Больше такого друга не встречу (джен)

Больше не встречу,

Такого друга не встречу -

Такого друга как ты

Дарит жизнь только раз.

И не излечит,

Ничто печаль не излечит.

Мою печаль о тебе

Память сгладить не даст.

Александр Барыкин и гр. Карнавал — "Больше не встречу"

(В.Матецкий — И.Кохановский)

Что такое битва для человека, никогда в ней прежде не бывавшего?

Это хаос.

Хаос, полный огня, то и дело стремящегося лизнуть своими вездесущими языками кожу; ослепляющих, ярких взрывов; осколков, впивающихся в лицо и руки; криков боли и отчаяния, криков молодых и стариков, женщин и мужчин. И их смертей. Так много смертей… Изломанных человеческих манекенов со стеклянными глазами, в рваной, грязной одежде с чернеющими пятнами крови... А в голове лишь одно: выжить! Пережить этот кошмар, и чтобы все близкие люди тоже остались целы и невредимы.

Авада Кедавра! Протего! Конфринго! Экспульсо!

Палочка в руке дрожит, и Джордж понимает, что это дрожат его руки. Сердце колотится в груди так сильно, так отчаянно, как будто боится не успеть отстучать все положенные ему удары. Где Фред? Их, почти никогда не расстававшихся, растащило по замку сражение, а он даже не успел заметить, когда это случилось. Просто в какой-то момент понял, что он остался один на один с двумя Пожирателями, и, хотя те уже были мертвы, Джордж не мог унять обиду, что Фред куда-то подевался.

Чудом уклонившись от вспышки слепящего зеленого цвета, Джордж упал на обломки какой-то стены. Инстинктивно дернувшись в сторону, ему удалось избежать следующего проклятия, покрывшего копотью камни, на месте которых мгновение назад была его грудь.

— Конфринго! — выкрикнул он в ответ, направляя на нападающую Пожирательницу палочку, и ту пронзил фиолетовый луч. Женщина в черных лохмотьях закричала, отлетела к противоположной стене, и её одежду охватило пламя.

Где-то над головой прогремел взрыв и сверху посыпались осколки стекла. Понимая, что не успеет ни подняться и отбежать, ни остановить осколки, Джордж свернулся в клубок, пряча лицо и живот. Но едва ногу разорвал первый всполох острой боли, как вдруг прозвучал знакомый, грозный голос: «Мобиликорпус!» — и Джорджа рвануло по воздуху в сторону.

— Спасибо, профессор, — прохрипел он, с благодарностью принимая руку помощи. Ладонь профессора МакГонагалл оказалась на удивление крепкой и сильной, и через секунду Джордж уже стоял на ногах. С удивлением осмотрев свою бывшую преподавательницу, он понял, что никогда не видел её такой — в посеревшем от грязи платье, с мазком копоти на лице и горящим, полным бушующей магии взглядом. Несмотря на ужас, творившийся вокруг, Минерва МакГонагалл была одной из немногих, кто выглядел здесь к месту, и чувствовала себя так же.

«Вот подивится Фред, когда увидит, какая дикая штучка наш декан», — лишь успел подумать Джордж перед тем, как Минерва кивнула и исчезла в ближайшем проломе.

Перед тем, как вдруг замереть и не упасть только потому, что успел ухватиться за ещё целую колонну.

«Фред!»

Лишь одно имя и разорвавшая грудь боль, прервавшаяся так же быстро, как и началась. А затем пустота. Словно его, Джорджа, разрубили пополам, и одна половина исчезла, оставляя после себя вакуум, который ничем и никогда не мог быть заполнен.

Нет. Нет, нет нет! Всё вокруг завертелось, а оглушающие звуки битвы отошли на второй план. Джордж оттолкнулся от холодного камня и, пошатываясь, побрел туда, куда его тянуло. Побрёл прямо сквозь сражение, сквозь пелену пыли, точно зная направление, словно по компасу. Он не заметил, как кто-то из Ордена прикрыл ему спину, защитив от попытавшегося напасть на него Пожирателя, не заметил пронесшегося мимо великана. Он просто шел, а в голове кружилось и вокруг, внутри, везде — везде была пустота.

«Нет, пожалуйста, нет…»

«Пожалуйста, Фред…»

«Ты не можешь!»

Ещё проходя мимо развалин, с виду ничем не отличавшихся от сотен других на этом поле боя, бывшем когда-то величественным замком, Джордж почувствовал, что это случилось здесь. Но Фреда не было. Он был дальше. Всё ускоряя шаг, Джордж понял, где его близнец, едва завидев страшный, темный провал одной из ниш. Ноги подкосились, и он, зажмурившись, без сил, словно раненный, упал в проеме. Боясь обнаружить подтверждение того, что и так знал, он не мог найти в себе силы посмотреть в темноту.

По коридорам разнесся страшный вой, нечеловеческий, дикий. Джордж лежал, скрючившись, на холодном каменном полу и кричал, зная, что в нескольких футах от него находится его брат — нет, не брат, а лишь его оболочка. Абсолютно пустая. Он знал, хотя не видел, знал лучше, чем собственное имя.

— Эй, ты чего? — Испуганный Джордж потряс Фреда за плечо. Тот лежал на кровати, не открывая глаз, и, казалось, не дышал.

Орешки должны были заставить потерять сознание на несколько минут, но Фред не просыпался уже целых пятнадцать. Дома была непривычная тишина, и на Джорджа давило понимание, что рядом нет никого из взрослых, чтобы можно было их позвать. Он снова потряс брата, но опять не получил никакой реакции.

— Фредди, да очнись уже! — рассердившись, Джордж отвесил ему пощечину. Ничего.

Он прижался ухом к груди брата, в надежде услышать ритмичные удары сердца, но не мог ничего понять из-за собственного, которое, как всегда, билось точно в те же мгновения, что и у Фреда, поэтому нельзя было их различить.

— Ну же! Да что мне с тобой, олухом бессознательным, делать?

Пытаясь припомнить хоть одно подходящее исцеляющее заклинание, он стал судорожно ходить по комнате, вот только в голове вертелось лишь знакомое с детства «Эпиксеи». А, так как дело тут явно было не в сломанном носе, то оно ничем не могло помочь.

Глаза начало печь, а дыхание затрудняться, как вдруг Фред пошевелился, заставляя Джорджа рвануться к нему.

— Эй! Ты как? — спросил он взволнованно, как только глаза Фреда открылись и тот посмотрел на него своим озорным, даже в такую минуту, взглядом.

— Да уж получше тебя, Дред. Ты чего сопли развёл?

— Ну тебя с этими «дегустациями»! — всхлипнув, Джордж обнял брата, а тот, не задумываясь, обнял его в ответ. — Следующий раз…

— …проверяем только на Перси. Заметано.

В воспоминаниях Фред очнулся. В настоящем — не мог. Теперь некому было открыть глаза, потому что и Фреда то не было. А без него не могло быть и Джорджа.

Джордж больше не кричал. Он охрип и дрожал, прижимаясь спиной к холодной стене, пряча лицо в коленях. Джордж клял себя за то, что не может дотронуться до тела брата, не способен даже посмотреть на него, но ничего не мог с собой поделать. Это было так страшно... Как никогда в жизни — просто увидеть правду.

— Джордж, — он почувствовал осторожное прикосновение к плечу, но не поднял голову. Это была Луна, её голос сложно было спутать с чьим-то другим.

Лавгуд села на корточки и, с чрезвычайной уверенностью в своих словах, сказала:

— Он найдётся, если ты его хорошенько поищешь. Всё, что мы теряем, к нам возвращается.

Джордж дернул плечом, пытаясь скинуть с него чужую руку, но ничего не вышло. Он не понимал, что говорит Луна, ничего не понимал. И ничего не хотел больше. Что может быть нужно без Фреда?

— Он найдётся, — упрямо повторила Лавгуд. Джордж не заметил, как она ушла.

Через полчаса их нашел отец. Он уже откуда-то знал о том, что произошло, но всё равно плакал и обнимал Фреда. А потом Джорджа, который не реагировал на объятия почти так же, как и его мертвый близнец. Джордж чувствовал себя будто в стеклянном коконе, отделенный от остального мира, глухой, немой и слепой. Каким-то немыслимым образом поняв это, Артур не стал его просить помочь с переноской тела, а сделал всё сам, наколдовав носилки и отлевитировав на них Фреда в Большой зал. Стараясь не смотреть на близнеца, Джордж просто шел следом, тускло осознавая, что бой почему-то прекратился. Тут и там, практически через каждые несколько футов лежали мертвецы. Нельзя было сказать, кого среди них было больше — «своих» или врагов. Каждая сторона потеряла многих. Знакомые лица мелькали вокруг, люди искали раненных или своих близких. Криков почти не было, их заменили стоны. Пахло жженым мясом и кровью.

Семья встретила их возгласами отчаяния и слезами. Те, кто не видел, как умер Фред, видимо, не могли в это поверить до этой минуты. Мать рыдала, упав на колени возле головы Фреда, Джинни бросилась обнимать Джорджа, и, кажется, она оказалась единственной, чьи прикосновения сейчас были ему не чужды. Джордж сам не заметил, как стал плакать со всеми вместе, и, поддавшись мощи общего горя, не обращал внимания, кого обнимает. Всё было в тумане, а после, когда люди вдруг поднялись и пошли на улицу, кто-то подхватил его под локоть и повёл со всеми. Уходить не хотелось, но его никто не спрашивал. Кажется, снова мог начаться бой, а значит, Джордж был нужен там.

Произошедшее следом было таким калейдоскопом событий, что, когда Гарри вдруг спрыгнул с рук Хагрида и, приняв из рук Малфоя волшебную палочку, начал сражаться, Джордж на секунду забыл. Забыл, что Фреда больше нет, и обернулся, жаждая поделиться с ним радостью. Конечно, брата рядом не оказалось. А потом началась вторая битва. И Джордж использовал столько Непростительных, сколько никогда раньше, и получались они отлично. Потому что в тот момент он чертовски хотел убивать.

Как мы дружили, как рядом шли,

Как рядом были в любой дали.

О том сегодня, почти невольно,

Вновь я вспомнил, вновь я вспомнил

Наши дни...

Александр Барыкин и гр. Карнавал — "Больше не встречу"

(В.Матецкий — И.Кохановский)

В непривычно тихой квартире удушливо пахло смолой и специями. Тесное помещение пересекал длинный стол, заваленный заготовками товаров для магазинчика, практически у каждой стены стояли стеллажи для книг и материалов, что-то кипело и исходило паром в котле над никогда не потухающим огнем. Едва Джордж зашел в комнату, сами собой загорелись свечи, которые они с Фредом только недавно смогли заставить висеть под потолком без постоянного обновления чар — точно так, как в Большом зале Хогвартса. Однажды они хотели попробовать повторить и заколдованный потолок, чтобы тот отражал состояние неба снаружи. Правда пока что единственное, чего они добились, это затопили соседей снизу непрекращающимся почти три часа дождём.

Кровать — одна-единственная на двоих, так вышло дешевле — стояла в самом углу и была завалена разноцветными подушками; она напоминала гнездо. Им хватало, никто из близнецов никогда не требовал от другого больше личного пространства. Достаточно было этой маленькой квартирки под самым чердаком, с небольшими окнами и удобствами едва ли лучше чем в Норе.

Джордж не мог и не хотел осознавать тот факт, что теперь ему придётся жить здесь одному. Он не хотел думать о том, что за все двадцать лет своей жизни он ни разу не расставался с Фредом более, чем на пару часов, а сейчас Фреда нет, и не будет его всегда. Обессиленный, он прошел к кровати, едва волоча ноги. На часах в виде солнца днём и в виде полной луны ночью, стрелки показывали полдень.

Фред был мёртв уже почти девять часов.

Не раздеваясь, Джордж упал на кровать в грязной, потрёпанной после битвы одежде, и вдруг почувствовал запах. Совсем лёгкий, едва заметный, потонувший в море цитруса и каких-то волшебных трав, вроде смоквы или бадьяна, но отчётливо ощутимый здесь, на их постели... Так пах Фордж. Так пахли они оба.

Глаза вмиг наполнились слезами и Джордж сморгнул их, с трудом сдерживая рвущиеся из груди всхлипы. За прошедшие девять часов юноша плакал так много, что его не покидала мигрень, а лицо стало опухшим и красным, но с момента окончания битвы у него не получалось успокоиться дольше чем на десять-двадцать минут. Успокоительная настойка, которую ему принесла мадам Помфри, отчего-то совсем не помогала, хотя выпил он уже двойную дозу. Мама, наверное, попыталась бы его задержать, не аппарируй Джордж из Норы тихо и не попрощавшись.

Оставаться рядом с семьей, не отходящей от тела Фреда, было невыносимо. Сначала все плакали, потом перестали, и просто сидели или стояли возле, а Джордж всё никак не мог успокоиться. Он не хотел, чтобы остальные это видели, он хотел лишь, чтобы остальные ушли. Его боль, его чувства — они были только для Фреда, и только Фреду он бы позволил их увидеть. Стадия, когда ему было всё равно на невольных зрителей, прошла как только они вернулись в Нору и всё стало реальным.

Уже не надеясь остановить слезы, Джордж лег на бок, обнял одну из подушек и закрыл глаза. Тело ломило от усталости, но уверенности, что уснуть получится быстро, не было. Едва он закрывал глаза, перед внутренним взором всплывало бледное, неподвижное лицо Фреда, а в голове звучали какие-то обрывки его фраз. Непрекращающийся набат, от которого хотелось просто кричать, чтобы заглушить, шутил и смеялся голосом брата, уверял, что всё хорошо. Но всё было так плохо, как не должно было быть никогда.

«Почему я не умер вместе с тобой?»

Этот вопрос Джордж задавал уже который раз. Они ведь всё делали вместе, даже родились, так почему смерть случилась с кем-то одним? Это было просто нечестно.

Судьба так редко над ними шутила, она была благосклонна к близнецам. Но, видимо, её терпение кончилось — в самый неудачный момент.

Яркий солнечный свет, проникая сквозь густую листву, пятнами окрашивал лес в золотистые тона и играл с медными локонами на головах близнецов, пока те пробирались сквозь заросший подлесок. В руках Фред и Джордж несли фрукты — по несколько груш и яблок каждый. Они уже оторвались от преследования надоевшего младшего братца, но всё равно шли молча, поскольку не хотели спугнуть человеческими голосами лесных зверей. Мальчикам было только по восемь лет, но лес в нескольких милях от Норы они знали очень хорошо, поэтому не боялись потеряться.

Не сговариваясь, Фред и Джордж шли практически нога в ногу, уверенно направляясь к нужной поляне. Перепрыгнув звонкий, серебрящийся по камням ручей, мальчики одновременно заметили нужный булыжник и свернули на север. Через несколько минут деревья расступились и они вышли на небольшую поляну, заросшую дикими маргаритками. В центре лежал небольшой плоский камень, на который они вывалили все фрукты и поспешно спрятались за кусты. Оставалось только ждать.

Расчистив небольшой клочок земли от камней, Фред и Джордж сели на траву так, чтобы видеть поляну. Джордж, как назло, сел неудачно, и солнце светило ему прямо в глаза, приятно припекая лицо, но лишая возможности нормально смотреть по сторонам. Джордж пытался сделать козырёк из ладоней, но это мало помогло. Постепенно его всё сильнее клонило в сон.

— Фред, — прошипел он, решившись вздремнуть, и, не спрашивая разрешения, стал укладываться головой на колени к брату. — Разбудишь.

— Разбужу, — кивнул тот и стал механически поглаживать близнеца по волосам.

Джордж сам не заметил, как уснул, а проснулся он от навязчивых прикосновений к уху. Найдя в себе силы отпихнуть дурацкую ладонь, он больше не смог уснуть и всё же открыл глаза.

— Чего? — тихо и раздраженно спросил он. — Пришел?

И лишь открыв глаза, увидел серьёзный, напряженный взгляд. Не понять, что что-то не так, было сложно, поэтому Джордж резко поднялся с колен брата и посмотрел на поляну. Та была пуста.

— Он не придёт. Ты чувствуешь? С ним...

— ...что-то случилось. Да. Идём...

— ...поищем.

Оставив фрукты на камне, мальчики поднялись с примятой их телами травы, и, отряхнув штаны, пошли сквозь поляну дальше в чащу. Чем дальше они шли, тем сильнее становилось неприятное чувство, что что-то не так. Увидев, что Фред достал палочку, Джордж последовал его примеру. От ощущения в ладонях приятного полированного дерева близнецы ощутили себя немного увереннее и, с новыми силами, зашагали в глубь леса. Что-то вело их, они чувствовали нужное направление — на самом деле, подобное с ними случалось часто. Раньше Фред и Джордж думали, что такой внутренний компас есть у всех волшебников, но потом спросили у отца, и выяснили, что у него такого нет, как и у мамы, и у их братьев. У Джинни спрашивать оказалось бесполезно, она была ещё слишком маленькая и ничего не поняла.

Обогнув Кривую скалу (мальчики сами её так назвали, поскольку вряд ли у неё было другое название, плюс она действительно была в форме закорючки), Фред и Джордж оказались возле небольшого озерца, в которое и втекал тот самый лестной ручей. По своим размерам озерцо напоминало скорее большой и чистый прудик, и глубины едва хватало, чтобы оно доставало им до плеч. Стоит ли говорить, как любили они в нём купаться? Но сейчас настроения не было. Близнецы чувствовали, что произошло что-то очень плохое, и шли за этим ощущением, чтобы выяснить правду.

Золотистое пятно за камнями стало заметно ещё за несколько десятков шагов. Фред и Джордж тут же пустились бежать к нему, но, чем ближе они оказывались, тем сильнее замедлялся их бег. Чтобы рассмотреть получше, им пришлось забраться на камни. От увиденного внутри мальчиков что-то оборвалось, стало так тоскливо и тяжело, как не было раньше никогда. В поисках поддержки они прижались друг к другу плечами, а их пальцы переплелись.

— Он...?

— ...мёртв, — кивнул Фред, сильнее сжав ладонь брата и не отрывая взгляда от лежащего в шаге от них тельца.

Жеребёнок, совсем небольшой, ростом с самих ребят, лежал между камней. Его нежная золотистая шерсть уродливо обтекала впалые рёбра, а маленький, едва отросший рог как будто потускнел. Вокруг его пустого, будто стеклянного глаза летали насекомые, некоторые сидели прямо на зрачке. Мальчики никогда не видели ничего хуже этого, их обоих замутило, и они поспешили отвернуться, обняв друг друга.

