Скованные одной цепью (джен)

Шум родился где-то высоко в небе, над верхушками леса.

Негромкий и неопасный — словно далёкий стрекот крупного насекомого — он тем не менее приближался и нарастал, и белка отчего-то забеспокоилась. Высунула нос и принюхалась… В дупле старой сосны у неё оставались бельчата: слепые, голенькие, недавно родившиеся розовые сосунки. Белка тревожно повела ушками. Над темными кронами елей мелькнула серебристая стрекоза — видимо, она и издавала этот странный, стрекочущий звук, слегка вибрирующий, нарастающий с каждым мгновением, очень противный и громкий… очень-очень громкий… нестерпимо громкий… попросту оглушительный!!!

Белка в панике метнулась в дупло и съежилась меховым комочком в дальнем углу. Она едва успела закрыть своим телом дрожащих и попискивающих бельчат, как что-то огромное, невероятно страшное, куда более ужасное, нежели внезапный порыв урагана или падающее дерево, ударило по кронам елей и сосен и, ломая их, точно спички, грянулось о землю — с грохотом, со скрежетом, с треском, с отвратительной едкой вонью, так, что весь лес дрогнул, загудел и застонал, точно живое существо. Порыв невиданной силы пронесся над землей, швыряясь комьями дерна, сметая с корнем траву и кусты, раскачивая деревья, и старая сосна, в стволе которой был белкин дом, содрогнулась от корней до мохнатой верхушки — но все-таки устояла.

Испуганно запищали бельчата.

Дождём посыпались на землю хвоя и пожухлые иголки.

Прошелестел ветер в лесу.

И настала тишина…

И все же не менее четверти часа прошло, прежде чем белкино любопытство пересилило страх, и она отважилась высунуть мордочку из дупла.

И встревоженно повела носом: в воздухе был разлит какой-то зловещий, чужеродный для леса запах, который, умей белка мыслить, она определила бы как запах гари и нагретого металла. Кусок леса перед сосной исчез под грудой остро воняющих серых штуковин и обломков, над которыми кое-где поднимались язычки огня (к счастью, небольшие), и от которых валили клубы серого вонючего дыма. Деревья были перемолоты тушей упавшего с небес металлического чудовища и обращены чуть ли не в щепки; даже самая свирепая осенняя буря, которые налетали порой с дальних отрогов Скалистых гор, не могла бы натворить больших бед. Просто чудо, что домик белки на старой сосне уцелел…

Внизу, под деревом, в дебрях колючих кустов что-то шевельнулось. Белка кинула вниз настороженный взгляд. Существо… какое-то существо тяжело ворочалось на земле под сосной, стонало и издавало невнятные звуки, пытаясь подняться… Существо было двуногим. Медведь? Что-то не похоже... Белка удивилась: за всю её недолгую жизнь ей таких видеть не доводилось. Тряся головой, странное создание наконец-то кое-как утвердилось на ногах, но тут же издало отчаянный стон и упало на колени. Яростно задергало лапой — так, словно попало этой лапой в ловушку и теперь не могло освободиться. Белка пригляделась и поняла, что существо — вовсе не одно, рядом с ним бесформенной грудой лежит на земле его сородич, такой же двуногий, тощий и неуклюжий, только шкурка у него не желтого окраса, а совершенно черного…

Белка еще некоторое время разглядывала их с настороженным любопытством, но тут требовательно запищали за спиной замерзшие малыши, и белка поспешила вернуться в дупло. Странные существа, копошащиеся внизу под деревом, её больше не интересовали.

Главное для себя она выяснила: они были не опасны.

* * *

Подробностей падения Черный Плащ впоследствии вспомнить так и не сумел. И сколько он пробыл без сознания — тоже. Мелькали перед ним какие-то смутные образы, неясные расплывчатые тени, силуэты не то зданий, не то чудовищ, не то диковинных механических агрегатов — проплывали в странном хороводе, и кружились, и стремительно мельтешили, и их суматошное хаотичное движение сотрясало все его тело вязкой, нудной, обволакивающей со всех сторон болью. Потом из хаоса явилось нечто неопознанное, назойливое, злобное, настойчиво дергающее его за руку и яростно трясущее его инертное тело. С трудом преодолевая безотчетный ужас, он сделал... попытался сделать судорожный вдох — и в легкие его тут же ворвался горький удушливый запах горящего пластика, а тело раскаленным прутом пронзила внезапная боль, острая и мучительная, немедленно сконцентрировавшаяся в правой ноге.

Он застонал и открыл глаза. Постарался сфокусировать взгляд… Различил висящий над собой мутный неопознанный блин: бледное лицо с шевелящимися губами…

— Ч-что?..

Он не услышал собственного голоса, но в первую секунду даже не испугался. Встряхнул головой, пытаясь прогнать шум в голове, вытрясти его из ушей, как вытряхивают попавшую в слуховой проход воду. В голове его с грохотом, сотрясая и перемалывая измученный мозг, вращались изношенные щербатые жернова, левую руку сводило судорогой, глаза ломило, точно кто-то пытался выдавить их пальцами. Все окружающее виделось то четко и ярко, облитое ясными солнечными лучами, то размывалось, словно отражение на воде, подергиваясь серой, мутной, мерцающей радужными разводами пеленой. Он с трудом заставил себя вернуться к действительности... Кто-то свирепо тряс его за грудки, чего-то от него хотел, чего-то настойчиво требовал. Прорвалось наконец сквозь гул в ушах одно-единственное слово:

— Ключ!

— Что? К-какой ключ? — пробормотал Дрейк. А может, не пробормотал, а просто подумал, потому что язык его едва ворочался и лежал во рту угловатым неподъемным булыжником. И вообще ему сейчас было не до ключей…

— Ключ от наручников! Идиот! Да очнись же ты наконец!

Новая боль (пощечина?) яростно обожгла его лицо, и как будто включила в его голове лампочку, осветившую темные закоулки его памяти и сознания. И он… вспомнил. Почти всё...

* * *

Утром шеф вызвал его в свой кабинет.

— Антиплащ нашелся, — сказал он.

— Что? — изумился Дрейк.

Его двойник с полгода назад залег на дно, исчез из криминальной хроники и никак не давал о себе знать — и вот, надо же, опять засветился! И где, интересно?

— В Гринвилле, — пояснил Хоутер. — Это довольно-таки известный курорт в Северной Калисоте, в округе Хинтон, сен-канарская элита его любит... Так вот — мне только что позвонили из местного полицейского участка. Антиплаща взяли с поличным.

— С поличным?

— Да. При попытке ограбления дома одного известного дельца... не будем называть фамилий... это владелец сети популярных кондитерских "Остров Шоколада", я думаю, ты сам догадаешься... Фрейзер Берг, да. Так вот. Вчера вечером его благоверная, миссис Берг, спустилась в кабинет мужа и обнаружила взломанный сейф. И пропажу из него энного количества денежных средств и шкатулки с фамильными драгоценностями. Разумеется, она тут же вызвала полицию. К счастью, преступник не успел далеко уйти, его взяли буквально на соседней улочке в небольшом парке. Но...

— Что?

— При нем обнаружили план дома, набросанный карандашом на тетрадном листе, набор отмычек и дубликат ключей от двери черного хода... а из награбленного — только булавку с парой мелких бриллиантов, хотя побрякушек из сейфа исчезло немало. Остальное он успел не то где-то припрятать, не то кому-то передать... Он на этот счет молчит, точно рыба. Так вот, в чем, собственно, проблема — я хочу, чтобы ты занялся этим делом, доставил Антиплаща в ШУШУ и выяснил, где он спрятал похищенное. Тем более что, гм... господин Берг требует добиться результатов как можно быстрее... Понятно?

— Конечно, — сказал Черный Плащ. Все было понятнее некуда.

Затем был недолгий перелет до Гринвилля, небольшого городка в Северной Калисоте, известного курортного района, излюбленного места отдыха праздной богемы, успешных бизнесменов, киношных знаменитостей и прочих разного сорта сливок общества. Потом — долгое и нудное оформление всех документов в участке... конвоирование преступника до полицейского вертолета... его, преступника, неожиданная попытка побега прямо на посадочной площадке, едва не увенчавшаяся успехом и вынудившая Дрейка приковать его к себе наручниками — во избежание дальнейших поползновений…

Они вылетели из Гринвилля около двух часов дня: пилот Берни Оуэн, Дрейк и арестант, с которого Черный Плащ впредь пообещал себе не спускать глаз. Вообще-то конвоиров должно быть двое, но вертолет был трехместный, и Дрейк самонадеянно решил, что пристегнутый к нему наручниками заключенный никуда не денется, тем более под дулом пистолета. Полет до Сен-Канара должен был занять часа полтора, и действительно — минут через двадцать после вылета легкий и маневренный полицейский геликоптер уже благополучно миновал бассейн реки Колумбия и оказался в районе Каскадных гор… но тут, по выражению одного летчика, давнего приятеля Дрейка, «что-то пошло не так». Что-то случилось не то с двигателем, не то с гидравлической системой, не то с еще какой-то неведомой Дрейку ерундовиной — и вертолет потерял управление, сорвался в штопор и рухнул в лес. Широкие плечи вековечных елей смягчили падение; Черного Плаща и его пленника-арестанта каким-то чудом вытряхнуло из кабины и швырнуло в очень густой и колючий куст, который, собственно, и спас им жизнь…

А что сталось с Берни?

Этого Дрейк не знал.

Над ним склонилось бледное, чумазое, странно перекошенное лицо двойника. То есть арестанта. Антиплащ яростно тряс его за грудки. Его светлые волосы были всклокочены, на подбородке темнел синяк, и он был весь исполосован царапинами, словно только что не на жизнь, а на смерть сцепился с парочкой диких кошек. Ну, неудивительно, они упали прямиком в куст шиповника, и, надо полагать, сам Дрейк сейчас выглядел ничуть не лучше… Его подташнивало, кружилась голова, шумело в ушах, жгуче пощипывало лицо и руки. Впрочем, все это была такая ерунда…

Жив, подумал он с удивлением. Я — жив! Надо же! Упал с небес на землю, и — жив! Вот уж повезло так повезло!

И тут же он понял, что не чувствует своих ног.

Господи боже, мелькнуло у него в голове, что, если у меня сломан позвоночник?..

Он попытался приподняться — и его пронзила такая бешеная, невыносимая, такая лютая боль в правой ноге, что он понял: его подозрения явно беспочвенны. И даже на какой-то миг об этом пожалел… нога его разваливалась на части, вся боль мира, казалось, сфокусировалась в этой несчастной щиколотке и разгрызала её на части, Дрейк с ужасом думал даже не о том, чтобы встать, а о том, чтобы просто ею пошевелить… Антиплащ требовательно смотрел на него:

— Ну?!

— Чего тебе… надо? — прохрипел Дрейк. Эйфория и прилив сил от осознания чудесного спасения понемногу начинали проходить, и ему хотелось, чтобы все оставили его наконец в покое.

— Ключ! Ключ от наручников! — Антиплащ потряс правой рукой, которая была закована в крепкий стальной браслет — и левая рука Дрейка, на которой висел браслет номер два, тоже слабо дернулась, точно конечность марионетки. — Куда ты его дел? У тебя в карманах его нет!

— Я… не знаю… зачем тебе ключ?

— Потому что я хочу освободиться, неужели не ясно?

— Ты… Освободиться?.. — Черный Плащ собирался с мыслями с неимоверным трудом. — Ну уж нет… С какой стати? Ты — арестован… И должен попасть в тюрьму…

— Это один из тех редких случаев, когда я хотел бы туда попасть, черт возьми!

— Не переживай, попадешь…

— Правда? Каким это образом, интересно узнать? Как ты это себе представляешь, дефектив? Ты хоть понимаешь, что случилось… и где мы сейчас находимся, а?!

Шум в ушах вновь навалился на Дрейка с неодолимой силой — но, стиснув зубы, он заставил себя отогнать дурноту и осмотреться. Лес… вокруг был густой смешанный лес — солнце, стоявшее почти в зените, дробилось в хитросплетении ветвей на множество отдельных светлых лучей, пронизывающих толщу леса яркими тонкими спицами. Мирно жужжали в подлеске насекомые, раздавался в глубине леса стук дятла, где-то неподалеку поскрипывала, точно несмазанная калитка, старая сосна, стелился по земле мутный туман, пахнущий гарью… не туман — а дым; где-то неподалёку, шипя и потрескивая, горело что-то на редкость вонючее: не то резина, не то пластик…

— Берни… — прошептал Черный Плащ. — Где Берни?

— Не знаю, — буркнул Антиплащ, утирая рукавом нос. — И что-то мне подсказывает, что вряд ли мы это вообще узнаем…

Увы. Не признать его неправоту было невозможно… Крохотный вертолетик разбило практически вдребезги, более-менее целым оставался только длинный серебристый хвост — он рухнул чуть в стороне, и, зажатый между деревьями, стоял почти вертикально: верхняя его часть застряла в ветвях невысоких сосен, зацепившись лопастями винта за корявые сучья. Прочие обломки разметало на проплешине в лесу, на неровной травянистой поляне, и откопать что-либо в этой каше битого стекла и искореженного металла теперь вряд ли представлялось возможным... тем более голыми руками.

— Помоги мне встать, — пробормотал Дрейк. — Мы должны найти… Берни.

— Дай ключ! — сердито сказал Антиплащ. — Или мы так и останемся пришпиленными друг к другу, как пара засушенных бабочек?

— Ты сбежишь…

— Это куда, интересно? В канадскую тайгу? Здорово же тебя контузило… Ты что, не видишь, что обстоятельства чрезвычайные?

Чрезвычайные… Ну, еще бы! Он, Черный Плащ, агент ШУШУ, затерян в глухом, безлюдном лесу, наедине с хитрым и опасным преступником, который... который что? Наверняка только и мечтает удрать? Антиплащ, судя по всему, особо не пострадал… а вот Дрейку, черт побери, досталось изрядно. Поэтому глупо верить, будто, получив возможность сделать ножки, Антиплащ действительно ею не воспользуется... Отпускать его Черный Плащ не имеет права… Но, с другой стороны… не ходить же им теперь и в самом деле сцепленными друг с другом, как сиамские близнецы?

Дернул его черт приковать к себе этого мерзавца наручниками... хотя, по совести говоря, тогда, час назад, Дрейк попросту не видел иного выхода. Да и кто мог предполагать, что дело так обернется? Ведь ничто, абсолютно ничто не предвещало беды...

А что касается ключа… Дрейк мучительно вспоминал, где же он может быть. Антиплащ, разумеется, уже обыскал его с головы до ног — и ничего не нашел? Странно... Черный Плащ запустил правую руку в карман куртки и пошарил там… Ничего! Только дыра в подкладке, в которой застряла початая пачка одноразовых салфеток. В левом кармане — какая-то мелочь, зажигалка, перочинный нож, заскорузлый носовой платок, блокнотик и толстая сувенирная ручка… А где же этот разнесчастный ключ? В памяти Дрейка зиял провал, он никак не мог вспомнить, куда же он его дел. В карман? Или... Кажется, у него ещё была барсетка, в которой лежал полицейский жетон, пропуск и кредитные карты, и которая висела у Дрейка на поясе… н-да... и которая сейчас... где?

Видимо, её, как и кобуру, как и половину пуговиц с куртки, сорвало при падении и отбросило… куда-то. Она, несомненно, где-то была — где-то там, в измятой траве, в груде дымящихся обломков. А может... Черный Плащ поднял голову, словно надеялся увидеть кожаную сумку висящей на ветке над его головой, но, увы, там ровным счётом ничего не висело, кроме каких-то порыжевших сломанных сучьев… 

— Помоги мне встать… — пробормотал Дрейк. И, чуть помолчав, хрипло добавил: — Пожалуйста.

Антиплащ смотрел на него исподлобья.

— Можно подумать, у меня есть выбор. Похоже, я обречен таскать тебя за собой, как куль муки, если мы не найдем способа друг от друга освободиться… Что с твоей ногой?

— Не знаю… — Дрейк втянул воздух сквозь зубы. — Очень… больно.

— Её какой-то железкой придавило… Ладно, сейчас.

Дрейк и сам видел, что его злосчастную ногу прижало к земле металлическим куском обшивки — и прикусил губу, когда Антиплащ взялся за этот кусок, намереваясь его приподнять. Дрейк внутренне напрягся, ожидая боли: что ж, он примерно представлял, что его ждет… ах, нет, черт побери, он совсем, совсем этого не представлял!!! Антиплащ рывком, совершенно безжалостно дернул лист железа на себя, пытаясь его поднять, и Дрейк отчаянно взвыл — ему показалось, будто двойник пытается выдернуть из него по меньшей мере кусок сломанной кости…

— Дьявол! Не поддается! — яростно прошипел Антиплащ. Он вытер лоб тыльной стороной ладони, размазывая по и без того грязному лицу пот и сажу. — Нужен рычаг… — Он бросил упрямящуюся тяжесть обратно и огляделся. — Вон та железка вполне подойдет… Но я до неё не дотянусь. — Он оценил взглядом расстояние до «железки» и, скептически морщась, потряс закованной в наручник рукой. — Ты можешь приподняться, чтобы я мог до неё достать?

— Я… — Дрейк глотнул, едва переводя дух. — Погоди…

— Ну? Что такое?

— Я… сейчас… Дай мне… прийти в себя. — Дрейк судорожно дышал, справляясь с приступом боли и с прыгающим, как каучуковый мячик, сердцем, которое трепыхалось где-то в горле. Он буквально взмок от боли — так, что к спине прилипла пропитавшаяся потом футболка. — Сейчас.

Он наконец нашел в себе силы чуть приподняться и податься вперед — и Антиплащ, шипя ругательства, каким-то немыслимым образом изогнувшись, дотянулся-таки до нужного «рычага». Обхватил его, грязный и выскальзывающий, кончиками пальцев… потом — пальцами… ладонью… потянул на себя.

Дрейк понял, что теперь он определенно знает, как выглядит небо в алмазах.

— Ну, готов? — спросил Антиплащ, держа в руках железный штырь — и вид у него был такой, точно он собирался этим штырем проломить Дрейку голову. Во всяком случае, в затуманенном страданием мозгу Черного Плаща мелькнула именно такая мысль. Впрочем, в следующую секунду тяжесть, придавливающая его ногу к земле, исчезла, и боль слегка отступила — не то, чтобы полностью пропала, но словно бы притухла, как угасающий костер… Антиплащ подсунул «железку» под пленивший Дрейка кусок обшивки и, действуя ею, как рычагом, немного приподнял край тяжелого железного листа. Как раз настолько, чтобы вытянуть из-под него раздавленную дрейкову ступню.

— Ну, что там такое? — в изнеможении привалившись спиной к теплому стволу сосны, пробормотал Черный Плащ. Сам осмотреть собственную ногу он был не в силах.

— Понятия не имею, — пробормотал Антиплащ. — Надо снять кроссовку. Перелом, наверно, как пить дать… Впрочем, крови не видно.

Ну, спасибо и на этом.

— Помоги мне встать, — сказал Дрейк сквозь зубы. Зависеть от Антиплаща было поистине унизительно, но ничего другого ему сейчас не оставалось. Увы.

Антиплащ медлил. По-прежнему смотрел на него косо, исподлобья — и в глазах его тлела какая-то очень враждебная, очень неприятная, очень опасная искра. Возиться с калекой ему совершенно не хотелось.

— В чем дело? — спросил Дрейк, глядя ему прямо в глаза. Он старался говорить как можно более спокойно, невозмутимо и твердо — тоном уверенным и категоричным, не терпящим возражений. Он, кажется, понимал, о чем сейчас думает его двойник… вернее — арестант. И эти мысли Дрейку абсолютно не нравились.

— Ни в чем. — Антиплащ ухмыльнулся, по-видимому, наконец приняв какое-то решение. Отвел взгляд. Яростно сплюнул — и протянул Дрейку свободную ладонь.

Опираясь спиной на ствол сосны, а рукой — на плечо двойника, Черный Плащ наконец кое-как поднялся и утвердился на ногах. Некоторое время он стоял, справляясь с головокружением, подпирая боком шероховатый, ароматно пахнущий хвоей древесный ствол, потом попробовал сделать шаг. И его правая нога тут же решительно намекнула на то, что лучше бы ему оставаться на месте.

Черный Плащ охнул.

— Мне нужен костыль.

— Костыль? — издевательски протянул Антиплащ. — Да ну, правда? Закажи его по почте — с доставкой! Где я тебе его возьму?

Вместо костыля пришлось использовать искривленный сосновый сук, который, к счастью, нашелся поблизости — буквально на расстоянии вытянутой руки. Опираясь на него, Дрейк, безжалостно влекомый двойником, сумел-таки кое-как доковылять до эпицентра крушения… и остановился, окончательно пав духом.

Тут не было ничего, кроме битого стекла и груды изувеченного металла — раскиданных по траве обломков фюзеляжа. Какие-то выкрученные листы железа, изжеванные, точно побывавшие в пасти Годзиллы неопознанные детали, обгоревшие фрагменты внутренней отделки, пыль, грязь, осколки... Едкий смрад паленой пластмассы — в хвостовом отсеке все еще что-то слабо горело и дымилось... Интересно, спросил себя Дрейк, повреждены ли топливные баки? И если повреждены, то когда огонь доберется до разлившегося горючего?

— Смотри, — угрюмо сказал Антиплащ. Кабина вертолета развалилась на три части, и из-под груды черного мертвого железа торчал сапог… Это был сапог Берни — замшевый, побелевший от пыли, со сношенной подошвой и рыжей молнией на голенище... Только сапог — и больше ничего.

