученному заданию. Кокон, действительно, пропускал материальные объекты, наверное, он был аналогом маггловских приборов жизнеобеспечения. Заметил, что по щекам Криви текут слезы. В этот момент я едва удержался, чтобы не сказать что-то пафосное, в духе Дамблдора: «Назад пути не будет, мальчик мой». Захотелось засмеяться над собственной неозвученной шуткой. Наверное, это было истерическое от самой ситуации и места. Мэтт загораживал обзор своей спиной, я не видел, подает ли хоть какие-то попытки сопротивления Крэбб. Вообще не знал, что именно значит кома. Слышал часто, а о физиологических подробностях состояния не имел представления.

— Все пульса нет, — как только Мэтт это сказал, кокон исчез, и в палате что-то неизвестное завизжало. Наверное, тут была установлена система оповещения, срабатывающая на ухудшение состояния пациента или его смерть.

— Бежим! — крикнул я, и сам схватил метлу, вылетая в окно.

Система сматывания на метлах была уже отработана и ни раз обкатана. Я, как самый способный к полетам, привлекаю внимание. Другие в это время затихают и максимально уходят из зоны видимости, после чего летят в противоположном от меня направлении.

Уже спустя десять секунд кто-то погнался за мной, вылетев в то же окно, и я направил метлу резко вверх. Чем выше ты летишь, тем сложнее контролировать управление, и не многие рискнут погнаться за идиотом, взлетевшим вверх на милю. Это было правильным решением. Уверен, гнавшийся за мной, в свое время, был посредственным игроком в квиддич и в школьной сборной не числился. Да и авроров они вызвать не успели бы, это был какой-то медбрат, решивший погеройствовать. Пролетев около десятка миль, я решил, что уже можно направиться в сторону Косого переулка.

Руки дрожали от холода, а сопли текли ручьем. Если до этого я замерз в режиме нормального полета, то теперь после высотных виражей, простуда мне была обеспечена. Шум в ушах и неприятное покалывание отвлекали от других мыслей.

Мэтта и Колина пришлось ждать некоторое время, мне оставалось только надеяться, что я перехватил все внимание на себя и им удалось ускользнуть незамеченными. Спустя пять минут Мэтт прислал говорящего патронуса, сообщившего его голосом, что: «Все в порядке, Колин сломал руку». Я тут же отправил патронуса Дэреку с просьбой срочно достать Костерост и Бодроперцовое зелье, идти к Помфри было совсем некстати.

Ждать их пришлось еще полчаса, после чего было решено переместиться в Эдинбург, а не в Хогсмид, чтобы не вызвать подозрений. Дальнейшие перемещения в Хогвартс проблем не вызвали. Колин выпил Костерост и отправился в спальню четвертого курса. Видом своим он больше напоминал зомби, нежели себя обычного. Тогда я не обратил на это внимания, но он не проронил ни слова за все время с тех пор, как мы покинули клинику.

Была половина шестого утра, спать по-прежнему не хотелось, а осознание того, что произошло еще не наступило. Оно придет позже.

На следующий день

Колин Криви все утро держался от нас подальше, в то время как мы, напротив, сидели рядом друг с другом, уходили из Большого зала вместе, но при этом никто с утра не сказал ни слова. К нам только присоединилась Лайза — они часто сидели в Большом зале с Дэреком. В школе не делали никаких объявлений о смерти Крэбба, что пугало еще больше.

Когда мы с Дином и Симусом шли в подземелья на зельеваренье, которое поставили именно первой парой в понедельник, как будто назло гриффиндорцам, мимо некстати проплыл сквозь стену Кровавый барон, и меня передернуло. Стало интересно, как становятся призраками, и что было бы, стань призраком Крэбб.

Не помню даже, какое зелье мы тогда готовили. Я не мог нормально думать и не пытался исправить рецепт в учебнике, сделав его проще для приготовления. Обычно просчитывал, какие ингредиенты добавить чуть позже, а какие раньше, как проще измельчить нужное, и далеко не всегда следовал инструкциям. В этот раз не был уверен даже в том, что сделал все точно, как в учебнике. Вполне мог забыть какой-нибудь ингредиент.

На истории магии мне не удалось уснуть. Я все думал, почему же никто не объявил о смерти Крэбба и вдруг это чучело настолько живуче... Опять же, на нехорошие мысли наводил призрак Биннс.