— Это ужасно, — прошептал маленький Джордж, его глаза защипало от слёз, но он знал, что то же самое сейчас происходит с Фредом, и не стыдился. — Я не знал, что это так ужасно.

— Я тоже, — всхлипнул Фред, пряча лицо на плече брата. Жалость, отвращение и страх затопили мальчиков, они никогда не встречались так близко со смертью и не думали о ней. — Я не хочу...

— ...видеть его, — привычно закончил за ним Джордж и потянул Фреда с камней. — Я тоже. Не смотри.

Фред кивнул и, одной ладонью вытерев влажный нос, другой снова взял брата за руку и они спустились к озеру. Оказавшись у самой кромки воды, мальчики сели на гальку и стали невидяще глядеть на мелькающих на глубине цветных рыбок. Раньше они никогда не задумывались серьёзно, что существа, на которых они смотрят, с которыми играют, могут умереть. Что это — закономерный ход вещей. Мысль, что и они тоже когда-нибудь должны будут умереть пришла к близнецам одновременно.

— Джордж, а мы ведь...

— Да.

— И мама с папой...

— Да.

— Я не хочу, — Фред шмыгнул носом, — не хочу, чтобы ты умер. Что я буду делать?

— Будешь громко плакать, — пихнул его локтём Джордж, хотя испытывал те же эмоции и думал те же мысли. Он хотел успокоить брата.

— Это ты будешь, — гордо задрал свой покрасневший нос Фред. — Громче Рона, когда я превратил его медведя в огромного паука.

Разрядив обстановку, мальчики замолчали и просто держались за руки, вспоминая своего маленького друга. Они встретили единорожка этой весной, когда мама наконец отпустила их в лес после долгой заснеженной зимы. Жеребенок пил из озера и почему-то был один, а у Джорджа как раз было недоеденное с завтрака яблока. Чтобы не напугать животное, пришлось отлевитировать фрукт поближе к нему и ждать. Когда жеребенок заметил предложенное угощение, он с удовольствием съел его, а потом звонко заржал и, ударив копытами по гальке, ускакал в лес. После этого случая мальчики приходили в лес почти каждый день, и им не всегда удавалось встретить единорожка, но наличие яблок или груш увеличивало шансы.

— Как думаешь, почему он умер? — спросил Фред серьезно.

— Не знаю. Может, заболел. Он же еще маленький был, и один. Съел что-то не то.

— Как-то слишком просто... Он же волшебный. Может на него напал монстр?

— Нет... Крови ведь нет, ты видел.

— Точно...

Вечером, после ужина, когда мама отправила мальчиков спать, а сама занялась кухней, Фред и Джордж постелили свои постели и легли в кровати. В обычные дни Молли было невероятно сложно заставить близнецов успокоиться, но после случившегося с их лесным другом ребята вели себя необычайно тихо. Вернувшийся с работы отец предположил, что они заболели, но гипотеза не подтвердилась — анализирующее заклинание ничего не показало. Мальчики не стали ничего рассказывать, им никогда не нужен был кто-то третий в их размышлениях.

А размышлений было много. И почти все — о смерти. Как же так, что кто-то был, а потом его просто не стало? Куда он мог деться? А вдруг родители умрут? Во сне, от какой-нибудь таинственной болезни, о которой никто и не знает? Тревожные мысли не отпускали близнецов целый день. Больше всего они боялись, что умрёт кто-то один из них, а другой останется. Это было чем-то невообразимым и очень-очень страшным. Как никогда раньше мальчикам хотелось чувствовать тепло друг друга, но мама была очень строгой в том, чтобы все дети спали в своих собственных постелях. Близнецы совершенно не понимали это глупое правило и соблюдать его не собирались. Поэтому каждую ночь Фред и Джордж ложились по разным кроватям, дожидались, пока все уснут, а потом Фред перебирался к Джорджу, или наоборот, и уже тогда они могли спокойно заснуть, немного пошептавшись. Так как с утра у Молли всегда было полно дел, она перестала проверять средних сыновей по утрам уже довольно давно, поэтому они могли не волноваться, что их застукают и будут ругать.

Ждать, пока мама с папой наконец пойдут в свою спальню, пришлось ужасно долго. Фред и Джордж лежали, прислушиваясь к голосам с первого этажа, и иногда нервно переглядывались. Было темно, но свет стареющей луны падал в окно, позволяя различать силуэты. Все было точно так же, как и в многие ночи до этого. Изменилось только одно — близнецы впервые в жизни испытали страх потерять друг друга, и поняли, что тот теперь никогда не оставит их. Даже не решаясь проговорить подобное в мыслях, они оба знали, что не стань кого-то другого — папы, мамы, кого-то из остальных братьев, или сестры — было бы очень плохо, просто ужасно, но это можно было бы пережить. А вот друг без друга они не смогли бы. Никогда. Это было бы хуже, чем лишиться ноги, или руки. Или магии. Без Фреда не было Джорджа, а без Джорджа — Фреда. Даже находиться в разных комнатах иногда чувствовалось ужасно странно и непривычно, что уж тут говорить о том, чтобы остаться кому-то из них одному навсегда?

С трудом дождавшись, пока отец, а затем и мать, пойдут в свою спальню (непременно по дороге заглянув ко всем детям), Фред выскочил из своей постели и мгновенно забрался по одеяло к Джорджу. Эмоции переполняли мальчиков, нужда находиться как можно ближе вылилась в крепкие, взволнованные объятия. Сразу стало тепло и уютно. Фред уткнулся в плечо брата, вдохнул родной запах и почувствовал накатившее мощной волной облегчение. Их мысли, как часто случалось раньше, были об одном и том же:

— Давай поклянемся,...

— ...что, если умрём,...

— ...то только вместе?

Ушел ты утром, ушел в рассвет,

Туда откуда возврата нет.

Поверит трудно,

Не верить — глупо,

Есть минуты, есть минуты

Словно сон, нелепый сон...

Александр Барыкин и гр. Карнавал — "Больше не встречу"

(В.Матецкий — И.Кохановский)

Джордж проснулся посреди ночи. Первые секунды блаженного неведения слишком быстро сменились кошмарной, гнетущей реальностью. От простого осознания, что Фред совсем, окончательно и бесповоротно умер, что его правда нет, в груди что-то сжалось в тугой болезненный комок. Голова болела от рыданий все последние сутки, но на глаза снова навернулись слезы, а горло сжалось.

Как так возможно, чтобы несуществование стало настолько привлекательнее существования?

Джордж лежал на кровати, свернувшись в позе зародыша и закрывая ладонями горячее лицо. Он пытался и никак не мог вспомнить такого утра, когда ему приходилось бы просыпаться одному. Хотя оно наверняка было, точно должно было случиться хоть раз в их с Фредом прошлой, общей жизни. Но нет — в каждом воспоминании брат был рядом. Джордж помнил тот раз, когда Фред решился в первый (и последний) раз приготовить им завтрак — и каким-то образом спалил простую яичницу. Помнил сотни раз, когда просыпался первым и шел к плите сам. Помнил, когда просыпался от щекотки, или от неприятных подергиваний за волосы, или от слюнявых укусов за уцелевшее ухо... Джордж помнил всё. И никак не мог поверить, что этого всего у него больше никогда не будет.

Происходящее всё ещё казалось нелепым, невозможным сном.

«Я должен увидеть тебя, Фредди».

Он должен был, но как же, видит Мерлин, не хотел! Как страшно было даже мельком замечать мертвенно бледную кожу на потухшем, неподвижном лице, как страшно хотя бы на мгновения осознавать случившееся чуточку острее... Страшно.

Раньше они с Фредом всё делили на двоих. И радости, и страхи. Радости от этого становились ярче и сильнее, а страхи тускнели, прятались в самые дальние уголки, позволяя близнецам продолжать выглядеть смелыми озорниками Уизли даже в самые мрачные времена войны. Хотя они и не были совсем одинаковыми, вместе они составляли единое целое. А когда у тебя на всё про всё два сердца, два мозга и четыре умелых руки, можно преодолеть и пережить почти что угодно.

Кроме потери части самого себя.

— Джорджи, Джорджи, Джорджи, — в который раз повторилось противное шипение над ухом. — Я такой голодный, сделай завтрак. Джорджи-Джорджи-Джорджиджорджиджорджи, ну не будь задницей! Я же сам все спалю нахрен!

Пробормотав что-то неразборчивое, Джордж перевернулся на другой бок и натянул на голову одеяло.

— Ну, берегись, братец, ты разбудил во мне гриндилоу! И не говори, что я не предупреждал! — Яростно прорычав, сердитый и голодный как сам Мерлин (молодой и здоровый организм требовал своего уже урчанием и резью в желудке) Фред задрал одеяло на уровне спины Джорджа и полез вперед с совсем не мирными намерениями. Отказавшись вчера готовить ужин, уставший Джордж пообещал сделать вкусные блинчики прямо ни свет ни заря, но стрелка часов была уже на девяти и через час нужно было открывать магазин, так что больше чем на яичницу надеяться не стоило.

— Сука! — взвизгнул и тут же подскочил на кровати бессердечно покусанный за бок Джордж. Разъярённый взгляд не произвел на его близнеца никакого впечатления.

— Я так голоден, Дредди, — невинно похлопав медными ресницами, Фред потерся колючей щекой о плечо Джорджа и состроил жалобную мордочку. — Пожа-а-алуйста!

Несмотря на неприятную побудку, это сработало, и младший, тяжко вздохнув, со скоростью тысячелетней проклятой Мерлином черепахи поплелся к плите. Фред же довольно ухмыльнулся и внаглую развалился на кровати, раскинув длинные конечности в разные стороны. Знание, что брат почему-то считает своим святым долгом кормить его и никогда не подпускать к плите, всегда виделось ему бесценным.

— Сегодня должна прийти поставка от Бэгмена, надо сходить в Гринготтс и снять деньги.

— Я готовлю завтрак — ты идешь в банк.

— Это нечестно, — заныл Фред, сладко потягиваясь всем телом. — Ты всегда так говоришь!

— Потому что я всегда готовлю. Все честно, — хмуро и безапелляционно ответил Джордж, невербальным заклинанием переворачивая золотистый омлет на не прожаренную сторону. От аппетитного запаха у Фреда заурчал живот, и он смолк, признавая право брата на некоторые привилегии.

Ведомый ароматами, Фред все-таки заставил себя подняться с постели. Натянув первые попавшиеся брюки (не факт, что свои), он подошел к близнецу сзади и шкодливо заглянул в сковородку. Убедившись, что еда, как всегда, безупречна, а Джордж все еще обижен, Фред приобнял брата, сложив руки на его животе и положив подбородок на твердое плечо.

— Ну не дуйся, Дредди, — самым елейным голоском протянул Фред и ласково боднул его в шею. — Тебе ведь меня ещё всю жизнь кормить.

Тишина. Отвратительная, давящая, разрываемая лишь монотонным тиком стрелок на заколдованных часах. И холод — будто все тепло их маленькой квартиры ушло вместе с Фредом, будто вся магия, сотканная ими двумя, особенная магия близнецов, сливающаяся в единую, неотличимую друг от друга даже без всякого на то старания, ослабла. Хотя, почему «будто»? Феномен подобной магии до сих пор был почти неизучен, вполне могло статься, что без Фреда все их общие чары вскоре совсем спадут, и Джорджу придется обновлять их в одиночку.

Теперь, подумал Джордж, всё придется делать самому. Завтракать. Спать. Вести магазин.

Жить.

Последнее представлялось труднее всего.

Джордж пролежал в постели не меньше часа, не в силах заставить себя встать и сделать то, что было необходимо. Если бы умер не Фред, а, скажем, Чарли, или Билл, это можно было оставить как сейчас — без полного осознания произошедшего. Ведь они почти не виделись, и ничего в укладе жизни Джорджа бы не изменилось. Но о том, что Фреда нет, говорило буквально всё. Нельзя было отвлечься ни на секунду, однако и осознать смерть своего близнеца тоже полностью не получалось. Джордж просто лежал, смотря в серый потолок, и чувствовал ужасную, засасывающую пустоту. Постепенно за окном занялся рассвет, и комната начала светлеть. Джордж понял, что у него есть максимум пара часов перед тем, как Нора проснется и начнется подготовка к похоронам.

Несмотря на то, что уснул в одежде, Джордж сильно продрог. Из щелей в оконной раме дуло, а дощатый пол, едва он ступил на него, показался ледяным. Открыв платяной шкаф, Джордж долго смотрел на хранящиеся там костюмы: слева были вещи Фреда, а справа — его. И ничего черного. Они не любили черный цвет. Подумав, что брат не захотел бы видеть его в мрачной одежде, Джордж достал первый попавшийся справа костюм и не стал менять его веселую фиолетовую клетку, оставив все как есть.

На одежду Фреда он постарался не смотреть.

Не будучи уверенным, что в гостиной никого нет, Джордж аппарировал во двор перед домом. Холодный ветер тут же окутал все его тело, и впервые в жизни это показалось ему чем-то правильным — то, что было внутри него, то оказалось и снаружи. Задрав голову, Джордж посмотрел на небо. Оно было ещё темным, но звезды уже блекли, уступая место рассветной дымке и туманам.

«Обычно мы с тобой в такое время ещё спим, братец. Посмотри, как тут хорошо».

Вдруг в небе мелькнуло что-то яркое, так быстро, что только спустя мгновение Джордж понял, что это была падающая звезда.

«Я хочу к нему!» — загадал он ей, зажмурившись и желая этого изо всех сил, но было слишком поздно. — «Ну вот, Фредди, опять опоздал. Везде я, дурак, последнее время опаздываю. И к тебе, и к исполнению желаний».

Нора встретила Джорджа все той же тишиной, но здесь уже было заметно теплее. Не было привычных шорохов, не горели свечи. Джордж зажег Люмус и пошел в сторону гостиной — когда он уходил, брат лежал там. Проходя мимо Волшебных часов, он увидел, что стрелка Фреда зависла на самом верху. «Смертельная опасность». С приходом к власти Волдеморта все стрелки стояли в этом положении, но после его смерти там остался только Фред. Стрелки всех остальных, кроме Джоджа, показывали, что семья спит.

Фред лежал посреди гостиной на трансфигурированой из кофейного столика широкой лавке. Едва увидев брата, Джордж всхлипнул и тут же зажал рот рукой. Нужно было наложить заглушающие чары, но он не мог думать ни о чем, кроме своего бесценного Фреда, такого смешливого, такого родного, вместо которого осталась тусклая, пустая, пугающая оболочка. Нет, ничего не изменилось — столько бы Джордж ни смотрел, боль ни капельки не уменьшалась. Снова захотелось рыдать, так громко, чтобы Фред услышал даже на том свете и пришел.

Застывший было в проеме, Джордж с трудом заставил себя преодолеть расстояние до тела Фреда. Колени подкашивались, а плечи подрагивали от рвущейся изнутри боли.

— Как же все плохо, Фредди, как же все плохо, — прошептал он, не отрывая ладоней от лица. То, что лежало перед ним, больше не было его братом. Ведь его любимый Фред — это голос, почти такой же, как Джорджа, только на полтона выше и чуть звонче; это широкая белозубая улыбка, заставляющая близнеца всегда улыбаться в ответ; это чуть хрипловатый смех и сумасшедшие идеи, намного безумнее и жестче тех, что предлагал Джордж. Фред — это обаятельное, взрывное солнце, всегда светившее ярче и опаснее. В их паре именно Фред был мечом, Джордж же был лучше в защите.

Неужели из-за этого Фред умер? Потому что Джорджа не было рядом и некому было выставить перед ним щит? От одной мысли об этом Джордж задохнулся и стал хватать воздух, будто ему перекрыли дыхание. Они были такими разными, и нет, ему никогда не найти Фреда внутри себя, потому что то, что делало Фреда Фредом, а Джорджа Джорджем — это то, чем они отличались друг от друга. Вместе они были единым целым, только вместе. Поэтому внутри Джорджа мог остаться только Джордж, а где Фред — никто не знал. Возможно, нужно было спросить Волдеморта, этого сукина сына, что там, за Гранью, но во время битвы было совсем не до того.

Смотря на замершее бледной маской лицо близнеца, Джордж понял, что пропал. Ему никогда не научиться жить без половины себя. Без уха ещё как-то можно. Без Фреда — нельзя.

Как же мы можем не говорить о семье, если семья — наше все?

Что бы я ни испытал, моя семья была рядом,

А сейчас мы отправляемся с тобой вместе в последний раз.

Nicole Cross — "See You Again"

Не кривя душой, Джордж мог бы назвать день похорон Фреда худшим в своей жизни, если бы до этого не случилось дня ещё хуже. До самого момента, как стало пора отправляться на кладбище, Джордж просидел в гостиной, в паре футов от тела своего близнеца, смотря себе на ладони и не реагируя на членов семьи, пытавшихся его поддержать. Впервые за всю историю Молли забыла про завтрак и долго не выходила из спальни. Готовила на всех Джинни, державшаяся, кажется, лучше всех — девочка была единственной, кто за все утро не проронил ни одной слезы, не сказал ни единого выражающего внутреннюю боль слова. Рона постоянно обнимала Гермиона; он часто заходил в гостиную, но сразу уходил, потому что не хотел снова плакать. Перси, под завязку опоенный кем-то из старших братьев Успокоительной настойкой, почти все время отрешенно пролежал на диване. Загорелый от работы на солнце Чарли выглядел необычайно бледным, а взгляд этого взрослого и сильного мужчины выражал полную растерянность. Вокруг Билла едва заметной тенью ходила Флёр, наряженная в тонкотканное черное платье эльфийской работы, и поддерживала хмурящегося мужа легкими прикосновениями. Постаревший же за одну ночь лет на десять отец то стоял и с невыразимой болью в глазах глядел на Фреда, то подходил к Джорджу и робко касался его застывшего плеча. Больше всего Артур волновался именно за него, ведь только Джорджа из всей их большой семьи теперь ничего не держало в этом мире. Его озорные сыновья-близнецы всегда жили в своём, замкнутом мире, изредка делясь своим счастьем с окружающими их людьми, и никогда не нуждались ни в ком, кроме как друг в друге. Раньше это было их силой, но теперь стало главной опасностью. Артур и Молли не спали всю ночь, пролежав в постели, словно чужие люди, и не проронили ни слова, но оба думали о том, как бы не потерять следом за одним сыном и другого.