— Ну, — хрипло сказал Антиплащ. — Нам здесь делать нечего… Тут нужен подъемный кран...

— Бедняга, — пробормотал Дрейк. От боли, слабости и накатывающейся дурноты его шатало.

— Да уж как сказать… — проворчал Антиплащ. — По крайней мере, для него все закончилось быстро и, по-видимому, безболезненно. А вот нам еще придется потрепыхаться… Вот что нам теперь, по-твоему, делать, а?

Что делать? Этого Дрейк не знал. И совершенно не мог ни о чем думать — голова у него кружилась пуще прежнего и тянула его к земле, к горлу подкатывал теплый ком тошноты, мысли были тяжелыми и неповоротливыми, точно завязанными в узел... Антиплащ вновь что-то невнятно прошипел сквозь зубы — отчаянную мольбу, проклятие или ругательство? Дрейк не расслышал — да и не хотел слышать...

Они были одни — в горах, посреди бескрайнего леса, без еды, без медикаментов, без малейшей надежды на спасение…

Намертво прикованные друг к другу наручниками.

— Ну, так, — повторил Антиплащ. — И что же нам теперь делать?

Дрейк сидел на травяной кочке, прислонившись спиной к стволу старой сосны и устало прикрыв глаза. Он по-прежнему чувствовал себя препаршиво, и ему не хотелось ни о чем думать… мысли его ворочались в голове медленно и тяжело, с хрустом и скрежетанием, точно заржавленные шестерни. Он буквально заставлял их ворочаться — с такой натугой, будто двигал каждый раз увесистые свинцовые болванки.

— В ШУШУ уже знают о крушении. Вертолет пропал с экрана радаров около половины третьего. Нас будут искать… Вопрос — найдут ли? И если найдут, то когда?

Антиплащ задумчиво ломал в пальцах какую-то сухую былинку.

— Что насчет бортовых самописцев? Ну, этих… «черных ящиков»? Там, кажется, должны быть радиомаяки?

— Да, но… сумеют ли поисковики их засечь? И, опять-таки — когда? Если радиосигнал слабый… а мы, кажется, в какое-то ущелье упали… то поиски могут затянуться…

Антиплащ нервно потер синяк на подбородке. Этот синяк к аварии никакого отношения не имел: Антиплащ заработал его утром, во время своей неудачной «попытки к бегству». От Дрейка, ага.

— То есть, получается, мы в полном дерьме? Так, что ли?

Черный Плащ пожал плечами.

— В полном дерьме… — устало, безо всякого выражения в голосе повторил Антиплащ. — Н-да. И вот какого черта, — задумчиво добавил он, — я теперь должен с тобой возиться, а?

Действительно, спросил себя Дрейк, какого черта он теперь должен со мной возиться? Не проще ли ему взять булыжник поувесистее и без зазрения совести проломить мне череп? А потом… Что потом? Таскать за собой разлагающийся труп?

— Мне нужно… обработать ногу, — сказал он, помолчав. — Ну, перевязать там, вправить кость… все такое.

— Угу. Кто все это будет делать? Я?

— Я сам, — сказал Дрейк сквозь зубы. — В кабине была аптечка…

— Была, — повторил Антиплащ.

Они смотрели на груду лежащих перед ними безнадежных, мертвых, слабо дымящихся развалин. Что сейчас можно было отыскать на этой свалке… полезного?

— Вставай, — Антиплащ дернул Дрейка за руку. — Бери костыль. Пойдем пошаримся по обломкам. Может, удастся найти что-нибудь дельное… пожарный топорик, например. Или пилу… или напильник, на худой-то конец…

...Они бродили по месту крушения около часа.

В лесу стояла плотная, липнущая к телу, обволакивающая со всех сторон духота. Дым, стлавшийся над подлеском, постепенно рассеивался — и над головой завели свою песню налетевшие из ближайшей низины комары. Чирикали в кустах невидимые пичуги, таращилась с высокой сосны какая-то любопытная белка. Дрейк постоянно спотыкался — раненый и неуклюжий, он с трудом мог поспевать за Антиплащом с костылем и на одной ноге. У него по-прежнему ломило затылок и временами темнело в глазах, сердце суматошно трепыхалось, в ушах звенело, в несчастную лодыжку то и дело вкручивался изуверский бурав. Очень хотелось пить. Черный Плащ заметил среди обломков пол-литровую пластиковую бутылку из-под лимонада, но она оказалась пуста…

Ни топорика, ни пилы, ни даже напильника отыскать не удалось. В кабине был ящик с инструментами, но достать его из-под груды искореженного металла без автогена и домкрата оказалось делом немыслимым. Антиплащ яростным пинком оправил под ближайший куст круглый оранжевый аппарат, нашедшийся в траве на краю поляны.

— Вот и самописец… Лучше бы это был запас провизии на несколько дней! Сухари там, консервы, сухой паёк… Вот чему я бы действительно порадовался…

Поблизости трепыхался на слабом ветерке прижатый сорванными ветками полиэтиленовый пакет. Черный Плащ потянулся к нему рукой… и замер.

Рядом с пакетом лежала, полузасыпанная землей, его несчастная кожаная барсетка. Он сразу её узнал…

И его заржавевшие мысли пустились вскачь со скрипом и скрежетом железных лошадок со старой и заброшенной, давно не смазанной карусели. Ключ от наручников — там?! Если Антиплащ его найдет… и ему удастся освободиться…

Вернее — если им удастся освободиться друг от друга, то… То что?

Дрейк никак не мог сообразить, радоваться ему этой находке, или не очень.

Впрочем, пока он пытался собрать ускользающие, точно ужи, вялые аморфные мысли, Антиплащ тоже заметил злосчастную барсетку. И успел сцапать её первым, у него-то не было больной ноги. И никаких сомнений — не было также.

— Дай сюда! — прохрипел Дрейк. Но Антиплащ не обратил на него внимания, поспешно рванул заедающую застежку-молнию…

Полицейский жетон… пропуск ШУШУ… кредитки… какие-то визитки и вырванные из блокнота записки с телефонами и адресами… Ключ! Где же ключ?!

Ключа не было.

Они вытряхнули сумочку, вывернули её наизнанку, прощупали её вдоль и поперек… ключа не было. Не было! Оставалось предполагать, что он либо потерялся в траве, либо остался где-то в кабине, погребенный рядом с несчастным Берни — под тоннами битого стекла, обгоревшего пластика и хладного изувеченного железа…

Антиплащ застонал — и в ярости швырнул выпотрошенную барсетку в ближайшие кусты.

— Дьявол! Дьявол! Чтоб тебя разорвало! Все идет прахом… Ну и влипли же мы...

* * *

Они сидели на поваленном бревне на краю поляны и пытались перерубить стальную цепь наручников острым камнем. Это было глупо и, в сущности, бесполезно — но им нужно было что-то делать, чем-то отогнать истерику, чем-то занять руки и болезненно перевозбужденный мозг. Антиплащ тупо бил и бил по цепи булыжником, и иногда из-под булыжника вылетали искры — но цепь не поддавалась, не таковской она была, чтобы поддаваться на удары какого-то грубого камня, она была отличной, прочной, добротной цепью, элитой и гордостью своего цеха, настоящим шедевром сталелитейной промышленности…

Дрейк просто сидел, закрыв глаза. Боль в ноге, слабость, дурнота, бесплодные блуждания по обломкам с неудобным костылем подмышкой измучили его неимоверно, его трясло от усталости, руки и ноги дрожали, подгибались и отказывались служить. И он все больше изнывал от жажды и нудного саднящего першения в пересохшем горле… Но воды не было. Как и возможности где-либо её раздобыть.

— Пр-роклятие!

Антиплащ в ярости отбросил камень и плюхнулся на бревно рядом с Дрейком. Не то всхлипнул, не то шмыгнул носом и вновь утер лицо грязной ладонью. Волосы его слиплись надо лбом сосульками от пота, и в них запутались сосновые иголки и частички хвои.

— Помоги мне снять кроссовку, — ровным голосом сказал Дрейк. — Я хочу посмотреть, что там… с моей ногой.

— Ну давай, валяй, — пробурчал Антиплащ.

Дрейк наклонился и принялся развязывать шнурки на правой кроссовке. Попытался её скинуть — бесполезно, она не желала сползать с отекшей и распухшей ноги. Стягивать её по миллиметру оказалось медленной пыткой… И тогда Черный Плащ собрался с духом, стиснул зубы и рванул её изо всех сил — быстро и резко, точно выдергивая у себя больной зуб.

И, должно быть, на какое-то время потерял сознание, потому что мир вокруг него вдруг плавно покачнулся и перевернулся вверх тормашками. Следующим его воспоминанием было склонившееся над ним растерянное лицо Антиплаща.

— Идиот! Ничего лучше придумать не мог?

Дрейк не видел смысла отвечать на дурацкие вопросы. Кое-как придя в себя, он подтянул штанину и обнажил-таки наконец свою ноющую, покалеченную, вывихнутую лодыжку. Она была сизо-багровой и распухшей, и под натянувшейся, блестящей от отека кожей вздулся заметный бугор от сместившейся кости. Дрейк сглотнул. Он бы сейчас продал душу дьяволу за укол анестетика.

— Надо… наложить шину. И забинтовать…

— Чем забинтовать?

— Да хотя бы… моей футболкой. Порвать её на бинты… Тебе придется мне помочь.

Снять куртку полностью было невозможно — мешали наручники на левом запястье. Тем не менее, изловчившись, Дрейк стянул с себя свои одежки — наполовину, с правой руки, и Антиплащ разорвал на полосы его нательную футболку. На роль шин сгодились две подобранные рядом сосновые ветки, которыми, кое-как подогнав концы кости один к другому, удалось зафиксировать ногу в более-менее неподвижном положении. Поверх бинтов лодыжку замотали полиэтиленом и кое-как закрепили получившийся узел шнурками, после чего Дрейк, хрипло переведя дух, попросил на минутку-другую прервать истязание.

— Что, больно? — осведомился Антиплащ: не столько с сочувствием, сколько, показалось Дрейку, с удовольствием в голосе.

Он облизнул отвратительно липкие, пересохшие губы — таким же отвратительно липким и пересохшим языком.

— Я хочу пить.

Антиплащ хмыкнул.

— Я тоже.

Дрейк судорожно вздохнул — после того, как вновь почувствовал себя более-менее в силах продолжать разговор.

— Давай… решать, что нам теперь делать. Что у нас есть? — Он пошарил в кармане и выложил на землю перед собой своё богатство. — Салфетки… восемь долларов мелочью… зажигалка… носовой платок… блокнот и авторучка… часы… перочинный нож. Ах да, еще пустая пластиковая бутылка. Что у тебя?

Антиплащ пожал плечами.

— Ничего. Вы же сами меня обыскивали перед посадкой. А из твоего барахла нам может пригодиться разве что зажигалка и перочинный нож… ну еще салфетки — сопли подтирать… Хоть бы какая-нибудь завалящая булавка или шпилька нашлась, тогда можно было бы попытаться вскрыть ею этот чертов замок! А что теперь?

Дрейк покачал головой — шпилек, увы, он в загашнике не держал.

— Ладно. Значит, вариантов у нас два. Либо мы остаемся на месте и ждем спасателей, либо…

— Ты действительно уверен, что нас найдут?

— Найдут… Вопрос только — когда?

— Здесь нет воды. Ты хоть приблизительно представляешь, где мы находимся?

Дрейк молчал. Пытался отогнать боль и вспомнить курс, проложенный Берни на карте. Они, помнится, миновали реку Колорадо и находились где-то в глубинах Каскадного хребта — горах относительно молодых и невысоких, но скалистых и суровых, поросших густым темным ельником, изобилующих извилистыми ущельями, глубокими долинами, известковыми утесами и вонючими сернистыми источниками. На западе-северо-западе вздымался какой-то заснеженный пик, взирающий на мир мрачно и отстраненно, на востоке, за границей горного хребта, лежало бесконечное пустынное плато Большого Бассейна, а вокруг на многие мили простирался лес, лес, лес, беспредельные лесные массивы, горы, покрытые лесом, и лес, растущий среди горных склонов, и не было этому проклятущему лесу конца и края…

— Нам нужно найти реку… или какой-то источник, — резонно заметил Антиплащ. — Иначе мы тут долго не протянем. Куда выходит эта долина? Наверняка она спускается к какой-нибудь реке. Если мы пойдем вниз по склону, то рано или поздно выйдем к воде.

— Я не дойду, — помолчав, сказал Дрейк. Это был не протест и не жалоба, просто констатация факта. При одной мысли о том, что ему придется со сломанной ногой лазать вслед за двойником по горам по долам, его бросало в холодный пот.

Антиплащ посмотрел на него — исподлобья, со странным выражением на лице, в котором мешалась досада, брезгливость и бешеное, с трудом подавляемое раздражение. И сказал — жестко, точно вколотил гвоздь:

— Дойдешь.

— Нет…

— Я сказал — дойдешь! — Антиплащ вдруг яростно сгреб его за грудки. — Знаешь что… дружище! Если бы ты не висел на мне, как гиря на кандалах, мне было бы наплевать, где ты и что с тобой происходит. Но раз уж мы с тобой повязаны, причем в буквальном смысле, я не собираюсь в угоду тебе ложиться тут под ближайшую ёлку и подыхать в ожидании какой-то эфемерной помощи! Тем более что вообще неизвестно, найдут тут когда-нибудь наши обглоданные волками скелеты, или нет!

— Убери лапы, — через силу прохрипел Дрейк. — Какого черта?

— Такого! Ищешь помощи — помоги себе сам… иначе тебе никто не поможет! Вот мой девиз, понятно?

— Чего ты хочешь? Тащиться через лес неизвестно куда?

— Почему — «неизвестно куда»? Пойдем на запад… если уж тут где-то и нужно искать цивилизацию, так только в той стороне. Вообще-то в Каскадных горах много санаториев, лечебно-оздоровительных курортов и всякой подобной хрени. Значит, тут должны быть и шоссейные дороги... Это же туристический район…

— Это — заповедник, идиот! Тут на многие мили ни единой человеческой души не отыщешь… Разве что лесники… или такие же, как мы, заблудившиеся бедолаги…

Антиплащ сердито швырнул его обратно на бревно.

— Все равно нам нужно найти воду, — устало сказал он. — Иначе мы тут усохнем, как мумии…

С этим спорить было сложно. Жажда и впрямь становилась невыносимой — Дрейк понимал, что искать воду все равно придется. Тащиться вслед за Антиплащом — по камням, кочкам и бурелому... А если бы, спросил он себя, мой двойник сейчас оказался на свободе? Ноги бы его здесь давно уже не было, как пить дать. И остался бы Дрейк предоставлен самому себе и собственным проблемам...

— Ладно. Не злись. Я… попробую. Не быть тебе в тягость. — Он криво усмехнулся — и поудобнее перехватил свой шершавый, липкий от смолы сосновый костыль. — Пойдем... искать воду. Положение у нас, что ни говори, аховое, но радует, по крайней мере, одно: сбежать от меня тебе во всяком случае не удастся... "И в тюрьму ты рано или поздно все равно попадешь", — злорадно добавил он. Про себя.

Местность действительно имела чуть заметный уклон к юго-западу — и, чем дольше Дрейк и Антиплащ брели через лес, тем все более крутым становился косогор. Антиплащ, злой и задерганный, яростно отмахивался свободной рукой от комаров; Дрейк брел, опираясь одной рукой на плечо спутника, а другой — на многострадальный сосновый костыль: он старался держать язык за зубами и ни на что не жаловаться, но распухшая, до краев налитая болью нога была решительно настроена против малейших движений. Антиплащ шипел сквозь зубы ругательства: беспомощность и медлительная неуверенность спутника бесили и раздражали его неимоверно, и он то и дело злобно дергал двойника за руку, таща его вперед куда сильнее и быстрее, чем тот мог себе позволить.

И все же через каждые четверть часа им приходилось брать тайм-аут и останавливаться, чтобы Дрейк мог передохнуть, перевести дух и собраться с силами для следующего рывка.

— Черт побери! Мы так далеко не уйдем! — сердито сказал Антиплащ во время одной из вынужденных остановок.

— И что ты предлагаешь? Возвращаться обратно и сидеть на обломках? — уныло спросил Дрейк. Он полулежал, привалившись спиной к стволу сосны, закрыв глаза и опустив голову на грудь, справляясь с очередным приступом дурноты, и в пухнущем его, неповоротливом мозгу крутилась и крутилась, точно заедающая пластинка, одна и та же надоевшая мысль: «Когда же все это закончится? Когда? Ну когда?..»

Антиплащ его как будто не слышал. Ковырял заостренной палочкой ямку в земле.

— Мне все это напоминает историю одного альпиниста, — задумчиво пробурчал он себе в нос. — Однажды он оказался в западне: попал под небольшой обвал, и его руку зажало тяжеленным валуном. Помощи ему ждать было неоткуда, и, чтобы освободиться и вернуться на базу, он вынужден был ампутировать себе кисть. Тупым ножом китайского производства…

— И что? Ты тоже хочешь заняться этим? — спросил Дрейк, от боли и усталости он трудно соображал. — Ампутировать себе кисть?

— Почему же именно «себе»? — спокойно спросил Антиплащ. — Тебе, например.

Дрейк поднял голову. И встретился с двойником взглядом. Антиплащ пристально смотрел на него — и глаза у него были серые, холодные, непроницаемые, зловеще прищуренные.

Рука Черного Плаща сама собой метнулась к карману, где лежал перочинный нож. Именно такой, о каком говорил Антиплащ: короткий, тупой, китайского производства… Какое-никакое, но все же средство самообороны. Если этот ублюдок и в самом деле задумает воплотить свои слова в жизнь…

— Да ладно, не ссы. Не трону я тебя. — Словно прочитав его мысли, Антиплащ язвительно ухмыльнулся. — Я, знаешь ли, шучу. Пока, — с усмешкой добавил он.

Шутит он… шутник, черт бы его побрал! А вот Дрейку было совсем не до шуток. Антиплащ — отпетый мерзавец, что ему стоит и в самом деле отрезать спутнику руку? Завладеть ножом — ночью, когда Дрейк уснет, и… Что же, спросил он себя в ужасе, мне теперь и вовсе не спать?

— Ладно, пошли, хватит рассиживать. — Антиплащ поднялся, отряхнул с колен мелкий лесной сор и комочки земли. Вновь дернул спутника за руку, будто собачку, посаженную на проводок. — Этак мы и до вечера воды не найдем. Скоро стемнеет…

Следующие полчаса были особенно мучительными.

Боль и жажда становились невыносимыми. Дрейку казалось, что в горле его поселился ёж — маленький такой, очень вредный и непоседливый ёжик с неимоверным количеством длинных острых иголок. Солнце, клонящееся к закату, по-прежнему пекло с неистощимым усердием, словно рассчитывая в эти последние часы обрушить на землю весь свой доселе не растраченный жар и выжечь из несчастных путников последние капли влаги. Так что самому себе Дрейк представлялся существом жалким и высохшим, похожим на пресловутый выжатый лимон… Земля выворачивалась у него из-под ног, в глазах темнело, боль пронизывала злосчастную ногу от ступни до колена, и плечо двойника было единственным, что еще не позволяло ему упасть… но в тот момент, когда, казалось ему, он уже не сможет сделать ни единого шага, Антиплащ внезапно остановился и втянул носом воздух.

— Ты ничего не чуешь? — спросил он.

— Ч-что?

— Запах… откуда такое амбре?

Дрейку было не до запахов — но, утерев пот со лба, он все-таки повел носом. Действительно, по лесу разливался густой, весьма специфический аромат — как будто неведомая злобная ведьма варила неподалеку похлебку из просроченных, по дешевке купленных на распродаже продуктов.

— Смотри! — сказал он.

Впереди среди деревьев мелькнул просвет. Зеленовато-голубая гладь небольшого озерца… Вода! Это была вода! Пусть грязная и вонючая — но вода!!! Антиплащ потянул Дрейка за собой с таким рвением, что Черный Плащ едва не упал — и отчаянно запрыгал вслед за двойником на одной ноге, будто некто стойкий и оловянный.

Они повалились на сухой, растрескавшийся грунт на краю озерца. Склонились над водой. Зачерпнули ладонями зеленоватую воду — и…

Остановились.

Потому что ядреный, сногсшибательной концентрации аромат тухлых яиц исходил именно от воды. Он пропитывал озерцо насквозь, самодовольно пронизывал толщу зеленоватых вод, наполнял собой каждую сверкающую изумрудную капельку и щедро переливался через край…

— Черт возьми, это… сероводород! — прохрипел Дрейк.

Антиплащ повернул к нему серое и измученное, с ввалившимися глазами лицо. Облизнул пересохшие губы:

— Что?..

Дрейк застонал.

— Это — серный источник! Где-то на дне есть выход сероводорода… Эту воду нельзя пить!

— Нельзя? Почему — нельзя?! Пьют же минералку…

— Там концентрация серы отнюдь не в таких количествах…

Разочарование было невыносимым. Дрейк в изнеможении уткнулся носом в песок, ему внезапно вспомнились рассказы о жертвах кораблекрушения, которых много дней носило в шлюпках по океану и которые в результате этого невольного вояжа частенько умирали от жажды — посреди водной пучины. Помнится, они спасались тем, что собирали в брезент дождевую воду… Но рассчитывать на дождь пока явно не приходилось.