Но самым странным был взгляд Малфоя. Он смотрел брезгливо и зло, как будто в душу, тварь, заглядывал и знал. Несколько раз мы встречались глазами и я старался сделать удивленное лицо, вроде как спрашивая: «какого хрена»?

Мне стало совсем не по себе, когда мы встретили Люциуса Малфоя в холле первого этажа, идущего по лестницам с неизвестным мне высоким мужчиной в сером пальто, с мышиными волосами, неаккуратно торчащими в разные стороны. Они смотрелись как-то до ужаса странно вместе, и это делало их обоих заметнее, чем каждый из них был бы по отдельности. С нехорошими предчувствиями я вошел в Большой зал на обед.

Дэрек с Лайзой и Мэтт уже сидели на нашем обычном месте, в их тарелках лежал печеный картофель, но ел только Дэрек. Лайза пила чай, закусывая заварными пирожными. Мэтт лениво ковырялся в тарелке с таким видом, будто в ней лежали опарыши, а не что-то вполне съедобное.

Дамблдора не было. Утром я так и не решился посмотреть на учительский стол, боясь встретиться с ним глазами. Он всегда меня пугал. Наверное, это были мои субъективные ощущения, но мне казалось, что он меня недолюбливает. Когда на втором курсе он спросил, не хочу ли я ему что-нибудь рассказать, мне показалось, будто он подозревает, что эту проклятую Тайную комнату открыл я. Поэтому, если до того и хотел было поделиться своими соображениями на счет того, что чудовище Слизерина — это василиск, то сразу же передумал.

С тех пор я не говорил с ним ни разу и старался держаться от него подальше, хоть ничего предосудительного до событий последних суток не делал. Ну, настолько предосудительного. Были вещи, которые никогда не поощрялись, но лишь официально. Так-то даже строгая МакГонагалл не снимала много баллов, если кто-нибудь попадался на обычных подножках. Когда Симус с Мэттом вылили помои на Пивза, она даже улыбнулась уголком губ, хоть и вычла двадцать баллов с Гриффиндора.

И я все никак не мог понять, какого черта Дамблдор так ко мне относится. Помню, когда долго сидел под шляпой, а она все уговаривала меня пойти в Слизерин, все же после ее громкого вердикта — «Гриффиндор» — он улыбнулся мне. Его отношение изменилось зимой, наверное. Мне тогда прислали мантию-невидимку, как теперь я знаю — Дамблдор и прислал. Она мне очень понравилась, но на первом курсе так и не представился случай ею воспользоваться в каких-либо целях, кроме шуток в гостиной. Гулять ночью по замку я тогда еще не любил, да и режим дня у меня был другой, как у большинства детей. Ложился рано, вставал так же задолго до подъема и часто делал уроки с утра. Может быть, он ждал, что я скажу ему спасибо за подарок? Тогда нужно было его подписать, да и возвращать то, что было одолжено у моего отца в качестве подарка — так себе щедрость. Одолженное ненадолго нужного возвращать как можно скорее. Мог бы вернуть и тете. Но если хотел вручить мантию мне лично, зачем было ждать Рождества?

Все было слишком обычно: звенели вилки, ударяемые о посуду, кто-то за столом Хаффлпаффа смеялся, наши младшие о чем-то спорили, Гермиона что-то втирала близнецам Уизли, наверняка, они пять что-то задумали, а Грейнджер их спалила. Только из учителей в зале почти никого не было. Отсутствовали все деканы и Дамблдор.

После обеда в гостиную вошла МакГонагалл, сказав, что через десять минут нас — меня, Дэрека, Мэтта, Симуса, Дина и почему-то Невилла — ждут в кабинете директора. Вот тогда я и отложил кирпичей, хорошо хоть только мысленно.

— Здесь аврор Праудфут, мне Хельга сказала, — прошептала Лайза, как только за МакГонагалл закрылись двери.

Все в гостиной смотрели на нас, особенно осуждающе — Гермиона. Наверняка думала, что из-за нас снова снимут хренову тучу баллов, которые она зарабатывала непосильным трудом на всех уроках, на которых могла это сделать.

— По поводу? — как ни в чем не бывало поинтересовался Дэрек.

— Это пока только слухи, говорят, Крэбба убили в больнице, — голос Лайзы было едва слышно.

Наверное, она и не хотела этого рассказывать. Она была не похожа на наших Лаванду и Парвати, которые перемывали кости всем окружающим, собирая и распространяя дальше все сплетни. И если Хельга Праудфут поделилась с подругой тем, что ее отец навестит школу, то Лайза бы не передала дальше эту новость. Иногда мне казалось, что не из-за порядочности. Ей просто насрать на то, что кто-то с кем-то гулял в Хогсмиде, какая-то девочка не пришла ночевать в спальню, а третьи спалились на краже Снейповых запасов. Она слушала внимательно, запоминала, и на этом все.