Похороны проходили на старом деревенском кладбище на окраине Оттери-Сент-Кэчпоул. Хотя тела волшебников по традиции было принято сжигать, здесь находились надгробия уже многих поколений Уизли. На невысоком холме рядом с первыми рядами могил стоял тяжелый гранитный стол, окруженный древней магией для отвода взгляда маглов. Фреда аппарировали прямо на него, Флёр изящным движением палочки обрамила его тело сияющими белыми цветами — Джордж мельком узнал только лилии и лотосы. Он сел в первом ряду, справа от него оказался отец, а слева — Джинни. Людей было не много, но отовсюду все равно слышались всхлипы и причитания; Джордж не смотрел по сторонам и не знал, кто посетил похороны Фреда. Ему было все равно, однако он был благодарен окруживших отцу и сестре за то, что те оградили его от искренних и не очень выражений сочувствия окружающих. Когда откуда-то справа раздались громкие, надрывные рыдания матери, Джордж вздрогнул и с трудом сдержался, чтобы не откликнуться на чужую боль. Через пару минут Молли успокоилась и было решено начать церемонию.

— Ты выйдешь что-нибудь сказать, Джордж? — тихо спросил Артур, прикоснувшись к его локтю, и, не дождавшись никакого ответа, поднялся сам. Он, одетый в старую, но хорошо сохранившуюся парадную мантию темных цветов, тяжелым шагом обошел гранитный стол и стал лицом к сидящим. Все звуки стихли. Джордж невольно прислушался.

Несколько секунд глава рода смотрел на лицо своего мертвого сына, а затем поднял взгляд, прокашлялся и заговорил неровным, срывающимся голосом:

— Я очень хорошо помню тот день, когда Фреду исполнилось три года... Время было непростое, тревожное, но Молли постаралась и устроила настоящий праздник. Мальчики так радовались твоему апельсиновому торту, помнишь, милая? — Джордж не увидел, как мать вымученно улыбнулась, после чего сразу закрыла рот ладонью, чтобы не прервать речь мужа рвущимися наружу всхлипами. — Они оба съели слишком много, так много, что не побежали сразу играть, а остались сидеть за столом со всеми... Они слушали наши разговоры о том, как опасно стало находиться вне родового дома и не издавали ни звука, чтобы их не выпроводили из кухни. На следующий день Фред и... Они подошли ко мне, когда я уже собирался уходить на работу, отвели в сторону... Фред сказал мне тогда, как сейчас помню, так серьёзно, так ответственно, что, если со мной что-то случится, они с... они с Джорджем защитят семью. Мои мальчики... Я знаю, все запомнят Фреда как шутника и бедокура, но я хочу, чтобы вы знали, что он был... кем-то бо`льшим. И мог стать великим волшебником. Всё. Простите...

Не выдержав, Артур отвернулся и, запустив пальцы в потускневшие рыжие волосы, сделал несколько судорожных вдохов и выдохов. Наконец, взяв себя в руки, он снова посмотрел на собравшихся.

— Кто-нибудь ещё хочет выйти...? — все промолчали; некоторые покачали в ответ головой, другие просто смотрели на постамент, углубившись в собственные мысли. Дрожащими пальцами Артур Уизли взмахнул волшебной палочкой и на цветах с тихим треском заплясал голубой магический огонь, постепенно, словно нехотя, переходя на белую мантию покойного.

Не в силах спокойно смотреть, как сгорит тело Фреда, Джордж дернулся было вперёд, но его удержала Джинни, крепко, словно тисками, схватив брата за локоть.

— Джордж! — в голосе сестры прозвенела такая боль, что он, на миг замерев, дернулся к ней и уткнулся ей в шею, пряча ото всех лицо. Плечи тут же сотряслись в беззвучных рыданиях. С трудом не поддавшись эмоциям, Джинни крепко обняла Джорджа, безумно жалея, что никогда не сможет заменить ему Фреда. Подняв взгляд, она встретилась глазами с Гарри — тот стоял возле первого ряда, измотанный свалившимися на него после смерти Волдеморта проблемами, и уже не выглядел такой уж частью их семьи, как то было раньше. Далекий, далекий Гарри Поттер... Джинни надеялась, что он сам придёт к ней, когда будет в том нуждаться. Сейчас же она необходима своей семье. И Джорджу в первую очередь. — Ну же, Джорджи... Хочешь уйти?

— Да, — хрипло ответил тот, вдруг испугавшись дикого желания кинуться к телу близнеца и вытащить его из огня. Как будто там, внутри, где-то глубоко, ещё могла остаться частица его Фреда. — Да, пожалуйста.

— Сейчас... Давай, вставай... Держись.

Не будучи уверенной в своих навыках аппарации, Джинни сжала в руке небольшой порт-ключ в виде снитча, и они с Джорджем, не разрывая объятий, перенеслись к Норе. Некоторое время брат и сестра стояли на месте, и Джинни слегка покачивала Джорджа из стороны в сторону, будто убаюкивая.

— Хороший мой... — гладила она его по сгорбленной спине, чувствуя себя как никогда взрослой. Джинни Уизли всегда знала, что именно война отнимет у неё детство; помимо этого, она отняла ещё и брата. — Давай зайдем в дом?

Джордж отстранился, вытирая рукавом лицо, и отрицательно покачал головой.

— Не хочу в Нору. Я пойду лучше, — он мотнул головой в сторону леса, — пройдусь. Не иди за мной, ладно?

Джинни кивнула, скрестив за спиной пальцы. Джордж на секунду наклонился, прижимаясь своим лбом к её, а затем стремительно, не оборачиваясь, пошел со двора. Скрипнула калитка, зашуршали в огороде гномы, со стороны пруда послышался тихий плеск. Ничего не изменилось, подумала Джинни, прислушиваясь к звукам. Умер её брат, но мир не пошатнулся. Солнце продолжало освещать мир днём, ночью его сменяли луна и звезды. На чердаке все так же жил вурдалак, а осенью её ждал Хогвартс и место ловца в сборной Гриффиндора. Как мир мог остаться таким же?

— Эй, ну ты чего? — окружили её близнецы, усевшись по бокам дивана и зажимая своими худыми боками.

— Совсем-совсем пала духом, сестрёнка?

— Хочешь, летом научим тебя летать на метле?

— Обещаем завалить тебя совами!

— А ты пообещай, что будешь держать нос выше...

— ...а то совсем его повесила!

— Мы ведь приедем на Рождество...

— И в следующем году ты будешь там с нами, не забывай.

— Ещё успеем так надоесть,

— ...что придётся тебе прятаться от нашей неудержимой братской заботы.

Поцеловав соленые от слез щечки сестры, Фред и Джордж, не сговариваясь, кинулись её яростно щекотать, и Джинни ничего не оставалось, кроме как хохотать что есть силы и просить пощады.

Чем ближе Джордж подходил к опушке, тем громче слышались шелест листьев, весенний щебет птиц и привычные шорохи леса. Джордж чувствовал, как сильно дрожат его руки, как пытается, да всё никак не разорвётся сердце — он думал, что, случись это сейчас, упади он прямо тут замертво, это было бы очень правильно. Но сердце всё билось и билось, и ему было абсолютно всё равно на то, насколько плохо его обладателю. Мелькали стволы и молодая дикая зелень, Джордж не помнил, сколько уже идёт. Углубляясь в лес всё глубже, спотыкаясь о каждую ветку ватными, непослушными ногами, Джордж не мог отделаться от мысли, что никогда не был здесь один. Никогда вообще не был один, но здесь, здесь они всегда были вдвоем с Фредом. Он не помнил, когда начала кружиться голова, когда в ней безумным эхом зазвучал родной голос.

«Я не Фред, я Джордж... Серьёзная Шишка!... Ну что же ты, Дредди... Джо, смотри сюда!... Идём быстрее, пока Молли не пришла... Конечно я люблю тебя, братец, откуда такие глупые мысли в твоей чугунной башке?... На свете столько классных шуток про рану, а ты выбрал про слизняка! Ты безнадежен... Ну как? Сильно болит? Иди ко мне...»

Вцепившись пальцами в волосы, Джордж с силой потянул их, будто хотел выдрать вместе с фразами, такими звонкими, яркими, чистыми, словно это Фред стоял здесь и сам их говорил. Он слышал смех брата, и не мог перестать вспоминать его растерянное, немного испуганное лицо, когда они стояли на стене Хогвартса. Мерлин, почему он не увел его оттуда? К чему было всё, зачем теперь эта чертова победа? Какой от неё может быть прок, если Фреда больше нет?

— Фред! Фред, ох, Мерлин... Фред... — судорожный шепот оборвался тихим всхлипом. Перед глазами потемнело, и Джордж без сознания завалился набок на молодую, покрытую влагой траву.

Старый и мрачный дом, в котором они оказались вынуждены провести почти все лето, сейчас был наполнен голосами и казался совсем не страшным. С нижних этажей доносились крики матери, а из-за стенки — веселый смех кого-то из младших. Близнецы лежали на заправленных кроватях, сдвинутых вместе, и бездельничали, рассматривая грязный потолок. Им было почти уютно здесь, несмотря на маленькую, темную комнату, которая досталась им в роли спальни. Одна проблема — в своих попытках создать работающие как надо блевательные сладости, Фред и Джордж пока добились лишь непроходящего по несколько часов чувства тошноты, которое было никак и ничем не унять, но и нужного эффекта при этом получалось достичь только засунув два пальца в рот... Или что-нибудь проглотив. В общем, действовали их разработки пока не так, как задумывалось, однако братья не унывали. Просто ждали, пока станет чуть легче и можно будет наконец спокойно поесть.

— Смотри туда, — Фред указал пальцем на одно из пятен на потолке, — Совсем как книзл! Вон морда...

— ... а вон хвост! — обрадовался Джордж, заметив забавную находку брата. Силуэт и правда был очень похож, соответствовал даже размер ушей. — А вон, вон! Это крылья, а там рог!

— Ты уж определись, пегаса ты видишь или единорога, — прыснул Фред, пихая брата локтем в бок, а потом заныл: — Сука, как же жрать хочется. Чтобы я еще хоть раз...

— И раз, и два, и пятьдесят два. Пока мы тут, у нас выбора нет, сам знаешь.

— Или на себе, или никак, знаю. Но знанием сыт не будешь.

— Хочешь — съешь мою руку, — Джордж не глядя сунул ладонь к лицу брата и чуть не заехал ему в нос, Фред едва успел увернуться и оттолкнуть руку, но от резкого движения закружилась голова (еще один побочный эффект) и он замер на постели, закрыв глаза.

— Тьфу на тебя, Дредди, чтоб тебе... — вяло начал он.

— Ох, черт, прости! — Джордж тут же оказался над ним, перебивая и тревожно всматриваясь в лицо близнеца. — Как ты?

— Да все нормально, только клешнями своими меньше размахивай, — сердито пробурчал Фред, не открывая глаз, чтобы не видеть кружащийся потолок. Или кружащегося Джорджа (судя по опаляющему щеки горячему дыханию, тот был всем рядом). Или еще что-нибудь кружащееся.

Джордж послушно кивнул, убедившись, что состояние брата вовсе не критичное, и хотел уже было лечь обратно, но вместо этого остался так. Обычно Фред был слишком энергичным, чтобы просто лежать спокойно и давать себя рассматривать, поэтому сейчас, получив такую возможность, Джордж не стал ее упускать.

Всегда в движении, с выразительной мимикой, в этот момент лицо близнеца было расслабленным и почти — почти — неподвижным. Небольшие ноздри слегка раздувались при каждом вдохе, иногда Фред слегка шевелил губами или глазами под веками. Джордж посмотрел и на них — по очереди, просто чтобы убедиться, что рот все еще такой же широкий, как и в прошлый раз, а линия ресниц все такая же длинная. Они с Фредом обладали не особо правильными, крупными чертами, но нельзя было сказать, что это их хоть сколько-нибудь портило. Хотя Джордж знал, что Фред недоволен тем, как совсем слегка, только иногда, если внимательно присматриваться, можно заметить их легкую косоглазость. Тот считал это недостатком, и Джордж вслух с ним соглашался, хотя в глубине души не хотел бы ничего поменять ни в себе, ни в нем.

— Что, Дредди, так голоден, что готов родного брата съесть? — ехидно, состроив гаденькую ухмылку, вдруг поинтересовался Фред, за что заслуженно получил подушкой по лицу.

— Это ты у меня сейчас перья жрать будешь, — нарочито озлобленно, но на самом деле весело прорычал Джордж, вдруг осознав, что тошнота прошла, и кинулся мутузить своего наглого близнеца.

Сознание возвращалось медленно, будто толчками. Джордж слышал голоса, но потом снова проваливался в небытие, тихое и блаженное. Постепенно из смазанных звуков начали выделяться отдельные слова, которые не могли не привлечь внимание.

— ...твой сын! ... никуда, я запрещаю!...

— ...двадцать один год... мы не можем...

— ...папа прав...

— Нет! — от сердитого крика матери Джордж окончательно проснулся, но не стал открывать глаз, а прислушался к разговору, который шел на повышенных тонах. — Джордж никуда больше не пойдёт и должен остаться жить с нами. Артур, ты должен меня понять, сначала Фред, а что если...

Молли резко замолчала, и Джордж понял, что кто-то заметил, что он не спит. Притворяться больше не было смысла, к тому же Джордж уже понял, о чем шла речь, немного запоздало вспомнив, что последним воспоминанием было как он шел по лесу. А потом провал. Неужели, обморок?

— Джорджи, милый, — тут же кинулась к нему миссис Уизли, едва Джордж попытался сесть, но он выставил перед собой ладонь, не давая подойти к себе. Мать вдруг вскрикнула, и он поднял взгляд. С удивлением он обнаружил перед собой мерцающий щит.

«Стихийка», — пораженно подумал он и потянулся к покалывающей кончики пальцев магии. Едва он прикоснулся к щиту, тот распался, словно лопнул мыльный пузырь. Неконтролируемых всплесков стихийной магии у Джорджа и Фреда не случалось уже довольно давно. Посмотрев на семью, он встретился с сочувствующими взглядами.

— Чего уставились? — вдруг, не ожидая от самого себя, и не видя, каким агрессивным стало его выражение лица, едва ли не прорычал Джордж. Не обращая внимания на окрики родных, он оттолкнул стоявшего на пути Рона и, выбежав из дома, едва ли не на бегу аппарировал.

Всё, что я хочу — это лишь

Услышать, как ты стучишь в мою дверь.

Ведь если бы я мог увидеть вновь твоё лицо,

Я бы умер счастливчиком, это точно.

Kodaline — "All I Want"

«Нацеленность, настойчивость и неспешность, студенты. Нацеленность, настойчивость и неспешность. Вы же не хотите потерять по дороге ногу, или, что ещё хуже, голову?...»

Джордж заорал и повалился на колени, прижимая к груди кисть правой руки. Несмотря на то, что все пальцы были на месте, он был уверен, что ещё чуть-чуть и их бы оторвало. Он чувствовал жуткую боль по линии суставов, рука крупно дрожала от напряжения. Однако, это было не в новинку — они с Фредом уже переживали нечто подобное, когда только учились аппарировать. Он прекрасно знал, в чем заключается его ошибка, знал, что нельзя самостоятельно совершать аппарацию в таком нестабильном состоянии, но на самом деле ему было наплевать. И на боль, и на безопасность. Реакция тела была всего лишь реакцией тела, внутри же все было гораздо хуже.

С трудом добравшись до кровати, Джордж лег на спину, все ещё прижимая к себе ноющую кисть. Посмотрев в потолок, он вспомнил все разы, когда смотрел на него вместе с Фредом. Отвернувшись к стене, он увидел рекламный плакат, который они придумали вместе и на котором были изображены их карикатурные лица. Закрыв глаза, он четче ощутил запах, пропитавший постель. Джорджу на миг захотелось разучиться дышать, но уже в следующую секунду он ужаснулся мысли, что тогда он никогда бы не смог больше ощутить запах Фреда.

Ведь запах и воспоминания — это все, что ему осталось. Смерть отобрала у него Фреда, отобрала будущее, отобрала счастье и смысл жизни, но не могла отобрать их. От бессилия Джордж сжал пальцами пострадавшей руки покрывало, причиняя ей ещё бо`льшую боль. Но нет, хоть отпили он себе руку — ничто не могло отвлечь от пустоты, образовавшейся внутри в тот миг, когда Фред умер. Если бы он мог его хоть еще раз его увидеть, хоть один-единственный раз! Дотронуться, сказать что-нибудь! Обнять. Мерлин, больше всего Джордж скучал по объятиям Фреда... Всё на свете отдал бы за них. Да что там — даже за одно прикосновение.

До дрожи хотелось проговорить вслух имя брата, но Джордж боялся, что, услышав его, не сможет сдержаться. Всё, что он мог, это лежать и смотреть в потолок, под которым, подрагивая, плавали «вечные» свечи, и пытаться не сорваться. Не звать, ведь прийти было просто некому, и не плакать, потому что уже, наверное, было и нечем. Последний раз Джордж ел вместе с Фредом, а пил... Кажется, перед похоронами. Джинни заставила.

Удивительно, но легче всего становилось, когда хоть на миг получалось представить, что это всего лишь страшный сон, ночной кошмар, и когда-нибудь он обязательно проснется. Ему такие снились, им обоим, на самом деле. Особенно после того, как началась война и вокруг начали умирать люди. Они с Фредом всё радовались, скрывая за улыбкой скорбь по погибшим, что, мол, смотри, братец, не забирает нас Смерть, жалеет, дураков. «Удачливые мы, Дредди».

На самом деле не было у них удачи. А выжили они так долго, не закрывая магазин, оставаясь у всех на виду, только благодаря тому, что были близнецами. И магия была у них особенная, близнецовая. Когда они колдовали вместе, по-серьёзному, это было не простое объединение сил, как у прочих. Их магия превращалась в единый поток, без границ, различий и изъянов. Никто не мог пробить их щиты. Никто не знал, что они — Фред и Джордж, Джордж и Фред — были замкнутой, закрытой системой. И пока они были рядом, пока их магия чувствовала, что способна объединиться в любой момент, она защищала их.

Джордж ведь потерял ухо не потому, что в него попало заклинание Снейпа. Это случилось, потому что Фреда не было рядом.

И Фред умер не потому, что его убили. На самом деле Фред умер потому, что его, Джорджа, рядом не оказалось.