Он в отчаянии закрыл глаза. Озерцо благоухало рядом с непередаваемой силой, и негромкий плеск воды неподалеку сводил с ума… Стоило тащиться сюда несколько миль, чтобы в итоге так жестоко обмануться в ожиданиях! Все, хватит! Дрейку не хотелось ни о чем думать и уж подавно не хотелось ничего решать. Сдохнуть бы наконец, подумал он тоскливо, вот прямо здесь и сейчас…

Антиплащ нервно потирал свободной рукой ободок наручника.

— Слушай, — спросил он хрипло, — ты уверен, что выход сероводородного газа — именно там, под водой?

— Похоже на то… — вяло откликнулся Черный Плащ. — А что?

— А откуда в озере вода? Это же просто котлован среди скал.

— Источник где-нибудь на дне…

— А если он — не на дне? Если вода сюда просто стекает?

Дрейк поднял голову.

— Ты хочешь сказать, что… неподалеку может быть ручей?

— Вот именно! Давай, вставай! Надо… пошариться по окрестностям. Оттого, что мы будем тут сидеть и посыпать голову пеплом, он сам не найдется…

Они лазали по кустам еще около четверти часа. И ручей все-таки нашелся. Нашелся, черт побери! Чистый и прозрачный, как слеза, студеный, хрустально звонкий, журчащий средь невысоких каменистых берегов и впадающий в вонючее озерцо. От ледяной воды ломило зубы и съеживался желудок — но Дрейк и Антиплащ припали к ручью безумно и жадно, пили и не могли напиться, умылись и обтерли холодной водой руки и лица, наполнили питьём пластиковую бутылку. Дрейк намочил в ледяной воде носовой платок и приложил его к своей несчастной распухшей ноге — и нудная боль в лодыжке слегка поутихла... Жизнь уже стала казаться Черному Плащу не такой уж и мрачной.

Впрочем, ненадолго. Теперь, когда жажда наконец отступила, решительно напомнил о себе голод.

Ни тот, ни другой ничего не ели с утра, и животы у них вконец подвело. Антиплащ умудрялся мимоходом собирать по дороге чернику и голубику, но ни жажду, ни тем более сосущую боль под ложечкой утолить ими было невозможно. От кислоты недозрелых ягод сводило скулы, и голодная слюна, неумолимо наполняющая рот, вскоре стала представляться ядреным соком хинного дерева. К тому же в лесу начинало смеркаться… Вечер подкрадывался незаметно, но беспощадно — и ложились на траву длинные тени, и поднималась от земли туманная дымка, и под деревьями медленно, но верно разливался зловещий сумрак. Дневная жара неприметно рассеивалась: заснеженная вершина, мрачно вздымавшаяся на северо-западе, ласково дышала на лес обволакивающим холодом. В подлеске неподалеку кто-то шуршал, кто-то ходил, кто-то глухо ухал в глубине леса, кто-то за кем-то подсматривал, посверкивая из-за кустов круглыми желтоватыми глазками. От сгущающейся под деревьями темноты веяло загадочной лесной жутью…

— Ч-черт, — сказал Антиплащ. — Ты, кажется, говорил, что здесь заповедник? Зверье, значит, тут непуганое? Волки и медведи наверняка кишмя кишат…

Дрейк остановился, чтобы в очередной раз перевести дух. Несмотря на усталость и бесконечную изматывающую боль в покалеченной лодыжке, ему даже удалось заставить голос звучать насмешливо:

— И что? Думаешь, они все так и мечтают наброситься на тебя и вкусить твоей сладкой и сочной плоти?

— Почему бы и нет?

— Потому что дикие звери все-таки с опаской относятся ко всему необычному и стараются обходить это необычное десятой дорогой. Если ты сам не полезешь на медведя с рогатиной, он тебя не тронет. И волки тоже предпочитают с людьми не связываться. Это зимой, во время голода и холодов они наглеют и свирепеют… Но сейчас, слава богу, не зима, и хищники вполне сыты.

— Правда? — пробурчал Антиплащ. — Скажи это тому волку, который уже полчаса тащится за нами следом…

— Что? — Дрейк испуганно шарахнулся в сторону. — Какому волку?

— А, поверил! — Антиплащ криво усмехнулся. — Храбрец! Знаток лесной жизни! Волка испугался…

— С чего ты взял, что это именно волк? — сердито проворчал уязвленный Дрейк.

— Ну, может, и не волк… Но кто-то там шуршит, слышишь?

Кто-то шуршал и справа, и слева, и сзади, и со всех сторон. Весь лес шуршал, и потрескивал, и похрустывал, и шелестел, и полнился какими-то неясными пугающими звуками… Впрочем, самым пугающим Дрейку пока представлялся алчный писк комаров, полчища которых с наступлением сумерек поднялись из камышовых недр ближайшего болотца.

— Дьявол! — Антиплащ свирепо прихлопнул кровососа у себя на щеке. — Слушай, по-моему, мы оказались в низине, аккурат у какой-то комариной проплешины... Надо подняться повыше.

— Иди ты к черту! Никуда я не пойду, хватит с меня на сегодня! — огрызнулся Дрейк. Нога его разболелась пуще прежнего, и, что ни говори, он слишком устал, чтобы блуждать по окрестностям в поисках подходящего места для стоянки.

— Ладно, — буркнул Антиплащ. — Тогда давай собирать хворост, пока еще совсем не стемнело, разведем костер. У тебя же, кажется, есть зажигалка?..

…Они не рискнули удаляться от воды и выбрали место для ночлега на ближайшей лужайке на берегу ручья. Помимо хвороста и сухого валежника в лесу под деревьями удалось набрать немного грибов, которые (Дрейк припомнил свое скаутское прошлое) следовало нанизывать на прутик и поджаривать над костром, после чего считать относительно съедобными. Правда, они были жестковаты и пресноваты, и без соли по вкусу напоминали нечто среднее между пластилином и горелой резиной, но Дрейк и Антиплащ были слишком голодны, чтобы придираться. Впрочем, оказалось, что, если приправить грибы черничным соком, то они становятся не только «относительно», но даже «вполне» съедобными, хотя, конечно, до звания тонкого и изысканного блюда им было далеко…

…Мирно потрескивал костер. Шевелились в огне, будто чьи-то длинные узловатые пальцы, сосновые сучья. Поднимался от огня сизоватый дым, распугивая комаров, коптя и без того черный, нависающий над головой купол неба. Дрейк немного пришел в себя: его проклятая щиколотка наконец была оставлена в покое, и грызущая боль в ней чуть-чуть унялась... Если бы не воспоминания о произошедшей аварии и мрачная неопределенность сложившегося положения, Черный Плащ вполне мог бы вновь почувствовать себя человеком.

Он рассеянно смотрел, как алеют и сворачиваются колечками попадающие в огонь зеленые сосновые хвоинки. Поворошил прутиком золу в костре. Сказал с задумчивым вздохом:

— Эх, сюда бы еще печеной картошечки... Было бы совсем, как в детстве. Костер, ночь, звезды, палатки в лесу… Помню эти скаутские походы… Игры в индейцев и следопытов, посиделки у костра, страшные байки, ночные купания… Был у нас один инструктор, забавный мужичок, мы его Испанцем называли, потому что усы у него были, как у Дон-Кихота. Учил нас огонь трением добывать, ориентироваться по звездам и рыбу ловить на колючки от шиповника, ха-ха! А как-то раз занимались мы поиском клада, и…

— Заткнись!

Это было сказано негромко, но с таким леденящим кровь бешенством в голосе, что Дрейк поперхнулся безвкусным пластилиновым грибом. Посмотрел на двойника — но тот сидел, опустив голову и глядя в костер, болезненно скривив губы, пряча лицо в беспорядочной пляске света и тени.

— Что?

— Заткнись, вот что! По детству ностальгируешь, дефектив? Держи свои воспоминания при себе, ясно? Не то схлопочешь в зубы…

Черный Плащ изобразил удивление. Он понял, что ему внезапно посчастливилось нащупать в непробиваемой антиплащовской броне слабое место — и не мог удержаться от того, чтобы не пнуть по нему грязным сапогом:

— А что? Нельзя поностальгировать? Детство было у всех.

— Вот только не все хотят его вспоминать, — мрачно процедил Антиплащ.

— Ах вот оно что, понятно… — Дрейк небрежно хмыкнул. — Значит, тебе и вспомнить нечего? Тяжелое прошлое… беспросветное полуголодное существование, алкаши-родители, педагогическая запущенность, мрачное беспризорничество… ну-ну, давай, поплачь мне в жилетку… обстановка для этого самая подходящая…

— Знаешь что… пошел ты! — злобно прохрипел Антиплащ. Руки его сами собой сжались в кулаки… Дрейк ничуть не удивился бы, если бы получил сейчас в челюсть (и кто меня за язык тянул, тоскливо спросил он себя), но его двойник только яростно скрипнул зубами. Привалился спиной к широкому стволу старой ветлы, опустил голову, сложил руки на животе и, закрыв глаза, сделал вид, что заснул. Развивать неприятную темку ему явно не хотелось. Вот так так, пласт воспоминаний, который Черный Плащ ненароком выворотил в его душе парой неуклюжих фраз о скаутских временах, оказался слишком тяжелым? Или... дело было не в этом? Антиплащ явно не спал, веки его подрагивали... он только притворялся спящим. Не хотел продолжать неприятный для него разговор? Пытался убаюкать бдительность двойника? А может... обдумывал свои далеко идущие планы? "Чтобы освободиться и вернуться на базу, он вынужден был ампутировать себе кисть руки..." Ну да, ну да. Дрейк понял, что уж он-то сегодня точно не уснет.

Тем не менее деваться ему было некуда, пришлось тоже прислониться к стволу рядом с двойником и поплотнее закутаться в куртку… Натруженное тело ныло от усталости, а проклятая лодыжка, словно назло, начала мозжить с новой силой — холодная примочка, сделанная на берегу ручья, высохла, и от боли уже ни на грош не спасала… Бередили мозг Черного Плаща тревожные мысли, лежал на сердце тяжелый камень, внезапно вспомнился Берни — как утром он предложил Дрейку пакетик соленого арахиса. Ничего уже Берни не надо: ни арахиса, ни прибавки к зарплате, ни повышения по службе, кончилась для него эта сумасшедшая гонка за жизненными благами и место под солнцем — кончилась незнамо-негаданно, буквально в одно мгновение, он небось толком и не понял, что произошло... Дрейк мрачно вздохнул и зябко поёжился. Звенели над ухом комары, потрескивал костер, глухо вопрошал темноту «Ух-ху?» невидимый филин, хрустело что-то в лесу, за кругом света, хрустело… хрустело…

— Слышишь? — безучастно спросил Антиплащ, не открывая глаз. — Что это за хруст?

— Не знаю, — Дрейк, мысленно задававший себе тот же вопрос, поднял голову и встревоженно посмотрел в темноту. — Как будто кто-то ходит вокруг поляны…

— Волки? Ты же говорил, они не нападают. Информация тоже из твоего скаутского прошлого, да?

— Погоди… У меня есть фонарик.

— Фонарик? Ты ничего не говорил… Где?

— Вот здесь. — Черный Плащ порылся в кармане и достал увесистую сувенирную ручку. Щелкнул кнопкой на колпачке — и на торце ручки вспыхнул крохотный яркий огонек. — Видал?

— Классная штука, — уныло сказал Антиплащ. — Откуда? Очередные шпионские выверты из ШУШУ?

— Да не, дочка подарила… на день рождения.

— А-а…

При воспоминании о Джоселин Дрейк помрачнел. Интересно, ей уже сообщили о крушении — или пока щадят неокрепшую детскую психику? Рано или поздно она, конечно, узнает… Черт побери! Неужели ей опять светит сиротский приют? Дрейк яростно стиснул зубы. Удастся ли ему выбраться из этой переделки живым? Если бы не его проклятая нога…

В близлежащих кустах опять что-то громко, вызывающе захрустело. Дрейк поспешно направил туда луч фонарика… Никого.

— Дьявол! — пробормотал Антиплащ. — Что за чертовщина?

Хруст продолжался — теперь уже с другой стороны. Зашевелилась трава… (и волосы на голове Дрейка как-то неприятно зашевелились тоже, но это к делу не относится). Антиплащ, с беспокойством озираясь, приподнялся и выхватил из костра горящую ветвь. Зловещие звуки не прекращались, но их источник по-прежнему оставался странным и неопознанным — и это было неприятнее всего…

Лисы? Волки? Медведи? Оборотни/упыри/неведомая нечисть с ближайшего индейского капища? Загадка…

Пятно света судорожно металось в темноте: стволы деревьев, кусты, пни, коряги, похожие на припавших к земле хищных зверей… или звери, похожие на разлапистые коряги? И тут…

— Черт побери! — воскликнул Черный Плащ. Луч света упал на крупную, ползущую по траве глянцевитую улитку. Перо остролиста тревожно похрустывало под её увесистым телом — улитка была величиной с доброе яблоко.

Антиплащ, чуть помедлив, бросил в костер почти догоревшую ветку.

— Провалиться мне… это всего лишь улитки! — сказал он, и не ясно, чего было больше в его голосе — досады или облегчения. — Ну и монстры! Никогда не видел таких громадин…

Впрочем, тут же выяснилось, что костер привлек из глубины леса не только этих безобидных брюхоногих тварюшек, но и куда более опасную гостью… луч фонарика внезапно выхватил из темноты тонкое гибкое тело черной змеи, свернувшейся клубком на земле неподалеку от Антиплаща. Он с проклятием от неё шарахнулся… Напуганная то ли его резким движением, то ли всполохом света, змея развернулась и с быстротой молнии шмыгнула прочь. Либо приняв неподвижно сидящего на земле Дрейка за причудливую корягу, либо просто решив, что, чем ближе к Черному Плащу, тем безопаснее, она проворно скользнула в его сторону и, прежде чем он успел хоть что-то сообразить, в мгновение ока втянулась под полу его темной кожаной куртки.

Черный Плащ замер.

— Силы небесные! Что это за змея?!

— Я не знаю, не разглядел…

Змея могла быть и безобидным ужом, и смертельно опасным водяным щитомордником, и Дрейк благоразумно замер на месте, едва дыша, каждую секунду ожидая получить порцию яда в плечо. Он полулежал возле дерева, прислонившись спиной к стволу, боясь придавить змею или неосторожным движением вывести её из себя; столь тесной близости с представителем семейства пресмыкающихся он никогда не искал и отнюдь не намеревался сделать её ещё теснее.

Антиплащ, тяжело дыша, смотрел на него, приоткрыв рот. Посоветовал хриплым шепотом:

— Главное — не двигайся. Если ты не обрушишь на неё все сто восемьдесят фунтов своей плоти, может быть, она тебя и не тронет.

— Ага, спасибо за совет...

— Не шевелись, думаю, ты ей скоро надоешь, и она выползет наружу.

Но змея вовсе не собиралась выползать наружу, по-видимому, считая, что у Дрейка за пазухой довольно уютно. Черный Плащ чувствовал, как гибкое тело змеи передвигается вокруг его торса, кочует от одного бока к другому, скользит по груди, возвращается к животу… Это было невыносимо, Дрейк обливался холодным потом — и думал: а вдруг змее его мокрое вспотевшее тело не очень-то и понравится? От острых змеиных зубов его отделяла только хлипкая ткань тоненькой шерстяной водолазки...

— Лежи смирно, я попробую снять с тебя куртку, — сказал Антиплащ и осторожно потянулся пальцами к застежке-молнии. Добавил небрежно: — Между прочим, укус гремучки или щитомордника способен отправить человека на тот свет за три минуты. Сначала ты почувствуешь только небольшое жжение вокруг ранки, но потом, когда кровь разнесет яд по жилам, боль станет нестерпимой, а затем наступит дыхательный паралич… Ну, как ощущения?

— Непередаваемы, черт возьми...

— Где змея?

— Ползет к левому боку… нет, возвращается назад. Теперь свернулась колечком у меня под поясницей. Осторожнее!

— Сейчас, сейчас…

Искренне надеясь, что сумел уверить змею в бесконечно дружественном к ней расположении, Дрейк лежал и докладывал о её передислокациях двойнику, который тем временем возился с его курткой. Те полминуты, в течение которых Антиплащ расстегивал молнию и с опаской, по миллиметру, стаскивал с двойника одежку, показались Дрейку мучительной вечностью; но наконец он смог, осторожно поведя плечом, выбраться из своего одеяния и кое-как податься в сторону… Бросил взгляд назад: коричнево-серая ленточка, тускло поблескивая в свете костра, мирно свернулась колечком на темно-голубой подкладке его кожаной куртки.

— Вот так. Я всегда подозревал, что ты прячешь змею за пазухой, сыщик, — посмеиваясь, сказал Антиплащ. — Вижу, я не ошибся.

— Боже мой, это всего-навсего черный полоз! — Дрейк прерывисто перевел дух, разглядев рисунок на теле змеи.

Антиплащ прищурился.

— Разумеется, полоз! А ты думал, что пригрел на груди кораллового аспида?

Дрейк яростно уставился на него.

— Значит, ты знал, что это был всего-навсего полоз? Знал, да?

— Разумеется, знал! — Антиплащ захохотал. — Стал бы я к тебе прикасаться, будь это медянка или гадюка!

— С-сволочь! — дрожащим голосом пробормотал Дрейк. От пережитого шока его до сих пор трясло с головы до ног. — Почему ты сразу мне этого не сказал, мерзавец? Позабавиться захотелось, да? Поиздеваться надо мной? На мои мучения вдоволь полюбоваться? С-скотина бесчувственная...

Антиплащ внезапно оборвал смех.

— Едва ли большая скотина, чем ты, — сказал он жестко. — Да еще и бесчувственная! Ладно, не криви морду, ничего страшного не произошло. Выброси эту змеюку в ближайшие кусты, пускай ползет себе на здоровье... И будем считать, что мы квиты, н-да. А кто старое помянет — тому, как известно, глаз вон...

Все произошло очень быстро.

Антиплаща вели под конвоем, руки его были скованы перед грудью, потому что предстояла посадка, и вертолет уже стоял на круглой асфальтовой площадке, готовый ко взлету, и Берни Оуэн сидел в кабине, надев солнечные очки и наушники, и тут Антиплащ, не дойдя до вертолета буквально пары шагов, резко развернулся и врезал одному из конвоиров наручниками по носу, а второго пнул ногой в живот, и рванулся за штабель ящиков, приготовленных для погрузки, и удрал бы, если бы на пути его не вырос Дрейк и не огрел его резиновой дубинкой по подбородку. Антиплащ отшатнулся и повалился на ящики и, пока он пытался их них выкарабкаться и вскочить на ноги, подоспели охранники и навалились на него сообща, и скрутили его в баранку, и Дрейк, выхватив пистолет из кобуры, снял антиплащовские наручники с фиксатора и застегнул одно из колец у себя на левой руке, чтобы уж никаких попыток к бегству больше не случилось. И так, держа Антиплаща под прицелом, затолкал его в вертолет и швырнул в кресло рядом с собой, а потом…

Потом был какой-то вязкий несусветный кошмар, и тишина умолкнувшего двигателя, и свист ветра в ушах, и перевернувшийся вверх тормашками горизонт, и горы, внезапно вставшие дыбом, и головокружительное мелькание вокруг смутных теней, и ужас, и скрежет, и бросившаяся к горлу тошнота, и тонны, десятки тонн раскаленного железа, рухнувшие на несчастную ногу Дрейка и превратившие её в никчемный фарш. И была боль… боль… боль… бесконечный ураган боли, острой, невыносимой, оглушающей, раздирающей в клочья его злосчастную щиколотку...

Черный Плащ застонал, просыпаясь — и с трудом разлепил тяжелые, прямо-таки неподъемные, точно склеенные друг с другом веки. Глубоко, судорожно вздохнул, приходя в себя. Огляделся.

Вновь пережитый им страх катастрофы понемногу проходил, и клещи ужаса, стискивавшие его горло, слегка ослабли, а вот боль, слабость и тошнота — нет. Нога его мозжила по-прежнему — тупым, но ни на секунду не дающим о себе забыть нудным докучливым нытьем, как будто в ней поселился десяток жадных зубастых тварюшек, денно и нощно грызущих его сломанную лодыжку и останавливаться на достигнутом явно не собирающихся.

Несколько секунд понадобились ему для того, чтобы окончательно очнуться от жуткого и мерзкого сна и вернуться к не менее мерзкой и постылой действительности. События прошедшего дня медленно поднимались со дна его памяти: вылет из Гринвилля, крушение, наручники, блуждания по лесу, смутное намерение Антиплаща «ампутировать кисть»… Дрейк был уверен, что этой ночью не сомкнет глаз — но, оказывается, все-таки заснул, позабыв свое намерение держаться настороже и караулить опасного спутника, утратив всякую бдительность, привалившись спиной к шероховатому стволу сосны. Впрочем, ничего страшного с ним не произошло: он был вполне себе жив, и руки его оставались целы и невредимы, и даже перочинный нож оказался на месте, в кармане, никем не извлеченный и не украденный. Вот только проклятая нога разламывалась от боли…

Его двойник похрапывал рядом, приоткрыв рот, уткнувшись носом в плечо Дрейка — и по рукаву его куртки суетливо ползал маленький рыжий муравей. Что-то остро, колко впивалось Черному Плащу под ребро — не то сухой сучок, не то еловая шишка, — и Дрейк пошевелился и ощупал бок, надеясь отыскать и устранить причину неудобства. Потревоженный его движением, Антиплащ, щурясь и недоуменно моргая, открыл глаза и повел вокруг соловым ото сна взглядом... Поспешно отстранился и выпрямил спину. Лениво зевнул.

— С добрым утречком, дефектив...