Тут ситуация была другой. Не знаю, любила ли она Дэрека или они просто гуляли, обоюдно повышая свой авторитет, целуясь на глазах половины школы, но предупредить Дэрека, а заодно и нас, она все же считала нужным.

— А мы здесь причем? — спрашиваю, стараясь сделать тон непринужденным. Вряд ли вышло, конечно, мои актерские способности всегда оставляли желать лучшего.

— Да Малфой там наплел про вас, что всегда с Крэббом не ладили. Наверное, будут спрашивать, где были, что делали, все такое.

Дэрек почему-то улыбнулся, хитро так, и мне захотелось его ударить. Ни за что, просто. Ведь я сам был не против, чтобы он не участвовал в ночной авантюре, и сам виноват, что у него алиби будет, а у нас — нет.

— Пора идти, — обреченно произнес Симус, подозрительно молчаливый с утра.

Зачем вызвали Невилла, думал я, глядя на Лонгботтома, плетущегося впереди. Не Колина, а Невилла. Значило ли это, что им нифига не известно, и они просто тычут пальцем в версию, озвученную белобрысой тварью, чтобы хоть как-то создать видимость деятельности?

— Интересно, во сколько мы вчера вернулись? — спросил я риторически, подмигнув Симусу.

— Не помню, не смотрел на время.

— Где-то в два ночи, потому что на кухню я ходил в половину второго, — Дэрек снова усмехался. На кухню, значит, он сходил.

— В начале третьего, — тихо сказал Невилл. — Я еще не спал.

Я улыбнулся за его спиной. Невилл... он мог нас всех спасти. Но мог и крупно подставить меня. Мои догадки оправдались. Всем было известно с первого курса, что он хреново спал по ночам. А утром его — хрен разбудишь. Он постоянно брал зелья у мадам Помфри, досыпал днем, после уроков, но ночами не спал до трех-четырех. Говорил, что с детства так, видимо, запомнил, как пытали родителей и что-то в голове повернулось. Или еще что, не задумывался, да и не собираюсь.

— Открыто, — первым шел Дэрек.

Входить не хотелось. Я мечтал исчезнуть здесь и сейчас, и никогда вообще не существовать в этом гребаном мире. Мне казалось, что у меня дрожат ноги, и их передвигает кто-то за меня, пока я поднимался по винтовой лестнице. Второй раз в жизни в этот проклятый круглый волшебный кабинет.

Глубоко вдохнув, переступил порог. Кабинет не изменился с моего второго курса. Его владелец тоже не сильно менялся: мантия, как на фокуснике из цирка, вытаскивающем кролика из шляпы, смешные и нелепые очки-половинки, седая борода по пояс — образ чудаковатого старика, который всегда почему-то внушал не доверие, а страх. Да, директор был тем единственным, или, пожалуй, одним из немногих, кого я боялся.

Какие-то приборы издавали различные механические звуки — потрескивания, тиканья, скрипы, отвлекая от собственных мыслей, от образа доброго сказочника Дамбдора, восседающего в своем кресле-троне, почти таком же, как в Большом зале, от аврора с мышиными волосами, сидящего неподалеку, от Малфоя-старшего и неизвестного толстого мужчины в серой мантии, еле застегнутой на огромном пузе.

— Добрый день, — строго поприветствовал нас Дамблдор.

Его голос всегда вызывал во мне противоречивые чувства. То был не тот голос, который должен принадлежать доброму фокуснику. Слишком жесткий, строгий, холодный, он, скорее, подходил мужчине в строгом костюме с папкой бумаг. Адвокату какому-нибудь, а не чудаку в фиолетовой мантии со звездами.

— Присаживайтесь, господа, — а вот голос аврора вполне подошел бы Дамблдору — обманчиво мягкий, он как-будто вызвал нас не допросить, а попить чай с домашним печеньем. — У нас к вам возникли некоторые вопросы.

Мы расселись по мягким диванам. Дэрек щурил глаза, разглядывая толстого мага. И даже усмехнулся, глядя ему в глаза, отчего тот поджал губы и сильнее сжал кулаки. Отец Крэбба, наверное.