«Как долго мне ждать нашей встречи?» — отрешенно, с тупой, сжигающей изнутри надеждой подумал он. Из окна повеяло холодом, и Джордж механически, за задумываясь зачем это делает, свернулся в клубок. Он не замечал ни ужасного голода, ни сквозняка, норовящего забраться ему под одежду. Ни-че-го. Единственное, что он четко осознавал, это свое нестерпимое, усиливащееся с каждой секундой желание попасть к брату. Попросту говоря, все, что хотел Джордж Уизли — это умереть.

Ну, или окончательно сойти с ума и оказаться запертым в собственных воспоминаниях с Фредом. Так, чтобы ни на секунду не осозновать реальный мир, в котором одно его существование — близнеца без близнеца — самый ужасный из существующих парадоксов.

Джинни пришла внезапно. Постучалась в дверь, конечно, но всё равно внезапно. И не то чтобы её приход был странным, нет. Если бы Джорджа спросили, придет ли Джинни, он был дал положительный ответ. Вот только не мог он сейчас думать ни о ком, кроме Фреда. Одно имя в голове, одно лицо перед внутренним взором, один голос в ушах.

«А потом она заявила мне, — рассказывал однажды Фред после расставания с Анжелиной, — что я зациклен на тебе и никого больше не вижу и не слышу. Дура. Как бы я смог позвать её на свидание, если бы не видел её? А как бы отвечал ей на вопросы, если бы не слышал? Курица как есть.»

Фред был зол тогда, хотя и понимал, что Анжелина говорила правду. И Джордж это понимал, но защищать её не стал — всегда был на стороне брата, даже если тот оказывался не прав. Тем более, делить с кем-то Фреда было просто невыносимо, и он крайне не хотел, чтобы Фред и Анжелина снова сошлись.

— Джордж, — голос сестры вырвал его из воспоминаний, но Джордж не подал вида. — Я принесла... Тут немного супа, поешь, пожалуйста.

Не дождавшись никакой реакции, Джинни прошла в дальний конец комнаты и поставила небольшую кастрюльку на кухонную тумбу. Нервным жестом поправив воротник траурной мантии, она перевела взгляд на брата. Тот лежал в постели, на боку, поджав колени к груди и глядя будто бы в никуда. Покрывало сбилось к ногам, а кожа у Джорджа была белее мела. Острым зрением ловца Джинни заметила влажные дорожки на щеках и покрасневшие глаза — он снова плакал, но, кажется совсем не замечал этого. Сердце Джинни защемило боли и жалости. Что она могла? Что вообще можно сделать для того, кто потерял самое-самое важное, незаменимое?

Джинни точно знала, что любит Гарри. И любит сильно. Но разве, увидев его на руках у Хагрида, почувствовала она то же, что и Джордж, когда увидел Фреда? Да, внутри всё оборвалось, а на глазах выступили слезы, и казалось, что надежда потеряна. Но на что была её надежда? Думала ли она о чем-то вроде «Как мне теперь жить без него?».

Не отводя взгляда от потухшего, не замечающего её брата, Джинни призналась себе, что нет. Она не могла себе даже представить, что чувствует сейчас Джордж, поскольку никогда не имела настолько близкого человека, каким был для него Фред. Даже Гарри, её первая и непроходящая уже столько лет любовь, оставался тем, без кого Джинни вполне могла бы прожить. И даже стать счастливой. Наверное.

— Я оставила суп возле плиты, — тихо, но так, чтобы брат услышал, сказала Джинни, опершись поясницей об угол тумбы. — Он ещё теплый, но, если надо, разогреешь. Поешь, пожалуйста. Мы все... — Джордж никак не реагировал на её слова и это было довольно жутко. Утром он был совсем не такой. Утром он ещё был похож на живого, но сейчас выглядел словно на него наложили «Петрификус Тоталус». Если бы не едва заметно вздымающаяся грудная клетка, Джинни бы обязательно проверила, не заколдовал ли он. — Мы все волнуемся за тебя... Ладно. Я пойду. Приходи в Нору. Мы тебя ждем.

Дождавшись, пока сестра уйдет, Джордж встал с постели и отрешенно подошел к закрытой двери. Наставив на неё волшебную палочку он бесцветным голосом произнес: «Клаудео Остиум». Палочка вдруг заискрилась, дверь резко приоткрылась и с шумом захлопнулась, но запирающие чары не легли. Джордж нахмурился и попробовал ещё пару раз, однако нужного результата не добился, поэтому махнул рукой. Он догадывался, что может происходить с его магией, но пытаться с этим что-нибудь сделать не собирался. У него были дела поважнее.

— Скажи, ты веришь, что когда это случается, мы все отправляемся за Грань?

Джордж замер, не успев поднести стакан с огневиски ко рту. Он не помнил, чтобы они когда-нибудь раньше заводили разговоры о загробной жизни всерьёз, но судя по мрачному лицу Фреда, тот действительно хотел знать ответ. Сегодня они впервые увидели, как бесчинствуют на Косом переулке Пожиратели Смерти, и Джордж с трудом удержал Фреда, чтобы тот не выбежал сражаться. Близнецы не могли себе позволить позвать подмогу — Орден и так поредел, МакГонагалл строго-настрого запретила подвергать себя опасности, пока они не понадобятся Гарри, — а вдвоем противостоять двум-трём десяткам боевых магов было невозможно. «Нас просто убьют, мы никого не спасем, братец, ну всё, всё, успокойся, пожалуйста», — утешал Джордж рвущегося воевать Фреда, крепко обхватив его руками и вознамерившись ни за что не отпускать. Сделать же близнецу больно и вырваться Фред не посмел. В конце-концов ему пришлось успокоиться, и борьба превратилась в скомканные, горькие объятия. Слышать крики боли и мольбы о пощаде было невыносимо, и близнецы жались друг к другу, словно в детстве.

После того, как всё закончилось и с Косого прекратили доноситься страшные звуки дикой бойни, братья вышли на улицу и увидели столько мертвецов, сколько не могли себе представить в самом страшном сне. В живых не осталось никого; все, кто не успели попрятаться по домам, лежали бездыханные, в странных позах, то тут, то там на мостовой. Пока близнецы торопливо шли по переулку, в надежде помочь хоть кому-то, из домов стали показываться люди. Раздались первые рыдания, какая-то девочка звала маму; через минуту выбежала старуха и, прикрывая платком искаженное горем лицо, увела ребенка. Некоторые люди начали оттаскивать тела в ряд вдоль тротуара, чтобы другим было проще найти среди погибших своих родных и близких. Фред и Джордж, недолго думая, присоединились и начали помогать. К тому времени, как на Косой переулок пришли сумерки, работы не осталось, и братья вернулись в свою квартиру. Оказавшись наедине, они молча достали запас Огненного виски и решили сегодня же его прикончить.

— Не знаю, Фредди, не знаю... Но было бы неплохо. Вечность и прочие плюшки.

— Вечность? Ты как себе это представляешь? Со скуки ведь помереть можно, вот только второй раз уже вряд ли получится.

Джордж хмыкнул и опрокинул в рот содержимое стакана. Рот, горло и желудок обожгло словно огнем.

— Это если там каждый отдельно. А ты представь, сколько людей с Начала уже успели умереть; как пить дать, места не так уж и много осталось. Что если можно будет быть вместе?

Фред как-то странно посмотрел в ответ, и Джордж подумал, что впервые не уверен, что означает взгляд брата. Они сидели на полу, возле кровати, алкоголя в бутылке оставалось чуть больше половины.

— Предлагаешь вечность на двоих, — без вопросительных ноток в голосе сказал Фред, откинув голову на матрас и уставившись в потолок. Джордж зачем-то кивнул. — Ну что ж... По рукам, братец.

Выйдя из камина, задумчивая после тяжелого дня Джинни едва не врезалась в такого же уставшего, как и она, Гарри.

— Ох! Гарри! Давно ты пришел?

Гарри замер, словно совершенно не ожидал встретить Джинни в её же доме, и как-то вымученно улыбнулся.

— Привет, — он поправил очки на переносице, посмотрел на пол, потом на Джинни, а затем одним слитным движением заключил её в крепкие объятия. Ощутив возможность хоть немного побыть слабой, хоть для кого-то, Джинни прижалась к Гарри, обхватывая его руками за талию. На мгновение Гарри почувствовался таким родным, и она сдавленно всхлипнула. Почему-то от него сильно пахло разными зельями, совсем как в классе зельеварения. Уткнувшись лицом в потрепанную старую куртку, Джинни хотелось простоять так вечность, но Гарри мягко отстранился и заглянул ей в лицо. — Мне так жаль. Этого не должно было случиться.

На его лице отражалось искреннее сочувствие, а в глазах сквозила такая тяжесть, что Джинни поняла — он винит себя в каждой смерти, случившейся во время битвы за Хогвартс. Будто он мало сделал, будто мог сделать что-то ещё. Её милый, хороший Гарри... Прикоснувшись к его щеке так ласково, так нежно, как только могла, Джинни погладила Гарри, а затем заправила его отросшую челку за ухо, но та не удержалась и снова упала на очки.

— Тебя надо постричь, — улыбнулась Джинни уголками губ и решила во что бы то ни стало попытаться убедить Гарри, что он сделал всё правильно, и единственный, кто во всем виноват, это чертов Волдеморт, пусть жарят его тысяча Мордеров. Только займется она этим чуть попозже. Сегодня она слишком устала, чтобы вправлять геройским героям мозги. — Поужинаешь с нами?

— Да, — кивнул Гарри, пряча руки в карманы джинсов и кивая в сторону кухни. — Пойдем?

Ужин прошел тише, чем когда-либо раньше случалось в Норе. Гарри, проведший за последние два дня много времени в Хогвартсе и Аврорате, наизусть перечислил имена погибших. Некоторых не смогли спасти уже в Святом Мунго, и этот факт почему-то сделал смерть этих людей только печальнее. Неожиданностью стал рассказ Гарри о том, что Северус Снейп не был предателем. Не считая Рона и Гермионы, которые уже знали об этом, все, кто сидели за столом, были поражены. Никто ничего не сказал, каждому нужно было обдумать для себя, как отнестись к тому, что делал Северус, но Гарри и не настаивал на том, чтобы все сразу же изменили свое мнение. Он так и сказал:

— Я понимаю — вы не видели того, что видел я в Омуте памяти. Но надеюсь, что вы поверите мне на слово. Потому что если это не сделаете вы, то остальные... Люди должны узнать правду о Сириусе и Северусе Снейпе. Очистить их имена — это всё, что мы можем для них сделать.

Затем Билл разлил по стаканам огненное виски, и все выпили, не чокаясь. Несмотря на трагичные события, напиваться никто не стал, и кухня довольно быстро опустела. Сначала Рон с Гермионой под внимательными взглядами присутствующих ушли в спальню Рона, за ними Билл и Флер через камин отправились в свою «Ракушку». Следом попытался уйти и Гарри, но Джинни взяла его за руку и, не смея от смущения поднимать взгляд на родителей, сказала, что он может переночевать в её комнате. Артур и Молли многозначительно переглянулись, но ничего не сказали. Чарли слабо улыбнулся, встал из-за стола и сказал, что тоже идёт спать. Лишь когда Молли и Джинни начали убирать со стола посуду, Артур счел нужным предупредительно (и незаметно для дочери) покачать пальцем прямо перед носом Гарри, мол, «никаких непотребств». Залившись краской до кончиков ушей, Гарри серьёзно кивнул, тем самым показывая, что ничего плохого с младшей Уизли не случится.

Закончив с посудой, Джинни подошла к Гарри и тронула его за плечо:

— Пойдём.

Утром Джинни проснулась рано, когда за окном ещё было темно. Со двора доносились надрывные крики петухов, Гарри спал на полу на наспех трансфигурированом из коврика матрасе — лечь вместе в постель он наотрез отказался, объяснив это смущенным бормотанием себе под нос. Настаивать и обижаться тогда Джинни не стала, слишком уж хотела спать. Гарри Поттер никогда не был простым парнем, если его так уж прельщал твердый (а она сделала именно самый твердый и неудобный, какой только смогла, чтобы не повадно было) матрац на холодном, продуваемом полу, это только его дело...

Стоило Джинни открыть глаза, её тут же обуяла неясная тревога. Поправив сползшую бретельку ночнушки, она села, опустила ноги с кровати и прислушалась. Не считая привычных шорохов и надрывающихся снаружи петухов, в доме было лишних звуков. Надев тапочки и взяв с тумбочки свою волшебную палочку, Джинни тихо, стараясь не наступать на скрипучие половицы, вышла из комнаты и направилась вниз. Люмус освещал ей путь.

Внизу ожидаемо никого не оказалось. Убрав огонек, Джинни одним движением палочки зажгла свечи на кухне, налила себе в стакан чистой воды и сделала несколько глотков — пока не заметила кое-что, отчего её сердце упало в пятки.

Стрелка Джорджа на Волшебных часах стояла ровно на том же месте, что и замершая навечно стрелка Фреда: «Смертельная опасность».

Я чувствую себя капитаном своей души,

Я — хозяин своей судьбы,

Настоящая тюрьма — та, что внутри.

Carlos Jean, DJ Nano feat. Ferrara — "Prisoners"

С трудом заставив себя съесть принесенный Джинни суп, вкус которого он почти не почувствовал, Джордж провел некоторое время, рассматривая в окно редких прохожих. Атмосфера на улице стояла странная — то ли весенне-радостная, то ли весенне-печальная. Люди словно не знали, веселиться им или плакать, но, по большей части, выбирали первое. Впервые в жизни чужие улыбки не вызывали у Джорджа положительных эмоций. Ему хотелось скорее совершить задуманное, но было необходимо дождаться темноты.

За последние двое суток Джордж наконец испытывал хоть что-то, кроме тоски, пустоты и боли. Его будто тянуло, звало куда-то. Так легко принятое решение чувствовалось словно колокол — тяжелый, гудящий после каждого звона, раздающийся где-то в животе, отсчитывающий время. Джордж смотрел, как солнце скрывается за крышами домов Косого переулка, и ощущал острое, щекочущее предвкушение. Такое же, какое бывало у них с Фредом, когда они затевали очередную шалость и никак не могли дождаться возможности воплотить её в жизнь.

Джордж всегда был терпеливее, но только в сравнении с Фредом. Сейчас он то и дело посматривал на часы, представлял, что может происходить в Норе, а потом возвращался к мыслям о брате. И так по кругу, пока не решил, что, скорее всего, семья уже легла спать, а значит никто не вздумает прийти к нему, и можно начать приготовления.

Усыпляющее зелье и Дурманящая настойка нашлись в одном из шкафов. Яда крильмара оставалось совсем мало, они с Фредом использовали его в качестве тайного ингредиента для некоторых зелий в магазин. Выставив три полупрозрачных фиала на тумбе подле кровати, Джордж полюбовался на дело рук своих и довольно хмыкнул — если получится, все плохое просто закончится. Даже не пытаясь использовать Очищающее заклинание (все равно не сработает), Джордж принял душ, высушился полотенцем и подошел к платяному шкафу. От вида любимого костюма Фреда — того самого, в котором тот был на открытии их магазина — начало печь глаза. Джордж запрокинул голову и быстро проморгался, чтобы не позволить слезам пролиться. Скоро все закончится, повторял он себе, одеваясь в чистую одежду и наугад расчесывая рыжие волосы (смотреть в зеркало совсем не хотелось). Кое-как завязав галстук, Джордж постоял так несколько секунд, а затем торопливо, даже не развязывая полностью, стянул его через голову. И так воздуха не хватало...

Посмотрев на себя сверху вниз и удостоверившись, что выглядит достаточно опрятно, Джордж последний раз выглянул в окно — улицы были уже пусты. Не став закрывать ставни, Джордж прошел к кровати и сел с краю. Всё. Всё было готово, можно было начинать.

Фиал с ядом лег в ладонь так легко, так просто, словно ему было там самое место. Смотря на изящные линии стекла и чувствуя его приятный холод, Джордж ощущал также слабое покалывание магии. В этом не было ничего странного, ведь крильмары, всё-таки, изначально волшебные существа, и магия была в самой их сути. Не будь их яд магическим ингредиентом, для зелий он был бы бесполезен.

Закрыв двумя пальцами нос, Джордж открыл фиал и, стараясь не дать парам попасть в глаза, быстро и залпом проглотил горькую жидкость. Отбросив пустой сосуд, он схватил Дурманящую настойку — чтобы быть не в состоянии передумать и спасти себя, когда начнется действие яда. И, наконец, Усыпляющее зелье... Ведь что может быть лучше, чем просто уснуть и уже не проснуться?

Едва Джордж совершил последний глоток, мир вокруг пошатнулся. Фиал выпал из рук и укатился под кровать. Упав головой на подушку, Джордж раскинул руки и уставился в покачивающийся потолок. Его тут же затопило прекрасное чувство долгожданного облегчения. Нет, он не совершил ошибку. Всё хорошо. Он мог позволить себе уйти, мог позволить себе выбрать другой способ существования, ведь его ничего не держало. Кто хоть раз не хотел узнать, что там, за Гранью? Вот теперь у него есть отличный шанс выяснить. И, может быть, встретить там брата.

«А умирать не так уж и страшно, Фредди», — успел подумать Джордж перед тем, как закрыть глаза и провалиться в бесконечную пустоту.

Стареющая луна, почти — но лишь почти — круглая, светила ярко, словно огромный небесный фонарь, затмевая звезды и освещая своим ровным серебристым светом площадку Астрономической башни. Облокотившись на широкий каменный парапет, Фред и Джордж с наслаждением вдыхали свежий ночной воздух и любовались видом на озеро и лес. Свободно гуляющий по крышам замка ветер трепал рыжие вихры волос и полы школьных мантий. Настроение у близнецов было странным, двояким: с одной стороны, всё было как никогда хреново, а с другой — их окружала та самая особенная атмосфера, когда случайный момент оказывается так незабываемо хорош, что все проблемы сами по себе отходят на задний план. Нет, ты их не забываешь, просто смотришь отстраненно, без негативных эмоций, как будто они остались в каком-то другом мире, в другой реальности.

Почувствовав на себе взгляд брата, Джордж повернулся к нему и вопросительно изогнул бровь. Фред покачал головой — «Ничего». Джордж фыркнул — «Дурень». Фред улыбнулся, прекрасно понимая мысли своего близнеца, и легонько пихнул его бедром.