Костер догорел, оставив после себя унылое серое пепелище. Стелился по земле промозглый туман — непроглядно-белый, точно молоко, разлитое между стволами из чашки какого-то великана. Радостно звенели комары. Надо было подниматься и вновь собирать хворост, разжигать огонь и поджаривать остатки вчерашних грибов — но Дрейку абсолютно не хотелось шевелиться. Все его кости ломило то ли от сырости, то ли еще от чего, его знобило, кружилась голова, и тело представлялось старым заржавленным манекеном, выброшенным за ненадобностью на свалку и медленно рассыпающимся на составные части…

Антиплащ щелчком отправил в полет совершающего восхождение на его рукав нахального муравья и задумчиво почесал пальцем переносицу.

— Ну, какие планы на сегодня? Не хочу показаться замшелым пессимистом, но, если мы останемся здесь, нас точно никто и никогда не найдет.

Дрейк медленно кивнул.

— Видишь вон ту заснеженную вершину на северо-западе?

— Вижу. И что?

— Если верны мои познания в географии, то это — потухший вулкан Рейнир. Известная местная достопримечательность. У его подножия расположен национальный парк Олимпик, а также полным-полно санаториев, альпинистских баз, горнолыжных и туристических курортов и всего прочего.

— Понятно. — Антиплащ задумчиво смотрел на далёкую гору. Подсвеченная алыми лучами восходящего солнца, она походила на диковинный праздничный пудинг, политый розовой сахарной глазурью. — Сколько до него, как ты думаешь?

— Миль сорок-пятьдесят…

— Если проходить по пятнадцать-двадцать миль в день, мы окажемся там через два… самое большее — через три дня. А может, нам удастся набрести на шоссе или хотя бы на какую-никакую грунтовку…

Дрейк пожал плечами. Пятнадцать-двадцать миль в день? Да легко, вот просто раз плюнуть, честное слово… только не на одной ноге.

— Видишь ли… дружище, — сказал он со вздохом. — Моя лодыжка…

И осекся. Антиплащ повернул к нему злое, раскрасневшееся, опухшее от комариных укусов лицо.

— Ну? Что — твоя лодыжка? Ну что? Что опять с твоей проклятой лодыжкой, а?!

Дрейк промолчал. Похоже, особенного выбора у него и не было.

Они пожевали оставшихся с вечера резиновых грибов и, обглоданные комарами, вновь пустились в путь: через бесконечный лес, по горам по долам, по борам и буреломам, делая, как и вчера, через каждые четверть часа вынужденные остановки. Местность была холмистой, сильно пересеченной; вниз по склону холма Дрейк добрался без особых проблем, но потом начался подъем, поначалу не особенно крутой, но с каждым шагом становящийся все более заметным. Утренний холодок рассеивался, от пропитанной росой земли поднималась душная волглая марь, солнце вновь злорадно выкатилось из-за холма и с упоением продолжило свое черное дело, не законченное накануне. Хотя на часах Черного Плаща было всего десять утра, воздух вскоре насквозь пропитался зноем и влагой, и возвышавшийся впереди каменистый склон горы стал казаться взмокшему от слабости Дрейку и вовсе неодолимым. Спасительный ручей, вверх по течению которого путники некоторое время продвигались, вскоре остался далеко позади, и от вновь неумолимо замаячивших на горизонте мук жажды двойников отделяли теперь лишь жалкие пол-литра мутноватой, отвратительно теплой, налитой в пластиковую бутылку воды.

— Надо одолеть этот чертов холм, и как можно скорее, — хрипло сказал Антиплащ, утирая пот со лба. — Там, в низине, вновь должен найтись родник или источник.

Легко сказать — одолеть, да еще «как можно скорее»! К счастью, подлесок вскоре почти исчез, остались позади, в долине, мрачные ели и лиственницы — вверх по склонам горы карабкались теперь только одинокие сосны, искривленные и изогнутые под самыми неожиданными углами, точно замершие в причудливых позах артисты кордебалета. Трава стала низкой и редкой и вскоре окончательно сошла на нет: под ногами остались голые скалы, посыпанные густой красноватой пылью, заставляющей Дрейка, неуклюже загребающего её костылем, время от времени чихать. Подъем казался бесконечным; только двойникам удавалось одолеть очередной откос, как перед ними тут же дыбился новый склон, еще выше и круче предыдущего, и Дрейк вскоре ужасно устал — покалеченная лодыжка казалась ему гирей, привязанной к его ноге и тянущей его назад, неумолимо тормозящей продвижение. Ему казалось, что, если бы ему каким-то образом удалось сбросить с себя этот опостылевший груз, то он мог бы скакать по камням с легкостью и грацией горной козы...

В конце концов они все же выбрались на относительно ровную площадку примерно на середине склона — здесь в беспорядке громоздились огромные валуны и плоские каменные плиты, точно небрежно сброшенные с облаков после какого-то непонятного небесного ремонта, — и отсюда открывался великолепный вид на окружающие горы... Простирались во все стороны курчавым войлочным ковриком зеленые волны — высокие крутолобые холмы, покрытые лесом. Величественные скалы попирали небо — будто плотная шеренга суровых кряжистых стражей, закованных в серые латы. Над темными сырыми лощинами курился еще не выжженный солнцем утренний туман. Впереди, на фоне ясного голубого неба маячил потухший вулкан Рейнир — ничуть не изменившийся и не приблизившийся ни на йоту, и оттого казавшийся повешенной на стенку пейзажной картинкой.

Холм, на боку которого очутились двойники, венчали высокие гранитные скалы. Неторная тропа тянулась обочь них, и справа путников подстерегал глубокий каменистый обрыв; между ним и отвесной стеной оставался карниз в несколько метров шириной, под уклоном градусов в тридцать. В сущности, ничего особенно непреодолимого, но... Антиплащ, прищурившись и жуя травинку, задумчиво окидывал эту узкую полоску камней между пропастью и отвесной стеной пристальным оценивающим взглядом.

— Ладно. Придется рискнуть. Все равно другого пути нет...

Дрейк тоже внимательно посмотрел на узкий зловещий карниз между нависающими над тропой скалами слева и глубоким темным ущельем справа. Устало вздохнул.

— Я не пройду, — мрачно произнес он.

— Скажи это еще раз, — ровным голосом откликнулся Антиплащ, — и я тебе врежу!

— Ну, давай, врежь, — безучастно отозвался Дрейк. — Ты ведь об этом только и мечтаешь.

— А что еще мне остается делать? Достало твое нытьё… Или мы за четверть часа одолеваем этот карниз и спускаемся по противоположному склону, либо возвращаемся назад и обходим холм вдоль подножия, то есть теряем на это минимум день! Или ты предлагаешь штурмовать вершину?

Черный Плащ, вздрогнув, бросил взгляд наверх, где возвышалось нечто такое же недоброе, опасное и недосягаемое, как скалистый гребень Эвереста.

— Дай мне воды, — попросил он: заветная бутылка была у Антиплаща в загашнике. Сделал пару судорожных глотков, потом слегка смочил носовой платок и обтер им пылающее лицо и шею.

— Ладно. Идем, черт с тобой! Нет ничего невозможного…

И они пошли. Осторожно переставляя ноги, держась друг за друга, стараясь смотреть только прямо перед собой. Впрочем, с первых же шагов выяснилось, что коварство карниза они явно недооценили. С виду гладкую поверхность тропы покрывала мелкая каменная крошка и тонкая корка из высохшей земли, покрытая трещинами и шелушащаяся, точно сухая нездоровая кожа. Надо было очень внимательно следить, куда ставишь ногу: на такой ненадежной поверхности ничего не стоило поскользнуться и съехать вниз по склону на метр-полтора, а при небольшом везении — и вовсе скатиться с хорошим ускорением прямиком к краю обрыва, Дрейк как-то очень хорошо, во всех красочных подробностях это себе представлял.

— Проклятый уклон! Тут не мешало бы, чтобы одна нога была короче другой, — проворчал он, ковыляя рядом с Антиплащом, с опаской перенося на костыль тяжесть тела; в затылке его ломило пуще прежнего, голова кружилась, и пот лил с него градом. Он бросил взгляд вперед: до широкой и относительно ровной площадки, где заканчивался коварный карниз и начинался спуск с холма, оставалось ещё с дюжину метров.

— Вперед! Осталось недалеко, — мрачно подбодрил Антиплащ.

Они миновали почти половину пути. И уже готовились похвалить себя за ловкость и альпинистскую сноровку, но тут, то ли Дрейк выбрал неудачное место, куда поставить острие своей палки, то ли почва оказалась слишком уж сыпучей — но костыль соскользнул, и Черный Плащ на мгновение потерял равновесие… Антиплащ попытался его подхватить, но поскользнулся сам и шлепнулся на колени. Под двойниками были голые, покрытые пылью камни, и ухватиться им оказалось не за что — и они быстро заскользили вниз по склону, к краю обрыва, увлекая за собой комочки земли и острую каменную крошку.

— Дьявол! — испуганно прошипел Антиплащ.

В качестве тормозов им оставалось использовать только собственные руки и ноги. Это чуть замедлило падение… но склон был слишком крут, а каменная скала — слишком гладка, и, несмотря на все отчаянные усилия остановиться, тяжелые тушки двойников неумолимо тащило вниз, к кромке провала. Первым сорвался вниз круглый камень, потревоженный падением Дрейка: сорвался, и ухнул в бездну, и летел долго, ударяясь о другие камни и увлекая их за собой, и наконец расшибся о далекое каменистое дно с сухим, едва слышным стуком…

Черный Плащ слышал это, вися на краю карниза, изо всех сил цепляясь одной рукой за подвернувшийся в последний момент выступ, а другой — за тоненький корешок угнездившегося под козырьком хиленького растения. Сердце его выпрыгивало из груди, в голове беспорядочно билась, будто испуганный мотылек, одна-единственная идиотская мысль: «Какого черта! Дурачьё, надо было идти в обход!»

Брошенный им костыль усвистал куда-то вниз, вслед за камнем.

Прямо над ним нависло перекошенное от ужаса, блестящее от пота лицо двойника. Антиплащ лежал на животе на краю обрыва, распластавшись ничком, прильнув грудью к гладким камням, прилипнув к ним всем телом и отчаянно вжимаясь в ненадежный рассыпающийся грунт. В глазах его холодной мутной пеленой застыл едва сдерживаемый панический страх.

— С-сука!!!

Ну зачем же так кричать, в горах могут случаться обвалы…

Земляной выступ, которому Черный Плащ доверял сейчас свою жизнь, медленно крошился под его пальцами. Если Дрейк через мгновение сорвется, сможет ли Антиплащ его удержать?!

Ему представилось, как пустота, притаившаяся на дне пропасти, протягивает к нему свою длинную мягкую лапу и ласково берет его за ногу чуть повыше щиколотки. И тянет туда, вниз, в свои вечные холодные объятия…

Он застонал.

Рассыпался под его рукой земляной выступ. Выдернулся из каменной щели тоненький корешок… Обожгло болью запястье, закованное в наручник — единственное, что теперь удерживало его от падения в небытие… Видимо, крепкий стальной обод содрал нежную кожу у основания кисти — но что значила эта боль по сравнению с перспективой оказаться внизу и размазаться по камням! Сердце Дрейка оборвалось и застыло, к горлу подкатил безудержный неуправляемый ужас...

В последний момент вокруг его дрожащих пальцев обвились крепкие теплые пальцы Антиплаща и стиснули ладонь Дрейка стальной хваткой. Лицо двойника побагровело от напряжения — и от того, что он по-прежнему лежал на камнях вниз головой.

— Держись, сволочь!

Держаться? За что?! Под Антиплащом, по крайней мере, была земля, каменистый край карниза, а Дрейк жалко и беспомощно болтался над пропастью, точно тряпочка, подвешенная на гвоздик. Он пытался нащупать ногой хоть какую-нибудь опору, расщелину или выступ, но изъеденная ветром поверхность камня крошилась и рассыпалась под его кроссовкой, словно сухой бисквит. Антиплащ, тяжело дыша, попробовал податься назад и чуть отползти от края… Бесполезно! Что-то где-то негромко хрупнуло — и Дрейка стянуло вниз еще на несколько сантиметров...

Прошуршал мимо них отправившийся в полет очередной земляной ком.

Они замерли. Перестали дышать. И несколько секунд, боясь малейшим движением нарушить воцарившееся вокруг хрупкое равновесие, мучительно приходили в себя.

А если сейчас обрушится край карниза?! Просто возьмет и отслоится под их тяжестью, точно подгоревшая корка на пироге... Стряхнет их с себя, как парочку мелких жалких букашек.

Только не паниковать, приказал себе Дрейк. Только не паниковать! Только не...

Во рту его стало сухо.

По подбородку Антиплаща текла струйка крови от прокушенной в отчаянном напряжении губы. Он быстро, нервно её слизнул.

— Нож! — едва слышно прохрипел он. — Где нож?

— Ч-что?..

— Дай… нож!

Дрейк обмер.

«Зачем? Зачем тебе нож? Чтобы отсечь мне руку?! И избавиться от не только надоевшего, но теперь и смертельно опасного балласта?»

— Только… попробуй… меня тронуть!.. Я тебя… стяну за собой… так и знай!..

— С-сука! — яростно прохрипел Антиплащ. — Ты и так... кирпичом на мне висишь! Дай нож! Попробую им как упором зацепиться… Давай... пока я худо-бедно тебя держу... Ну?!

Одной — свободной — рукой он судорожно вцепился в крошащийся край скалы, а пальцами другой все еще стискивал ладонь Дрейка, как будто, черт возьми, это действительно имело сейчас какой-то смысл и могло хоть чем-то помочь! Стальной наручник приковывал их друг к другу куда надежнее всех на свете потных от ужаса, длинных горячих пальцев... Но тем не менее Черному Плащу наконец удалось нащупать здоровой ногой какой-то едва заметный выступ — каменный прыщик на теле скалы — и, опираясь на него, он очень медленно, очень осторожно, очень аккуратно пошарил свободной рукой в кармане. К счастью, карманы куртки застегивались на молнию, и все их содержимое было цело, но… Вот и нож. Теперь надо отдать его Антиплащу? Дрейк стиснул зубы.

"Я попробую им как упором зацепиться…" Правда? А может быть: "Я попробую отрезать тебе руку и тем самым наконец спастись… от тебя?" Как сделал тот безызвестный многострадальный альпинист? А? Терять-то Антиплащу было абсолютно нечего…

Дрейк мысленно застонал. Надо было либо падать и тащить за собой двойника, либо, в кои-то веки, ему, двойнику, довериться...

Довериться Антиплащу.

— Ну, что? — прохрипел тот. — Что?! Чего ты ждешь? Я, черт возьми, не железный... — И в голосе его была дрожь, и страдание, и горький отчаянный стон существа, смотрящего в глаза собственной ухмыляющейся смерти.

Вот так. У меня что, есть выбор, в который уже раз спросил себя Дрейк. Из-под ног его вновь осыпалась ко дну пропасти компания мелких камешков — и тогда, изловчившись, он медленно поднял трясущуюся от слабости руку и протянул двойнику злополучный нож...

Они сидели на камнях, приходя в себя, глотая из горлышка бутылки мутную тепловатую воду. Позади остались гребень холма, и жадная каменистая бездна, и узкий коварный карниз, подстерегающий неуклюжих путников; теперь перед двойниками расстилалась глубокая долина, поросшая бесконечной, уходящей к горизонту темной чащобой. Парил в небесном приволье силуэт какой-то большой птицы, ласково трогал разгоряченную кожу легкий ветерок, вздымались на западе зубчатые вершины серой скалистой гряды. Чуть ниже по склону холма вновь начинался густой смешанный лес, и в промежутке между кронами деревьев нежной голубой лентой поблескивала река…

Река.

Но она была далеко.

А еще дальше белела вершина Рейнира, такая же ко всему безучастная, холодная и недосягаемая, как одинокое облако на горизонте.

Интересно, вдруг вяло подумал Дрейк, а что будет после того, как мы доберемся до цивилизации? Антиплащ — преступник и заключенный, его место — в тюрьме… и он будет согласен с этим смириться? И не выкинет какой-нибудь очередной фортель? И не постарается сбежать? Да?

Не хочу, сказал он себе. Не хочу я сейчас этим заморачиваться. Сначала надо выбраться из этого проклятого леса, а уже потом думать обо всем остальном… Будем решать проблемы по мере их поступления…

Он повернул голову — с трудом, точно на заржавевшем шарнире — и посмотрел на двойника. Негромко сказал — сквозь зубы:

— Ты кое-что забыл.

— Правда? Что? — лениво откликнулся Антиплащ.

— Вернуть мне нож.

Антиплащ вытряхнул на свободную руку последние капли из опустевшей пластиковой бутылки и обтер влажной ладонью шею.

— Вернуть? Зачем? — спросил он очень ровно и спокойно, даже равнодушно, чуть ли не скучающим тоном. — Не доверяешь мне, дефектив?

— Нет, — таким же очень ровным и спокойным, даже равнодушным и чуть ли не скучающим тоном отозвался Дрейк. — Почему я должен тебе доверять?

Антиплащ небрежно вертел в пальцах пустую бутылку. Потирал время от времени ссадины на правом запястье, оставленные впившимся в плоть ободком наручника — глубокие, кольцеобразные, такие же, как и на левой руке Дрейка.

— Хотя бы потому, что, если бы не я, лежал бы ты сейчас на дне пропасти вонючей сытью для волков и стервятников...

Дрейк пожал плечами.

— Мы вместе лежали бы, Антиплащ. Неужели ты думаешь, что я позволил бы тебе отрезать мне запястье? Уж не обессудь, но ты не мою шкуру спасал, а свою собственную. Просто очень уж крепко мы с тобой повязаны… дружище.

— И ты мне теперь даже спасибо не скажешь?

— Ну отчего же не скажу? Скажу…

— Правда?

— Да. Вот прямо щас и скажу… Спасибо.

Они взглянули друг на друга. Антиплащ смотрел хмуро, исподлобья, и Дрейк надеялся, что выглядит в его глазах не слишком уж изнуренным и замученным. Если этот бандит почувствует слабину и начнет диктовать свои условия, Дрейку конец… Увы! Как ни пытался Черный Плащ бодриться и сохранять оптимизм, силы его были почти на исходе — переутомление, нервное напряжение, бесконечная боль в покалеченной ноге на корню подрывали его энергию и волю к жизни, и даже оставшаяся позади, невероятным везением миновавшая опасность ничуть не укрепила его дух и не добавила надежд на лучшее, скорее наоборот — окончательно лишила последних остатков мужества и веры в себя. При воспоминании о том потрясении и ужасе, что им пришлось пережить полчаса назад, внутри него все по-прежнему обмирало и переворачивалось…

 — Я попытаюсь зацепиться ножом, как упором, — сказал тогда Антиплащ.

Как ни странно, это действительно помогло — каким-то чудом Антиплащу удалось с помощью ножа закрепиться на краю обрыва и втащить наверх совершенно обессилевшего спутника. Остаток пути по коварному осыпающемуся карнизу они одолели ползком и на четвереньках — и, добравшись наконец до твердой земли, долго не могли поверить, что все — позади, что они спаслись, что жадной пасти ущелья все-таки не удалось их поглотить и заполнить ими пугающую сосущую пустоту, подкарауливающую неосторожных жертв там, на дне, далеко внизу…

А потом Антиплащ забыл вернуть спутнику нож.

И Дрейку пришлось ему об этом напомнить. Вот так, прямым текстом:

— Верни мне нож. Запамятовал?

Он по-прежнему не отводил от двойника твердого, спокойного (по крайней мере, он на это надеялся), выжидающего взгляда. Антиплащ прищурился, губы его дрогнули, он явно хотел что-то сказать… но — промолчал. Язвительно хмыкнул, достал из кармана перочинный нож и бросил его к ногам спутника. Дрейк поднял оружие, обтер лезвие — на нем все еще оставались присохшие к нему комочки земли, — аккуратно сложил его и спрятал в карман. Ему нужно было вырезать себе новый костыль…

* * *

Остаток дня они ковыляли к реке.

Теперь, к счастью, дорога шла большей частью вниз, но Дрейку от этого было не легче. Его знобило все сильнее, в голове поселился какой-то злобный дятел и яростно долбил изнутри рассыпающийся череп, боль в искалеченной лодыжке приобрела некую особую, утонченную остроту и при каждом движении эхом отзывалась во всем теле. Если бы не Антиплащ, который тащил его на себе и то и дело требовательно дергал за руку, Дрейк, наверно, давно повалился бы на землю прямо там, где стоял. И больше уже не поднялся бы, м-дэ.

По крайней мере, до утра.

Сумерки настигли их внизу, под горой, примерно на полпути к реке.

— Хватит, — взмолился Дрейк. — Я больше не могу идти… сегодня. Надо отдохнуть.

Антиплащ, к его удивлению, спорить не стал. В последний час он собирал попадающиеся по дороге грибы и палые сучья, и сейчас вывалил все это добро на землю.

— Дай зажигалку.

Ветки были сыроваты — но на растопку пошли листки из блокнота Черного Плаща, и костер наконец все-таки вспыхнул. Как обычно, с заходом солнца резко похолодало, от дневной жары не осталось и следа, и путники, весь день изнемогавшие от липкого влажного зноя, теперь чувствовали себя как люди, внезапно оказавшиеся на противоположной стороне луны. Для Дрейка, которого бросало то в жар, то в холод, неверное тепло, исходящее от огня, и вовсе было настоящим спасением... Он устало рухнул на землю возле костра и, вдыхая едкий, щекочущий ноздри запах дыма, уронил на колени тяжелую, словно бы разбухшую, невыносимо горячую голову.