— Итак, я аврор Праудфут, — добродушно, с видом гостеприимного хозяина, представился аврор. — С нами присутствуют мистер Малфой, как представитель Попечительского совета, и мистер Крэбб. За компанию.

Крэбб позеленел от злости. Вообще странно, что он был тут — не слышал о традициях допросов в присутствии потерпевших. Магический мир снова отличился отсутствием логики.

— Вчера произошло ужасное событие. В клинике Мунго убили вашего товарища...

— Они ему не товарищи! — процедил Крэбб.

— Как скажете, но прошу вас не перебивать, — противно обнажив желтые зубы улыбнулся Праудфут Крэббу. — Убили вашего однокурсника — Винсента Крэбба. Вернее, не вчера, а уже сегодня. Ночью. Вам не стоит переживать, господа, у нас всего несколько маленьких вопросов...

Меня передернуло. Отчего-то именно такого человека как Праудфут я мог представить в допросной, засовывающим в жопу подозреваемого бутылку и иголки под ногти, как в паршивых фильмах, просмотренных когда-то нами с Дадли.

— Мистер Дуглас, мистер Поттер, мистер Хоуп, мистер Финниган и мистер Томас, прошу ответить вас, как вы провели вчерашнюю ночь?

От самой формулировки вопроса меня замутило. Создавалось впечатление, что этот пидор издевается над нами.

— Отлично, аврор Праудфут, — ехидно ответил Дэрек, видимо, его тоже бесил аврор. — Хорошо выспались.

— Подтверждаю, — ответил Симус.

— Что ж, у нас есть другая информация. Будто вы покидали ненадолго школу, и ночь была очень насыщенной. Вы успели побывать в Лондоне и вернуться обратно.

— Ага, во сне, — пробурчал Финниган.

Я чувствовал, что все мы стараемся держаться дерзко, даже вызывающе, чтобы подавить нарастающий страх.

— Интересен ваш источник информации, — произнес я таким же противным тоном, как говорил Праудфут.

— Что вы, господа, мы не раскрываем своих источников.

— Значит он надежен, как зелье в котле Лонгботтома, — Дэрек откинулся на спинку дивана. — Иначе мы бы сидели в подвалах министерства, а не в удобных креслах этого прекрасного кабинета.

Невилл покраснел и опустил голову, а Дэрек нагло улыбался, глядя на Праудфута.

— Мы вернулись в спальни в третьем часу, — говорю уверенно.

— И где же вы были до этого, господа?

— Нарушали школьные правила, посетив кухню, приобретя там запас бутербродов и поглотив его в качестве позднего ужина в нашей гостиной, — Дэрек скрестил руки на груди. — Это легко проверить. Или домовые эльфы считаются неразумными существами и их показания в расчет не берутся?

— Что вы, мистер Дуглас. Мы проверим. Итак, вы утверждаете что все, все вместе, я имею ввиду, были в гостиной факультета? И часто вы ложитесь спать так поздно?

— Периодически, — инициативу перехватил Дэрек, наверное, чувствуя себя в безопасности. Он же, действительно, на кухню шатался.

— Мистер Лонгботтом, — когда Праудфут обратился к Невиллу, тот вздрогнул. Наверное, он вообще не понимал, что он тут делает. — Профессор Дамблдор сообщил нам, что у вас есть некоторые... особенности сна. Скажите, как долго вы не могли уснуть этой ночью?

— Н-не помню, — Невилл смотрел на свои ботинки, отвечая. — Я не смотрел на время.

— Но когда ваши приятели вернулись в спальню, в третьем часу, как они утверждают, вы еще не спали?

— Нет.

— И вы можете сказать точно, что это было именно в третьем часу, а не в пятом или шестом?

— Я вызвал Темпус... Потому что почти начал засыпать, а они помешали.

— Вы делали им замечания?

— Нет, я перевернулся и попытался уснуть снова.

— Они разговаривали о чем-либо?

— Нет. Легли сразу.

— Втроем? Мистер Поттер, мистер Финниган и мистер Томас? Они вместе вернулись?

— Наверное.

— Вы точно не знаете?

— Я не открывал полог.

Праудфут задавал еще какие-то вопросы, после чего отпустил нас, сказав, что, возможно, потребуется задать дополнительные вопросы позже, но мы можем не беспокоится.

Первое, что я сделал, придя в гостиную — отослал письмо тете, чтобы та не подписывала никаких бумаг, если к ней придут из аврората. Потому что Мэтт по дороге вещал, что если нас допросят с Веритасерумом, то нам пиздец. Но использовать его можно только с согласия родителей.