— Ну что, сбежим?

— Давно пора, — не задумываясь кивнул Джордж, будто только и ждал этого предложения. А может, и не «будто». — В Хоге нам делать больше нечего.

— И в Норе тоже. Молли будет кричать так громко, что даже несчастный упырь с чердака сбежит.

— Значит, Косой переулок?

— Значит, он.

Братья немного помолчали, ощущая легкую тревогу и знакомое щекочущее предвкушение чего-то грандиозного. Будущее манило и пугало в равной степени, но в нём они будут вместе, а это главное. Ещё на зимних каникулах Фред и Джордж оплатили залог за целое здание в Косом переулке, большое, потрепанное временем, но «ужасно перспективное» (так выразился продавец, щуплый подозрительный тип в клетчатых штанах). Денег от щедрого подарка Гарри оставалось ещё достаточно, чтобы внести оставшуюся часть суммы, сделать из магазина конфетку и даже купить небольшую квартирку неподалеку, чтобы можно было быстро добираться даже пешком. Однако эту квартирку ещё надо было найти и купить, зимой Фред и Джордж это сделать не успели.

Особенно сильный порыв ветра едва не закинул мантию на голову Джорджу, и Фред захихикал, глядя на сражающегося с собственной одеждой брата. Расправившись с мантией, смущенный Джордж осуждающе посмотрел на Фреда, но обижаться не собирался и просто перевел тему:

— Как думаешь, свалим по-тихому, или...?

— Что у тебя за крамольные мысли, братец?! — деланно возмутился Фред, взмахнув руками и едва не подпрыгнув на месте. Джордж замер, словно загипнотизированный его вдруг загоревшимся взглядом и дьявольской улыбкой на губах. — Может нам и пора свалить отсюда, но, о Мерлин, сделать мы должны это так, чтобы эта сука Амбридж запомнила нас на долго.

Глядя на возбужденно-восторженно-коварное лицо Фреда, Джордж понял, что в голове у брата определенно возникла гениальная идея. И не важно, насколько та будет безумной — ради него он готов совершить невозможное и последовать куда угодно. Не важно, что будет завтра, сколько придётся ждать успеха, сколько дорог придётся пройти, в каких передрягах оказаться... Пока они вместе, им всё будет ни по чём.

Джинни разбудила всех громким криком, почти визгом. Она кричала не от страха или каких-то других эмоций — это был всего лишь способ поднять всех разом, не теряя времени, и он оказался очень эффективным. В Норе поднялась суматоха, все прибежали на кухню кто в чем был. Долгих объяснений не понадобилось, и меньше чем через минуту Джинни, держась за локоть отца, аппарировала вместе с ним к двери в квартиру Джорджа. С ними переместились Чарли и Билл. Артур запретил Молли идти за ними самым строгим тоном, которого семья от него почти никогда не слышала. Там же осталась и Флер. Гарри и Гермиону отправили на кладбище, а Перси, чувствующий себя немного лучше, вместе с Роном аппарировал к магазину близнецов. Ведь нельзя было быть уверенными, что Джордж, что бы с ним не произошло, в своей квартире. Больше всего все боялись, что Джордж ушел куда-то ещё, и оказался в опасности там, в неизвестном месте, куда быстро не добраться.

Но Джордж был в своей квартире. Бледный и неразговорчивый Артур, в нелепой пижаме, не желая терять времени выбил входную дверь мощной Бомбардой, даже не попытавшись просто открыть её, и первым ворвался в квартиру. Оттолкнув сунувшихся за ним братьев, Джинни вбежала следом и тут же замерла, закрыв руками рот.

— Нет-нет-нет, Фредди! Фредди! — закричав, Артур упал на колени перед кроватью, даже не заметив, что называет сына другим именем. Все силы оставили его. Артуру казалось, что он попал в страшный сон, в котором умирают его дети, один за другим, один за другим...

Джинни же просто стояла и неверяще смотрела на Джорджа. Тот лежал на своей постели, на спине, его нога свисала с края. Открытые участки серой кожи — руки, лицо, шея — были покрыты сеткой странных черных линий, своим узором больше похожих на вены. И выглядело это так страшно, так жутко, так нереально! Фред ведь был совсем другой, когда умер — почти такой же, как и раньше, только бледнее и неподвижнее. Фред как будто спал. Джордж же...

Неужели Джордж сам сделал это с собой? Джинни отрешенно перевела взгляд на отца, беззвучно рыдающего и прижимающего к лицу бледную руку Джорджа, и заметила несколько пустых фиалов на полу. Действительно, сам. А стоит ли так уж удивляться? Чего ты ожидала, Джинни, когда оставляла брата в таком состоянии? Что он справится сам? А ты бы справилась, дорогуша, отними у тебя жизнь половину души?

Первым смог взять себя в руки Билл. Он окликнул застывшего в проходе Чарли, и тот сорвался вперёд, на ходу наставляя на Джорджа свою палочку. В Румынии Чарли узнал несколько полезных, хотя и подходящих скорее драконам, медицинских заклинаний.

— Дракон Ини`ма Ба`тэ! — из палочки ударил золотой луч, быстро превратившийся в тонкую натянутую нить, идущую от кончика палочки к сердцу Джорджа. Чарли уставился на неё, молясь Мерлину, чтобы нить дрогнула, хоть раз, хоть слегка. Но она была неподвижна. С каждым мгновением надежда таяла, и Билл, знакомый с работой этого заклинания, но ещё не освоивший его, хотел было отвернуться... когда вдруг нить дрогнула. Едва заметно, так, что можно было решить, что показалось. Билл и Чарли встретились взволнованными взглядами, и, без слов поняв, что оба видели заветное движение, испытали такое поднятие духа, будто в Джордже не просто ещё осталась капелька жизни, а тот уже очнулся и заговорил с ними. Не теряя времени, они взялись за дело.

— Джинни, — рявкнул Билл, выводя сестру из ступора, пока Чарли заставил обессиленного, ничего не соображающего Артура подняться с колен, — Джордж ещё жив. Отведи отца домой. Сообщи всем, что Джорджа мы аппарируем в Мунго. Но не обнадеживай никого, поняла? И не расстраивай заранее. Говори, что ничего неясно.

Джинни, до этого не понимающая, что значат манипуляции братьев, кивнула и схватила отца за руку. Тот явно был не в себе — возможно, если он не отойдет из шока, его тоже придется показать колдомедикам. Но сейчас главным было выполнить указания братьев, лучше неё знающих, что надо делать. Последним, на что посмотрела Джинни перед тем, как активировать порт-ключ к Норе, было бледное, неподвижное, покрытое жуткими узорами лицо Джорджа.

Мы не успели, не успели оглянуться,

А сыновья, а сыновья уходят в бой.

Владимир Высоцкий — "Сыновья уходят в бой"

Джордж не просыпался уже которую неделю. Члены семьи попеременно дежурили у его постели в Мунго, местные колдомедики качали головами — по их словам, у Джорджа изначально не было шансов, и они не знают, почему его сердце вообще ещё бьется. Однако один военный врач, мистер Маккой, хмурый мужчина лет пятидесяти с залысинами и без трех пальцев на правой руке, вызванный по поводу сложного случая из-за Палестины, сказал, что ни в коем случае нельзя сдаваться. Осмотрев Джорджа, он потребовал колдофотографии, сделанные при поступлении, а потом заперся в палате с больным и никого не пускал. Вышел он часов через пять, и сразу позвал дежурившего в этот день Артура Уизли в сторону. Подведя его к окну, он разложил на подоконнике фотографии.

— Вот, смотрите, мистер Уизли. Не знаю, почему никто в этом заведении ещё не заметил такую мелочь, как исчезнувшие линии на пальцах рук и ног вашего сына. Процесс идёт, не могу сказать точно, в лучшую сторону или в худшую, но идёт. А потому как парень не умер сразу, — в отличие от местных колдомедиков, мистер Маккой не стеснялся в выражениях и не заменял слова вроде «смерть» на «уход из жизни», — и на него почти не действуют медицинские зелья и заклинания, можно предположить, что что-то в нём сопротивляется любому внешнему магическому воздействию... Что-то... Хм... Мне нужно ещё подумать над вашим случаем, через неделю я с вами свяжусь, даже если ничего нового не найду. А пока уделите мне ещё полчаса и расскажите мне всё, что покажется вам полезным.

Следующий раз мистер Маккой появился через пять дней — пришел в палату к Джорджу, и, увидев там только Джинни, приказным тоном потребовал вызвать отца. Уже через четверть часа Артур, сорвавшийся в Мунго прямо с работы, стоял перед колдомедиком и с детской надеждой глядел ему в глаза.

— Здравствуйте, мистер Уизли, — Маккой пожал ему руку, и, выслушав ответное приветствие, указал рукой на одно из кресел в палате. — Думаю, нам стоит присесть.

По лицу колдомедика было невозможно понять, собирается тот сообщить хорошие новости или плохие.

— Я внимательно изучил дело вашего сына и поискал похожие прецеденты, так что теперь мне есть что вам сказать. Слушайте внимательно, повторять не буду — через час меня ждут в Вифлееме. И так задержался больше, чем должен был.

Артур сосредоточенно кивнул и жестом попросил Джинни выйти.

— У меня есть предположение — только предположение, нельзя ничего утверждать уверенно — почему он выжил. И что будет с ним дальше, — Маккой замолчал и откинулся в кресле, думая, с чего начать. По нему было видно, как заинтересовал его необычный случай, однако Артур не обманывался и понимал, что Джордж для этого опытного колдомедика всего лишь необычный случай, но не более. И не стоит рассчитывать, что мистер Маккой бросит все свои дела на неопределенное время, чтобы попытаться спасти его мальчика. — На самом деле, всё довольно непросто, я сам не до конца понимаю вступившие в реакцию друг с другом механизмы. Но с уверенностью могу сказать, что парень всё ещё жив только из-за взбунтовавшейся в нём магии. Судя по тому, что вы мне рассказали про его близнеца, про обморок и стихийную магию, эти события напрямую связаны. И дело даже не в его эмоциональном состоянии, как я сначала подумал. Пришлось покопаться, но я нашел прецеденты, когда в паре близнецов-магов после смерти одно из близнецов у второго начинались серьёзные проблемы с магическим фоном. Выбросы стихийки, не срабатывающие элементарные заклинания... Правда, нигде нет упоминаний о том, как действовали на таких магов зелья и волшебные яды. Но могу предположить, что, как-раз из-за своей магической составляющей, те начинают конфликтовать с нестабильным внутренним фоном и срабатывают не совсем так, как должны. Именно поэтому в период, когда у детей начинаются активные проявления стихийной магии, желательно не использовать на них серьёзные лечебные зелья.

Все это время Артур хмурился и покачивал головой, показывая, что да, все внимательно слушает и понимает. Мистер Маккой говорил ровным и спокойным голосом, словно читал лекцию.

— Итак, если вернуться к проблеме близнецов, тут встречается много странностей. Например, то, что проблемы с нестабильной магией встречаются не каждый раз, и даже не через раз. Прослеживается некоторая взаимосвязь между их прижизненным поведением — чем ближе близнецы пока оба живы, тем хуже состоянии магии после смерти одно из них. Судя по вашим словам, мальчишки не расставались почти никогда. Вот оттого то оно и пошло, я вам скажу... Не думаю, что это психическое, всё-таки близнецы в первую очередь связаны кровью... А эмоциональная связь может быть всего лишь результатом некой магической связи. Которая, как я думаю, при потере одного из двух ключевых элементов цепи, т.е. близнеца, просто не в состоянии работать как прежде. Я бы мог сказать больше, будь у меня возможность изучить несколько пар близнецов-магов, а пока что могу лишь предположить о существовании такого феномена на основании прочтенного, услышанного и увиденного лично. Насколько я понял из записей в архиве, магия в таких случаях начинает стабилизироваться только через год-полтора. Так что, единственное, чем я могу вас порадовать — пока внутренний фон не позволяет яду выполнить свою работу, ваш сын будет жить. А если яд успеет за это время рассосаться — всё-таки, организм продолжает свою работу и кровь не застаивается — скорее всего, больной пойдет на поправку... Другой вопрос, как вы сможете заставить своего мальчишку не «попытать счастье» второй раз... Но это уже не ко мне. Я колдомедик, а не мозгоправ.

Закончив свой монолог, мистер Маккой ещё раз, на прощание, пожал Артуру руку и покинул палату.

Невербальным заклинанием заперев дверь, чтобы не зашла Джинни, Артур подошел к лежащему на кровати сыну. Его бедный мальчик... Такой взрослый с виду, но совершивший такую большую глупость... Артур гладил Джорджа по голове, по волосам, стараясь не дотрагиваться до страшных черных линий. А те струились, переплетались на коже, забираясь в уголки глаз, извиваясь по щекам и лбу, и ничто не могло свести их силой.

«Что же ты наделал, Джорджи...»

Нет, Артур понимал, почему тот так поступил. Очень хорошо понимал. И простил — как он мог злиться на своего бедного Джорджи? Сына, в одночасье потерявшего Фреда — своего лучшего друга и лучшего брата? Нет, Артур, в отличие от Молли, давно простил его. Единственное, что он не смог — это принять. Но и не существует такого отца, который сможет согласиться с решением сына уйти из жизни по собственной воле. Поэтому подобного от него требовать было нельзя.

Оказавшись перед собственным домом, Артур Уизли спрятал в нагрудный карман порт-ключ и осмотрелся по сторонам. На грядках шебуршали гномы, а возле сарая, негромко кудахтая, прогуливались куры под строгим взглядом двух жирных петухов. Из дома донесся грозный крик — Молли снова кого-то ругала. Скорее всего, близнецов, подумал Артур и хмыкнул. Сегодня утром, за завтраком, из Хогвартса пришли письма и в одном из них сообщалось, что Перси получил пост старосты. А Фред и Джордж, всего год проучившиеся в школе, уже сложили о ней своё впечатление, и твердо решили, что старостами становятся только «наискучнейшие дураки на свете» — видать, те не слабо мешали им шалить. Ещё когда Артур выходил из дома на работу, мальчики начали дразнить Перси, и, видимо, к вечеру не на шутку разошлись.

— ...паршивцы! — Дверь в Нору распахнулась и теперь голос супруги прозвучал гораздо, гораздо громче. Фред и Джордж, сверкая голыми пятками, пролетели мимо Артура.

— Привет пап! — хором выдали близнецы, даже не останавливаясь, и через пару секунд уже скрылись за оградой. Проследивший за ними взглядом Артур неторопливо перевел его на дом. Выскочившая, в чем была, Молли взмахнула волшебной палочкой, чтобы остановить нашкодивших сыновей, но было уже явно поздно.

— А ты чего смотришь? Видел же, что убегают, мог бы и остановить! — состроив виноватый взгляд, Артур тяжело вздохнул и поплелся за супругой, которая уже скрылась в доме, продолжая бурчать и размахивать руками. — Полюбуйся, что они натворили! Ух, вернутся — я им задам! Неужели их такому в школе уже учат? Иди и помоги Перси, у меня ужин пригорает.

— Да, дорогая, — Артур с тщательно скрываемым любопытством посмотрел туда, куда указала пальцем Молли, и увидел красного от злости и обиды Перси. Тот сидел на диване, окруженный десятками, нет сотнями блестящих значков старост! Внимательно приблизив к носу один из них, Перси вглядывался в него, щурясь, будто пытаясь что-то понять. Не сложно было догадаться, что именно.

Тяжело вздохнув, Артур достал палочку и подошел к сыну. Тот проигнорировал его, слишком сердитый для чего-то, кроме яростного рассматривания идентичных значков.

— Регнат Веритас!* — громко и четко проговорил Артур, производя в воздухе витиеватые пассы палочкой. В тот же миг, как он закончил произносить последний слог заклинания, значки превратились в мелкую речную гальку. — Акцио значок старосты Перси!

Из кучи камушков выскочил значок и прыгнул в руку волшебнику. Он оказался немного пыльным и Артур протер его о лацкан пиджака, прежде чем передать обрадовавшемуся сыну.

— Спасибо, пап! — Перси было дернулся обнять отца, но потом остановил себя и просто благодарно кивнул. Артура не радовали попытки Перси вести себя старше, чем на самом деле есть, но что он мог поделать? Все дети разные. Однако, потакать он ему тоже не собирался и наклонился, чтобы поцеловать сына в рыжую кудрявую макушку.

— Я горжусь тобой, — проговорил он негромко, а потом потрепал по волосам. — Разберись с камнями, а я пойду твоей маме помогу.

Фред и Джордж объявились ровно к ужину. На их лицах отражалось почти карикатурное раскаяние — видимо, сильно проголодались. Но блеск, появляющийся в их глазах после хорошей проказы, всё равно был заметен издалека.

— Вернулись, значит! — прошипела Молли, заканчивающая последние приготовления. Джинни, помогавшая матери, почувствовала бурю и быстро слиняла из кухни. Артур, Фред и Джордж пожалели, что не могут последовать её примеру. Перси же, с выражением довольного злорадства на лице, сразу прибежал посмотреть на публичную расправу над своими обидчиками. — Вся гостинная вашими стараниями камнями завалена, а вы шляетесь где-то! Паршивцы! Вам бы с Перси пример брать, а вы в школе только отработками и занимаетесь! Три письма от профессора Макгонагалл, и это за один учебный год! Бесстыдники, охламоны! Ваш отец был старостой и сейчас уважаемый человек! Билл был старостой и теперь работает в Гринготтс! Перси стал старостой, и вы должны радоваться за брата, стараться быть похожими на него! Артур, да скажи же ты что-нибудь! Артур!

Отключившийся где-то на середине речи Артур Уизли вздрогнул и круглыми глазами посмотрел на ожидающую чего-то жену. Потом на близнецов. Потом снова на жену. В голове что-то щелкнуло, и он догадался, что от него требуется.

— Это был очень дурной поступок! — выдал свое любимое Артур, а потом ненадолго задумался и добавил: — Хотя транфигурация вышла исключительно качественная, мальчики.

Молли задохнулась от возмущения и небольно шлепнула мужа полотенцем. Однако не продолжила ругань, поскольку уже высказала всё, что хотела. К тому же, за спиной просвистел чайник, а она проголодалась и, на самом деле, очень устала — близнецы себя вели просто кошмарно, все время было нужно отгонять их от Перси, а самого Перси не раз приходилось успокаивать. Ограничившись парой десятков прожигающих взглядов, направленных на Фреда и Джорджа, Молли больше не поднимала эту тему, хотя и ближе к концу ужина снова принялась захваливать Перси за то, что он получил должность старосты. Тут же скривившиеся лица близнецов она проигнорировала, хотя и испытывала желание просто выгнать их из-за стола.