— Дай воды, — пробормотал он. В горле у него пересохло, сознание мутилось, и от страшной неодолимой усталости веки слипались, точно куски сырого теста.

— Нету воды, — пробурчал Антиплащ. — Закончилась еще днем, забыл? Завтра выйдем к реке…

— К реке… Ага… Река — это хорошо, там вода… много воды… Можно напиться… и умыться… и, может быть, даже наловить рыбы…

— На что? На колючки от шиповника? Надо нажарить грибов — замазка замазкой, но все-таки желудок набить можно…

Дрейк промолчал. Голода он не чувствовал, но жажда донимала его с неослабевающим усердием; в голове стоял туман, тело казалось ватным и бескостным, очень хотелось упасть, съёжиться в комочек и хоть ненадолго, хоть до утра позабыть обо всем и послать к чертям все проблемы — и спать, спать, спать…

Антиплащ, кажется, порывался еще куда-то идти, еще что-то делать, но Дрейк уже не мог составить ему компанию — он свернулся возле костра калачиком и закрыл глаза. Тяжелая дремота сморила его, и накрыла душным одеялом, и сомкнулась вокруг него сизой мглистой марью, наполненной неясными тенями и смутными силуэтами, шорохами и шепотом, какими-то невнятными, приглушенными, доносящимися словно сквозь толщу воды звуками и шумами, а потом…

Потом из ниоткуда явилась она.

Рука.

Сквозь мутный, одолевающий его сон он вдруг почувствовал на себе чью-то ловкую пронырливую руку. Чужие, чуткие, сторожкие пальцы пробежались по его груди и тихонько, аккуратно скользнули в карман куртки… в тот самый, в котором лежал заветный перочинный нож.

Дрейк вздрогнул, просыпаясь. Все убаюканные было страхи пробудились в нем с неслыханной силой.

Зачем Антиплащу нож? Да еще сейчас? Что он задумал?!

Избавиться наконец от опостылевшей гири на шее?

Ему даже не придется отпиливать двойнику запястье, достаточно ткнуть спящего Дрейка ножом между ребер — и подождать, пока жертва истечет кровью. А уже потом, мертвому, спокойненько и не торопясь отсечь Черному Плащу кисть, ведь труп не станет орать, выть, корчиться и сопротивляться…

Но почему это намерение созрело в нем именно сейчас? Видимо, мерзавец решил, что Дрейк слишком слаб, чтобы дать ему отпор?

Черта с два! Черный Плащ собрал последние силы… и в момент, когда наклонившийся над ним двойник меньше всего этого ожидал, изо всех сил двинул его коленом в живот.

Антиплащ с коротким болезненным стоном согнулся буквой «зю». Притворяться дальше спящим было бессмысленно; Дрейк рванулся вперед, вцепился ему в глотку и, повиснув на нем всей своей тяжестью, повалил на землю.

— Ах ты, гнида! — прохрипел Антиплащ. Нож был у него в руке, и Дрейк понял, что опоздал… Антиплащ извернулся, как кот, пытаясь достать Дрейка оружием, но Черный Плащ успел перехватить занесенную над головой руку. Они покатились по земле, по корням и кочкам, вцепившись друг в друга, кусаясь и царапаясь, выдирая друг у друга злосчастный нож. Что-то хрупнуло у Дрейка под боком — не то сухой сучок, не то ребро… и тут же невыносимая боль, боль, боль внезапно обрушилась на него, и вспыхнула в его раненной ноге, и пронзила его раскаленной спицей, и застила от него белый свет…

…Он пришел в себя лежащим на земле. Он был жив. И даже вполне цел и невредим. Пока.

Победа осталась за Антиплащом. Потому что мерзавец применил очень подлый, очень гнусный запрещенный прием: в пылу схватки изо всех сил пнул Дрейка по сломанной ноге.

Он сидел рядом, криво ухмыляясь, и в руке у него был нож. А еще — тонкий сосновый прутик с заостренным концом, который Антиплащ сноровисто и деловито обстругивал. Для того, чтобы вонзить его Дрейку в глаз? Да?..

Услышав, что двойник шевельнулся, Антиплащ взглянул на него — сверху вниз, с сердитой и в то же время полупрезрительной усмешкой.

— Идиот! Чего ты дергаешься, ну? Псих, совсем сбрендил! Белены объелся?

Дрейк скосил глаза на злосчастный нож. Он, Дрейк, лежал на спине, и над головой его темнело вечернее небо, заключенное, словно в рамочку, в игольчатое обрамление из сосновых крон. «Сбрендил»? «Чего ты дергаешься»? Чёрный Плащ с трудом понимал, что происходит. Что Антиплащ собирается делать? Зачем ему заостренная палка? Чтобы расправиться наконец с надоевшим и никчемным спутником? Или?..

— Т-ты… ты… з-зачем это… а? Зачем?..

— Затем, что надо было сделать шампур для грибов! — Антиплащ потряс перед его глазами обструганной палочкой. — Понял, козлина? А ты небось решил, что я хочу тебя прирезать, ага? Параноик несчастный, да чтоб тебя!.. Чуть зуб мне не выбил, кретин тупоголовый…

Дрейк вздохнул и облизнул губы. Он чувствовал себя совершенно уничтоженным. Шампур для грибов?! Черт побери! Это что, правда?

— Так ты для этого… нож… А почему просто… не попросил?

Антиплащ поморщился. С раздражением сплюнул в потрескивающий костер.

— Не хотел тебя будить. А ты… идиот! Сначала — обвиняешь, потом — думаешь, сыщик недоделанный… Как и всегда, впрочем…

Дрейк глотнул. Ему, мягко говоря, было не по себе. Он в изнеможении уронил голову на землю и прикрыл глаза. «А может быть, Антиплащ все-таки лжет?» — спросил он себя почти с надеждой, очень уж неуютно было выглядеть в глазах двойника трусоватым идиотом, который страдает прогрессирующей паранойей.

— Ну, извини. Но что еще, по-твоему, я мог подумать? — пробормотал он виновато. — Я почувствовал, как ты ищешь нож, и… ты же — преступник, взломщик, от тебя всего можно ожидать… ты же не можешь вести честную игру… и честную жизнь. Хулиганишь вот, дебоширишь… Носишь оружие… Грабишь уважаемых, добропорядочных людей…

— «Уважаемых и добропорядочных людей»? Ну-ну. — Антиплащ горько скривил губы. — Ты кого называешь «уважаемыми и добропорядочными», сыщик — Бергов, что ли? У которых я якобы вскрыл домашний сейф? Ну, разумеется. Тоже сначала обвиняешь, а только потом — думаешь, да? Одним словом — коп!

— Что… — пробормотал Дрейк. — Что ты имеешь в виду?

— Да ничего! — Глаза Антиплаща сердито сверкнули из-под шапки всклокоченных светлых волос. — Тебе не приходило в голову, что я в этом деле вообще ни при чем, а?

— Ты? Ни при чем? Ты??? — Черный Плащ никак не мог разогнать туман в голове и собрать стремительно испаряющиеся мысли. — Ты хочешь сказать, что ты… невиновен, что ли? Ты — невиновен? Н-не… не может этого быть!

Антиплащ промолчал. Язвительно хмыкнул. Сосредоточенно обстругивал сосновую палочку.

* * *

 — Антиплаща взяли с поличным… При нем обнаружили план дома, набросанный карандашом на тетрадном листе, набор отмычек и дубликат ключей от двери черного хода… а из награбленного — булавку с парой мелких бриллиантов…

Н-да. И после этого Антиплащ имеет наглость утверждать, что он невиновен? Ха, ха!

В Гринвилле у Дрейка не было времени особенно вникать во все тонкости дела, он намеревался сделать это по прибытии в ШУШУ, но, по словам Хоутера, Антиплащ к ограблению очень даже неплохо подготовился, раз заблаговременно обзавелся планом берговского особняка и слепком с ключей. При аресте при нем нашли какую-то мелкую финтифлюшку из сейфа, которую, очевидно, взломщик намеревался загнать первому попавшемуся барыге… А где же он тогда спрятал остальное добро? Именно это Черный Плащ и должен был в ближайшее время выяснить, но…

Дрейк понял, что, если он немедленно не прекратит обо всем этом думать, его несчастная пухнущая голова попросту лопнет, точно перезрелая тыква. Но избавиться от беспокойных мыслей было непросто, они бродили и бродили у него в мозгу, беспомощные и неприкаянные, точно отара овец, оставшихся без поводыря, и никак не могли отыскать уютный уголок и наконец-то угомониться… Уснуть ему удалось только под утро, и сон его был неглубоким, беспокойным, топким, словно болото. Проснулся он от того, что на лоб ему легла прохладная шероховатая ладонь.

— Плохо дело, сыщик. Ты весь горишь.

Черный Плащ и сам понимал, что дела у него не очень. Его трясло от озноба, проклятая щиколотка мозжила нестерпимо, Дрейку казалось, что теперь, после вчерашней нелепой драки она в лучшем случае напоминает штопор. Но делать было нечего и помощи ждать неоткуда, оставалось рассчитывать только на себя. Вернее (увы!), не только, и даже не столько на себя, сколько на хитрого пронырливого двойника, лелеющего в душе какие-то непонятные Дрейку планы…

— Ладно, не беспокойся, — пробормотал он, — до реки я уж как-нибудь дотяну, а потом…

— Да? Что потом?

Действительно, спросил себя Дрейк, что потом? Впрочем, потом он, по крайней мере, перестанет мучиться от жажды и, возможно, соберется с новыми силами… По правде говоря, ему не хотелось об этом думать.

Во всяком случае, делать было нечего — собравшись с силами, они отважно пустились в дальнейший путь. Лес был все тот же: темный, смешанный, с преобладанием хвойных пород, абсолютно безучастный ко всему, что не касалось его загадочной лесной жизни. Ему не было заботы до бредущих по его утробе измученных путников, то и дело спотыкающихся о поломанные буреломом сучья и торчащие из земли корни. Гнусаво гундели комары, скакали по веткам белки, чирикали о чем-то своем пичуги в кустах, кто-то негромко шуршал в подлеске — кто-то рыжий, с длинным хвостом, охотящийся на бурундуков и лесных мышей. Интересно, спрашивал себя Дрейк, сколько миль осталось до реки — четыре, пять? Пять миль — это почти девять тысяч ярдов, пятнадцать тысяч шагов. Пятнадцать тысяч, когда каждый шаг дается с таким невыносимым трудом, и уставшие, больные ноги напрочь отказываются служить… когда кажется, что горло забито песком и раскаленной металлической стружкой, а губы и язык попросту онемели… когда все кружится и плывет перед глазами… кружится и плывет… плывет и кружится в бесконечном горячечном хороводе…

Внезапно Антиплащ остановился. И замер. Дрейк судорожно вцепился в его плечо.

— Что… — едва шевеля губами, пробормотал он.

— Тихо! Ты слышишь?

Черный Плащ поднял голову, и, превозмогая шум в ушах и громкую назойливую дробь злобного дятла-подселенца, все-таки услышал.

Далекий, пока едва различимый стрекот, разносящийся над лесом.

Вертолёт. Это был вертолёт! И, вероятнее всего, спасательный. Посланный к предполагаемому месту крушения с целью обнаружения вероятных следов аварии.

Да. Их искали. Чтобы отвезти в Сен-Канар. Где не было ни голода, ни жажды, ни смертельной усталости, ни докучливого гнуса, ни мерзкой, липнущей к лицу паутины, где их ждала вода, еда, отдых… лекарства.

Они посмотрели друг на друга.

Звук приближался. Вертолет летел с юго-запада, вдоль речной долины — прямиком в сторону двойников. Вот только смогут ли летчики разглядеть их в густом лесу, сквозь хитросплетение ветвей, листвы и темных еловых крон?

— Нам надо, того… выйти на открытое место, — прохрипел Антиплащ. — На опушку… на поляну… на прогалину… на что угодно, где нас смогут увидеть… и поскорее… Ну же, давай! Бежим! Бежим! Ну же!!!

О, боже, да как бы Дрейк и в самом деле хотел побежать!

Но «бежать» он не мог — мог только ковылять, прыгая на одной ноге, опираясь на плечо Антиплаща, который дрожал от злобного нетерпения, готовый припустить вперед со всех ног — но, намертво прикованный к колченогому спутнику, абсолютно не имел такой возможности... и тем не менее, яростно плюясь и шипя сквозь зубы ругательства, рвался вперед с удвоенной силой, волоча беспомощного двойника чуть ли не на закорках. Они мчались через лес, как испуганные олени... нет, они ползли, как черепахи, как жалкие безногие улитки, падали, и поднимались, и снова падали, а спасительной поляны все не было и не было, и все так же выворачивались перед ними покрытые рыжей хвоей стволы, и хлестали по лицу еловые ветки, и цеплял за ноги колючий подлесок, и тут впереди между деревьев мелькнул просвет… Это была полянка: крохотная, размером едва ли с обеденный стол, густо заросшая осокой и папоротником, но все-таки — полянка…

Но прежде, чем они успели до неё добраться, вертолет налетел — с ревом, точно свирепый дракон, и промчался низко, чуть ли не задевая днищем кроны деревьев, так, что двойники могли разглядеть каждую заклепку и каждую металлическую загогулину на его стальном брюхе. Порыв ветра прошумел по чащобе, потянул за собой листву, сорвал несколько листьев и швырнул их в высокую сухую траву, взметнувшуюся волной…

— Эй! — заорал Антиплащ. Он бросил Дрейка и отчаянно замахал руками… вернее, одной рукой, запрыгал на месте, поднимаясь на цыпочки, точно пытаясь вырасти, дотянуться до вертолета и схватить его за шасси. — Эй! Эй, мы здесь! Здесь! Здесь мы, слепые курицы, здесь! Эге-ге-гей!!!

Они оба орали как записные безумцы, потрясали кулаками и протягивали к небу руки, Антиплащ, изрыгая ругательства, схватил дрейков костыль и запустил его вслед пролетающей стальной махине…

Заметили их все-таки, или нет? Заметили, или нет?!

Вертолет промчался над ними — и летел дальше, и несколько секунд двойникам казалось, что он вот-вот развернется, и подаст назад, и зависнет у них над головой, выбирая местечко для посадки… но он так и не развернулся. Держал курс дальше вдоль ущелья. Антиплащ в ярости зарычал и пнул большой серый мухомор, который, ни о чем не подозревая, мирно предавался своим мечтам неподалёку от соснового пенька.

— Они нас не заметили… Не заметили, черт побери!

— Они вернутся, — пробормотал Дрейк, от пережитого напряжения всех физических и моральных сил на него накатила такая дикая усталость и слабость, что впору было здесь же, на поляне, лечь в траву и откинуть копыта. — Долетят до конца долины и развернутся в дальнем конце…

— И что? Что?! Они опять нас не увидят… Здесь, внизу, слишком темно! Чертов лес!

— Костер, — прошептал Дрейк.

— Что?

— Надо… развести костер. Они заметят огонь и дым, просто не могут не заметить!..

…Следующие несколько минут они лихорадочно, отчаянно, с болезненной одержимостью сумасшедших собирали вокруг поляны палый валежник. Вертолет действительно был где-то недалеко: стрекот его, отдалившийся было, вновь начал приближаться, летающая махина направлялась обратно, чтобы вернуться на аэродром. Но на середине прогалины уже высилась собранная неимоверными усилиями кучка хвороста; Дрейк торопливо достал из кармана зажигалку и пощелкал колесиком…

Огонек не вспыхнул. Оттого, что у Черного Плаща от слабости и волнения тряслись руки?

— Дай сюда! — прорычал Антиплащ. Он завладел зажигалкой, крутанул колесико и… остановился.

В зажигалке не было бензина. Совсем. Горючая жидкость вытекла через длинную трещину, сверху донизу рассекающую желтый бок пластмассового баллончика. Откуда она взялась, ведь еще вчера вечером на зажигалке не было никаких трещин?!..

И, холодея, Черный Плащ вспомнил, как что-то хрупнуло в тот момент, когда они в пылу драки катались по земле и вырывали друг у друга проклятый нож. Он тогда подумал, что это была шишка или сухой сучок… но это был не сучок, и не сосновая шишка, и даже не его многострадальное ребро — это хрупнула зажигалка, раздавленная тяжестью двух крепких увесистых тел. Хрупнула, и взялась трещинами, через которые и вытекли остатки бензина, и без того совсем скромные…

Двойники вновь переглянулись. С ужасом и отчаянием. Вертолет шумел где-то совсем близко…

— Трут, — прохрипел Антиплащ.

— Что?..

— Нужен трут! Где твой носовой платок?

Ну, конечно! Носовой платок лежал в одном кармане с зажигалкой и был теперь насквозь пропитан бензином… Дрейк бросил его на груду хвороста… Щелк, щелк!.. Колесико зажигалки весело проворачивалось, но искры, высекаемые кремнем, были слишком слабы, и платок не вспыхивал… В отчаянии Антиплащ отшвырнул бесполезную теперь зажигалку, схватил два подходящих булыжника и принялся колотить их друг о друга в надежде добыть огонь способом пещерного человека… Бесполезно! То ли камни были не те, то ли не имел Антиплащ необходимого навыка, то ли трут был недостаточно горюч — но проклятый платок даже не задымился.

Даже не задымился, черт побери!

Огня не было — и в ближайшее время не предвиделось... как и спасения, и долгожданного отдыха, и благополучного возвращения домой. Вертолет больше не появлялся... он прошел чуть в стороне, прошумел, прострекотал над лесом циклопической стрекозой — и вскоре умчался куда-то в сторону западных склонов, черной мушкой скрывшись за лесистым гребнем ближайшей горы.

Некоторое время они отчаянно, изо всех сил, до боли в сердце надеялись, что вертолет вернется.

Вынырнет из-за скалистого гребня, вновь серебристой стрекозой промчится над лесом и опустится на пятачок земли рядом с двойниками, точно ангел, ниспосланный с небес самим Провидением... металлический такой ангел, большой и добрый, шумный и блестящий, воняющий керосином и нагретым машинным маслом. Но над долиной глухо и неумолимо стояла тишина... Не мертвая, вовсе нет — мирная тишина обычной лесной повседневности: шелестел легкий ветерок в кронах деревьев, распевались в траве цикады, басовито жужжал над цветком клевера круглый полосатый шмель. В небе, широко распластав крылья, по-прежнему парил силуэт какой-то большой птицы — парил, и бесшумно нарезал круги над головами двойников, и что-то высматривал внизу, в долине, наблюдал и ждал, ждал, ждал… Орел? Гриф? Стервятник? Что он высматривал, чего ждал? Говорят, эти трупоеды чуют приближение смерти…

Антиплащ устало потер ладонями щеки.

— Пошли…

— Куда? — пробормотал Дрейк. Ему сейчас хотелось сдохнуть, как никогда. Порадовать птичку… Во всяком случае, оправдать её ожидания.

— К реке, — отрезал Антиплащ. — Я хочу пить.

И тон его не терпел никаких возражений...

Следующие несколько часов слились для Черного Плаща в один долгий непрекращающийся кошмар.

Сколько миль оставалось до берега — три, четыре… десять? Пять тысяч шагов? Пятнадцать тысяч? Сто пятьдесят? В голове Дрейка не было ни единой мысли. Сознание его словно бы выключилось, он брел, едва понимая, что делает, спотыкаясь на каждом шагу, бессильно повиснув на плече спутника. Понадежнее умостить костыль в земле… перенести на него тяжесть тела… опереться на плечо двойника… подтянуть ногу… сделать шаг… снова и снова, раз за разом повторять изнурительный алгоритм… ни о чем не думать… упереть костыль… подтянуть ногу… минута за минутой, шаг за шагом… раз и два… три и четыре… десять и пятнадцать… сто и двести… тысяча и…

В какой-то момент ноги Черного Плаща вконец подогнулись — и он мешком рухнул на землю, слишком обессиленный для того, чтобы сделать следующий шаг.

— Я больше не могу.

Ему казалось, что он прокричал эти слова, проорал их на весь замерший, настороженно прислушавшийся лес — но на деле он пробормотал их невнятно и едва слышно, с трудом ворочая высохшим костенеющим языком... Антиплащ с раздражением повернулся к нему.

— Что?

— Я… больше не могу идти. Я…

— Вставай.

— Нет.

— Вставай, кому сказано! — Антиплащ яростно дернул спутника за руку. — Нашел время ныть… Ну?

— Оставь меня в покое…

— Вставай, черт бы тебя побрал! Я на собственном хребте тащить тебя через лес должен, да?

— Да пошел ты…

— Вставай… с-сука! Убью! — прохрипел Антиплащ. Он бешено затряс спутника за грудки; его злобное, перекошенное, пылающее от гнева лицо угрожающе нависло над Дрейком, и Черный Плащ понял, что сейчас его начнут поднимать пинками…

Но ему было все равно.

— Ну, давай, убивай… Рано или поздно именно этим все и закончится… Я больше не могу… идти… не могу… трепыхаться…

Звонкий звук пощечины пропорол хрупкую лесную тишину, и щека Дрейка вспыхнула от удара.

Он нисколько не удивился.

— Не можешь, да? Сдался, тряпка? — голос Антиплаща осип от бешенства. Он тяжело, со свистом дышал, и его растрескавшиеся, пересохшие губы тряслись не то от гнева, не то от слабости, не то от отчаяния. — Сдохнуть решил на лесной полянке под порхание бабочек и пение птичек? Слабак! С-слякоть! Размазня проклятая! Наплевать на все, да? И на меня тебе наплевать… и на себя… вот так, да? Так? Наплевать?