Вскоре слухи расползлись по школе, на нас косились, словно уверенные, что это мы, в то время, как аврорат нифига не мог доказать и найти нужные улики. На нас откровенно пялились: злобно, брезгливо, завистливо и восхищенно, кому на что хватало личных эмоций и отношения к произошедшему.

А допросили под Веритасерумом только Дэрека. Я в тот момент обожал свою тетю больше всех на свете — она не ответила на мое письмо, не задала никаких вопросов, но авроров, заглянувших к ней в одно прекрасное утро, послала нафиг, написав письменный отказ. Дэрек был единственным, на кого мать подписала разрешение на допрос. Гермиона, до которой к тому моменту тоже дошли слухи говорила, что если он невиновен, то ему бояться нечего, потому то по 24 статье какого-то там договора, при допросе с Веритасерумом, первый вопрос который обязаны задать авроры — виновен ли человек именно в этом преступлении. Причем сформулировать вопрос необходимо однозначно.

Не знаю, везение ли это, правила протоколирования допроса или что-то еще, но единственным вопросом, который задали Дэреку, было: Ты убил Винсента Крэбба? Естественно, он ответил "нет". Неизвестно, что было бы, сформулируй они вопрос иначе. Например, причастен ли Дэрек к убийству. Возможно, тогда бы он ответил «да», и все бы пропало.

Плохо помню происходящее тогда, ходил, как в тумане, время текло то слишком медленно, то очень быстро, что я и не успевал подумать. Взгляды окружающих ничуть не трогали — благо, иммунитет к такому отношению сформировался еще со времен истории с наследником Тайной комнаты.

Но в один из последних учебных дней, уже после всех экзаменов, когда авроры прекратили домогаться по наши души, Дамблдор вызвал меня к себе. Чувство у меня было паршивое, когда я поднимался по той винтовой лестнице. Воображение подбрасывало картинки, что меня ждет в конце не круглый кабинет, а эшафот.

Дамблдор всего лишь повторил свой вопрос двухгодичной давности, спросив, не хочу ли я ему что-нибудь рассказать. После ответа, что нет, мне нечего сказать, он отпустил меня. Но уже у двери какой-то черт дернул меня обернуться, посмотреть в грустные глаза директора и спросить:

— Вы думаете, что это я убил Крэбба? И сейчас ждали моего признания? — так же грустно улыбнувшись, как будто копируя его мимику, произнес я.

— Если честно, то да, Гарри.

Старик, ты серьезно? Ты не прикалываешься? Рассказать все сразу после того, как авроры от нас отъебались, не найдя никаких серьезных доказательств?

— Вы мне не верите.

— У меня нет оснований тебе верить, Гарри.

— А есть основания не верить?

— Присядь, — устало проговорил Дамблдор, указывая на кресло.

Я покроно сел, и стал ждать объяснений. Мне, действительно, было интересно отношение ко мне Дамблдора. Многих он просто не замечал, наверное, и по именам всех не помнил. Но именно к себе я чувствовал неприязнь, хотя, возможно, это было не так и мне всего лишь казалось.

— Много лет назад здесь, в этих стенах, учился способный мальчик — Том Риддл. Все учителя были в восторге от него, как сейчас они довольны тобой. Даже профессор Снейп. Он не любит тебя, потому что в свое время не ладил с твоим отцом, и в твоем характере он видит Джейсма, хоть я с ним не согласен в этом. Однако и он отмечает твое стремление к учебе, твои модификации школьных рецептов и качество твоих работ.

Дамблдор замолчал на какое-о время, пристально приглядываясь ко мне, а я всего лишь ждал продолжение его истории, которая, если честно, не сильно заинтересовала.

— Этот мальчик блестяще закончил школу, ему прочили карьеру в министерстве, но он пошел по иному пути. И этот путь он выбрал еще в школе. Я чувствовал в нем тьму с самого детства, в то время как другие ее не замечали. Только я был уверен, что он еще в школе увлекся темными искусствами и уже тогда знал, к чему будет стремиться в дальнейшем, — директор грустно улыбнулся, как будто воспоминания об этом школьнике были печальными, но приятными, как старики улыбаются, вспоминая детские истории повзрослевших сыновей. — Ты похож на него, и нет. Иногда ты ведешь себя точно так же, как и он, в другое время я вижу в тебе сына Лили и Джеймса. Мне страшно, Гарри, что ты захочешь повторить его судьбу. Этого мальчика позже все звали Волдемортом.