— Все было очень вкусно, дорогая, — вытерев рот салфеткой, Артур немного приподнялся над столом и чмокнул супругу в щеку. — Я уберу посуду.

— Я помогу тебе, — тут же подала голос Джинни и следом за отцом встала из-за стола.

Когда на кухне стало чисто и дети разошлись по своим комнатам, готовясь ко сну, Артур подошел к супруге, отдыхающей в кресле в гостинной. Молли читала какую-то книгу по домоводству, которая посредством магии зависла перед ней в воздухе на уровне глаз. При необходимости страницы перелистывались тоже сами собой.

— Пойдем спать, — Артур положил руку на плечо Молли и мягко погладил. — Ты сегодня так умаялась с нашими сорванцами, я же вижу.

— Мне еще нужно убедиться, что мальчики уснут, — задумчиво ответила Молли, пробегая взглядом по строчкам. — Они сегодня слишком заигрались, как бы не проболтали всю ночь.

Услышав неприятный звук, Артур посмотрел на окно. Между складками тюля жужжала запутавшаяся муха. С легкого движения палочки муха оказалась с другой стороны стекла и, наверное, продолжила жужжать уже там, но теперь это было только ее дело.

— Иди, милая, — Артур наклонился, игнорируя ноющую поясницу, и поцеловал жену чуть выше уха. — Я проверю, чтобы все дети спали.

Наконец оторвавшись от книжки, Молли подняла голову и пытливо посмотрела на Артура. Тот, ласково улыбающийся и излучающий заботу, вызывал приятное чувство доверия. Напряжение, накопленное за день, начало постепенно отпускать.

— Не забудь только, — кивнула Молли, скорее, чтобы просто что-то ответить, а не потому что считала, что Артур может не выполнить обещание.

Дождавшись, пока супруга удалится в спальню, Артур зевнул и хорошенько потянулся. Немолодое тело ломило от усталости — нужно было скорее заканчивать дела и идти спать. Сжав в пальцах палочку покрепче, он проговорил несколько фамильных заклинаний, и, убедившись, что основные охранные чары в порядке, запер все двери и окна на первом этаже. На верхних этажах стояла совсем другая магия, рассчитанная на возможность проветривать спальни по ночам. Нора не была неприступным родовым домом подобно мэнору Нотта или дому Блэков, но, все-таки, обеспечить безопасность своей семье Артур Уизли был способен.

Еще поднимаясь на второй этаж, он начал прислушиваться к звукам. Кажется, все уже спали. Привычные шорохи и скрипы старого дома волшебников не смешивались с топотом шагов или приглушенными стенами голосами, так что можно было сказать, что в Норе наступила тишина. Однако он пообещал Молли проверить детей, и должен был это сделать.

Джинни всегда спала очень чутко, поэтому к ней Артур заглянул лишь одним глазком, слегка приоткрыв дверь. Разумеется, дочка, его милая, хорошая девочка, спала, раскидав по всей подушке огненно-рыжие локоны. Он осторожно закрыл дверь. Через год Джинни пора было отправлять в школу, и именно ее отпускать не хотелось больше всего. Как же его малышка справится с большим миром сама? Артур надеялся, что Рон и Фред с Джорджем не дадут ее в обиду.

Спальня Чарли и Билла пустовала и Артур с тяжелым чувством прошел мимо — дети слишком быстро росли. И почему им вздумалось искать свое счастье так далеко? Он был рад, что оба старших сына так быстро нашли свое место в жизни, но видеть их только пару раз в год было мучительно тяжело.

Поднявшись по лестнице, Артур оказался перед спальней близнецов. Прислонив к двери ухо, он прислушался — тишина. Тогда он взялся за дверную ручку и медленно ее повернул. Она тут же заскрипела и Артур от досады зажмурил один глаз — дурацкая привычка с детства. Но отступать было поздно, к тому же, близнецы всегда спали очень крепко (если, конечно, действительно спали). Заглянув получившуюся щелку, Артур увидел, что одна из постелей была пуста, а на другой, прижимаясь спиной к спине, лежали одинаковые долговязые мальчишки. Артур покачал головой и добродушно ухмыльнулся — он знал, что все старания Молли были заранее тщетны, ведь никто и ничто не смогло бы заставить Фреда и Джорджа спать по разным кроватям. Но объяснить жене, что ничего ужасного в этом нет, и что нужно принимать особенности собственных детей, у Артура не получалось. А значит, для сохранения покоя в семье, теперь к его вечерним обязанностям добавится вот такой вот обход — незачем Молли видеть то, что она понять не готова.

*Regnat veritas (лат.) — Истина господствует.

В неведомые края,

К невидимым берегам,

Позволь мне, любовь моя,

Прибиться к твоим губам,

Уткнуться в твое крыло,

Не плакать и не спешить,

Чтоб солнце мое взошло

В просторах твоей души.

Елена Фролова — "Когда я устану жить"

В этом месте не существовало звуков и света, запахов и текстур.

В нем не было ни материи и антиматерии, ни размеров и сил природы.

Не имея не то что протонов и нейтронов, кварков и нейтрино, волн и скоростей, но даже фундаментальных пространства и времени, оно происходило одновременно везде и нигде, всегда и никогда.

В нем нельзя было существовать, в нем нельзя было отсутствовать. Но можно было стать его частью.

Он был его частью. Он не мог мыслить, ведь не имел нейронов, по которым, словно ток по высоковольтным проводам, могли бы бежать мысли. Он не был человеком. Он не был магом.

Хотя, почему «он»? Возможно, это были «они». Возможно, «он», ну, или «они» — как тут понять, где конец одного, а где начало другого? — были этим самым местом... Ведь в месте не могло существовать что-либо, способное оценить «его» (или «их») на предмет таких абстрактных понятий, как эти самые «конец» и «начало». Не было даже кого-то, кто мог бы сообщить, что «конец» и «начало» вообще могут где-то присутствовать. Да и сообщать это тоже было некому.

Однако, допустим, «он» все же был. Хотя не имел ни тела, ни сознания, ни вообще чего-либо, кроме одного-единственного ощущения. Может быть, и не ощущение то было. Это могло быть знанием. Или чем-то иным, не поддающимся человеческому познанию. Но, если предположить, что «он», все же, был, то это «что-то» у него тоже было.

И, если бы «он» мог описать это «что-то» — а «он», разумеется, не может — с помощью максимально приближенных человеческому пониманию понятий, вышло бы все равно довольно неясно. Ведь в своей эволюции люди просто не сталкивались с подобным, а значит, никак не могли получить способность это нечто воспринять.

Впрочем, вполне возможно, в общих чертах, объяснить истоки данного ноумена*, «им» испытываемого.

Представьте океан. Бескрайний, бесформенный, не имеющий глубины и поверхности. И Вы находитесь в нем. Вы — его часть. Вы — одна из бесчисленных капель воды. Вы там, где вам самое место. Ведь нет более подходящего места для капли, чем океан.

Вокруг Вас — множество подобных вам капель. Вы растворены друг в друге, слиты воедино, не имеете начала и границ. Неугасимое движение и бесконечное спокойствие. Вы вне порядка или хаоса, не испытываете ни желаний, ни потребностей, ни страстей, но и не застыли незыблемым, безжизненным изваянием в безликом безпространственном ничто. В Вас есть жизнь. Вы сами — жизнь, ее суть, ее начало и конец.

Вечное — в текущем.

А Вы — душа.

Каждый июльский день воздух с полудня и до самого вечера становился удушливым и сухим, а солнце пекло макушку так, что не помогала даже любимая голубая панамка. Поэтому Джинни выходила на улицу только ближе к закату, все время до этого проводя с Роном, которому тоже приходилось сидеть дома. Джинни была еще очень маленькая — ручки дверей в доме находились как раз напротив ее глаз — и это было первым лето в ее жизни, которое она запомнила надолго. Больше всего она ждала, когда пройдет «три недели», ведь тогда, по словам мамы, наконец случится ее долгожданный День рождения. Джинни очень хотелось подарков, ведь она знала, что их семья не очень богатая, и поэтому новые вещи покупать получается очень редко, обычно к праздникам. Она пока не понимала, почему нельзя просто наколдовать монетки и расплатиться ими в магазине, хотя папа пытался ей объяснить много раз.

У Джинни было много старших братьев, и они все очень любили ее, хотя Чарли, Билл и Перси с ней почти никогда не играли. Больше всего Джинни любила играть с Фредом-Джорджем, которые всегда выдумывали что-то новое, а меньше всего с Роном, потому что Рон был глупый и игры у него тоже были глупые — то выдрать из хвоста курицы перо, то раскидать по комнате собранные сестрою волшебные пазлы.

Фреда-Джорджа Джинни любила больше всего, хотя никогда не говорила об этом вслух, чтобы никого не обидеть. Фред-Джордж были совсем одинаковыми, они были выше Джинни на целую голову и их короткие волосы цветом походили на густой мед. Они были близнецами, и Джинни еще не догадывалась, что неправильно понимает значение этого слова. Она думала, что Фред-Джордж — один и тот же человек, которого стало два из-за магии, ведь они всегда вели себя одинаково и всегда все делали вместе. Когда родители говорили, что она не права, Джинни не верила им, ведь сами Фред-Джордж на ее расспросы только хитро улыбались — точно также, как когда затевали что-то интересное. Поэтому, когда ее спрашивали, сколько у нее братьев, она упорно отвечала, что их пять, хотя одного из братьев две штуки.

Собственное предположение не казалось Джинни странным, ведь она с рождения видела, как магией можно творить разные чудеса. Не так давно Джинни и сама умудрилась вырастить целое поле желтых ромашек в своей комнате — когда спала и видела сны про то, как купается на речке с братьями, пока папа разводит костер, а мама загорает на солнце и даже не требует выходить из воды. Сон был замечательный, вот только почему выросли именно ромашки она тогда так и не поняла — ромашки ведь ей не снились!

Увидев в окно, что мама возвращается из курятника, Джинни соскочила с кухонного стола, на котором до этого сидела, и прицельным броском отправила огрызок яблока в урну. Вытерев мокрые от сока губы краем розовой майки, она поправила шортики и подскочила ко входной двери ровно в тот момент, как мама ее открыла.

— Мама, ты кормила кур?

— Да, милая, — устало ответила Молли, одним движением палочки отправляя пустую миску из-под зерна в мойку.

— Мама, а на улице жарко?

— Да, — снова ответила Молли, уже догадавшись, к чему ведет дочь.

— А можно мне...

— Нет! — не дожидаясь конца предложения, рявкнула Молли, раздраженно проходя на кухню. Джинни следовала за ней по пятам, почти наступая на юбку.

За две недели аномальной для Англии жары Молли Уизли успела запомнить эту каждодневную песенку Джинни наизусть: сначала шли простые вопросы, наподобие «А можно мне погулять?», «А если я буду в тенечке сидеть?» и «А почему Чарли, Биллу, Перси и Фреду-Джорджу можно, а мне нельзя?». За ними следовали уговоры: «Мама, ну пожа-а-алуйста, ну мамочка, мне так ску-у-учно, ну хоть немножко!». Пару раз в конце доходило до слез, но Молли все равно не отпускала дочку из дома, пока столбик колдотермометра не опускался до 80°F, ведь охлаждающие чары без постоянного обновления в такой жаре долго продержаться не могли, а самостоятельно обновить их младшие дети еще не умели. Однако, поскольку во всем надо искать что-то хорошее, Молли старалась радоваться, что Рон еще на прошлой неделе понял — упрашивать бесполезно, и отстал, каждый раз спокойно дожидаясь, когда на улице станет прохладнее.

— Ну мамо...

— НЕТ! — выдохнув и вдохнув приятный, в сравнении с уличным, воздух, Молли вытерла фартуком пот со лба и продолжила уже спокойнее, хотя все равно строго: — Или ты сейчас же поднимаешься в свою комнату, или будешь помогать мне с готовкой ужина, Джинни. Выбирай.

Состроив мордочку нашкодившего котенка, Джинни исчезла из кухни так быстро, будто в нее залетела целая стая кусачих докси, но отправилась не в свою комнату, а в гостиную. Сегодня мама была особенно уставшей и злой, поэтому даже пытаться продолжать спор не стоило. Взяв со стола какую-то бумажку, оставленную взрослыми, Джинни залезла на подоконник и, печально глядя в пустой двор, принялась обмахиваться ею словно веером. Можно было бы подняться к Рону, но с ним было совсем не интересно, поэтому она осталась здесь. Долго никто не появлялся. Мама на кухне гремела посудой, а голые коленки, на которые через стекло попадали лучи солнца, быстро стали очень горячими, поэтому вскоре пришлось слезть с подоконника. Джинни понимала, что на самом деле мама немножко права — даже дома было достаточно жарко, несмотря на то, что папа все утро «обновлял температурные чары». Но менее скучно от этого не становилось. Джинни еще не очень хорошо читала, а все игрушки давно надоели — именно поэтому она с таким нетерпением ждала свой День рождения, практически каждое утро переспрашивая, сколько до него осталось.

Джинни лениво изучала бумажку, попавшуюся ей в руки, когда что-то во дворе привлекло ее внимание и она подняла взгляд. Это были Фред-Джордж. Они шли в сарай, переплетя пальцы ближайших рук, а в двух других несли старенькие метлы, на которых недавно научились летать. Джинни никогда не видела, чтобы другие братья так ходили, хотя ее могли держать за руку, когда они были где-то не дома, чтобы она не потерялась. Джинни смутно помнила, что раньше Фред-Джордж держались за руки почти постоянно, но потом перестали. А теперь вот — опять. Неужели снова боялись потеряться? Но как можно потеряться в собственном дворе?

Заинтригованная необычным поведением, Джинни еще много недель продолжала следить за близнецами, пока не поняла две вещи: теперь Фред-Джордж держались за руки только если думали, что их никто не видит; и страх потеряться был тут совершенно не при чем.

За эти три месяца Джинни успела выучить вид палаты, в которой лежал Джордж, до самой последней мелочи. Каждый звук и запах в больнице Святого Мунго стал ей уже знаком, большинство колдоврачей и медиведьм она знала по именам, хотя здоровалась только с единицами. Джинни приходила к Джорджу каждый день, хотя бы на пять минут, если было много дел. Джордж редко оставался один, чаще всего с ним находились Джинни, отец, Перси или Рон с Гермионой (за последнее время эти двое перестали расставаться совсем, везде были и все делали вместе). Чарли уехал в Румынию в первые же дни лета, объяснив свой поступок только отцу и наедине, а мама просто не могла смотреть на Джорджа без слез, так что она его только навещала. Поначалу часто появляющийся Билл постепенно вернулся к работе и семейной жизни с Флер. У него, видимо, были дела поважнее, нежели дежурить у постели находящегося при смерти брата. Джинни старалась не винить ни его, ни сбежавшего от проблем семьи Чарли. Старалась, однако получалось плохо.

Из окон пятого этажа больницы был хорошо виден центр ночной столицы — яркие огни, красивые освещенные здания и непрекращающийся поток туристов со всего мира. Маглам будто бы было все равно, что наступила ночь, улицы не пустели никогда. Для Джинни это было непонятным, диким. В темное время суток нормальные маги предпочитали спать. И Джинни тоже, однако сегодня она хотела остаться с Джорджем. Она очень скучала и по нему, и по Фреду — так сильно, что щемило в груди. А находясь рядом с одним из близнецов, было проще не так скучать по ним обоим.

Чего Джинни не делала, так это не винила Джорджа за такой поступок. В отличие от матери и Рона. Насчет остальных она не знала, но эти двое высказались ясно — по их мнению, Джордж не имел права так поступать с родными. Но ведь никто не был способен понять, что чувствует Джордж, оставшись без Фреда! Время от времени в голову Джинни закрадывалась крамольная мысль, что, возможно, ему действительно было бы лучше там, с Фредом, где бы тот сейчас ни был. Уже сидя здесь, в одну из длинных ночей в больнице, она осознала — Джордж не будет благодарен им за то, что они не дали ему последовать за Фредом. За то, что она не дала ему это сделать. Но как она могла бездействовать, увидев, как стрелка Джорджа на волшебных часах указывает на пугающее «Смертельная опасность»? Как она могла знать в тот момент, что это его личное решение?

Несмотря на все убеждения самой себя, что в тот момент она поступила единственно правильно, ощутить уверенность в своем поступке Джинни так и не смогла. А посоветоваться было не с кем…

Гарри появился в палате Джорджа всего два раза. Первый раз Джинни была здесь, это произошло на следующий день после поступления, а про второй как-то упомянул Рон. В Норе Гарри тоже появлялся не слишком часто. Гораздо реже той же Гермионы, сейчас практически переехавшей в комнату Рона. Нет, Джинни совсем не была против того, чтобы Рон и Гермиона были вместе, но каждый раз, как она видела их, то вспоминала Гарри. Гарри, который никак не показывал, что хотя бы помнит о том, как поцеловал ее во время битвы. Между ними, будто бы, совсем ничего не изменилось. И вел себя он тоже странно, словно ему все время было не по себе. Сейчас Гарри зачем-то «стажировался», как он выразился, в Аврорате. Только для чего? Его туда и так сразу после школы без проблем бы взяли на нормальную должность... Джинни не знала, чем он там занимался, Гарри ничего не рассказывал. Пропадал, иногда, на несколько дней, и появлялся лишь после того, как ему посылали патронуса, чтобы узнать, все ли с ним в порядке. Джинни, наверное, попыталась бы что-то выяснить, не отнимай столько душевных сил то, что произошло с Джорджем и Фредом.

Одним из странных событий лета стал суд над четой Малфоев. К удивлению абсолютно всех членов семьи (даже Рон и Гермиона были шокированы заголовками утренних газет), на суде выступил Гарри, заступившись за каждого (!) из Малфоев. В результате, с Драко Малфоя были сняты все обвинения, Нарцисса и Люциус Малфои были приговорены к домашнему заключению, запрет на магию был только у Люциуса. Конечно, Министерство не преминуло арестовать часть их имущества, просто в качестве профилактики, однако, все равно, наказание было возмутительно легким! Все, что потом сказал Гарри в оправдание своим действиям, это что Нарцисса и Драко каким-то образом спасли его. И больше ничего. В газетах ничего не было — процесс над Малфоями, в отличие от остальных, был закрытым. Хотя Рон и Гермиона явно знали побольше остальных, судя их переглядкам. Но рассказывать оказались, сославшись, что если Гарри захочет, то поделится сам.