— Да. Наплевать, — бессильно хрипел ему в лицо Дрейк. — На все наплевать… На всех наплевать... И на себя наплевать… и на тебя — в первую очередь… понял, ты, гад, сволочь, бандюган проклятый...

Антиплащ свирепо скалился в ответ — жутко и зловеще, словно устрашающая тотемная маска.

— Ах, так? О дочери своей вспомни, кретин! Или тебе на неё тоже начхать с высокой колокольни?

— Заткнись…

— Нытик грёбаный! Соберись… ну же! Вставай! Вставай, черт побери! — Он не то всхлипнул, не то яростно фыркнул, еще раз остервенело встряхнул Дрейка — и тяжело бросил его на землю, точно осознав тщету своих бесплодных усилий... утер рукавом потное и осунувшееся, испятнанное серыми разводами грязи лицо. Добавил негромко и прерывисто, чуть ли не просительным тоном: — Вставай же, ну... Осталось недалеко… недалеко... до реки. Потом… будет легче.

Правда, легче? С чего бы это, вяло подумал Дрейк. Он лежал, закрыв глаза, прислушиваясь к непрекращающейся грызне в сломанной ноге: проклятые зубастые тварюшки работали на ура, в три смены, не зная ни сна, ни отдыха. Джоселин… она, конечно, уже знает о крушении… и о том, что поиски не увенчались успехом… но еще не знает о том, что Дрейк жив. И… что? Еще на что-то надеется? Мучается от неизвестности? Ждет, когда её вновь запихнут в холодные неприветливые стены приюта? Если Черный Плащ не вернётся домой…

Он судорожно вздохнул, тщетно стараясь протолкнуть в горло застрявший в глотке горячий и горький ком. Воды, подумал он умоляюще, господи, полцарства за глоток воды, полцарства — и наследную принцессу в жены…

Антиплащ больше не бесился — сидел рядом на траве, тяжело дыша, бессильно свесив руки, опустив голову и глядя в землю — и такой усталостью, таким безнадежным отчаянием веяло от его поникшей фигуры, что Дрейку окончательно стало не по себе. У двойника дрожали пальцы... лицо было измятым, землисто-серым, измученным, глаза — запавшими и воспаленными, и Дрейк внезапно понял, что он — это он-то, железобетонный Антиплащ! — тоже смертельно устал: устал от этих бесконечных опостылевших блужданий по лесу, устал в прямом и переносном смысле тащить на себе бесполезный балласт, устал бороться не только с самим собой, но и с отчаивающимся на каждом шагу спутником, устал трепыхаться…

Но сдаваться не собирался. Впрочем, у него-то не было ни мутного горячечного жара в теле, ни назойливого дятла в голове, ни сломанной ноги…

— Сколько до реки, как по-твоему? — едва слышно пробормотал Дрейк.

Антиплащ не то дернулся, не то нервно мотнул головой, отбрасывая со лба лезущие в глаза сальные волосы. Поскреб грязными ногтями комариный укус на шее.

— Не знаю. Полмили… миля. Нам надо… дойти. Надо, понял? Доберемся до реки — там дело пойдет легче. Может, удастся построить плот…

— Плот? Из чего? И, главное — чем?

Антиплащ промолчал. У него был вид человека, отчаянно цепляющегося за соломинку — и притом прекрасно осознающего, что соломинка-то вот-вот переломится…

Итак… Понадежнее умостить костыль в земле, перенести на него тяжесть тела, опереться на плечо двойника, подтянуть ногу, сделать шаг, умостить костыль, снова и снова… Дрейк заставил себя ни о чем не думать и всецело отдаться размеренному монотонному алгоритму. Последующий час бесследно выпал из его памяти, впоследствии он не помнил, ни каким образом он сумел подняться на ноги, ни как одолел оставшиеся до реки полмили… Ему казалось, что эта пытка никогда не закончится, он грезил наяву, ему мнилось, что он — дома, в Сен-Канаре, что он вновь — десятилетний мальчик, отправившийся с отцом на рыбалку: низко парят над водой пронырливые чайки, где-то далеко шумит проходящий мимо прогулочный катер, мягко покачивается на воде яркий поплавок, бормочет и потрескивает на носу лодки карманный радиоприемник, и, в такт плеску волн о высокие некрашенные борта, старая плоскодонка тоже неторопливо покачивается на воде, словно теплая уютная колыбель, дарующая усталому существу покой и отдохновение, — покачивается, покачивается…

Он пришел в себя от того, что окунулся лицом в ледяную воду.

Он лежал ничком на травянистом берегу, и голова его свешивалась над негромко журчащей, быстро бегущей мимо темной водой. И, по-прежнему ни о чем не думая, инстинктивно, точно теленок, он потянулся к ней губами — и пил, пил, пил до тошноты, чувствуя, как разливается по венам живительная влага, как оживает истерзанное тело, как просыпается окостеневший мозг и проясняются мысли, и…

И первое, о чем он подумал, было: Антиплащу сейчас даже не нужно ничего делать, только чуть-чуть притопить меня в речке и подержать мою голову под водой минут пять… А второе: до каких пор меня будет одолевать эта назойливая чертова паранойя, а? Или это — не паранойя, а всего лишь здравая, вполне обоснованная обстоятельствами подозрительность?

Дрейк облизнул губы. Интересно, спросил он себя, почему Антиплащ действительно до сих пор от меня не избавился? Чего он ждет? Пока двойник ослабнет настолько, что уже попросту не сможет сопротивляться? Или… у него есть на Дрейка какие-то другие, особые, далеко идущие планы? Взять его в заложники, например... потом, когда они выберутся к людям: приставить нож ему к горлу и потребовать в обмен на его жизнь безоговорочную свободу и двухместный вертолет в личное пользование? Да не, что-то слишком уж сложно… по совести говоря, Антиплащу куда проще подобрать сейчас крепкий булыжник, и…

Чего он ждет?

Что произошло там, в Гринвилле? Может быть, он действительно невиновен?

«Тебе не приходило в голову, что я тут вообще ни при чем, м-м?» Ага. Совершенно не приходило, черт побери. А должно было приходить, да? Бред...

Черный Плащ закрыл глаза. Потом, все — потом. Сколько уже можно мусолить одно и то же...

И все-таки — почему он медлит? Чего он ждет, а?

Видимо, последнюю фразу Дрейк, забывшись, произнес вслух, потому что Антиплащ, распластавшийся рядом на земле, вяло повернул к нему голову:

— Что?..

— Ничего. — Черный Плащ в изнеможении пал щекой на пучок травы. — Это я так... не обращай внимания... мысли вслух...

— Мысли? Угу, — Антиплащ хмыкнул с непонятной интонацией: то ли сочувственно, то ли язвительно...

Некоторое время они молчали — и безвольно лежали на берегу, пытаясь дать отдых натруженным ногам и собраться с силами для дальнейшего самоистязания. Смотрели на реку — к которой до сих пор стремились безумно, страстно и самозабвенно, точно к источнику неведомой космической энергии. М-да... а стоило ли стремиться?

...Река была неширока, ярдов двадцати от берега до берега, но, видимо, достаточно глубока, с темной ледяной водой, зловеще бурлящей на стремнине, с обрывистыми глинистыми берегами и порожистым руслом, с течением свирепым, шумным, быстрым и сильным. Кроме того, текла она, вопреки надеждам двойников, вовсе не в сторону Рейнира, а от него. С востока на юго-запад.

Ясно было одно: чтобы держать путь дальше на север и добраться до цивилизации, речушку следовало пересечь. Как? Дрейка бросало в дрожь при одной мысли о том, что ему придется со сломанной ногой лезть в ледяную воду под равнодушно-мощный напор течения. Немного придя в себя, Антиплащ выломал в подлеске какой-то длинный трухлявый шест и измерил им глубину реки возле берега. Шест погрузился в воду ярда на полтора.

— Надо поискать брод, — пробормотал Антиплащ. — Не может же она повсюду быть глубиной по горло.

— Ага, — пробормотал Дрейк. И призвал все оставшиеся силы на то, чтобы вновь сосредоточиться на спасительном алгоритме.

К счастью, сразу за ближайшей излучиной обнаружился перекат. Река здесь раздавалась вширь и образовывала вязкий нанос песка и ила, поднимающий дно на пару футов. Торчали из воды облизанные волнами щербатые камни — будто гнилые зубы, пораженные кариесом. Между ними течение натащило водорослей, веток и мелкого серого песка. Кипели вокруг валунов речные струи, пенились и рассыпались каскадами брызг, закручивали там и тут мутные воронки водоворотов… Конечно, при известной ловкости и сноровке перебраться по камням на противоположный берег не составляло особого труда, но…

Дрейк глотнул.

Антиплащ выплюнул изо рта изжеванную травинку. Хмуро покосился на Дрейка.

— Подумай о дочери. Сейчас, — ровным голосом произнес он. — Подумал? Тогда пошли.

Справа от переката, выше по течению, было мелководье, и серебристые блики весело поблескивали на поверхности реки; слева вода чернела густой темнотой — в этом месте нанесенный течением песчаный вал обрывался на неизвестную глубину, образовывая неведомую придонную яму. Воды на перекате оказалось по колено, но, черт побери, Дрейк до сих пор и представить не мог, что она может быть настолько холодной, не превращаясь при этом в лед; он брел, повиснув на плече двойника, с трудом переставляя левую, здоровую, ногу, которая вскоре онемела до такой степени, что хоть оторви и выбрось; и ему совсем не нравилось то обстоятельство, что его погружающийся в хлюпкое месиво костыль с каждым шагом увязает в топком придонном иле все глубже и глубже. Если я потеряю равновесие, думал он, как там, на обрыве, то… то что? Придется как минимум искупаться, а как максимум — утонуть? Дно было неверное, скользкое, глинистое; клокотала и пенилась вода меж острых камней, летели в воздух радужные брызги, река тащила по течению какой-то мусор: кривые сучья, и траву, и островки из переплетения водорослей и мокрых черных веток, и еще какую-то дрянь… Весьма крупногабаритную дрянь: Антиплащ вдруг поднял голову и хрипло выругался. Дрейк проследил за его взглядом — и похолодел: как раз в этот момент река выволокла из-за поворота нечто огромное, ветвистое, облепленное водорослями, похожее не то на диковинного речного монстра, не то на зловредного индейского духа… Это было сломавшееся где-то выше по течению и рухнувшее в воду разлапистое дерево — река подхватила его и потащила на своей широкой спине, точно соломинку, крутя в водоворотах, омывая волнами, навешивая на корявые, торчащие во все стороны сучья ленты водорослей и шматья сухой травы, превращая сломанное бревно в устрашающий плавучий таран... О, черт возьми! Теперь это чудовище, обросшее, точно неопрятной бородой, зеленоватыми лохмотьями тины, мчалось по течению прямиком на двойников, грозя подмять их под себя и утащить за собой, в студеную пучину, в неведомую яму за перекатом.

— Дьявол! — выругался Антиплащ. — Откуда оно взялось? Эта махина нас собьет, как парочку кеглей… Быстрее! Давай, шевелись!

Но "шевелиться" было не так то просто... Дрейк изо всех дергал костыль, который увязал в песке и поддавался с трудом… с одной стороны на Дрейка напирало течение, с другой — Антиплащ, который отчаянно торопился перескочить с камня на камень. Противоположный берег был совсем близко, рукой подать, двойники судорожно прыгали по воде, пытаясь достичь его раньше, чем до них домчится злополучный плавучий таран, но — не успевали, не успевали… не успевали…

Бородатое бревно оказалось быстрее.

Дрейк попытался оттолкнуть его костылем, но куда там! С таким же успехом он мог бы тыкать спичкой в бегемота… Бревно не обратило на него внимания, как не обращает внимания на попавший под колесо прутик могучий паровой каток: оно налетело мощно, равнодушно, неумолимо, — и последним, что Дрейк услышал перед тем, как оказаться по уши в воде, была хриплая, захлебывающаяся от страха, боли и гнева брань Антиплаща…

В какую-то секунду он ощутил себя беспомощным котенком, которого топит в помойном ведре чья-то безжалостная рука. Подумать только, еще час назад Дрейк смертельно изнемогал от отсутствия воды — теперь же воды вокруг него оказалось слишком много: она была и сверху, и снизу, и со всех сторон, она обхватила его плотными тугими объятиями, и обволокла холодом, и потащила, ослепленного и оглушенного, куда-то сквозь мутную пучину, безжалостно трепля, кидая и швыряя на камни. Река была не так уж и глубока, вряд ли, встав на дно, двойники погрузились бы в воду с головой, но весь ужас как раз в том и заключался, что нащупать дно и утвердиться на нем они никак не могли, потому что свирепое течение тут же сбивало их с ног и вновь безо всякой пощады опрокидывало кувырком. Избитые и задыхающиеся, они беспомощно барахтались в реке, едва понимая, где они и что они; в первые секунды, оказавшись в воде, они еще делали слабые попытки плыть и бороться с течением, но неистовая мощь стремнины пресекла все эти глупые потуги в два счета — и потащила их дальше по каменистому руслу, по порогам и водоворотам, играя с ними, словно с парочкой слепых щенят, захлебывающихся, беспомощных и совершенно ополоумевших от страха. Сколько времени это продолжалось — пять минут или два часа — ни один, ни другой впоследствии не могли бы сказать; их, конечно, давно растащило бы в стороны, если бы не злосчастные наручники, которые в равной степени не позволяли им как потерять друг друга в буйстве водной стихии, так и элементарно из неё, из этой распроклятой стихии, выплыть. Раненый и полубесчувственный, Дрейк вскоре совершенно выбился из сил и успел несколько раз хлебнуть ледяной воды, влачимый течением по угловатым валунам; намокшая одежда тянула его ко дну, он задыхался, утратив всякое представление об окружающем, повинуясь одним лишь слепым инстинктам, каждую секунду усилием воли заставляя себя встряхивать угасающее сознание. В одно из кратких мгновений просветления он расслышал сквозь шум воды голос Антиплаща, что-то истошно кричавший, но слов не разобрал — и, лишь подняв голову над водой и с трудом разомкнув слипшиеся веки, понял причину волнения, охватившего двойника.

Где-то впереди рев реки, и без того оглушительный, усиливался неоднократно и словно бы висел в воздухе килотоннами мощных ушераздирающих децибел… Водопад? Это был водопад?! Или… что?

Нет, это был не водопад. Просто впереди русло реки втягивалось в узкое порожистое ущелье, в котором вода, прокладывая себе дорогу по каменному тоннелю, ярилась, пенилась и бурлила, точно кипящая похлебка в адском котле. Это была настоящая мясорубка… это была — смерть, такая же мучительная, верная и безжалостная, как и падение в шахту высотного лифта. Перед устьем ущелья, словно клыки неведомого чудовища, толпились уродливые, иссеченные водой валуны с острыми, как лезвие топора, гранями — течением двойников тащило прямо на этих гранитных стражей, выставивших навстречу стремнине все свои орудия обороны. Раздался треск — это налетело на камни злосчастное дерево, плывшее где-то обочь, за компанию с двойниками; налетело — и на какое-то время застряло между каменными зубцами… Антиплащ судорожно ухватился за вставшее поперек течения бревно, впившись в мокрую скользкую кору с неистовой силой рыбы-прилипалы...

— Держись!

Дрейк тоже зацепился за бревно… вернее, это бревно зацепило его своими сучьями, преградив дорогу — и от удара о плотную шершавую шкуру старого клена у Черного Плаща помутилось в глазах. Вода захлестывала его с головой, забивалась в горло и в уши, и он с трудом сумел расслышать прерывистый хрип двойника откуда-то сбоку:

— Надо… выбраться на берег… давай…

Они попытались продвинуться к берегу, нащупывая ногами глинистое дно и перебирая руками по бревну, но это было не так-то просто: течение вышибало из-под них твердую почву, норовило оторвать от единственной опоры и утащить прочь, в жерло мясорубки, в жуткое клокочущее ущелье, в настоящую пасть Харибды... И тем не менее, медленно, но верно, они все же продвигались к берегу, пока… хрясь! Сломалась какая-то ветка, удерживающая бревно на месте — и оно медленно развернулось, точно неуклюжая морская корова, готовое вновь отдаться на милость течения…

— Н-ну! — Прежде, чем бревно пустилось в дальнейший путь, Антиплащ отчаянным рывком бросил тело на берег и ему почти — почти! — удалось вырваться из-под всесокрушающей власти реки… Дрейк попытался последовать его примеру, ухватиться за полоскавшиеся в воде длинные стебли травы… за ветки склонившихся над водой деревьев… за торчащие из воды мокрые камни... за... за... за что-то еще... — но его онемевшие пальцы не слушались и неумолимо соскальзывали, вода забивала ему горло, бурлящая темнота застила глаза, нестерпимый холод скрючивал тело… и в следующий миг — наконец-то! — сильный удар в висок разом избавил его ото всех проблем... и больше он ничего не видел, не слышал, и не чувствовал, тут же провалившись в холодную черную глубину.

Тепло…

Это было первым ощущением Дрейка после того, как он вновь обрел способность хоть что-то ощущать.

Где-то позади осталась боль, и ужас, и смертоносный холод горной реки; сейчас он чувствовал только тепло: ласковое, мягкое, нежное солнечное тепло, оно уютно обволакивало его изорванное тело, укутывало невесомым одеялом, накрывало заботливой рукой и прятало от жестокого мира под крепким и надежным защитным куполом… Но где-то там, за этим куполом, по-прежнему бродила хищная когтистая боль и, усмехаясь злобной усмешкой, только и ждала мгновения, чтобы вновь наброситься на ослабевшую жертву и вонзить в неё кривые черные зубы.

Черный Плащ застонал.

Его тут же вырвало: из горла, из желудка, из носа и ушей хлынула вода, и кашель — ужасающий кашель, от которого, казалось, вот-вот готовы были вылететь из глотки разорванные в клочья легкие — раздирал его грудь, и его дрожащее тело, облепленное мокрой одеждой, слабо корчилось в мучительных конвульсиях, избавляясь от излишков проникшей в недозволенную область жидкости… и наконец, возвратившись к жизни, замерло, обессиленное; и в течение долгого времени Дрейк просто лежал, испытывая одну лишь тихую спокойную радость — от того, что все-таки (удивительно!) остался жив. Да, он был жив, хотя при том изрядно помят и истерзан — и, пригревшись в солнечных лучах, долго лежал без движения в ленивом полузабытьи, наслаждаясь таким бесконечно приятным, заботливо окутывающим его израненное тело теплом и отдохновением.

Потом кто-то дернул его за руку. Еще раз, и еще.

Дрейк рассердился — даже сейчас ему не дают покоя! — и с трудом заставил себя открыть глаза. И вернуться к действительности, и впустить в сознание горькую опостылевшую реальность...

Он лежал на берегу, и где-то совсем рядом, за его спиной шумела река. Доносился до ушей глухой рокот — это клокотала вода в узком скалистом ущелье, через которое злосчастным двойникам только что довелось проплыть. Чудовищная Харибда все-таки проглотила их и протащила сквозь свою жадную утробу, и с презрением исторгла то, что осталось — но каким-то чудом течение не перемололо их в хлам, и не утопило, и не переварило до последней косточки, хотя Дрейк все равно чувствовал себя сейчас кусочком дерьма…

— К-как? — дрожащими губами пробормотал он. — Как нам удалось… выплыть?

Антиплащ, сидевший рядом на мокром песке, медленно повернул к нему голову.

— Бревно…

— Ч-что?

— Дерево… ну, то, которое нас сшибло… за которое мы схватились… Я сумел за него зацепиться… и держать голову над водой… и тащил тебя за руку… Ну, в общем, оно приняло на себя основной удар… а нас так… помотало-потрепало… Хотя черт его знает, как нам удалось оттуда выбраться…

„Удалось — и удалось, сейчас-то какая разница! — неприязненно говорил его взгляд. — Радуйся, что мы еще живы…“

Но Дрейк настолько изнемог и выбился из сил, что не мог сейчас даже толком порадоваться — все его мысли и чувства словно бы одеревенели и стали так инертны и неповоротливы, что почти не вызывали никаких эмоций. К тому же боль и тяжесть в голове к нему медленно возвращались, и тело его трясло от озноба, и опять оживали в ноге проклятые зубастые тварюшки…

— Смотри, — сказал Антиплащ.

Дрейк повернул голову. Вырвавшись из-под власти ущелья, река разливалась небольшим озерцом, обрамленным с одной стороны — темным лесом, а с другой — веселенькими заливными лугами, и невдалеке от воды, на травянистом пригорке стояла хижина: старый, потемневший от времени, полуразвалившийся домик — должно быть, былое пристанище не то рыбаков, не то туристов-охотников. Ветхая, давно, по-видимому, заброшенная, покосившаяся хибара — но все-таки какие-никакие стены, „удобства“ и крыша над головой… Цивилизация… или, по крайней мере, хоть крохотный на неё намек.

Может быть, там даже удастся отыскать что-нибудь полезное: консервы, одеяла, инструменты… лекарства, в конце-то концов? Дрейк всхлипнул. Не может же быть, что там вообще ничего, вот абсолютно ничегошеньки нет! Должна же в кои-то веки удача повернуться к ним лицом…

На двери висел огромный ржавый замок — но сам косяк настолько прогнил, что после десятиминутной возни над врезанными в дерево петлями замка их удалось вышибить из гнёзд обыкновенным крепким булыжником. Внутренняя обстановка домика роскошью не отличалась: простой деревянный стол, лавка из горбыля, полати в углу под грудой высохшего елового лапника, растянутая на потолочных балках рыбацкая сеть, навесные полки, на которых свален какой-то старый хлам: свечи, резиновые перчатки, поплавки, обмылки, жестяной котелок, какое-то запутанное вервие... У дальней стены имелся сложенный из кирпича очаг, в котором лежали отсыревшие поленья; в углу стояло жестяное ведро с прогнившем днищем, сломанный подсачек, спиннинг, удочки, дырявые болотные сапоги — все какое-то сиротливое и неухоженное, густо заросшее пылью и паутиной… Видимо, хозяева охотничьего домика, кем бы они ни были, давненько уже тут не появлялись.