Злость закипала во мне, мне было противно, брезгливо, отчего-то сразу захотелось покинуть этот кабинет и сделать все возможное, чтобы никогда здесь не оказываться.

— Я не интересуюсь темными искусствами, профессор.

— Не знаю, Гарри. У меня нет оснований тебе верить.

— А у меня есть основания быть тем, кем хотели бы видеть меня вы? — психанул я, вставая с кресла. — Вы кто мне вообще? Родной отец?

Уже подойдя к двери, я снова обернулся. Дамблдор не смотрел на меня, он наблюдал за своим Фоусом, с которым я так же познакомился на своем втором курсе. Лицо старика было безразличным, как будто и нет ему никакого дела до меня. Как будто не он вызвал меня на этот разговор, а ему пришлось поговорить со мной по долгу службы.

— Знаете, сэр, это крайне неприятно, когда кто-то считает, что ты хуже, чем есть на самом деле, — сказал я, покидая его кабинет и пообещав себе сделать все возможное, чтобы не встречаться с Дамблдором нигде, кроме Большого зала и коридоров. Не слушать никаких его речей, кроме приветственных и прощальных, сказанных для всех сразу.

Последние дни я ждал каникул, как никогда прежде. Так хотелось спокойно поиграть в какие-нибудь новинки, вышедшие за последний год, с Дадли, Пирсом и Малькомом дома у Полкисса, погулять по Литтл Уингингу, подразнить собаку Денниса, просыпаться, когда захочется, завтракать в относительной тишине, а не в шуме Большого зала.

Я даже соскучился по родственникам, по категоричным заявлениям дяди, по недовольству тети, если она вернулась с работы, а мы так и не помыли посуду и не убрались в доме. Даже по собственным лживым рассказам о Королевской академии, выдуманным для тетушки Мардж, соскучился.

В поезде все мы предвкушали встречу со старыми друзьями и родными, поездки на отдых, ленивое летнее безделье. Кроме Дэрека. Лицо его казалось каменной маской, и я его понимал. Когда ему единственному мать подписала разрешение на допрос с Веритасерумом, он назвал ее тварью и сказал, что не простит никогда. Конечно, это он с горяча, мать есть мать, все же. Но видеть пока он ее не сильно желал.

Когда поезд остановился, все стали прощаться, обещать писать и прочее. Не любил летние письма, мне они приходили по необходимости от друзей, а вот от Гермионы — регулярно. Смысла в них не было, но я ей отвечал, так же несколькими строками описывая происходящие у меня события, в основном, конечно — выдумывая их. Не писать же мне все, как оно есть?

Рон снова пригласил к себе погостить на несколько дней, я вежливо пообещал, что если получится, то обязательно, но сослался на плотный, как обычно, план на каникулы, якобы придуманный тетей и дядей для нас с Дадли.

— Приезжайте ко мне в конце августа, а? — предложил Дэрек.

И это уже стало неожиданным. Мне отчего-то казалось, что он стеснялся своей матери, места, где он жил — района высотных застроек, где большинство жителей получали социальное жилье за невозможностью арендовать, а тем более купить что-то приличное, и всегда уважал его позицию и право на нелюбовь того места, где приходится жить.

Я ему лишь кивнул на это, хлопнул его по плечу, поддерживая. Попрощался с Симусом, Дином и Мэттом, помахал рукой Колину, стоящему вдалеке и держащемуся в последнее время от нас подальше, и прошел сквозь стену.

Встретила меня тетя, как оказалось, дядя повез Дадли на соревнования. Она сразу же порывисто обняла меня, после чего отодвинулась, обхватив мое лицо руками, рассматривая меня, как будто искала подмену. В этот момент я почувствовал себя совсем маленьким, как было, когда тетя так же внимательно рассматривала наши с Дадли лица на предмет оставшихся на них крошек и пятен после еды. Особенно это странное чувство подогревало то, то Дэрек прошел мимо, направляясь к вокзалу — его никто не встречал.

— Что там за история с подозрениями в убийстве? — прошептала тетя, заглядывая мне в глаза. — Почему тебя подозревали?

— Это сделал один мой друг... Случайно. Он не думал, что так выйдет. Допрашивали всех его друзей, понимаете? Я не мог его выдать.

— Оно того стоило?

— Что именно?

— Покрывать друга. Не возникнет ли у тебя из-за этого проблем?

— Нет. Уже не возникнет.

Тетя снова обняла меня и погладила по волосам.

— Надеюсь, ты поступил правильно.