Всех остальных Пожирателей Смерти Визенгамот отправлял либо на пожизненно в Азкабан, либо приговаривал к Поцелую. Пощажены были только их дети, опять же, в результате действий Гарри. Тот заступился и за них, заявив, что дети не в ответе за действия родителей. То, что эти «дети» тоже не молчали и активно выступали на стороне Волдеморта, а также пытали Круциатусом в Хогвартсе младшекурсников, почему-то было замолчено. Им даже позволили продолжить обучение в Хогвартсе, вместе со всеми остальными. Все это только выстраивало стену между Джинни и Гарри, ведь она не понимала и не одобряла его действий, а он не пытался ничего нормально объяснить. Он не видел, что творили слизеринцы во время учебного года, а она — она видела! Тот же Малфой без сомнений и жалости «тренировал» свой Круцио на первокурсниках, а теперь ему ничего за это не будет? Джинни была бы в ярости, будь у нее на это силы. Но сил не было.

Обстановка дома была тяжелая. Всю жизнь Молли Уизли тянула на себе все хозяйство, но теперь это свалилось на плечи Джинни. Нет, Молли не сидела без дела, наоборот, пыталась отвлекать себя работой, но то, что раньше ей удавалось сделать за пару часов, теперь могло занять целый день. Часто Молли просто замирала с палочкой в руках, смотря на что-то, что напомнило ей о Фреде или Джордже, и стояла так, пока ее кто-нибудь не окликал.

Перси, теперь будто каждую минуту пытающийся искупить вину за выбор не той стороны, постоянно крутился в Норе, отец уже предложил ему переехать обратно. Кажется, Перси был рад. Хотя улыбки теперь среди Уизли стали почти редкостью.

Перси помогал больше всех, на самом деле. Если Джинни была у Джорджа, он мог прийти и предложить ее сменить. Если она отказывалась, мог отправиться в Нору и приготовить всем ужин. Он и впрямь очень сильно изменился. И дело было не только в том, что он понял, что был не прав. На самом деле больше всего Перси страдал оттого, что потерял столько времени, не проведя его с семьей. Особенно с той ее частью, которой теперь не стало...

Кто-то прошел по коридору мимо палаты, споткнулся и скинул нечто металлическое с тележки, прислоненной к стене сразу за дверью. Последовало копошение и негромкий звон — человек поднимал с пола то, что уронил. Джинни лишь вздрогнула от первого резкого звука, но не отвела взгляд. В воздухе, прямо над грудью Джорджа, висел маленький золотистый светящийся шар. Джинни часто подолгу смотрела на него, ведь его пульсация означала, что сердце брата еще бьется. Хоть и редко, слишком редко для волшебника, но бьется. И не собирается останавливать свой ход. Для врачей это было средством, чтобы знать о состоянии больного, а для всех Уизли — надеждой.

Когда перед уставшими глазами все стало расплываться, Джинни потерла закрытые веки тыльными сторонами ладоней и перевела взгляд на лицо брата. Кожу Джорджа больше не покрывала та жуткая черная паутина — за эти три месяца яд крильмара успел выйти из организма. Но Джордж все равно никак не выходил из состояния «мертвого сна». Лечащий его колдомедик сказал, что остались последствия отравления, которые прошли бы быстрее, действуй бы на Джорджа зелья. Мозговой деятельности тоже не наблюдалось, и это было самым страшным, ведь Джинни понимала — возможно, живо только тело, а самого Джорджа в нем уже нет. Она слышала о таком. Когда люди умирали разумом, но тело оставалось жить, совсем как после Поцелуя дементора.

С каждым мгновением Джинни все сильнее хотелось спать. Между висками скопилось неприятное напряжение. Откинувшись на спинку кресла, она прикрыла глаза. Пальцами нашарив ладонь Джорджа, Джинни постаралась устроить руку так, что за ночь та не сползла с постели, а затем позволила себе расслабиться. Сон пришел быстро.

Джинни проспала всего пару часов. Она не знала, что ее разбудило, просто вдруг открыла глаза — как будто до нее кто-то дотронулся или что-то сказал. Но в палате никого, кроме Джорджа, не оказалось. Джинни присмотрелась к брату внимательнее. Ничего необычного она не замечала. Потом перевела взгляд на светящийся шар — тот пульсировал, а значит, все было в норме. И лишь через пару секунд сонного разглядывания она наконец поняла, что изменилось.

В золотой тишине

Снова кажется мне:

Слышу голос родной

За стеной.

Елена Фролова — "Золотой тишиной"

Мистер Маккой прибыл в Мунго ещё до рассвета. Перед тем, как покинуть больницу в прошлый раз, он наказал главной медсестре связаться с ним любым доступным способом, если в состоянии Джорджа Уизли случатся изменения — слишком уж интересен колдомедику был этот случай. Поэтому, узнав о том, что больной без какого-либо внешнего воздействия вышел из «мертвого сна», Маккой прибыл по каминной сети сразу, как смог.

— Мистер Маккой, вы уже здесь!

— Сабина, — кивнул он полноватой невысокой медиведьме, подскочившей к нему, как только он вышел из камина. Не задерживаясь, Маккой широкими уверенными шагами направился к палате, где лежал Джордж. Медиведьма Сабина едва поспевала за ним.

— Мистер Уизли не просыпался. То, что состояние его изменилось, мы поняли по Сердечной сфере, с пятидесяти ударов пульс достиг почти семидесяти. Дежурный колдомедик уже осмотрел его и ушел буквально пару минут назад, у него смена закончилась. Но все наблюдения записаны в этой…

— Я сам осмотрю больного, спасибо, это ни к чему, — отмахнулся Маккой от протянутого ему свитка. — Подозреваю, все семейство уже в сборе?

— Да, — недовольно сообщила Сабина, сжав красивые ненакрашенные губы в тонкую полоску. — Полная палата народа набилась, и не выгнать — герои же поголовно!

— Ничего, я разберусь, можешь идти.

Распахнув двери палаты, Маккой увидел бесподобное зрелище — шесть абсолютно рыжих вошлебников и волшебниц (он узнал только Артура Уизли и юную сестру пациента, которую видел в прошлый раз), собравшись вокруг шестого такого же рыжего больного, пытались тихо обсуждать радостное событие. Лишь пытались, поскольку гул из шепотков, всхлипываний и охов-вздохов стоял непередаваемый. Если бы не качественная звукоизоляция каждой палаты, их бы было слышно ещё из коридора.

— Так, — низким, суровым голосом привлек к себе внимание колдомедик и обвел взглядом помещение, теперь заметив ещё двух притаившихся за спинами Уизли ведьмочек — сонную блондинку и растрепанную, но бодрую брюнетку, глядящую на все умным, цепким взглядом. Маккой говорил тихо, но его тон не оставлял никаких возможностей ему воспротивиться: — Что за балаган здесь? Пациенту нужен покой, а не ваши стенания. Мистер Артур Уизли, останьтесь, остальные покиньте помещение — сейчас же.

Меньше чем за полминуты палата опустела. Бросив оценивающий взгляд на главу рода — горящий надеждой взгляд делал полноватое лицо волшебника моложе лет на пять — Маккой подошел к Джорджу. Использовав несколько диагностирующих заклинаний, он не нашел практически никаких отклонений, кроме естественных последствий сильного отравления и долгой неподвижности.

— Ну что ж... — повернулся Маккой к взволнованно ожидающему вердикта Артуру. Дежурный колдомедик Мунго, явно торопившийся поскорее уйти домой, почти ничего толком не объяснил взволнованным Уизли. — Я могу вас поздравить, жизни вашего сына на данный момент ничего не угрожает. Как я и предполагал, яд крильмара просто не мог воздействовать так долго, и, как только тело оказалось способно поддерживать в себе жизнь, Джордж, в каком-то смысле, смог «вернуться». Сейчас он просто спит, и это к лучшему, ведь организму придется восстанавливаться без всякой поддержки.

Артур дернулся, попытавшись вставить слово, но Маккой не дал ему сказать:

— Поэтому я бы хотел, чтобы в палате не находилось больше двух человек единовременно. Раз уж на него не действуют никакие зелья, нужно позволить ему спать столько, сколько он сможет естественным образом. Вы в состоянии объяснить это своему семейству?

На лице Артура отражалась целая гамма эмоций — начиная от стыда за устроенный шум, и заканчивая безграничным счастьем отца, чей сын наконец вырвался из цепких лап смерти.

Дождавшись торопливого кивка, Маккой немного расслабился и протянул Артуру ладонь для рукопожатия, на которое тот с радостью ответил. Покинув палату, мужчины обговорили ещё несколько деталей (например, что Маккой останется в Лондоне ещё на пару дней, чтобы понаблюдать за Джорджем) и разошлись в разные стороны. Колдомедик направился в кабинет главной медиведьмы, чтобы зарегистрировать свою короткую командировку, а Артур пошел к членам семьи, которые расположились в коридоре сразу за углом — там стояло несколько скамеек, не слишком удобных, зато больших и даже не слишком твердых. Когда Артур вышел из-за поворота, все взгляды сразу устремились на него, а разговоры притихли. Все хотели услышать подтверждение того, что и так понимали сами. Джинни сидела рядом с Молли, та обнимала дочь за плечи, рядом расположились Рон с Гермионой. Билл стоял возле сидящей жены, которая устало прижималась головой к его животу. Перси нервно трепал манжеты пиджака и смотрел, как всегда, немного виновато — что, на самом деле, уже поднадоело Артуру. Он давно простил сына, но тот никак не мог этого понять, сколько ни объясняй.

— Врач сказал, — мысль о том, что среди этих родных людей слишком не хватает Фреда, едва не заставила улыбку Артура померкнуть, но он справился с выражением лица и продолжил, — что теперь Джордж точно выздоровеет. Ему придется ещё побыть в больнице, но всё будет хорошо. А ещё мы не должны мешать ему спать, так что...

Артур не смог договорить, потому что ему на шею кинулась то ли смеющаяся, то ли плачущая Джинни, после чего все снова зашумели, не в состоянии сдерживать всю радость от первых хороших новостей за долгое-долгое время...

Вы когда-нибудь просыпались после вполне осознанно выбранной смерти? После долгожданного облегчения оттого, что Ваши невыносимые мучения, наконец-то, закончились? После того, как уснули счастливым, с полной уверенностью, что больше не откроете глаза в мире, который отнял у Вас все?

Первым, что возникло в сознании Джорджа, было удивление, насколько это оказалось похоже на его представления о худшем похмелье: тошнота, мигрень, ужасная слабость во всем теле и тихая, пассивная, почти равнодушная ненависть к гулу в голове. Вторым было имя.

«Фред».

И после него, словно девятый вал, вернулась боль, затмевая собой все остальное.

Задавшись вопросом, какого черта он ещё жив, Джордж с трудом разлепил веки. Серый свет лондонского рассвета резанул глаза, рука механически дернулась закрыть лицо, но сделать это получилось лишь со второго раза, уже осознанно — мышцы слушались плохо. Через какое-то время ему удалось осмотреться. Палату больницы Святого Мунго опознать оказалось легко.

Прошептав пересохшими губами еле слышное «блять», Джордж зажмурился, пытаясь побороть злость, разгорающуюся на тлеющем в груди горе. «Как они посмели?»

Нет. Он не собирался мириться с этим. Все чувства Джорджа смешались: ему казалось, что он только несколько часов выпил чертов яд, и одновременно словно он спал тысячу лет. Все было неправильно, нечестно, противоестественно — он не должен был быть здесь, он должен был быть с Фредом, Фред должен был быть жив, а если нет, то и он должен был быть мертв. Какая к черту больница? Зачем он здесь? То, что его мучило, было не излечить.

Ощущая, как явственно дрожат от напряжения конечности, Джордж заставил себя сесть на постели. Руки были словно ватные, ноги тоже. Из-за вертикального положения голова закружилась и затошнило только сильнее. Когда стало немного легче, он встал и, пошатываясь, подошел к окну. По холодному стеклу стекали маленькие капли — за окном моросило. Внизу, по тротуару, легкой походкой шла девушка под голубым зонтом. Джордж ненавидел этот дождь, эту улицу и эту девушку. Джордж ненавидел этот мир за то, что все еще был вынужден находиться в нем. Один, без Фреда.

Подергав ручки окна и выяснив, что открывается лишь маленькая форточка на самом верху, он криво ухмыльнулся — видимо, заколдовано специально от таких вот как он. Самоубийц. Волшебной палочки тоже нигде поблизости не оказалось. Значит, ему здесь делать было больше нечего.

С каждым шагом двигаться становилось все легче, хотя усталость наоборот, накатывала лишь сильнее. Подойдя к дверям, Джордж вдруг осознал, что одет в больничную пижаму, и будет, наверное, очень заметен, но никакой другой одежды не было. Выглянув из палаты, он сначала услышал знакомые голоса, и только потом увидел отца и Джинни. Они стояли спиной к нему и смотрели куда-то за поворот коридора. Видимо, там были и остальные. Они что, действительно смеялись? Как они могли веселиться, если Фред умер? Презрение исказило лицо Джорджа неприязненной гримасой. Эти люди не могли называться его семьей. Он ненавидел их за смех, за то, что они не дали ему уйти. Нет, прочь отсюда, прочь...

Оставшись незамеченным, Джордж добрался до пустого лифта в конце коридора. Из персонала он повстречал только одну чертовски уставшую медиведьму с яркими синяками под глазами и в помятом халате. Их равнодушные взгляды пересеклись лишь на мгновение, после чего двери лифта закрылись, а девушка продолжила свой путь, куда бы она ни шла.

Стоя на крыльце Святого Мунго и с блаженством докуривая уже вторую сигарету, Маккой подумывал о том, не заглянуть ли ему «на чай» к одной своей старой знакомой ещё по Колдомедицинской академии, Дарси Милтон. Дарси была милейшей женщиной, больше всего в жизни любившей разводить мингрельских скорпионов и заниматься сексом без обязательств. Иногда, находясь с ней, Маккою казалось, что это не он трахает, а его. После такого чертовски хотелось позвать Дарси на свидание, но он знал, что скорее на него натравят одного из скорпионов-любимчиков, чем согласятся. Дарси Милтон была убежденной холостячкой.

Бросив окурок на каменную ступеньку лестницы, Маккой придавил его ботинком. Он сорвался в Лондон сразу после работы над одной тяжело раненной в бою ведьмой — два одновременных Экспульсо в спину едва не лишили её жизни. Впрочем, паралич тела ниже шеи тоже вряд ли можно назвать положительным исходом. Ведьма держалась достойно, не плакала и не требовала «сделать хоть что-нибудь», как это часто бывало, но он все равно испытывал необходимость отвлечься от тяжести, лежавшей на его плечах.

Маккой не обернулся, услышав за спиной скрип открывшейся двери и тяжелый удар металла о металл, когда она закрылась. Когда шаркающие шаги сообщили, что вышедший поравнялся с ним, колдомедик все же скосил глаза, лениво отмечая серую больничную пижаму и яркие медовые волосы решившего прогуляться пациента. И лишь спустя пару мгновений Маккой наконец понял, кто стоит рядом с ним.

«Разбудили всё-таки, суки», — раздраженно подумал он и подошел к своему пациенту.

— Как самочувствие, мистер Уизли?

Джордж посмотрел на него пустым, ничего выражающим взглядом, и Маккой мысленно чертыхнулся — были у него такие больные. Обычно не выживали.

— Где моя палочка? — вместо ответа спросил Джордж, справедливо решивший, что если этот человек знает его имя, то должен знать еще что-то полезное.

Маккой заметил, что, несмотря на примечательную внешность (высокий рост и яркий цвет волос), голос Джорджа оказался самым обычным, юношеским, хотя и уже со взрослой хрипотцой. Ничего запоминающегося. Однако кое-что в нем казалось очень неправильным, словно неестественным. Чего-то не хватало не только в голосе этого Уизли, но и во всем его образе. Маккой попытался представить рядом с Джорджем второго точно такого же паренька, и это вдруг сделало картину завершенной. От осознания, что он видит лишь половину, при том нежизнеспособную половину человека, его, опытного военного врача, повидавшего немало, пробрала дрожь. Не раз и не два Маккою случалось работать с тяжелыми инвалидами, но впервые таковым был почти полностью здоровый физически человек.

— В хранилище главной медиведьмы.

Джордж кивнул и снова ушел в себя, невидящим взглядом провожая проезжающие мимо автомобили. Кажется, ему было все равно, где стоять, с кем разговаривать и разговаривать ли вообще.

— Вы помните, что было там, за Гранью?

— Нет, — соврал Джордж, но Маккой и так знал, что тот не скажет правды. Все, кто были в «мертвом сне», помнили, просто ещё никто, кого колдомедик спрашивал, не смог объяснить, что там было. Существовал негласный договор между колдомедиками не объяснять простым обывателям суть «мертвого сна», чтобы не наводить лишнего тумана и трагичности. Незачем родителям, детям, возлюбленным и друзьям пациентов знать, что в телах их близких какое-то время не было душ. Неопределенное понятие «мертвый сон» работало гораздо лучше, чем стань оно определенным.

— Вы знаете, какой сейчас месяц?

Этот вопрос заставил Джорджа нахмуриться. Ему не приходило в голову, что он мог пролежать больше нескольких дней. Но колдомедик (а что это именно он, было очевидно) говорил так, будто ответ должен его удивить. Будь Фред сейчас рядом, Джордж предпочел бы пошутить про то, как быстро бежит время и какие они старики. Но Фреда не было, а без него не было и смысла в смехе.

— Август, — продолжил Маккой, не дожидаясь реакции собеседника. — Вас практически не существовало три месяца, мистер Уизли. Вам стоит вернуться в палату. Аппарировать сейчас вы все равно никуда не сможете, ваша магия нестабильна.

Подумав, что лучше бы его не существовало и дальше, Джордж снова кивнул. То, сколько времени он пролежал на койке, действительно удивило бы его, если бы хоть одна эмоция могла пробиться сквозь беспросветную скорбь. Поскольку сейчас ему все равно не позволили бы завершить начатое, можно было и подождать. А где именно ждать, ему было все равно. Лишь бы не видеть семью. Он ведь может запретить пускать их к нему в палату?