Дрейк порылся в маленьком настенном шкафчике и среди обрывков бумаги, пенопластовых поплавков, ржавых гвоздей и прочего мусора отыскал початую упаковку аспирина, срок годности которого истек почти три года назад — но все-таки это было лучше, чем совсем ничего. Ему хотелось лечь, уронить на груду лапника неподъемную голову и свернуться клубком иглами наружу — но Антиплащ без конца понукал его и заставлял куда-то идти, что-то делать, что-то искать… что делать, что искать? Из еды нашлась надорванная пачка превратившихся в труху крекеров да пара банок говяжьей тушенки из серии „завтрак холостяка“, а с инструментом дела обстояли и того хуже: в доме была только отвертка, да консервный нож, да ржавые ножницы для разделки рыбы — ни кусачек, ни пилы, ни самого захудалого напильника отыскать так и не удалось...

— Черт побери, я надеялся хоть тупой топор здесь найти, — проворчал Антиплащ, с неудовольствием оглядываясь, — не может же быть, чтобы не было топора! Дрова-то для очага они чем рубили?

— Наверно, хозяева привозили топор с собой…

— А на чем, интересно, они сюда добирались? На вертолете? На воздушном шаре? На тракторе? На гусеничном вездеходе? Должна быть тут поблизости хоть какая-никакая дорога, э? Если мы пойдем по ней…

"Пойдем? — в отчаянии подумал Дрейк. — Нет, не пойдем. Я не пойду. Я больше не могу идти. Не могу. Ни шагу теперь отсюда не сделаю, пусть убивает меня отверткой... или консервным ножом, или старыми ножницами…"

— Извини. — Он тяжело рухнул на лавку и опустил голову на грудь. — Я больше не ходок.

Антиплащ покосился на него сердито.

— Понятно. Ты — не ходок. А мне теперь что прикажешь делать? Сидеть тут и ждать, пока ты сдохнешь?

— Ну не жди, — буркнул Дрейк. Ему было уже все равно.

Надеяться, в сущности, было не на что. Идти Черный Плащ больше не мог. Искать их как будто никто не собирался — да, собственно, никто (включая их самих) и не знал, куда именно их сейчас занесло. Оставалась, конечно, слабая вероятность, что над горами вновь появится спасательный вертолет… но бурная горная река так далеко отволокла их от места крушения, что вряд ли кому-то пришло бы в голову проводить поиски в этой стороне. Хозяева в хижину если и вернутся, так не раньше осени, с началом охотничьего сезона. Если бы Дрейку удалось немного отлежаться и собраться с силами, тогда, вероятно, дальнейшие скитания по горам по долам вполне можно было бы и продолжить, но никак не раньше...

— Смотри-ка, — сказал Антиплащ. Он отодвинул занавеску на единственном, выходящем на запад окошке домика, и, выглянув наружу, удивленно присвистнул. На берегу реки с другой стороны пригорка стояло приземистое, серое, похожее на гараж дощатое сооружение без окон, в котором просто невозможно было не признать старый, побитый непогодой, нависший над водой лодочный сарай...

Лодочный сарай.

Но есть ли там, внутри, лодка — или сараюшко безнадежно пуст? Двойники переглянулись. Одна и та же мысль пришла в голову обоим.

…Сарай был вовсе не пуст.

Внутри, подвешенное на цепях над неглубоким каналом, обнаружилось каноэ: маленькое, легкое рыбачье каноэ с острым носом, и на днище лежали весла — целые и невредимые, завернутые в брезент. Лодка, как и все вокруг, была старая, потрепанная, давно требующая осмотра и профилактики, но никаких видимых повреждений как будто не имеющая и потому вполне пригодная для того, чтобы вновь оказаться на воде и храбро пуститься в неторопливое плаванье.

Дрейк готов был зарыдать от счастья. Неужели удача наконец-то им улыбнулась? Посудина оказалась беспалубной, предназначенной для хождения скорее по спокойному озеру или затону, чем по бурной горной реке, но все-таки имела все шансы благополучно добраться до ближайшего прибрежного поселка и, самое-то главное — даровала истерзанному Дрейку возможность больше не идти пешком!

Ибо, он чувствовал, он отныне не сумеет сделать и шага.

Он был слишком обессилен, чтобы продолжать путь. К слабости, жару и долбящему голову дятлу прибавился кашель, который никак не унимался; мокрую одежду было невозможно ни снять, ни просушить, и она высыхала прямо на теле, что, понятное дело, никак не могло пойти на пользу здоровью. "Мне сейчас только воспаления легких не хватало, — вяло подумал Дрейк. — Ничего, завтра… завтра мы сядем в лодку и поплывем к устью реки, и будем надеяться, что нам на пути больше не встретится смертоносных порогов, и вскоре доберемся до цивилизации, и окажемся среди людей, и наконец-то отцепимся друг от друга, и… и… И что?"

Что будет потом? Когда Антиплащу удастся освободиться? Дрейк был слишком измучен, чтобы помешать ему удрать… Ну и черт с ним! Пускай Хоутер об этом думает, сказал он себе со злостью, а я больше не могу. Умываю руки…

Слабенькое действие просроченного аспирина заканчивалось, и Черный Плащ чувствовал, что силы его на исходе. Они кое-как добрели до хижины — начинало смеркаться, а домик представлял собой хоть и убогое, но пристанище, и даровал какую-никакую крышу над головой. Прежде, чем Дрейк в полубеспамятстве свалился на полати, Антиплащ реквизировал у него блокнот на растопку и отыскал в настенном шкафчике початый коробок спичек — и, после нескольких бесплодных попыток разжечь огонь в пыльном очаге сумел-таки в своих намерениях преуспеть. Язычки огня, сначала редкие и робкие, наконец осмелели, дружно атаковали охапку смолистых сосновых поленьев — и пламя весело затрещало в каменной пасти камина, пятная мрачноватые стены хижины причудливыми пляшущими тенями. Антиплащ исхитрился набрать в котелок немного воды, вывалил туда содержимое одной из консервных банок и вскипятил над огнем — и получил на выходе некое подобие жидкого мясного супчика. На тонкое и изысканное блюдо эта сомнительная стряпня определенно не тянула, но, по крайней мере, это было хоть что-то горячее…

Антиплащ подал Дрейку гнутую алюминиевую ложку, найденную на полке рядом с котелком.

— Будешь?

— Нет, — пробормотал Дрейк, не открывая глаз. Его тошнило от одного взгляда на еду.

Он скорчился на полатях, на куче елового лапника, завернутого в какую-то холстину, и дремал, укрытый старым шерстяным пледом. Антиплащ сидел рядом и, кажется, что-то говорил, звякал ложкой о стенки котелка, ворошил длинной кочергой угли в очаге, но у Дрейка уже не осталось сил прислушиваться и принимать участие в происходящем, он лежал, выдохшийся и изнемогший, накрытый полузабытьем, словно одеялом, даже боль его куда-то отползла, затаилась в углу, чтобы с первым же неосторожным движением наброситься на отлежавшуюся жертву и вновь вцепиться в неё когтями. Боль не питается бесчувственной мертвечиной, ей нужно теплое, податливое, живое тело…

Антиплащ наконец утих. Секунду-другую постоял над Дрейком, о чем-то подумал. Потыкал его пальцем в бок.

— Эй, ты как?

— Еще не сдох, — сквозь зубы пробормотал Дрейк. — Не надейся.

— Тебе надо в больницу.

„Угу, — подумал Черный Плащ. — А тебе — в тюрьму. Тебя уж там заждались“.

Или не подумал, а, сам того не замечая, проговорил это вслух? Сон и явь мешались в его голове вязкой кашей, и он вполне мог гласно произнести то, о чем по-хорошему следовало бы умолчать. Или он просто недооценивал проницательность двойника?

— Даже не сомневаюсь, — язвительно проворчал тот, словно бы отвечая на мысли Дрейка. — Доберемся до цивилизации — и разом упрячешь меня за решетку, сыщик?

— Ну почему же — разом... Ты же сказал, что ты невиновен, — сонно пробормотал Дрейк.

— Конечно, невиновен… Неужели ты думаешь, что, вскрыв сейф в особняке Бергов, я бы спокойно сидел на лавочке в ближайшем парке и ждал, когда копы схватят меня за задницу? Но тебе-то, собственно, какая разница, виновен я или нет… Кого-то посадить все равно нужно — для отчета… А я — кандидат самый для того подходящий…

— Что значит — какая разница? Ну, знаешь… — Дрейк не договорил: его слова прервал очередной приступ надрывного кашля. Отдышавшись, он тяжело откинулся на спину, провел по лбу тыльной стороной кисти и взглянул на двойника из-под полуприкрытых век. — Так что же все-таки там, в Гринвилле, произошло, а? Как ты там оказался, в такой-то дали от Сен-Канара? Здоровье поправлял на серных источниках?

Антиплащ хмыкнул.

— У меня был там заказ.

— Что?

— Заказ. Ну да, ты прав, я не на горных лыжах кататься туда подался. Цель у меня была вполне определенная. Мне заказали… взломать один сейф.

— Какой сейф?

— Тот, что стоял в особняке Бергов.

Дрейк взволнованно приподнялся на локте.

— Так ты его все-таки взломал?

— Нет. Я его и в глаза не видел.

— Ничего не понимаю…

— Ну, ничего удивительного… Хотя „не понимать“ тут абсолютно нечего. Меня просто подставили, вот и все. Довольно-таки — ха-ха! — простым и незатейливым способом.

— Подставили? Постой… — Преодолевая слабость, тошноту и сверлящую головную боль, Дрейк мучительно соображал, пытаясь собрать воедино рассыпающиеся мысли, и наконец в мозгу его медленно, точно неохотный зимний рассвет, забрезжил робкий проблеск смутной догадки. — А кто… кто был заказчиком… кто заказал тебе взломать этот проклятый сейф?

— А, ну, допетрил, слава богу… — проворчал Антиплащ. — С этого-то вопроса и следовало начинать…

— Ну так — кто?

— Миссис Берг.

— Что?! — Дрейк решил, что ослышался. — Миссис Берг? Заказала тебе взломать свой собственный сейф?

Антиплащ расхохотался — скорее с горечью, чем с настоящим искренним чувством.

— Представь себе. Но, собственно, что в этом удивительного?

— Да уж, действительно, совершенно ничего… Может, ты расскажешь наконец толком, что произошло?

— Ладно… — Антиплащ рассеянно поскреб ложкой о дно опустевшего котелка, потом поднял ложку на уровень глаз — и задумчиво осмотрел со всех сторон прилипшие к ней волоконца мясного нагара. — Началось все с того, что мне передали… неважно, кто… в общем, мне передали, что меня ищет одна дама, которая желает сделать мне заказ по, хм... по моей непосредственной специальности. Ну, я предпочитаю не отказываться от общения с дамами, если существует такая возможность... Так вот, мы с заказчицей — это и была миссис Берг — встретились в одном сен-канарском кафе. Разумеется, я тогда не знал, кто она такая... Она назвалась вымышленным именем и сказала мне, что речь идет о взломе сейфа в одном гринвилльском особняке. «Видите ли, я служу там горничной… а в сейфе находятся кое-какие важные документы, которые мне необходимо заполучить. Это некие, хм, расписки и нотариально заверенные договора… впрочем, все это не должно вас интересовать, все эти бумаги не имеют никакой ценности ни для кого, кроме упоминаемых в них лиц. Просто я оказалась в довольно-таки затруднительном положении, и предпочла бы иметь эти бумаги на руках. Я вам щедро заплачу за эти документы, Антиплащ, я слышала о вас много хорошего… то есть, вернее — много плохого, и знаю, что вы — настоящий профессионал в своей области и всегда работаете „чисто“. Поэтому я решила обратиться именно к вам и бла-бла-бла…» Ну, я-то никогда не отказываюсь помочь женщине, оказавшейся в затруднительном положении. Особенно если за это обещают хорошо заплатить.

— И ты отправился в Гринвилль?

— Да. „Встретимся завтра вечером в парке неподалеку от особняка, — сказала моя заказчица, — и я передам вам план дома и ключи от двери черного хода“. В назначенное время я был на месте. Заказчица вскоре вышла ко мне и действительно вручила мне схему первого этажа, где находился кабинет её мужа, а также — поддельные ключи ото всех дверей. А потом трогательно приникла к моему плечу… Видимо, именно в этот момент она и подсунула мне в карман бриллиантовую булавку, вынутую из сейфа, а я, идиот, этого даже и не заметил. Она была… очаровательна, н-да.

— Понятно…

— Потом она неожиданно встрепенулась, прошептала: „Ах, боже мой, меня могут хватиться. Подождите здесь еще полчаса, голубчик, я попробую усыпить сторожа… я дам вам знать, когда путь будет свободен“. И благополучно упорхнула, а я, как дурак, остался ждать сигнала.

— И… что?

— Да ничего, — кривя губы, Антиплащ подался вперед, к очагу, и яростно разбил кочергой черную шишковатую головешку, похожую на круглую ухмыляющуюся рожу. — Через четверть часа в парк нагрянули полицейские и арестовали меня за взлом сейфа, с которым я на самом-то деле даже и рядом не стоял. Остальное тебе известно.

— То есть, получается, — пробормотал Дрейк, — ограбление совершила сама миссис Берг?

— Ну да. Она, разумеется, все спланировала и подготовила заранее... Она вызвала меня в Гринвилль, после чего открыла сейф (она же наверняка знала пароль!) и прихватила оттуда все деньги и драгоценности.… Потом вышла ко мне в парк и подсунула мне в карман эту проклятую булавку, которая в сочетании с планом особняка, воровским инструментом и дубликатом ключей должна была сыграть (и сыграла!) роль неопровержимого доказательства моей причастности к делу. Затем, попросив меня обождать, она вернулась в дом и вызвала полицию, будто только что обнаружила взлом... да еще наплела полицейским, что якобы видела крутившегося поблизости от особняка "подозрительного типа", и дала им мое подробное описание... вот и все. Копам осталось только обшарить окрестности и арестовать меня "по горячим следам"... — Он вновь с горечью ухмыльнулся и принялся сердито орудовать в очаге кочергой.

Дрейк потер липкий от пота лоб. Н-да, вот так дела... Неужели это все — правда? Скорее — может быть правдой...

— Но… зачем? Зачем ей было воровать у самой себя?

— Да не у себя, а у мужа... Если ты заметил, разница в возрасте между ними довольно-таки велика. Фрейзер Берг — старый и ленивый обрюзгший боров, а его жена — прыткая и ухватистая юная стерва. Подозреваю, что он не слишком-то позволял ей распоряжаться своим богатством. Конечно, она могла бы и не разыгрывать этот спектакль, а просто взять деньги из сейфа и благополучно сбежать, но тогда преступник был бы известен, воровку стали бы искать, и рано или поздно ей предъявили бы обвинение. А так, подставив меня — известного взломщика! — она вышла сухой из воды и оказалась вне всяких подозрений. Ничуть не сомневаюсь, что уж она-то быстро найдет украденным ценностям наилучшее применение… и недельки через две удерет из Гринвилля с каким-нибудь страстным молодым жиголо…

— Не удерет, — сказал Дрейк сквозь зубы.

— Правда? — Антиплащ ухмыльнулся. — А чем ты докажешь её вину, а? Мои слова против её? Да не смеши ты меня, честное слово…

— Идиот! Конечно, теперь это будет трудновато… Но почему же ты сразу никому об этом не рассказал? Зачем пытался сбежать — если был невиновен?!

— Да по очевидной причине… Я же знал, что ни копам, ни таким упертым лбам, как ты и твои ищейки из ШУШУ, я не сумею ничего доказать, к тому же первоначальные-то намерения у меня тоже были отнюдь не кристально честные. Тем более вы все против меня предубеждены… Поэтому я решил, что мне проще будет исчезнуть и, как обычно, залечь на дно. Искали вы меня безуспешно полгода — ну и еще поискали бы…

— Черт побери, да если бы ты сразу все объяснил, можно было бы что-то сделать… Снять отпечатки пальцев с сейфа, допросить саму эту Берг, устроить вам очную ставку, в конце-то концов… Поспрашивать горничных — может, кто-то что-то видел… Может, что-то и подтвердило бы твои слова — если ты не лжешь, конечно…

— Да не было никаких отпечатков, кроме отпечатков самого Фрейзера — думаешь, у миссис Берг не хватило бы ума воспользоваться перчатками? А насчет остального… не знаю… все равно выходило, что все улики — против меня. Я, ну… отчаялся немного, потому и пытался сбежать. Может, это было и глупо…

— Ты настолько не веришь копам, что готов был удариться в бега вместо того, чтобы просто рассказать правду?

Антиплащ повернул голову и посмотрел на Дрейка — каким-то длинным, странным, чуть ли не удивленным взглядом, точно желая убедиться, что собеседник на самом деле не бредит. Потом яростно фыркнул — и отвернулся. Опустил глаза и, хмуря брови, принялся что-то сердито изучать у себя на грязной ладони — извилистую линию своей непредсказуемой витиеватой судьбы?

— А почему, собственно, я должен вам верить? "Правду"! Не смеши... Кому она нужна, эта правда? Полиции? ШУШУ? Бергу? Которого нагрела его собственная женушка? Журналистам, чтобы раздуть очередной пикантный скандальчик в известном семействе? Ну вот кому, а? Кроме меня?

— Мне нужна, — сказал Дрейк едва слышно.

— Ну, конечно! Ты же у нас известный борцун за справедливость! — Антиплащ произнес эти слова с таким презрением и невыносимой издевкой, что у Дрейка свело скулы от негодования. Впрочем, спросил он себя, где доказательства, что все это — действительно правда, и Антиплащ не придумал эту дурацкую сказочку для того, чтобы выкрутиться, избежать карающей руки правосудия и надежно утаить припрятанную добычу? Награбленного, кроме булавки, при нем не нашли, это верно, но ведь нет никаких гарантий, что он не успел трофеи кому-то передать в том же злосчастном парке, а теперь... что теперь? Пытается запутать следствие, отвести от себя подозрения и пустить ищеек по ложному следу? Может, он потому с двойником до сих пор и не расправился, что всерьёз рассчитывает запудрить ему мозги, убедить в своей невиновности и усыпить его бдительность? Антиплащ — хитрая, изворотливая и пронырливая сволочь, глупо вот просто так верить ему на слово... Когда он старался оставить Дрейка с носом — тогда, в Гринвилле, во время попытки к бегству, или сейчас?

Черный Плащ со вздохом закрыл глаза. Что толку сию секунду об этом думать? Прежде, чем продолжать расследование и вникать во все обстоятельства этого мутного дельца, надо вернуться в Сен-Канар, а это, по всей видимости, случится еще не завтра... Впрочем, теперь у них есть лодка — и вполне реальный шанс наконец-то благополучно завершить это невольное путешествие и добраться до обитаемых земель. А все же: что́ Антиплащ предпримет потом, после того, как они окажутся в ближайшем более-менее цивилизованном поселке? Тут же отдастся на сомнительную милость правосудия, да? Или вновь попытается сделать ноги и "залечь на дно"? Дрейк, увы, вряд ли хоть чем-то сумеет ему помешать...

...За окном темнело. Прыгали по стенам черные тени, отбрасываемые светом огня в очаге — прыгали, корчились и выкидывали затейливые коленца, точно впавшие в артистический экстаз танцоры на сцене. Уютно потрескивали угли, пиликал под застрехой невидимый сверчок, трепыхалась во мраке под потолком летучая мышь, похожая на старый изношенный зонтик. Дрейк мучительно кашлял, дрожал и ёжился под тонким шерстяным пледом, мечтая хоть ненадолго уснуть — но что-то ему постоянно мешало, мешало, мешало... Что-то, как и тогда, в первую ночь скитаний, когда они спали на земле, настойчиво кололо ему бок — но сейчас это не мог быть ни сухой сучок, ни торчащий из земли корень, это было... Что? Черный Плащ наконец собрался с силами, неохотно ощупал свои тылы и понял, что ему досаждает какой-то впивающийся под ребро жесткий штырёк, неведомым образом забившийся глубоко в недра его куртки. Он опустил руку в карман, нашарил дыру в подкладке, просунул в неё пальцы и… замер.

Ему удалось что-то нащупать во внутреннем уголке кожанки. Что-то крохотное и металлическое, определенно похожее на...

— Что с тобой? — хмуро покосившись на него, спросил Антиплащ, до сих пор угрюмо смотревший на пламя в очаге.

— Ни... ничего, — пробормотал Дрейк. Пальцы его судорожно стиснули что-то маленькое, твердое, характерной формы... Это был крошечный ключик. Лежавший в кармане, провалившийся в дыру за подкладкой и потому не сразу обнаруженный. Маленький такой металлический ключик, который они так отчаянно искали два дня назад, на месте крушения, но так и не смогли отыскать…

Ключ от наручников.

— Правда ничего? — спросил Антиплащ, и взгляд его сделался подозрительным: мгновенное замешательство двойника от него явно не укрылось. — Что там у тебя?

— Я же сказал — ничего, — пробормотал Дрейк. Мысли его вновь суматошно пустились вскачь... если это — и в самом деле ключ от наручников... Антиплащ не должен об этом узнать... по крайней мере, не сейчас. — Просто... монетка, — хрипло пояснил он, с ужасом понимая, что ведет себя как идиот.