— Пойдемте, — Маккой хотел было положить ладонь на плечо Джорджу, но вовремя отдернул руку. Больной был слишком нестабилен и на вторжение в личное пространство мог отреагировать вспышкой стихийной магии. Чтобы увести его обратно в помещение, стоило сначала наладить контакт. — Или хотите еще постоять здесь? Может, сигаретку?

Достав из кармана на груди пачку магловской отравы, Маккой протянул её Джорджу. Тот как-то рассеянно посмотрел в глаза почти-незнакомцу, потом перевел взгляд на сигареты. Вдруг лицо Джорджа скривилось, и он стал очень похож на ребенка — такая детская, откровенная боль отразилась на нем. Маккой поспешно спрятал пачку, мгновенно поняв, что случайно попал на триггер, но было уже поздно.

— Ну, давай, поджигай! — под нетерпеливые возгласы Фреда Джордж поднес палочку к зажатой у того между пальцев сигарете и создал маленький огонек. — Зажглась?

— Да. Подожди меня.

Добродушно усмехнувшись тому, как Джордж скосил глаза, чтобы увидеть, пошел ли дым у него, Фред пихнул брата плечом, и они одновременно сделали свою первую затяжку. Слишком сильную — тут же запершило горло, и они оба сильно закашлялись, сразу сгибаясь чуть ли не пополам от накатившего беспричинного смеха. Густой дым вырывался изо ртов и носов, близнецы кашляли, поглядывая друг на друга из-под отросших челок, смеялись, и оттого ещё больше кашляли.

— Блять, Джо, — поделился Фред своими мыслями.

Джордж лишь кивнул, стирая выступившую на глазах влагу. Горло всё ещё першило, а ничего приятного он так и не почувствовал. Увидев в глазах близнеца готовность повторить, он посмотрел на дымящуюся между пальцев сигарету, потом снова на Фреда. Не разрывая зрительного контакта, близнецы затянулись во второй раз. Теперь они постарались втянуть дым более плавно. Тут же подступил второй приступ кашля, но подавить его оказалось проще. С третьей затяжкой все прошло гладко. Дым витал вокруг их голов, медленно, будто нехотя растворяясь в спертом комнатном воздухе.

«Окно бы открыть», — подумал Джордж, а Фред уже поднялся и подошел к одному-единственному окну в их комнате. Стоило щеколде щелкнуть, как свежий ветерок ворвался в спальню, забираясь под тонкие футболки и приятно обдувая влажную кожу. Отросшие волосы доставали близнецам уже до плеч, шеи под ними сильно потели, но стричься все равно, почему-то, не хотелось.

Разобравшись с окном, Фред вернулся обратно. Они сидели напротив друг друга, прямо на полу между кроватей, используя матрацы в качестве не очень удобных спинок. Поскольку была уже глубокая ночь, на них были только майки и трусы — дома пижамы они перестали носить ещё в прошлом году. Мама ругалась, папе было все равно, зато можно было спокойно подразнить Перси и Рона, что те выглядят в своих пижамах совершенно по-идиотски.

Сейчас все в Норе давно спали. А близнецы, вдруг загоревшиеся идеей покурить магловские сигареты, и с трудом раздобывшие через знакомых старшекурсников одну-единственную пачку, никак не могли уснуть, не испробовав добычу.

Заметив, что кончик сигареты уже истлел, Джордж попытался стряхнуть его на пол, но вместо этого пепел оказался на ноге у Фреда.

— Эй! — Фред тут же дернулся, возмущенно пихая Джорджа в бедро.

— Прости, — схватив брата за щиколотку, Джордж стряхнул с его кожи пепел и виновато улыбнулся. Фред ещё раз попытался пихнуться, но не слишком-то рьяно. — Я не хотел.

— Угу.

Расстояние между кроватями было небольшое, поэтому они прижимались друг к другу ногами. Там, где у одного была пятка, другой упирался спиной в кровать, и наоборот. В принципе, можно было отодвинуться в бок, там-то места было достаточно, но им обоим было комфортнее так.

Наконец, когда от сигарет остались одни фильтры, Фред и Джордж потушили их об пол и Джордж уничтожил бычки простеньким бытовым заклинанием.

— И как тебе? — спросил Джордж, надеясь, что брату не понравилось и тот не захочет ещё. Самого Джорджа курение не впечатлило, хотя выдыхать из рта и носа дым оказалось забавно.

— Ну… Горло першит словно у шлюхи после смены, — тут губы близнецов растянулись в пошлых ухмылочках — возраст был тот самый, когда чем неприличнее шутка, тем она смешнее, — дым прикольный, но его наколдовать не проблема…

— Я тебя понял, братец, — кивнул Джордж, довольный, что и в этом они ничем не различаются. — Я думаю точно так же.

Воспоминание пронеслось перед внутренним взором Джорджа в один миг, отделяя его от остального мира. Впервые с момента как проснулся он полностью осознал, что его личный кошмар под названием «жизнь» продолжилась, и все, что у него было — это воспоминания. Прошлое. Будущего не стало вместе с Фредом. Джорджу было не важно, какой сейчас месяц — смерть брата не имела срока давности. Фред умер три дня назад, Фред умер три месяца назад… Джордж не видел разницы. Какой-то частью себя он все-таки осознавал, сколько прошло времени. Просто теперь для него не было существенных отличий между одним днем и ста днями. Он знал, что теперь всегда будет одинаково, никогда не станет лучше. До самой чертовой смерти. От отсутствия своей половины было негде скрыться.

Когда ноги подкосились, и он начал оседать на ступеньки лестницы, его подхватили чьи-то сильные руки.

Я вижу вспышки,

Надо мной возвышаются фонари.

Вознеси меня,

Вознеси меня над этим.

Покажи мне, что ты прячешь,

Забери меня в море.

Вознеси меня,

Вознеси меня над этим

Son Lux — "Flickers"

Запретить пускать к себе в палату семью оказалось проще, чем он думал — хватило пары слов. В этом оказалось главное преимущество пребывания в Мунго. Ведь выйди Джордж за двери палаты, его тут же окружили бы остальные Уизли, а без магии, которая действительно не слушалась, избавиться от них было почти невозможно. Мистер Маккой, правда, пытался подослать к нему парочку мозгоправов, но после подожженного стихийкой стула под одним из них и рассыпавшегося в песок блокнота другого, от этой идеи колдомедик отказался.

Всю следующую неделю Джордж провел в постели и в кресле возле окна, ни с кем не общаясь и ничем не занимаясь. Выписать его, пока магия не стабилизируется, не могли, ведь он был опасен для окружающих, а ускорить этот процесс тоже. Обычно в таких случаях чистокровных отдавали семье под ответственность главы рода, но без согласия на то совершеннолетнего Джорджа никто бы не посмел заставить его отправиться в Нору.

Последствия отравления прошли сами собой через несколько дней. Физически Джордж чувствовал себя хорошо, вот только на состояние своего тела ему было наплевать. Большую часть времени он пребывал в собственных мыслях, отвлекаясь только на принятие пищи и настойки валерьяны перед сном — магловском успокоительном, которое помогало легче уснуть и не конфликтовало с его нестабильным магическим фоном.

В тот вечер Джордж сидел перед окном и пустым влажным взглядом разглядывал улицу, не замечая перед собой совершенно ничего. Свет в палате был выключен — он был ему ни к чему.

В своё время Джордж слышал много мнений. И что к боли можно привыкнуть, и что нельзя. Что боль бывает разная — тупая и острая, сильная и слабая. Что время лечит боль. Теперь же он понял, что раньше просто не знал на самом деле, что такое боль.

Возможно, иногда думал Джордж, он мог бы попытаться жить. Перестать думать о брате. Перестать вспоминать. Но тогда бы Фреда не стало нигде, даже в его голове. А это было даже хуже.

В остальное время Джордж прекрасно понимал, что забыть Фреда ему невозможно. Не стоило даже пытаться… Фред сидел так глубоко внутри, что иногда Джорджу казалось, что сначала идёт он, а потом, намного глубже, чем он сам — там уже Фред. Поэтому, чтобы как-то избавиться от Фреда в голове, надо сначала избавиться от самого себя.

Ну, а что? Джордж пытался. Ему не дали. Распорядились им, словно сломанной, но нужной вещью — отдали на починку. Никто не подумал даже, что будет лучше для него. Все они думали о себе — как бы не испытать снова боль. Вот только, судя по тому, как они смеялись в коридоре, и его смерть они тоже смогли бы пережить. Наверное, поэтому они не могли понять, почему его решение сдохнуть было верным. Никто из них не любил так, что не мог жить без кого-то. Поэтому они решили за Джорджа, жить тому или умереть.

Вот только одно было у них с братом никогда не отнять — упорство.

— Джордж, я зайду к тебе? — вдруг услышал он из-за спины высокий девичий голосок. Он ничего не ответил и даже не обернулся, хотя и узнал гостью. — Нев хочет побыть немного наедине с мамой и папой, но постеснялся попросить меня выйти. И я решила сходить к тебе. Ты же не против?

По полу простучали каблучки, и девушка остановилась в паре шагов от Джорджа.

— Я думаю, Нев будет занят ещë полчаса. Он любит рассказывать родителям, что с ним случилось с момента его последнего визита… К тому же, скоро всему курсу придется вернуться в Хогвартс и следующий раз он сможет попасть сюда только на Рождество. Так что ему надо побыть с ними подольше, ты со мной согласен? — она говорила тихо и размеренно, а оптимизм в еë тоне был словно отражением несгибаемого внутреннего стержня. — Знаешь, в коридоре сейчас никого нет. Хочешь, отведу тебя к Фреду?

Джордж шел по Косому переулку. Завтра им с Фредом исполнялось четырнадцать, и они разделились ненадолго, чтобы купить друг другу подарки. Денег, у них было немного, но кое-что они поднакопили с Рождества, поэтому не стали пытаться сделать что-то своими руками, а решили, как взрослые люди, пройтись по магазинам.

Сбежать из Хогвартса в Хогсмит, а там уже, через камин, в Дырявый котёл, не составило труда. Расставшись пару минут назад возле выхода из бара, они пообещали другу не идти по одиночке в Лютный и встретиться через час в этом же месте. Так надолго они никогда не разделялись, но то, что они будут находиться на одной улице, успокаивало обоих.

Как и всегда, они не знали, что подарить друг другу до самого последнего момента. Каждый знал, что хотел другой, и часто эти желания совпадали, но этих желаний было так много… А денег — мало. Фред и Джордж хотели подарить друг другу всё-всё, а могли совсем немного. Поэтому оба хотели однажды заработать много денег, и не выбирать что-то одно и кучи желаний, а исполнить их все.

Джордж шел в одну сторону и знал, что Фред идёт в противоположную. Он пытался думать о том, что может купить на имеющиеся деньги, но мысли разбегались всё сильнее. Идея сделать друг другу сюрприз казалась с каждой минутой всё неудачнее и неудачнее. Зачем они разделились? Вместе было бы намного веселее. Чувство, похоже на то, словно он забыл что-то, разрасталось в груди неприятным комком эмоций. Джордж сам не заметил, как шаг его стал замедляться, и вот он уже почти плелся, едва передвигая ноги и думая о том, что ему срочно, срочно нужно обратно. К Фреду. Но они ведь договорились, а значит, прийти раньше и без подарка, требуя разорвать договор и пойти по магазинам вместе, было нельзя. Фред бы его просто засмеял… Он что, не может и час провести без брата? Завтра им исполнялось четырнадцать, некоторые сокурсники уже встречаются, а он как маленький…

Встряхнув головой, Джордж заставил себя ускорить шаг. Отвлекшись от своей изначальной цели, он словно пытался уйти подальше от брата, чтобы доказать что-то самому себе. Он шел, и шел, и шел, а в груди становилось всё гаже и гаже…

— Да что ж такое! — возмутился он, от эмоций всплескивая руками. Оглянувшись по сторонам, он увидел лавочку и сел на неё. Идти и искать какой-то подарок настроения не было совершенно. Неужели Фреду нормально сейчас, думал он. Неужели ему проще, легче быть без меня, чем мне без него?

— Мерлин, Джорджи, — услышал он запыхавшийся голос своего близнеца и резко вскинул голову. Сердце, словно намеревавшееся остановиться, забилось с удвоенной силой. Фред стоял, согнувшись и упершись руками в колени, пытаясь отдышаться, — Это пиздец просто, Джорджи, меня чуть не вывернуло, пока я пытался что-то найти тебе…

— Почему? — спросил Джордж, с жадностью впитывая вид брата. Узнать ответ было просто критично.

Посмотрев на него как на идиота, Фред ни с того ни с сего распрямился и дал ему подзатыльник.

— Твоя идея разделиться была просто неимоверно тупой, — нагло выдал Фред.

— Что? Это была твоя идея, пустоголовый ты тролль! — Джордж подскочил, чтобы сдачи, но Фред уже рванул от него вверх по улице.

«Всё-таки заставил меня за собой побегать», — помчался следом Джордж. Настроение снова было замечательное. А подарки можно было купить и потом.

Тяжелые тучи, словно огромные небесные корабли, скоро рассекали воздушное пространство. Ветер, несший их где-то там в вышине, внизу стелил высокую сухую траву по самой земле. Тропинка, ведшая к склепу на холме, змеилась, огибая крупные камни и кусты. Вокруг стояла тишина, разрываемая только шумом ветра. Джордж огляделся по сторонам, отпуская теплую ладошку Луны Лавгуд.

— Хочешь пойти один? — спросила та.

Посмотрев на Луну, Джордж равнодушно пожал плечами. Его подташнивало, и он не знал, от чего именно — от того, что он только что пережил первую за три месяца аппарацию, или из-за нахождения на кладбище, где сожгли тело Фреда. С этой стороны холма не было видно ни могил, ни алтаря, но это было не важно. Образ охваченного голубоватым огнем брата, неподвижно лежащего на камне таком же холодном, как и он сам, встало перед внутренним взором. Та же боль, что и тогда, взорвалась в груди, но Джордж отнесся к ней почти привычно. Как и скала посреди моря, он уже привык к накатывающим сверху, лишающим воздуха, волнам, которые становились то мощнее, то слабее, но никогда не прекращали свой убаюкивающий и сводящий с ума ритм. От постоянных страданий Джордж словно впал в некий транс — и просто ждал, когда боль сотрет его в песок, как вода стирает камни.

Сделав усилие, Джордж сделал первый шаг к склепу. Там должна была быть урна с тем, что осталось от Фреда. Он не знал, что почувствует, когда окажется рядом. Ему хотелось отдалить этот момент, но склеп был слишком близко, поэтому уже через минуту он был на холме, несмотря даже на ослабленный организм. Луна легко поспевала следом. Запыхавшийся, Джордж тяжело дышал, когда обходил склеп, чтобы попасть ко входу. Взгляд его зацепил огромное кладбище, доходящее до самой опушки леса, за которым, если постараться, можно было увидеть деревню Оттери-Сент-Кэчпоул и речку. Следуя против её течения, можно было выйти к Норе.

Но Джорджа не интересовали пейзажи. Подушечки его пальцев скользнули по старому шершавому камню — склеп Уизли был построен несколько веков назад. Холодное и мрачное строение, которое не мог увидеть ни один магл и в котором хранились уже много поколений умерших их семьи. Неужели теперь это было правильным местом для Фреда?

— Я, всё же, подожду тебя здесь, — сказала вдруг Луна, и Джордж обернулся. Её светлые, почти платиновые волосы трепал ветер. Почему-то её глаза совсем не выражали жалости, в отличие от прочих взглядов, которые ловил за себе Джордж. Выглядящая младше своего возраста, Луна по жизни как будто знала больше остальных. Джордж никогда не видел её напуганной или сбитой с толку. И… И даже в битве за Хогвартс лицо Луны не отражало страха. В ту ночь это было большой редкостью. Возможно, она просто совсем не боялась смерти.

— Не бойся, Джордж, — словно прочитала его мысли Луна и заправила лезущий в лицо локон за ушко.

«Легилиментка?» — подумал Джордж, непонимающе нахмурившись.

— Всё, что мы теряем, к нам возвращается, — улыбнулась Лавгуд как ни в чем не бывало. Джорджа пробрала дрожь, и вовсе не из-за ветра. Он уже слышал это когда-то…

— Что ты имеешь в виду?

— Он найдется, — повторила Луна. — Я точно знаю.

Теперь Джордж вспомнил. Как сидел возле тела Фреда, как боялся посмотреть на него или прикоснуться, и тогда пришла Луна. Из-за случившихся до и после событий эта встреча стерлась из памяти, но сейчас всё вернулось.

— Что… Что ты такое говоришь? — Джордж почувствовал, как что-то поднимается изнутри. Бурлящее, злое, чуждое… — Как ты можешь говорить мне такое? — Его голос становился все громче и громче, а над землей, подхватывая первые опавшие листья, появились воздушные завихрения, — Как! Ты! Можешь! Давать! Мне! Надежду! — практически прорычал он, не замечая, как начал наступать на Лавгуд.

Луна которая смотрела спокойно и изучающе, даже не стала доставать палочку. Это взбесило его ещё сильнее, и Джордж прокричал ей в лицо:

— ОН МЁРТВ! ФРЕД МЁРТВ, ЕГО НЕТ! И Я ХОЧУ К НЕМУ, — на последних словах лицо Джорджа скривилось, наружу прорывались первые рыдания. В вихрях заискрились маленькие молнии, поджигая сухую траву. — Он не вернется, зачем ты врешь мне? Его сожгли, и теперь он там! — Джордж тыкнул пальцем в склеп, не стирая текущих по лицу слез. — Он пепел, его не существует… Не смей! Не смей давать мне надежду!

Закончив, Джордж затрясся и покачнулся. Луна тут же бросилась к нему, но её оттолкнул магический ветер, да так сильно, что она врезалась в стену склепа, мгновенно теряя сознание от удара головой. Видя, что натворил, Джордж хотел попытаться помочь девушке, но ноги его уже не держали, а воздух закрутился вокруг всё сильнее. Джордж чувствовал себя словно в центре настоящего урагана, который давил сверху. Не найдя в себе силы сопротивляться, Джордж оказался на земле. Краем зрения он видел лежащую Луну. К ней, скользя по траве, подбирался огонь. В воздухе летали камни, комки земли, дыма вокруг становилось всё больше. Джордж не понял, как отключился.