— Покажи.

— Да зачем? — Дрейк надеялся, что голос его звучит достаточно равнодушно. — Это же только монетка...

— Я сказал — покажи! Если это действительно монетка, я тебя не ограблю. Ну? — Антиплащ угрожающе навис над двойником и, прежде, чем Дрейк успел затолкать злосчастный ключик поглубже в куртку, схватил его за руку. — Что это? Что ты там прячешь? Ну!

Он с такой силой рванул Черного Плаща за запястье, что Дрейк не удержался и разжал пальцы. И Антиплащ тотчас нащупал сквозь предательски-тонкую подкладку злосчастный ключ. И глаза его удивленно округлились... Дрейк судорожно вцепился в его плечо.

— Нет! Нет, постой! Послушай меня... — и замолчал. Взгляды их встретились...

И Дрейк понял, что слова тут явно излишни.

— С-сука! — заикаясь, прохрипел Антиплащ. — Так это... эт-то... Это значит, что он и был тут все время? С самого начала, да? А мы… Ты… Ты это скрывал? — Он изменился в лице. — Ты-это-скрывал-падла?! От меня?

— Нет! — прошептал Дрейк. — Я не знал... я не знал, что он тут, поверь мне... я только сейчас его нашел...

— Правда? Только сейчас? С-сволочь! — прошипел Антиплащ. Он протянул лапы и свирепо сгреб двойника за грудки. — Почему, черт возьми? Этот поганый ключ... он так и лежал все время у тебя за подкладкой? А ты нашел его — и решил смолчать? Не позволить мне освободиться, а? Дальше висеть мешком на моей шее? Тащить меня... — голос его пресекся от ярости, — тащить меня, как овцу на привязи, в лапы копов?

Дрейк судорожно рванулся.

— Антиплащ, послушай, я... я... дело не в этом... я просто не могу...

— Что ты не можешь? Что́ ты не можешь, мразь? Ты не можешь позволить мне освободиться? Потому что тебе непременно нужно упечь меня за решетку? Да?

— Нет! — В жесткой хватке двойника Дрейк мучительно задыхался, точно в неумолимых стальных клещах. — Нет, не поэтому! Неужели так трудно понять? Я не могу... не могу сейчас без тебя обойтись... не могу обойтись без твоей помощи. Ведь ты... уйдешь, если будешь свободен... Уйдешь — и бросишь меня тут... подыхать...

— Конечно, брошу подыхать, черт бы тебя побрал! За такую подлянку!!!..

— Антиплащ, послушай... послушай меня... поверь мне... твои криминальные делишки тут ни при чем... мне просто... мне просто страшно, черт побери!.. Мне просто страшно... что я останусь один... без тебя... и тогда у меня не будет шансов... Я ведь ничем не могу тебя удержать... ничем, кроме... кроме наручника...

— Ах ты дрянь! И поэтому ты решил смолчать?! — Антиплащ швырнул его обратно на полати: злобно и брезгливо, точно невыносимо мерзкую, поганую, ядовитую тварь. Он тяжело дышал, и губы его тряслись, и лицо было бледным и страшным ликом древнего враждебного привидения. — И после этого ты еще хочешь, чтобы я верил копам, а? Дай сюда ключ.

— Нет! Нет, постой…

— Дай сюда, я сказал! — Антиплащ бешено рванул подкладку его кожанки. Дрейк извернулся, как у́ж... но чем, чем он сейчас мог своему двойнику помешать? Силы Антиплаща удесятерились от ярости — а Дрейк был ранен, болен и слишком слаб, чтобы сопротивляться. К тому же двойник в своем намерении завладеть ключом не гнушался никакими методами и, не церемонясь с противником, вновь нещадно пнул его по больной ноге — и перед глазами Дрейка хороводом метнулись звезды...

…Ночь была долгой и невнятной, как бред. Он то просыпался, то вновь погружался в нездоровый сон; он дрожал в ознобе и горел в лихорадке, в его воспаленном теле толчками пульсировала боль, сломанная лодыжка вновь мозжила нестерпимо, и в полубеспамятстве Дрейку опять представлялись маленькие, похожие на жуков-древоточцев зубастые тварюшки, поселившиеся в его несчастной щиколотке: за последние несколько часов их количество возросло до поистине ужасающих размеров, и все они дружно и сосредоточенно грызли, грызли, грызли его проклятую ногу, высверливая свои ходы и норы в несчастной, источенной до дыр перемолотой кости…

Когда он окончательно пришел в себя, уже рассвело.

Просачивались в окошко бледные солнечные лучи. Наручники валялись на полу, а Антиплащ, ухмыляясь, стоял над Дрейком, и в одной руке у него была ручка-фонарик, вытащенная у двойника из кармана, а в другой — извлеченный оттуда же короткий перочинный нож.

— Гадина полицейская! Значит, ты боялся, что я сбегу, да? Брошу тебя в лесу, больного и колченогого? Все за меня решил, да, мразь? И вердикт непреложный вынес? А моим мнением на этот счет ты не потрудился поинтересоваться?

— А что, — хрипло, через силу усмехнулся в ответ Дрейк, — надо было интересоваться? Ты что, не ушел бы, а? Если бы у тебя вдруг появилась такая возможность? Не бросил бы меня, да?

Антиплащ молчал. Презрительно щурил глаза, злорадно и торжествующе скалился. Помахивал перед глазами двойника тускло поблескивающим тупым ножом. Все было понятно без слов…

Дрейк моргнул — и наваждение (галлюцинация? бред?) исчезло. Комнатка была пуста… Пронизывали полумрак помещения ясные солнечные лучи, и валялись на полу проклятые наручники, но Антиплащ над двойником не стоял и ножом не размахивал... его вообще здесь не было и, судя по всему, уже довольно давно. Когда он ушел — вчера, ночью, перед рассветом?

Дрейк застонал. Если бы он мог подняться… хотя бы дотянуться до костыля, валяющегося на полу неподалеку, то… то что? Что дальше? Ему все равно от хижины далеко не уйти, а от голодной погибели его отделяет одна-единственная оставшаяся в доме банка тушенки… или мерзавец Антиплащ и её прихватил с собой?

Какого черта он меня не добил, в отчаянии спросил себя Дрейк. Оставил тут околевать медленной смертью…

Некоторое время он, закрыв глаза, бессильно лежал ничком, и голова его безвольно свешивалась с края полатей, и в легких что-то беспрестанно булькало, и болезненный сухой кашель то и дело сотрясал истерзанное тело. Не было никаких мыслей — одна только тошнотная тоска, отчаяние, обида, вязкий и вялый ужас. Что ему теперь делать? На что надеяться? Никто больше не подставит ему плечо, никто не станет его трясти и пинать, никто не заставит его подняться и, скрипя зубами, превозмогая нестерпимую боль, идти, идти, идти… Он так и подохнет здесь — в тоске и одиночестве, всеми брошенный и забытый, и некому будет даже похоронить его по-человечески, и хозяева хижины, если все-таки вернутся сюда к осени, найдут на полатях его отвратительный, почерневший, кишащий червями полуразложившийся труп…

Эта последняя мысль привела его в такой дикий неописуемый ужас, что он содрогнулся. Нет!

Стиснул зубы. Старательно, по капле, собрался с силами. Тщательно накопил в себе решимость, точно редкую драгоценную субстанцию, потом осторожно и аккуратно, боясь неуклюжим движением её расплескать, медленно сполз с полатей. Перетерпел, тяжело дыша, приступ боли. И так же медленно, ползком, подтягиваясь на руках и упираясь здоровым коленом в пол, двинулся в сторону валявшегося на середине комнаты костыля. Больная нога, неуклюжая и распухшая, волочилась за ним, точно мешок с мокрым песком — тяжелый, неудобный, за-все-задевающий мешок, до краев налитый болью — но Дрейк старался не обращать на неё внимания, и иногда у него это даже получалось... Наконец он дотянулся до костыля, нащупал его потной дрожащей ладонью, в очередной раз собрался с духом и, опираясь рукой о стену, попытался подняться.

Это удалось — но не сразу, с четвертой попытки. Руки и ноги у Дрейка дрожали и подгибались, проклятый костыль скользил по половицам и никак не желал стоять на месте, но наконец Черный Плащ ухитрился упереться им в трещину в полу и, навалившись всем телом на шероховатую деревяшку, сумел-таки подняться и утвердиться на ногах (на ноге). Несколько секунд он стоял, справляясь с дурнотой и головокружением, потом, держась рукой за стену, доковылял до двери и прихватил деревянную швабру, стоявшую в углу. С двумя опорами-костылями дело пошло легче; Дрейк кое-как выполз из домика, кое-как спустился с крыльца и опять-таки кое-как, тяжело налегая на костыли, пошатываясь и спотыкаясь на каждом шагу, побрел вниз, к берегу реки, к приземистому серому сараю, в котором, помнится, была лодка…

Была.

А теперь её — не было.

Потому что её умыкнул падлюка Антиплащ.

Двери сарайчика оказались слегка приоткрыты, и внутри не имелось ничего, кроме свешивающихся с потолочных балок ржавых опустевших цепей, лишившихся теперь своего груза. Ну, этого следовало ожидать… Дрейк нисколько не удивился. Конечно, к чему Антиплащу было идти пешком, если представлялась возможность спокойно сесть в лодку и, ничуть себя не утруждая, довериться быстрому течению трудолюбивой реки. О том, как будет выкручиваться из ситуации брошенный на произвол судьбы хромоногий двойник, он, разумеется, абсолютно не думал — или, скорее, намеренно оставил давнего врага в заведомо безнадежном и беспомощном положении. Мерзавец.

Дрейк медленно сполз по стене на землю — ослабевшие ноги отказывались ему служить. Закрыл глаза. Уронил голову на руки. Вот и всё. Всё. Представление окончено, дамы и господа. Finita la comedia. Дальнейших трепыханий не будет. Его неуместная и наивная вера в чудо не оправдалась...

Все закончилось, цепи спали, оковы были разбиты, и прочные узы, до сих пор в прямом и переносном смысле связывающие двойников друг с другом, оказались окончательно и бесповоротно разорваны. Антиплащ был теперь абсолютно свободен, и он, Дрейк — тоже. Абсолютно свободен в выборе сдохнуть так, как ему заблагорассудится.

Он готов был зарыдать — отчаяние навалилось на него тяжело и неотвратимо: холодное, страшное, неподъемное, точно монолитная крышка склепа. Он чувствовал себя полураздавленным червяком, корчащимся в пыли, не чающим, когда же наконец завершится его затянувшаяся агония. Если бы лодка была на месте, он мог хотя бы попытаться доплыть на ней до ближайшего населенного пункта, но Антиплащ, разумеется, совершенно не желал оставить ему ни малейшего шанса на спасение... Ни единого шанса, черт побери! Осознавать это было особенно мерзко... Дрейк всхлипнул, с трудом подавляя раздирающие грудь сухие рыдания, и, дрожа всем телом, бездумно скорчился на земле под стеной сарая. Ему хотелось зарыться головой в песок... Гладило его лучами, пытаясь согреть, ласковое солнце, и легкий ветерок мягко трогал по-мальчишески встрепанную макушку, и жизнерадостно пели над его головой птицы, прославляя яркий и безоблачный летний день — но Дрейку все было безразлично, он ничего не видел и не слышал, да и не хотел слышать, он уже не принадлежал этому миру, он был здесь гостем, которому вскоре предстоит уйти и наглухо закрыть за собой дверь, — и впереди его будет ждать только беспредельная пустота, только стылое Ничто, только холодная, всепоглощающая, равнодушная тьма...

Тьма.

* * *

И в этой тьме — едва слышный звук.

Далекое, слабое, едва различимое ухом гудение… жужжание... стрекот…

Дрейк поднял голову. Ему это вновь… мерещится, да?

Он не знал, сколько времени он просидел, съёжившись, обхватив колени руками, возле нагретой солнцем стены лодочного сарая — но, видимо, немало, потому что тени, с утра стелившиеся по лугу, уже успели переползти ближе к воде. Деловито жужжали над головками цветов полосатые шмели, беспечно пиликали в траве цикады, мирно плескалась вода в реке — но к этим привычным, уже почти незаметным для слуха звукам примешивался другой, чужеродный: размеренный механический стрекот внезапно появившегося над долиной огромного металлического жука.

Вертолёт? Здесь? Откуда?!

Да, это был вертолет — черная точка возникла на краю небосвода и теперь быстро приближалась, вырастая с каждой секундой. Небольшой серебристый геликоптер летел вдоль речной долины. Дрейк обомлел — судьба посылала ему еще один шанс на спасение, но… Куда держит курс этот вертолет? Пролетит ли он над хижиной? Заметят ли летчики Дрейка — на этот раз?!

Если бы у Черного Плаща была зажигалка… Или хотя бы зеркальце — пустить солнечный зайчик...

Он вскочил. Вернее — вскочил бы, если бы не нога. Он выполз из лужи тени на свет и — глаза его слезились от яркого солнца — жадно отыскал вертолет взглядом. Летающая машина была уже совсем рядом — над ближайшим лесом.

— Эй! — прошептал Дрейк и, поднявшись на колени, взмахнул руками — нелепо дернулся всем телом, словно паяц, подвешенный на веревочках. — Эй, эй! Эге-гей! Я здесь! Посмотрите сюда, я здесь! Посмотрите сюда, черт бы вас побрал!.. Сюда! Я здесь!!!

Он хотел громко кричать, сотрясать воздух воплями, оглушительно орать во всю силу легких, но его воспаленное горло могло родить только тихий сдавленный хрип. И тем не менее он хрипел, и сипел, и рыдал… и размахивал руками… пока не понял, что это — бесполезно, что его все равно не услышат и вряд ли увидят… что вертолет мчится слишком быстро и высоко, что он, Дрейк — просто мелкая неприметная букашка, корчащаяся в траве… И он отчаялся… а потом — возгорелся неоправданной надеждой… и отчаялся вновь… отчаялся бесконечно... и вдруг понял, что вертолет летит прямо на него… прямиком к хижине… и начинает снижаться...

Ноги Черного Плаща подкосились и, окончательно выбившись из сил, он рухнул в траву. Прямо там, где стоял — выдохшимся безвольным мешком.

… Кто-то тряс его за плечо.

— Эй. Эй, голубчик. — Над ним склонилось встревоженное незнакомое лицо — полное, краснощекое, с маленькими глазками и мясистым носом "картофелиной", обильно обсыпанным, словно перцем, крохотными черными точками. — Наконец-то мы вас нашли… Вы как, в порядке?

Дрейк медленно, глубоко вздохнул. В горле его стоял ком, а по щекам неумолимо, против его желания текло что-то теплое, мокрое... кровь? пот? слезы? Нашли. Они. Его. Нашли. Неужели это случилось? Неужели теперь всё — всё! — позади: и боль, и страх, и тоска, и черное невыносимое отчаяние... Часто моргая, он посмотрел в крохотные, добродушно-сочувствующие глаза неожиданного спасителя, и на секунду увидел себя со стороны: грязный, измочаленный, в изорванной одежде, с полубезумным взглядом, с мокрым от слез лицом, с трехдневной щетиной на осунувшейся физиономии… ну конечно, он в полном порядке, что за идиотский вопрос! Вот только ходилка у него немножко сломалась…

— Меня зовут Рой Симмонс, я из службы спасения. — Бравый полисмен, поправив съехавшую на затылок фуражку, обернулся к кому-то, сидящему в находившемся чуть поодаль вертолете и потому невидимому для Дрейка. — Эй, Генри, передай на станцию, что мы его обнаружили. Наручники, наверное, здесь не понадобятся…

— Что? Какие наручники? — слабым голосом пробормотал Дрейк. Он никак не мог поверить в происходящее... и не отваживался заставить себя ущипнуть руку для проверки: может, это на самом деле всего лишь сон? Бред? Очередная галлюцинация? Все двоилось и расплывалось у него перед глазами, и все происходящее виделось точно в тумане, словно бы покрытое тонкой матовой пленкой. — Вы… меня искали? В-вы знали, что я — здесь?

— Разумеется, знали. — Симмонс, казалось, удивился вопросу. — В службу спасения поступило сообщение пару часов назад. От вашего, хм… товарища. Он коротко обрисовал ситуацию и сказал, что вы остались в хижине на берегу Фламмерс-крик… и что вы не можете идти.

— От к-к… какого товарища?

— Ну, от вашего двойника. Он пришел в полицейский участок и в двух словах рассказал о произошедшем. О крушении, и о том, как вам довелось блуждать по лесу, прикованными друг к другу наручниками, и как ему наконец удалось освободиться… Но, поскольку вы идти больше не могли, он оставил вас в этой хижине и поспешил за помощью…

— Поспешил за помощью? Кто? Антиплащ?!

— Антиплащ? Кого вы имеете в виду? Хм! — Любопытствующий взгляд Симмонса сделался недоуменно-подозрительным. — Он назвался Дрейком Маллардом. Он сказал, что Антиплащ — это вы…

— Ч-что? — пробормотал Дрейк. Он не знал, смеяться ему или плакать от этого известия: вот пройдоха двойник, нашел-таки способ выкрутиться из положения! Но, по крайней мере, теперь становилось понятно намерение Симмонса надеть на спасенного наручники. — А где он сейчас… этот… ну, мой спутник, а?

— Да откуда же мне знать? От медицинской помощи он, кажется, отказался… Да нам было как-то и не до него.

— Понимаю. Боюсь, он ввел вас в заблуждение, Симмонс. Дрейк Маллард — это я.

— Э-э... Ну-у... — Симмонс как будто пришел в замешательство. — Может быть, мы все-таки сначала отправимся в город и доставим вас в больницу — а уже потом во всем разберемся и выясним, кто есть кто? — сухо предложил он. И Черный Плащ был как никогда с ним согласен…

* * *

В больнице он первым делом, невзирая на протесты врача, вытребовал телефон и набрал номер ШУШУ. Только бы Хоутер оказался на месте, сказал он себе, если этот крючкотвор Гризликов уволок шефа на какое-нибудь совещание...

К счастью, трубку подняли почти сразу.

— Мистер Хоутер? — пробормотал Черный Плащ.

— А, Дрейк. — Хоутер тотчас его узнал, хотя плохонькая связь искажала голос, да и посвистывание и хрипы злобных эфирных баньши отнюдь не способствовали превосходной слышимости. — Слава богу, ты нашелся! Мы уж чего тут только не передумали... Я ещё никогда так не ждал твоего звонка! Ты где, в больнице? Как у тебя дела?

— Ничего, вполне неплохо. Я, в общем-то, можно сказать, легким испугом отделался, только ногу сломал... Вот Берни Оуэну... не повезло.

— Понимаю. — Хоутер сочувственно помолчал. — Что с вами стряслось?

— Двигатель отказал. Я потом покажу место крушения... это где-то в ущелье на западных склонах Каскадных гор, милях в пятидесяти южнее Рейнира, точнее пока не могу сказать. Кстати, у меня тут... проблема.

— Какая?

— Антиплащ сбежал.

— Я знаю. — Хоутер опять сделал едва заметную паузу. И Дрейк представил себе, как старик, сидя за столом, в этот момент по обыкновению снял очки и принялся рассеянно крутить их в руке — представил это так ярко и живо, словно находился сейчас не в крохотной провинциальной больничке за сотни миль от Сен-Канара, а прямиком в ШУШУ, непосредственно в кабинете шефа. — Но, может быть, мы не будем сейчас говорить о делах? Тебя не должно все это беспокоить… Для начала тебе следует отдохнуть и поправить здоровье...

— Ничего, успеется. По гринвилльскому ограблению нет ничего нового?

— Есть кое-что... Но я все же думаю, что сейчас не лучший момент об этом говорить…

— Мистер Хоутер!

— Ну, хорошо. — Хоутер устало вздохнул, как человек, прекрасно знающий, что спорить, в сущности, бесполезно — и (тут же вообразил Дрейк) вновь водрузил очки на законное место. — Слушай, появились кое-какие новые данные. Не далее как вчерашним утром некто имярек прислал в полицию анонимную записку, что, дескать, кражу из сейфа совершила сама миссис Берг. Возможно, кто-то что-то видел... Видимо, записку написал кто-то из персонала, не то повар, не то кто-то из горничных... эту дамочку, жену хозяина, там, надо сказать, не очень-то любят, и кому-то, видать, она крепко успела насолить. Короче, в деле этом по-прежнему не все ясно: как ни крути, но этот анонимный сигнал требует дальнейшей проверки, каким бы нелепым он на первый взгляд ни казался...

— Нелепым? Вы думаете? Мистер Хоутер, надо непременно найти Антиплаща. У него есть, гм… своя версия произошедшего. Которая, думается мне, может все объяснить.

— Найдем. Его уже ищут, не беспокойся. Приобщить к делу его показания было бы куда как неплохо.

— Да, — согласился Дрейк. — Я тоже так думаю. А еще…

— Что?

— Да нет, ничего. До свидания, мистер Хоутер. Собственно, это всё, что я хотел вам сказать. — Не дожидаясь ответа, он повесил трубку. "Всё, кроме одного", — добавил он про себя. Устало, с чувством выполненного долга откинулся на подушку и, закусив губу, посмотрел в потолок...

"Да, кроме одного. Я действительно очень надеюсь, что Антиплаща все-таки удастся найти. И дело даже не в том, что его показания помогут расставить все по своим местам... А в том, — он невольно усмехнулся собственной неожиданной мысли, — а в том, что я просто-напросто хочу сказать этому паршивцу спасибо."